Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. «Легенда об Уленшпигеле» в системе крупных повествовательных форм 12
1.1. «Легенда об Уленшпигеле» и исторический роман 12
1.2. «Легенда об Уленшпигеле» и эпопея 35
1.3. «Легенда об Уленшпигеле» и роман-эпопея 44
Глава 2. Трансформация жанровых источников «Легенды об Уленшпигеле» 54
2.1. «Легенда об Уленшпигеле» и народная книга «Тиль Уленшпигель» .54
2.2. «Легенда об Уленшпигеле» и традиция плутовского романа 74
2.3. «Легенда об Уленшпигеле» и «Дон Кихот» М. Сервантеса 80
2.4. «Легенда об Уленшпигеле» и традиция раннеромантического романа 84
2.5. «Легенда об Уленшпигеле» и традиция жанра видения 96
2.6. Жанры проповеди и гимна в «Легенде об Уленшпигеле» 107
Глава 3. «Легенда об Уленшпигеле» и проблема жанра литературной легенды 114
3.1. Жанр литературной легенды в XIX-XX веках 114
3.2. Жанр легенды в творчестве Ш. Де Костера: «Фламандские легенды» 142
3.3. «Легенда об Уленшпигеле» и жанр литературной легенды 152
Заключение 175
Список использованной литературы 179
- «Легенда об Уленшпигеле» и исторический роман
- «Легенда об Уленшпигеле» и традиция раннеромантического романа
- Жанр литературной легенды в XIX-XX веках
Введение к работе
Творчество Шарля Де Костера (1827-1879) демонстрирует черты, необъяснимые в полной мере особенностями литературной эпохи, в которую он творил. Первый бельгийский писатель с мировым именем, Де Костер считается основателем национальной литературы, а «Легенда об Уленшпигеле» (1867) -литературным шедевром, «Библией Бельгии». Начиная со второй трети XIX века бельгийские писатели в попытках создать самобытную национальную литературу обращались к традициям современной европейской (прежде всего французской) литературы, исповедовавшей принципы историзма, психологизма, художественного правдоподобия. К таким писателям относят Анри Мока, Хендрика Консьянса, Шарля Потвена, Октава Пирме, Андре Ван Хассельта, Эмиля Леклерка. Их жанр - исторический, бытовой роман, лирика.
Творчество Де Костера, также глубоко впитавшего европейские культурные традиции, тем не менее принципиально отличалось от творчества его соотечественников и современников, прежде всего тем, что эту культуру он впитывал не формально, а содержательно. «Легенда» воспринималась как образец национальной литературы, сравнимый с «Гаргантюа и Пантагрюэлем» Франсуа Рабле и «Дон Кихотом» Мигеля Сервантеса. Примечательно, что уже в глазах современников Де Костер вставал в один ряд не с писателями своей эпохи, а с художниками прошлого.
Де Костер попробовал себя во многих жанровых формах. Начав как лирик, вскоре он отказался от поэтической формы и почти полностью посвятил себя прозе. Работа в журнале «Уленшпигель» развила в нем талант публициста, свои статьи, полные юмора и иронии, он часто подписывал именем Уленшпигеля. Первым серьезным литературным опытом молодого автора стал сборник «Фламандские легенды» (Legendes flamandes, 1858). В это же время он создал историческую драму «Кресценций» (Crescentius), опубликованную лишь после его смерти под названием «Стефания» (Stephanie, 1927). В 1861 г. Де Костер издал «Брабантские рассказы» (Contes brabancons), часть из которых
4 была написана еще в середине 1850-х гг. В 1867 г. появилась «Легенда об Уленшпигеле»; в 1870 г. - роман «Свадебное путешествие» (Le Voyage de посе), в 1874 и в 1878 гг. - «Путешествие в Зеландию» (Zelande (Neerlande)), в 1878 г. - «Брак Туле» (Le marriage de Toulet).
Высоко ценимый в литературных кругах, при жизни Де Костер остался непризнанным широкой общественностью. Первые издания «Фламандских легенд» и «Легенды об Уленшпигеле», оформленные знаменитыми бельгийскими художниками (Ф. Ропсом, А. Дилленсом и др.)1, друзьями Де Костера, сопровождавшиеся предисловиями авторитетных литераторов2, выпускались малыми тиражами, были дороги и не раскупались читателями. Показателен тот факт, что спустя тринадцать лет после смерти писателя почитателям его таланта с трудом удалось разыскать его заброшенную могилу в Икселе, хотя на его похоронах произносил речь популярный писатель Камиль Лемонье . Слава в Бельгии пришла к Де Костеру в 80-е годы XIX века, когда возникло литературное движение «Молодая Бельгия» (La Jeune Belgique). В 1895 году на его могиле был установлен памятник.
