Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-правовые основания для формирования особого порядка досудебного производства в отношении предпринимателей по уголовным делам о преступлениях, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности 21
1.1. Предпосылки и цели формирования специализированного вида производства – производства по уголовным делам в отношении предпринимателей за совершение хозяйственно-экономических преступлений 21
1.2. Критерии выделения досудебного производства в отношении предпринимателей по уголовным делам о преступлениях, связанных с осуществлением предпринимательской деятельности 51
Глава 2. Процессуальный режим производства на этапе выдвижения подозрения в отношении предпринимателей в совершении преступления в сфере хозяйственно-экономической деятельности 86
2.1 Порядок выдвижения подозрения в совершении хозяйственно-экономического преступления и гарантии предпринимателя как специального субъекта 86
2.2. Способы либерализации порядка применения к предпринимателям как специальным субъектам меры пресечения заключения под стражу 122
3.2. Меры пресечения, связанные с «мягкой изоляцией» и с менее строгими ограничениями для предпринимателей, как специальных субъектов 150
Глава 3. Особенности процессуального режима формирования обвинения и порядка окончания предварительного расследования преступлений, связанных с предпринимательской деятельностью 167
3.1. Процессуальный порядок производства отдельных следственных действий в целях формирования обвинения в совершении специальным субъектом преступления, связанного с его хозяйственно-экономической деятельностью на условиях предпринимательства 167
3.2. Особенности процессуального порядка выдвижения обвинения и окончания предварительного расследования преступлений, связанных с предпринимательской деятельностью 191
Заключение 231
Библиографический список 260
- Предпосылки и цели формирования специализированного вида производства – производства по уголовным делам в отношении предпринимателей за совершение хозяйственно-экономических преступлений
- Порядок выдвижения подозрения в совершении хозяйственно-экономического преступления и гарантии предпринимателя как специального субъекта
- Меры пресечения, связанные с «мягкой изоляцией» и с менее строгими ограничениями для предпринимателей, как специальных субъектов
- Особенности процессуального порядка выдвижения обвинения и окончания предварительного расследования преступлений, связанных с предпринимательской деятельностью
Предпосылки и цели формирования специализированного вида производства – производства по уголовным делам в отношении предпринимателей за совершение хозяйственно-экономических преступлений
За все время действия УПК РФ в него были внесены многочисленные изменения и дополнения и, кроме того, целым рядом решений Конституционного Суда РФ было скорректировано толкование многих нормативных положений. Случившиеся изменения и дополнения уголовно-процессуального законодательства затронули самые различные стороны уголовно-процессуальной деятельности, но общая их направленность вполне очевидна: они нацелены на обеспечение гарантий прав и законных интересов частных лиц, вовлекаемых в уголовное дело в качестве сторон уголовного процесса. В числе таковых изменений и дополнений в уголовно-процессуальное законодательство выделяется группа новелл, имеющих четкую ориентацию на усиление гарантий прав и законных интересов отдельной группы лиц - предпринимателей, привлекаемых к уголовной ответственности по обвинению в совершении экономических преступлений.
Если суммировать в целом нормативные положения УПК РФ, касающиеся интересов предпринимателей, вовлекаемых в уголовный процесс, то эти нормы на сегодняшний день действительно устанавливают: особый порядок возбуждения уголовного дела (ч. 3 ст. 20, ст. 23, ч. 2 ст. 140, ч. 7-8 ст. 144 УПК РФ), демонстрирующий в большей мере ограничение публичного порядка при решении вопроса о начале уголовного преследования; особый порядок прекращения уголовного преследования в связи с возмещением ущерба, причиненного отдельными видами преступлений, вменяемых обвиняемому (подозреваемому) из числа предпринимателей (ст. 28.1 УПК РФ); запрет применения меры пресечения в виде заключения под стражу к обвиняемым (подозреваемым) из числа предпринимателей в случае вменения им определенных преступлений (ч. 1.1 ст. 108 УПК РФ); новую меру пресечения в виде запрета определенных действий, ориентированной также на рассматриваемую категорию лиц, как альтернативу более строгим мерам пресечения (ст. 105.1 УПК РФ).
