Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Становление поэтической личности Ф. Карима 15
1.1. Художественно-эстетические особенности ранней лирики Ф. Карима .15
1.2. Принципы создания мира в стихотворениях «Урамнан» («По улице»), «Бакчачы кызлар» («Огородницы»), «Гармун турында» («О гармони») 39
Глава II. Творчество Ф. Карима в поэтическом контексте 1930-х гг 46
2.1. Литературная ситуация в 1930-е гг 46
2.2. Тематика и поэтика лирики Ф. Карима 1931–1937 гг 60
2.3. Многообразие «больших» стихотворных форм в творчестве Ф. Карима 1930-х гг. 96
Глава III. Трансформации поэтической системы Ф. Карима в 1938–1941 гг. (период тюремного заключения) 117
3.1. Биографический контекст «тюремной» лирики Ф. Карима 117
3.2. «Тюремная» лирика Ф. Карима как цикл .158
Глава IV. Поэзия Ф. Карима в контексте литературы периода Великой Отечественной войны .179
4.1. Биографический контекст поэзии Ф. Карима фронтовых лет .179
4.2. Фронтовая лирика Ф. Карима 213
4.3. Поэмы Ф. Карима военных лет .243
Глава V. Творчество Ф. Карима в диалогических отношениях с зарубежной, русской и татарской поэзией 257
5.1. Заметки Ф. Карима на полях книг Дж. Байрона, А. Пушкина и М. Лермонтова .258
5.2. Стихотворения Ф. Карима в переводах А. Ахматовой .267
5.3. «Тюремная» лирика Ф. Карима в контексте творчества Х. Туфана периода заключения .272
Заключение .280
Список использованной литературы
- Принципы создания мира в стихотворениях «Урамнан» («По улице»), «Бакчачы кызлар» («Огородницы»), «Гармун турында» («О гармони»)
- Тематика и поэтика лирики Ф. Карима 1931–1937 гг
- «Тюремная» лирика Ф. Карима как цикл
- Фронтовая лирика Ф. Карима
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Каждая значительная эпоха выдвигает своих поэтов, творчество которых наиболее полно отражает её суть. Как известно, в начале XX века на авансцене общественно-политического и духовного развития татарской нации были Габдулла Тукай, Маджит Гафури, Сагит Рамиев, Дэрдменд и др. В 1920-е годы выдвинулись реформаторы татарской литературы – Хади Такташ и Хасан Туфан. В 1930-е и в годы Великой Отечественной войны ярче всего сияли таланты Мусы Джалиля и Фатиха Карима, с расположившейся вокруг их поэтических звёзд плеядой лириков, в числе которых Сибгат Хаким, Нури Арсланов, Салих Баттал, Ахмат Ерикей, Шараф Мударрис, Гали Хузеев, Зыя Мансур и др. По-разному сложились их творческие судьбы. Так, поэтическое наследие М. Джалиля удостоилось всемирного признания. А творческой личности Ф. Карима было уготовано долго оставаться в тени.
Между тем, Фатих Карим (1909–1945) – выдающийся представитель татарской поэзии XX века, расцвет жизни и зрелое творчество которого совпали с одним из самых трагических периодов отечественной истории – 1930–1940 гг. – временем массовых репрессий и военного лихолетья, в круговорот которых поэт был втянут волей судьбы. В этом смысле наравне с ним могли бы встать немногие. Однако, несмотря на ряд ценных наблюдений и замечаний о жизни и творчестве Ф. Карима в исследованиях о нём, именно страницы его пути, связанные со временем тюремного заключения, с лагерной ссылкой, фронтовыми годами, оказались наименее изученными, в связи с чем не был представлен системно-целостный анализ его художественного мира с целью установить место и значение поэта в истории литературы и страны. Поэтому давно назрела необходимость исследования его поэтического наследия как одной из главных творческих вершин татарской поэзии, определения своеобразия поэтики автора, ее характерных черт и особенностей,
4 что позволит расширить и углубить представления об отечественной литературе в целом.
Степень разработанности темы исследования. Среди множества трудов о Ф. Кариме прежде всего следует выделить отзывы, статьи и рецензии литературно-критического характера его коллег-современников, дававших высокую оценку творчеству поэта: С. Гильфана, Гафи, Г. Иделле, Г. Худжиева, М. Амира, М. Максуда и др1.
Научный интерес к жизни и творчеству Ф. Карима одним из первых проявил З. М. Мазитов, защитивший в 1955 г. кандидатскую диссертацию на тему «Поэзия Фатиха Карима», которая в 1963 г. легла в основу монографии2. Исследователь дал периодизацию творчества поэта, условно разделив его на 3 этапа: конец 1920-х – начало 1930-х годов («Начальная песня»), 1930-е годы и годы войны. В числе безусловных открытий и заслуг учёного следует отметить те, что связаны с конкретными, порой очень детальными анализами отдельных стихотворений и поэм Ф. Карима. Это позволяет нам дать высокую оценку проведённой З. М. Мазитовым работе, отметив всё же, что в его анализах превалирует проблемно-тематическая составляющая и при изучении поэзии Ф. Карима по известным причинам практически не была поставлена проблема его «тюремной» поэзии, созданной в годы пребывания поэта в тюрьмах и лагерях (1938–41 гг.). Это исключило возможность как её целостного рассмотрения, так и представления в истинном свете и значении – в контексте не только литературы, но и эпохи. После защиты диссертации интерес к жизни и творчеству Ф. Карима со стороны З. М. Мазитова ничуть не ослаб: в 1970– 80-е годы им опубликован ряд работ о поэте3. Ценность их заключается в том, что исследователь, словно наверстывая упущенное в 1950–60-е гг.,
1 Полный список отзывов о творчестве Ф. Карима со стороны его современников можно найти в издании:
Фатих Крим – шагыйрь м яугир : Фатих Кримне тууына 100 ел тулуга багышланган тбкара фнни-
гамли конференция материаллары (Фатих Карим – поэт и воин : Материалы межрегиональной научно-
практической конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения Фатиха Карима). Казань, 2009. С.218–
232.
