Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Вопросы теории евразийства и методологии исследования .
1.1. Концепция евразийства в парадигмах исторических, философских и литературоведческих координат.
1.2. Ф.М. Достоевский как предшественник евразийства
1.3. К бахтинской теории полифонизма в контексте евразийских концепций творчества Ф.М. Достоевского
1.4. Витальные образы в системе евразийской культурно-исторической парадигмы литературы
1.5. Пётр Савицкмй: геополитика и метафизика Евразии
Глава II. Ранний Достоевский (Творчество 40-х годов): к евразийскому контексту .
2.1. Роман «Бедные люди» в оценке Н.С. Трубецкого.
2.2. Повесть «Двойник».
2.3. Творчество Ф.М. Достоевского перед каторгой .
3.1. Рассказы «Чужая жена и муж под кроватью», «Ползунков», «Слабое сердце», «Честный вор».
3.2. Повести «Белые ночи», «Неточка Незванова».
3.3. Резюме.
Глава IV. «Творчество Достоевского II периода .
4.1. «Дядюшкин сон».
4.2. «Село Степанчиково и его обитатели».
4.3. «Униженные и оскорбленные».
4.4. «Записки из Мертвого дома».
4.5. Резюме.
Глава V. Творчество Достоевского III периода .
5.1 «Записки из подполья», «Игрок».
5.2. «Идиот»; «Подросток».
5.3. «Бесы», «Преступление и наказание».
5.4. «Пушкинская речь», «Дневник писателя».
5.5. Резюме.
Заключение
Список использованной литературы
Приложение. Литература по евразийству
- К бахтинской теории полифонизма в контексте евразийских концепций творчества Ф.М. Достоевского
- Творчество Ф.М. Достоевского перед каторгой
- «Село Степанчиково и его обитатели».
- «Бесы», «Преступление и наказание».
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Актуальность темы данной
квалификационной работы вбирает в себя две важные взаимосвязанные
компоненты (векторы). Во-первых, на это указывает сама постановка
исследуемой проблемы евразийских истоков творчества Ф.М. Достоевского.
Несмотря на то, что еще Н.С. Трубецкой и П.Н. Савицкий находили
Достоевского (вместе с Гоголем) одним из «пролагателей путей
евразийства», послереволюционное (советское) литературоведение, вовсе
замалчивавшее феномен евразийства, естественно не удостаивало в этом
плане его каким-либо вниманием. Между тем бахтинский «полифонизм»
романного творчества Достоевского, генетически связанного с
междисциплинарным культурологическим содержанием, естественным образом зиждется на схождении двух отмеченных векторов-компонентов исследовательской оптики.
В ходе исторического развития русской идейно-политической мысли в ХХ веке было много кризисов и поисков возможных альтернатив тому пути, который выбирала и выбирает государственная власть в России. Но особенно важными для истории России оказались два кризиса: Октябрьская Революция 1917 года и неолиберальная революция 1991-1993 годов. После каждого из этих социальных потрясений российcкая интеллигенция в попытке осмыслить исторический выбор возвращалась к идейно-политическому наследию предшествующих веков и искала в нем опору для постижения реальности. Именно такой попыткой осмысления исторического пути России и стало одно из эмигрантских течений - евразийство, возникшее после 1917 года. Просуществовав около двух десятилетий, оно коллапсировало в конце 30-х годов, чтобы затем вновь возродиться в трудах Л.Н. Гумилева и к началу 90-х годов перерасти в современное неоевразийство.
Движение евразийства включало в свои ряды многих выдающихся деятелей русской эмиграции – географа и экономиста П.Н. Савицкого, этнографа, культоролога, лингвиста Н.С. Трубецкого, лингвиста Р.О. Якобсона, философа Л.П. Карсавина, историка Г.В. Вернадского, критика музыковеда П.П. Сувчинского, религиозного мыслителя Г.В. Фроловского, философа права Н.Н. Алексеева, литературного критика Д.П. Святополк-Мирского, литературоведа Ф.А. Степуна, востоковеда В.П. Никитина. Большинство исследователей считают датой возникновения евразийства август 1921 г., когда появился первый коллективный труд четырех авторов-основоположников нового течения общественно-политической мысли под общим названием «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев». Однако, отмечает исследователь евразийства В. Я. Пащенко, дату рождения евразийства следует сдвинуть на год раньше, когда в 1920 г. в той же Софии скромным тиражом появилась небольшая работа князя Н.С. Трубецкого под названием «Европа и человечество». В книге нет анализа социально-политических процессов в России, еще не упоминается
термин «евразийство», не говорится о путях преобразования российского общества, вообще отсутствует какая-либо конкретика в плане стран и народов. Но книга закладывает методологию нового учения, в абстрактных построениях автора создаются принципы и модели социально-исторического исследования, применимые не к отдельным странам и народам, а к более высоким степеням абстракций, к отношениям культур и цивилизаций.
В современном российском обществе происходит поиск новой национальной идеи, что вызывает бурный рост и развитие самых различных идейно-политических течений. Крайне острые политические разногласия, расколовшие в ходе неолиберальных реформ российское общество, привели к попыткам апелляции к идейному наследию конца XIX–начала XX веков. Это и послужило важным фактором возрождения евразийства на современном этапе и обусловило актуальность исследования различных, в том числе общественно-гуманитарных, аспектов его идейно-политической эволюции и перспектив развития в современной России.
