Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА ПЕРВАЯ. Место фольклора и традиционной народной культуры в художественной системе романа М. Мамакаева «Зелимхан» 33137
1.1. Эволюция фольклоризма творчества Магомета Мамакаева в 1920-1960-е годы 33-60
1.2. Коммуникативно-эстетический потенциал фольклорной речевой культуры в художественном дискурсе романа М. Мамакаева «Зелимхан» 61-83
1.3. Значимость традиционных народных обычаев в духовно нравственном контексте романа М. Мамакаева «Зелимхан» и в создании национального народного характера. Место Ислама в системе ценностей персонажей романа 83-102
1.4. Мифологические представления и их отражение в романе М. Мамакаева «Зелимхан». Многофункциональность природного компонента в создании национальной мифопоэтической картины мира 102-121
1.5. Концентрация фольклорной семантики, поэтики и стилистики В художественной организации финальных сцен романа М. Мамакаева «Зелимхан» 121-137
ГЛАВА ВТОРАЯ. Многообразие функций фольклора в системе документально художественного дискурса трилогии А. Айдамирова («Долгие ночи», «Молния в горах», «Буря») как народной эпопеи 138-206
2.1.Отражение мифологемы свободы в фольклорной и литературной парадигме Чечни (на материале трилогии А. Айдамирова) 138-156
2.2. Соотношение фольклоризма и документализма в романе Абузара Айдамирова «Буря» через художественную структуру текста, семантику, поэтику, функции наименований глав, эпиграфов к ним 156-179
2.3.Модернизация эпической традиции в романе А.Айдамирова «Буря» через этноментальные особенности языка, включение разных стилевых пластов, использование фольклорного потенциала с целью создания национального народного характера 180-207
ГЛАВА ТРЕТЬЯ Эволюция фольклоризма чеченской прозы и художественно-психологической парадигмы абречества в романе-дилогии Ш.Х. Окуева «Красные цветы на снегу» («Лай тіехь ціен зезагаш») 208-321
3.1. Место романа-дилогии Ш.Х. Окуева «Красные цветы на снегу» в художественной системе фольклоризма чеченской литературы 1970-80 годов 208-220
3.2. Этноментальные принципы народности раскрытия художественного конфликта в дилогии Ш.Х. Окуева «Красные цветы на снегу» 220-236
3.3. Роман как антология и энциклопедия чеченского фольклора и народной стилистически-окрашенной образной речи. Художественное и этно-социологическое исследование в романе видоизменения традиционной национальной обрядности в новейшую эпоху 236-261
3.4. Трансформация нравственно-социологической и художественной концепции и парадигмы абречества в романе Шимы Окуева «Красные цветы на снегу» 261-288
3.5. Философский, духовно-нравственный и художественно эстетический потенциал малых жанров национального фольклора в романе-дилогии Ш.Х. Окуева («Красные цветы на снегу») 288-301
3.6. Фольклорно-этнографическое многообразие раскрытия «мысли семейной» и темы природы в«мысли народной» 301 -321
Заключение 328-334
Список литературы
- Значимость традиционных народных обычаев в духовно нравственном контексте романа М. Мамакаева «Зелимхан» и в создании национального народного характера. Место Ислама в системе ценностей персонажей романа
- Соотношение фольклоризма и документализма в романе Абузара Айдамирова «Буря» через художественную структуру текста, семантику, поэтику, функции наименований глав, эпиграфов к ним
- Этноментальные принципы народности раскрытия художественного конфликта в дилогии Ш.Х. Окуева «Красные цветы на снегу»
- Философский, духовно-нравственный и художественно эстетический потенциал малых жанров национального фольклора в романе-дилогии Ш.Х. Окуева («Красные цветы на снегу»)
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется необходимостью анализа динамики и многообразных особенностей функционирования фольклорной традиции в чеченской литературе на протяжении 1920-1980 годов. В рамках соцреализма, как известно, уживались и реализовывались многообразные и яркие образы и формы традиционной фольклорной поэтики, зачастую обогащенные свежей и чистой романтической струей, восходящей также к русской литературной традиции и традиции национального просветительства XIX века. В дописьменной литературе фольклор и традиционная народная культура были единственной формой выражения художественного таланта чеченского народа.
Ключевым понятием заявленной работы является место фольклора в системе мировидения, литературно-эстетической концепции и творческой индивидуальности чеченских писателей XX века (проза Магомета Мамакаева, Абузара Айдамирова, Шимы Окуева). Настоящая диссертация посвящена проблеме исследования аспектов фольклоризма национальной литературы на материале творчества вышеназванных писателей как системы, во взаимосвязи её индивидуальных составляющих. Несмотря на происходившие в XX веке потрясения глобального характера и испытания, выпавшие на долю чеченского народа, социально-политическую и идеологическую специфику советской истории, чеченская литература дала выдающихся писателей, ставших национальным достоянием, создала эпохальные произведения, достойные вхождения в золотой фонд многонациональной литературы России XX века.
Концепция фольклоризма чеченской литературы XX-XXI вв. складывалась и продолжает складываться в достаточно традиционном для большинства других новописьменных литератур России формате, но со своими конкретными особенностями. Многовековой опыт традиционной художественной культуры, словесная часть которой существовала в устной форме, был активно воспринят национальной профессиональной литературой с самого начала появления письменности. Воздействие культуры народа на зрелое чеченское профессиональное искусство второй половины XX века является органичным, носит признаки синкретизма, который присущ народной культуре в целом. Речь идет об органическом родстве литературы с предшественниками - национальной мифологией, фольклором и другими видами материальной и духовной культуры.
Сложнейшие общественно-политические, социально-экономические, духовно-нравственные перемены в жизни России первой трети XX века особенно драматично происходили на её национальных территориях, в частности, в Чечне. Стремительные
процессы перехода от традиционного, патриархального, к индустриальному обществу были связаны и с последствиями Кавказской войны, повлекшими, в частности, ломку традиционного правового поля, основанного на адатах и шариате, и внедрение новой государственной чужеродной системы. Затем освоение Бакинских и Грозненских нефтепромыслов, вызвавшее приток инородцев и включение коренного населения в новые трудовые, социальные, правовые, культурные отношения. Следующий этап, коснувшийся и чеченского народа, был связан с событиями русско-японской и Первой мировой войн, Октябрьской революции и гражданской войны. Подобные потрясения несли существенную ломку традиционных этно-культурных, этно-психологических представлений народа. Наряду с этим происходила активная борьба с безграмотностью, которая в национальных территориях была связана с созданием и внедрением собственной письменности. Прогрессивный характер этих преобразований, давших доступ к достижениям русской и мировой классической литературы и приведших к созданию национального образования, науки, книжной культуры, профессиональной письменной литературы, одновременно, был не однозначен по своим последствиям, так как неизбежно нёс урон народной культуре. Этот процесс, начавшийся значительно раньше в Европе и в России, носил глобальный характер. Но каждый этнос переживал это в собственных формах.
Богатейший многовековой этно-ментальный, духовно-нравственный, когнитивный, художественно-эстетический опыт и потенциал национального фольклора на протяжении XX века под воздействием как объективных, так и субъективных причин глобального и локального масштаба неизбежно будет отходить в тень, на второй план. Даже крупнейший специалист в области чеченского литературоведения, глубокий знаток взаимоотношений чеченской литературы и фольклора Х.В. Туркаев под воздействием общесоветских тенденций напишет в 1970-е годы следующее: «В только что зародившейся литературе механическое следование за канонами фольклора не могло продолжаться долго. Слишком явными становятся противоречия между установившимися в поэзии приемами отображения действительности и ещё недостаточным умением поэтов художественно полноценно показать происшедшие изменения» .
Вместе с тем чеченские писатели советской эпохи на всём протяжении XX века, начиная с 1920-х годов, создают коллективную летопись, «энциклопедию чеченской жизни», в широких масштабных эпических полотнах создавая панорамный облик близкой
Туркаев Х.В. Революцией мобилизованный (Слово о творческом пути Магомета Мамакаева) // Х.В. Туркаев. В семье братских литератур: Сб. статей. -Грозный: Чечено-Ингушское книжное издательство, 1983. - С. 33.