Кроме этого УПК РФ пополнился нормами, устанавливающими новые виды гарантий прав и законных интересов обвиняемых-предпринимателей, а именно, в части условий реализации таких мер пресечения, как заключение под стражу и домашнего ареста (ч. 3.1 ст. 46, ч. 9.1 ст. 47, ч. 13 ст. 107 УПК РФ), изъятия документов и предметов, включая электронные носители информации, и, соответственно, принятия решения о признании последних в качестве вещественного доказательства (ст. 81.1 УПК РФ). Думается, что внесенные изменения по применению ареста на имущество также были ориентированы на интересы предпринимателей (ст. ст. 115, 115.1 УПК РФ), хотя в самом тексте названных статей закона на это не указывается.
Вполне очевидно, что все эти новые нормативные положения, внесенные в УПК РФ, являли собой ответ на запросы предпринимательского сообщества в необходимости исключения избыточной репрессивности уголовного преследования предпринимателей, что предполагает изменение процессуальной регламентации порядка возбуждения уголовного дела, производства следственных действий, а также и других процессуальных действий, в том числе связанных с применением мер процессуального принуждения1.
Важно отметить, что приведенные новеллы, а также продолжающие поступать на обсуждение профессионального сообщества предложения по до-1 Приложение к Среднесрочной программе социально-экономического развития России до 2025 г. «Стратегия роста» (программа разработана в рамках поручения Президента Российской Федерации от 14 июля 2016 г. № Пр-1347) [Электронный ресурс]. URL: http://stolypi№sky.club/wp-co№te№t/uploads/2017/03/14.-UGOLOVKA-28.02.17-1.pdf (дата обращения: 09.09.2017). полнению уголовно-процессуального законодательства, например, о рассмотрении уголовных дела по названой категории лиц и вменяемых им преступлений, судом присяжных1, об условиях продления срока применения мер пресе-чения2 (они будут проанализированы в последующих главах настоящей работы), указывают на тенденцию дифференциации процессуальной формы – выделение в структуре уголовного судопроизводства обособленного вида процессуального правоприменительного производства, предназначенного исключительно для интересов представителей предпринимательского сообщества в связи с осуществлением в отношении них уголовного преследования по экономическим преступлениям, совершенным в сфере предпринимательской деятельности. Как следствие, в научной литературе стали высказываться суждения, что по накопленной совокупности изменений уголовно-процессуального законодательства просматривается формирование специального процессуального режима для «беловоротничковых» преступлений, то есть в зависимости от вида совершенного преступления, а также свойств субъекта преступления3. Иными словами, кристаллизируется осознание, что предприниматель – особый субъект, а «засадив надолго предпринимателя, мы выгоняем на улицу его рабо-чих…».4
В этой связи в исследованиях по избранной проблематике стали активно использоваться такие термины как, например, «уголовно-экономическая политика», «уголовно-правовые риски предпринимателей», «экономические цели реформирования российского уголовного и уголовно-процессуального права»1. Такого рода понятия используются для обоснования не только политики либерализации в отношении предпринимателей, привлекаемых к уголовной ответственности по обвинению в экономических преступлениях, совершенных в сфере предпринимательской деятельности, но и шире – формирования представления о том, что избыточная репрессивность, а также не исключаемое при ней необоснованное уголовное преследование представителей креативного, делового сообщества, является угрозой для национальной экономической безопасности.
Таким образом, по справедливому замечанию М.Б. Костровой, «в России интенсивно развивается «экономико-ориентированное» уголовное право и соответствующее ему, а в чем-то даже превосходящее, «экономико-ориентированное» уголовно-процессуальное право, основанные на «экономико-ориентированном» направлении уголовной политики»2.
