Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы противодействия взяточничеству в Республике Таджикистан .19
1.1. Взяточничество в системе коррупционных правонарушений Республики Таджикистан 19
1.2. Уголовная ответственность за взяточничество в системе мер противодействия коррупции в Республике Таджикистан 45
1.3. Уголовная ответственность за взяточничество в международном праве и национальном законодательстве зарубежных стран 66
Глава II. Юридический анализ составов взяточничества в Республике Таджикистан 89
2.1. Объект и предмет взяточничества в уголовном законодательстве Республики Таджикистан 89
2.2. Объективная сторона взяточничества в свете реализации международных антикоррупционных стандартов в Республике Таджикистан .111
2.3. Субъективные признаки взяточничества по уголовному законодательству Республики Таджикистан и их соответствие международным антикоррупционным стандартам 131
2.4 Квалификация и наказуемость взяточничества по уголовному законодательству Республики Таджикистан 152
Заключение 174
Библиографический список 185
Приложения 211
- Взяточничество в системе коррупционных правонарушений Республики Таджикистан
- Уголовная ответственность за взяточничество в международном праве и национальном законодательстве зарубежных стран
- Объективная сторона взяточничества в свете реализации международных антикоррупционных стандартов в Республике Таджикистан
- Квалификация и наказуемость взяточничества по уголовному законодательству Республики Таджикистан
Взяточничество в системе коррупционных правонарушений Республики Таджикистан
Исследование эффективности уголовно-правовой ответственности за взяточничество в Республики Таджикистан (далее – РТ) невозможно без оценки всей системы противодействия коррупции в Таджикистане и сравнения ее с передовыми зарубежными моделями противодействия коррупции. При этом в первую очередь необходимо определить понятийно-категориальный аппарат, в котором особое место занимают такие термины, как коррупция, коррупционное правонарушение и взяточничество.
Закон Республики Таджикистан «О борьбе с коррупцией» определяет коррупцию как деяние, совершаемое лицами, уполномоченными на выполнение государственных функций или приравненными к ним лицами с использованием своего положения и связанных с ним возможностей для незаконного получения материальных и нематериальных благ, преимуществ и иных льгот в свою пользу или в пользу других лиц, а также обещание, предложение или предоставление указанным лицам этих благ, преимуществ и иных льгот в целях их склонения или вознаграждения за совершение таких деяний (действия или бездействия) в пользу физических или юридических лиц1. Следует отметить, что данная формулировка термина «коррупция» вызывает определенную дискуссионность
Как мы видим, таджикский законодатель рассматривает коррупцию как некое абстрактное противоправное корыстное деяние против служебных интересов. При этом, в том же Законе РТ «О борьбе с коррупцией», одновременно с понятием «коррупция» используется такие термины, как «правонарушения, связанные с коррупцией» и «преступления коррупционного характера» (ст. ст. 11, 12, 14). Сопоставление последних терминов позволяет прийти к выводу, что они зачастую охватывают не столько действия или бездействия, способствующие коррупционным отношениям, сколько характеризуют сами коррупционные деяния различной степени общественной вредности, по отношению к которым понятие «коррупция» является родовым.
Например, ст. 11 Закона РТ «О борьбе с коррупцией» описывает такие дисциплинарные проступки коррупционного характера, как предоставление не предусмотренных законом преимуществ (протекционизм); принятие из корысти и в личных интересах решений и других незаконных актов, совершение незаконных действий и т.п. Ст. 12 включает описание административных правонарушений коррупционного характера – использование не предусмотренных законом преимуществ при заключении сделок с финансовыми организациями, выплате государственных налогов и исполнении других обязательств; предоставление материальных и нематериальных благ, услуг и выгод лицам, уполномоченным на выполнение государственных функций. При этом, в научном мире позиция законодателя относительно определения понятия «коррупция» не нашла однозначной поддержки. Мы выделили три позиции по этому вопросу.
В рамках первой позиции поддерживается точка зрения законодателя, рассматривающего коррупцию как правонарушение. При этом зачастую исследователи отмечают, что их точка зрения сформирована позицией законодателя. Например, Р. Тахиров подчеркивает, что коррупцию в соответствии с законодательством Таджикистана следует оценивать как правонарушение1. Полагаем, что подобный подход к определению сущности коррупции требует дальнейшего исследования. То обстоятельство, что законодатель вывел легальное определение какой-либо категории не является основанием для однозначного признания правильности ее оценки. Так, понятие коррупции определяется совершенно по-разному в нормативных правовых актов других государств и на международном уровне.