2 Митов З. М. Фатих Крим : Тормыш м иат юлы турында очерк (Фатих Карим : Очерк жизненного и
творческого пути). Казань, 1963.
3 Шагыйрьне куен дфтрлре (Записные книжки поэта) // Мирас. 1999. № 1. С. 57–72; йрнне двам итик
(Изучение продолжим) // Шхри Казан. 1999. 16 апреля; лемсезлек (Бессмертие) // Крим Ф. Кыр казы :
Шигырьлр, поэмалар (Дикий гусь : Стихотворения, поэмы). Казань, 2004. С. 3–8; др.
5 рассматривает в них проблемы, которые в своё время оказались вне его исследовательского взгляда. Прежде всего это касается тюремного этапа в жизни и творчестве поэта, изучение которых впервые стало доступно в 1990-е гг. Способствовали также формированию нового взгляда на жизнь и творчество Ф. Карима публикации Р. А. Мустафина4.
В 2009 г., в связи со столетием со дня рождения Ф. Карима, в Институте языка, литературы и искусства им Г. Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан прошла межрегиональная научно-практическая конференция. Её материалы опубликованы в названном выше сборнике. В поле зрения исследователей оказались проблемы функционирования поэтической системы автора в контексте литературной эпохи 1930–40-х гг. и творческой связи как с современниками, так и с представителями последующих поэтических поколений (Ф. Г. Галимуллин, М. В. Гайнетдинов, Р. С. Зарипова, И. А. Еникеев, Р. Р. Идрисов, Ф. Ф. Хасанова). Важное место занимают статьи, в которых исследуются проблемно-тематическое и мотивно-образное своеобразие творчества Ф. Карима (С. Г. Исмагилова, Н. М. Юсупова, Д. М. Абдуллина, Ф. Х. Миннуллина, З. Г. Саляхова), особенности его поэтики, стиля и языка (Р. Ф. Рахмани, Э. Р. Галиева, Ф. А. Ганиева, Г. Ф. Зиннатуллина, Д. Б. Рамазанова, Т. Х. Хайретдинова, Г. А. Набиуллина, Р. Х. Мухиярова и др.). Имеются в сборнике и работы, специально посвящённые определению значения жизни и творчества Ф. Карима в истории и культуре нашего народа, в деле обучения и воспитания подрастающего поколения (Р. Ф. Бадретдинов, Ф. Ф. Исламов, Н. Х. Мусаяпова).
Творчество Ф. Карима – многожанровая структура. Кроме лирических стихотворений, им созданы образцы поэмного творчества, повести и драматургическое произведение. Исследованию поэм Ф. Карима в своих научных трудах много места уделяет профессор Т. Н. Галиуллин. Помимо статьи «Фатих Крим – поэма остасы» («Фатих Карим – мастер поэмы»),
4 Среди работ Р. А. Мустафина выделим: И авыр елларда (В самые трудные годы) // Социалистик Татарстан. 1988. 24 февраля; лл ак, лл кара таплар (Или белые, или чёрные пятна) // Мдни омга. 2009. 14 августа; 21 августа; Поэт в солдатской шинели // Республика Татарстан. 2009. 17 января; др.
6 опубликованной в указанном сборнике конференции, творчество поэта в контексте литературы 1930-1940-х гг. ранее рассматривалось в его трудах «Социалистик реализм юлыннан» («По пути социалистического реализма», 1977), «Дыхание времени» (1979) и др. Проза же поэта и его пьеса «Шакир Шигаев» становились предметом анализа в работах А. Г. Ахмадуллина, Р. Р. Сабирова, М. З. Валиевой и др., опубликованных в сборнике материалов конференции, приуроченной к столетию поэта.
В заключение обзора литературы о жизни и творчестве Ф. Карима следует упомянуть в числе наиболее заметных работ публикации разных лет Г. Хисматуллина, Р. Хариса, Р. Валеева5.
Однако, несмотря на значительный объём работ о поэте, остаётся много «белых и чёрных пятен». Этим обусловлены цели исследования:
изучить жизненную и творческую биографию Ф. Карима в её целостности;
осмыслить поэтический мир Ф. Карима как художественную систему;
определить место Ф. Карима как одной из центральных фигур литературного процесса в истории не только татарской словесности XX века, но и в целом в истории и культуре России.
Для этого необходимо было решить следующие ключевые задачи:
осознать процесс формирования творческой личности Ф. Карима, его жизненный и творческий путь в единстве - с учётом недоступных ранее материалов, связанных с пребыванием поэта в тюрьмах и лагерях (материалы следственного дела Ф. Карима в архиве ФСБ РФ) и на фронтах Великой Отечественной войны;
рассмотреть исторический, духовный и литературный контекст творчества Ф. Карима;
5 Хисмтуллин Х. Фатих Крим (1909-1945) // Татар совет дбияты тарихы : Очерклар (История татарской советской литературы : Очерки). Казань, 1960. С. 530-558; Харис Р. Творчество и военная доблесть Фатиха Карима // Татарстан. 2008. № 12. С. 37-41; др.
исследовать в контексте современного Ф. Кариму литературного процесса проблемно-тематическое содержание и мотивно-образную организацию, субъектную, пространственно-временную и жанровую структуру поэзии автора, выявив особенности поэтики, стиля и языка его произведений;
установить место, роль и значение Ф. Карима в отечественной поэзии 30-х - 40-х годов XX века.
Объект исследования - поэтическое творчество Ф. Карима конца 1920-х - сер. 1940-х гг., рассматриваемое в контексте творчества татарских поэтов указанного периода (М. Джалиля, Х. Туфана, С. Баттала, Ш. Маннура, А. Ерикея, А. Алиша, С. Хакима и др.).