«Легенда об Уленшпигеле» создавалась в течение десяти лет, но путь к ней начался еще в 1847 г., когда Де Костер вместе с группой друзей организовал литературный кружок «Общество весельчаков» (La Societe des Joyeux), очевидно, в подражание братствам эпохи Возрождения4. Исследователи сохранившихся журналов и сочинений членов общества отмечают, что в нем царил дух Рабле, столь сильно ощутимый и в «Легенде об Уленшпигеле». Продолжавшееся с 1856 по 1864 гг. сотрудничество в журнале «Уленшпигель» , где печатались некоторые из «Фламандских легенд» и отрывки из «Легенды об Уленшпигеле», самым близким образом свело писателя с его героем. Работа в Брюссельском королевском архиве (1860-1864)
Первое издание «Фламандских легенд» иллюстрировали 7 художников, второе издание «Легенды об Уленшпигеле» (1869) иллюстрировали 18 художников, книга содержала 32 офорта.
2 Предисловие к первому изданию «Фламандских легенд» написал знаменитый критик Эмиль Дешанель.
3 См.: Мицкевич, с. 3.
4 Например, «Беззаботные ребята» (Enfants sans souci) 1485-1594.
5 позволила Де Костеру познакомиться со многими старинными документами и материалами, использованными им при работе над «Легендой»5.
Первое издание самой знаменитой книги Де Костера вышло в 1867 г. (оно было датировано 1868 годом) под заглавием «Легенда об Уленшпигеле» (La Legende d'Ulenspiegel). В переиздании 1869 г. Де Костер расширил заголовок -он звучал как «Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, об их доблестных, забавных и достославных деяниях во Фландрии и других краях6» (La Legende et les aventures heroiques, joyeuses et glorieuses d'Ulenspiegel et de Lamme Goedzak au pays de Flandres et ailleurs).
Мировую известность «Легенда об Уленшпигеле» получила лишь в годы Первой мировой войны. Книгу начали не только активно переводить и исследовать: она становилась объектом осмысления писателей и поэтов, инсценировалась7 и экранизировалась, ложилась в основу опер8, музыкальных постановок. Не оказав серьезного влияния на последующую литературу, «эпопея народной жизни, созданная Костером, осталась в западноевропейской литературе "одиноким памятником"» (Жонткевич, 21). «Легенда» оказалась в некотором роде уникальным произведением, дав мировой литературе прежде всего героя. Тиль Уленшпигель стал персонажем литературных, кинематографических, музыкальных, сценических, живописных произведений, ему посвящались стихи и песни. Имя Тиля известно лучше, чем имя писателя, прославившего его.
Серьезное изучение творчество бельгийского писателя началось с 1927 г., когда отмечалось столетие со дня его рождения. Среди наиболее авторитетных исследователей его творчества необходимо назвать И. Ханзе, Л.-Л. Соссе, Р. Труссона, Ж.-М. Клинкенберга. Основные вопросы, затрагиваемые этими учеными, касаются стилистических особенностей манеры Де Костера, его места
5 Например, Де Костер упоминает подобные документы, называя их безупречно подлинными, как источник
«Песни о предателях» (кн. 5, гл. 2).
6 Пер. с фр. Н.М. Любимова.
7 Напр., пьесы Е. Гаккеля, А. Кочеткова и С. Шервинского, А. Кононова, Г. Пирумова, М. Ганчеза, X. Либрехта,
Дж. Уэпперза и др.
8 Cain Н, Solvay L. Thyl Uylenspiegel. Drame lyrique en 3 actes et 4 tableaux (поставлена в 1909).
в европейской литературе, его связей с предшествующей традицией (прежде всего фольклорной и раблезианской).
Первым произведением Де Костера, переведенным на русский язык, стало «Свадебное путешествие» (1873). С 1915 г. начали выходить отрывки из «Легенды» и первые переводы «Легенды об Уленшпигеле»9. Во второй четверти XX века в России печатались газетные и журнальные статьи о бельгийском писателе, призванные познакомить русского, а затем советского читателя с неизвестным автором (М. и Ю. Веселовские, А.Д. Эпштейн, В.М. Фриче, А.Г. Горнфельд, П.С. Коган). В 1923 г. на русский язык были переведены «Фламандские легенды»; второй перевод выполнен в 1975 г. Другие произведения Де Костера на русский язык не переводились ни разу.
В 1960-е гг. в отечественном литературоведении появились отдельные работы, посвященные как бельгийской литературе в целом, так и Де Костеру. Первым большим исследованием творчества Де Костера и его места в бельгийской литературе стала книга Б.П. Мицкевича «Шарль Де Костер и становление реализма в Бельгии» (1960). Эта работа, охватывающая разные вопросы поэтики «Легенды» - начиная от стилистических и заканчивая жанровыми, - содержит огромный фактический и библиографический материал, однако некоторое пренебрежение «формой» книги Де Костера приводит к тому, что смысл произведения упрощается. Стремясь решить проблемы метода, соотношения реализма и романтизма в творчестве Де Костера, вопрос его своеобразия и новаторства, Мицкевич при анализе книги лишь фиксирует отдельные, подчас весьма важные элементы, но объясняет их несколько односторонне. Так, трудно согласиться с его мнением о том, что «Семеро - это семь смертных грехов, губящих Фландрию. С победой революции они превращаются в семь добродетелей» (Мицкевич, 171).
