Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Уголовно-правовая юрисдикция: классический и неклассический подходы 15
1. Основные подходы к пониманию уголовно-правовой юрисдикции в российской науке: история и современность 15
2. Базовые положения неклассического подхода к пониманию теории уголовно-правовой юрисдикции 39
ГЛАВА 2. Уголовно-правовая юрисдикция в пределах собственной территории государства 110
1. Соотношение объема территориального правоотношения с иными объемами юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона
2. Особенности законодательной регламентации объема территориального правоотношения 130
ГЛАВА 3. Уголовно-правовая юрисдикция за пределами собственной территории государства 154
1. Экстратерриториальная юрисдикция в статьях Общей части уголовного закона 154
2. Экстратерриториальная юрисдикция в статьях Особенной части уголовного закона 202
Заключение 220
Список литературы 230
- Базовые положения неклассического подхода к пониманию теории уголовно-правовой юрисдикции
- Соотношение объема территориального правоотношения с иными объемами юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона
- Особенности законодательной регламентации объема территориального правоотношения
- Экстратерриториальная юрисдикция в статьях Особенной части уголовного закона
Введение к работе
Актуальность исследования. Развитие международных отношений с необходимостью предполагает совершенствование сотрудничества государств в сфере борьбы с преступлениями, затрагивающими интересы нескольких стран. К сожалению, современное правовое регулирование, а равно его судебная и доктринальная интерпретации не позволяют говорить о перспективах такого совершенствования в части создания единой, внутренне непротиворечивой и беспробельной системы юрисдикционного регулирования уголовно-правовых отношений на межгосударственном уровне.
Одновременно с этим советская юрисдикционная доктрина, получив признание в современной российской науке и науке постсоветских стран, развивалась изолированно от зарубежных теорий. На сегодняшний день, российская теория действия уголовного закона в пространстве в мировом правовом дискурсе практически не представлена. Ее замкнутость и консервативность привела к быстрому исчерпанию собственного практического потенциала. Если еще несколько десятков лет назад можно было уверенно говорить о практической реализации юрисдикционных положений российского уголовного закона, то в последние годы препятствий этому накапливается все больше. Ярко прослеживается непонимание как судебными инстанциями (даже высшего уровня), так и законодателем сущности и содержания правил действия уголовного закона в пространстве; исследования, приводящиеся на научном уровне, в основном лишь повторяют и углубляют уже множество раз высказанные тезисы; учебная литература и комментарии законодательства в лучшем случае перефразируют содержание ст. 11 и 12 УК РФ, а иногда и дословно воспроизводят их.
Однако в условиях быстроразвивающихся интеграционных процессов
существование в уголовном праве искусственной, фактически исчерпавшей
себя доктрины, не способной удовлетворить потребности как внутреннего,
так и межгосударственного правоприменения, недопустимо. Правовая наука
в этом отношении подошла к рубежу, за которым многовековая юрисдикци-онная теория превратится в фикцию, существующую только на страницах исторической литературы.
Между тем, потребности практики в доктринальном обосновании актуальных проблем действия уголовного закона в пространстве не исчезли, а, напротив, актуализировались. Сегодня с юрисдикционными проблемами сталкиваются правоприменители всех уровней, от мировых судей до судей международных трибуналов. Вопросы разграничения уголовно-правовых юрисдикций разных государств все чаще поднимаются на законодательном уровне, в международных договорах и рекомендациях; резонансные уголовные дела, вовлекающие в себя политические силы разных государств, появляются одно за другим со всё меньшим перерывом.
Сказанное демонстрирует необходимость реформирования текущей доктрины о действии уголовного закона в пространстве в пользу согласования классической советской теории с зарубежными юрисдикционными концепциями, а также подходами, принятыми в международном праве. Теоретическая проработка данного вопроса, на наш взгляд, позволит устранить недостатки современного истолкования теории действия уголовного закона в пространстве в России и выведет её на новый уровень. Настоящая работа предпринимает попытку обоснования международно-ориентированной теории действия уголовного закона в пространстве, хотя и основанной преимущественно на национальном праве, однако построенной с позиции уважения интересов всех претендующих на урегулирование спорного правоотношения государств.
