Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Музыкальная культура республики корея: этнотрадиции и христиансто 17
1. История христианства в Корее 21
2. «Свое» и «чужое»: опыт осмысления условий для музыкального сближения в формате «Восток Запад» 38
3. Гимны в системе христианского культа 55
ГЛАВА II. Христианские гимны: опыт корейской адаптации 73
1. Западноцерковный культ и его влияние на гимнографию Корейской Республики сквозь призму реформ XX века 73
2. Южнокорейские гимны: особенности практики 92
3. Христианская гимнография в духовной музыке корейских композиторов 115
Заключение 133
Список литературы
- «Свое» и «чужое»: опыт осмысления условий для музыкального сближения в формате «Восток Запад»
- Гимны в системе христианского культа
- Южнокорейские гимны: особенности практики
- Христианская гимнография в духовной музыке корейских композиторов
«Свое» и «чужое»: опыт осмысления условий для музыкального сближения в формате «Восток Запад»
Распространение христианства в Корее, условно можно разделить на два этапа. Первый этап связан с его первоначальным распространением в неразделенной Корее. Второй с распространением религии в разделенной после 1945 года по 38 параллели Корее, ставшей далее двумя государствами: Республика Корея (Южная Корея, образована 15 августа 1948 г.) и Корейская Народно-Демократическая Республика (Северная Корея, КНДР, образована 9 сентября 1948 г.).
Начало распространения христианства в неразделенной Корее (Первый этап) обычно датируют концом XVIII века. Согласно исследованию А.Н. Ланькова, характеризующего общую историческую ситуацию и указывающего на сравнительно недавний возраст христианства в Корее (автор называет начало распространения - конец XVIII века) читаем: «в тот период Корея находилась в состоянии тяжелого морального и духовного кризиса, и ортодоксальное неоконфунианство, которое на протяжении долгого времени играло роль официальной идеологии страны, многим представителям молодой интеллектуальной элиты стало казаться схоластичным, оторванным от реальной жизни и заблудившимся в призрачных лабиринтах собственных умозрительных построений» (68, 404).
Годом начала христианства в Корее А. Н. Ланьков называет 1784 год, указывая, что это был год крещения и принятия католичества в Китае первым представителем корейской интеллектуальной элиты Ли Сын Хун, который вернулся на родину не только ревнителем христианства, но также истовым миссионером, имеющим солидный багаж, состоящий из многочисленных христианских сочинений. С этого времени, пишет А. Н. Ланьков, «Ли Сын Хун и его единомышленники начали активную миссионерскую работу, в результате которой количество сторонников нового вероучения среди корейских дворян стало быстро возрастать» (68, 405). Заметим, что христианизация Кореи, начатая из Китая, благодаря христианским католическим книгам, переведенным на известный всем образованным корейцам древнекитайский язык, продолжилась вплоть до начала XIX в. Как уточняет В.М. Марков: «первыми христианами-католиками стали корейцы Ли Бёк, Квон Иль Син, Ли Сын Хун, создавшие в 1784 году в Сеуле первую католическую общину, открыв при ней церковь» (76, 119)16.
Недавнее исследование СО. Курбанова «История Кореи с древности до начала XXI в.» конкретизирует начало христианизации следующими подробностями: «Первым корейцем, принявшим христианство, считают высокопоставленного сановника Хо Гюна (1569-1618), автора знаменитой повести «Сказание о Хон Гильдоне». ... Следующим высокопоставленным лицом, заинтересовавшимся христианством, стал наследный принц Сохён (1612-1645), старший сын государя Инчжо (1623-1645). ... В Пекине принц Сохён сблизился с немецким миссионером Иоганом Шаллом. возвратившись в Корею во 2-м месяце 1645 года, он привез с собой католическую литературу» (66, 273-274).
