Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Понятие иммунитетов и проблемы их реализации в законодательстве .13
1. Понятие, виды иммунитетов и их реализация в праве .13
2. Генезис и эволюция иммунитетов в законодательстве 36
Глава II. Реализация международно-правовых иммунитетов в уголовном праве России (de lege lata) 58
1. Реализация дипломатического и консульского иммунитетов в уголовном праве России 58
2. Реализация иммунитетов представителя международной организации, члена специальной миссии в уголовном праве России 81
Глава III. Дискуссионные вопросы иммунитетов, вытекающих из внутригосударственного права в уголовном праве России (de lege ferenda) 96
1. Особенности реализации иммунитетов родителей несовершеннолетних детей, супругов и близких родственников, иностранного гражданина и лица без гражданства в уголовном праве России 96
2. Проблемы реализации иммунитетов адвоката, защитника и священнослужителя в уголовном праве России 118
3. Правовая природа иммунитетов члена Совета Федерации, депутата Государственной Думы, судьи, заседателя, должностного лица налогового органа и иных лиц и их реализация в уголовном праве России .164
Заключение 189
Библиографический список 194
Приложение 223
- Понятие, виды иммунитетов и их реализация в праве
- Реализация дипломатического и консульского иммунитетов в уголовном праве России
- Проблемы реализации иммунитетов адвоката, защитника и священнослужителя в уголовном праве России
- Правовая природа иммунитетов члена Совета Федерации, депутата Государственной Думы, судьи, заседателя, должностного лица налогового органа и иных лиц и их реализация в уголовном праве России
Понятие, виды иммунитетов и их реализация в праве
В теории под реализацией норм права принято понимать воплощение их предписаний в поведении людей1, осуществление субъективных прав и юридических обязанностей2.
Во второй половине XX в. стали исследоваться проблемы форм (видов) реализации права. М. Ф. Орзих, впервые выдвинувший эту идею, выделял использование, исполнение, соблюдение и применение норм права3. При этом под использованием (некоторые авторы эту форму называют осуществлением) прав понимается реализация возможностей, которые представляются участникам общественных отношений нормами права; под исполнением обязанностей – обязательное совершение действий, которые предписываются нормами права; под соблюдением обязанностей – воздержание от совершения действий, запрещенных юридическими нормами. Применение норм права выражается во властной деятельности компетентных государственных органов по реализации правовых норм относительно конкретных жизненных случаев и индивидуально-определенных лиц4.
Первоначально идея о формах (видах) реализации права была поддержана многими учеными5, однако затем стали высказываться сомнения и, в первую очередь, относительно обоснованности признания исполнения, соблюдения и применения норм формами реализации права6; некоторые ученые считали необходимым формы реализации права отграничивать от проблем применения права7.
В литературе выделяются обстоятельства, влияющие на соответствующую форму реализации права. В качестве таковых называются: характер норм права; метод, при помощи которого реализуется право; характер действия субъектов, реализующих права8.
Так, исходя из метода правового регулирования, М. К. Маликов выделяет общие и особую формы реализации норм права: к первым он относит использование, исполнение и соблюдение норм права; ко второй – их применение9. Те же формы реализации, но выделяемые уже по другому основанию – специфике содержания норм (запреты, управомочивающие нормы и др.) – признает Ю. Н. Бро10.
Проблема сущности реализации норм права и ее форм испытывает на себе существенное влияние другой не менее важной и сложной проблемы – «сферы» их реализации. Исходя из отношения авторов к регулятивной функции права, выделяются две противоположные точки зрения. Одни ученые связывают регулятивную функцию права с правоотношениями и в связи с этим полагают, что правовая норма может быть реализована в рамках последних. В такой реализации общие правила и принципы получают свое реальное проявление в поведении людей и деятельности органов государства; в этом случае имеет место наиболее распространенный и эффективный вид воздействия права на общественные отношения11.
Другие теоретики права считают, что помимо правоотношений существуют и иные формы реализации правовой нормы12.