В моменты угрозы распада российской государственности евразийство
было востребовано как для выработки геополитической стратегии России,
так и для определения ее места в современном мире. А в условиях
нарастания межэтнических конфликтов во всех регионах земного шара
крайне актуальным становится обращение к евразийским рецептам
установления межэтнического мира и согласия. Кроме того, популярность
евразийства и у современной политической элиты, и у интеллигенции
обусловлена тем, что евразийская идея представляет собой «третий путь»,
отрицающий как все виды идеологий западничества, так и практически все
виды русских национально-державных идеологий. Наконец, в современной
политической реальности невозможным стало обходить стороной
поставленные евразийцами еще в 20-е годы прошлого столетия проблемы
выбора самобытной социальной и полиэтнической, поликультурной и
поликонфессиональной стратегии для России, реабилитации
государственного патриотизма и.т.д. Но главное объяснение популярности евразийства заключается в том, что идея России как самодостаточного целостного культурного мира подсознательно исповедуется большинством населения страны. В этой связи отдельные аспекты евразийства становятся востребованными самыми различными научными теориями, политическими партиями и движениями в России.
Методологическую базу исследования составляет интеграция
нескольких систем знаний: теория культурной множественности (Х. Ортега-
и-Гассет), теория культурных областей и географического распределения
культуры (Я.В.Чеснов), теория архетипов (К.Юнг, В.Доманский,
Е.М.Мелетинский), теория и история евразийства (Н.С.Трубецкой,
П.Н.Савицкий, Ф.А. Степун, Н.Я.Данилевский, Г.В.Вернадский,
Л.Н.Гумилев), евразийское учение о «симфонической личности» и др. В
диссертации мы также опираемся на теоретические положения известных и
признанных исследователей литературного процесса: К.И.Абукова,
С.С.Аверинцева, С.У.Алиевой, Л.Н.Арутюнова, И.С.Брагинского,
Ю.Я.Барабаша, Г.Г.Гамзатова, В.М.Жирмунского, И.Г.Неупокоевой,
К.К.Султанова, Р.Ф.Юсуфова; принципы культурфилософского изучения
литературы (М.М. Бахтин, Н.С. Трубецкой, В.В. Кожинов, А.Н. Ужанков,
Р.Ф.Юсуфов). Их исследования сыграли важную роль, подготовив теоретико-
методологическую основу для изучения евразийских культурно-
исторических истоков русской литературы, в частности, творчества Ф.М.
Достоевского.
Цель диссертационного исследования: выявление евразийских идейно-художественных особенностей творчества Фёдора Михайловича Достоевского и определение места и роли литературоведческих трудов евразийцев в контексте эволюционного движения русской литературы. Реализация поставленной цели предполагает:
- постановку и решение ряда первоочередных задач, связанных, прежде
всего, с евразийской методологией изучения и научного осмысления
феномена литературы, категории литературного процесса в целом, а также, в
частности, творчества Ф.М. Достоевского;
- освещение комплекса входящих в последнее время в коммуникативно-
культурный, литературный обиход междисциплинарных,
культурологических, понятий, обусловленных совершающимися в настоящее
время в науке поисками новых критериев исследования и оценки культурной
истории народов России, таких, например, как историософия, толерантность,
полиэтническое, многонациональное и многоконфессиональное
пространство, диалог культур и цивилизаций, менталитет и ментальность,
этническая идентичность и принципы самоидентификации.
Наряду с отмеченным, работа предполагает решение и более конкретных исследовательских задач:
- описание специфики обоснования методологии евразийского
литературоведения одним из его основоположников кн. Н.С. Трубецким,
изложенной им в своих лекциях по древнерусской литературе;
- освещение концепции евразийского литературоведения в трудах В.В.
Кожинова;
- освещение евразийской концепции творчества Ф.М. Достоевского,
примененной Н.С. Трубецким в работе «Методы изучения Достоевского» и
М.М. Бахтиным в монографии «Проблемы поэтики Достоевского;
- выявление изобразительно-художественных особенностей начального
периода творчества Достоевского (40-е годы) в контексте предшествовавшей
литературной традиции (Н.В. Гоголь);
- раскрытие значения выдвинутой Н.С. Трубецким формулы «преодоление
Гоголя» как борьбы Достоевского против бездушия гоголевских образов,
представляющей основной художественный прием «первого периода»
творчества писателя;
- описание жанровых разновидностей художественной прозы и
публицистики в творчестве Ф.М. Достоевского с точки зрения теоретиков
евразийства;
- выявление и характеристика «общих мест» в творчестве Достоевского и Гоголя;
- анализ механизмов, техники преобразования общих мест в эмблемы,
символы и развернутые мотивы поздних произведений Ф.М. Достоевского
Как видно, специфика социогуманитарного дискурса настоящей работы в
большей степени связана с мировоззренческим аспектом, и отмеченные
феномены истории, культуры, цивилизации составляют своеобразное ядро
евразийского культурологического, историософского освещения
исследуемой проблемы творчества Ф.М. Достоевского. В соответствии с
поставленными в диссертации задачами возникла необходимость
использования сложившейся в последнее время комплексной,
междисциплинарной методики исследования, позволяющей сочетать как исторически устоявшиеся, так и инновационные методы анализа. Решение поставленных задач потребовало также обращения к историко-культурному контексту, в качестве которого выступают параллели с иносистемными культурами. Автором использованы сравнительно-исторический, системно-структурный, текстологический методы исследования в их совокупности применительно к анализу творчества Ф.М. Достоевского в заявленной теме.
Степень научной разработанности проблемы. Исследование истории евразийского идейно-политического течения началось еще в 20-е годы практически одновременно с его возникновением. Объем исследований, проведенных по данной проблеме, является весьма значительным, если не сказать огромным. Однако большинство исследователей рассматривало его с точки зрения проблемы укорененности в русской идейно-политической традиции, а также его идейного и политического содержания.