Предмет исследования составляет поэтический мир Ф. Карима как особая художественная система, обнаруживающая себя в «малой» и «крупной» поэтических формах. В качестве слагаемых этой системы рассматриваются ведущие темы и мотивы стихотворений и поэм Ф. Карима, особенности художественной структуры произведений, их сюжетная, субъектная, пространственно-временная и мотивно-образная организация.
Материалом исследования являются тексты стихотворений и поэм Ф. Карима. К их изучению приковано основное внимание, в то время как проза и драматургия поэта, равно как и его литературно-критическое наследие, привлечены в процессе исследования пути развития творчества автора. Такая позиция обусловлена тем, что в историю литературы Ф. Карим вошёл, прежде всего, как поэт, достигнув творческих вершин в стихотворных жанрах.
Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые жизнь и творчество Ф. Карима представлены в их полноте и единстве: рассмотрены истоки формирования его личности, этапы жизненного и творческого пути, включая время пребывания в тюрьмах и лагерях, фронтовой путь поэта; изучено тесное взаимопроникновение различных тем, скрепленных «сквозными» мотивами; осмыслены особенности сюжетной, пространственно-временной и мотивно-образной организации стихотворений и поэм; выявлено своеобразие поэтики стиха Ф. Карима, свидетельствующее о творческой
8 самобытности автора; вводятся в научный оборот и подвергаются детальному литературоведческому анализу стихотворения, созданные в годы тюрем и лагерей; применён новый подход к изучению и пониманию произведений, о которых в исследованиях о поэте устоялось однозначное, но далеко не полное представление.
Теоретическая и практическая значимость. Материал исследования может быть использован в вузовских курсах по истории как татарской, так и всей отечественной и в целом мировой литературы первой половины XX века (особенно литературы годов репрессий и периода Великой Отечественной войны) и последующих этапов, спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Ф. Карима. Представленный анализ стихотворений и поэм может быть применён в качестве материала на практикуме «Анализ поэтического текста» на филологических факультетах вузов, а также в общеобразовательных учебных заведениях, лицеях, гимназиях, колледжах. Материал диссертации может послужить источником для дальнейших исследований творчества Ф. Карима, художественных систем его современников, а также других авторов, особенно тех, кто близок к нему по характеру мировосприятия и поэтического мышления.
Методологическую и теоретическую основу исследования составили работы: 1) по теории и истории стиха: Д. Ф. Загидуллиной, Ю. Н. Тынянова, М. М. Гиршмана, Т. И. Сильман, В. Е. Холшевникова, М. Л. Гаспарова, Ф. М. Хатипова, Т. С. Элиота, Н. Г. Юзеева и др.; 2) по проблеме автора и субъектной структуре лирики: Р. Барта, М. М. Бахтина, Л. Я. Гинзбург, Б. О. Кормана, С. Н. Бройтмана, Р. Р. Сабирова, Р. Г. Салихова, Н. Д. Тамарченко; 3) по сюжетной и пространственно-временной организации: В. Р. Аминевой, М. М. Бахтина, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, З. Г. Минц,
B. Н. Топорова, В. Е. Хализева; 4) по теории и истории поэмы:
Т. Н. Галиуллина, Б. В. Томашевского, В. М. Жирмунского, Л. К. Долгополова,
C. А. Коваленко, Л. К. Швецовой, Н. Р. Мазепы и др.; 5) по истории татарской
9 поэзии конца 1920-х – середины 1940-х гг.: Ф. Г. Галимуллина, Т. Н. Галиуллина, Д. Ф. Загидуллиной, З. М. Мазитова, Н. Г. Юзеева и др.
Исследование выполнено в рамках архивно-поискового,
биографического, историко-литературного, системно-структурного,
сравнительного методов.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Жизнь и творчество Ф. Карима – неотъемлемое и важное звено в истории и литературе нашей страны. В силу обстоятельств судьбы, значимости личностного и художественного опыта поэта его жизнь и творчество актуальны как с литературной, так и с исторической, духовно-нравственной, общественной точек зрения.
-
Поэтический мир Ф. Карима представляет собой целостную художественную систему, связанную единством лирического субъекта, проблемно-тематической и мотивно-образной общностью, динамически развивающимся лирическим и лироэпическим сюжетом и хронотопом.
-
Поэзия Ф. Карима неотделимо вписана в историко-литературный контекст 1930-х – 1940-х гг. В ней на разных уровнях поэтики находят выражение типологические для поэзии этого периода особенности. В начальный период (конец 1920-х гг.) в поэзии Ф. Карима преобладает характерный для творчества большинства татарских поэтов данного периода романтический тип мышления, проявляющийся в идеализации мира, особом типе героя лирики (строители новой жизни, борцы за социалистические идеалы, воины), пейзаже. В 1930-е гг. в поэзии Ф. Карима соединяются романтический и реалистический типы художественного мышления, что находит выражение в воссоздании действительности в соответствии с эстетическими канонами соцреализма, регламентирующими тематику и поэтику произведений (индустриально-строительная, героико-революционная темы, мотив борьбы, жанры гимна, марша и др.). В годы Великой Отечественной войны Ф. Карим создает стихотворения и поэмы, которые по основному эмоциональному тону, системе образов и ценностной ориентации типологически сходны со
10 стихотворениями М. Джалиля, А. Кутуя, К. Наджми, А. Исхака, Ш. Маннура и др. Наряду с прямой манифестацией ненависти к врагу во многих стихотворениях Ф. Карима обнаруживается лирическое переживание интимных человеческих чувств (любви, дружбы), усиливаемое аксиологическими антиномиями добра и зла, жизни и смерти.
-
При всей типологичности поэзии Ф. Карима, определяемой её вписанностью в каноническую систему соцреализма, она сохраняет своё национальное своеобразие. Основным способом выражения национального в поэзии становится фольклор: Ф. Карим, как и многие татарские поэты (Х. Туфан, М. Джалиль, А. Алиш, А. Файзи, А. Ерикей), обращается к жанрам татарского фольклора (песне, были, сказке), к традиционным для татарской народной поэзии образам и мотивам. Песенность становится в поэзии Ф. Карима 1930-х гг. одной из доминант его поэзии, во многом определяющей её стилистическое своеобразие.