Л. С. Явич предпринял попытки интегрировать оба подхода и, исходя из этого, предложить следующие формы реализации норм права: 1) путем морально-политического воздействия права на поведение людей; 2) путем установления и реализации прав и обязанностей вне конкретных правоотношений; 3) при помощи конкретных правоотношений, воздействующих на поведение людей и деятельность органов власти13. По нашему мнению, в этом случае, во-первых, речь идет о способах, а не формах реализации, так как автором, в частности, используется предлог «путем»; во-вторых, формы реализации до определенной степени смешиваются со средствами воздействия на поведение людей. Однако при оценке позиции Л. С. Явича справедливости ради надо иметь в виду, что он и сам утверждал, что выделяет соблюдение, исполнение, использование и применение не в качестве форм, а в качестве способов реализации норм права. Но в таком случае налицо противоречие единству формы и содержания явления: «Форма – это способ существования содержания, неотделимый от него и служащий его выражением»14.
В. В. Лазарев, критикуя точку зрения Л. С. Явича, указывает, что последний рассматривает реализацию не с точки зрения субъектов права, а с позиции законодателя15. Это утверждение автора в теории права осталось практически незамеченным, однако оно имеет принципиальное значение, позволяет по-иному взглянуть на понимание реализации права, расширяет перечень ее форм, охватывает и другую сферу – законодательную. Таким образом, можно сделать вывод: реализация норм права может быть осуществлена и законодателем. На первый взгляд, он выглядит парадоксальным, однако в этом несложно убедиться, обратившись, в частности, к уголовному законодательству России. Проблема, по нашему мнению, заключается не в том, что такая форма реализации существует, а в том, как проявляется и осуществляется.
Уголовное законодательство имеет системный характер (т. е. выступает как целостный комплекс взаимосвязанных элементов)16, проявляющийся на двух уровнях: внешнем и внутреннем. Не ставя целью анализ последних как таковых, кратко остановимся лишь на первом уровне системности, поскольку именно он имеет место в реализации законодателем норм об иммунитетах, содержащихся в международно-правовых актах и национальном законодательстве. Таким образом, речь идет о реализации в уголовном законодательстве норм о международных и процессуальных иммунитетах; в теории уголовного права в этом случае чаще говорят о восходящей и нисходящей блан-кетности. Здесь нет противоречий и непоследовательности: применительно к реализации норм об указанных иммунитетах речь идет об их воплощении (или – отражении) в уголовном законодательстве, а во втором случае – способе их реализации в уголовно-правовой норме.
В связи с этим обратим внимание на противоречивую позицию Ю. В. Трунцевского, связанную с реализацией норм международного права в уголовном праве России. С одной стороны, он утверждает, что обязательные для Российской Федерации нормы международного права «становятся частью национального уголовного права», с другой стороны – «имплементация таких норм в национальное право не меняет характера нормы международного права и не означает превращения ее в норму национального права». На основании этих противоречащих друг другу посылок автор делает, на наш взгляд, ничем не обоснованный вывод: «... подобный характер действия международно-правовой нормы заставляет рассматривать данные нормы права как национально-правовые»17.
Думается, чтобы международно-правовые нормы, в частности об иммунитете определенных лиц, стали национально-правовыми, их надо реализовать в российском уголовном праве, в противном случае они не могут рассматриваться как внутригосударственные хотя бы потому, что они закреплены в иной правовой форме и продолжают оставаться в другой системе права18. Национальная норма права, принимаемая для обеспечения реализации нормы международного права, не подменяет и не изменяет последнюю, в некоторых случаях действует совместно, параллельно с ней19.
В теории права предлагается ряд способов «включения» в уголовное законодательство норм иной отраслевой принадлежности. Например, говорят:
1) о согласовании, т. е. о приведении «норм в соответствие, увязку норм, а также преодоление противоречий, коллизий между ними»20;
2) о трансформации, т. е. о способе реализации международного права в сфере действия национального права путем издания государством внутренних нормативных актов во исполнение им своего международного обязательства21; выделяются виды трансформации: генеральная и специальная, прямая и опосредованная22
Реализация дипломатического и консульского иммунитетов в уголовном праве России
Реализуя рассматриваемые иммунитеты, законодатель для придания транзитивной норме, отраженной в ч. 4 ст. 11 УК РФ, во-первых, достаточной определенности и, во-вторых, необходимой компактности использовал два близких, но самостоятельных приема законодательной техники: бланкетный способ описания (причем имеет место восходящая бланкетность) и отсылку. Для уяснения иммунизированного круга лиц первый из них предполагает обращение к международным правовым актам, регламентирующим иммунитет дипломатических представителей и иных граждан, второй – указывает, что для решения вопросов об уголовной ответственности названных лиц необходимо руководствоваться нормами международного права.