Состояние научной разработанности темы исследования. Вопросы
действия уголовного закона в пространстве в российской науке начиная с
XIX в. предметно рассматривалось следующими учеными: М.И. Блум,
А.И. Бойцов, Б.В. Волженкин, О. Горегляд, В.В. Есипов, Ю.А. Зюбанов,
А.И. Ильина, Л.В. Иногамова-Хегай, А.Р. Каюмова, А.Ф. Кистяковский,
Ю.В. Ключников, А.Г. Князев, И.Б. Колчевский, П.И. Люблинский,
А.М. Медведев, М.Г. Мельников, Ю.Е. Пудовочкин, М.Г. Решняк, Н.С. Таганцев, С.Я. Улицкий, Р.Р. Хаснутдинов и др. Перечисленные исследователи подготовили прочный фундамент для рассмотрения различных аспектов действия уголовного закона в пространстве, однако в настоящее время назрела необходимость пересмотра концептуальных положений, из которых они исходили.
В зарубежной науке данной проблеме свои исследования посвятили, в
частности: Абдусолем Алотман, Александро Шертман, Чарльз Дойль,
Кристофер Л. Блексли, Колин Ворбрик, Кейт Броксон-Моррис,
К.Р. Фенисберг, П.Р. Кнотт, Майкл Херст, С. Рингаерт, М. Сохараджан и др. Эти авторы предметно рассмотрели основные аспекты теории уголовно-правовой юрисдикции, однако их исследования не затрагивают специфику уголовного закона России и не отражают достижения отечественной юрис-дикционной доктрины.
Отдельные аспекты исследуемой нами проблемы были освещены в ра
ботах следующих авторов. В русскоязычной литературе: Г.И. Богуша,
В.А. Вдовина, А.Г. Волеводза, В.Н. Додонова, Г.А. Есакова,
А.Э. Жалинского, А.Г. Кибальника, А.С. Конюховой, А.А. Макасеевой,
С.А. Маркунцова, З.А. Незнамовой, В.Н. Русиновой, Н.А. Сафарова,
А.А. Тилле, В.Ф. Щепелькова и др. В зарубежной литературе: Д. Аканде, Энтони Дж. Коланджело, Бритта Лина Кригс, М. Бассоуни Чериф, Роджер О’Кифф, Эдвард М. Вайс, Дж. Конвей, Даниэль Айленд Пайпер, Б. Грейфрах, Йен Камерон, Ф.А. Манн, Регула Эчле, Волтер Ф. Браун, Вольфганг Шумберг, Харве Филипп и др. Их труды проливают свет на отдельные составляющие доктрины уголовно-правовой юрисдикции, на ее наиболее проблемные моменты; однако они не опосредуют единой научной концепции, в связи с чем в контексте настоящего исследования имеют вспомогательное значение.
Цель исследования. На основе изучения отечественной и зарубежной
доктрины, законодательства и практики его применения, а также междуна-5
родных договоров в их истолковании компетентными органами обосновать и описать практически и теоретически значимый межгосударственный (интернациональный) подход к рассмотрению теории уголовно-правовой юрисдикции.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
-
проследить генезис основных подходов к рассмотрению учения об уголовно-правовой юрисдикции; выявить их достоинства и недостатки, на основании чего установить исторический фундамент для дальнейшего реформирования теории действия уголовного закона в пространстве;
-
определить унифицированное значение базовых категорий, составляющих межгосударственный подход к рассмотрению уголовно-правовой юрисдикции: уголовная и уголовно-правовая юрисдикция; межгосударственные юридические коллизии в уголовном праве; юрисдикционные коллизионные нормы уголовного закона;
-
выявить структуру юрисдикционной коллизионной нормы уголовного закона и основные принципы ее оптимального конструирования;
-
обосновать иерархию основополагающих видов юрисдикцион-ных коллизионных норм уголовного закона.
Объект исследования. Общественные отношения, возникающие вследствие применения правовых норм о действии уголовного закона в пространстве, в том числе содержащихся в уголовных законах, специальных нормативных правовых актах и международных договорах.
Предмет исследования. Нормы российского и зарубежного законодательства, а также международно-правовые нормы, выполняющие функцию разграничения и (или) установления уголовно-правовой юрисдикции государств; материалы правоприменения; доктринальные источники.
Методологическая база исследования. Общенаучные и частно-научные методы познания: анализ, синтеза, теоретического моделирования,
аналогии, экстраполяции, юридической интерпретации и другие исследова-6
тельские средства современной социогуманитаристики, включая исторический метод и сравнительно-правовой метод.