Например, в Российской Федерации коррупция определяется несколько иначе, как совокупность конкретно определенных противоправных деяний, указанных в ч.1 ст. 1 Федерального закона РФ «О противодействии коррупции»1. В данном случае мы можем наблюдать определенную схожесть подходов законодателей Российской Федерации и Республики Таджикистан, с той лишь разницей, что таджикский законодатель рассматривает коррупцию как собирательное понятие, некое абстрактное правонарушение, а Российский - как совокупность конкретных правонарушений. При этом российский подход на первый взгляд может показаться более удобным в связи с большей наглядностью пределов коррупции. Однако в законе РТ «О борьбе с коррупцией», как мы отмечали, также приведен список правонарушений коррупционного характера, который в массе своей значительно шире российского, что, по нашему мнению, позволяет более масштабнее определить проявления коррупционных отношений и, соответственно более эффективно осуществлять противодействие им.
Интересно отметить, что в российской науке подобный подход к определению коррупции не получил широкого распространения. Исследователи признают его удобство только при необходимости определения четких границ коррупции и установления ее количественных показателей2. При этом исследователи традиционно указывают, что подобный казуистический подход не позволяет в полной мере оценить сущность коррупции и может использоваться в конъюнктурных целях3.
Нормативное правовое закрепление получил и иной подход. Так, в частности в одном из первых определений исследуемого термина на международном уровне, коррупция определяется как совершение или несовершение какого-либо действия при исполнении обязанностей или по причине этих обязанностей в результате требуемых или принятых подарков, обещаний или стимулов или их незаконное получение всякий раз, когда имеет место такое действие или бездействие1. Как мы видим, коррупция здесь определяется не как деяние, а как процесс совершения данного деяния.
Примерно аналогично коррупция характеризуется в Модельном Законе СНГ «О противодействии коррупции»2, а также в Законе Республики Казахстан «О противодействии коррупции»3. В целом, на наш взгляд, такой подход также позволяет определить пределы коррупции. Как мы видим, национальные и международные законодатели по-разному подходят к определению сущности коррупции, что, на наш взгляд объясняется стремлением сформировать конкретный взгляд на коррупцию.
Следует согласиться с известным российским криминологом А.И. Долговой, которая отмечала, что наличие определенной массы правонарушений позволяет выявить много новых свойств за которыми просматриваются и устойчивость противоправного поведения, и закономерное соотношение различных форм противоправного поведения, и общественная опасность всего объема правонарушений4. Подобные закономерности характерны и для коррупции. В частности, российские исследователи, несмотря на наличие легального толкования коррупции в рамках казуистического подхода, зачастую рассматривают коррупцию как социально-правовое явление5. Данная позиция была воспринята и в Таджикистане1, где также получила большое распространение.
Например, М.Н. Халифаев отмечает, что коррупция это не только правонарушение, а еще политическое, социальное и экономическое явление2. Не вдаваясь в проблематику происхождения и сущности коррупции, отметим, что данный автор не без основания пришел к выводу, что коррупция представляет из себя именно явление. Однако при этом представляется чрезмерно сложным подход совмещения разных толкований одного и того же термина «коррупция», при условии использования законодателем как синонима одного из этих толкований понятия «правонарушения, связанные с коррупцией».
В этой связи более правильной нам представляется точка зрения, согласно которой коррупция оценивается как явление. Действительно, мы можем обнаружить те специфические черты совокупности коррупционных правонарушений, которые позволяет нам оценивать её не иначе, как явление. Например, С. Савицкая - региональный координатор программ Transparency International в странах Европы и Центральной Азии – комментируя коррупционную ситуацию в Таджикистане отметила, что традиционно высокий уровень коррупции в Республике Таджикистан наблюдается в судебной системе, правоохранительных органах, а также в тех государственных органах, деятельность которых непрозрачна и закрыта, что позволяет судить об определенной систематичности коррупции3.