Приведенные ученым исторические факты позволяют корректировать данную А.Н.Ланьковым и В.М. Марковым хронологию. Одновременно они служат свидетельством открытости в российском корееведении затронутой
Справедливости ради, следует уточнить, что опосредованные контакты Кореи с христианским миром были задолго до указанной даты. Известно, например, что в 1592 г. католическая церковь впервые вступила в контакт с Кореей во время Имджинской войны (1592-1598 гг.), где в составе войск принимало участие формирование католиков, насчитывавшее до 18 тысяч человек. Католики привнесли в страну не только «новую» духовную среду, но и книги по западной теологии, «различным аспектам западных знаний, упорядоченную календарную систему и другие новшества, во многом способствовавшие развитию национальной школы Сирхак, как школы практических знаний. Уже в 1895 году в Корее была введена григорианская система летоисчисления» (76, 119). Исследование СО. Курбанова, добавляет фактологию контактов с европейцами во время Имджинской войны: «в 1593 и 1597 гг. на Корейский полуостров прибывал португальский католический миссионер Грегорио Сеспедес, проживающий в Японии с 1577 г. Тогда его попытки распространить христианство закончились неудачно, поскольку он прибыл в Корею с вражескими агрессивными войсками и вся его деятельность рассматривалась как подрывная» (66, 273). Известно также, что после Имчжинской войны представитель корейской элиты И Кван Зеон был отправлен в Китай, откуда в 1603 г. привез в Корею карту Европы (179, 165). темы, которая актуальна и постоянно пополняется новыми фактами. По крайней мере, исследование СО. Курбанова, вводящее уточнения в общеизвестную ранее схему процесса, заметно детализируют историческую картину. К примеру, здесь существенно уточняется история христианства в Корее конца XVIII века. Автор пишет: «В 1779 г. «группа южан»: Квон Чхольсин (? -1801), Квон Ильсин (годы жизни неизвестны), Ли Бёк (1754-1786), знаменитый сирхакист Чон Ягъён (литературный псевдоним - Дасан; 1762-1836), два его старших брата - Чон Якчён (годы жизни неизвестны) и Чон Якчон (1760-1861), и еще несколько человек, недалеко от Сеула в буддийском монастыре Чуоса организовала общество по изучению христианства, где занимались чтением католических текстов и обсуждением ряда теоретических проблем» (66,274). Далее он говорит: «Зимой 1784 г. В Сеуле в районе Мённедон (современный Мёндон) в доме Ким Бому была организована первая католическая церковь, которую возглавил последователь «Южной партии» Ли Бёк» (66, 275). Замечая, что корейская католическая церковь организовала свою деятельность «по образцу Пекинской католической церкви» (66, 275), исследователь подчеркивает, что «к концу XVIII столетия в Корее насчитывалось уже более 10 тысяч верующих. Постепенно возник вопрос об отделении корейской католической церкви от Пекинского епископата» (66, 277). Все приведенные уточнения позволяют констатировать наличие в Корее второй половины XVIII века отдельных предпосылок для распространения христианства. Несмотря на то, что до фактической легализации на данной земле христианства в 1880-е гг., судьба корейских общин претерпела немало гонений и испытаний.
Гимны в системе христианского культа
Если учесть, что звукоряды ангемитонной пентатоники и семиступенной диатоники формируются, согласно Ю.Н. Холопову, на основе единого квинтового принципа организации (129, 124-125), который составляет комплекс теоретических методов изучения данных типов звкорядно-интервальных систем, то можно рассматривать обе системы не как противоположные, но как изначально открытые к взаимодействию35.
Известно, что «звукоряды, прежде чем появиться в работах теоретиков в виде отвлеченных от живой музыки рядов, усваиваются памятью практически и бытуют в виде характерных для каждого лада мелодических формул: напевов или попевок» (4, 23). Это замечание Бориса Асафьева удивительно точно раскрывает суть модальных систем монодийного типа, где интонационная природа ладов, их интонационное происхождение, акцентируется прежде звукорядных форм осмысления.
Адаптируя данное положение в плоскость обсуждаемой темы, отметим, что данное положение действительно при анализе исследуемого материала и, в этом смысле, подтверждает свою общетеоретическую значимость. Вопреки тому, что приведенные две практики («своя» и «чужая») представляют музыкальный материал разных культур и этносов, в нем можно выделить некоторые закономерности общего характера. Именно эти закономерности, раскрытые через общие свойства монодических ладов, позволяют увидеть в «своем» «чужое» и наоборот. Позволяют говорить о такой практике, где «свое» и «чужое» одновременно и суверенно, и едино.