9 Еще в 1885 г. в литературном приложении к газете «Гражданин» появился пересказ книги Де Костера, названный «Приключения Уленшпигеля. Фламандская легенда». Существуют по меньшей мере семь переводов «Легенды» или ее отрывков на русский язык: М. Веселовской (1915), В.Н. Карякина (1915), А.Г. Горнфельда (1915), анонимный перевод 1916 г., О.Э. Мандельштама (1928), М. И. Зотиной (1937), Н.М. Любимова (1967).
Традицию Мицкевича в исследовании литературного наследия Бельгии продолжил Л.Г. Андреев в труде «Сто лет бельгийской литературы» (1967). В этой работе ученого интересует как поэтика «Легенды об Уленшпигеле», так и необходимость вписать ее в традицию той или иной национальной литературы, что связано с двуязычием Бельгии и с ее исторической судьбой. В этой работе, также делающей много полезных и верных замечаний о книге Де Костера, Андреев не сообщает, тем не менее, ничего принципиально нового по сравнению со своим предшественником.
Несколько работ о творчестве Де Костера принадлежат П.В. Литвинову, который рассматривает вопрос творческого метода писателя, соотношения правды и вымысла в книге, эволюции его творчества. Он также затрагивает проблему жанра «Легенды об Уленшпигеле», но не проявляет последовательности в ее решении.
Работы Мицкевича, Андреева и Литвинова - единственные в отечественном литературоведении монографии, посвященные творчеству Де Костера и бельгийской литературе. Ряд вопросов, связанных с «Легендой», поднимается в статьях Б.А. Кржевского, Е. Гальпериной, М.Л. Лефевр, Т.Н. Архангельской и др. Можно утверждать, что в советском литературоведении сложился определенный взгляд на творчество Де Костера и подход к его книге. Де Костер рассматривается как своеобразный художник, прежде всего романтик; «Легенда об Уленшпигеле» - как книга со сложной композиционной организацией, вобравшая в себя множество традиций. Отечественные исследователи успешно обнаруживают эти традиции, но пренебрегают анализом их места и взаимосвязей в книге писателя. Так, в названных работах подробно освещается история народной книги, которая лежит в основе «Легенды», перечисляются заимствованные эпизоды, но анализ отбора этих эпизодов сводится к утверждению, что «утомленный их однообразием, Де Костер, создавая свою "Легенду", должен будет отказаться от части этих эпизодов» (Мицкевич, 115). Хорошо осознавая, что на определенном этапе Де Костер отказывается от этой традиции, исследователи не раскрывают ни
8 причин, ни принципов изменения структуры произведения. Естественно, что подобный анализ предполагает объяснение многих приемов недостатком мастерства автора. Общим местом работ отечественных исследователей стало несоответствие смысла книги и замысла автора многим сценам «Легенды», прежде всего видениям Тиля. Разгадка тайны Семерых - центрального образа книги - трактуется учеными как натянутая: «...Если в его аллегорических рецептах переход к этому блаженному состоянию должен совершиться путем нравственного, морального самоусовершенствования человечества, то вся "Легенда об Уленшпигеле" утверждает иной, революционный путь борьбы» (Мицкевич, 100). Упрекать автора в неубедительности образа, вокруг которого строится сюжет книги, значит не только подрывать доверие к автору, но и навязывать книге не свойственный ей смысл.
Актуальность данного исследования определяется тем, что рассмотрение жанровой природы «Легенды» и ее определение необходимо для полноценного анализа книги и понимания авторских задач. В исследовательской литературе часто отмечается «рыхлость» композиции книги и другие ее недостатки10. Анализ жанровой природы книги позволит объяснить особенности ее построения и образности. «Легенда об Уленшпигеле» обладает сложной жанровой природой вследствие того, что при ее написании Де Костер ориентировался не на готовую жанровую форму, а на несколько литературных традиций, последовательно сменивших друг друга в книге. Так, он использует образ плута из народной книги, учитывая его дальнейшую модификацию в пикаро, соединяя его с героем дон-кихотовского типа и романтическим героем. В связи с этим композиционная основа книги - странствие - вбирает в себя потенциал разных жанров. Кроме того, в книгу входят и тем самым уточняют ее смысл разные жанровые образования типа проповеди, гимна, видения.
Несмотря на то, что вопрос о жанровой природе «Легенды об Уленшпигеле» в современном литературоведении остается открытым, общепринято мнение, что книга Де Костера, как любое другое крупное
Напр., в работах Переверзина, Лукача, Гальпериной, Mallinson.