Оценивая сложившееся состояние уголовно-процессуальной политики, О.В. Гладышева и В.А. Семенцов отмечают два важных положения: «1) уголовное судопроизводство рассматривается в качестве правового средства обеспечения национальной безопасности в целом, и ее экономического направления в частности; 2) использование ресурса уголовного судопроизводства для обеспечения экономической безопасности происходит путем создания преференций для лиц, являющихся предпринимателями и обвиняемых в совершении экономических преступлений, совершенных в сфере предпринимательской деятельности»3.
Результаты этой политики выразились, как уже отмечалось, в уже сделанных шагах законодателя по формированию «бархатного» процессуального режима при осуществлении производства по уголовным делам по экономическим преступлениям, совершенным в сфере предпринимательской деятельности.
Проанализировав эти шаги – процессуальные нормы, принятые уже к 2017 году в направлении либерализации порядка уголовного преследования по рассматриваемой категории лиц, П. Г. Сычёв делает вывод о том, что определилась тенденция «к формированию все более обособляющегося процессуального режима (с некоторыми допусками его, в общем, можно уже определить как "уголовно-процессуальное производство") по уголовным делам о преступлениях вышеуказанной направленности»,1 а введенные нормативные положения, хотя и представляя собой разрозненное и рассогласованное «лоскутное одеяло», являются материалом для дальнейшей дифференциации порядка судо-производства2.
Замечание П.Г. Сычёва о разрозненности и рассогласованности новелл, а также и об их эклектичности3, совпадает с мнением Л.В. Головко о том, что проводимая реформа не получила концептуального объяснения. Как отмечает Л.В. Головко, в мировой практике известны «два возможных направления уголовно-процессуальной и в более широком контексте уголовной политики в сфере экономики: 1) Crime Co№trol и 2) Doi№g Busi№ess»4.
Порядок выдвижения подозрения в совершении хозяйственно-экономического преступления и гарантии предпринимателя как специального субъекта
Уголовно-процессуальные гарантии интересов предпринимателей, в отношении которых осуществляется уголовное преследование по обвинению в совершении преступления, связанного с их предпринимательской деятельностью, безусловно, должны проявлять не только специализацию предлагаемого для выделения особого порядка досудебного производства, но и быть оптимально согласованными с публичными интересами в противодействии таким преступлениям. Очевидно, нормативные положения, устанавливающие такие гарантии для предпринимателей, ценны не только сами по себе, то есть в смысле уважения и признания интересов предпринимателей в минимизации вредных последствий для их личности и бизнеса. Они значимы и для субъектов, осуществляющих уголовное преследование, поскольку могут ограждать последних от правоприменительных ошибок, не говоря уже о возможных злоупотреблениях.
В этой связи требуют анализа уже внесенные в УПК РФ изменения и дополнения, касающиеся порядка выдвижения подозрения по уголовным делам о «предпринимательских» преступлениях.
Подозрение всегда имеет адресную направленность, что предполагает указание лица, обретающего статуса подозреваемого, а также основания, формирующие существо подозрения. Как известно, согласно положениям ч. 1 ст. 46 УПК РФ, подозреваемый – лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело; лицо, которое задержано в соответствии со ст. ст. 91-92 УПК РФ; лицо, к которому применена мера пресечения до предъявления обвинения; лицо, которое уведомлено о подозрении в совершении преступления в порядке, установленном ст. 223.1 УПК РФ.
В любом из этих случаев подозрение формируется по результатам собирания сведений, указывающих на причастность лица к исследуемому криминальному событию. Но именно получение таких сведений должно сопровождаться уголовно-процессуальными гарантиями предпринимателя (как специального субъекта), реализация которых максимально исключала бы правоприменительную ошибку в виде незаконного и необоснованного выдвижения подозрения и начала уголовного преследования, что равно в интересах и должностного обвинения, и стороны защиты. О том, что доследственная проверка, завершаемая принятием решения о возбуждении уголовного дела, может пониматься как начало уголовного преследования (в нашем случае – выдвижением подозрения) справедливо пишет А.Г. Калугин. В частности, им отмечается, что «фактическая деятельность, направленная на установление причастности конкретного лица к совершению преступления и на изобличение в нем, в том числе и содержащая элементы государственного принуждения, зачастую начинается задолго до появления у этого лица какого-либо процессуального статуса, в частности, и до возбуждения уголовного дела»1.