Сущность этой практики раскрывается внутренним содержанием самой традиционной и ритуальной музыки, прорастающей через глубинные
Несмотря на то, что ученый отмечает отличие диатоники как рода от пентатоники, связывая его с «двумя новыми парами интервалов - полутоном и тритоном», он все же, в общем процессе «исторического становления» и эволюции интервальных систем в общем движении от экмелики к квинтовости среди общих принципов такого процесса называет в пентатонике «процесс преодоления остатков экмелической свободы интонации в пользу гармонически выверенных ступеней (на основе сильнейшего кварто-квинтового родства) ступеней и интервалов, закрепление их .... в виде стабильного звукоряда с высотно стабильными и интервально постоянными ступениями» (129, 124). внутренне-внешние формы ее существования, которые основаны на принципах открытости систем, многоопорности, принципах подобия и вариантности (составности), являющихся базовыми для музыкального мышления всей модальной монодической цивилизации и отражающих суть интонационно-мелодической реализации напевов монодийного типа. Одинаковость свойств природы монодического материала подтверждена его принадлежностью к одному кругу исторических явлений. Здесь бытие музыки раскрывается непосредственно в процессе музицирования, в живом дыхании жизни, эпохи, стиля. Последние находят свой отзвук в самом характере звучания конкретной практики, его музыкальном образе. Именно они позволяют говорить о неком праединстве конкретной морфологической формации, той, в которой содержатся общие правила построения и понимания. Здесь феномен «имманентной функциональной модальности монодии», о котором говорит СП. Галицкая (17, 130), подчеркивая, что: «модальность принадлежит к числу таких интегральных свойств монодии, которые определяют многие существенные стороны не только ее ладового строения, но и процесса формообразования в целом» (17, 130), является бесспорным.
Известно, что сегодня в изучении практики древней монодии музыкознанием используются два подхода: ладозвукорядный и формульно-попевочный. Последний, разработанный Ю.Н. Холоповым в опоре на метод редукции, рассматривает формулу-попевку в качестве основного конструктивного элемента монодии. Универсальный характер данного подхода к анализу монодийных напевов вполне очевиден. Он подтвержден как опытом анализа древнерусской церковной монодии36, опытом анализа хорального мелоса григорианской монодии (34, 191-192) и амвросианской
Несмотря на то, что «к настоящему моменту зарубежное этномузыкознание (как корейское, так и западное) не сформировало, как пишет И Нам Сунн, общепринятых аналитических методик в отношении ладовой структуры традиционной корейской музыки» (41, 38), все же опыт осмысления христианской певческой практики периода формульной модальности, может оказаться полезным в решении данной проблемы. Повторяемость мелодических фраз, их вариантность, внутрифразовые распевы, координация контура по тону, занимающему особое положение в композиции, множественность устоев, ладовая переменность вот то общее, что лежит в основе формульного метода анализа христианской монодии. Если учесть, другое замечание И Нам Сунн: «композиции традиционной корейской музыки в целом отражают все основные закономерности музыки монодийной природы и не являются в этом смысле исключением» (41, 68), то можно заключить, что плавное вхождение западной гимнографии в пространство корейской музыки обеспечили именно общие принципы бытования монодийной практики. Встреча корейской и западной интонационности сообщила импульс к последующей активной трансплантации западных напевов и созданию в горниле «своих» местных традиций азиатско-дальневосточного мелоса того гимнографического репертуара, который заметно согласуется с судьбой распространения христианства.
Ввозимый из Европы в своих канонических версиях репертуар христианских гимнов не только прижился на новых землях, но стал плодоносить и питать южнокорейское музыкальное пространство. Уже началом XX века датированы первые образцы национальной музыки в «западном стиле». Среди них песня «Понсонхва», сочиненная в 1919 г. корейским композитором Хон Нанпха. Опыт этой адаптации во многом раскрыл дальнейшие перспективы грядущего развития национальных композиторской и исполнительских школ.
Чтобы прояснить вопрос подготовленности корейской почвы для адаптации протестанстских гимнов, в основе которых лежит европейская гармоническая тональность, приведем любопытное наблюдение Ким Гил Хак, который, объясняя характер пентатоники музыкального жанра хянъак, указал, что один лад пхёнчжо «подобен мажору», а лад кемёнчжо «похож на дорийский лад без секунды и сексты. По характеру подобен натуральному минору» (41, 136-137). Заметим, музыка «хянъак считается истинно корейской музыкой, истоки которой ведут к V веку» (41, 68). Под этим термином понимается местная, родная музыка, «рожденная на корейской земле» (118, 156) и принадлежащая к придворным жанрам. Сравнение, предпринятое в данном случае исследователем, весьма показательно. Оно открывает путь к изучению вопросов взаимодействия корейской пентатонической ладовой системы с другими ладовыми системами, в том числе с мажорно-минорной. И хотя в действительности имеется их существенное отличие, прежде всего в разнице монодийной модальной и гармонической тональной природы, в понимании этих систем в категориях «открытой» (модальная) и «закрытой» (тональная) систем, имеющих, условно, взаимопротивоположные характеристики, все же есть и то, что, позволяет, например, И Нам Сунн говорить: «Модальные и тональные типы ладовых структур представляют собой различные (хотя и не полностью противоположные) системы организации музыкального пространства с точки зрения логической дифференциации звуковысотных элементов музыкального языка, проявляющихся как на синтагматическом, так и на парадигматическом уровнях» (41, 139).