Нормативная база исследования. Общепризнанные принципы и нормы международного права, международные договоры, нормы обычного международного права, законодательство России и зарубежных государств, в том числе Конституция РФ, УК РФ 1996 г., кодифицированные и некодифициро-ванные уголовные законы зарубежных государств, специальные нормативные правовые акты России и зарубежных государств. За основу исследования были взяты уголовные законы государств-членов Совета Европы и Содружества Независимых Государств.
Эмпирическая база исследования. В ходе работы была изучена опубликованная или доступная через справочные правовые системы российская судебная практика, а именно судебные решения судов общей юрисдикции, Верховного Суда РФ и Конституционного Суда РФ за период с 1996 по 2016 гг., из которых было отобрано 32 судебных акта, затрагивающих наиболее существенные проблемы из практики применения ст. 11 и 12 УК РФ. Также были проанализированы правовые позиции международных органов, в том числе Постоянной Палаты международного правосудия, Международного уголовного суда и Европейского Суда по правам человека, Комиссии международного права ООН, Комитета Министров Совета Европы.
Теоретическая база исследования. Философские труды, посвященные проблемам демаркации научного знания; работы отечественных и зарубежных ученых по проблемам общей теории права, коллизионного права, уголовного права, действия уголовного закона в пространстве (уголовно-правовой юрисдикции).
Научная новизна исследования. Впервые в российской науке на комплексном уровне обосновывается межгосударственный (неклассический) подход к исследованию уголовно-правовой юрисдикции (действия уголовного закона в пространстве), который выражается в:
-
рассмотрении правил действия уголовного закона в пространстве как норм, разрешающих межгосударственные юридические коллизии уголовных законов;
-
учете юрисдикционных интересов как Российской Федерации, так и зарубежных государств при выборе предпочтительного способа законодательного конструирования правил действия уголовного закона в пространстве;
-
использовании сравнительно-правового метода исследования в качестве ключевого при анализе основополагающих способов законодательного конструирования правил действия уголовного закона в пространстве;
-
ориентации на усиление практической составляющей предлагаемых редакций юрисдикционных предписаний.
В результате проделанной работы были выработаны практические рекомендации по совершенствованию законодательной и правоприменительной деятельности, выявлены ранее неизвестные доктрине факты о генезисе научного знания в области уголовно-правовой юрисдикции в России, введено в научный оборот значительное количество зарубежных доктринальных и нормативных источников.
Проведенное исследование позволяет вынести на защиту следующие основные научные положения:
1. Изучение истории развития теории уголовно-правовой юрисдик-
ции позволяет выявить два основных подхода к ее рассмотрению:
-
Классический подход не предполагает и не допускает какого-либо существенного влияния зарубежных государств на национальное юрисдикционное регулирование.
-
Неклассический подход предлагает законодателю во всяком случае учитывать уголовно-правовой суверенитет иных стран, в необходимой мере ограничивая и (или) расширяя собственные
юрисдикционные притязания.
2. Характерные черты неклассического понимания теории уголов
но-правовой юрисдикции заключаются в следующем:
-
взаимоинтегрирование юрисдикционных теорий: восполнение пробелов и коллизий, возникающих в рамках одной изначально самостоятельной юрисдикционной теории посредством использования положений другой;
-
практикоориентированность: ориентация на приведение института уголовно-правовой юрисдикции в соответствие с практическими потребностями и современными международными реалиями;
-
учет интересов зарубежных государств: признание наличия юрисдикционных конфликтов и необходимости их нормативного разрешения на основании использования сравнительно-правового метода и учета интересов всех претендующих правопорядков.
-
Под уголовной юрисдикцией следует понимать распространение внутренних уголовно-правовых запретов конкретного государства на определенную территорию и в отношении определенного круга лиц (уголовно-правовая юрисдикция), процессуальную регламентацию полномочий по реализации такого распространения компетентными органами государства посредством применения принудительной силы (уголовно-процессуальная юрисдикция), а также компетенцию международных органов по осуществлению уголовного преследования и границы действия уголовно-правовых предписаний международных договоров, на основании которых такое преследование осуществляется.
-
Под межгосударственными юридическими коллизиями в уголовном праве следует понимать ситуацию одновременного распространения предписаний уголовных законов двух или более государств на одно и тоже общественное отношение в силу его сущности, персонального состава и (или) территориального признака.
-
Под юрисдикционной коллизионной нормой уголовного закона следует понимать, как правило, одностороннее предписание общего характера, разрешающее межгосударственные юрисдикционные конфликты посредством установления границ действия национального уголовного закона в пространстве в целях обеспечения беспробельного уголовно-правового регулирования.