Данный подход нами разделяется. В самом деле, основания для возбуждения уголовного дела не выявляются сами по себе. Они – результат доказательственной деятельности, реализуемой в ходе доследственной проверки, и, соответственно, определяют существо подозрения. Если это было бы не так, то не было бы причин для нормативного закрепления положения о том, что лицо, в отношении которого возбуждено уголовное дело, – подозреваемый. Именно поэтому в 2013 г.2 ст. 144 УПК РФ пополнилась частью 1.1, устанавливающей гарантии прав и законных интересов лиц, участвующих в проверке сообщения 0 преступлении, поскольку производимые процессуальные действия и принимаемые процессуальные решения могут затрагивать их интересы.
Понятно, что положения ч. 1.1 ст. 144 УПК РФ в части установления права вовлекаемого в процессуальную деятельность лица не свидетельствовать против самого себя, своего супруга (своей супруги) и других близких родственников, пользоваться услугами адвоката, приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, начальника подразделения дознания, начальника органа дознания, органа дознания, следователя, руководителя следственного органа в порядке, а также требовать обеспечения безопасности (ч. 9 ст. 166 УПК РФ), распространяются на все категории лиц, включая и предпринимателей, в отношении действий которых проводится доследственная проверка.
В то же время, законодатель адресно, то есть исключительно для предпринимателей, как специальных субъектов уголовного процесса по рассматриваемой категории уголовных дел, пошел по пути расширения их гарантий, что называется, на «подступах» к этапу процессуальной деятельности, охватываемой стадией возбуждения уголовного дела. Речь идет о порядке инициации уголовного преследования, то есть об установлении специальных поводов для возбуждения уголовного дела в отношении предпринимателей по отдельным видам преступлений.
Один из таких поводов предусматривался положениями ч. 1.1, которые были введены в ст. 140 УПК РФ Федеральным законом от 6 декабря 2011 г. № 407-ФЗ «О внесении изменений в статьи 140 и 241 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации». Он получил в научной литературе определение специального или «налогового» повода1, как указывающего на то, что вопрос о возбуждении уголовного дела по налоговым преступлениям мог решаться следователем лишь при наличии материалов, которые направлялись налоговым органом. Иначе говоря, реализация публично-правовой обязанности органов предварительного следствия принимать меры по уголовному преследованию лиц, заподозренных в совершении преступления (ст. 21 УПК РФ), зависела от воли другого агента государственной власти – налогового органа, который, между тем, никогда в уголовно-процессуальном законе не определялся как субъект уголовного процесса, и тем более как субъект со стороны обвинения. Таким образом, установление в законе «налогового» повода должно было сдерживать служебную активность правоохранителей, не всегда связанную, как настаивают представители бизнес-сообщества, с необходимостью противодействия реальным налоговым преступлениям. Впрочем, не секрет, что и сами предприниматели выступали инициаторами возбуждения уголовного дела в отношении свои конкурентов, рассматривая уголовный процесс как один из инструментов ведения бизнеса, повышения доходности своих предприятий за счет выведения таким способом конкурентов из строя1. Можно согласиться, что введение «налогового повода» диктовалось указанной неблаговидной практикой.