и дальней истории своей страны, используя фольклорный опыт. Хотя исследователями отдельные грани взаимодействия фольклора и литературы в разные периоды воспринимались по-разному, в частности, эти две формы художественной словесности порой противопоставлялись друг другу, а влияние фольклора воспринималось как нечто рудиментарное, нежелательное, требующее преодоления как пережиток прошлого. Очевидно, что недооценка богатейшего фольклорного потенциала грозила многими потерями, вплоть до утраты самоидентификации этноса, художественной онтологии чеченцев.
Однако уже с середины 1980-х гг. активизируются тенденции возрождения во всех сферах национальной духовной жизни устно-поэтических традиций. Все это происходит в контексте противостояния глобалистов и антиглобалистов. А 1920-1980 годы национальные литературы Северного Кавказа и всей России пройдут путем сложных поисков собственного пути через диктуемый свыше официальной идеологией отказ от всего традиционного национального как пережитка прошлого к постепенному возврату, точнее, новому обретению исконных ценностей, первое место среди которых занимает фольклор и традиционная культура. Значимым примером продуктивного освоения фольклорной традиции в воссоздании коллизий жизни этноса и народа и своеобразного использования и преломления потенциала народной поэзии в её разнообразном арсенале является художественное творчество чеченских писателей, объединенное темой абречества, в контексте аналогичного творчества не только северокавказских писателей, но и писателей России и других стран.
Объект исследования - творчество выдающихся писателей М. Мамакаева, А. Айдамирова, Ш. Окуева, обогащенное поэтикой фольклора.
Предмет исследования - система фольклорно-литературных связей в чеченской прозе.
Материал исследования - эпические произведения названных авторов, написанные в жанре романа и объединенные общей проблематикой - тексты М. Мамакаева «Зелимхан», А. Айдамирова «Буря» и Ш. Окуева «Красные цветы на снегу», а также фольклорные и литературные тексты, созданные как в Чечне, так и в Северной Осетии, Кабардино-Балкарии, по-преимуществу объединенные важнейшей для национальной истории и народного характера темой абречества и, конкретно, исторической фигурой Зелимхана Гушмазукаева (Харачоевского). Большинство этих произведений являются, по сути дела, одними из первых в национальных литературах Северного Кавказа биографическими романами, созданными по законам жанра и
одновременно впитавшими в себя традиции фольклора. Отметим сразу, что в романе Ш.
Окуева судьбы чеченского абречества художественно исследуются на материале следующего за Зелимханом поколения, - в период Первой мировой войны.
Цель исследования - определить типологию фольклоризма чеченской исторической прозы в области темы абречества в единстве жанра, художественной структуры, поэтической образности. Для осуществления данной цели нами определены следующие задачи:
- установить закономерности эволюции художественного сознания народа на
протяжении исторического времени;
- раскрыть сложную динамику фольклорно-литературных взаимосвязей на разных
этапах развития письменной литературы;
- научно обосновать закономерность смены фольклорного типа мышления
литературно-реалистическим;
выявить место и роль фольклорных жанров, мотивов, сюжетов, образов, приемов в создании информационно-содержательного поля и художественной ткани анализируемых произведений;
изучить своеобразие фольклорно-литературного освещения абречества в русской и северокавказской литературе;
- исследовать историю идейно-художественной эволюции, трансформации,
мифологизации и демифологизации образа Зелимхана Харачоевского в фольклоре и
литературе Чечни и других народов Северного Кавказа;
проанализировать модификации художественного воплощения архетипа народного героя - заступника - благородного разбойника в фольклоре и литературе Чечни и других народов Северного Кавказа;
- определить пути взаимодействия фольклорной и литературной традиции в
создании жанровой системы произведений о Зелимхане Харачоевском в фольклоре и
литературе Чечни и других народов Северного Кавказа;
выявить признаки устно-поэтической образности в формировании художественного мира произведений об абречестве в фольклоре и литературе Чечни и других народов Северного Кавказа;
- рассмотреть черты фольклорной традиции в создании национального народного
характера в фольклоре и литературе Чечни и других народов Северного Кавказа (на
материале произведений об абречестве);
раскрыть элементы мифопоэтического осмысления действительности в
произведениях о Зелимхане Харачоевском в фольклоре и литературе Чечни и других
народов Северного Кавказа.
В конце Кавказской войны, когда было жестоко подавлено военное сопротивление народов Кавказа, в этом регионе сформировался тип личности под названием абрек. Как правило, он был изгнанником, беглецом, изгоем (как юнак или гайдук на Балканах и в прилегающих районах, "человек вне закона" в западноевропейском естественном праве). Чаще всего абрек совершал преступления против общества, однако, в результате морально- этических представлений горской демократии начинал отстаивать социальную справедливость. Подобные Зелимхану Харачоевскому одиночки противостояли царской и даже советской власти. Для чеченцев данный психотип важен и сегодня, и, пожалуй, так будет всегда. Традиции и общественные представления этого народа таковы, что диктуют человеку активное и прямое проявление собственной независимости и личного достоинства, допустимой меры самоуважения, основанные на постулатах традиционной народной этики, по-своему обосновывающей и данный импульсивный, "абреческий" тип личности.
Абреческая сущность сопровождается глубинными архетипами, и поэтому поведение абрека находит полное оправдание в традиционном народном сознании. В характере абречества - максимализм, своеобразно понимаемое чувство долга и всепобеждающая тяга к справедливости. Правда, понятия Долга и Справедливости могут интерпретироваться им по-разному, весьма специфически в зависимости от разных как этно-ментальных, так и индивидуально-психологических причин. Существующий в фольклоре многих народов типический образ «доброго молодца» никогда не отличается смирением и покорностью, ему свойственны одновременно не только смелость, ловкость, чувство справедливости, но и изворотливость, мстительность, порой жестокость (по преимуществу оправданная).
В.К. Адуев к своей заметке в журнале «Нана», посвященной 100-летию со дня гибели Зелимхана, в качестве эпиграфа предпослал строки М. Волошина: «В этом мире я -прохожий, // Близкий всем, всему чужой». Автор статьи отмечает, что в «истории каждого народа есть свои герои, которыми гордятся, которых помнят, чтят, часто ассоциируют с ними целый народ, культуру... Как правило, это люди с необыкновенной судьбой, нередко трагичной... На них хотят быть похожими, их именами называют детей, ими восторгаются, им подражают, их цитируют. О них слагают легенды, песни, пишут
2 КНИГИ» .
По данным Википедии, стать абреком Зелимхана Гушмазукаева (1872-1913) вынудили трагические обстоятельства: незаслуженное обвинение в убийстве и
Адуев В. К 100-летию со дня гибели абрека Зелимхана
последующее заключение в тюрьму. Понятие абрек отличается семантической многозначностью, лингвисты производят его от карачаевского абрекъ, чеченского обург, черкесского абрэдж - «молодец, удалец», в Грузии - абраг, от осетинского abraeg -«скиталец, разбойник» - человек, «ушедший в горы, живущий вне власти и закона, ведущий партизанско-разбойничий образ жизни; первоначально - кавказский горец, изгнанный родом из своей среды за преступление, обычно убийство» . «Абрек принимал на себя обет избегать жизненных удовольствий и быть неустрашимым во всех столкновениях с людьми» . До сих пор нет однозначного подхода к определению сущности абречества. Это объясняется неоднозначностью, амбивалентностью самого этого явления.
Историю кавказского абречества изучали К.Л. Хетагуров, М.М. Ковалевский, Ф.И. Леонтович, С.К. Бердяев, А.Т. Цаликов, А.А. Гассиев, В.О. Бобровников, Ю.М. Ботяков, В. Семенов, Н.Т. Накусова, Я. Чеснов и др. В западной историографии оно рассматривается как прогрессивное антиколониальное движение в работах А. Беннигсена и М. Беннигсен.
«Разбойничья тема», образ абрека в фольклоре и художественной литературе народов Кавказа изображается двояко: и как грабитель, нарушающий нравственные нормы, и как защитник бедняков, борец за свободу и права человека. Таковы исторические личности - чеченец Зелимхан, лезгин Кири Буба, грузин Дата Туташхиа, ингуш Ахмед Хучбаров. Таковы - герои народного эпоса XVI века Кероглы, Мулла-Нур, лермонтовские герои «Хаджи-Абрек», Азамат и Казбич («Герой нашего времени»), Аммалат-Бек - уроженец кумыкского села Буйнак (одноименная повесть А. Бестужева-Марлинского), персонажи повестей адыгских писателей А.Г. Кешева «Абреки», Т. Керашева «Абрек» и многие другие.