Уголовная ответственность за взяточничество в международном праве и национальном законодательстве зарубежных стран
Наличие международно-правовых основ регулирования отношений в сфере противодействия коррупции при условии признания примата международного права в правовом поле Республике Таджикистан, актуализирует необходимость изучения международного и зарубежного опыта в части уголовной ответственности за взяточничество.
Следует отметить, что вопросы уголовной ответственности за взяточничество достаточно широко рассмотрены и на уровне ООН и на уровне международных региональных организаций, в том числе СНГ. Одним из основных правовых актов в этой области является Конвенция ООН против коррупции1. В данной конвенции вопросам борьбы с коррупцией посвящена Глава III. «Криминализация и правоохранительная деятельность», в которой, помимо прочего, содержится список наказуемых деяний, которые рекомендовано включить в национальное уголовное законодательство. При этом международный законодатель, устанавливая необходимость уголовной ответственности за взяточничество, оперирует термином «подкуп», который следует толковать в значении «взятка»2.
Среди конкретных средств уголовно-правовой охраны общественных отношений от взяточничества предлагается ст.15 «Подкуп национальных публичных должностных лиц», предусматривающая ответственность за получение дачу взятки, а также за вымогательство и получение взятки. Интересно при этом два момента. Во-первых, в Конвенции ООН первой указывается ответственность за дачу взятки, в отличии от УК РТ, где на первом месте стоит норма, предусматривающая ответственность за получение взятки.
Полагаем, что таким образом международный законодатель подчеркивает основополагающую роль взяткодателя в механизме преступного поведения. Второй момент, обращающий на себя внимание в Конвенции ООН – более широкое понимание дачи взятки, которая включает в оконченный состав стадии приготовления и покушения (в виде обещания и предложения), в то время, как согласно ст. 320 УК РФ преступление считается оконченным только в момент самой дачи, т.е. предоставления взятки1. Полагаем, что это также связано с пониманием на международном уровне значение взяткодателя в механизме преступного поведения и общественной опасности любых его действий, способных склонить должностное лицо у коррупционным отношениям.
В ст. 16 Конвенции ООН против коррупции предусматривается необходимость установления уголовной ответственности за дачу, вымогательство и получение взятки иностранным публичным должностным лицом и должностным лицом публичных международных организаций, что в полной мере соотносится с положениями ст. 319-320 УК РТ.
Интересно, что Конвенция не проводит разницы между взяточничеством, как системой противоправных действий в государственной и местном управлении и коммерческим подкупом. В частности, в ст. 21 Конвенции предусматривается ответственность за подкуп в частном секторе, которая соотносится с положениями ст. 279 УК РФ «Коммерческий подкуп». Полагаем, что это связано с убеждением международного законодателя, что коррупция уже не представляет локальную проблему, а превратилась в явление, затрагивающее общество и экономику, что отражено в Преамбуле Конвенции. Отчасти этот вывод подтверждает и предложение Конвенции ООН о введении уголовной ответственности юридических лиц (ст. 26), что не нашло отклика в УК РТ.
Как мы видим, сформированный Концепцией ООН против коррупции правовой институт уголовной ответственности за взяточничество в целом совпадает с аналогичным институтом Республики Таджикистан, за исключением вопросов, связанных с окончанием взятки, правовым режимом коммерческого подкупа и ответственности юридических лиц. При этом, во многом правовой институт уголовной ответственности за взяточничество Республики Таджикистан соотносится с положениями Модельного Уголовного Кодекса стран-участников СНГ (далее – Модельный УК СНГ), в котором также не предусматривается ответственность юридических лиц, а коммерческий подкуп исключен из системы взяточничества1. При этом конструкция дачи взятки (ст. 306 Модельный УК СНГ) имеет также как и в УК РТ формальный характер. Вместе с тем, между Модельным УК СНГ и УК РТ в части уголовной ответственности за взяточничество имеются и существенные отличия. В частности, в Модельном УК СНГ присутствует норма, предусматривающая уголовную ответственность за посредничество во взяточничестве (ст. 307), которое рассматривается как способствование взяткополучателю и взяткодателю в достижении или реализации соглашения между ними о получении и даче взятки. В уголовном законодательстве РТ такой нормы нет, что очевидно является упущением государственной политики противодействия коррупции.
