Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Гедонизм как теоритическая и историко-литературная проблема 16
1.1. Толкование понятия «гедонизм» и особенности гедонистических идей и представлений 16
1.2. Историко-культурный фон развития гедонистической доктрины 27
Выводы по главе I 62
Глава 2. Художественное наследие у. патера в контексте английского 64
2.1. Эстетический гедонизм У. Патера 64
2.2. Проблема гедонистической доктрины в историко-философском романе У. Патера «Марий Эпикуреец» 72
2.3. Гедонистические мотивы в сборнике рассказов У. Патера «Воображаемые портреты» 83
Выводы по главе II 97
Глава 3 Утверждение философии наслаждений в английской литературе второй половины XIX века 100
3.1. Новый гедонизм О. Уайльда 100
3.2. Гедонистические представления в творчестве О. Бердсли и Ч. Суинберна 125
Выводы по главе III 144
Заключение 146
Список литературы
- Историко-культурный фон развития гедонистической доктрины
- Проблема гедонистической доктрины в историко-философском романе У. Патера «Марий Эпикуреец»
- Гедонистические мотивы в сборнике рассказов У. Патера «Воображаемые портреты»
- Гедонистические представления в творчестве О. Бердсли и Ч. Суинберна
Историко-культурный фон развития гедонистической доктрины
При анализе развития гедонистической идеи, мы обращались к философскому аспекту, поскольку рассматривать идею гедонизма в отрыве от философии не представляется возможным, так как именно п од влиянием этой науки разрозненные представления об удовольствии слились в научную доктрину, ко-71 Там же С. 254. торая в свою очередь и нашла отражение в литературном творчестве. Можно сказать, что идеи гедонизма отражаются в литературе через призму философии.
Апелляция к идеям удовольствия, наслаждения, счастья устойчива в культуре. Первые проявления гедонизма связаны с жизнью Древнего Египта. Духом счастья и удовольствия, красотой и наполненностью было проникнуто существование египтян. Удовольствия играли настолько важную роль, что даже на стене гробницы крупного чиновника Птахотепа была высечена надпись: «Будь счастлив всю жизнь, не делай сверх того, что следует делать, не сокращай времени, отпущенного для радости, ибо страшным является трата времени, предназначенного для удовольствия. Не трать времени на работу, кроме необходимого минимума, которого требует сохранение хозяйства. Помни, что богатства можно достичь, если желаешь, но какая же польза от богатства , если желания уга с-ли?»72 И это не единственный пример проявления идеи наслаждения в эпоху фараонов.
Еще один яркий пример проявления идей гедонизма – это древнеегипетское произведение эпохи Среднего царства «Песня арфиста» (XXI в. до н. э.). В ней поднята тема бесполезности заботы о так называемом загробном мире. Автор рассуждает о том, что о существовании загробного мира никто точно не знает и потому нам не стоит беспокоиться о нем, когда жизнь в данный момент наполнена столькими удовольствиями: Не давай обессилеть сердцу, Следуй своим желаниям себе на благо, Совершай свои дела на земле По велению своего сердца, Пока к тебе не придет тот день оплакивания. Причитания никого не спасают от могилы. А потому празднуй прекрасный день И не изнуряй себя73. (Перевод А. А. Ахматовой) Элементы гедонизма можно найти и во взглядах философов Древней Индии, а именно представителей школы чарваки, которые связывали жизнь чело 29 века со страданиями и наслаждениями. По их мнению, людям свойственно стремление свести свои страдания к минимуму и получить максимум наслаждений: «Ни один разумный человек не откажется от зерна только потому, что оно в шелухе; не перестанет есть рыбу из-за того, что в ней кости; не прекратит сеять хлеб из-за боязни потравы его скотом; не перестанет приготовлять себе пищу из опасения, что нищий может попросить у него некоторую долю»74.
Существование индивида невозможно без тела и земной жизни, а следовательно, телесные наслаждения можно рассматривать как ед инственное благо. Человек в праве добиваться максимума наслаждений и минимума страданий. «Хорошая жизнь – это получение максимума удовольствий. Хороший поступок – тот, который приносит больше наслаждений, а плохой – тот, который причиняет больше страданий, чем наслаждений»75.