-
В ходе проведенного исследования выявлено тринадцать основополагающих принципов оптимального подхода к законодательному конструированию юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона, следование которым позитивно скажется на качестве правового регулирования во внутреннем и межгосударственном аспектах действия уголовного закона в пространстве.
-
Изучив законодательную практику государств мира, международно-правовые предписания, доктринальные и судебные позиции можно сформулировать четыре концептуальных тезиса относительно общей структуры иерархической модели соотнесения разных типов юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона:
-
Коллизионные нормы, содержащие в своем составе объем территориального правоотношения, как правило, являются приоритетными в применении для целей определения уголовно-правовой юрисдикции в условиях юрисдикционного конфликта.
-
Коллизионные нормы, содержащие в своем составе объем правоотношения экстратерриториального подчинения, на сегодняшний день стоят практически на одном уровне с «территориальными». Такие нормы в ситуациях, специально оговоренных международным правом, могут и должны иметь приоритет даже перед коллизионными нормами, содержащими в себе объем территориального правоотношения.
-
Коллизионные нормы, содержащие в своем составе объем правоотношения охраны национальных интересов, имеют исключи-10
тельно восполняющее значение. Они не могут иметь приоритет
ни над одним из юрисдикционных правил, за исключением кол
лизионных норм, содержащих в себе объем правоотношения уни
версального деликта.
4) Коллизионные нормы, содержащие в своем составе объем право-
отношения универсального деликта, во всяком случае подчинены
правилу дополнительности и не могут быть применены в приори
тет перед каким-либо иным юрисдикционным правилом.
8. Выведенные принципы оптимального подхода к законодательно-
му конструированию юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона, а также концептуальные тезисы относительно общей структуры иерархической модели соотнесения разных типов юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона были апробированы и нашли отражение в подготовленном в рамках диссертационного исследования «Модельном законодательном акте» (Приложение 15), положения которого могут быть использованы при совершенствовании уголовно-правового юрисдикционного коллизионного регулирования в Российской Федерации.
Теоретическое значение исследования заключается в детальной раз
работке межгосударственного (интернационального) подхода к уголовно-
правовой юрисдикции в противовес классическому внутренне-
ориентированному (интерлокальному) взгляду; описании его основных со
ставляющих, в том числе базовых понятий и категорий, их сущности и со
держания; широкого сравнительно-правового исследования.
Практическая значимость исследования. Полученные в результате диссертационного исследования результаты могут использоваться в процессе законодательного конструирования юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона, в деятельности правоохранительных органов, прежде всего, судов; межгосударственный (интернациональный) подход к уголовно-правовой юрисдикции может использоваться в преподавательской деятельности в рамках следующих дисциплин: «Уголовное право России», «Сравни-11
тельное уголовное право», «Международное уголовное право», «Уголовное право зарубежных стран», а также при преподавании специального курса, посвященного уголовно-правовой юрисдикции.
Степень достоверности полученных результатов. Исторические и теоретические выводы диссертационного исследования подтверждаются в отечественной и зарубежной литературе, основаны на действующем законодательстве, а также правовых позициях российских судов и международных органов. Выводы по законодательному конструированию юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона подтверждается законодательной практикой государств-членов Совета Европы, основные результаты изучения которой изложены в приложениях с первого по четырнадцатое включительно.
Апробация результатов исследования. Диссертация подготовлена и обсуждена на кафедре уголовного права и криминалистики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Ее основные положения обсуждались на заседании кафедры 24 марта 2015 г., использовались при прохождении педагогической практики в части внедрения в учебный процесс при проведении семинарских занятий, докладывались в ходе всероссийских и международных конференций, иных научных мероприятий, в том числе:
-
III Международной научно-практической конференции «Социология уголовного права и проблемы уголовной ответственности» (18–20 сентября 2014 года, Москва);
-
Зимней школы молодых ученых «Продвижение юридических школ на российском научном пространстве» (30 января–04 февраля 2015 года, Москва).
-
XIII Международная научно-практическая конференция молодых ученых «Традиции и новации в системе современного российского права» (08–09 апреля 2016 г., Москва) и некоторых других.
По теме диссертации подготовлено и опубликовано восемь научных статей, в том числе пять в ведущих рецензируемых научных журналах, включенных Высшей аттестационной комиссией Министерства образования и науки Российской Федерации в перечень изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук, а также одна монография (в соавторстве).