В ч. 4 ст. 11 УК РФ говорится о двух категориях иностранных граждан, которые имеют уголовно-правовой иммунитет: дипломатических представителях иностранных государств и иных лицах. Иммунитеты130 первых являются одним из старейших институтов современного международного права131; они – «центральный институт всего дипломатического права»132. «Под иммунитетом разумеется принцип (и отдельные виды) изъятия глав государств, глав и членов правительств, членов парламента и представителей иностранных государств, имущества таких государств и лиц, а также иностранных военных сил и государственных кораблей за границей из принудительного воздействия со стороны суда, финансового аппарата и служб безопасности страны, где такие иностранные лица и имущество находятся, изъятия, в частности, из исков, арестов, обысков, допросов, эмбарго и рекви-зиций»133.
Уголовно-правовое значение привилегий глав и представителей государств, в частности, выражается в том, что последние подлежат специальной уголовно-правовой охране в стране пребывания. Так, УК РФ в качестве самостоятельного деяния указывает нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой, отнеся его к преступлениям против мира и безопасности человечества134.
Начиная с первой трети XX в. предпринимались попытки кодификации законодательства в этой области, однако предпринимаемые меры не привели к какому-либо результату135. Так, в 1925–1927 гг. вопрос об этом обсуждался в Лиге Наций. Более того, была создана специальная комиссия, но по решению Совета Лиги Наций в 1927 г. дипломатические иммунитеты были ис 133 Блищенко И. П. Дипломатическое право. М., 1990. С. 77–78.
В международных актах наряду с иммунитетами говорится и о привилегиях. Автор указывает, что «хотя обоснование привилегий и иммунитетов едино, конкретный их объем в силу разницы субъектов привилегий и иммунитетов и осуществляемых ими функций различен… Под привилегиями разумеются особые правовые преимущества некоторых иностранцев как глав и представителей государств. Наиболее существенными из этих преимуществ являются: право на усиленную защиту от посягательств и оскорблений; право пользования в определенных случаях специальными знаками и эмблемами (например, своим флагом…» (там же. С. 77).
Права и привилегии дипломатических представителей нередко фиксировались в двусторонних международных договорах, их правовое положение закреплялось и в национальном законодательстве (например, в Положении о дипломатических и консульских представителях иностранных государств на территории Союза ССР от 14 января 1927 г., утвержденного постановлением ЦИК и СНК СССР от 14 января 1927 г.136).
В некоторых странах отдельные нормы, закрепляющие дипломатический иммунитет, главным образом иммунитет от юрисдикции и косвенно о неприкосновенности личности и жилища, включались в уголовные или уголовно-процессуальные кодексы. Все они в той или иной мере основывались на общих принципах международного права, на международных обычаях и практике, а иногда на международных договорах. При этом одни из них более или менее конкретно определяли объем дипломатических иммунитетов, а другие лишь ограничивались общими ссылками на соответствующие положения международного права137. «Таким образом, – делает вывод Д. Б.
Левин, – основным общим для всех государств источником права в области дипломатических иммунитетов являются обычные нормы международного права, чаще всего именуемые в международных договорах и в законах “основными принципами”, “общими началами”, “общепризнанными положениями” международного права и т. п. Среди этих норм имеются положения, относительно которых установилось единство взглядов на практике и в теории. Но имеются и такие положения, которые трактуются и применяются по-разному и относительно которых государства не связаны строгими рамками прочно установившихся правил. Это обстоятельство, нередко отрицаемое, получило весьма авторитетное признание и в официальных актах и в науке»138.
В связи со сказанным важным представляется вопрос о правовых основаниях дипломатического иммунитета, являющегося до сих пор дискуссионным в науке международного права139.
Однако очевидно, что ни доктрина международного права, ни проекты каких-либо международно-правовых актов не могут служить источниками права вообще и дипломатического права в частности. Все эти и другие подобного рода работы могут иметь значение при аргументации той или иной позиции, свидетельствовать о полноте и глубине разрабатываемой проблемы, о тенденциях, складывавшихся в науке на том или ином историческом отрезке времени, и т. д. Гуго Гроций, признаваемый основоположником международного пра ва, в целом соглашаясь с правилом, согласно которому на все лица и все предметы, находящиеся в суверенном государстве, распространяется юрисдикция последнего, делает из него два исключения, которые основываются на соглашении государств между собой: 1) послы «путем некоей фикции почитаются людьми, [олицетворяющими] тех, кто их послал…»; 2) равным образом «путем схожей фикции они почитаются так же, как находящиеся вне [данной] земли (extra territorialitas), откуда вытекает, что они не подчинены светскому праву народа, среди которого они живут»140.