История художественно-образного воплощения исторической личности Зелимхана в литературе насчитывает около одного столетия. Немецкий барон В. Икскуль, до революции приезжавший в Осетию, осветил эту тематику в повестях «Абрек Заур», «Зелимхан», «Названные братья». В 1920-е годы осетинский писатель, журналист, ученый Дзахо Гатуев, живший в Москве и писавший на русском языке, создал первую документальную повесть о Зелимхане. Уже в работе «Из истории национально-освободительных движений на Северном Кавказе» (1926) Д. Гатуев определил социально-исторические истоки абречества, связав его с освободительным движением.
Семенов Л.П. Лермонтов и фольклор Кавказа. - Пятигорск, 1941. - С. 301. Там же.
В его повести «Зелимхан» наблюдается синтез документализма и художественности. Писателем привлечено большое количество фольклорных материалов в жанре каторжных песен, устных преданий и рассказов. Это было исторически убедительное и, вместе с тем, художественно динамичное повествование. Однако, по нашему мнению, В. Икскуль и Д. Гатуев несколько наивно "приукрасили" Зелимхана, подали его этаким Робин Гудом. А в романах М. Мамакаева и А. Айдамирова он показан таким, каким был на самом деле. Истинным чеченцем... У В. Икскуля и Д. Гатуева Зелимхан - скорее романтический герой, легко и играючи совершающий подвиги... В эти же годы Д. Гатуев создал в соавторстве с И. Трабским сценарий фильма о Зелимхане (студия «Востоккино» (Тбилиси), режиссер О. Фрелих, оператор Г. Блюм (1926), в главной роли - Л. Бестаев). В традициях фольклорной образности, историко-героической лиро-эпики созданы в Чечне песни о Зелимхане на стихи М. Гешаева, А. Сулейманова и
ДР-
Понятно, что идеализация «благородного разбойничества» Зелимхана пересекается
с существующей в фольклоре каждого народа, а затем и в литературе, идеализацией разбойничьей вольницы (песни, баллады, легенды о Степане Разине и Емельяне Пугачеве в русском фольклоре, песни типа «Хас-Булат удалой», многочисленные тексты о Робин Гуде в фольклоре и литературе, замысел Ф. Шиллера «Разбойники», «Дубровский» А.С. Пушкина и др.)
Итак, как уже отмечалось нами выше, необходимо проследить путь трансформации персонажа от реальной исторической личности через фольклорно-легендарное романтическое осмысление к герою исторического романа. Оригинальность и одновременно типичность данного образа определяется сочетанием в сюжетосложении и образостроении посвященных ему произведений трёх таких факторов, элементов, как документализм, авантюрно-приключенческое начало и легендарно-мифологизированное осмысление данного образа. Ряд исследователей (X. Туркаев, Т. Джамбекова) уже рассматривали отдельные признаки фольклорного воздействия на идейный замысел и художественную структуру романов о Зелимхане (М. Мамакаев, А. Айдамиров) и его духовных преемниках (Ш. Окуев), однако, за пределами анализа оставался мифопоэтический пласт и ряд других аспектов фольклоризма. Если в романе М. Мамакаева (1968) можно наблюдать некоторую романтизацию, смягчение образа Зелимхана (отчасти в духе советской идеологии, в том числе, и в художественной историографии, стремившейся к некой нивелировке, избеганию «острых углов»), то в романе А. Айдамирова «Буря» (а в более точном переводе с чеченского - «буран») (1999)
- более откровенный и более достоверный, жестко-реалистический подход к освещению исторической фигуры и художественного типа Зелимхана уже в духе новой эпохи.
Воссоздание психологических свойств личности героя в тексте романа А. Айдамирова подкреплено цитированием документальных материалов (что важно, без купюр). Это стало возможным именно в 1990-е годы, когда для автора появился доступ ко многим прежде закрытым различными грифами архивным материалам. Роман «Буря» отличается публицистичностью, выраженной порой в открытой, порой в более скрытой, опосредованной авторской позиции. В нём обстоятельно, глубоко и всесторонне продемонстрирована историческая - социальная, политическая, этноментальная детерминированность Зелимхана как исторического и художественного типа, всего абреческого движения. Мифологема абречества может рассматриваться и как одна из составляющих частей попытки народного стихийного «правосудия» (помимо таких регуляторов, как адаты и шариатский суд) упорядочить те черты хаоса, которые могли иметь место в традиционном чеченском (и не только) обществе на протяжении веков.
Кодекс национального самосознания «нохчалла» («чеченскость») и ценности ислама - две основные, взаимодополняющие грани упорядоченного космоса чеченцев. Однако это существовало в наработанной веками теории, а на практике всё было гораздо сложнее, и различные отклонения от этих норм, вызванные разного рода объективными причинами, приводили к серьезным сбоям в системе, приводящим ко многим неизбежным явлениям, стоящим «вне закона». Значимость данной темы определяется не только сугубо национальным и региональным, локальным, конкретно историческим характером материала, актуального не только для чеченской и северокавказской традиции, но и его общечеловеческими признаками, зафиксированными в архетипических образах и мифологемах благородного разбойника, в самом его феномене, неотъемлемом от исторического и духовного развития практически любого этноса.
Прообраз и предтеча профессиональной литературной прозы Северного Кавказа -эпические жанры фольклора (сказки, сказания, легенды, предания, хабары и притчи), романтические сказания о реальных исторических личностях, героические сказания с вымышленными персонажами (из нартского эпоса), своего рода новеллы, отличающиеся наличием в них фантастических и реалистических элементов, с помощью которых создаётся образ центрального героя, по типу родственного русскому богатырю или европейскому рыцарю. Ближе всех к информационным источникам повествований о Зелимхане стоят хабары («къэбар» или «хъэбар», т.е. «весть», «известие») - устные произведения прозаического характера, одноэпизодичные, с лаконичным повествовательным языком. Предания, тоже произведения с установкой на
достоверность, отличаются от сказаний и хабаров практически полным отсутствием в них вымысла и фантастики. Устная форма бытования жанров продиктовала жанровые и композиционно-стилистические особенности повествований (наличие обрамлений, общих мест в построении произведения, конфликтность в расстановке героев и приемах создания их образов, повторяемость устойчивых словосочетаний, использование традиционных формул и т.д.), присущие фольклорным произведениям. В то же время повествовательный строй, четкость сюжета и структуры, романтическое начало, напряженность коллизий, актуальность социальной идеи составляют национальную специфику устной прозы.
В произведениях фольклора и литературы, других смежных искусств, посвященных личности Зелимхана и принадлежащих авторам разных поколений и национальностей, сохранены элементы биографической канвы, однако в каждом конкретном тексте по-новому смещены смысловые акценты, поскольку у каждого автора собственное видение фигуры Зелимхана и его места в чеченской этнической истории. Вместе с тем, каждый из авторов для воссоздания соотношения литературного типа и прототипа, для раскрытия разных граней национального народного характера использует арсенал и атрибутику фольклора и как источник устных преданий об избранном персонаже, и как метафорическое образное мышление и отражение реальности: такие компоненты фольклорной символики, как цвет, свет, звук, запах, образы земли, воды, огня, движения. Ни одно из литературных произведений о Зелимхане не является собственно биографией, не представляет собой полного жизнеописания героя с его четкой хронологией, выделением основных этапов биографии персонажа, не содержит элементов уместного в данном случае романа-воспитания. Здесь действует примерно такой же принцип, как и в создании фольклорного произведения, когда из жизненной канвы прототипа избираются наиболее ключевые моменты (соответствующие целевым установкам, вкусам и интересам, морально-этическим предпочтениям сказителя, народного певца либо профессионального автора), художественно-эстетическое исследование которых способствует превращению прототипа в художественный тип.
Исследовательская задача анализа обозначенной темы обусловила комплексный подход, сочетающий элементы сравнительно-типологического, этно-фольклорного, историко-литературного, системно-аналитического, культурологического методов.