Структура диссертации обусловлена целями и задачами исследования. Работа состоит из введения, трех глав, каждая из которых разделена на два параграфа, заключения, списка литературы и приложений.
Соответствие диссертации Паспорту научной специальности. Тема диссертации и ее содержание соответствуют специальности 12.00.08 «Уголовное право и криминология; уголовно-исполнительное право», а именно п. 1.5 («Уголовно-правовая политика. Сравнительное уголовное правоведение»), п. 1.6 («Уголовное право зарубежных стран») и п. 1.9 («Отдельные институты уголовного права»).
Базовые положения неклассического подхода к пониманию теории уголовно-правовой юрисдикции
Доктрину В.В. Есипова можно характеризовать как теорию субсидиарной экстратерриториальности, в рамках которой превалирующим и центрообразующим является принцип территории, тогда как принципы гражданства и защиты выполняют вспомогательную функцию.
Следующим ученым, внесшим значительный вклад в совершенствование территориальной доктрины, является Н.С. Таганцев. Принцип территории в его работе получил беспрецедентную для того времени разработку: ученый впервые в отечественной доктрине на комплексном уровне рассмотрел проблемы государственных границ, места совершения преступления, квазитерритории, права внеземельно-сти (экстерриториальности) открытого пространства и др.
Существенной частью учения Н.С. Таганцева явилась относительно непопулярная в российской науке того времени концепция универсализма (интернациональности)27. Объединяя универсальную и территориальную концепции, ученый отдавал предпочтение последней, что, в некоторой степени, устраняло недостатки «жесткой терри-ториальности»28.
Своеобразным венцом развития теории Н.С. Таганцева явилось Уголовное уложение 1903 года29 (далее по тексту – Уложение 1903 г.). Данный нормативный правовой акт сделал существенный качественный скачок в вопросах уголовно-правовой юрисдикции по сравнению к предшествующими законодательными памятниками. Масштаб и глубина описания границ действия уголовного закона в пространстве . в рассматриваемом документе не имел и не имеет аналогов в отечественной (и современной зарубежной) законодательной практике.
Уложения 1903 г. осталось на концепции территориального характера уголовной юрисдикции, однако и возможность экстратерриториального распространения уголовной юрисдикции по сравнению с Уложением 1845 г. существенно расширилась. Авторы полагали обязанностью каждого государства наказывать любое преступление, в случае, если лицо его совершившее, тем или иным способом окажется в пределах государственной территории30, при этом предполагалось, что основную функцию по уголовному преследованию будет выполнять территориальное государство, и только в случае сбоя в его «системе охраны» лицо может быть привлечено к ответственности за пределами территории совершения преступления31.
Иным направлением совершенствования доктрины о действии уголовного закона в пространстве являются «интегративные» теории А.Ф. Кистяковского и П.И. Люблинского.
А.Ф. Кистяковской исходил из необходимости объединения четырех основополагающих доктрин действия уголовного закона в пространстве, взаимоинтегрируя их в единую систему, внешне весьма сходную с изложенной на страницах современной литературы. Его работа опосредует планомерное восполнение действием каждого последующего принципа недостатков и пробелов предыдущего, выстраивается своеобразная «пирамида» юрисдикционных принципов, в основании которой стоит правило территории за ним следует принцип личного подчинения, в после – принцип общественного самосохране ния32. Теория А.Ф. Кистяковского является первым и, пожалуй, наиболее достойным историческим примером полноценного соотнесения юридической силы коллизионных принципов, установления их иерархии.
П.И. Люблинский исходил из иного понимания вопросов юрисдикции. Ученый определил на первый план волеизъявление национального законодателя и отдавал ему исключительное право формирования собственных юрисдикционных границ: «По сравнению с частным международным правом международное уголовное право вполне примиряется с возможностью мыслить одно и то же деяние подпадающим под действие различных национальных систем уголовного права», – и далее: «Весьма действительным средством к… смягчению (конфликтов юрисдикций – К.Ц.) являются… постановления о выдаче виновных»33.
