Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I Исторические предпосылки и вербальные особенности воинского казачьего фольклора Кубани 12
1.1 Из истории становления «казачьего войска» Кубани как источника формирования новой фольклорной традиции 12
1.2 Традиционный фольклор Кубани в публикациях и исследованиях
1.3. Роль семьи в становлении населения Кубани и её значение в развитии народно-певческого музицирования 35
1.4. Становление и развитие диалекта населения Кубани и влияние литературного языка 43
1.5 Исполнительская специфика традиционных песенных коллективов Кубани 61
ГЛАВА II Воинский фольклор кубани как особая музыкально стилевая жанровая система 68
2.1 Понятие воинского фольклора 68
2.2 Воинская песня как отражение истории, жизни и быта казаков Кубани
2.3. Типология музыкально-ритмических форм воинских песен Кубани .80
2.4. Исторические песни и их музыкально-стилевая атрибутика 102
2.5 Военно-бытовые песни и их музыкально-стилевая атрибутика 118
Заключение 145
Библиографический список
- Роль семьи в становлении населения Кубани и её значение в развитии народно-певческого музицирования
- Становление и развитие диалекта населения Кубани и влияние литературного языка
- Воинская песня как отражение истории, жизни и быта казаков Кубани
- Исторические песни и их музыкально-стилевая атрибутика
Роль семьи в становлении населения Кубани и её значение в развитии народно-певческого музицирования
Планомерное заселение Кубани славянским населением началось в конце XVIII века. Ясский мирный договор от 29 декабря 1791 года между Российской и Османской империями по итогам войны 1787-1791 гг. окончательно закрепил Крым и правобережную Кубань за Россией. Река Кубань стала границей Российской империи. Главнокомандующий войсками на Кавказе и Кубани генерал-поручик И.В. Гудович 16 января 1792 года представил императрице Екатерине II проект охраны южных рубежей России и Кавказской линии. План генерала предлагал постройку здесь новых крепостей и казачьих станиц. Мнение боевого генерала правительство поддержало. Для охраны новой границы решено было переселить туда казаков Черноморского и Донского войск. Так началось массовое заселение и экономическое освоение казачьим населением Кубанского края – форпоста России на Северо-Западном Кавказе [4; 5; 6; 7; 8; 9; 101; 110; 111; 112; 113; 117; 119].
Как известно, в 1775 году была разрушена Запорожская Сечь генералом Текелли, по распоряжению всесильного при Екатерине II князя Г. А. Потёмкина-Таврического, в связи с его планом продвижения границы русского государства к югу. Запорожье с его обширной территорией было расположено на торном пути этого продвижения России к Черноморскому побережью. Запорожцы добровольно сдали грозный для татар и турок «Кош» – столицу вольного казачества, а также населенные хуторами и мирным украинским населением «паланки», на которые делилась Запорожская территория в экономическом и хозяйственном отношениях.
Однако часть свободолюбивых запорожцев, нагрузив «чайки», как называли они свои морские суда, боевыми припасами, хлебом и имуществом, ночью пробрались на них в Днепр, спустились по нему к его устьям и поплыли Черным морем к Дунаю. На берегах этой исторической общеславянской реки беглецы заложили, с разрешения турецкого правительства, Дунайскую Запорожскую Сечь.
Через десять лет русское правительство готовилось к очередной русско-турецкой войне. Г. Потёмкин задумал использовать незаменимых в войне с турками запорожцев. В результате Черноморское казачье войско было основано указом императрицы Екатерины II от 14 января 1788 г. при содействии князя Г.А. Потёмкина-Таврического. Войско состояло из числа бывших запорожских казаков и добровольно присоединившихся к ним свободных жителей Новороссийской губернии.