9 прозаическое произведение, является романом. Отдельного исследования, посвященного жанровой структуре произведения, не существует, хотя вопрос о жанровой принадлежности книги неизбежно возникает в любом исследовании: «Наверное, ни одно из великих произведений мировой литературы не вызывало у исследователей столь щедрого желания непременно отыскать аналогии, источники и т.п., как "Легенда об Уленшпигеле" Де Костера. Причина этого, очевидно, в на редкость оригинальном характере ее, в чрезвычайной сложности художественной формы, в пестроте стиля» (Мицкевич, 102). В связи с несомненно сложной жанровой природой книги исследователи обращают внимание не на совокупность черт и признаков, а на один или несколько признаков. В результате этого ученые либо пытаются однозначно определить жанровую природу, либо ограничиваются общими фразами о смешении жанровых традиций ради создания монументального полотна (иногда две эти точки зрения парадоксальным образом соединяются). Кроме того, работы о «Легенде» пестрят фигуральными определениями жанровой природы, не имеющими под собой никакого обоснования: «Произведение Де Костера трудно отнести к какому-либо определенному жанру; это - книга-эпопея, книга-поэма, "библия Бельгии", звучащая как симфония», пишет И.Н. Пожарова (Пожарова 1964: 573), в то же время называя ее романом. В работе Мицкевича мы можем встретить разные определения книги - как эпопеи, исторического романа, легенды, причем каждый раз исследователь обосновывает свое мнение. Тем не менее общеупотребимым обозначением «Легенды» служит жанр романа как самого неопределенного жанра, в рамки которого можно уместить практически все.
Следует также отметить, что довольно часто «Легенда» интересует исследователей как иллюстрация черт того или иного жанра. Д. Лукач использует «Легенду» для анализа исторического романа, В.М. Переверзин -романа-эпопеи и т.д. В подобных случаях исследователи исходят скорее из какой-то начальной посылки, чем пытаются определить жанр книги исходя из ее анализа.
Научная новизна работы заключается в том, что «Легенда» впервые рассматривается с точки зрения жанровой структуры; исследование предусматривает как рассмотрение жанровых источников, так и тех законов, по которым строится произведение. В основу анализа жанровой природы в данной работе впервые положено сопоставление «Легенды» с готовыми жанровыми формами. Элементы различных традиций в книге Де Костера выполняют определенные функции. Б.П. Иванюк, рассматривая историю категории жанра, пишет об «актуализации мировоззренческой содержательности жанра» романтиками. Жанры «оказываются метонимическими носителями "всеобщих связей"» (Иванюк, 10). Шарль Де Костер, используя элементы разных жанров, актуализирует их смысловой потенциал. Взаимодействие нескольких жанровых традиций ведет к созданию жанрового образования, отличного от уже имеющихся канонических форм, - легенды.
Теоретической и методологической основой настоящей работы является теория жанров* разработанная М.М. Бахтиным и его последователями в отечественном литературоведении - С.С. Аверинцевым, Н.Д. Тамарченко, С.Н. Бройтманом, В.И. Тюпой и др. Жанр нами, вслед за российскими учеными, понимается как «генетически определяющее обособление литературных произведений, объединяемых некоторой общностью системы приемов с доминирующими объединяющими приемами-признаками» (Томашевский Б.В., 209-210), как «органическое единство темы и выступления на тему» (Бахтин 2000:310).
Объектом исследования является книга Де Костера «Легенда об Уленшпигеле». Предмет исследования - жанровая природа произведения, а именно те формальные и содержательные особенности произведения, которые позволяют отнести книгу к тому или иному жанру.
Цель диссертации заключается во всестороннем изучении жанровой природы «Легенды об Уленшпигеле» Де Костера. Для осуществления этой цели необходимо решить следующие задачи:
рассмотреть «Легенду» в системе крупных повествовательных форм (романа, эпопеи, романа-эпопеи), к которым это произведение часто относят;
охарактеризовать жанровые традиции (народной книги, плутовского романа, романтического романа, видения, проповеди, гимна), на которые опирался автор при создании книги, проанализировать их место в структуре произведения;
- рассмотреть соотношение книги с данным ей автором в названии
определением - легендой;
проанализировать корпус текстов, названных авторами легендами или включенных в сборники легенд, выявить жанровые особенности литературной легенды;
изучить композицию, хронотоп, повествовательную манеру, образную систему «Легенды об Уленшпигеле» и сопоставить их с таковыми литературной легенды, чтобы сделать окончательный вывод 6 жанровой природе книги.
Настоящая работа состоит из Введения, трех глав и Заключения. Темой первой главы является сопоставлении «Легенды об Уленшпигеле» с крупными повествовательными формами - романом, эпопеей, романом-эпопеей. Во второй главе рассматриваются жанровые источники «Легенды», их трансформация и взаимодействие в системе произведения. Третья глава посвящена определению особенностей жанра литературной легенды и анализу места «Легенды» среди произведений, принадлежащих к данному жанру.
В Заключении подводятся итоги и формулируются основные выводы работы.
«Легенда об Уленшпигеле» и исторический роман
При создании «Легенды об Уленшпигеле» Де Костер не только опирается на реальные исторические факты11, но и помещает их в центр повествования, поэтому в научной литературе существует тенденция определять жанр книги в связи с отраженной в ней исторической действительностью. Во главу угла исследователи ставят не композицию книги и не законы жанра, а тип действительности, то есть содержательные элементы книги. Например, Б.И. Пуришев утверждает, что «"Легенда" приближается к исторической хронике, точно и скупо фиксирующей факты» (Пуришев 1997: 254). Сам ученый не считает подобное определение окончательным, тем не менее оно весьма показательно.