Изучение поздних дореволюционных воззрений на уголовно-правовую юрисдикцию показало, что авторы не отошли от канонов территориальной концепции первых теоретиков, стремились лишь усовершенствовать её, приспособив к потребностям времени. Несмотря на разницу подходов, можно выделить следующие основные черты дореволюционных концепций: 1. акцент на межгосударственную составляющую при регламентации юрисдикционных отношений; 2. признание примата территориального принципа при разрешении юрисдикционных межгосударственных конфликтов;
Соотношение объема территориального правоотношения с иными объемами юрисдикционных коллизионных норм уголовного закона
Согласно ч. 2 ст. 4 Римского статута Международного уголовного суда (Рим, 17.07.1998 г.): «Суд может осуществлять свои функции и полномочия, как это предусмотрено в настоящем Статуте, на территории любого государства-участника и, по специальному соглашению, на территории любого другого государства». Данная группа норм, как указывалось ранее, не относится к уголовно-правовой юрисдикции государств, имея иную направленность, сущность и содержание, в связи с чем заслуживает отдельного рассмотрения вне рамок настоящей работы.
На основании анализа международных положений и внутренней законодательной регламентации уголовно-правовой юрисдикции зарубежных стран, М.Г. Решняк пришла к выводу, что большая часть описанных ранее международных положений (за исключением, разумеется, четвертой группы) перенесена во внутренние законы государств и учитывается ими119. С этим тезисом можно согласиться, в связи с чем вполне допустимо не подвергать отдельному предметному рассмотрению международно-правовое регулирование действия уголовного закона в пространстве, сосредоточившись именно на законодательной части исследуемого института.
Юрисдикционные коллизионные нормы уголовных законов представлены нормативными положениями, содержащимися во внутреннем законодательстве практически всех государств мира120. Предписания, определяющие границы действия уголовного закона государства в пространстве, как правило, являются основными регуляторами юрисдикционных отношений в рассматриваемом случае. Среди государств-членов Совета Европы только Великобритания, Ирландия, Испания, Лихтенштейн и Монако пользуются иными регуляторами для разрешения уголовно-правовых юрисдикционных отношений в качестве основных.
Следует оговориться, что содержание юрисдикционного коллизионного регулирования в уголовном праве несколько отличается от принятого в международном частном праве. Если в рамках коллизионного регулирования частно-правовых отношений происходит выбор применимого права, при общей неизменности (статичности) органа рассматривающего дело и самого круга регулируемых отношений; то в уголовном праве наблюдается обратная ситуация: применимое право, как правило, остается неизменным (национальный закон), выби 66 раются же общественные отношения, на которые данное право распространяется. Вместе с тем, как мы полагаем, сущность обоих приведенных вариантов восходит к выполнению одной цели: разрешению юрис-дикционного конфликта. Частное право, пользуясь имеющейся в его распоряжении широтой источниковой базы, выбирает право непосредственно; уголовное же право куда более ограничено в этом контексте, единственной возможностью для него остается установление собственной юрисдикционной компетенции посредством выбора подлежащих урегулированию общественных отношений, через который, по сути, осуществляется выбор применимого права. Другими словами, происходит один и тот же процесс, но с разных сторон.
Так, если будет установлено, что право государства «А» регулирует группу отношений «1», а государство «Б» регулирует группу отношений «2», то не все ли равно, может государство «А» применять право государства «Б» (как это имеет место в международном частном праве) или оно обязано передать рассмотрение правоотношений группы «2» государству «Б» (как это имеет место в уголовном праве)? Как представляется, результат в сущности будет один – применению подлежит право государства «Б», разница лишь в правоприменителе, которая в идеальной модели не имеет правового значения.
Не сомневаемся, что в нашей позиции можно найти массу недостатков терминологического характера, но ее сущность при всем этом останется нетронутой. Исследуя уголовно-правовые юрисдикционные отношения можно исходить из коллизионного характера уголовно-правового регулирования, как это делаем мы, а можно придерживаться более традиционной теории об одностороннем установлении юрис-дикционной компетенции, однако при любом из вариантов возникнет проблема соотнесения юрисдикционных предписаний разных государств которую необходимо решать. И в данном контексте важна не форма (название юрисдикционных норм), а содержание и направленность регулирования, предполагающие учет интересов иных претендующих правопорядков.
Повторимся, даже при такой постановке задачи можно исходить из более традиционного взгляда (как это сделали, например, А.И. Ильина и А.А. Макасеева), однако, данное решение с необходимо стью повлечет совершенно определенную структуру изложения материала, специфические критерии для сопоставления юрисдикционных предписаний, заранее заданное направление по применению сравнительно-правового метода исследования и многие другие неудобства чисто прикладного характера. И в этом контексте выбор наиболее удобной формы, как представляется, остается за исследователем, в данном случае – за нами, что ни в коем случае не исключает возможности иного подхода.