Своеобразен сам процесс образования этого войска. В исторических документах русские военачальники адресуют свои письменные распоряжения «волонтерским командам», а атаманы и писаря команд упорно именуют себя «казачьим войском». Пользуясь этим названием, старшины убедили Потёмкина снабдить их для поднятия вольного казачьего духа теми «клейнодами» или регалиями, то есть, военными знаками казачьей организации и служебных рангов, какие были реквизированы правительством у запорожцев в 1775 году. Потёмкин удовлетворил просьбу запорожский старшин. Императрица Екатерина II пожаловала войску символы атаманской власти: большое белое знамя с надписью: «За веру и верность», булаву, печать, а также малые знамёна для куреней (отрядов), из которых состояло войско, и другие необходимые казачьи атрибуты. Князь Г.А. Потёмкин-Таврический подарил войску походную парусиновую церковь, освящённую войсковым священником во имя Святой Троицы.
Казаки выбрали кошевого атамана, им стал Сидор Игнатьевич Белый. Войсковым судьёй избрали Антона Головатого, а войсковым писарем – Захария Чепигу. Потёмкин утвердил избранных лиц, и Запорожское войско возродилось. Так запорожцы сумели приручить к себе когда-то грозного для них Потёмкина, поставив его в положение отца и возродителя войска, а царица Екатерина возвела его в гетманы всех казачьих войск. Пользуясь сильной поддержкой князя Потёмкина, запорожцы в течение трех лет организовали довольно значительное по численности и видоизмененное по организации казачье войско, но в духе традиций старой Запорожской Сечи, а именно: оставили нетронутой прежнюю запорожскую организацию войскового правительства и мелких чинов. Запорожцы стали селиться семьями всюду, в том числе и в Слободзее, и в Коше – в столице войска, чего не было в Запорожской Сечи на Днепре.
Одновременно с образованием нового Запорожского войска началась и колонизация казачьим населением не занятого ещё в то время края между Днестром и Бугом, в пределах значительной части образованного потом здесь Одесского уезда и прилегающих к нему местностей. Это вновь образованное войско названо было Черноморским по месту своей службы у Чёрного моря.
Черноморские казаки вместе с воинскими частями регулярной армии храбро сражались с неприятелем на суше и на море, в том числе и под командованием прославленных полководцев – А.В. Суворова и М.И. Кутузова.
19 июня 1788 г. умер смертельно раненный в бою кошевой атаман С.И. Белый. На его место казаки избрали Захара Алексеевича Чепигу – отважного командира войсковой конницы. Именно он в октябре 1788 г. впервые стал просить князя Г.А. Потёмкина-Таврического о наделении нового казачьего войска землёй, куда казаки могли бы перевезти свои семьи на постоянное жительство. «Великий гетман казачьих Екатеринославского и Черноморского войск» князь Г.А. Потёмкин-Таврический 19 апреля 1790 г. представил Черноморскому казачьему войску ордер об отводе земли для поселения. Это были отвоёванные у турок в ходе текущей войны территории по берегу Чёрного моря между реками Бугом и Днестром, а также далёкий «остров Тамань». Кошевой атаман З.А. Чепига принял войсковую землю в своё ведение.
Становление и развитие диалекта населения Кубани и влияние литературного языка
Проблема жанра в фольклоре, как известно, сложна и многопланова. Ей посвящались немало дискуссий и научных трудов. Раскрывая полемику в данной области, Т. С. Рудиченко даёт свое видение классификации казачьего фольклора [161, с. 78-114], отмечая, что «самобытное начало данной традиции выражено, прежде всего, в мужской песне» [161, с. 98]. Это же можно отнести и к кубанскому фольклору, в частности – к воинским песням кубанских казаков.