Наиболее полно идею о том, что жизнь должна быть полна удовольствий, изложил Ватсьяяна (ок. III-IV в. н. э) во второй главе «Кама Сутры». Ватсьяяна признает три основные цели человеческой жизни: дхарма (добродетель), артха (богатство) и кама (наслаждение). Эти цели необходимо всячески культивировать: «Так человек, следующий и артхе, и каме, и дхарме, без труда достигает и здесь, и в том мире бесконечного счастья. Просвещенные держатся такого поведения, при котором не возникает сомнений, «что случится впоследствии, которое не наносит ущерба артхе и приносит счастье».76 Кроме того, автор разграничивает удовольствия на чувственно-грубые и облагораживающие, которых насчитывается шестьдесят четыре вида (чатух-шаштилах). Одним из таких облагораживающих наслаждений является искусство.
Материалистическое мироощущение древних греков можно считать п о-следующим проявлением гедонистических идей. Культура Древней Греции представляла собой, по выражению Г. Лихта, «хвалебный гимн Гедоне или счастливому наслаждению жизнью»77. Греки знали толк в удовольствиях, постоянно придумывали новые наслаждения и имели разнообразные практики удо-74 Чаттерджи С. Введение в индийскую философию. М.: Издательство иностранной литературы, 1955. С. 67. 75 Там 30 вольствий. Эту идею поддерживает и другой современный исследователь, А. И. Иваненко: «Если исключить Спарту, то языческая культура Античности с ее афинскими «симпозиумами» и римскими требованиями «хлеба и зрелищ» вполне может быть обозначена как Культура Удовольствия» 78.
Дальнейшее развитие идея гедонизма получила в мифологическом культе Диониса и Аполлона. Этому способствовали празднества Амфистерий, которые привели к узакониванию «роскошных оргий»79. За счет всевозможных мыслимых и немыслимых чувственных наслаждений, экстаза и экзальтации у греков создавалось ощущение внутреннего единения с бож еством. По словам И. Бахофена, «дионисийская религия есть одновременно апофеоз афродизийско-го наслаждения и всеобщего братства» 80. Дионис – бог, олицетворяющий безумный кутеж , наивысшее наслаждение, упоение мигом сладострастия. Он знает средство от страданий. В «Вакханках» (405 г. до н. э.) Еврипида (480-406 г. до н. э.) Вещий Тиресий разъясняет его дар следующим образом:
Он влажную нам пищу изобрел – Тот винный сок, усладу всех скорбей. В нем он и сон нам даровал, забвенье Дневных забот, - иного же не найти Им исцеленья. Он вдобавок людям Сам бог, себя дозволил в возлиянье Другим богам преподносить – и этим Всех благ он стал источником для них81. (Перевод И. Анненского)
Дионис символизирует безумство, экстаз, наслаждение от ощущения полноты жизни. А чем вызвано это наслаждение – дело второстепенное. В алкогольном ли опьянении, в безумном ли танце, в любовных переживаниях или же в кратковременном забвении – везде присутствует дух Диониса, везде он одаривает человека удовольствием, «блаженство сверхчувственного бытия ставит в теснейшую связь с чувственным удовлетворением».
Проблема гедонистической доктрины в историко-философском романе У. Патера «Марий Эпикуреец»
Уолтер Патер умело составил портрет эпохи декаданса, когда еще слова «чудесно» и «восхитительно» не были столь популярны, века импрессионизма с вкраплениями Art Nouveau238, образами Бердслея, растворяющимися на фоне людей, чья жизнь превратилась в поток впечатлений и переживаний. Более того, именно Патер осмелился провозгласить высшей целью бытия фиксацию самых ярких, острых ощущений: «Великие страсти, может быть, дадут нам это мгновенное чувство жизни, экстаз и страдания любви, различные формы энтузиастической активности, незаинтересованной – или иной, естественно приходящей ко многим из нас. Только будьте уверены в том, что это именно страсть – что это она порождает для вас плоды флюидного, множественного сознания. Поэтическая страсть, стремление к прекрасному, любовь к искусству ради него самого многое имеет в себе от этой мудрости, поскольку искусство приходит к вам, откровенно не предлагая ничего более, кроме придания высочайшего качества моментам жизни в их мгновенности и просто ради них самих»239. Таков сенсуалистический, порой откровенно гедонистический взгляд на жизнь Уолтера Патера. Правда, автор не был бы самим собою, если бы ограничился только этим.