Южнокорейские гимны: особенности практики
В определенном смысле, реформа не столько сообщила новое, сколько повторила некогда существовавшую раннехристианскую практику. В контексте реформы неожиданно стали актуальными слова, произнесенные Иоанном Златоустом (ок.350-407 гг.): «Дух, умеряя голос каждого, из многих голосов составляет одну молитву» (82, 115), «Верующие знают, каков гимн горних сил.... Поэтому петь гимны - дело более совершенное, нежели петь псалмы» (82, 116).
Отныне гимн как жанр, который наиболее приближен к ангелогласному пению горних сил и общинному исполнению, стал активно развивающимся жанром. И эту тенденцию, коснувшуюся как католиков, так и протестантов, можно понимать, как благодарный ответ современности чтущей традицию, той эпохе, когда рождался репертуар, когда акцент в певческой практике был поставлен не на певчих-профессионалов, но на непрофессиональное общинное исполнение. Именно тогда Отцы церкви призывали: «Наши песни должны быть гимнами во славу Бога» (Климент Алдександрийский; ок. 150-ок.215 г.; 82, 100), «В музыке пусть для вас будет примером Давид, певец и в то же время пророк, сладкозвучно славящий Бога» (82, 99) или «Гимн - есть воздаваемое богу благословение за дарованные нам блага» (Григорий Нисский; ок.335 - ок.394 гг.; 82, 112). Эти слова в контексте реформ XX века, обрели новый смысл и послужили важной основой для творческих инициатив внутри христианских конфессий Кореи.
Новые гимны и духовные песни, созданные в постсоборный период, получили кодификацию в корейских приходских сборниках. Данный репертуар стал объединять небольшой диапазон напева, отсутствие распевов, простота мелодики - все то, что соответствовало задаче совместного непрофессионального исполнения. Именно такие гимны прекрасно подходили любой общине, в которой культурное единство и преемственность основаны скорее на запоминании, чем на письменности. Коллективное общинное пение гимнов, в котором абсолютном становилось чувство сопричастности, ощущение мира и единства, отвечало особому строю богослужения с его направленностью на молитвенное единодушие. Ведь, как говорил еще Киприан (ок.201 - 258 гг.), «Бог не заповедует каждому частную молитву, а повелевает всем молиться за всех молитвою общею и молитвою единодушною» (82,160).
Отличительным моментом преобразований Второго Ватиканского Собора является идея деятельного участия прихожан в богослужебной и пастырской жизни Церкви. Именно эта линия реформы получила свою реализацию в Корее, что нашло выражение в двух стержневых инициативах: введении в службу национального корейского языка и всеобщинного пения. Инкультурация богослужебных текстов и музыки ввели в практику корейской гимнографии амвросианские и григорианские напевы. Последние получили здесь не только трансформацию монодийного мелодического контура, с его осмыслением в логике гармонической тональности, но и новый вербальный язык (национальный). Пример 3 гимна Adoro te devote демонстрирующий разные версии современного бытования гимна в южнокорейском репертуаре раскрывает суть постреформенного процесса.
Включение гимна в репертуар сопровождалось рядом этапов его переосмысления всякий раз демонстрируя самостоятельность преобразования исходной версии. Так, одну из версий гимна Adoro te devote , используемого в амвросинском, григорианском и корейском репертуарах (обозначена цифрой 3.1) приведем по современному Antifonale ambrosiano (141, 95). Простота мелодии, ориентированной в предложенной версии более на F-Dur (с си-бемоль), нежели на Пятый тон, с его узнаваемым началом fa-la-c в системе Западного Октоиха, говорит о трансформации итальянской версии напева, о ее прочтении в тональной системе, которая в контексте постреформенных представлений вполне соответствует культурному фону Новейшей эпохи. Во всяком случае, и подчеркнутая мажорность, и двуязычная формы бытования (параллельный текст на латинском и итальянском языках) свидетельствуют об этом.
Корейская версия этой же мелодии (обозначена цифрой 3.2), приведенная по «Сборнику гимнов» (169), транспонирует версию 3.1 в D-Dur. Мелодии в корейском сборнике присвоен номер 195. Эта мелодия, также как и в предыдущей версии гимна, имеет двуязычный вариант текста. Правда, на латинском и на корейском языках. Латинский язык подчеркивает «западное» происхождение гимна, в данном случае приписанное «григорианской» практике. Версия 3.3 того же гимна, приведенная по другому «Сборнику католических гимнов» (169 а) изложена многоголосно. Гармонический вариант гимна (отмеченный также как «григорианский») тоже имеет двуязычную форму бытования.