Однако понятие воинского фольклора не однозначно и, по сути, мало разрабатывалось в этномузыкологии. Наиболее раннее определение принадлежит Т. В. Поповой в учебнике «Русское народное творчество» [159]. «Возникшие в XVIII и первой половине XIX века песни и песенные жанры, – как пишет автор, – по своим поэтическим и музыкальным особенностям преемственно связаны с исконным русским песенным стилем. Пример тому многие казачьи песни об исторических событиях XVIII и XIX века, а также рекрутские лирические песни, сложившиеся на основе мелодической традиционной протяжной песни. Напротив, музыкально-выразительные особенности других песенных жанров определяются в первую очередь новым городским песенным стилем. Таковы походные солдатские песни, бытовые песни-романсы, песни городских ремесленников» [159; с. 5].
Появление солдатских песен Т.В. Попова относит к XVIII веку. Отмечая их разнообразие в содержании, жанровом отношении, автор подчёркивает ведущее значение в солдатском быту походно-строевой, маршевой песне. «Особенно любимые в солдатской среде бодрые, оптимистические песни, воспевающие воинскую доблесть и честь русского воинства...». И далее: «Четкий маршевый ритм – отличительная особенность солдатской воинской песни. Черта эта присуща не только походным песням, но и протяжным лирическим песням о солдатской жизни...» [159; с. 57].
По мнению В. М. Щурова, рождение воинских песен относится ко времени введения каторжной рекрутской повинности. «Рекрутские песни, – пишет учёный, – стоят по жанровым стилевым особенностям на стыке крестьянской и городской песенности. В то же время во многих рекрутских песнях отчетливо проявляется их стилевая связь с городской культурой. Особое место в песенном русском фольклоре занимают казачьи песни с воинской тематикой. В них отражены многие конкретные исторические события, связанные с ратными подвигами. По характеру среди песен с воинской тематикой существует два типа: бодрого, маршевого характера (таких большинство15), либо лирические. Многие солдатские и казачьи песни выполняли функцию строевых, поддерживая походный шаг воинского отряда» [206; с. 274].
Наиболее полное определение данному жанру дает Ю. Е. Бирюков в предисловии к антологии народных военных песен «Наши деды – славные победы»: «Военная песня – это один из видов народного и профессионального музыкально-поэтического творчества и исполнительства, в котором находят отражение и оценку наиболее яркие, интересные и значительные события и факты военной истории государства, воспеваются боевые традиции и ратные подвиги воинов армии и флота, раскрываются различные стороны воинской жизни и быта» [27; с. 12-18].
Развернутую характеристику воинского фольклора Кубани в своих работах дает Н. И. Бондарь. Исследователь отмечает: «основным занятием кубанского казачества, как и других казачьих сообществ, являлось военное ремесло. Военная служба как сугубо мужское занятие способствовала 15 Примеч. автора выработке особых форм культуры, ярко выраженной мужской субкультуры. Воинская, мужская субкультура включала в себя часть пространства (места проведения рад, кругов, сборов, войсковые храмы, места несения службы и т. д), куда доступ женщинам и «неказакам» был воспрещён или существенно ограничен. Для неё характерно своё время; в том числе ритуально-обрядовое, несение службы, сборы, проведение войсковых праздников и обрядов и т.п.» [31; с. 92].
Говоря об истоках кубанского фольклора, в своей статье «Воинские панегирические канты» С. А. Жиганова пишет: «Кубанская казачья песня формировалась из множественных и даже разнородных компонентов, разнообразие форм сохранялось и в процессе культурных преобразований [82, с. 21]. В результате сегодня возможно говорить о различных этнических слагаемых казачьего фольклора, стилистических различиях песен воинской службы и крестьянского обихода, наличии в казачьей песне как древнейших диатонических, так и более поздних гармонических ладов, пришедших из профессиональной музыки, и т.д.» [82, с. 343].