Вместе с вопросами историографии евразийства как геополитического явления и культурологического течения в сфере гуманитарных наук для нас особенный интерес представляют проблемы литературного евразийства, а в связи с этим – евразийских истоков творчества Ф.М. Достоевского, составляющих предмет настоящего квалификационного исследования. Вместе с тем нужно сказать, что именно в этом плане мы располагаем весьма скудным литературоведческим материалом. Здесь, прежде всего, следует отметить значение трудов литературоведов-евразийцев Н.С. Трубецкого (Лекции по истории древнерусской литературы, читанные им в Венском университете, в частности, их (лекций – А.К.) посвященные методам изучения творчества Достоевского разделы, а также его работы о жанровых и композиционных особенностях «Хождения за три моря» Афанасия Никитина // Трубецкой Н. С. «Хождение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник»), М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского», Д.П. Святополк-Мирского «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год», В.В. Кожинова «О «евразийской»
концепции русской культуры» и Ф.А. Степуна «Встречи». Ценность трудов названных классиков евразийства главным образом заключается в том, что они дают возможность и способствуют осмыслению их евразийской научной методологии в литературоведении, так сказать, из первых рук.
Из современных исследователей литературы в контексте евразийских
концепций можно отметить: коллективную монографию А.В. Иванова, Ю.В.
Попкова, Е.А. Тюгашева, М.Ю. Шишина «Евразийство: ключевые идеи,
ценности, политические приоритеты» (Барнаул: Изд-во «Азбука», 2007. 243
с.), в которой евразийство рассматривается как система фундаментальных
идей и ценностей, позволяющих сформировать цельное мировоззрение,
укорененное в традициях народов Евразии и творчески отвечающее на
вызовы сегодняшнего дня. Подвергается теоретическому осмыслению
философское и научное наследие классиков евразийства (Н.С. Трубецкого,
П.Н. Савицкого, Н.Н. Алексеева и др.), исследуются возможности его
применения для решения современных проблем экономической теории,
социологии, политологии, культурологии и литературоведения. В интернете
размещена интересная в контексте нашего исследования статья Всеволода
Сахарова «Скромное обаяние обломовщины», представляющая новую
трактовку «Сна Обломова» - главного героя гончаровского романа и «Сна
смешного человека» Ф.М. Достоевского, напоминающую, на наш взгляд,
евразийскую концепцию «симфонической личности». В этот
исследовательский список можно вписать также размещенную в интернете работу Киньябузовой Альбины Салимьяновны «Духовный потенциал идей евразийства для развития современного российского общества».
Среди опубликованных в последнее время в интернете материалов по
интересующей нас проблеме евразийского контекста творчества Ф.М.
Достоевского можно отметить работу Ильи Овчинникова «Достоевский,
Страхов и Герцен: конфликт или согласие», в которой представленный
автором анализ отношений Герцена, Достоевского и Страхова к роману И.С.
Тургенева «Отцы и дети» дает много новых возможностей, в частности, в
описании и объяснении сближения /расхождения, пересечения
западнических, славянофильских и евразийских концепций российского пути.
Особенного внимания, на наш взгляд, заслуживает также размещенная в
свободном доступе в интернете монография известного достоевиста А.В.
Лесевицкого под названием «Достоевский как предшественник евразийства», в которой на анализе воззрений русских западников и славянофилов убедительно показано, как Ф.М. Достоевский в своей публицистике и философских выступлениях намного предвосхитил идеи и идеалы евразийцев.
Наконец, уместным представляется отметить опубликованные в научном журнале РИНЦ «Литературное обозрение: история и современность» (№1, ДГПУ, Махачкала, 2011) материалы Всероссийской (с международным
участием) научно-практической конференции «Творчество Ф.М.
Достоевского в мировом культурном пространстве XXI века»
Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
1. Геополитическое учение евразийства основано на осмыслении в принципе
паритетной полиэтнической и поликультурной идентичности
многонациональной России в «магнитном» поле русской культуры.
2. Главную особенность концепции литературы у ведущих
теоретиков евразийства 1920-1930-х годов (филолог князь Н.С. Трубецкой,
географ и экономист П.Н. Савицкий, философ Л.П. Карсавин, правовед Н.Н.
Алексеев, историк Г.В. Вернадский, музыковед П.П. Сувчинский,
литературный критик Д.П. Свято-полк-Мирский и др.) составляло сочетание
цивилизационного подхода к литературе (прежде всего русской)
и формального метода.
3. В контексте «Пушкинской речи» Достоевского представлены новые
возможности сопоставительного анализа образов рефлексирующих,
мечущихся, страдающих и жаждущих социальной и духовной гармонии
героев писателя; выявлены наследованные им от Пушкина преемственные
связи; установлены объединяющие и определяющие их духовно-
нравственные мировоззренческие искания и признаки, предвосхитившие
идейные доминанты и образно-художественные компоненты евразийской
концепции «симфонической личности».
4. Место и роль пушкинской традиции в художественной системе
Достоевского определяются прежде всего
присущим писателю мифологическим мышлением, особым способом
художественного миромоделирования. Пушкин для Достоевского - не просто
художник, но символическое воплощение русского национального сознания
(образ «исторического русского скитальца» в «Пушкинской
речи»). Пушкинское художественное наследие в таком случае
рассматривается Достоевским уже не только в своей самоценности, но и как
возможный материал для собственного художественного творчества.
Пушкинские образы, преимущественно, не мифологические по своей
изначальной поэтической функции, в художественном сознании, а затем и в
самом творчестве писателя наполняются мифологическим содержанием.
Таким образом, переосмысление художественного мира Пушкина, «перевод»
его поэтики в мифопоэтику способствуют формированию мифологической
системы Достоевского, ее духовно-православному наполнению.
5. Евразийский ракурс исследования позволил по-новому осмыслить ряд
известных в достоевсковедении трудов, в частности, выдвинуть гипотезу о
бахтинской теории полифонизма как выдающейся евразийской концепции
романного творчества Ф.М. Достоевского.