-
Особую ценность и значимость в контексте отечественной литературы о годах репрессий имеет «тюремная» лирика Ф. Карима, созданная в 1938–1941 гг. Стихотворения, написанные в этот период, представляют собой лирический цикл. Он явлен в форме своеобразного полижанрового единства (включает в себя произведения, написанные в жанрах путевых записок, послания, думы, песни, «ролевого» стихотворения), скрепленного циклообразующей оппозицией прошлого и настоящего, обнаруживающейся на уровне хронотопа (противопоставление топоса «тюрьма» топосу «родина»), субъектной организации (лирический субъект выступает в двух ипостасях: как заключенный (настоящее лирического субъекта) и как свободный человек (прошлое лирического субъекта), лейтмотивов (мотивы сна, грезы, выражающие оппозицию «явь – сон»).
-
В лирике Ф. Карима военных лет содержательно трансформируются отдельные устойчивые в его поэзии мотивы и образы (мотив пути, образы ветра, птиц): их семантика раскрывается в сопоставлении со стихами предшествующего (тюремного) периода. В лиро-эпических
11 произведениях (поэмах, балладах) Ф. Карима, написанных в годы Великой Отечественной войны, в качестве основных принципов художественного изображения используются типизация и символизация. В создаваемых в поэмах художественных образах Ф. Карим воплощает гуманистические ценности любви, семьи, мира, противопоставляя их войне.
7. Будучи открытой художественно-эстетической системой, поэзия
Ф. Карима обнаруживает (на уровне тематики, мотивов и образов, художественного метода, жанровой структуры) широкий спектр творческих взаимосвязей с поэтическими системами современников и классиков отечественной и зарубежной литературы: Дж. Байрона, А. Пушкина, М. Лермонтова, Г. Тукая, Х. Туфана, М. Джалиля, Ш. Маннура, С. Хакима и др.
Степень достоверности и апробация результатов исследования.
Основные положения работы обсуждались на расширенных заседаниях
Камского научного центра Института Татарской энциклопедии и
регионоведения Академии наук Республики Татарстан, а также были
представлены на Международной научно-практической конференции памяти
профессора Е. И. Никитиной «Русское слово» (Ульяновск, 18 февраля 2011 г.),
VII-й Всероссийской научно-практической конференции «Современная
филология: проблемы изучения и преподавания языков (русского, родного,
иностранного и русского как иностранного) и литературы в школе и в вузе»
(Ульяновск, 2014), Всероссийской научно-практической конференции (с
международным участием) «Русский язык и русская культура в
полиэтническом пространстве: теоретический и прикладной аспекты» (Казань, 28 февраля 2014 г.), Международной научно-практической конференции «Первые Пастернаковские чтения в Чистополе» (Чистополь, 30 сентября – 4 октября 2015 г.), Международной научно-практической конференции «Литература и художественная культура тюркских народов в контексте Восток-Запад» (Казань, 14–17 октября 2015 г.).
Структура работы определяется целями и задачами исследования. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения и списка использованной
12 литературы. Общий объем диссертации 316 страниц. Список использованной литературы содержит 379 наименований.
Принципы создания мира в стихотворениях «Урамнан» («По улице»), «Бакчачы кызлар» («Огородницы»), «Гармун турында» («О гармони»)
Ахматвали был женат дважды. Известно, что от первой жены у него родилось четверо детей, в числе которых сын Габдрахман (об остальных сведений не сохранилось). А вот брак со второй женой Гульямал Идрисовной оказался более плодовитым – у них родились 11 детей: Габдулла (умер в возрасте 13–15 лет), Уркия (1886–1971), Мазит (1889–1974), Фатима (1892–1921, умерла от тифа), Габдрахим (1895 – около 1915, умер от тифа), Марьям (1897–1976), Габдулла (1899–1936), Губайда (1901, умерла в возрасте 3 лет от оспы), Ахметлатиф (1904, умер в 1,5 года от тифа), Губайда (1906–1999) и Фатих (1909–1945). Как видим, и в этой семье царил дух многодетности, хотя почти половина детей скончались от смертельных по тем временам болезней тифа и оспы в детско-подростковом возрасте либо совсем молодыми. Только четверо дожили до старости.
На момент рождения Фатиха в семье, таким образом, кроме него самого, росло семеро детей. По рассказам Л. Ф. Каримовой – младшей дочери поэта, составленным по воспоминаниям его старших родственников, в семье свято чтились традиции, неукоснительно соблюдались требования старших, не только родителей, но и сестёр, братьев. Чувство взаимоподдержки, развитое в семье Каримовых, не раз откликнется в их судьбах. Известен случай, когда Губайда-апа, сама растившая пятерых детей, узнав об аресте Ф. Карима в 1938 г., продала своё пальто и с вырученными деньгами отправила старшую пятнадцатилетнюю дочь Зухру из Уфы в Казань спасать от голода семью младшего брата.
Чуткое отношение не только к близким, но и ко всем людям дети унаследовали от родителей. Об их отце рассказывают, что всё полученное им от прихожан в виде садакы (добровольной милостыни у мусульман) он раздавал бедным. Порой возвращался домой в одном исподнем, ночью огородами, боясь быть замеченным односельчанами в таком неприглядном для муллы виде, – оттого, что мог отдать нуждающемуся последнюю рубашку – несмотря на то, что Каримовы и сами жили небогато, зарабатывая на жизнь тяжёлым крестьянским трудом. Жизнь семьи ещё более усложнилась после того, как отца в 1918 г. не стало.
Фатиху на ту пору исполнилось девять лет. Вместе со старшими братьями и сёстрами ему с раннего детства пришлось познать долю крестьянского существования. Родная деревня поэта, вкупе с другими краями и весями Российской империи, всё глубже погружалась в омут Первой мировой войны и революционных событий.