Суммируя наблюдения исследователей, можно прийти к общему мнению, что к воинскому фольклору следует относить его формы, развивавшиеся и сохранявшиеся в среде воинов-казаков в условиях похода вне поселений и в домашнем быту. Самобытное начало воинской песенной традиции кубанских казаков выражено, прежде всего, в мужской песне. К сожалению, фольклористами эта ветвь песенной традиции практически не изучена. Записи мужской песенной традиции на Кубани зафиксированы лишь в экспедициях 70-80-х годов в незначительном количестве. Поэтому понятие воинская казачья песня, применительно к фольклору Кубани, следует на наш взгляд трактовать в более широком значении: песни, созданные казаками о военных походах и сражениях, связанных с историческими событиями, а также песни, повествующие о воинском быте, исполняющиеся не только в среде казаков-мужчин, но бытующие среди казачьего населения в смешанных ансамблевых составах или (в отдельных случаях) женских.
Воинская песня как отражение истории, жизни и быта казаков Кубани
Мелодика песни наполнена распевами проходящих звуков, опеваниями, взлетами по трезвучию. Но мелодическая развитость стабилизируется функциональной определённостью, где основную роль играют тонико-доминантовые соотношения. Этому способствует трехголосная фактура песни. Обращает внимание подхват запева вторым запевалой. Подобный дуэтный запев также достаточно распространённое явление в казачьих песнях.
Один из редких примеров – смена метрики в хоровом подхвате. Историческая песня о полковнике Маламе («В вечер тихий, непогожий»74) начинается с типичного запева маршевого характера. Но хоровой подхват смещает акценты в трехдольном метре, делая активными практически каждую долю. Здесь трёхдольность в целом не разрушает квантитативное восприятие ритма поющим коллективом и равномерность движения. Чётное количество счётных единиц (четвертей) делает общий маршевый контекст стабильным: Таким образом, специфика ритмической и, в целом, формообразующей организации исторических песен кубанских казаков определяется совокупностью и координацией различных стилевых фольклорных потоков. С одной стороны, она является продолжением и развитием украинской певческой традиции, привнесенной переселенческой культурой. С другой – на её формирование оказала устойчиво сложившаяся традиция донского казачества, которая определила фольклорно-песенную парадигму кубанских «линейных» казаков.
Широкий тематический аспект исторических песен казаков Кубани обусловлен военными событиями России, в которых кубанские казаки принимали активное и самое непосредственное участие. Суворовские походы, Отечественная война 1812 года, русско-турецкая война, первая мировая война – все эти события нашли яркое отражение в кубанском фольклоре. Характерно, что историческая тематика относится не только к крупным военным действиям и сражениям, а также выдающимся историческим лицам (императорская фамилия, Суворов, Кутузов, Соболев и т.д.), но и к рядовым воинам и их предводителям: генерал Платов, полковник Маламе, генераллейтенант Бакланов, генерал-майор Козловский, «удалый» воин Сердюков, Слепцов и другие.
Не менее сложно организован линейный региональный музыкальный комплекс, в котором ведущее место принадлежит формообразующим элементам протяжной песенности. Однако новый маршево-акцентный стиль проявился со всей очевидностью и стал основой значительного числа песен исторической тематики («В шестьдесят втором году», «Не австрийский был я мальчик», «В пятьдесят седьмом году» – об основании г. Майкопа, «В пятьдесят втором году и второго марта» и другие).
Приведенные аналитические наблюдения над тематическими и музыкально-стилевыми особенностями некоторых исторических песен, позволяют сделать предварительные выводы о высокой певческой культуре казаков Кубани, истоки которой кроются в традициях переселенцев. Сложная, порой наполненная драматическими коллизиями история кубанского казачества воплотилась в песенном творчестве, которое представляет собой широкий тематический и стилевой спектр. Его изучение позволит создать целостную картину культуры региона.
Кубанские военно-бытовые песни, отражают военные события, быт, тяготы воинской службы и, прежде всего, битвы кубанских казаков с врагами государства. Суровая жизнь казаков в прошлом, защита родной земли от набегов джигитов Шамиля и горских князей, до сих пор сохранилась в песнях кубанской старины.