Научная новизна исследования состоит в том, что автором: - в новом аспекте, в ключе евразийской культурно-исторической парадигмы исследовано творчество Ф.М. Достоевского;
- предпринята попытка рассмотреть через призму фундаментальных положений евразийской доктрины проблемы: о своеобразии пути развития России и невозможности его мерить «западными мерками», о восточных корнях российской цивилизации, о пагубности реформ Петра Первого для России, о двойственном интеллигентско-народном и стихийно-евразийском характере русской социалистической революции;
- выявлены идейные предпосылки становления евразийства как социально-
политического, духовно-философского учения;
- определены духовные приоритеты евразийского учения (творческое и
диалогическое взаимодействие национальных культур, самобытное,
неподражательное развитие этнокультур, консолидирующий и
синтезирующий характер русской культуры для многонационального,
полиэтнического и поликонфессионального российского социума;
- определены особенности евразийских граней как предмета
литературоведческого и культурологического осмысления в творчестве Ф.М. Достоевского;
- на основе выявленных евразийских особенностей мировидения
Достоевского проанализированы рассказы, повести, романы, публицистика и
критическая проза («Дневник писателя») Ф.М.Достоевского;
- обнаружены социокультурные факторы (вестернизация и унификация
отечественной культуры, разложение духовности в условиях наступающей
глобализации), актуализирующие значимость идей евразийства для
современного российского общества, его качественного развития и
консолидации;
- доказан позитивный потенциал идей евразийского учения для развития
многонационального, поликультурного и поликонфессионального
российского общества в условиях наступающей глобализации.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что современное осмысление идей евразийства в контексте творчества Ф.М. Достоевского дает формирование нового видения социальных, духовных, культурных процессов, происходящих в жизни современного российского общества, и способствует выявлению наиболее оптимальных путей социокультурного развития поликультурного, поликонфессионального российского общества в современных условиях.
Практическая ценность исследования заключается в том, что основные выводы и положения диссертации могут быть использованы в учебном процессе в преподавании теории и истории русской литературы и литературы народов Российской Федерации, социальной философии, культурологии, социологии, разработке ряда спецкурсов, посвященных актуальным проблемам социокультурного развития современного российского общества и его многонациональных культур в условиях наступающей глобализации, вопросам духовного (патриотического и нравственного) просвещения и воспитания.
Апробация работы. В ходе работы над диссертацией мы старались
использовать различные формы освещения результатов проводимых
исследований – международные, всероссийские, региональные,
межвузовские научные конференции, а также публикации на страницах отечественных и зарубежных научных журналов. В то же время мы стремились в наименьшей мере отдаляться от эмпирического материала, а в использовании общетеоретической базы ограничиться лишь теми гипотезами и методами, которые уже давно утвердились в мировой гуманитарной науке в качестве общепринятых.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной литературы и библиографии литературы по евразийству.
К бахтинской теории полифонизма в контексте евразийских концепций творчества Ф.М. Достоевского
В условиях крушения прежней государственной идеологии и отсутствия новых общезначимых социальных ориентиров политики и обществоведы все чаще стали рассуждать о менталитете россиян и о евразийстве, надеясь на этом пути найти средства для заполнения возникшего вакуума. Однако употребление новых терминов, если за этим не скрывается сколько-нибудь важное для общества содержание, стирает с них блеск новизны, снижает их эвристическую ценность, превращает их в нечто подобное старым истертым монетам, действительное достоинство которых уже едва можно разглядеть. Нельзя утверждать, что с понятиями "менталитет россиян" и "евразийство" уже случилось такое: отсутствие общепринятого социального идеала у граждан современной России нет-нет да и оживит разговоры вокруг них, вдохнет в эти разговоры нечто вроде политического интереса. Но, хотя этот интерес похож на вздымающиеся и затухающие волны, уже не один раз будоражившие общественное сознание, приходится признать, что серьезных работ, раскрывающих сущность менталитета вообще, менталитета россиян в особенности, его связи с евразийством и "русской идеей", с психологией и идеологией граждан России, у нас пока нет.
Можно столкнуться с мнением, согласно которому россияне и американцы имеют чуть ли не совпадающий менталитет, а потому, дескать, внедрение у нас американских принципов хозяйствования, да и их стиля жизни, - достаточно легкое дело Другие, напротив, заявляют, что как раз менталитет россиян - главное препятствие американизации России, одна из основных причин провала экономических и социально-политических реформ Ельцина - Гайдара, что и сегодня любые попытки осуществить перемены в России, если они пренебрегают менталитетом россиян, обречены на неудачу.
Остановимся на двух главных вопросах: во-первых, выясним, что такое менталитет, каковы его истоки и структура; во-вторых, что такое евразийство, как оно соотносится с менталитетом россиян и "русской идеей"? Чтобы не быть голословными, обратимся к "Вопросам философии" -журналу, на страницах которого была изложена состоявшаяся в 1993 г. дискуссия по этим проблемам [Менталитет].
Нужно подчеркнуть, что редакция журнала, организуя дискуссию, поставила много разных вопросов: "Что такое ментальность или менталитет – определенные архетипы, коллективное бессознательное или какие-то структуры национального характера? Представляет ли она собой некий инвариант, абсолютно неизменяемый, или это нечто вариативное, гибкое, подвижное? Существует ли единая ментальность для всех этносов, народов и наций России?" Это - исходная, по нашему мнению, наиболее теоретическая часть проблемы. Ею мы и будем заниматься в первую очередь.