Методологическую и теоретическую основу диссертации, её концептуальной базы составляют работы выдающихся литературоведов, культурологов и фольклористов России и Северного Кавказа. Многоаспектное исследование взаимодействия фольклора и литературы на разных этапах духовно-нравственного и художественного развития, многие положения которого стали основанием теоретической базы работы, содержится в трудах
русских ученых - А. Востокова, Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, В.Ф. Миллера, Т. Акимовой, Е. Александровой, Н. Андреева, В. Андриановой-Перетц, А. Астаховой, Б. Базанова, М. Бахтина, В. Бахтина, П. Богатырёва, А. Горелова, Н. Колпаковой, С. Лазутина, А. Новиковой, Э. Померанцевой, О. Федотова, Г. Гачева, В. Жирмунского, В. Гацака, В.Я. Проппа, Д.С. Лихачева, М.К. Азадовского, Н.И. Андреева, П.С. Выходцева, С. Аверинцева, В. Иванова, Д.Н. Медриша, В. Гусева, А. Лосева, Е.М. Мелетинского, Б.Н. Путилова. В трудах специалистов отечественной этнографии, фольклористики, культурологии и литературоведения содержатся общетеоретические положения, отражена и проблема типологии литературного фольклоризма. В работе использованы достижения зарубежных исследователей традиционных культур К. Леви-Стросса, Р. Барта, Ж. Дюмезиля, В. Тернера, Ж.-П. Ру, М. Элиаде и др.
Степень изученности проблемы. Многонациональная специфика воздействия фольклора и традиционной культуры народов Северного Кавказа на литературный процесс в разных аспектах исследовалась в трудах ученых разных научных школ и поколений: А. Алиевой, X. Абдуллаевой, Ю. Айдаева, С. Аутлевой, Л. Бекизовой, Я. Вагапова, А. Гадагатля, А. Гутова, У. Далгат, Т. Джамбековой, Н. Джусойты, Л. Егоровой, С. Зухбы, Н. Колясникова, Н. Музаева, И. Мунаева, У. Панеша, В.Б. Тугова, Х.В. Туркаева, Ю. Тхагазитова, Р. Ужаховой, А. Хакуашева, М.А. Хакуашевой, А. Хапсирокова, A.M. Хусиханова, Ш. Хута, М. Чентиевой, К. Шаззо и др. Более конкретное исследование обозначенной проблематики и сопредельных вопросов включают труды различных гуманитарных дисциплин - истории, этнологии, фольклористики, этнопедагогики, культурологии, религиоведения.
В истории литературоведения и фольклористики Чечни, несмотря на драматические события её новейшего периода, накоплен значительный научный опыт, сконцентрированный в кандидатских диссертациях Я.С. Вагапова «Чечено-ингушские эпические песни XVI-XVIII вв.» (Грозный, 1969); Б.Б. Садулаева «Волшебные сказки вайнахов» (Алма-Ата, 1980); И.Б. Мунаева «Поэтика чечено-ингушских героико-исторических песен илли (проблема формирования жанра и его системные связи) (М., 1981); Т.Б. Амаевой «Чеченские малые фольклорные жанры (пословицы, поговорки и загадки)» (Тбилиси, 1986); О.А. Джамбекова «Жанровые и поэтические особенности чеченских героико-исторических песен илли» (Майкоп, 2008).
Близких проблематике данного исследования вопросов касаются исследования Л.
Семёнова «Ингушская и чеченская народная словесность» (Грозный, 1959), В.Б. Корзуна
«Фольклор горских народов Северного Кавказа» (Грозный, 1966), У.Б. Далгат
«Героический эпос чеченцев и ингушей: исследования и тексты» (М., 1972), а также труды
чеченского литературоведа Х.В. Туркаева «Исторические судьбы литератур чеченцев и ингушей» (Грозный, 1978) и «Зарождение и становление реализма в чеченской и ингушской литературах (60-е годы XIX века - 40-е годы XX века)» (Тбилиси, 1984).
Целый ряд интересующих нас вопросов частично анализируется в диссертационных исследованиях Х.М. Мусаева «Творчество М. Мамакаева и проблемы соцреализма в чеченской советской литературе» (М., 1985), Х.В. Юсуповой «Жанр повести в чеченской и ингушской литературах 20-30-х гг.: становление и развитие» (М., 2000); СИ. Инаркаевой «Эволюция жанров малой прозы в современной чеченской литературе» (Майкоп, 2000); М.В. Исмаиловой «Проблемы традиций и жанровой разновидности в чеченском романе 80-90-х гг. XX века» (Майкоп, 2008); М.М. Губанукаевой «Фольклорное и художественное мировидение С.-Б. Арсанова в контексте формирования и развития чеченской прозы» (Майкоп, 2006); Л.М. Довлеткиреевой «Современная чеченская "военная" проза: историко-культурный контекст, жанровый состав, поэтика: 1990-2010 гг.» (Махачкала, 2010), Р.Б. Татаевой «Своеобразие авторской концепции в осмыслении исторических проблем в русскоязычной чеченской прозе 20-90 гг. XX века» (Махачкала, 2011); Г.В. Индербаева «Роль художественного конфликта в становлении, развитии и современном состоянии чеченской драматургии» (Майкоп, 2009). В статье М.В. Исмаиловой «Элементы полифоничности в трилогии А. Айдамирова «Долгие ночи» также анализируются вопросы фольклорного влияния. Особый вклад внесла докторская диссертация Джамбековой Т.Б. «Роль фольклора в эволюции чеченской прозы XX века» (Майкоп, 2010).
В диссертационном исследовании Х.М. Мусаева впервые была поставлена концептуальная и масштабная задача - «осмыслить творческий путь М. Мамакаева в целом, проанализировать на фоне развития литературных жанров произведения поэзии и прозы писателя, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, и на этом материале выявить существенные тенденции и закономерности движения литературы» . Эта диссертация и по сей день является наиболее всесторонним исследованием творчества М. Мамакаева.
В своих исследованиях X. Туркаев, Н. Музаев, Ю. Айдаев и другие «ищут истоки поэтического мира М. Мамакаева, стремятся раскрыть факторы, оказавшие воздействие на мировоззрение художника, показать роль русской литературы и родного фольклора в процессе формирования его идейно-эстетических воззрений» .
Мусаев Х.М. Творчество М. А. Мамакаева и проблемы социалистического реализма в чеченской советской литературе. - М., 1985. - 183 c. 1ам же. - С. 13.
Различные проблемы чеченского фольклора анализируются в статьях чеченских исследователей Я.С. Вагапова, ЯЗ. Ахмадова, В.Ю. Гиреева, С.-М.А. Хасиева, И.Б. Мунаева, М.И. Халидова, в краеведческой, фольклористической, культурологической и публицистической деятельности известных чеченских писателей Ахмада Сулейманова, Мусы Ахмадова и других. Вместе с тем необходимо отметить, что поставленная в настоящей работе научная проблема пока еще не нашла полного освещения в чеченском литературоведении и фольклористике. При несомненном интересе к данной проблематике исследователей, представляющих разные области гуманитарного знания, исследование этого вопроса носит достаточно беглый и поверхностный характер. Исключением является докторская диссертация Т.Б. Джамбековой, одна из глав которой «Влияние фольклорной традиции на эволюцию историко-революционного романа 60-70-х годов» рассматривает художественное воплощение образа Зелимхана в одноименном романе М. Мамакаева. Сопредельной проблематики касается Н.Т. Накусова в кандидатской диссертации «Художественное осмысление проблемы абречества в осетинской литературе» (2009, Владикавказ). Целый ряд работ посвящен сопредельной проблематике на материале взаимодействия фольклорных и литературных традиций в разных видах прозы народов Северного Кавказа, в особенности адыго-абхазской группы языков (СМ. Кажарова (2000), М.С. Пазовой (2004), С.Л. Бебия (2002), С.А. Кардановой (2004), Д.З. Баковой (2005), А.К. Матыжевой (2007).