Исследователи часто связывают «Легенду» с жанром исторического романа. П.В. Литвинов, признавая неоднозначность жанровой природы книги, заявляет: «...Мы можем смело называть "Легенду" историческим романом. Большинство исследователей творчества Де Костера разделяют такую точку зрения уже хотя бы по той простой причине, что Нидерландская революция XVI века и другие, связанные с ней исторические события, составляют основу этого замечательного памятника бельгийской литературы» (Литвинов 1973: 53). В то же время в другой своей работе Литвинов дает «Легенде» иное определение - роман-эпопея (Литвинов, 1977: 29). Подобные колебания в оценках вызваны не только сложностью понятия исторического романа и его соотношения с романом-эпопеей и эпопеей, но и отсутствием последовательного анализа книги Де Костера с точки зрения ее жанровой природы.
Одним из литературоведов, действительно попытавшихся доказать родство «Легенды» и исторического романа, является Дьёрдь Лукач. В своей книге «Исторический роман» (1937) он вписывает «Легенду» в историю развития европейского романа и определяет книгу как попытку создания исторического романа в эпоху натурализма, как «самое значительное произведение вульгарно-революционного взгляда на историю» (Lukacs, 256). Исследователь утверждает, что в «Легенде» Де Костер отражает свое понимание исторического процесса, по своей сути очень близкое к концепции натурализма: «...Его попытка обнаружить самые общие, антропологические законы человеческой жизни была одной из главных целей основателей и лидеров натурализма» (Там же, 256). Поскольку в основе анализа лежит мысль о том, что замысел Де Костера во многом не совпал с результатом, книга рассматривается как неудачный роман, задуманный как исторический, но по сути своей антиисторичный. У Лукача не вызывает сомнений то, что целью автора было «связать героическое, революционное прошлое бельгийского народа с настоящим. Связь эта, однако, не удалась ... » (Там же, 258).
Упрек Лукача в том, что Де Костер оказался неспособен связать прошлое с настоящим, не кажется убедительным, поскольку подобная цель не ставилась ( автогзом В исторических романах подобная связь обязательна и является делом не столько мастерства, сколько техники. Начало или предисловие многих исторических романов посвящено рассказу о том, при каких обстоятельствах и от кого повествователь узнал об описываемых событиях, доказательству их достоверности или выражению сомнений по данному поводу («Легенда о Монтрозе» В. Скотта (1819), «Шпион» Ф. Купера (1821)). В других случаях само упоминание о годе проецирует повествование на некую общую временную ось, чем достигается связь настоящего с прошлым, преемственность. Читатель в любом случае осознает, насколько далеко во времени отстоят от него герои: показателен в этом случае роман Скотта «Уэверли» (1814), имеющий подзаголовок «Шестьдесят лет тому назад». Подзаголовок появился раньше заглавия, и Скотту после затянувшегося написания романа пришлось изменить его (изначально он задумывался как «Пятьдесят лет тому назад»), чтобы соответствовать позиции, занимаемой читателем. Кроме того, у автора всегда есть возможность открыто высказать свою точку зрения - исторический роман изобилует философскими и историческими обобщениями в силу своей аналитичности. Так, А. де Виньи в «Сен-Маре» (1826) постоянно апеллирует к читателю, призывая его сравнить настоящее с изображенным прошлым.
Что касается Де Костера, то он не использует ни один из данных приемов: во времени повествование совершенно изолированно от настоящего; кажется, что именно отстраненность от настоящего времени, от времени автора и читателей, является его целью. Даже начало «Легенды» не ориентирует читателя во времени. Лишь единственный раз в книге появляется точная дата -во всех остальных случаях автор ограничивается указанием месяца, пренебрегая даже веком.
Лукач также вменяет в вину автору «Легенды» то, что он «избегает исторической конкретизации, избегает исторически точного изображения времени. ... ...Он не способен перевести в социальные и человеческие термины и, следовательно, художественно изобразить ни роль протестантизма в Нидерландской революции, ни разногласия среди реформатов» (Lukacs, 261). Объяснение художественного приема, каковым является отсутствие точности и конкретизации, лишь недостатком художественного мастерства является слишком субъективным и оценочным и не может быть положено в основу анализа, поэтому определение Лукачем «Легенды» как исторического романа не выглядит достаточно доказательным. Применение к «Легенде» понятия исторического романа на основании обращения ее автора к реальным историческим событиям также не кажется достаточным аргументом. Следует определить, соответствует ли «Легенда» канонам жанра исторического романа. Обратимся к главным признакам этого жанра, выделяемым в исследовательской литературе. Хотя Б.Г. Реизов говорит об историческом романе в предельно широком смысле слова - как о «художественном повествовании о более или менее отдаленном прошлом» (Реизов 1958: 3), исторический роман необходимо отграничить от эпопеи, баллады, легенды и других жанров, предметом изображения которых также является прошлое. Логично рассматривать исторический роман как литературный жанр Нового времени, который является одной из разновидностей романного жанра, обладает всеми признаками романа и еще некоторыми, характерными только для этого вида. «Во многих отношениях исторический роман строится на формальных принципах и культурной базе основных традиций романа. Из-за этой зависимости данный жанр не имеет какой-либо исторической значимости вне истории романа как такового. То, что мы часто называем классическим историческим романом, начинается со Скотта, но главная линия развития повествования идет не от Скота к историческим романистам, подражавшим ему, но от Скотта к таким мастерам европейской прозы, как Бальзак, Диккенс и даже .. . Флобер» (Shaw, 23).