Особенности законодательной регламентации объема территориального правоотношения
Серьезный исторический, государственно-правовой и международный контекст развития территориальной доктрины обусловил ей приоритетную позицию в глазах юристов. Однако, по нашему мнению, основания для столь категоричного вывода отсутствуют. Мы считаем, что разрешение конкретной практической ситуации возможно только на основании совокупного анализа положений коллизионных норм, опосредующих различные границы уголовного закона в пространстве.
В целях демонстрации своей позиции проанализируем дело «Гарабаев (Garabaev) против Российской Федерации» (жалоба № 38411/02) рассмотренное Европейским Судом по правам человека 07.06.2007 г., с позиции описанного в нем юрисдикционного конфликта уголовных законов.
27.09.2002 г. Генеральный прокурор Туркменистана направил запрос Генеральному прокурору РФ с просьбой об аресте и выдаче «Х». Впоследствии виновный был успешно задержан российскими властями, но между государствами возник спор о подсудности. «Х» обвинялся правоохранительными органами Туркменистана в совершении хищения путем перевода финансовых активов общей стоимостью в 40 000 000 $ с корреспондентского счета Центрального банка Туркменистана в «Дойче Банке АГ» (г. Франкфурт-на-Майне, Германия) в российский депозитарный банк (г. Москва), «Латекобанк» и «Парексбанк» (г. Рига, Латвия), и (банк) HSBC (г. Сянган, Китай). Перевод был осуществлен «Х» из своего офиса в Туркменистане, после чего он переехал в Россию.
В рамках казуса потенциально возможно установление юрисдикции следующих государств: Туркменистана на основании территориальной дислокации виновного лица во время осуществления перевода; России, Китая и Латвии на основании перевода части активов на счета банков этих стран; Германии на основании перевода активов из немецкого банка.
1. Позиция Республики Туркменистан. По общему признанию ученых, ключевую роль в определении территориального принципа действия уголовного закона в пространстве играет место совершения преступления206. В данном случае, поскольку деяние «Х» началось, продолжалось и завершилось в пределах границ Туркменистана, именно его территория должна признаваться местом совершения преступления. Преступный акт в целом был совершен обвиняемым посредством удаленной связи, не выходя из офисного здания. Перевод же активов на счета в иных странах не является деянием «Х» в собственном смысле этого слова, данный факт допустимо рассматривать как обстоятельство, явившееся его следствием207.
Таким образом, можно заключить, что местом совершения рассматриваемого преступления признается государство Туркменистан, что является основанием для применения к данному преступлению его территориальной уголовно-правовой юрисдикции.
2. Позиция Российской Федерации. При согласии с положени ем о важности установления места совершения преступления следует отметить, что активы, находящиеся на счетах в банках, по своей пра вовой природе не могут быть бесспорно отнесены к имуществу в смысле примечания 1 к ст. 158 УК РФ. Безналичные денежные средства, в силу их особого правового статуса, объективно не могут быть изъяты или обращены в чью-либо пользу. Таким образом, акт их перевода на счета в сторонний банк не может рассматриваться в качестве оконченного преступления в силу отсутствия его предмета и подлежит оценке как покушение на хищение денежных средств208.
В соответствии с материалами дела, преступление было пресечено на территории России, преступник также был задержан на её территории, соответственно, допустимо полагать рассматриваемый неоконченный преступный акт завершенным в пределах РФ. Оценивая приведенную ситуацию с позиции, что место совершения преступления, с территориально дифференцированными начальным и конечным актами, преимущественно определяется территорией, на которой оно было окончено или пресечено209, можно сделать вывод, что рассматриваемое преступление совершено на территории России и подпадает под ее юрисдикцию.
3. Позиция Федеративной Республики Германия. Сомнительно рассмотрение случая, изложенного в казусе, как покушения на преступление, поскольку в науке превалирует мнение о том, что безналичные денежные средства являются предметом хищения210, что позволяет констатировать рассматриваемый акт как оконченное преступление.
Деяние «Х» не может быть рассмотрено как совершенное исключительно на территории Республики Туркменистан, поскольку акт списания денежных средств со счета и их поступление на счет в другой банк не могут быть разделены в юридическом плане. Движение денежных средств в данном случае оформляются единым документом и представляют собой одно юридически значимое действие – перевод денег на счет. Физические движения обвиняемого по составлению и направлению соответствующих случаю заявлений в банк не могут рассматриваться как определяющие территориальную дислокацию преступления на основании того, что они, сами по себе, в отрыве от их правового содержания и смысла, не могут повлечь последствий в виде ущерба собственнику имущества.