Отсутствие самостоятельной нормы, предусматривающей уголовную ответственность за посредничество во взяточничестве в Республике Таджикистан, ведет к существенному перекосу в судебной практике, поскольку формально посредника во взяточничестве можно привлечь к уголовной ответственности и по ст. 319 УК РТ и по ст. 320 УК РТ2. При этом, системность и взаимосвязь деяний, формируемых взяточничество зачастую не позволяет определить в чьих интересах действовал посредник и в каком качестве его привлекать к ответственности, как пособника в получении или в даче взятки.
Справедливости ради необходимо отметить, что Стратегия РТ по противодействию коррупции в п. 35 предполагает необходимость приведения уголовного законодательства Республики Таджикистан в соответствие с международными стандартами о борьбе с коррупцией, в связи с чем предусматривается определение посредничества в коррупционных преступлениях и внедрения уголовной ответственности за ненадлежащее влияние в осуществлении корыстных целей1. Обращает на себя внимание, что Стратегия не оперирует термином «посредничество во взяточничестве», а использует более расплывчатую формулировку, которая по большому счету не обязательно требует введения уголовной ответственности за взяточничество.
Еще одним международным договором, формирующим основу правового института уголовной ответственности за взяточничество является Конвенция Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию (далее – Конвенция СЕ)2. Следует отметить, что Таджикистан, в отличии, например, от Азербайджана и Российской Федерации, которые являются членами Совета Европы, а также в отличии от Беларуси, которая таковой не является, не присоединился к данной Конвенции СЕ.
Конвенция СЕ, формируя правовой институт уголовной ответственности за взяточничество также как и Конвенция ООН, не использует термин «взятка», применяя более широкий термин «подкуп». В соответствии с положениями данной Конвенции СЕ, странам, присоединившимся к ней предлагается криминализировать активный подкуп национальных публичных должностных лиц (ст. 2), под которым понимается дача взятки, охватывающая и стадии приготовления и покушения (также, как и Конвенция ООН в рамках преднамеренного обещания и предложения); пассивный подкуп таких лиц (ст. 3), т.е. получение взятки, причем также усеченного состава, где оконченным преступлением является и принятие предложения или обещания о взятке.
Интерес представляет ряд норм, предусматривающих уголовную ответственность за активный и пассивный подкуп отдельных групп лиц: членов национальных публичных собраний, осуществляющих законодательные или административные полномочия (ст. 4); иностранных публичных должностных лиц (ст. 5); членов иностранных публичных собраний (ст. 6); должностных лиц международных организаций (ст. 9); членом международных парламентских собраний (ст. 10); судей и должностных лиц международных судов (ст. 11), наличие которых, по нашему мнению, объясняется спецификой общественных отношений в рамках Европейского Союза, предполагающих возможность и необходимость постоянного взаимодействия с государственными институтами других государств ЕС и международными инстанциями. В целом, ответственность данных лиц охватывается действующей редакцией ст. 319-320 УК РТ, где также предусмотрена ответственность за взяточничество в отношении должностного лица иностранного государства и должностного лица международной организации, статус которых толкуется довольно широко.
Также следует отметить, что Конвенция СЕ также как и Конвенция ООН против коррупции не провидит принципиальной разницей между подкупом публичных должностных лиц и подкупом в частном секторе, где также различает активную и пассивную форму подкупа (ст. 7 и ст. 8).
Объективная сторона взяточничества в свете реализации международных антикоррупционных стандартов в Республике Таджикистан
Важную роль в объективных признаках состава преступления занимают признаки объективной стороны. В науке уголовного право в целом сложилось единство понимания объективной стороны состава преступления, которая рассматривается совокупность признаков, характеризующих внешний акт конкретного общественно опасного посягательства на охраняемый объект1. Состав получения и дачи взятки формальный. Преступление считается оконченный в момент принятия или соответственно передачи предмета взятки должностному лицу независимо от фактического совершения им действий в пользу взяткодателя или получения возможности распорядится взяткой2, поэтому обязательным признаком объективной стороны состава преступления, предусмотренного ст. 319 или ст. 320 УК РТ будет деяние.