Несмотря на то, что впоследствии часть 1.1 ст.140 УПК РФ утратила си-лу2, сам юридико-технический прием введения такого рода гарантий для предпринимателей означал, как представляется, прямое закрепление презумпции недобросовестности должностных лиц, ведущих досудебное производство. Данным приемом признавалась большая надежность выводов налогового органа о наличии в действиях того или иного предпринимателя признаков налоговых преступлений. В результате, активность органов предварительного расследования сдерживались позицией налогового органа, от которого зависело инициировать или нет уголовное преследование лица по таким преступлениям. Следователь же, как властный субъект уголовного процесса, должен был идти в своих действиях и решениях "в фарватере" деятельности административного (налогового) органа, а не наоборот1.
Как следствие, за время действия указанного порядка возбуждения уголовного дела, количество выявленных налоговых преступлений заметно снизилось. Так, в 2010 году было выявлено 14 449 таких преступлений, а в 2011 году – всего 6 687 преступлений; в 2012 году этот показатель также стал меньше, составив 5 818 преступления. Лишь в последующие годы был обнаружен определенный рост этих преступлений: в 2013 году было зарегистрировано 6 893 преступлений, а в 2014 году – 6 2102. Вместе с тем, показатель по объему направляемых в суд уголовных дел данной категории можно охарактеризовать, как стабильно низкий: около 10 % от общего количества зарегистрированных сообщений по данному виду преступлений. По оставшимся 90% сообщений уголовные дела либо не возбуждаются, либо возбуждаются, но прекращаются в стадии предварительного расследования3. Показательно и то, что за период январь – декабрь 2018 г4. также произошло снижение регистрируемых налоговых преступлений по сравнению с аналогичным периодом (в 2017 г.) на 11,8%, то есть их количество составило 7 630 против 8 654 (в 2017 г.)5.
Меры пресечения, связанные с «мягкой изоляцией» и с менее строгими ограничениями для предпринимателей, как специальных субъектов
Как известно, помимо заключения под стражу, закон предусматривает и менее строгие в сравнении с ним меры пресечения (ст. 98 УПК РФ). Понятно, что в отношении подозреваемых (обвиняемых) из числа специальных субъектов, как правило, избираются домашний арест, запрет определенных действий, залог и личное поручительство, подписка о невыезде.
Запрет избрания заключения под стражу для предпринимателей актуализирует такую меру пресечения как домашний арест, предусмотренный ст. 107 УПК РФ. Его применение позволило сокращать избрание заключения под стражу. На начало 2018 г. количество обвиняемых по экономическим преступлениям, находящихся под стражей, составляло 6000 человек, а взятых под домашний арест – 5 000, что в любом случае не может быть оценено как позитивный фактор, поскольку «люди на время следствия выпадают из делового оборота вне зависимости от того, чем закончится дело»1.
В научной литературе домашний арест определяется как «физически-принудительная» мера пресечения, реально ограничивающая физическую свободу и личную неприкосновенность лица, что неизбежно сказывается на его жизнедеятельности в силу связанных с ней ограничений и запретов. Тем не менее, по характеру и объему ограничений домашний арест является разновидностью «мягкой» изоляции, позволяющей максимально удовлетворить есте 1 ственные права личности .
Средства такой «мягкой» изоляции заключаются в запретах, предусматриваемых в ч. 7 ст. 107 УПК РФ со ссылкой на п. п. 3-5 ст. 105.1 УПК РФ, в которых они предстают в рамках самостоятельной меры пресечения - запрет определенных действий. Применительно к домашнему аресту в их число входят запреты: на общение с определенными лицами; отправку и получение почтово-телеграфных отправлений; использование средств связи и информационно-телекоммуникационной сети «Интернет».