«Легенда об Уленшпигеле» и традиция раннеромантического романа
Интерес Де Костера к «Дон Кихоту», к фольклору, к эпохе средневековья, к истории вызывает многочисленные сопоставления его творчества с творчеством романтиков. Среди ученых утвердилось мнение о принадлежности Шарля Де Костера к романтической традиции . В книге «Творческий метод Шарля Де Костера» (1977) П.В. Литвинов соотносит его художественную систему с романтической, с ним соглашаются и другие исследователи. И.Д. Никифорова так определяет творческий метод писателя: «"Легенда" представляет собой выдающийся памятник западноевропейского романтизма, запоздавший по сравнению с основной волной романтических произведений, но зато явившийся новым словом в этом направлении» (Никифорова, 410).
Тесная связь Де Костера с романтической традицией не вызывает сомнения. Однако признаки, по которым исследователи вписывают бельгийского писателя в эту традицию, не являются центральными для его творчества. Так, указание Никифоровой на конфликт добра и зла - аргумент недостаточно убедительный, поскольку подобный конфликт слишком распространен в литературе различных эпох и стилей. То же относится и к замечаниям Литвинова о стилистическом сходстве книги Де Костера с произведениями эпохи романтизма - он упоминает повторы, контрасты, эмоциональный накал повествования, тяготение к живописности, гиперболе, символике, аллегории (Литвинов 1977: 14, 30).
В нашей работе необходимость обращения к данному вопросу продиктована тем, что Де Костер использовал некоторые жанры и жанровые элементы, востребованные романтиками - легенду, видение, - а также элементы жанра немецкого романтического романа. Обращение к этим жанровым элементам может быть как признаком принадлежности к традиции, так и сознательным приемом, подобным использованию элементов плутовского
Лишь Г. Лукач однозначно относит творчество Де Костера к традиции натурализма. романа, народной книги. Прежде всего нас интересует место романтического романа в поэтической системе «Легенды об Уленшпигеле». Соотношение книги Де Костера с легендой и видениями, жанрами, не созданными романтиками, но пришедшими в их творчество из фольклорной традиции, мы рассмотрим позже.
Вопрос о соотношении художественной системы Де Костера с художественной системой немецких романтиков представляет собой определенную сложность. Отчасти это связано со своеобразным положением бельгийской литературы: двуязычная Бельгия, лишь в 1830 году добившаяся политической независимости, в литературном развитии следовала за Францией и Германией, определявшими европейский литературный канон. Сам Де Костер неоднократно признавался в своей любви к немецкой литературе конца XVIII -начала XIX века: «Я люблю Гофмана, Шиллера и всю эту литературу задумчивую, нежную, полную сердца и страсти, которая так сильно заставляет мечтать; я люблю ее поэтов, которые умеют изобразить любовь так же хорошо, как я о ней мечтаю. ... Германия страдает, думает и мечтает, она художественна в глубине своего сердца, она влюблена во все прекрасное; безобразное заставляет ее страдать, плохое возмущает ее, хвастовство озлобляет ее. Я люблю немцев, но не за их форму, которой я не могу понять, потому что не знаю их языка21, но за ту глубину любви, мечтательности, нежности, которые во всем, что они делают» (цитата по: Мицкевич, 42).
Поэтика Де Костера отчасти близка поэтике немецкого романтизма. Об этом свидетельствует, например, интерес писателя к фольклору, проявившийся уже во «Фламандских легендах» и «Брабантских рассказах». Выбор народной книги как основы «Легенды» и трикстера как главного героя весьма показателен для характеристики взаимоотношений Де Костера и романтизма. Интерес к неоднозначной фигуре шута был также свойствен романтизму, преимущественно позднему: одним из примеров является Иоганн Крейслер в произведениях Э.Т.А. Гофмана с его эксцентричностью и необъяснимостью Несмотря на то, что сам Де Костер пишет о том, что был незнаком с творчеством немецких романтиков в оригинале, в это время уже существовали переводы их основных произведений на французский язык, которые могли дать ясное представление об особенностях формы романтического романа (Furst 1977:114-115). поступков и вместе с тем со знанием, превышающим объем знаний остальных персонажей (Юдин 1979: 63). Кроме того, в сфере стилистики Де Костер обращается к приемам, типичным для романтизма: сочетанию поэзии и прозы, многочисленным песенным вставкам, симплификации.