Как мы уже отмечали, дача и получение взятки – это взаимосвязанные между собой деяния. Взяточничество представляет собой систему данных деяний и без одного из них не может быть второго1, за исключением случаев неоконченного деяния. Существующая позиция, согласно которой дача и получение взятки имеют общий состав преступления2, на наш взгляд, не учитывает наличие между ними существенных различий. И если относительно объекта состава преступления эти различия действительно отсутствуют, то в рамках исследования объективной стороны обнаруживаются различия, касающиеся общественной опасности и характера деяний, образующих систему взяточничества. Причем по поводу данных различий в научном мире имеется дискуссия.
Традиционно считается, что получение взятки может совершаться как путем действия, так и путем бездействия, а дача взятки предполагает только активную форму поведения - действие3. Однако не все исследователи согласны с такой точкой зрения.
Например, А.В. Сухоносенко полагает, что термин «получение взятки» следует трактовать в значении «принятие» и, соответственно получение взятки возможно только путем действия, т.е. в активной форме4. Мы не можем согласиться с данным утверждаем.
Например, широкую известность в средствах массовой информации Республики Таджикистан получил случай, когда гражданин Таджикистана, нарушивший миграционное законодательство Российской Федерации попытался дать взятку сотруднику полиции. При этом гражданин Таджикистана просто засунул деньги в карман должностному лицу. Данный факт был запечатлен на видео, при просмотре которого видно, как сотрудник полиции возвращает эти деньги преступнику, тем самым демонстрируя свой отказ в получении взятки1. Данный пример ярко иллюстрирует широко распространенную ситуацию, когда предмет взятки помещают в карманы, сумки, автомобили должностных лиц, а те, не предпринимая никаких действий, чтобы вернуть предмет взятки, совершают в пользу взяткодателя требуемые действия (бездействия). В данном случае сам момент получения взятки выражен в бездействии лица. взять предмет взятки в руки, лично принять его от взяткодателя либо
Следует отметить, что в УК РТ статья, устанавливающая ответственность за получение взятки на таджикском языке называется «Гирифтани пора». При этом слово «гирифтани» означает «брать», «получать»2, что толкуется в значении как активного, так и пассивного действия3. Это в целом соответствует и русскому переводу УК РТ.
Например, слово «брать» согласно С.И. Ожегова означает в первую очередь «схватывать рукой, принимать в руки», что указывает на приоритет активного действия. Однако данный термин может толковаться и в других значениях, в частности, в значении «получать» и «принимать». В свою очередь, слово «получать» в русском языке означает «взять, приобрести вручаемое, предлагаемое, искомое». И если слово «взять», толкуемое в свою очередь в значении «брать», предполагает активное действие, то слово «приобрести» рассматривается довольно широко, как «получить в обладание» или «стать обладателем»4, что, особенно в последнем случае, не предполагает обязательное наличие активных действий.
Следует отметить, что 98,6% опрошенных нами сотрудников милиции и органов прокуратуры Республики Таджикистан считают, что получение взятки может быть совершено как путем действия, так и путем бездействия1. В целом, сказанное дает нам основание согласиться, что в соответствии с уголовным правом Таджикистана деяние в виде получение взятки может совершаться как действием, так и бездействием.
По мнению М.А. Подгрушного в форме как действия, так и бездействия может быть совершено не только получение взятки, но и ее дача2. Полагаем, что данная позиция также требует дополнительного исследования.
В УК Республики Таджикистан норма, устанавливающая уголовную ответственность за дачу взятки использует словосочетание «додади пора». При этом слово «додади» означает давать, отдавать3, что толкуется в значении вручать4. Аналогично в русском языке толкуется слово «дача». В частности С.И. Ожегов поясняет, что слово «дать» значит «тоже самое, что вручить», а вручить, в свою очередь -– отдать в руки непосредственно5, т.е. характер деяния при даче взятки носит активный характер. Действительно, сложно представить ситуацию, где дача взятки происходит в рамках бездействия лица. Взяткодатель в любом случае должен совершить какие-либо действия, связанные если не с передачей какого-либо имущества взяткополучателю, то по крайней мере для облегчения ему доступа к этому имуществу или выгод имущественного характера, например самому оплатить какие-либо услуги, дать распоряжение о предоставлении взяткополучателю прав, сделать открытым для взяткополучателя доступ к своему имуществу, выставив его на виду и т.п.