Детство было нелёгкое, но вместе с тем и отрадное. Его, как самого младшего, старались и побаловать, за обеденным столом подкладывали лишний кусок. В семье царствовала атмосфера уюта, любви и веселья. Семья Каримовых отличалась остроумием, светлой юмористичностью. Фатих в полной мере унаследовал эти качества. В его очерке «Дим кызы Фатыйма» («Дочь Дёмы Фатима»), написанном в 1931 г., находим яркое тому свидетельство: «Как сейчас помню: я как-то спросил у моющей шерсть бабушки Сахипнисы: – Бабушка, почему кукушка рано не кукует, почему только с её кукованьем можно купаться? Она так ответила: – У кукушки, сынок, горло очень чувствительное, прихотливое. Поэтому когда она пьёт воду из реки Дёмы, а вода для тела неподходяще холодная, голос у неё портится, хрипнет. И она не может куковать. А когда вода согревается до того, чтобы можно было купаться, кукушка пьёт её, и голос смягчается, словно у башкирских певцов, пьющих кумыс. Поэтому мусульманам можно купаться только в воде, которой налаживается горло кукушки. – Бабушка, почему только мусульманам нельзя, а русским и другим можно? – не удержался я. – Иди отсюда, чёрт бы тебя побрал, злой шайтан! Зачем тебе это?! – не успела она воскликнуть и кинуть мне вслед щепку, как у меня уже пятки сверкали1 (пер. с татар.). О юморе Ф. Карима ходили легенды, как и о его чуткости, честности. Жена поэта в своём дневнике 9 января 1951 г. оставила такую запись: «Вот уже и 1951 год. Сегодня 9 января – день рождения Фатыха. Мне очень грустно, я плачу – так мне больно, что сил нет. Никто не видит и не спросит, зачем я плачу. Поэтому от этого ещё больней. Ах, Фатых! Он меня понимал с одного взгляда, таким был чутким, хорошим, родным!».
Татарский поэт С. Хаким как-то в беседе с дочерью поэта Лейлой Фатиховной на её вопрос «Каким был папа?» ответил, что Ф. Карим «весь скрипел от чистоты», был честен до детской наивности. Он же, вспоминая свою встречу с поэтом в годы войны, оставил о нём и такие строки: «Немного иронии. Пытливый взгляд… Не роняющий своего достоинства. И не из тех, кто пренебрегает другими. Крепкий характер»2 (пер. с татар.).
А ещё мальчика с детства отличала впечатлительность, пытливость и любознательность. Уже взрослым, в 1934 г., Ф. Карим, памятуя об одном из ярчайших событий своего детства, напишет стихотворение «Истлек» («Воспоминание»). В этом автобиографическом стихотворении поэт вводит нас в мир «малой родины», упоминает о реке Дёме, на берегу которой прошло его детство. Мальчик очень любил рыбачить. Об одной из его «рыбалок» вспоминала Губайда-апа: «Возвратился затемно, без рыбы. Мы его спрашиваем: «Рыбу поймал?» «Поймал». «Где же она?» «А… продал одному». «А деньги где?» «Деньги… я их потерял». А сам в сарай, где у него был сундучок, в котором он хранил свои книги и тетради». Возможно, на рыбалке Фатих почитывал книги, сверяя своё чувство очарованности красотами родного края с поэтическими шедеврами классики.
Читать и писать Фатих выучился в семье, ещё до того, как пошёл в школу. В доме ценились книги, их с детства читали детям. Тяга к образованию была унаследована от отца, который долгие годы учился в медресе. Будучи служителем ислама и вдохновлённый сурами Корана, по натуре своей откровенный и душевный человек, сочинял и рассказывал баиты. Мать Гульямал тоже обладала талантом песенницы и сказительницы. Дети любили слушать песни, легенды и сказания, исполняемые ею, пели их вместе с ней. Как видно, от матери и отца Ф. Карим унаследовал свой поэтический дар и любовь к литературе.
На это он укажет и в автобиографии 1944 г.: «Интерес к литературе, после смерти отца, начался с её (матери – Р. С.) чтения-плача баита «Сак-Сок». И желание писать литературные произведения с детства поселилось в моём сердце. Слушание … сочинённых отцом, совершенно слепым с юности, стихотворений, почитываемых нам временами, чтение сестрой Марьям, только для меня тайком от других, множества созданных ею и записанных в её тетради стихотворений с описаниями берегов Дёмы, чтение мной самим стихов Ярлы Карима (брат Габдулла – Р. С.), с началом революционных лет появляющиеся в печати, – всё это было основным и начальным побуждением к моему движению к литературе» (пер. с татар.) [III, с. 273-274].
Тематика и поэтика лирики Ф. Карима 1931–1937 гг
Но уже и годы его творческого становления отмечены стремлением к выражению искреннего, прямого, незаёмного слова. Порой поэт, будто несколько обескураженный такого рода неожиданными лирическими прорывами, вроде как даже извиняется за кажущуюся ему излишнюю прямоту: «Аш бирче кыз, син ачуланма // Сзлремне туры йтем» («Девушка-официантка, не обижайся // На прямоту моих слов») [I, с. 239].