Его интересует душа, самое яркое ее выражение: постоянная смена и движение эмоций, их стремление к проявлению, всепоглощению и полному растворению. Лишь смерть уравнивает все, только на ее пороге наиболее остро ощущается тот момент здесь и сейчас, наслаждаться которым постоянно призывает нас Патер. Как было отмечено ранее, тема смерти становится лейтмотивом всего творчества автора. Патер использует данный мотив не как закономерное следствие, завершающее наше материальное существование, а как предчувствие, как вечное «memento». В течение всего существования человек подвержен сомнениям и иллюзиям. Смерть же помогает осознать всю тщетность каких-либо привязанностей, ограничений и стремлений, на пор оге неминуемого конца жизни жажда удовольствий обостряется, и человек готов наполнить себя тем самым «ярким, как самоцветный камень, пламенем»240, о котором нам постоянно твердит автор.
Эстетический гедонизм Патера стремится к новизне, к новым ощущениям, к беспредельному, абсолютному наслаждению, но не находит его в жизни, так как «удовольствия жизни предельны, и только смерть открывает путь в бесконечность. Бессмысленно постоянно «срывать день», не лучше ли его «сорвать» раз и навсегда, навечно» 241. Об этом и пишет автор в своем сборнике «Воображаемые портреты» (Imaginary Portraits, 1885-1887). Все герои этого произведения – люди обреченные. Все они , Ватто, молодой граф Розенмольд, Дионис Оксерский, Ван-Старк, трагически погибают. Мотивы безысходности, отчаяния и суицида объединяются вокруг идеи принятия смерти как единственного способа избавления от бренного существования. Если ранее в гедонизме смерть означала конец удовольствий, то в гедонизме Патера она приносит избавление от суеты земного мира и является началом вечного наслаждения.
Исследуя чувства и переживания, Патер использует различные образные средства, а результаты своих художественных поисков чуть позже он излагает в ясной, лаконичной форме. Трудно определить жанр сборника, возможно, и сам автор столкнулся с подобной проблемой, дав своему сборнику рассказов название, в котором подчеркнуто два противоположных качества: вымышленность и в то же время достоверность. Автор касается такой проблемы, как синтез жанров или поиск некого синтетического жанра242. Проза Патера порой весьма муз ы-кальна: «Его ясные, чистые, правильные фразы похожи на мелодию флейты»243. В «Воображаемых портретах» Патер пытается объединить прозу и музыку.
«Всякое искусство непрестанно стремится перейти в состояние чистой музы-ки»244. По мнению автора, музыка является «чистейшим типом или мерой законченного искусства»245. Как прекрасное само по себе, она может придать смысл и значение человеческой жизни, поскольку дарит человеку наслаждение и разнообразные сильные переживания.
Но для Патера было бы слишком просто создать произведения только ради самой формы. Хотя он и считает, что форма предшествует содержанию, стремится «сделаться объектом чистой восприимчивости» и «полностью пропитать собой материал»246. Что же еще присутствует, помимо формы в «Воображаемых портретах»?
«Мы все осуждены на смерть»247, – вот что напоминает нам Уолтер Патер. Рассуждения о быстролетности жизни и переживания по этому поводу типичны для героев сборника. Мрачные настроения усиливаются порой осознанием несовершенства действительности: «Ничто не будет длиться слишком долго, и п о-этому надо ловить случайность»248. Таков главный герой первого рассказа – Ан-туан Ватто.