Одним из важных аспектов работы является рассмотрение взаимодействия фольклорного и конфессионального, предопределенного Исламом мышления, база для которого имеется в трудах В.В. Бартольда, Е.А. Беляева, М.В. Вагабова, Д.Е. Еремеева, Т. Изимбетов, Л.Н. Климович, Г.М. Керимов, З.А. Ишмухамбетова, И.П. Петрушевский, М.Б. Пиотровского, Т.С. Саидбаева, в работах чеченских исследователей, как А. Авторханов, В.Х. Акаев, И.Ю. Алироев, ЯЗ. Ахмадов, А.Г. Ахриев, Б.Г. Габисов, В.Ю. Гадаев, Т.С. Магомадова, А.А. Манкиев, Д.Д. Межидов, З.Д. Мугадиев, Х.Д. Ошаев, И.М. Саидов, А.А. Саламов, С.Ц. Умаров, Х.А. Хизриев, А.И. Шамилев.
Непосредственное исследование творчества исследуемых нами писателей содержатся в статьях Ю. Айдаева (1960, 1972), Х.В. Туркаева (1973, 2012), М. Ахмадова (2012), Н. Музаева (1980), Х.В. Туркаева, X. Юнусова, Э. Минкаилова, Л. Джумалаевой, X. Гериханова, Д. Сумбулатова, X. Бурчаева, систематизированные дочерью писателя М.А. Айдамировой в сборнике «Эпоха долгих ночей (Статьи, очерки, рецензии, воспоминания, интервью, выступления в периодической печати)»; A.M. Хусиханова, М.Х. Шовхаловой, Л.М. Ибрагимова, Т.Б. Джамбековой, О. Джамбекова (об Ш. Окуеве). В то же время до сих пор остаются во многом актуальными положения, высказанные Х.М.
Мусаевым 30 лет назад: «Литература вайнахов является одной из малоизученных литератур народов России... Без научного анализа творческой эволюции наиболее крупных писателей трудно понять национальное своеобразие и особенности динамики художественной системы, уяснить ее эстетическую сущность» . Настоящая работа вносит значительный научный вклад в достижение намеченных целей.
Научная новизна работы заключается в том, что фольклористическая система литературно-эстетических взглядов и художественного творчества крупнейших чеченских писателей XX века, принадлежащих к трем её поколениям, впервые рассматривается как система на материале и в контексте общей проблематики, связанной с темой абречества. В диссертации всесторонне проводится сопоставительно-типологический анализ выдающихся произведений романной формы и фольклорных произведений в чеченской литературе. Различные аспекты многопланового фольклоризма романов М. Мамакаева, А. Айдамирова, Ш. Окуева впервые рассматриваются комплексно в синхроническом и диахроническом аспектах. Прежде всего, в данной работе определяются признаки преобразования, трансформации конкретного исторического лица в фольклорный образ, а затем в литературный тип с определенным сохранением отдельных фольклорных признаков. В настоящем исследовании впервые монографически рассматриваются в романах М. Мамакаева, А. Айдамирова, Ш. Окуева традиции фольклорной устной несказочной прозы.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Формирование темы абречества в чеченской и других литературах - процесс
многоуровневый, обусловленный общественно-политическими, идеологическими,
духовно-философскими, нравственно-психологическими представлениями.
Национальный фольклор в качестве важнейшей этно-ментальной и информационной
основы освоения данной проблемы (историко-героические песни илли и лирические
песни, устные рассказы, легенды и предания) оказал серьезное влияние на раскрытие
темы в литературе в разных аспектах - как содержательных, так и определяемых образной
формой.
2. В истории художественного исследования темы абречества в чеченской
литературе особое место занимает освещение исторической фигуры Зелимхана
Харачоевского в романах М. Мамакаева «Зелимхан», А. Айдамирова «Буря»,
продолжение и развитие данной проблематики в новых исторических условиях в романе
Ш. Окуева «Красные цветы на снегу». Картина возникновения и бытования темы
Мусаев Х.М. Творчество М. А. Мамакаева и проблемы социалистического реализма в чеченской советской литературе... - С. 4.
абречества в национальном фольклоре и её эволюции в чеченской литературе позволяет выявить определенные тенденции и закономерности.
3. В творчестве М. Мамакаева наблюдается преемственность традиций фольклора
и литературы. Наиболее продуктивными для этого оказались обработка и переложение
народного эпоса, создание литературных произведений на основе фольклорных текстов,
связанных с этическим идеалом народа.
-
Фабула, конфликт, сюжет романа М. Мамакаева «Зелимхан» - базовые для каждого значимого произведения: конфликт добра и зла, свободы и рабства, произвола «сильных» и сопротивления «слабых», анархии пережитков средневековых междоусобных конфликтов и национального народного правопорядка, основанного на соблюдении адатов и шариата, экспансии Российской империи и национально-освободительной борьбы. Начало XX века в Чечне, России и в мире - период ожесточенных противоречий и контрастов. Насаждение царской системы чиновничье-репрессивной бюрократии на Северном Кавказе, резкая индустриализация, последовавшая за разработкой Грозненских нефтяных промыслов, вносили дисбаланс и диссонанс в традиционный уклад жизни, сохранявшей и некоторые рудиментарные признаки патриархальных отношений.
-
Жанровая система фольклора отражена в романе М. Мамакаева разными гранями: наиболее архаические жанры - мифы, обряды, заговоры - представлены, главным образом, имплицитно; более современные жанры устной прозы, малых форм, непосредственно и органично бытующие в народном обиходе, так же органично включены в речевые характеристики персонажей; мотивы фольклорного эпоса, лирики и лиро-эпики - существуют в произведении в форме подтекста, наполняющего текст скрытыми ассоциативными смыслами. Фольклорные признаки в различных формах характеризуют и специфику фольклоризма конкретного автора, и закономерности развития фольклорно-литературного процесса в целом.
-
В романе А. Айдамирова «Буря» центр тяжести, как следует из самого заглавия, перемещается с одного персонифицированного доминирующего персонажа на целое явление, понятие, символизирующее, знаменующее собой мощную и неукротимую стихию - природную либо социально-политическую (сравним названия романов: М. Мамакаев - «Зелимхан», А. Айдамиров - «Буря»). Это заглавие указывает на широту, масштабность, многоплановость и динамичность замысла и повествования.
-
В романе А. Айдамирова вводится большой объем цитирования документов и
прямого цитирования фольклорных текстов, что существенно обогащает многослойность
произведения. Прямое использование А. Айдамировым документа не выглядит неким
балластом, не «утяжеляет» художественно-эмоциональное пространство романа, а, наоборот, служит созданию особого экспрессивного поля, поскольку в выборе архивных текстов автор зачастую руководствуется их вопиющим характером.
-
В романе Ш. Окуева расширяются образно-смысловые возможности стилистики - сочетание простонародной стихии народной речи с литературным языком открывает новые эмоционально-экспрессивные оттенки смысла, в котором в разных формах проявляется фольклорное мышление народа и автора. Создается особый образный язык, пронизанный яркими просторечиями, имеющими отчетливый мифопоэтический компонент, связывающий в диалог обыденное, возвышенное и священное.
-
Вопрос о народности и фольклоризме в романе Ш. Окуева неоднозначен, как и сам роман, сложный и напряженный по стилистике и тональности. Воздействие фольклора проявляется и в прямых цитатах, и в органическом усвоении фольклорной поэтики. В романе представлено все смысловое и образное богатство народной поэзии и устной речи, от разных типов народных песен до изобилия малых речевых форм -проклятий, благопожеланий, причитаний, национальных междометий.
Теоретическая значимость диссертации определяется её актуальностью и научной новизной, оригинальной разработкой концептуальных вопросов модели фольклоризма чеченской прозы, её вкладом в исследование и разработку общетеоретических вопросов взаимодействия фольклора и литературы и практическим текстуальным анализом данной проблематики на материале романной прозы крупнейших чеченских авторов, объединенных многоуровневой и многоаспектной темой абречества.
Практическая ценность работы заключается в возможности использовать результаты докторской диссертации в теории и практике фольклористических и литературоведческих исследований. Материалы и итоги исследования могут быть применены в вузовской практике в преподавании фольклористических, литературоведческих, культурологических дисциплин, в частности, при изучении национального фольклора, истории и теории чеченской литературы, при организации и проведении спецкурсов и спецсеминаров по проблемам литературного процесса XX века, а также на уроках литературы в старших классах специальных и общеобразовательных учебных заведений, при создании монографий и учебных пособий различного уровня и назначения.