В науке российского уголовного права дача взятки также традиционно рассматривается, как действие6.По результатам проведенного нами опроса большинство респондентов (72,6%) также отметили, дача взятки совершается путем действия1. Обращает на себя положения международного права, где дача взятки оценивается как активный подкуп2. Сказанное позволяет нам прийти к выводу, что дача взятки совершается только путем действия.
Определенные вопросы вызывает значение действий (бездействий) должностного лица, ожидаемых от него в связи с дачей-получением взятки. По Уголовному кодексу Республики Таджикистан действия(бездействия), совершаемые в пользу взяткодателя или представляемых им лиц выражены в трех формах: 1) действиях (бездействие) входящих в служебные полномочия должностного лица; 2) возможностью способствовать таким действиям (бездействию) в силу своего служебного положения; 3) общем покровительстве и попустительстве по службе.
Сущность и содержание данных действий (бездействия) довольно широко рассмотрено в науке уголовного права3, а также в Постановлении Пленума ВС РТ4 и мы не будем заострять на их содержании внимание. Однако определение их сущности, представляется нам необходимым. Довольно широко эта проблематика представлена в российской уголовно-правовой науке, где нами выделено несколько точек зрения к данному вопросу.
Довольно распространенной точкой зрения о сущности действий и бездействий, которые ожидаются от должностных лиц, является формальное рассмотрение их как компонента преступного деяния5
Квалификация и наказуемость взяточничества по уголовному законодательству Республики Таджикистан
Оценка наказуемости взяточничества, как системы взаимосвязанных деяний, требует сопоставления сущности данных деяний, которая обнаруживает проблематику оценки их общественной опасности в механизме преступного поведения. Наказуемость в данном случае отражает общественную опасность действий по получению и даче взятки
В Уголовном кодексе Республики Таджикистан наказание за получение и дачу взятки фактически идентично (в рамках штрафа и лишения свободы), за исключением того, что за получение взятки предусматривается наказание в виде запрета занимать определенные должности и заниматься определенной деятельностью, что объясняется служебным статусом взяткополучателя, которым зачастую взяткодатель не обладает. Таким образом, можно сказать, что таджикский законодатель рассматривает дачу взятки и получение взятки как имеющие одинаковую общественную опасность. Аналогичный подход просматривается и в законодательстве других государства, например Польской Республики, где санкции за дачу и получение взятки идентичны1. Данный подход имеет поддержку и в научном мире.
Так, казахский исследователь А. Агыбаев, характеризуя санкции за дачу и получение взятки по УК Республики Казахстан (в котором санкции за получение взятки выше, чем за дачу), отмечал, что такое различие неоправданно, поскольку данные деяния взаимосвязаны между собой. При этом указанный автор подчеркивал, что без дачи взятки не может быть и получения, следовательно, общественная опасность данных деяний одинакова, а санкции в УК Республики Казахстан должны быть выровнены1.Полагаем, что подобная позиция требует дальнейшего изучения.
Б.В. Сидоров и А.Ш. Балаев отмечают, что несмотря на двуединый характер взяточничества, дача и получение взятки не имеют равное социально политическое значение. В первую очередь, как отмечают указанные авторы, следует признать, что получение взятки представляет большую общественную опасность в связи с тем, что являясь основным звеном коррупционного преступления, оно характеризует продажность властных структур, из-за которого и происходит нарушение государственного управления. Помимо этого, по мнению указанных авторов, именно получение взятки характеризуется устойчивостью преступного поведения, в то время, как дача взятки зачастую носит разовый характер в системе противоправной коррупционной деятельности2. Как мы видим, указанные авторы при оценке общественной опасности опираются на больший вред, причиняемый публичной власти данными получением взятки.
А.И. Бельский, Р.С. Ягодин, Э.Н. Лыков также отмечают большую общественную опасность получения взятки по сравнению с ее дачей, но при этом опираются на формальную логику изучения законодательства регулирующего государственную политику по противодействию коррупции, где подавляющее большинство норм регламентируют поведение должностных лиц, являющихся потенциальными получателями взятки, а не взяткодателей3. Опираясь на данное обстоятельство исследователи справедливо приходят к выводу о большей значимости роли взяткополучателя в системе рассматриваемых преступлений.