Чтобы обладать своим, ни на кого не похожим словом, поэт делает открытия в области тропики. Его лучшие находки – сравнения, метафоры, олицетворения, эпитеты – органично вплетены в ткань поэтического текста, помогая автору как можно точнее, ярче выразить художественную мысль, создать пейзаж, передать внешний и психологический портрет персонажа. В качестве несомненных удач перечислим некоторые из них. Это сравнения: «Сте кебек ташып читк чыга // Глчирне эшне сюе» («Как выдаиваемое ею молоко, льётся через край // Любовь Гульчиры к труду») [I, с. 47] в стихотворении о доярке-красавице «Гульчире»; «Яшен кебек уйнатырбыз // Кулда кылычны» («Словно молнией, будем играть // Саблею в руке») [I, с. 243] в кавалерийской песне «Качай головой»; о винтовке: «…ул кулыда // Яшен кебек иел уйнасын» (дословно: «...она в руке твоей, // Пусть играет легко, как молния») [I, с. 244] в «Не будет мишенью». Вообще, в соответствии с «борческим» характером той эпохи (и в этом их обусловленность временем), многие сравнения Ф. Карима этих лет имеют «военно-боевой» характер. Но «военно-боевые» сравнения тематически разноплановы: например, в одних случаях используются при передаче состояния персонажа, в другом – при создании пейзажа. В «Пулемётчик» можно встретить оба случая на подобное, главное – органичное, использование сравнения: «Йргеннн гя ткрде ул // Ленталарга тезгн патронны» («Будто через сердце пропустил он // Составленные в ленту патроны») [I, с. 276]; «Тау битлрен каплап дулкынлана // Соры шинель тсле ремнр, // ремнрг тренеп аклар кил, // Ашыгалар билдн брерг» («Волнуется, покрывая склоны горы // Словно серая шинель, полынь, // Скрываясь в полыни, идут белые, // Торопятся ударить в спину») [I, с. 276]. Переходя к метафорам Ф. Карима, нужно подчеркнуть, что они у него не просто «переносят» свойства одного предмета или явления на другой, а становятся образным событием, порой разворачиваясь в целый микросюжет, сигнализирующий о всецелой включенности (всей душой, всем сердцем, всеми устремлениями) автора и в творимый им самим художественный мир, и в творящуюся вокруг действительность: «Тзегнд кзе // зе пуля була...» («Когда целишься, глаз // сам становится пулей...») [I, с. 244] в «Мишень булмас» («Не будет мишенью»). Органично, на наш взгляд, передаёт «преобразовательный» дух той эпохи метафора из стихотворения «Еллар каршысында» («Перед лицом лет»): «Днепрны // тиле шарлавыгын // Бакыр чыбык буйлап агыздык, // Гигантларны йрген // токка терп, // Йолдыз санлы утлар кабыздык» («Днепра // безумное теченье // Пустили по медным проводам, // Сердца гигантов (заводов – Р. С.) уперев в ток, // Многочисленные, как звёзды, зажгли огни») [I, с. 247].
Некоторые метафоры имеют «сквозной» характер, становятся, так сказать, лейтметафорами, даже символами, как это случилось с образом молнии, то и дело «озаряющей» небосклон лирики Ф. Карима 1930-х гг., символизирующей собой отблески революций, гражданской войны, отсветы страстей борцов и строителей новой жизни, ставшей заглавным романтическим лейтмотивом поэтической книги автора 1934 г. «Свет молнии». В соответствии с романтическим «почерком» письма Ф. Карима этих лет, в его лирике много гипербол. Например, в стихотворении «Перед лицом лет»: «Безд янган // домналарны // Берг кушсак аккан чуенын, // Кара дигез чен кндш булыр // Чуен дулкыныны уены» («Если сольём вместе весь льющийся в наших горящих домнах чугун, // Игра волн чугуна будет соперником для Чёрного моря») [I, с. 248]. Исток гипербол, наряду с романтическим складом поэтического мышления Ф. Карима определялся и духом самих пятилеток, бурных социалистических строек, поистине гигантским масштабом преобразований, настоящей страстью к большим количествам и числам, нашедшей своё прямое выражение даже в заглавии одного из стихотворений поэта – «4235763» (1932), посвящённом обездоленным детям Америки. Лучшие гиперболы под пером Ф. Карима рождаются на основе психологического параллелизма – сопряжения человеческих переживаний с реалиями природы, что сигнализирует о всё более возрастающем внимании поэта к внутреннему миру человека, стремлении создать психологический портрет лирического героя и персонажа: «...ачуы ташысын, // Кар эресен карда ятканда» (дословно: «…пусть обида твоя прольётся половодьем, // Снег растает на снегу») [I, с. 245] в «Не будет мишенью».
«Тюремная» лирика Ф. Карима как цикл
Время пребывания в госпитале давало время для творчества. Практически в каждом письме поэта этого периода – семье ли, друзьям-литераторам – мы встречаем упоминание о том или ином вновь созданном произведении. Здесь написаны такие несомненные творческие удачи поэта, как стихотворения «Бер тнд» (в переводе Б. Дубровина – «Однажды ночью», 29 октября 1942), «Умырзая» («Подснежник», 3 апреля 1943), «Кл м кел» («Озеро и душа», 7 апреля 1943), поэмы «лем уены» (в переводе Р. Морана – «Снайпер», 5 ноября 1942), «Тимер м тимерче» («Железо и кузнец», ноябрь 1942), повести «Разведчик язмалары» («Записки разведчика», ноябрь-декабрь 1942), начата «Язгы тнд» («В летнюю ночь», последний день работы над ней отмечен 6 июня 1943 года) и др. Видимо, весной этого года вызревала и поэма «Партизан хатыны» («Жена партизана»), срок написания которой датирован июлем, и многие впоследствии появившиеся стихотворения. Можно сказать, что в период с конца октября 1942-го по конец 1943 г. поэт создал основной объём из написанного им на войне. Общепризнанным шедевром среди этих произведений, конечно же, является стихотворение «Сибли д сибли» («Моросит и моросит», осень 1942).
В промозглые осенние вечера поэт согревался мыслями о семье, от которой изредка доходит весточка с тыла. Отвечая на письмо жены, 21 ноября Ф. Карим пишет: «Я сегодня от вас получил первое письмо-открытку, написанную 11/XI. Какой у меня сегодня радостный день – я сегодня летал над землёй. Вы пишете, что живы-здоровы и живёте хорошо, – это меня обрадовало. Живите, мои дорогие, радостно и с великой надеждой на счастливое будущее. Всё близится, и близится день нашей радостной встречи, ибо день за днём близится час окончательного разгрома людоедов…».