Христианская гимнография в духовной музыке корейских композиторов
Специальное изучение феномена «христианской гимнографии» в музыкальной культуре Республики Корея с одной стороны показало пути адаптации на корейской земле привнесенного западного репертуара, с другой стороны, позволило рассмотреть исследуемый феномен как интегративную часть не только музыки христианского мира, но и профессионального композиторского творчества.
Духовные ценности культуры, которая, как когда-то «на заре христианской эры вместе со Словом Божьим подарила многим народам Европы научные знания, стимулирующие мыслительную активность ее приверженцев в адаптации новой культуры...» (34, 3), нашли в Корее плодотворную почву. На ней в достаточно короткий срок, если сравнивать с европейской историей, проросли удивительные всходы музыкальной традиции, раскрывающей неповторимый азиатский колорит прочтения Книги «живой мудрости».
Богатая локальным разнообразием многовековая традиция христианской музыки укрепилась в азиатском регионе в своем специфическом качестве, проявлением которого следует считать симбиоз западного гимна и местной, традиционной музыки. Именно это качество сообщило доступность гимнографического репертуара и его быстрое распространение в обществе. Благодаря вере и творчеству христианская певческая традиция в Корее обрела свой репертуар, свою настоящую композиторскую духовную музыку.
Непостижимая тайна этого дара может стать понятной, если вспомнить слова Ф. Шеффера, который сказал: «Являясь образом Творца, мы призваны к творчеству. В сущности, творческий дар - это часть образа Божьего» (119, 52). Возвышенность, духовность, сакральность традиции, имеющей более чем двух тысячелетний опыт своего существования, быстро привились и стали опытом веры корейцев, поющих и музыкально интерпретирующих евангельские истины.
Историческая характеристика изучаемого региона, раскрытая через панораму культурных горизонтов христианской цивилизации, показывает, что корейская гимнография сегодня представляет совокупность европейско-американских и локальных композиций. Однако ее популяционные признаки, обладают своим специфическим ядром и выражены особенно четко. Многоразличие музыкальных образов и композиционных техник, где наличествуют как модальные монодийные и полифонические, так и тональные конструкты, являются для изучаемого региона естественными. Полученная в ходе исследования информация, позволяет решать далее общие проблемы стиля корейской гимнографии, как понятия, «эстетического» имеющего, по теории А.Ф. Лосева «первичный исходный пункт», «структурные» и «доструктурные данности».
В первом приближении в настоящей работе были установлены особенности жизни жанра внутри христианской культуры и корейской певческой практики, объем и содержание этого понятия, его молитвенный и художественный потенциал, индивидуальные подходы как проявление «единичности» и «множественности». Действительность же литургической практики в Республике Корея сегодня такова, что вопрос должен стоять не только о стилевом многообразии музыкального материала, раскрывающегося в индивидуальных, общинных, узколокальных и региональных практиках, но и целенаправленном рассмотрении ареально разветвленной, сложноорганизованной системы музыкального языка в пространственной и временной динамике его развития. Именно такой подход, с вовлечением в свое пространство суммы знаний из различных гуманитарных дисциплин (истории, культурологии, социологии, этнологии), формируя межпредметный уровень, обеспечит далее весомые выводы и позволит, разомкнув узкоспециальный участок собственно прикладной музыки богослужения, органично вывести ее на проблему изучения гимнографии в плоскости композиторской музыки. В этом состоит уникальность опыта новосакральной корейской практики.
В одной из своих работ, посвященных изучению католической практики в российских дальневосточных приходах, Ю. Фиденко отмечает: «... динамично развивающийся пласт духовной культуры еще ждет своего исследователя, способного дать обобщающую характеристику западноевропейской традиции в России в современных условиях» (123, 281). Перефразируя автора, укажем, что предпринятое в данной работе изучение также мотивирует к обобщенному осмыслению западноевропейской традиции в Республике Корея, по крайней мере, оно создает необходимые предпосылки для обобщений, важных не только для южнокорейской гимнографии. Изучение христианских репертуаров разных южнокорейских конфессий, практики формирования ими репертуара позволит конкретизировать и детализировать внутренний процесс, соотнести его с общим процессом развития христианской гимнографии в мире. Сегодня вопросы изучения «глобализации корейской музыки» (143, 122) корейские исследователи связывают, в том числе, и с изучением взаимодействия влияний Юга и Севера Кореи. Это означает, что впереди у российского корееведения имеются большие перспективы для углубления в продвижения обсуждаемой темы.