Впрочем, по нормам ст. 107 УПК РФ данный перечень не является обязательным для применения в полном комплекте в каждом конкретном случае: отдельные виды запретов могут быть востребованы с учетом данных о личности подозреваемого или обвиняемого и фактических обстоятельств преступления. Такая гибкость в применении данной меры пресечения делает домашний арест особенно уместным при производстве по уголовному делу в отношении предпринимателей в связи с вменяемым им преступлением. Собственно, в этих целях положения ст. 107 УПК РФ неоднократно дополнялись со времени принятия УПК РФ 2001 года. Последнее законодательное уточнение оснований и порядка избрания этой меры пресечения, видов устанавливаемых запретов в рамках домашнего ареста состоялось Федеральным законом от 18.04.2018 72-ФЗ , спустя меньше месяца после вынесения Конституционным Судом РФ ранее упомянутого постановления, посвященного нормативной регламентации оснований применения домашнего ареста, в том числе необходимости учета соразмерности этой меры пресечения, включая полный или выборочный порядок избираемых запретов, «целям ее применения, а значит, по общему правилу, должно соотноситься с возможностью назначения лицу уголовного наказания в виде лишения свободы»1.
Однако, судебная практика показывает, что в постановлении об избрании этой меры пресечения указываются, как правило, все запреты п. п. 3-5 ст. 105.1 УПК РФ. Например, к И., подозреваемой в преступлении «предпринимательского списка», а именно предусмотренного п. «а» ч. 3 ст. 171.2 УК РФ, в рамках домашнего ареста были применены все запреты, хотя и с традиционными пояснениями о возможности покидать жилое помещение для получения медицинской помощи и временного периода для прогулки2.
В этой связи сторона защиты нередко обжалует такие решения в части спорных ситуаций, касающихся пределов этих запретов, например, в плане невозможности отправки и получения почтово-телеграфных отправлений, так как не исключены случаи в потребности получения подозреваемым (обвиняемым) денежных переводов и посылок, поскольку лицо не продолжает трудовую деятельность (если говорить о менеджерах – работниках организации, в том числе относящихся к иным лицам, совершившим хозяйственно-экономическое преступление в соучастии с «титульными» предпринимателями).
Вполне очевидно, что применение домашнего ареста не перекрывает предпринимателю полностью возможность реализовывать свои хозяйственно-экономические функции в тех направлениях деятельности, которые объективно не связаны с обстоятельствами преступления, в связи с которым эта мера применена.
Это вытекает из смысла положений ч. 13 ст. 107 УПК РФ, предусматривающей возможность встречи подозреваемого или обвиняемого, находящихся под домашним арестом в условиях полной изоляции от общества, с защитником, законным представителем, а также с нотариусом в целях удостоверения доверенности на право представления интересов подозреваемого или обвиняемого в сфере предпринимательской деятельности.
В этой связи логичным видится разъяснение Пленума Верховного Суда РФ о том, что в решении об избрании в качестве меры пресечения домашнего ареста суд должен указать вид и пределы налагаемых на лицо ограничений и (или) запретов1. Например, разрешить исполнить договорные обязательства в тех случаях, когда эти сделки не имеют отношения к расследуемому преступлению. Вместе с тем, суд по ходатайству органа расследования может мотивированно ограничить этому лицу осуществление тех или иных действий, связанных с его предпринимательской деятельностью.
Оптимальность домашнего ареста обусловлена тем, что предприниматель не полностью утрачивает возможность заниматься организацией работы предприятия с целью ведения законного бизнеса, что позволяет ему продолжать уплачивать налоги и сборы, своевременно выдавать заработную плату своим работникам. Таким образом, домашний арест, оставаясь мерой пресечения, жестко не ограничивает свободу предпринимательства, результаты которой общественно полезны.
Конечно, такое послабление должно иметь место с учетом мнения сторон и контролирующего органа в лице представителя органов ФСИН России. Для продолжения деловой активности подозреваемого или обвиняемого важна возможность использования средств связи и информационно телекоммуникационной сети «Интернет». Очевидно, что их использование должно быть строго ограничено по времени. Полагаем, что 2 часа (1/4 восьмичасового рабочего дня) была бы достаточной. Контроль такого использования вполне осуществим. Так, «интернет-активность» предпринимателя, находящегося под домашним арестом, в социальных сетях определяется без каких-либо проблем, поскольку автоматически фиксируется вход обвиняемого (подозреваемого), и это возможно выяснить при просмотре такого сайта. Тогда обязательным является указание на технические устройства, обеспечивающие работу в интернете, и уведомление провайдера об имеющихся ограничениях в работе данного пользователя. Тем не менее, порядок ограничения в использовании средств связи и информационно-телекоммуникационной сети «Интернет» должен получить конкретизацию в уголовно-процессуальном законе, в противном случае цели либерализации в части снижения уровня репрессивности уголовного преследования и, следовательно, минимизации уголовно-правовых рисков для бизнеса, не будут достигнуты.