Автор описывает его жизнь, начиная с юных лет в Валансьене, городке на границе Франции и Фландрии, потом работу в Париже и смерть в Ножан-на-Марн. Повествование ведется в форме дневника, но не самого Ватто, а его близкой знакомой из Валансьена. Это не каждодневное описание, автора интересуют только важные события, которые могут объяснить характер главного героя. Отрывки, в которых изложена жизнь художника, подобны неподвижным образам в сознании или памяти, далеким и безличным. Автор намеренно создает большие промежутки времени между событиями, подчеркивая тем самым жизненно важные события и опуская мелочи и пустяки.
Гедонистические мотивы в сборнике рассказов У. Патера «Воображаемые портреты»
«Рука, изящная и тонкая, как рука маркизы дю-Деффань на портрете Кар-монтелля, нервно поправила золотые кудри, спускавшиеся на плечи, словно мастерски завитый парик, а пальцы бродили с одной части безупречного туалета на другую» (42). Все, что ему нужно в этот момент, – это удовлетворить свое самолюбование, но, не получив «успокоительного отзыва зеркала» (44), он продолжает рассуждать и приходит к выводу, что богине в любом случае «будет приятно увидеть совершенство, увенчанное некоторым недостатком» (44). Если в начале произведения автор только намекает на нарцисстическую природу героя, то, описывая утренний туалет Тангейзера, Бердсли уже открыто называет шевалье Нарциссом: «Подобно Нарциссу Тангейзер остановился на мгновение, глядя на свое отражение в спокойной, душистой воде, потом, чуть-чуть встревожив зеркальную гладь ногой, изящно вошел в прохладный бассейн и грациозно оплыл его кругом два раза» (73-74). После купания герой игриво позирует перед зеркалом, наслаждаясь своим отражением: «Тангейзер встал, скинул роскошную ночную сорочку и стал изящно гримасничать перед длинным зеркалом и кокетничать с самим собой. То нагибался вперед, то ложился на пол, то вытягивался во весь рост, то стоял на одной ноге, давая другой висеть свободно…Потом он опять ложился на пол спиною к зеркалу и любовно оглядывал себя через плечо» (73).
Богиня тоже не лишена самолюбования. У туалетного столика, подобного алтарю Notre Dame des Victoires, о на, полуобнаженная, занята своей внешностью: «Куафер Косме возился с ее надушенными волосами и крошечными се 133 ребряными щипчиками, согретыми ласками пламени, мастерил прелестные з а-мысловатые локоны…» (46). Все эти долгие приготовления прерывает одна-единственная ее многозначительная фраза: «Я сегодня платья не надену» (50).
В этой атмосфере, «насыщенной тонким ядом любовных ласк»337, воображение одерживает победу над совестью и рассудком, а древний культ сладострастия оживает в совершенно новом очертании. «В теплице пор о-ка…демоническое сладострастие смешалось с демоническим весельем; древне-языческий миф облекся в формы манерной чопорности, «fin de sicle» символы неба и ада оделись в пестрые травести уличных маскарадов…»338. Таков ужин, который устраивает Венера, вакханалия, по своему размаху сравнимая с пиршеством Трималхиона у Петрония. «Простой голод вскоре уступил более изысканным чувствам истинного лакомки, а редкие вина, замороженные в ведрах со льдом, развязали языки и дали волю всякого рода поразительно декольтированным разговорам и неудержимому хохоту» (56). Далее автор лишь вскользь упоминает об остальных наслаждениях и признается, что «по причинам, крайне прискорбным, большая часть того, что говорилось и делалось за этим ужином, должно остаться неописанным и невоспроизведенным» (58-59). Однако вино и порошки, подсыпанные в бокалы, сделали свое дело: обнажается сущность жителей Холма, а представление, которое состоялось после ужина, превращается в безудержное буйство.
Впечатлительная и наивная природа жителей, «искушенная новыми радостями и наслаждением»339, становится по-дионисийски разрушительной. Сатиры сидели верхом на дамах и «играли страстно и небрежно, разрушая культурную плоть и одежды в клочья»340. Что же касается Венеры и Тангейзера, то они наслаждались друг другом. «Она часто преклоняла ему голову на плащ, страстно целуя его…Верхняя губа ее слегка вздулась и дрожала от возбуждения, раскрывая десны. Со своей стороны Тангейзер был не менее нежен. Он целовал ее всю и все, что на ней было надето…Он нежно ласкал ее веки кончиками пальцев, отводил кудри с ее лба и проделывал тысячи нежностей, настраивая ее тело» (59). Через дальнейшее описание любовной встречи, которой отведена целая глава, Бердсли создает гимн одному из видов наслаждения – эротическому.