Экстратерриториальная юрисдикция в статьях Особенной части уголовного закона
Вторая группа преступлений, представленная ст. 2841 УК РФ, предусматривает в своем составе признак места, который ограничивает совершение данного преступления только территорией Российской Федерации, в связи с чем юрисдикционного конфликта УК РФ и Ко-АП РФ в данном случае также не возникает.
Наибольшие же проблемы представляет последняя группа преступлений, состав которых не содержит иных юрисдикционных ограничений, помимо административной преюдиции. В этом случае, правила действия уголовного закона в пространстве носят весьма ограниченный характер, причем это ограничение весьма специфично.
Если предположить, что в состав преступления с административной преюдицией включаются как указание на предшествующее, так и последующее совершение деяния394, то такое ограничение направлено только на предшествующий акт, не затрагивая последующий. Другими словами, на первое действие распространяются более узкие правила ст. 1.8 КоАП РФ, а на второе – расширенные нормы ст. 11 и 12 УК РФ.
Если же понимать состав, сконструированный с использованием административной преюдиции, как охватывающий только последующее деяние и правовое состояние административной наказанности, возникшее до его совершения, то получится еще более странная конструкция. Правовое состояние, на основании которого лицо привлекается к уголовной ответственности, может возникнуть только в связи с совершением деяния на территории России, тогда как само преступление подчиняется как территориальным, так и экстратерриториальным юрисдикционным правилам.
Независимо от точки зрения, в обоих вариантах выходит, что если один и тот же человек совершил административное правонарушение в России, а позже, после наказания за него, совершил аналогичный проступок за рубежом, то его можно привлекать к уголовной ответственности, а в обратном случае – нельзя. Причем, такая возможность отсутствует даже в случае, если будет достоверно установлено, что лицо совершило административное правонарушение за рубежом и было привлечено компетентными органами иностранного государства к ответственности.
Фактически, если исходить из текущего законодательного регулирования, получается, что если неплательщику захочется скрыться от алиментных обязательств, то ему достаточно будет уехать, скажем, в Беларусь и в этом случае он даже теоретически никогда не может быть привлечен к ответственности (КоАП РФ на него не распространяется, УК РФ – тоже); более того, «недисциплинированный пассажир», нанесший побои бортпроводнику в самолете, зарегистрированном в США, и после наложения на него штрафа совершивший аналогичное правонарушение на борту российского воздушного судна, по какой-то причине считается менее опасным, чем пассажир, совершивший те же самые действия, но в обратном порядке.
Не вдаваясь в дискуссию касательно обоснованности расширения количества составов с административной преюдицией в УК РФ, которая, по существу и послужила катализатором описанной проблемы (Федеральный закон от 03.07.2016 г. № 323-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации по вопросам совершенствования оснований и порядка освобождения от уголовной ответственности»), укажем, что для полного достижения целей такого законодательного шага в любом случае требуется устранить рассогла сованность юрисдикционных предписаний УК РФ и КоАП РФ в пользу приведения положений административно-деликтного законодательства в соответствие с нормами уголовного закона. Отчасти эту проблему решает подготовленный Рабочей группой при Комитете по конституционному законодательству и государственному строительству проект новой редакции Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (далее по тексту – Проект).
В ст. 1.7. Проекта указаны два юрисдикционных правила: Территории, включая квазитерриторию (п. 1, 2 Проекта) и защиты (п. 4 Проекта). Вместе с тем, составители, как видится, упустили из виду несколько существенных моментов, на которые стоит обратить внимание.
Во-первых, в Проекте следует дополнительно предусмотреть юрисдикционную норму, содержащую в своем составе правоотношение экстратерриториального подчинения, в противном случае, описанная ранее несогласованность КоАП РФ и УК РФ сохранится.
Во-вторых, предусмотренное в п. 4 ст. 1.7 Проекта правило ne bis in idem следует дополнить указанием, что привлечение к административной ответственности за данное правонарушение за рубежом, влечет возникновение состояния административной наказанности в России. Такое дополнение необходимо для того, чтобы было возможно привлекать к уголовной ответственности за преступления, сконструированные с использованием административной преюдиции, в случае, если лицо уже подверглось административному наказанию за рубежом, не дожидаясь возникновения аналогичного правового состояния и в России