Не забывает поэт в своих письмах и о житейских проблемах семьи. В числе «важных вопросов», на которые поэт просит жену дать ответ, в письме выделены: «Смогла ли привезти этих дров, что сами рубили и сколько кубометров?», «Получаешь ли за печатанные вещи гонорары?», «Провели ли радиоустановку?». Тут же и успокаивает жену: «Лечу вторую рану, она у меня не опасная, нисколько не беспокойся».
А как согревали, должно быть, слова жены о дочерях, о том, что в семье всё ладно: «"И почему папа мало пишет дочерям?" – это заметила Лейла и знаешь как – ты вникни в смысл её слов: "Конечно, надо начинать письмо "Милая Кадрия", ведь он – наш Фатых!" Вот она сейчас диктует, как написать: "Милый, дорогой папочка, хорошо, что ты воюешь, и хорошо, что ты лечишься. Скорей победите гадких, проклятых фашистов, прогоните их из нашей страны, из нашей Украины". Дочки твои умные. Посмотрела (речь о Лейле – Р. С.) на свой стол и сказала: "Мама, я пойду уберу, а потом умоюсь". Действительно, она становится особенно хорошей, когда речь заходит о тебе. Ада занимается поделкой игрушек к ёлке. Я постараюсь сделать им ёлку. Ведь папа теперь с нами, вот уже год исполнился, как ты с нами вместе. Ты о нас не беспокойся, мы живём хорошо. Дрова на днях будут» (письмо от 4 декабря 1942 г.).
Помимо «семейных» проблем, тревожащих поэта, его письма наполнены беспокойством за судьбу произведений, отсылаемых в Казань. Так, почти половина всех писем семье – о произведениях, их печатной судьбе, с неизменными, детальными вопросами, просьбами, заданиями по поводу их публикаций. С понятным каждому творцу интересом: «Как оценивают мои последние стихи в кругу писателей?» (письмо от 21 ноября 1942 г.). В письме от 3 декабря 1942 г. тот же вопрос: «Каковы мысли других о моих стихах?». И – настойчивая просьба прислать газеты и журналы, в которых опубликованы произведения: «очень хочу увидеть» (пер. с татар.). Это письмо знаменательно тем, что написано в годовщину освобождения Ф. Карима из-под стражи: «Сегодня третье декабря – это день, принесший нашей семье безмерную радость. Со всем жаром этой радости целую твои глаза … Этот родивший радость день со всей своей силой направляю на борьбу против фашизма. В одном ряду с миллионами красноармейцев сражаюсь за великую родину, за тебя, за любимых детей…» (пер. с татар.).
Естественно, каждое письмо поэта друзьям-литераторам (К. Наджми, Т. Гиззату, М. Амиру и др.), отосланное с фронта, – о состоянии литературных дел, не только своих, но и собратьев по перу. О себе же заверяет их, что «на фронте и в этот раз не подвёл, с винтовкой в руках клокоча в огне, не запятнал имени татарского советского писателя» (письмо Т. Гиззату от 22 ноября 1942 г.) [III, с. 278].
Хотя настоящим своим оружием, которым он мог бы с максимальной отдачей и пользой послужить стране, поэт считает слово. Памятуя об известных строках Маяковского о том, что «словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести», Ф. Карим предпринимает усилия, чтобы оказаться в рядах военных журналистов. Так, 24 ноября 1942 г. он пишет рапорт о переводе на службу в армейскую печать на имя начальника политотдела 61-й армии бригадного комиссара Зыкова: «Работа в печати меня очень интересует … прошу Вашего распоряжения, если это возможно, использовать меня по линии армейской печати или культурно-массовой работы, в особенности в тех частях, где много татар. На Сев. Запад. и Камчатском фронтах издаются крупные армейские газеты на татарском языке. Может быть, Вы окажете мне содействие приблизиться к этим газетам»1. Мог ли предположить поэт, что напирая на «национальную тему», он практически сводил свою просьбу на нет: сейчас хорошо известно, сколь осторожны и круты были идеологи и вожди советской власти с тем, что связано с этой проблемой.
Фронтовая лирика Ф. Карима
Отдельного разговора достойно исследование литературы, которую имел Ф. Карим в личной библиотеке. Об этом можно отчасти судить по описи «вещей, ценностей и документов», изъятых у него в день его ареста – 3 января 1938 года.
В частности, согласно протоколу обыска, проведённого оперуполномоченным Усмановым в квартире поэта, у Ф. Карима было найдено «журналов разных 56», «книг разных 58». Спустя два дня появился документ, согласно которому «Усманов сего числа рассмотрел изъятую литературу при обыске у арестованного Каримова Фатиха Валеевича и составил акт на предмет приобщения к следственному делу данный акт как вещественное доказательство и на предмет уничтожения путём сожжения» (л. 3).
В списке этой литературы журналы «со статьями врагов народа» «Советская литература», «Яналиф», «Атака». Большой корпус составляют издания на татарском, башкирском и русском языках: антология «Татарская художественная литература за десять лет», книги М. Амира, М. Асфендиярова, С. Баттала, Н. Гайсина, Ш. Гарая, Т. Гиззата, А. Ерикея, Г. Иделле, Х. Кунакбая, Ш. Маннура, М. Садри, Г. Саляма, Х. Такташа, Г. Тулумбая, А. Турая, Х. Туфана, А. Файзи, М. Хая, М. Шабая, А. Шамова и других современников Ф. Карима. Имеются книги русских и зарубежных авторов в переводах на татарский язык («Таинственный остров» Жюля Верна, «Капитанская дочка» А. Пушкина, «Ванька» А. Чехова, «Трагическая ночь» А. Безыменского), а также издания исторического, общественно-политического и социального характера («Русская история в самом сжатом очерке» М. Покровского, «Анархизм и социализм», «Воинствующий материализм» Г. Плеханова и первый том его «Собрания сочинений», «Очерки по истории материализма» А. Деборина, вышедший в 1934 г. учебник В. Сарабьянова «Диалектический и исторический материализм», трактат П. Липендина «К вопросу о философском развитии К. Маркса» того же года выпуска, «Очерки истории ВКП(б)» Н. Попова, сборники «Колчаковщина», «Герои труда»).