Таким образом, автор делает своих героев свободными от каких-либо ограничений и запретов и предоставляет им возможность испытывать бесконечные наслаждения. Венера, как символ языческой чувственности, способная увлечь в мир порока , и ее кавалер Тангейзер, ищущий наслаждений, а также женщины, живущие на страницах его иллюстраций, пробуждают дионисийский дух. Они вновь, после Патера, воскрешают Золотой век и олицетворяют мечту гедониста о навечно потерянном рае.
Эстетическое удовольствие вперемежку с чувственными наслаждениями, свободными от религии, морали и других ценностей, находили все больший отклик в литературном творч естве Англии «конца века». «Новый гедонизм» з а-тронул поэзию, а именно мотивы декадентского гедонизма присущи творчеству английского поэта Ч. Суинберна (1837-909).
В то время для литературного круга Англии появление данного автора было событием неожиданным, даже шокирующим. До него, как отмечает Эдмунд Госс, английская поэзия была похожа на «красиво приглаженный парк, на аккуратно подстриженных лужайках которого паслись стада трепетных ланей, а с ветвей вековых деревьев доносились вполне пристойные песни дроздов…И вот в этот тихий парк, под гром барабанов и звон литавр, пытался ворваться теперь молодой Вакх, к бесконечному ужасу мирно пасущихся ланей.»341. В его творчестве раскрывались темы, запретные и опасные, осуждаемые церковью и государством.
Суинберн осуждал Викторианскую эпоху за ее чопорность, за то, что она сковала человека всевозможными нормами и ограничениями. Подобно Байрону и Шелли он ненавидел тиранию и насилие над личностью. Недовольный своим веком, идеал он видит в эпохе эллинизма, когда чувственное начало в человеке не было под запретом. Отсюда его увлечение идеями Эпикура и Лукреция, воспевавшими «наслаждение жизнью с чисто языческой вольностью»342. Следуя эпикурейской этике, поэт проповедует необходимость уклонения от страданий и стремление к наслаждению. Из гедонизма берет свое начало отвращение Суин-берна к христианству.
В своем труде «Существование Бога» (The Existence of God, 1979) он пишет «Теизм внес в жизнь человека такие элементы, как беспорядок, сомнения и разлад»343, а также печаль и страх, зло и жестокость. Автор хотел видеть человека раскрепощенным и свободным, именно поэтому он часто противопоставляет жестокого Бога жизнерадостным языческим божествам, природе и естественному началу в человеке, которое ассоциируется у него с чувственностью и наслаждением жизнью.
Гедонистические представления в творчестве О. Бердсли и Ч. Суинберна
Завершая проведенное исследование, необходимо отметить его основные результаты и обозначить пути дальнейшего изучения поставленной проблемы.
В н ачале исследования был обозначен ряд задач, выполнение которых определило основные выводы.
Для более полного представления о природе гедонизма, выявления его составляющих и характеристик, определения его места и роли в жизни человека мы обратились к историко-культурному и философско-этическому анализу этого феномена, рассмотрели его генезис и эволюцию. Было установлено, что чаще всего гедонизм выступал в качестве вспомогательного понятия в различных этических учениях , исключением является период декаданса . Этот исторический период обусловлен пристальным вниманием к гедонистическим идеям, можно даже говорить о том, что благодаря влиянию литературы феномен гедонизма становится самостоятельным учением.
На основании анализа философских учений и литературных текстов нами была предпринята попытка дать определение понятия гедонизм. Учитывая выявленные в первой главе различные аспекты феномена наслаждения, мы пришли к выводу о том, что гедонизм – это система взглядов и образ жизни, в основе которых лежит представление о том, что стремление к удовольствиям и отвращение к страданию являются основной целью человека, истинным смыслом любых действий.