Не оспаривая правильности выводов указанных авторов, отметим также, что на наш взгляд, среди основных факторов, указывающих на большую общественную опасность получения взятки следует указать, что именно возможность совершения данного преступления предполагает наличие дачи взятки, действия (бездействия), которые ожидаются от должностного лица в связи с полученной взяткой нарушают порядок публичного управления, а личность должностного лица характеризуется большей криминогенной пораженности по сравнению с взяткодателем, что закономерно отражается и на его роли в системе преступлений, и на особенности вреда, причиняемого именно его действиями. Более высокая криминогенная опасность взяткополучателя связана с тем, что он является должностным лицом и обладает соответствующим правовым статусом, характеризующимся наличием больших, чем у обычного гражданина обязанностей, ограничений и запретов. Соглашаясь на замещение должности, лицо добровольно принимает эти обязанности, ограничения и запреты, осознавая, что их добросовестное соблюдение обеспечивается специфическими мерами юридической ответственности.
Получая взятку, должностное лицо не только предает интересы замещаемой должности, носящей публичный характер и выражающей интересы народа и государства, но и демонстрирует пренебрежительное отношение к своему статусу и возложенным на него обязанностям, ограничениям и запретам. Соответственно получение взятки отличается большей общественной опасностью.
При этом мы не отрицаем значимости и взяткодателя, но, по нашему мнению, основная роль и опасность взяткодателя связана с активным участием в формировании механизма преступного поведения (из-за чего дачу взятки оценивают, как активный подкуп). Вместе с тем активные действия взяткодателя получают свою закономерное развитие в следствии согласия взяткополучателя и за счет этого развития и образуется основная общественная опасность исследуемой системы взяточничества.
Следует отметить, что проведенный нами опроса среди сотрудников милиции и работников органов прокуратуры Республики Таджикистан также продемонстрировал преобладание взглядов на большую общественную опасность получения взятки. На это указали 67,9% опрошенных нами респондентов, 24,2% отметили, что общественная опасность у дачи и у получения взятки одинаковая, а 7,9% опрошенных указали, что дача взятки более общественно опасное деяние, чем получение взятки1. Полагаем, что последняя позиция связана с естественной защитной реакцией, выраженной в стремлении переложить степень ответственности на других лиц.
Что касается международных антикоррупционных стандартов, формирующих правовую основу борьбы с коррупцией в Республике Таджикистан, то следует отметить, что Конвенция ООН против коррупции не дает разъяснений о наказуемости подкупа. Однако изучение Модельного Уголовного кодекса стран-участников СНГ указывает, получение взятки также следует рассматривать как имеющее большую общественную опасность. В Модельном УК СНГ нет рекомендаций относительно конкретных санкций, но есть рекомендации по поводу категорий преступлений. Так, получение взятки в Модельном УК СНГ по основному составу преступления оценивается как преступление средней тяжести, а дачавзятки – как преступление небольшой тяжести2. Следует отметить, что не все страны-участники СНГ следуют данной рекомендации.
Соотношение санкций по основному составу за получение и дачи взятки в странах участниках СНГ подробно нами рассмотрено в рамках таблицы (Прил. 5.), где для наглядности отражены только те санкции, которые соответствуют установленным в УК РТ санкциям за дачу и получению взятки, а именно: штраф, лишение свободы на определенных срок, лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью.
Характеризуя соотношения санкций дачи и получения взятки в национальных Уголовных кодексах стран-участников СНГ, отметим, что только УК Республики Таджикистан и Республики Узбекистан характеризуются наличием фактически одинаковых санкций за данные преступления. Другие семь стран-участников СНГ оценивают получение взятки как более общественно опасное деяние, чем дача взятки и санкции за него в Уголовных законах указанных государств выше. При этом только Республика Армения, Российская Федерация, Кыргызская Республика и Республика Казахстан последовали рекомендации Модельного Уголовного кодекса СНГ в установлении категории тяжести исследуемых преступлений. В остальных государствах получение взятки рассматривается как тяжкое преступление, причем наибольшее наказания в виде лишения свободы до 8 лет, установлено в УК Азербайджанской Республике1. Дача взятки в Азербайджане и в Республике Беларусь – преступление средней тяжести, а в Республике Молдова – тоже тяжкое преступление с максимальным наказанием в виде лишения свободы на срок до 6 лет2. При этом самое распространенное максимальное наказание за получение и за дачу взятки среди стран-участников СНГ до 5 лет лишения свободы3.