В русском словаре появились новые слова, а в поэтических текстах новые художественные образы, включающие местный кубанский характер: «эх, кубанцы-молодцы», «Кубань-ричка», «командир наш батенька», «кинжал-шашечка», «линейцы», «черноморцы», «кордон», «пластуны», «храбры козаченькы» и другие. В лексиконе кубанских станиц появились речевые обороты перенесенные с казачьей служивой жизни и заимствованные у соседей горцев: «джигит», «абрек», «аксакал», «алла-верды», «черкесска», «бурка».
Высокий патриотизм, любовь и верность к России, готовность насмерть стоять на защите родных земель наполняют глубоким содержанием и поэтическим смыслом военно-бытовые песни Кубани. Как справедливо пишет Т. С. Рудиченко, «казак постоянно находился в горниле созидающей истории: на его глазах и при его активном участии происходило завоевание новых земель, падение и возвышение государств, смена государя и военачальников. Все это не могло не сформировать достаточно широких исторических представлений…» [161, с. 113]. Именно происходящее в жизни казаков получило адекватное воплощение в их художественном творчестве – песне, которая стала проявлением психологии носителей традиционной культуры.
Тематическая широта песен казачьего воинского быта повлекла естественное многообразие музыкального воплощения. Его многоаспектность определяется общей концепцией лирического подхода к данному жанру. Как известно, типологическое осмысление лирики, как фольклорного феномена, чрезвычайно сложно и неоднозначно [99]. Но, как справедливо подчеркивает И. И. Земцовский, «именно лирика точней и тоньше всего способна выразить национально-характерный взгляд на мир, дать галерею социально-психологических портретов этноса, причем в его историческом становлении» [99, с. 10]. Осмысление воинского быта через призму личностного отношения к происходящему, повествование о происходящих событиях, жизненных коллизиях, тесно связанных с бытовой атмосферой казаков, их социально-психологическими портретами - все это нашло отражение в жанре военно-бытовой песни.
Исторические песни и их музыкально-стилевая атрибутика
Определяющим фактором, характеризующим казачью песенную культуру Кубани, явилась её генетическая близость русским и украинским культурным метрополиям. Отсюда наличие в ней протяжных напевов, поэтические и музыкальные заимствования из традиций Юга России, станиц Дона, наряду с «казацкими» вольнолюбивыми и энергично активными украинскими формами музицирования.
Можно с убедительностью предположить, что именно воинский фольклор, как новая, возникшая в смешанном коллективе русских и украинцев жанровая разновидность, явился главным генерирующим фактором особого сближения двух культур. Судьба свела украинцев и русских вместе, сблизила между собой и постепенно «превратила» их в кубанцев. В результате взаимопроникновения двух структурных «блоков» музыкальных и поэтических текстов в виде украинской и русской традиции, их генетическое родство, явились стилеобразующим фактором для воинских песен. Особую стилеобразующую роль выполнял лексический пласт, представляющий динамично развивающуюся систему украинского и русского говоров бытового языка. Основой для сближения говоров и их взаимновлияния явилось генетическое родство русского и украинского языков, этническая близость украинцев и русских. Этим же объясняется и интенсивность языковых процессов на Кубани, нашедших воплощение в воинской песне, где русские слова взаимодействуют с украинскими. В процессе развития воинский фольклор обогатился внедрением литературных слов и конструкций поэтического стиля. Определенную роль в этом играли семейные отношения на Кубани, брачные союзы между выходцами из Украины и русскими. Семейный институт способствовал возникновению семейных певческих коллективов, воспитавших ярких в исполнительском отношении творческих личностей.
Жанр – воинские казачьи песни применительно к фольклору Кубани, на наш взгляд, следует трактовать в широком значении, как произведения устного творчества, созданные казаками о военных походах и сражениях, о воинском быте, исполняющиеся не только среди казаков-мужчин, но бытующие среди казачьего населения в смешанных ансамблевых составах или женских. Изучение фольклорного наследия прошлых лет, а также современные записи показали, что воинский репертуар возникал и развивался в двух тематических направлениях: историческая песня и военно-бытовая, образуя жанровые разновидности.