Помимо общих для творчества немецких романтиков и Де Костера черт, в «Легенде» обнаруживается сильное влияние жанра раннеромантического романа. Романтическая теория искусства не предполагает строгого разграничения между жанрами: «Поскольку предмет изображения в искусстве есть бесконечное, есть мировой синтез, то все жанры, в сущности, равны друг другу, все жанровые категории не что иное, как синонимы» (Федоров 1988: 48-49). Жанры, по мысли Ф.П. Федорова, «утрачивают жанровые границы, жанровый канон, впитывают в себя соседние жанры, на смену многочисленным жанрам приходит некий единый, воплощающий бесконечное жанр. Всё конструирует универсальное, мировое Всё» (Там же, 51). Как высшая форма поэзии рассматривается сказка, культивируются формы сборника и фрагмента. Романтический роман , модель которого была создана Людвигом Тиком (Там же, 68; Ладыгин 1981: 16), вследствие способности впитывать в себя элементы других жанров также становится отражает идею жанра немецких романтиков. В романтическом романе, подобном роману Тика, «идет "состязание" жанровых форм, ситуаций, явлений» (Грешных 1991: 77).
Жанр литературной легенды в XIX-XX веках
В современном литературоведении термин «легенда» употребляется почти исключительно применительно к фольклорному и религиозному жанрам. Тем не менее существуют произведения художественной литературы, заголовком или подзаголовком относимые автором к жанру легенды. Исследователи трактуют подобные названия как метафорические, продолжая рассматривать такие произведения в рамках традиций новеллы, рассказа или романа. В то же время термин, практически не нашедший места в литературных энциклопедиях и тем более в специальных работах, используется учеными при анализе конкретных литературных произведений. Так, считается, что литературная легенда, опираясь на агиографию, имеет специфическую проблематику, прежде всего религиозную. А.В. Кукаркин в предисловии к «Легендам» (1936) Стефана Цвейга определяет этот жанр как предание о каком-нибудь чудесном событии, главным образом из религиозной и морально-философской тематики, а в качестве образцов упоминает легенды Ф.М. Достоевского, Г. Флобера, А. Франса. «Легенды» Цвейга, по мнению исследователя, не соответствуют этому канону и выходят за жанровые границы легенды, поскольку их автор «воплощает в художественной обработке сугубо житейские воспоминания, сказы, исторические факты, их различные ... толкования» (Кукаркин, 5). Таким образом, Кукаркин имеет в виду некий канон литературной легенды, связанный прежде всего с ее содержанием, не реалистически-бытовым, а сказочно-фантастическим.
Однако говорить об установившейся жанровой традиции и каноне в связи с литературной легендой в ХІХ-ХХ веках фактически невозможно. Легенда как жанр литературы Нового времени практически не нашла отражения в исследованиях литературоведов. Тем не менее имеются все основания утверждать, что подобный жанр действительно существует. Литературная легенда опирается на фольклорную и религиозную легенду, заимствуя у них некоторые константные черты, но идет по собственному пути развития. Во многих отношениях место легенды в системе литературных жанров Нового времени аналогично месту литературной сказки, которая, выйдя из сказки прежде всего фольклорной, в XIX-XX веках облекается в совершенно разные формы: от сказочной повести и эпопеи до драматической сказки. Однако содержательные элементы, образная структура и позиция повествователя позволяют говорить об этих произведениях именно как о сказке, а не как о повести, рассказе, эпопее и т.д. В случае с легендой автор также может отойти от изначальной формы достаточно далеко, но сохранить те черты жанра, которые являются основополагающими при его определении. Так, И.П. Смирнов, говоря о текстах, в основе которых лежит раскрытие тайны, предполагает, что они «представляют собой особый литературный жанр, которому свойственны инвариантные средства моделирования мира» (Смирнов И.П., 33). В основе выделения жанра лежит именно содержательный принцип, влекущий за собой особенности композиционные. Исследователь считает, что «должны иметь место и другие жанры, когнитивные по своей природе, выдвигающие на передний план те или иные познавательные проблемы» (Там же, 34).
Повышенный интерес к фольклорной и религиозной легенде возник в эпоху романтизма наряду с интересом к сказке; уже тогда была предпринята попытка разграничить эти жанры. Сначала романтики использовали легенды в своих произведениях как художественный элемент, в качестве «рассказа в рассказе», и лишь затем легенды приобрели статус самостоятельного жанра. Эдит Файнстер утверждает, что романтики свели жанр легенды к повествованию в наивно-народном, благочестивом духе, в результате чего легенда за рамками религиозной и детской литературы существует лишь в форме пародии, получая ироническое осмысление (Feinster, 181). Легенда действительно нередко является стилизацией и часто пародируется, тем не менее стилизация не является обязательным, неотъемлемым признаком литературной легенды. Авторы легенд не только используют формальные, стилистические приемы, характерные для религиозных и фольклорных легенд, но находят в них содержательные моменты, мотивы, актуальные для Нового времени.
В XIX веке литературная легенда только рождается, и можно говорить не об утвердившемся каноне, а лишь о некоторых общих чертах, появляющихся в довольно разноплановых произведениях вследствие опоры на один и тот же источник - фольклорную или религиозную легенду - и касающихся как плана содержания, так и плана выражения. Для выявления специфики литературной легенды прежде всего необходимо описать особенности агиографической и фольклорной легенды. Исследователи определяют легенду как «первоначально термин средневековой католической письменности, впоследствии - жанр средневековой повествовательно-дидактической литературы (жизнеописания святых, затем - любые тексты религиозно-назидательного содержания)» (Зуева, 432). Жизнь святого становится основным, однако вовсе не обязательным объектом описания легенды. Поскольку легенда, или агиография, стремится повлиять на читателей или слушателей, она написана благочестивым, но простым языком; ее темой является чудо, чаще всего неканоническое, то есть не отраженное в священных текстах.