По нашему мнению, менталитет (от английского слова mentality - умственно интеллектуальное состояние) - это вовсе не особый национальный логос и не априорная система ценностей (часть идеологии), а определенное социально психологическое состояние субъекта - нации, народности, народа, его граждан, - запечатлевшее в себе (не "в памяти народа", а в его подсознании) результаты длительного и устойчивого воздействия этнических, естественно географических и социально-экономических условий проживания субъекта менталитета. Если бы каждому народу действительно был присущ свой "национальный логос", как пишет об этом Г.Д. Гачев (один - у русских, другой - у немцев), было бы невозможно межнациональное общение, ибо такое общение возможно только при одной структуре мышления, при единой логике изложения мыслей и совпадающей системе построения доказательств. Хотя несомненно и то, что характерные особенности культуры народа, связанные в одних случаях с застойными (на Востоке), а в других - с более динамичными (на Западе) устоями общественной жизни, не могут не сказываться на подсознании, определенном темпе протекания мыслительных процессов, на большей или меньшей степени прочности своих культурных стереотипов. Как раз по этой причине - связи менталитета в первую очередь с психологией, а не с идеологией, как нам представляется, - и нельзя утверждать, как это делает И.К. Пантин, что "проблему менталитета можно поставить как чисто идеологическую", но вполне можно "как социально историческую, объясняющую ряд составляющих национально государственного существования, скажем России, и объясняемую ими". Складываясь, формируясь и вырабатываясь исторически, менталитет в каждый конкретный отрезок истории представляет собой совокупность социально-психологических качеств и черт, сумму детерминируемых ими поведенческих реакций, выступающих как определенная целостность (скажем, менталитет американцев, менталитет китайцев и т.п.), проявляющихся во всех сторонах жизнедеятельности данной человеческой общности и составляющих ее индивидов. Можно утверждать, что нет такой сферы жизнедеятельности нации или ее граждан, где бы не проявлялся присущий им менталитет. Ведь если говорить в общем и целом, то менталитет – это записанный в материальных основах психики определенный поведенческий код, детерминирующий устойчивое социально-психологическое состояние субъекта (человека, нации, народ), это, если можно так выразиться, та органическая целостность социально-психологических качеств и черт, присущих именно этому народу, этой общности и составляющим ее гражданам, которая обусловливает именно такую, а не иную реакцию субъекта менталитета на изменения окружающих условий (курсив наш – А.К.).
Можно утверждать, что по своей структуре менталитет включает в себя прежде всего нечто коллективное, некие структуры национального характера, действующие не проходя через сознание, спонтанно, наподобие определенного эмоционально-психологического кода, вызывающего у субъекта менталитета такие, а не иные реакции на внешние воздействия. Это коллективное бессознательное предстает перед исследователем как определенная совокупность если не черт характера, то мировоззренчески-психологических установок, превратившихся в принципы и привычки, уже бесспорно проявляющиеся в чертах характера (скажем, терпение, чувство справедливости, рационализм и т.д.), систему укоренившихся способов, форм и норм жизнедеятельности, ряд наиболее глубоко укоренившихся традиций, стереотипов поведения.
Таким образом, говоря о менталитете той или иной нации, народа или граждан, мы затрагиваем сложный, многослойный пирог механизмов и способов действия, тесно связанных с многовековой культурой народа, ее обретенными и закрепленными способами реагирования на изменения внешнего мира, определяющими поведение нации или граждан.
В рассматриваемом вопросе - менталитет и идеология - достаточно самых разных аспектов. Не последнее место среди них принадлежит и выяснению того, какое место в жизни данного народа занимают социальные идеалы, идеология. Ведь у ряда народов, тем более не достигших высоких ступеней исторического развития, менталитет является более существенным ориентиром в повседневном поведении, чем социальные идеалы. Не так у россиян. Еще Ф.М. Достоевский писал, что для россиян вопрос о том, ради чего жить, имеет первостепенное значение, более важное, чем вопрос о хлебе насущном. В том же духе высказывался и Л.Н. Карсавин. В статье «Восток, Запад, "русская идея"» он утверждал: «Уже неоднократно отмечалось тяготение русского человека к абсолютному. Оно одинаково ясно и на высотах религиозности, и в низинах нигилизма, а именно у нас на Руси не равнодушного, а воинствующего, не скептического, а религиозного и даже фанатического. "Постепеновцем" он быть не хочет и не умеет, мечтая о внезапном перевороте. Докажите ему отсутствие абсолютного (только помните, что само отрицание абсолютного он умеет сделать абсолютным, догмою веры) или неосуществимость, даже отдаленность его идеала, и он сразу утратит всякую охоту жить и действовать». Особенно важна следующая мысль Л.Н. Карсавина об этой черте русских: "Ради идеала он готов отказаться от всего, пожертвовать всем; усомнившись в идеале или в его близкой осуществимости, являет образец неслыханного скотоподобия или мифического равнодушия ко всему" [5]. Нет надобности ссылками на сегодняшнюю действительность показывать справедливость этих выводов мыслителя, они очевидны. Отказавшись от социалистического идеала, разуверившись в нем, многие россияне не только в ряде областей явили "образец неслыханного скотоподобия" или "мифического равнодушия ко всему", но и обнаружили свое нежелание принять американизацию России, настойчиво навязываемую им вразрез с их многовековым менталитетом.
. Творчество Ф.М. Достоевского перед каторгой
Вкладывая в образ Юлиана Мастаковича несомненные сатирические намеки на А.А. Краевского, Достоевский подразумевал отношение последнего не только к Буткову, но и к другим сотрудникам, имея в виду и личный опыт общения с ним. Позднее, в письме А.А. Краевскому от 1 февраля 1849 г. он описал свое состояние, очень похожее на состояние Васи Шумкова и его прототипа: «Знаю, Андрей Александрович, что я, между прочим, несколько раз посылая Вам записки с просьбой о деньгах, сам называл каждое исполнение просьбы моей одолжением. Но я был в припадках излишнего самоумаления и смирения от ложной деликатности. Я, например, понимаю Буткова, который готов, получал 10 р. серебром, считать себя счастливейшим человеком в мире. Это минутное, болезненное состояние, и я из него выжил» (XV, 247).