Однако при этом важнейшей функциональной и семантической составляющей явилось ритмическая основа кубанских воинских казачьих песен. Такая обусловленность вызвана формой воинской деятельности, вследствие чего формируются новые темпо-ритмические стереотипы. Это логично, так как в ритме в наибольшей степени воплощаются жизнедеятельность казака, его общность с коллективом. Но при этом моторика двигательной энергии кубанских воинских песен в виде маршеобразных элементов сочетается с развитой мелодико-интонационной системой. Думается, что именно ритмическая активизация влияет на мелодическую процессуальность. Поэтому в диссертации особое место уделяется анализу ритмической стороны песенного материала, выявлению типологических особенностей метро-ритма. Рассмотрение песен в этом ракурсе демонстрирует различные формы их ритмического воплощения: от простых, где слово и музыкальный ритм развивается синхронно, до сложных, где соединяются мелодические свойства протяжной песенности с маршевыми музыкальными элементами. При этом выявляются два типа структурирующих типологических форм: распевный стилистический тип и маршево-акцентный.
Распевный стилистический тип отражает стиль лирико-протяжной формы пения. Однако сравнение кубанских аутентичных записей с записями аналогичных песен на Украине выявляют их различие в метроритмической формообразующей структуре. Если образцы украинских вариантов принципиально стабильны в ритмическом развитии (как правило, период уравновешенной структуры), то кубанские версии иного принципа формообразования. Их можно отнести к образцам со сложной организацией, в основе которой два ритмо-мелодических «блока»: первый – запев речитативного типа, второй – распевный (см. анализы песен «Ой, вы, галкы чёрнэсэнькы», «Зибралыся вси бурлакы» и др.). В результате образуется своеобразная украинско-кубанская протяжная форма составного типа. В её основе находится одна вербальная строфа, чаще силлабо-тонической структуры, но ритмо-мелодическая составляющая делит строфу на два формообразующих «блока»: речитативный, претворяющийся, как правило, в запеве солиста, и распевный – в ансамблевом развитии.
Иную стилевую ветвь кубанского фольклора, так называемых «линейных» казаков, составили представители казачеств Юга России, прежде всего Донского войска. Их песенный комплекс, судя по записям А. Бигдая, «старшей» типологической группы, организован на основе протяжной лирической формы. В основе ряда образцов вербальный компонент составляет двухударный индивидуальный рисунок музыкально-слогового ритма, что создаёт многоаспектную картину метроритмических структур.
Маршево-акцентный стилистический тип характеризует походно-строевые песни, широко распространённые в воинском быту. Их функция многозначна: не только организовать походный шаг воинского подразделения, но и вдохновить воинов на предстоящие воинские сражения. Отсюда многоплановость их тематики как в исторических песнях, так и в военно-бытовых. При этом ритмы воинских походно-строевых песен обладают ярким своеобразием. Опираясь на стопный, как правило, рифмованный стих, они приобрели акцентный тактовый ритм двух или четырёхдольного типа, определяясь хореическим стихом, а также первым и третьим пеоном. Указанные структурирующие типологические ритмические формы многопланово проявляются в жанровом составе воинских казачьих песен: исторических и военно-бытовых.
В историческом фольклоре особое место занимают "старшие" песни с украинской вербальной основой, которые повествуют о переселение запорожских казаков на Кубань. Впоследствии сюжеты, на которых основывались исторические песни, часто повторяли ход событий, передавали «по горячим следам» все подробности, прославляли отличившихся, закрепляя их в памяти потомков, характеризовали значение описанного исторического факта. Несомненно, в их создании принимали участие полковые историографы из офицерско-казачьей среды, любители поэзии. Но авторские сочинения через время становились подлинно народными, поскольку оперировали привычным для казачьей песни эпитетами, выражали народное отношение к героям и событиям, развивались по законам фольклорных произведений.