В этой связи уголовно-процессуальное регулирование рассматриваемого вида производства должно включать положение о том, что: в зависимости от фактических обстоятельств преступления и данных о личности подозреваемого и обвиняемого, находящегося под домашним арестом, ему может быть разрешено исполнение имеющихся договорных обязательств в тех случаях, когда они не связаны с обстоятельствами расследуемого преступления. В указанных целях для подозреваемого и обвиняемого предоставляется временной период – не свыше двух часов в день – для использования средств связи и информационно-телекоммуникационной сети «Интернет»1.
Понятно, что при обнаружении несоблюдения ограничений, домашний арест может быть изменен на заключение под стражу. В любом случае «домашний арест стал одним из воплощений новой уголовно-процессуальной политики, то есть системы уголовно-процессуальных средств, создаваемых и используемых государством для достижения наиболее актуальных для него в данное время целей в противодействии преступности»1.
Особенности процессуального порядка выдвижения обвинения и окончания предварительного расследования преступлений, связанных с предпринимательской деятельностью
В предыдущем изложении мы исходили из тезиса о том, что досудебное производство по уголовным делам о преступлениях, совершенных в связи с хозяйственно-экономической деятельностью, осуществляемой в организационно-правовых формах предпринимательства, как вид процессуального производства, характеризуется предметно-субъектной специализацией. Предметная специализация обусловливается характером преступления, а субъектная специализация – спецификой субъекта преступления в силу наличия у него определенных свойств и интересов, обусловленных функциями по осуществлению предпринимательской деятельности и её управлением. Выражение этой специализации – закрепление в законе повышенного уровня уголовно-процессуальных гарантий для предпринимателей-обвиняемых, а также уточнение регламентации полномочий субъектов, ведущих досудебное производство, выполнение которых минимизировало бы совершение правоприменительных ошибок, а также максимально исключало бы возможность злоупотреблений.
Общая направленность уголовно-процессуальной политики по формированию адекватных и справедливых условий производства по уголовным делам рассматриваемой категории преступлений требует, как представляется, совершенствования порядка процессуальной деятельности на таком ключевом этапе как выдвижение первоначального обвинения, то есть привлечения лица в качестве обвиняемого и предъявление ему обвинения. Однако, этот этап не является одномоментным. Он складывается из последовательных действий: по составлению и вынесению постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого, где, собственно, и отражается существо вменяемого обвинения, его юридическая формулировка и квалификация преступления; по предъявлению обвинения лицу в условиях обеспечения последнему права на защиту; допроса обвиняемого. Указанный порядок – процессуальная форма официального выдвижения первоначального обвинения с предварительным применением диспозиции уголовно-правовой нормы, содержащей описание тех или иных общественно опасных действий или бездействий, признаваемых преступлением1.
Надо сказать, что в научной литературе данному этапу уделено достаточное внимание с подчеркиванием того, что с момента вынесения постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого появляется центральная фигура уголовного процесса – обвиняемый, что одновременно означает, что все последующее производство по уголовному делу должно ответить на основной вопрос уголовного судопроизводства о виновности такового лица в инкриминируемом преступлении1. В этой связи остановим внимание на особенностях и, соответственно, сложностях определения существа обвинения (обвинительного тезиса) в постановлении о привлечении лица в качестве обвиняемого.