Апробация результатов исследования осуществлена в качестве докладов на
международных (Пятигорск, 2006; Махачкала, 2007; Назрань, 2009; Грозный, 2008, 2013,
2014; Тбилиси, 2010), всероссийских (ст. Старогладовская (ЧР), 2009; Грозный, 2010,
2012; Махачкала, 2015) и региональных (Грозный, 1997-1998, 2005, ст. Старогладовская
(ЧР), 2001) научных конференциях.
Основные положения работы были заслушаны на заседаниях кафедры чеченской филологии Чеченского государственного педагогического института (университета). По теме диссертации опубликовано 2 монографии и более 40 научных статей в различных изданиях, в том числе семнадцать в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.
Структура работы продиктована характером и объёмом исследуемого в ней материала и особенностями её проблематики и состоит из введения, трёх глав, заключения и списка литературы.
Общий объем работы 381 с, общий объем библиографии 562 источника.
Значимость традиционных народных обычаев в духовно нравственном контексте романа М. Мамакаева «Зелимхан» и в создании национального народного характера. Место Ислама в системе ценностей персонажей романа
Чеченским писателям XX века присуще глубокое понимание фольклора как сферы проявления духовных сил народа. Не только собственные познания и жизненный опыт, но и творческая интуиция утверждает их в мысли, что народная поэзия достойна глубочайшего внимания. Они умеют ценить народное образное слово, свежая струя народной речи обеспечивает их образам замечательную жизненность.
В истории чеченской литературы особое место занимает поэт и прозаик Магомет Мамакаев, который, по образной и глубокой характеристике его младшего собрата Мусы Ахмадова, «был из тех людей, которые считали своим долгом художественным словом «перелистывать» (в своём творчестве) счастливые и трагические страницы (Добро и Зло) в истории своего народа. Он ещё в ранней юности осознал этот долг, и пронёс его по жизни, как святую ношу. Поэтому М.А. Мамакаев всю жизнь старался быть полезным своему народу: то защищая его гражданские права, будучи прокурором республики, то берясь за науку («Чеченский тайп (род) в период его разложения»), то осваивая новые жанры молодой чеченской литературы (жанр поэмы - «Кровавые горы», 1928)» [400: 379]. (Здесь и далее перевод с чеченского наш - О.Д.).
Магомет Мамакаев видел народный элемент и в современной жизни, отсюда интерес его к современному фольклору, и к фольклору близкой истории, недавнего прошлого, а именно - фольклору первых десятилетий XX века. Это для него не остатки седой древности, а жизнь народа, которую он непосредственно наблюдал и изучал. Отношение к фольклору М.А. Мамакаева можно назвать по преимуществу реалистическим, в то время как романтическое восприятие народной поэзии чаще всего связано с идеализацией древних времен, с поисками сохранившегося от этих древних времен неискаженного национального «духа» и народного сознания.
Роман «Зелимхан» занимает одно из центральных мест в богатом и разнообразном по форме, жанрам и глубоком по содержанию творческом наследии классика чеченской литературы XX века Магомета Мамакаева. Единство замыслов и их воплощений в художественном мире произведений М.А. Мамакаева столь же органично, как и в художественном мире множества произведений чеченского фольклора. Прежде всего, необходимо кратко очертить творческий рост писателя от первых стихотворных к большой эпической форме и некоторые признаки и вехи его фольклоризма.
Рассматривая проблему взаимодействия фольклора и литературы в прозе М.А. Мамакаева, можно установить ряд путей преемственности между традициями фольклора и литературы. Наиболее продуктивными для него в плане овладения жанровыми приемами литературной прозы оказались обработка и переложение народного эпоса, историко-героических песен илли и фольклорной прозы, воссоздание литературных произведений на основе фольклорных, впрямую связанных с эстетическим идеалом народа, выражающимся в образах мужественного героя.
Магомет Мамакаев пришел в литературу во второй половине 20-х годов прошлого столетия со своими первыми стихотворениями и поэмами, посвященными героическим страницам истории чеченского народа. Он, как в дальнейшем и другие поэты его поколения опирался не только на национальный фольклор, но и на традиции других литератур, прежде всего, русской. Это в значительной степени способствовало расширению кругозора поэта, тематическому и художественно-изобразительному обогащению его творчества.
В довоенный период во всей отечественной литературе существовала определенная тенденция недооценки фольклорного начала, связанная с различными факторами этой эпохи, такими, как, скажем, ликвидация безграмотности, на волне которой и могла происходить упомянутая недооценка устного творчества народа как проявления, в частности, суеверий и предрассудков.
Однако уже на рубеже 1920-3 0-х годов М.А. Мамакаев напишет стихотворение «Пондар» , где излагает своё видение поэзии, суть которого в самоценности не только гражданской, но и интимной лирики, наполненной глубоко народной образностью и духовностью. Э.С. Минкаилов подчеркивает, что он одним из первых в северокавказской поэзии заговорил о своем «я». Лирический герой его поэзии «наделён собственными чертами, через изображение своей судьбы, через свои мысли, чувства он запечатлел в своих поэтических произведениях наиболее существенные события эпохи» [476: 1080].
Вообще исследование «литературно-фольклорных связей представляет одну из интереснейших задач, как истории литературы, так и фольклористики» [335: 164].
По мнению Мусы Ахмадова, если Сайд Бадуев является зачинателем чеченской прозы, то Магомета Мамакаева следует считать основоположником чеченской поэзии. «В поэмах «Любовь Непсы» («Непсин безам», «Кровавые горы» («ЦІий хуьйдина лаьмнаш»), «Песнь бессмертных» («Майрачийн илли»), созданных в 20-30-х годах, опираясь на устно-поэтические традиции народа, состоялось становление философской и эстетической системы Магомета Мамакаева» [400: 383].
Соотношение фольклоризма и документализма в романе Абузара Айдамирова «Буря» через художественную структуру текста, семантику, поэтику, функции наименований глав, эпиграфов к ним
Констатацию термина «хабар» по отношению к фольклору народов Кавказа можно встретить в серьезной научной литературе [307: 39-104].
В этом жанре заключен важнейший аспект, отраженный в жанровой типологии фольклора, - информационный. «Исполнение произведения является передачей некоего сообщения - из прошлого в настоящее, от предков к потомкам, от богов (духов) к людям, и, соответственно, в семантике жанрового термина заключены такие понятия, как "сообщение, известие, весть": чукотское пыныл - "вести", энецкое деречу - "весть, известие" и т.п. Напомним, что и русское слово сказка первоначально также значило "объявление, весть"; может быть, данное обстоятельство сыграло свою роль в становлении его позднейшего терминологического амплуа. Термином хабар ("весть, известие") обозначается у адыгских и других северокавказских народов вся несказочная проза (от быличек до пояснений к историко-героическим песням, бытующим и самостоятельно), общим признаком которой является безусловная для носителей традиции реальность описываемых событий (504).
Другие жанры фольклора чеченцев - богатая мифологическая и обрядовая поэзия, монументальный эпос о богатырях-нартах, историко-героические песни и сказания, народная лирика и драма, народная афористика отразили не только своеобразие исторической жизни своих создателей, но и специфику их художественного восприятия мира и образного мышления. «Значительное развитие получила народная проза. К сожалению, этот пласт фольклора разных народов Северного Кавказа еще очень мало изучен. До сих пор нет даже общей характеристики системы жанров народной прозы, хотя эта область представляет значительный интерес не только для фольклористов, но и для исследователей молодых национальных литератур. Прозаические жанры, особенно сказка и народная новелла, принадлежат к числу ближайших предшественников прозаических жанров письменной литературы» [349: 6].
Вообще «специфика жанра состоит в том, - писал В.Я. Пропп, - какая действительность в нем отражена, какими средствами эта действительность изображена, какова оценка её, каково отношение к ней и как это отношение выражено» (336: 36). Следовательно, для различения повествовательно фольклорных жанров, выступающих в качестве источников литературных произведений, могут быть предложены следующие пары дифференциальных признаков, имплицитно используемые и самими носителями традиции: "достоверность/недостоверность", ритуальность/неритуальность", "сакральность/несакральность" и "этнографически-конкретный/условно-поэтический тип фантазирования". Эта первая группа признаков дополняется второй, соответствующей содержанию самого произведения - его тематике, героям, времени действия, результата действия [305: 142].