В повести «Слабое сердце» Достоевский показал другую ситуацию, когда высший начальник канцелярии Юлиан Мастакович, дав из милости первый служебный чин бедному юноше, Васе Шумкову, и сделавшись его «благодетелем», заставляет его трудиться не только на службе, но и дома, поручив ему переписывать какое-то очень длинное и важное «дело» и оплачивая это скудными и редкими подачками. Как пишет В.Я. Кирпотин: «Вася также беден, как и Девушкин («Бедные люди»), но в нравственном отношении забит еще более … судьба не ставит Шумкова перед такими грозными испытаниями, как Девушкина. Скромное и тихое счастьице, собственно говоря, находится у него в руках. Начальник покровительствует Шумкову, у него верный друг, любящая невеста» Кирпотин В.Я. Достоевский Ф.М. Творческий путь (1821-1859). М., 1960. С. 256.. Однако Шумков гибнет от своей забитости, от излишней благодарности.
По «слабости сердца» Вася не смог вынести такого беспросветного труда. Он полон благодарности начальнику и готов на него работать, но у него есть и свои личные интересы и стремления - любовь к бедной девушке Лизаньке. Сначала он часто ходил к ней, «мучаясь неизвестностью» (II, 32), а затем, став ее женихом, впал в восторженно-мечтательное состояние и в результате запустил срочную переписку, рискуя тем самым потерять милость своего «благодетеля».
Достоевский не изображает непосредственно переживания своего героя, но через восприятие его другом Аркадием показывает, что творится с Васей, все более сознающим безвыходность своего положения. Достоевский нарочно сгущает краски - у него уже появилось стремление к психологическим гиперболам. Вася впадает в тяжелую задумчивость, работая по ночам, он доходит до того, что бессмысленно водит по бумаге сухим пером и, наконец, впадает в умопомешательство. Особенно устрашающей является сцена в кабинете начальника, куда Вася пришел с повинной и где он в присутствии сослуживцев ведет себя, как солдат: ступает с левой ноги, пристукивает правым сапогом, «как делают солдаты, подойдя к подозвавшему офицеру» (II, 72). И тут его увозят в сумасшедший дом.
Значительна концовка повести, заключающая в себе широкое символическое обобщение, вытекающее из всего в ней изображенного. Вечером того же дня, когда погиб Вася, Аркадий в морозные сумерки смотрит на Петербург, и «весь этот мир со всеми жильцами его, сильными и слабыми», кажется ему похожим на «фантастическую, волшебную грёзу, на сон, который, в свою очередь, тотчас исчезает» (II, 88). «Какая-то странная душа посетила осиротевшего товарища бедного Васи. Он вздрогнул... Он как будто теперь понял... отчего сошел с ума его бедный, не вынесший своего счастья Вася. Губы его задрожали, глаза вспыхнули, он побледнел и как будто прозрел во что-то новое в эту минуту» (II, 88). Мир, который Аркадий воспринимал без размышлений, по словам В.Я. Кирпотина, «вдруг предстал перед ним во всех своих разительных противоречиях. Он увидел его несоответствие тому, на что имеет право человек. Он понял постоянную тревогу Шумкова, вызванную сознанием вечной необеспеченности. Житейская жалость к другу переросла в гнев против целого строя, глаза вспыхнули угрозой, предчувствием возможности борьбы» Кирпотин В.Я. Указ. соч. С. 257.. Эта концовка повести напоминает кульминацию сюжета поэмы «Медный всадник» Пушкина. Повесть «Слабое сердце» наряду с некоторыми эпизодами «Бедных людей» - самое значительное из всего, что успел написать Достоевский до своего ареста.
Как отмечалось выше, повесть создавалась в период увлечения писателя идеями утопического социализма. Характерное для Достоевского трагическое ощущение противоречий жизни большого современного города выразилось в грозной, тревожной и мрачной символической картине исчезающего в тумане Петербурга, нарисованной в заключительных строках повести. Эта зловещая картина повторится и в полуавтобиографических «Петербургских сновидениях в стихах и прозе» (1860) и в «Подростке» (1875), возникая каждый раз перед героем, находящимся накануне глубоких нравственных потрясений, как символ грядущих грозных перемен. В лице Девушкина и Шумкова Достоевский изобразил «маленьких людей», являющихся безвинными жертвами того незаметного, повседневного угнетения, на котором основывалась вся жизнь самодержавно бюрократической России.
«Село Степанчиково и его обитатели».
Алеша делает первые шаги в этом направлении. Сначала в Алеше живёт безверие, но во время сна он прозревает. Бывают такие явления, когда человеку необходим толчок для озарения. Алеша прозревает всё учение в виде образа Зосимы, который по земле ходит и пытается создать рай. Алеша начинает вести мирскую жизнь. Он создает коллектив. Алёша выполняет пассивную роль – он всех выслушивает. Его деятельность в миру – чисто гражданская. Он начинает с детей (глава «Дети», деятельность его среди мальчиков). И те, кто презирал и мучил Илюшечку, под влиянием любви преобразовываются (молодой нигилист Красоткин). Они все объединены любовью и это сделал Алеша. Не поучением, а своим примером любви. Алеша – не аскет, он жизнерадостный, веселый, это живой человек, эта любовь возрождает озлобленного мальчика, дети становятся добрыми. Эта любовь пробуждает к жизни и отца Илюшечки. Только добро, любовь – орудие Алеши. Достоевский считал, что это в России возможно, так как русский народ – носитель идей Христа.
Если говорить об образной системе: Федор Павлович и трое его сыновей (и Смердяков) - здесь на первый взгляд подчёркивается различие героев этих, но Достоевский ставил еще более глубокую задачу – показать вообще соборную личность.
Достоевский понимал схожесть человеческого существа. В романе он рассказывает как бы отдельными образами, создает части соборной личности. Неслучайно все они – сыновья Фёдора Павловича. В Карамазове – отце чётко раскрывается одна сторона соборной личности: это огромная, беспредельная, неосвященная высшим началом – похотливая любовь. Достоевский подчеркивает, что у всех эта черта есть (и у Ивана, и у Дмитрия, любимое произведение которых Шиллеровский – «Гимн радости»).