Судя по акту, Усманову 5 января 1938 г. пришлось изрядно потрудиться – «рассмотреть» внушительный объём литературы. Именно рассмотреть, а не прочитать – это было физически невозможно, что, тем не менее, не помешало ему приобщить акт к следственному делу, отправив более сотни изъятых книг и журналов на сожжение. Даже реестр их названий и заглавий является ценным материалом для осмысления мировоззренческих, художественно-эстетических истоков и основ личности и творчества Ф. Карима, что могло бы составить предмет отдельного целостного исследования. Тем более были бы ценными те заметки в них, которые поэт делал по заведённой им привычке, отмечая наиболее тронувшие места, важные с его точки зрения. Как видно, оперуполномоченный Усманов знал своё дело.
Отмечая постоянную работу Ф. Карима, связанную с его самообучением, указывая на литературные интересы и пристрастия поэта, его жена пишет: «Чтобы повысить своё образование, Фатих очень много делал, изучал, читал. Из художественной литературы особенно любил поэзию. Самые любимые поэты – Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Байрон. Татарский народный поэт Тукай. Из современных поэтов – Маяковский, Исаковский. А Хади Такташ стал его наставником и близким другом. В памяти такие его слова о любви к поэзии: "Удивляюсь, почему многие не любят читать стихи, а ведь в хорошем стихотворении настолько глубокий смысл, такая красота!". Не забывается сказанное им одному встреченному человеку: "Читайте поэзию!". Фатих любил собирать хорошие книги и бережно хранил их»1 (пер. с татар.).
Среди таких книг, чудом избежавших изъятия при обыске и бережно хранимых в семье поэта, полное собрание сочинений в трёх томах Джорджа Байрона, выпущенное в 1904–1905 гг. в Санкт-Петербурге издательством Брокгауза-Ефрона, полное собрание сочинений в шести томах А. С. Пушкина (М.–Л.: Художественная литература, 1934) и полное собрание сочинений в пяти томах М. Ю. Лермонтова (М.–Л.: Academia, 1936–1937). Изучение сделанных в них рукой Ф. Карима пометок позволяет выявить и отчасти понять содержание и смысл его духовного и поэтического пути, увидеть традиции, лежащие в основе художественного мира, созданного автором.
У поэта была привычка указывать внизу прочитанного текста дату его прочтения. Так, в первом томе сочинений Дж. Байрона он оставляет запись на яналифе: «17/II.1934 прочитал. Ф. Карим». С такой скрупулёзной точностью авторы отмечают дату создания своего произведения. Возникает мысль, что и Ф. Карим словно воспринимал (рассматривал) чужой текст «как собственный», выражающий непосредственно его мысли, чувства и переживания.
О себе он мог сказать словами Дж. Байрона, примеряя его строки о поэте, как, например, из VII-й строфы Песни тринадцатой поэмы «Дон Жуан»: «Я – мечтатель, // Не признающий никаких оков…». Ему не могли быть не близки и размышления Байрона о дружбе, связанные с горьким осознанием предательства: «От злых людей в беде не жди защиты» («Паломничество Чайльд-Гарольда», Песнь вторая, LXVI). И Ф. Карим был полностью солидарен с классиком английской литературы в том, чему будущее даст крепкий урок и наглядное свидетельство: «Друзей нет лучше женщин…» («Дон Жуан», Песнь тринадцатая, XCVI). Убеждённостью в этой мысли ещё до суровых тюремных лет и годин войны объясняется тот факт, как много мест Ф. Карим отчёркивает в поэмах Дж. Байрона, связанных с размышлениями о природе женщин. Например, сравнение женщины с замороженным шампанским в Песне тринадцатой «Дон Жуана»: «Шампанского бутылку заморозьте, // И вы найдете выморозки в ней; // Вкушая их, в восторг приходят гости: // Напитка нет приятней и ценней; // Клокочет он под ледяной корою, // Сверкая искрометною струею». Ф. Кариму было близко не только понимание Дж. Байроном сути женского характера, но и его внимание к психологии человека, устремлённость поэта к её постижению.
В произведениях Дж. Байрона Ф. Каримом помечено много мест, тематически связанных с проблемой творчества, особенно с классическим мотивом противостояния поэта и толпы. В строфе XV Песни девятой поэмы «Дон Жуан» поначалу угадывается характерное для отечественной поэзии 1930-х с её острой «социальной» проблематикой противостояние богатых и бедных, которое в итоге «оборачивается» в противостояние Я поэта, охваченного «тоской вечной», и толпы – тех, кто «крепко спит», не ведая этой «космической» тоски («Дон Жуан», Песнь седьмая, VII). Поэтические кредо Дж. Байрона отвечали творческим установкам Ф. Карима: «Хотя б сидеть над каждой строчкой час, – // С дороги той, что Муза раз избрала, // Не поверну я в сторону...» («Дон Жуан», Песнь первая, VII).
Не мог остаться равнодушным татарский поэт и к строкам английского собрата о вечностном характере поэзии, искусства. Напротив строфы XXXVII Песни девятой «Дон Жуана» есть комментарий Ф. Карима, выполненный на яналифе и указывающий на то, что в поэме Маяковского «Во весь голос» есть перекличка с этим местом поэмы Дж. Байрона.
Строки Дж. Байрона, маркированные Ф. Каримом, помогают понять характер его отношений с современностью, уяснить психологические мотивы оптимистического настроя стихов 1930-х до периода ареста: «Но знайте: срама нет, когда поэт // Других заслуги хвалит. Знак бессилья – // Встречать все современное хулой; // К бессмертию приводит путь иной» («Дон Жуан», Посвящение, VIII).