В чеченском фольклоре, как и в любом другом, народная проза подразделяется на повествования, реальность содержания которых признается бесспорной (сказания, предания) и на повествования художественно подчеркнутой ирреальности. Произведения первой группы, как уже отмечалось выше, называются «хъыбар» (букв, «весть», «новость»). Хъыбар - это повествование, в реальность которого не только верят, но и всячески её подчеркивают в ходе рассказа.
К разновидностям несказочной прозы народов Северного Кавказа, объединяемым термином « хъыбар» (хабар), относятся произведения, весьма различные и по содержанию и по поэтике. Это могут быть и этиологические рассказы (о происхождении земли, различных животных, растений и их свойствах) и рассказы исторического характера о событиях общественного звучания и лицах, исполняющих какие-либо социальные функции. Характерно, что хабарами называются и прозаические произведения, бытующие самостоятельно, и комментарии к историко-героическим песням.
В достаточно близких к ним авантюрных сказках наблюдается своеобразие персонажей и их поступков, лишенных элементов фантастики и высокой поэзии, характерных для волшебной сказки.
Характерной особенностью хабаров является их краткость, одноэпизодичность, отсутствие побочных сюжетных линий, что, кстати, отличает этот жанр от преданий. Таковы, например, исторические хабары о деяниях героев периода Кавказской войны. (http://circassian.ucoz.com/index/glava_6/0-299). Ещё одна характерная особенность устных рассказов заключается в том, что в них достоверно отражается правда жизни без характерного для фольклора антуража, как то: художественного вымысла, фантастики, образности, условности. По этому поводу А.Н. Лозанова высказывает мнение о том, что, к примеру, в русском фольклоре того же периода и той же в целом направленности, что и фольклор об абреке Зелимхане, устные рассказы «записывались как материал запрещенный, передаваемый «бунтовщиками» и «подозрительными» людьми, не желавшими подчиняться правительственным распоряжениям и приказам» [289: 86]. Вообще же, как полагают большинство ученых, жанр устных рассказов более позднего происхождения по сравнению с другими жанрами фольклора. Он получает активное развитие в период уже достаточно широкого распространения письменности и печати, что не может не отразиться на специфике этого жанра, обладающего признаками некоей (конечно, относительной) документальности и публицистичности.
В связи с этим актуально высказывание В.Е. Гусева: «Поскольку фольклор есть искусство коллективное, то предметом художественного познания здесь становится то, что затрагивает интересы не отдельно взятой личности или выделившейся из общества группы, а непременно всего коллектива как целого. Предмет фольклора развивается и в разные эпохи приобретает разное конкретно-историческое содержание» [250: 214]. По мнению В.П. Аникина, «жанровые качества поздних фольклорных произведений зависят от качественно иных, не бытовых, а идейно эстетических целевых установок... Их жанровые черты при своем генезисе были связаны с особенностями прежде них существовавших жанров» [217: 28].
Действительно, «жизненное, общественное назначение устных рассказов заключается в сообщении о значимом событии в жизни народа, в передаче действительных фактов. Значительные изменения в общественно-социальной и культурной жизни влекут за собой появление устных рассказов. Так, человеку, знавшему в реальной жизни неординарную историческую личность или принимавшему участие в крупных исторических событиях, хочется поведать об этом другим. Такое повествование всегда интересно слушателям, их привлекают подробности жизни ставшего известным человека, детали нашумевших событий» [525: 19], что в наивысшей степени проявляется в устных рассказах о Зелимхане Харачоевском.
Этноментальные принципы народности раскрытия художественного конфликта в дилогии Ш.Х. Окуева «Красные цветы на снегу»
Роман Абузара Айдамирова «Буря», как уже отмечалось выше, является наименее исследованной частью его трилогии-эпопеи. Всесторонний анализ данного произведения (в первую очередь с точки зрения его фольклоризма) - непростая задача, требующая как глубочайшего проникновения в чрезвычайно насыщенное историко-политической, этнопсихологической, этнокультурной, религиоведческой и многой другой информацией пространство произведения, так и тонкого и многостороннего анализа его структуры, стилистики и поэтики, являющихся наиболее адекватным выражением классической парадигмы традиционных народных ценностей.
Роман объемом около шестисот страниц, состоящий из двадцати восьми глав, отличается крайне напряженной и динамичной речевой организацией, что проявляется уже в его синтаксисе, характеризующемся краткостью, лаконизмом, простотой и четкостью, порой даже некоторой глубоко мотивированной «рубленностью» конструкций, отсутствием какой-бы то ни было растянутости и замедленности, но отнюдь не в ущерб глубине повествования. Причем для стилистики романа в большей степени характерно преобладание признаков устной речи над речью письменной, что также свидетельствует об его исходном материале в виде фольклорных прозаических жанров - устного рассказа, предания, легенды, хабара.
Если для романа М. Мамакаева «Зелимхан» характерна традиционная в лучшем смысле этого слова, классическая форма организации эпического текста с присущей этому обстоятельностью, пропорциональностью частей и целого, достаточной «плавностью» и последовательностью композиции и сюжета, то роман А. Айдамирова имеет более сложную конструкцию, еще более острую, «авантюрно»-приключенческую фабулу в духе аналогичных фольклорных произыедений, сопровождающуюся резкими изменениями самого темпа повествования, перебивками его ритма - от собственно эпической до остро-публицистической манеры, имеющей зачастую ярко выраженную авторско-субъективную окраску с разными элементами индивидуальной экспрессии - от иронии, сарказма до прямого выражения негодования в форме инвективы, а порой, как уже отмечалось, строгим и сухим языком сугубо документальных жанров.
В то же время оглавление романа Адузара Айдамирова «Буря» в своей целостности и совокупности четко, пропорционально, ярко, образно и информационно насыщенно передает структуру произведения, является его своеобразным тезисным планом-проспектом, конспективно отражающим систему образов-персонажей, хронотоп романа, дающим образно-семантическую характеристику эпического действия, проецирующую в себе и, в частности, образно-семантическую систему фольклорной стилистики.
Представленная в Оглавлении система ключевых для данного текста слов и понятий выстраивается и в стройную этно-культурную и этно фольклорную картину мира и в выходящую далеко за ее пределы картину художественного времени и художественного пространства произведения. Некоторые главы оказываются вполне законченными и организованными эпическими формами малого объема: рассказом, новеллой, а иногда - и самостоятельной повестью. Чаще же всего это тексты, имеющие признаки очерка, зарисовки, портрета, репортажа, удельный вес которых возрастает во второй части. В книгу введены также, вероятно, почти дословно, устные рассказы, так называемые «случаи из жизни» аула, рода, различные предания, легенды, притчи, бытовавшие в окружении героя и автора.
Всё это важно, так как становится частью их духовного, нравственного и попросту житейского опыта. Таким образом, наряду с хронологическим принципом построения повествования имеет место и ассоциативный, что позволяет более ёмко и многомерно воспроизвести и осмыслить те или иные явления, дать наиболее полную и завершённую картину многомерного и многосложного существования. Таковы составные части, некоторые источники этой книги, главным из которых является писательский поиск.
Весь комплекс наименований глав романа «Буря» можно распределить на несколько смысловых и стилистических групп в зависимости от содержащихся в них типов содержательной информации, расставленных в них образно-семантических акцентов. Название каждой главы представляет собой микротекст, состоящий из одной или нескольких лексем, складывающийся в общий текст, маркирующий сквозную структуру всего произведения.
Характерно, что уже из смыслового комплекса заглавий вырастает антагонистическое непримиримое противостояние двух основных блоков.
С одной стороны - всего того, что восходит к определенным явлениям и понятиям и объединяется такими важнейшими однокоренными понятиями лексикона, как природа, родина, народ, концентрирующими в своей сути самое ценное, исконное, органичное, на чём держатся все основы естественного физического существования человека как части природы, этноса, родины и народа, и все признаки духовных, морально-этических и культурных ценностей, носителем, хранителем и создателем которых он является.