Дмитрий переполнен любовью к жизни; в отличие от отца, который не способен на высокие поступки, Дмитрий эти поступки постоянно совершает. В Дмитрии есть возвышенное, он говорит, что в человеке и идеал Мадонны и идеал содомский. Человек сложное существо.
В сюжетах Карамазова сильна жажда жизни, проявление животной страсти. Без этого не может существовать человек. Это сущность человека, не случайно Достоевский делает их родными братьями.
Соборная личность – та, которая все это имеет. Но ведь родной брат и Смердяков. Смердяков – бесстрастный человек, он лакей мысли Ивана. Достоевский этим образом отмечает неспособность человека преодолеть свои пошлые помыслы. В нем нет ничего «очень». Он ненавидит братьев, он не способен к трансформации чувства в более высокую ступень. Но в то же время, он в конце жизни понимает ограниченность своих взглядов и ложность мыслей Ивана. Таким образом Достоевский неслучайно берет историю одной семьи и раскрывает суть учения одного человека.
Подчеркивая один корень ( убийство Федора Павловича), Достоевский говорит, что, да, убил лакей, но в смерти отца виноваты все братья (Иван, зная, что произойдет убийство, отстраняется и даже благословит это убийство. Дмитрий виноват уже в том, что он мыслил убить. Алеша тоже виноват, пассивно, так как он знал, что возможно убийство). В этом контексте особенно чётко проявляет себя излюбленная идея Достоевского, без которой невозможна соборность – каждый в ответе за всех, и все в ответе за каждого (только при этом будет возможна соборность). И только вера возвращает Алёшу к приятию мира, от которого он, вслед за Иваном, пытался отречься. В тот момент, когда Алеша со слезами обнимает землю, бессознательно следуя словам старца, он обретает свою общность со всем творением. Именно так только можно осмыслить этот жест: как символ всецелого приятия бесценного дара, который связывает человека с Творцом. Вот ответ Инквизитору (и тому, кому он служит). Алёша принимает мир, творение, и в том выражает свое возвращение к Творцу.
Именно в Алёше как бы снимается противоречие между двумя уровнями познания бытия: между уровнем веры (сердце) и уровнем рационального мышления (ум).Это ничто иное, как подлинное творчество. И это именно плод покаяния, совершившегося в Алёше.
Алёша принимает в себя соборную идею всеобщей ответственности всех за все – и воплощает это чувство в своей бессловесной молитве перед ликом Божьего творения. Состояние Алёши в этот момент есть именно молитвенное покаянное состояние. В нём как бы умирает человек колебавшийся и сомневавшийся, человек, отравленный и ослабленный искушением, - и возрождается один из тех, кто несет в себе связь между Творцом и творением. Так, и только так, одолевается зло.
Вместе с этим для концепции нашей работы важным методологическим инструментом является учение о симфонической личности, разработанное теоретиками классического евразийства П. Сувчинским, П.Савицким, Н. Трубецким и др. Симфонизм в евразийстве - это не что иное, как теоретико- методологическое и конкретно-политическое требование приоритетности консенсусного подхода, при котором, на основе взаимного уважения принимающих участие в политическом, культурном взаимодействии сторон к позиции друг друга ведётся постоянный и непрекращающийся поиск согласительных решений. Собственно говоря, согласие-созвучие и есть «симфония», в которой ни одна сторона не закрывает себе возможности контакта с любым участником, любой позицией. Более того, предполагается возможность обнаружения своего «потенциального» интереса в любой сколь угодно противоположной и непримиримой, на первый взгляд, позиции. При симфоническом подходе как раз и ведётся постоянный и активный поиск, мониторинг тех точек соприкосновения (вселенского, универсалистского, общечеловеческого характера), которые примиряют самые противоположные, именно «полярные», позиции как в переговорном процессе, также и в межнациональном и межконфессиональном сосуществовании.
Сегодня существует богатая научно-критическая литература, в которой евразийство рассматривается как система фундаментальных идей и ценностей, позволяющих сформировать цельное мировоззрение, укорененное в традициях народов Евразии и творчески отвечающее на вызовы современности. Подвергается теоретическому осмыслению философское и научное наследие классиков евразийства (Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, Н.Н. Алексеева и др.), исследуются возможности его применения для решения современных проблем экономической теории, социологии, политологии, культурологии и т. д. Следует сказать, что в этом контексте не составляет исключения и литературоведение. В частности, уместно отметить примечательный факт: ещё в начале ХХ века в трудах выше упомянутых классиков-теоретиков евразийства творчество Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского рассматривалось как предтеча, первые пролагатели этого историко-философского и идейного течения в общественно-политической жизни России. Вместе с этим особого внимания заслуживает капитальный труд одного из ранних теоретиков евразийства литературоведа кн. Д.П. Святополк-Мирского «История русской литературы с древнейших времен по 1925 год», правда, написанная на английском языке и изданная тогда же в зарубежье для англоязычного читателя. Таким образом, книгу кн. Д.П. Сятополк-Мирского можно рассматривать и как примерный образец и манифест евразийского литературоведения. Однако, несмотря на это, уникальный труд названного автора увидел свет в ограниченном тираже на русском языке лишь в 1988 году. Завершая этот беглый историографический обзор, по-видимому, уместно будет констатировать тот факт, что лишь в последнее время становится тенденцией литературоведческое осмысление феномена евразийства на новом, современном, витке развития России-Евразии. Переходя к предмету настоящей работы, в качестве имеющейся научно-критической литературы по интересующей нас теме необходимо сказать следующее. Несмотря на то, что проблема «Достоевский и евразийство» озвучивалась в ХХ веке Трубецким, Савицким, Карсавиным, Алексеевым, Флоровским, Сувчинским, Святополк-Мирским и «последним евразийцем» Гумилевым, более конкретное, специальное литературоведческое, осмысление становится самостоятельной областью лишь в последние годы. И в ряду работ, в которых освещаются отдельные стороны данной темы, помимо трудов указанных выше авторов и трудов М.М. Бахтина, можно отметить важность публикаций В.В. Борисовой, Г.К. Щенникова, А.П. Власкина, Н.М. Чиркова, Т.А. Касаткиной, Е.П. Фокина, В.К. Кантора, А.С. Долинина, В.Е. Ветловской, Г.А. Ашитовой, А.Г. Гачевой, Ш.К. Сатпаевой, С.М. Усманова и др. В этом плане особенно интересной представляется размещенная в Интернете работы О.А. Донских «Странный рай Достоевского (по мотивам «Сна смешного человека»)»(1) и Марата Сеитова «"Предъевразийство" Ф.М. Достоевского: истоки и художественное воплощение» (2), которые составляют важный методологический инструментарий нашего исследования.