Прежде отметим, что особенности предмета процессуального производства (вида преступления) отражают обстоятельства предмета доказывания, поскольку последний коррелирует с конструктивными признаками состава преступления, совершенного в связи с хозяйственно-экономической деятельностью, осуществляемой в организационно-правовых формах предпринимательства. В науке уголовно-процессуального права специфичность предмета процессуального производства (вида преступления), а также субъекта, которому вменяется таковое преступление, не отрицаются, а напротив – подчеркиваются2.
Соответственно, специфика производства выражается в том, что «значительная часть норм, регламентирующих уголовную ответственность предпри нимателей, имеет бланкетный характер»1. А это, по словам Н.А. Колоколова, означает, что следователь или дознаватель, привыкший «к расследованию примитивных краж, грабежей и разбоев, вынужден окунуться в дебри гражданского, административного и других отраслей права»2 и, не разобравшись в «лабиринтах чуждых им правоотношений…, спешит применить потенциал уголовного права»3; «органы предварительного расследования в силу различных причин нередко принимают за преступления (главным образом, мошенничества) заурядные сделки гражданско-правового характера»4.
По этой причине, как справедливо отмечается в научной литературе, ошибки «допускаются при квалификации по так называемым бланкетным нормам (преступления в сфере экономической деятельности, должностные, экологические и др.). Так, при описании незаконных действий должностных лиц излишне излагают статьи Конституции Российской Федерации, законов о полиции, о системе государственной службы в Российской Федерации, о государственной гражданской службе, о муниципальной службе в Российской Федерации. При этом не делаются ссылки на то, в чем именно проявились нарушения законов»5. Если говорить о налоговых преступлениях, то нередко не принимаются во внимание важность установления признаков объективной стороны, например, времени события преступления в плане определения налогового периода, в течение которого должно быть установлено уклонение от уплаты налогов и страховых взносов, дата представления в налоговую инспекцию налоговой декларации, из которой вытекает спорная сумма налога, и, кроме этого, делаются выводы о наличии умысла, тогда как на самом деле могли иметь место другие обстоятельства, например, ошибки, неопытность и невнимательность главного бухгалтера1. Что касается мошенничества, то «единственным фактором, который отделяет неисполнение договора от мошеннических действий, является умысел на совершение преступления. В случае если предприниматель заключил договор, чтобы его не исполнить и похитить деньги, – это преступление, но если он после заключения договора исполнял его несколько лет, а потом (например, из-за кризиса) не смог выполнить обязательства – это предмет для разбирательства в рамках арбитражных судов»2. В предпринимательском сообществе давно сетуют на то, что составы этого преступления (а они указаны в ч. 1.1 ст. 108 УПК РФ) не исключают объективного вменения, поскольку усилия субъектов, ведущих досудебное производство, не всегда направлены на установление умысла обвиняемого. Так, руководитель Экспертно-правового центра Уполномоченного при Президенте РФ по защите прав предпринимателей Алексей Рябов говорит о том, что поступающие в аппарат бизнес-омбудсмена жалобы показывают, что на практике «умысел на хищение доказывается не всегда, хотя именно его наличие позволяет отделить мошенничество от гражданского правонарушения, которое совершается по вине стороны обязательства. Например, когда предприниматель в отсутствие у него необходимого объема денежных средств вынужден выбирать, с кем рассчитаться: с бюджетом, с работниками или с контрагентами, речь не идет об уголовном преступлении»3. В этой связи обоснованы рекомендации о том, что «во всех случаях, когда преступление совершалось посредством сделки, банковской операции или с использованием иных установленных законом форм и средств регулирования имущественных отношений в обществе, умысел подлежит обязательному исследованию в ходе проверки информации о преступле-нии»1.
Безусловно, мы не ставим цель давать уголовно-правовую характеристику видам хозяйственно-экономических преступлений. Изложенным же полагаем подчеркнуть их специфичность, которая «накладывается» на процессуальный режим производства по уголовным делам по таким преступлениям.