Проанализировав многоплановую научную литературу, мы пришли к выводу, что стремление к удовольствиям является врожденным качеством человека. Люди еще в первобытные времена обнаруживали в своих душах стремление к гедонизму. Изначально гедонистические идеи проявлялись в религиозно-культовых представлениях, доказательством чего являются найденные учеными статуэтки, изображающие женское начало и сакрально-фаллические фигуры. Через подобные предметы, несущие в себе чувственно-эротические мотивы, и проявляется первобытный гедонизм. Далее с развитием человеческой культуры визуально определяемый пласт, выражающий бессознательное стремление к наслаждениям, дополняется осознанными формами проявления. Таковыми я в-ляются этические учения, касающиеся проблемы гедонизма, и литературные произведения о философии наслаждения. Если говорить об античности, то это гедонистическая философия Аристиппа, Сократа, Эпикура и литературные тексты Анакреонта, Горация, Овидия, Петрония, Аристофана. В эпоху средневековья античные гедонистические представления сменились христианскими учениями о блаженстве. Блаженство, или благодать, – это тоже наслаждение, но уже дарованное, то есть его обретение зависит от воли Бога: чтобы обрести блаженство, необходимо соблюдать божий закон. Лучше всего демонстрирует подобное преломление гедонистический идей через призму христианского учения «Потерянный Рай» Дж. Мильтона.
В эпоху Возрождения идеи гедонизма также остаются актуальными. Они получают новый импульс развития и становятся средством утверждения гуманистической ценности человека во всех его проявлениях; кроме того, являются своеобразным протестом против религиозно-догматического мировоззрения. Таким протестом можно считать философские воззрения Л. Валлы. Его гедонизм обосновывал ту же счастливую гармонию человека и окружающего ег о мира, которую изображает Боккаччо. Этот период можно назвать не только апологией удовольствия, но и последующей трансформацей гедонистических идей, которые проявились в литературе в виде мотива легких наслаждений, а также наслаждений эротических и чувственных. Подобными мотивами пронизаны страницы произведений Маркиза де Сада и Аббата Прево.
Следующий исторический э тап, который заслуживает пристального внимания, - это рубеж XIX – XX веков. В истории мировой культуры подобные пограничные временные отрезки всегда воспринимается как особый период. Что касается второй половины XIX века, то в этот временной промежуток происходит утверждение декадентских ценностей. Начинается эпоха fin de sicle, для которой характерны пессимизм, усталость от жизни, упадок и фривольность. Как емко заметил К. Н. Савельев, «человек конца XIX века отправляется в автономное плавание, без надежды, без веры, без указующего божественного перста, который не раз выступал в роли спасательного жилета»369. Естественно, что в такой кризисной обстановке, когда над человечеством нависла угроза, проявляется естественное чувство самосохранения в виде гедонистической морали. Гедонистические идеи нашли благодатную почву не только для проявления, но и для последующего развития. Декадентские умонастроения повлияли на само содержание понятия и привели к его трансформации. Возникает уникальное явление – декадентский гедонизм. Анализ литературы показал, что о сновоположниками данного феномена являются У. Патер и О. Уайльд. Мы считаем, что декадентский гедонизм можно разделить на два направления. Это эстетический гедонизм У. Патера и новый гедонизм О. Уайльда.
Взяв за основу красоту и искусство, гармонично добавив идею наслаждения, У. Патер создал эстетический гедонизм. Данная тема соотнесения чувства удовольствия и бесценной красоты проходит красной линией через все его творчество, начиная от ранних эссе, которые легли в основу «Заключения», культового кодекса гедониста, и заканчивая незавершенным романом «Гастон де Ла-тур». Для данного диссертационного исследования особую ценность представляли «Заключение», «Марий эпикуреец» и «Воображаемые портреты». «Заключение» – это своеобразный призыв провозгласить переживания действительно важной составляющей нашей жизни, поскольку именно переживания, которые человек испытывает здесь и сейчас во всей чувственной и мимолетной красоте, являются истинным наслаждением. За данную концепцию автор подвергся жестокой критике викторианского общества, однако основа была положена, и его эстетический гедонизм нашел отклик и развитие в умах декадентов. Два последующих произведения