«Бесы», «Преступление и наказание».
История России в ее связях с исламом была раскрыта Н.М. Карамзиным в многотомной «Истории государства российского», оказавшей значительное влияние на формирование и развитие передовой русской мысли. Историк оценил важность татарского элемента в социальной эволюции Московского государства и сделал важные открытия о золотоордынском периоде российской истории. Золотордынский период, по мнению историка, характеризует начало христиано-исламского диалога, который выражался в мирном сосуществовании православного христианства, занимавшего абсолютные позиции на Руси, и ислама, религии господствующих ордынцев. Карамзин писал: «Одним из достопамятных следствий татарского господства над Россией было возвышение нашего духовенства, размножение монахов и церковных имений…Ханы под смертною казнию запрещали своим подданным грабить, тревожить монастыри… Владения церковные, свободные от налогов ордынских и княжеских, благоденствовали…»[Карамзин:429]. В истории русской литературы отношение к Востоку было разным и сложным, и в то же время этот аспект являлся своеобразным отражением художественного мира писателя.
Так, в художественном мире русских романтиков Восток предстает прежде всего как результат оппозиции «север» – «юг». Примером этого может служить поэма А.С.Пушкина «Бахчисарайский фонтан», где намечается противопоставление двух героинь, образы которых раскрываются через их отнесенность к «северу» или «югу»: страстная героиня Зарема соотнесена с полюсом «юга», чистая, целомудренная Мария соотнесена с полюсом «севера». Причем, способностью возбуждать любовь наделяется именно она. При этом национальные характеристики носят случайный характер. В произведениях А.С.Пушкина Восток предстает в контексте исламской культуры. Восток воспринимается поэтом как самоценный, самобытный мир, обладающий культурной ценностью. «Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение – признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда отыскать новые миры, стремясь по следам гения» [Пушкин, Т.2: 123]. Развитием этой мысли становится тезис Ф.М. Достоевского о «всемирной отзывчивости» русской национальной культуры.
Восток привлекал А.С.Пушкина на протяжении всего его творчества: Пушкин дружил с выдающимся востоковедом Н.Я. Бичуриным (о.Иакинфом), в личной библиотеке поэта сохранились многие книги по литературе и философии Востока. По мнению Г.Гачева, «Южные поэмы», да и «Руслан» весь преисполнен восточных мотивов: Черномор-маг – звездочет (и сказки Пушкина – восточные: Салтан-султан, Шемаханская царица в паре со звездочетом…); райские сады Черномора, где Людмила – что гурия в исламском раю-гареме; Ратмир - хан и т.п. Даже «Песнь о вещем Олеге» идею восточно-исламской Судьбы и предопределения изъявляет…В «Бахчисарайском фонтане» – уже успокоенный, сладострастный ислам и быт неги; красота небесная побеждает земно-страстную любовь чувственную». С Кораном А.С. Пушкин познакомился в 1825 году в Михайловском в переводе М.И. Веревкина, обладавшего художественным даром и мастерски выполнившего взятую на себя задачу. Коран открыл поэту новый, интересный и необычный для русского человека мир: В пещере тайной, в день гоненья, Читал я сладостный Коран. Внезапно ангел утешенья, Влетев, принес мне талисман. Этот мир раскрывается А.С. Пушкиным в цикле стихотворений «Подражания Корану», в котором он не просто фиксировал содержание и структуру священной книги мусульман, но и нашел новые идеи, образы, чувства, которые стали составной частью его мировоззрения и творчества.
А.С. Пушкин сознательно оговаривает исключительно эстетическую привлекательность данного памятника: «Нечестивые, пишет Магомет (глава «Награды»), думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». Мнение сих нечестивых, конечно, справедливо; но, несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом» [Пушкин,Т.2: 358]. Эстетическая привлекательность Корана определила устойчивый интерес русской литературы к культуре Востока (Л.Я. Якубович «Из Ал-Корана», А.Г. Ротчев «Подражания Корану», В.Г. Бенедиктов «Подражание персидскому», А.А. Фет «Подражание восточному», «Восточный мотив», «Из Саади», «Из Гафиза», А.Н. Майков «Из Гафиза», М.Л. Михайлов «Из Корана», «Подражание восточному», Вл. Соловьев «Из Гафиза» и т.д.).
В пушкинских произведениях, в которых ярко выражен «восточный» элемент, религиозный аспект не является определяющим. Это можно проследить на примере стихотворения «Пророк».
Очевидно не только внешнее, но и внутреннее сходство стихотворения А.С. Пушкина «Пророк» с ветхозаветной традицией: в основе сюжета лежит библейская история о пророке Исайе. По мнению исследователей, сюжет стихотворения близок и восточному преданию об избрании пророка Мухаммеда: «Начальную строку 94 суры Корана «Разве мы не раскрыли тебе твою грудь? (пер. И.Ю. Крачковского) стали понимать так, что ангелы по приказу Аллаха вынули у Мухаммеда из груди сердце. Вероятно, это толкование, известное А.С. Пушкину, могло войти составной частью в замысел «Пророка» [Иванов,1985:432].