С другой стороны - это блок всего того, что формируется как средоточие зла - социальной и этно-национальной несправедливости, жестокости, бездушия и бездуховности, отсутствия этно-культурных традиций, классового, национального и конфессионального антагонизма.
Большинство заглавий романа представляет собой назывные односоставные предложения, состоящие из одного главного члена - имени существительного в единственном либо множественном числе (Глава П «Мстители», Глава Ш «Мать», Глава VIII «Рыцари», Глава X «Поражение», Глава XI. «Каратели», Глава XII «Месть», Глава XV «Наемники», Глава ХУЛ «Операция»), обозначающего как одушевленные предметы антропологического свойства, так и действия либо абстрактные понятия, где в роли главного члена также представлены имена существительные,
Это наиболее значимые понятия как с положительной коннотацией -«Мать», «Мстители», «Рыцари», так и с отрицательной - «Поражение», «Каратели», «Месть», «Наемники», «Операция».
Значительная часть заглавий состоит из главного члена с зависимыми словами, по преимуществу согласованными и несогласованными определениями (Глава IV «Ночной гость», Глава VI «Последние раны», Глава IX «Маленькая победа», Глава XVI «Грозные призывы», Глава XXII «Сокол с подбитым крылом»).
Характерно, что многие названия глав романа АбузараАйдамирова «Буря» как из приведенных выше, так и из приводимых в дальнейшем (как, собственно говоря, и их внутреннее содержание и внешнее обрамление), при всей их четкости, конкретности, лаконизме и зачастую сильно выраженном современном компоненте, построены на традиционных архетипах и мифологемах коллективногго бессознательного, на устойчивых формулах национально-этнической фольклорной символики, метафорики, аллегоризма, параллелизма, системы эпитетов, антитез.
Философский, духовно-нравственный и художественно эстетический потенциал малых жанров национального фольклора в романе-дилогии Ш.Х. Окуева («Красные цветы на снегу»)
Все в их облике свидетельствует о наличии в них лишь грубой примитивной силы: «Массарел жимахволу Висарг, шен, гоьргаш санна, даккхий долу куьйгаш, ціехххьана стол тіехь охьа тоссий, біаьрахьожу Вахина.
Амма Ваха меттах а ца волу. Юьхьа тіера куьйгаш а ца доху діа. Цуьнан - уьрсаца ціена баыпна и боккха горга корта, куьзга санна, тіетоьхначу хьацаро къегабо гіийла йогучу лампин серлонгахь. Дукха ярстарна шамар яхначу цуьнан вортанна тіехь а, туьтийн буьртигаш санна, лепаш хаало чуьрчу йовхоно а, кийра багош діамеллачу спирто а тіетоьхна хьацаран тіадамаш. Наггахь юьхьа тіера куьг хердой, киснара йовлакх схьадоккхий, вортана тіера діадоладой, коьрта тіехула хьокхуш чекхволий, и кисана а таїадой, юха шен ойланашка волу иза» [480: 66] - «Самый младший из братьев - Висарг - внезапно положил огромные, как поленья, руки на стол и посмотрел на Ваху. Но тот сидел неподвижно, не отнимая рук от налысо бритой, большой, круглой головы... На толстой, в складках шее выступили крупные бусинки то ли от неимоверной жары в комнате, то ли от выпитого спирта, который обжигает его изнутри. Время от времени он отнимает руку от лица, достает из кармана носовой платок, проводит им по всей голове, начиная с шеи, потом вновь погружается в свои раздумья».
Слово «раздумья» в данном случае уместнее было бы взять в кавычки: «Да ма ятіа-кх сан вешин вортанан, и діагіортаяхь-м мокхаза берд а харцор бу» [480: 66], - бохург дагадогу цуьнга леррина хьоьжуш Іаш волчу Висаргана. - «Ну, ничего себе шея у моего брата! Даже гранитная скала не устоит под его давлением», - такие мысли приходят в голову Висарга, который внимательно разглядывает Ваху.
Автор отмечает его могучие телосложение, мощные, широкие плечи, красивый округлый овал лица. «Когашна тіехь ондда латтаро а, цуьнан боларо а хоуьйту дегіаца алссам ницкъ болуш хилар» [480: 66-67] -«Крепкие ноги и уверенная походка выдают его богатырскую силу».
Внешний и внутренний облик этого «народного богатыря» вызывает неоднозначную оценку автора, в ней больше сатиры и иронии, осуждения, чем одобрения: «И ца везаш, цо шен ти дам бар ца лууш хир яцара лаьмнашкарчу ярташкара цхьа а йоі а, жеро а» [480: 67] - «Не найдется ни одной девушки или вдовушки в этих горных селениях, которая не мечтала бы о его любви или хотя бы о внимании с его стороны». «Кхечу обаргашна а тоьу Висарган ціе яьккхича, чіогіа уозало уып цунах» [480: 67] -«Абрекамтоже достаточно услышать имя Висарга, они его побаиваются».
Автор делает вывод о том, что все три брата-абрека, Халид, Ваха и Висарг, отличались своей дурной храбростью, дополняя друг друга. «Дуьненан гіиллакх-гіуллакх туьраций, тоьпаций, девиаций лело кхоьллича санна хаьрцхьара а бара уып» [480: 67] - «Они были задиристыми, считали, что в мире все вопросы должны решаться только при помощи кулаков, ружья и меча».
Писатель отмечает, что на любой вечеринке или сходе сельчан неизменно роль тамады доставалась старшему из братьев, Халиду, и, как правило, любое из этих событий завершалось потасовкой по их вине. Многие сельчане старались избегать вечеринки или схода, когда становилось известно, что там будут присутствовать эти братья: никто не хотел с ними вражды. Семья, на которую они точили зуб, подвергалась ограблению, обману, или судебному разбирательству. Поэтому горцы их очень остерегались. Шима Окуев здесь очень убедительно развенчивает стереотип о народном заступничестве со стороны подобных горе-, псевдо-абреков.
Трудно в то же время обнаружить у автора явные и четкие признаки обвинения, осуждения деяний братьев, в этой главе в качестве интертекста выступает помимо фольклорной традиции еще и явные черты авантюрно-плутовского романа и его довольно симпатичных персонажей, объединяемых понятием трикстер, начиная от бога Гермеса, покровителя воров в греческой мифологии, до персонажа блистательных романов И. Ильфа и Е. Петрова -Остапа Бендера.
Все поведение и система представлений этих персонажей Шимы Окуева отличаются негативными качествами - наглостью, цинизмом и коварством, но отображается это автором очень остроумно, с известной долей комизма:
«Мичара, хГун аьтто баккха воллу-те xlapa? Эцца, туьканах, хехь ю ша бохуш, цхьа суьйли ю хьийзаш, тоьхна и охьавилличхьана цу туьканах шена луъург дан мегар дар-кха тховсалерачу буьйсанна. Сан десара, юрт якхха біо богіу аьлча а, тіехерцаш стигал хилча а, тіетташ яккхий тоьпаш хилча а, Іаьлбиг-Хьаьжин ціен тіера стаг аравер ма вацара» [480: 68] - «Где и что он, интересно, готовит? Какой-то аварец крутится в этом магазинчике сторожем, дать ему по башке хорошенько, и этой же ночью можно было б делать с магазином что угодно. Клянусь тебе, если до зари кричать «Караул! Наступление! Низвергаются небеса! Рвутся бомбы!», даже тогда ни одна живая душа из семьи Аьлбиг-хаджи не посмеет и носа высунуть!».
Вернувшийся за братьями Халид сообщает, что они заберут из лавки золота и ткани столько, сколько смогут унести, за всем этим стоит хитрость, ловкость, безмерная жадность. Одновременно выясняется, что информация о богатом товаре получена от аульской верхушки, находящейся с ними в доле, погрязшей в том, что принято называть в настоящее время коррупцией: «ХІинцалц вай диначу къолана декъа вогГуш юьртда Іений, къеда волу Манакий шиъ бен ца хиллехь, ткъа хіинца? ХІинца пурстоп волу Сирмекх а тіекхетта вайна» [480: 71] - «До сих пор в долю входили только двое: хуторской глава Эни и кадий Манак. Что теперь? Теперь к ним добавился пристав Сирмек.