Фольклорная легенда, существуя параллельно с легендой религиозной, построена фактически по тем же законам и оперирует теми же понятиями. Она имеет ярко выраженное христианское начало, ее события - события Ветхого или Нового заветов, однако героями могут стать и обыкновенные люди (Пропп 2000: 38). К. Пфефферкорн утверждает, что легенда, в противоположность мифу, имеет дело с историей не богов, а людей, но стоящих выше, чем большинство смертных. Легенда рассказывает их историю и показывает, как они поднялись над обычными людьми, получив награду за необыкновенную преданность и верность какой-либо идее или делу. Имея определенную, чаще всего религиозную, установку, легенда агиографична и потому рассказывает о подвигах нечеловеческой выносливости и чудесах - силе национальных героев, святых и других почитаемых персонажей. Начиная свою историю с того времени, когда герой еще не достиг своего нового, высшего, чем у смертных, статуса, легенда, с одной стороны, должна воодушевить читателя и призвать его соперничать с героем и, с другой стороны, предполагает, что наша собственная жизнь искуплена необыкновенными подвигами и верностью ее героя (Pfefferkorn, 150). Иногда героями легенды становятся люди, соприкоснувшиеся со святыми, иногда грешники, исправившиеся под влиянием какого-то необычного, чудесного события, истины, открывшейся им.
Как в религиозной, так и в фольклорной легенде центральное место принадлежит чуду, не подтвержденному официальными источниками. Г.А. Левинтон утверждает, что в христианской мифологической системе «главным отличительным признаком легенды является не столько ее "историчность", сколько неканоничность» (Левинтон, 45). Эту неканоничность Левинтон объясняет местом легенды в культуре и иллюстрирует сопоставлением легенды с мифом и преданием. Генетически восходящая к мифу, но независимая от ритуала (Зуева, 433), легенда, по словам Левинтона, повествует о событиях, происходивших после завершения мифологического времени, уже во времени историческом, и занимает место среди жанров, лежащих между мифом и историческим описанием. Аксиологический статус христианских легенд ниже, чем статус канонических текстов, что делает легенду несоизмеримой с каноном и отличает ее от письменного жанра апокрифа, часто претендующего на большую истинность по сравнению с каноном. Однако между этими жанрами существует и сходство: необходимость для каждого из них заданного «прежде» канона. Включение легенд в рамки новой системы, например христианства, обеспечивается отнесением сюжетов легенд к христианским святым, с которыми отождествляются герои старых мифологических сюжетов; таким образом, события легенды оказываются более поздними и менее ценными, чем евангельские (Левинтон, 45).
Что касается разграничения легенды и предания, которые часто рассматриваются вместе, то «легенды связаны преимущественно с персонажами священной истории ... , предания же - с персонажами мирской истории, причем элемент чудесного в них не обязателен» (Там же, 45). В связи с этим возникают другие различия: во-первых, в природе художественной условности, во-вторых, в характере хронотопа, представленного в этих двух жанрах.
Содержание предания могут составлять реальные или вполне возможные факты и события, представляющие интерес не для одного или нескольких людей, а для той общественной среды, в которой оно бытует (Азбелев 1965: 12). В.П. Аникин так описывает происхождение предания: «Возникнув из рассказов очевидцев, предание при передаче из уст в уста удаляется от фактической первоосновы и обретает поэтическую интерпретацию жизненного материала. Предание сближается со сказкой и легендой. Однако вымысел в предании не схож со сказочной фантастикой и чужд домыслам религиозно-легендарных рассказов» (Аникин, 956-957). Из-за «историчности», фактической достоверности предания, часто находящей отражение в реальной действительности, отпадает необходимость в чудесном, столь характерном для легенды: «...Предание ... не содержит в своей основе чудесного, т.е. такого, принципиальную возможность чего нельзя допустить. ... Легенда ... -созданный устно эпический прозаический рассказ, имеющий установку на достоверность. Но в отличие от предания, основным содержанием легенды является нечто необыкновенное» (Азбелев 1965: 12-13). Тем не менее оба жанра объединяет отношение повествователя к описываемым событиям, в правдоподобности которых он не сомневается. Если время в предании в основном историческое, достоверное, то в легенде отнесенность к историческому прошлому отсутствует (Чистов, 90). «...События легенды протекают одновременно в прошлом, настоящем и будущем» (Зуева, 433). «В отличие от широкого "приурочения" легенд, действие преданий происходит только в историческом времени, не вторгаясь ни во время мифическое, ни в настоящее» (Левинтон, 333). Время действия легенды может обозначаться, но в широком смысле это время вообще, происходившее всегда и не завершающееся с окончанием повествования. По мысли Левинтона, «как бы стремясь занять функциональное место мифа, эти легенды непосредственно вторгаются не только в библейское время (время священной истории), но и в собственно мифологическое ... » (Там же, 46).