Ш. Монтескье подчеркивал: «Международное право требует, чтобы государи посылали друг другу послов, и здравый смысл, вытекающий из природы вещей, не позволяет, чтобы эти послы зависели от монарха, к которому они посылаются, или от его судов. Они голос государя, пославшего их, и голос этот должен быть свободным»141.
Теория экстерриториальности, как видим, напрямую связана с учением о представительном характере деятельности посла. Однако обе эти теории подверглись жесткой критике со стороны зарубежных авторитетных представителей международного права (например, Херст, Фошиль, частично Оп-пенгейм и др.)142. Если абстрагироваться от нюансов, то суть критики сводится к вопросу об обоснованности использования самого термина «экстерриториальность»; его называют бесполезной фикцией; неопределенным по содержанию; неадекватно отражающим положение, которое он должен отражать, и т. д.143 В докладе подкомиссии по дипломатическим иммунитетам комиссии по кодификации международного права Лиги Наций говорилось: «Совершенно ясно, что экстерриториальность – это фикция, которая не имеет оснований ни в праве, ни в факте…» и «даже одно употребление этого злосчастного выражения способно привести к недоразумениям и к таким юридическим выводам, которые являются совершенно недопустимыми»144.
Проблемы реализации иммунитетов адвоката, защитника и священнослужителя в уголовном праве России
Реализация в уголовном законе иммунитетов адвоката и защитника назрела давно; в процессуальных отраслях права запрет их допроса, по сути, признается аксиоматичным, сложившимся на протяжении веков, пожалуй, с момента более или менее сформировавшегося института адвокатуры. Причем для этого были все основания, как в прошлом, так и в настоящее время. Более того, де факто судебная практика, в том числе Европейского Суда по правам человека и Конституционного Суда РФ, признает абсолютный иммунитет указанных лиц. При реализации данного иммунитета, на наш взгляд, следует в законе отразить статус лица и содержание сведений, которые адвокаты и защитники не могут разглашать (т. е. использовать прием нисходящей блан-кетности).
Согласно ч. 3 ст. 56 УПК РФ не подлежат допросу в качестве свидетеля:
1) защитник подозреваемого и обвиняемого – об обстоятельствах уголовного дела, которые стали ему известны в связи с участием в производстве по данному делу;
2) адвокат – об обстоятельствах, которые стали ему известны в связи с оказанием юридической помощи.
Адвокатом является лицо, получившее в установленном законом порядке264 статус адвоката и право осуществлять адвокатскую деятельность. Адвокат признается независимым профессиональным советником по правовым вопросам (п. 1 ст. 2 Федерального закона от 31 мая 2002 г. № 63-ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации»265). Оказание юридической помощи, в связи с которым адвокат не может быть допрошен в уголовном процессе, и ее виды определены в законе.
Понятие защитника дано в ст. 49 УПК РФ. Таковым является лицо, осуществляющее в установленном уголовно-процессуальным законодательством порядке защиту прав и интересов подозреваемых и обвиняемых и оказывающее им юридическую помощь при производстве по уголовному делу. В качестве защитников участвуют адвокаты. Однако надо иметь в виду, что наряду с последними защитником может быть один из близких родственников или иное лицо, о допуске которого ходатайствует обвиняемый. При производстве у мирового судьи указанное лицо допускается и вместо адвоката. В силу ч. 2 ст. 49 УПК РФ в стадиях досудебного производства по уголовному делу защитниками могут быть только адвокаты266.
Согласно п. 4 ст. 5 УПК РФ к близким родственникам относятся супруг, супруга, родители, дети, усыновители, усыновленные, родные братья и родные сестры, дедушка, бабушка, внуки267.
В основе рассматриваемого иммунитета лежит адвокатская тайна. В ее характеристике Ю. С. Пилипенко выделяет три базовых элемента: во-первых, это культурные традиции; во-вторых, законодательное обеспечение соблюдения указанной тайны; в-третьих, необходимый элемент технологии адвокатской деятельности268. На наш взгляд, можно выделить еще одну составляющую данного явления – особый правовой режим сведений, входящих в понятие адвокатской тайны.
Адвокатская тайна своими корнями уходит в глубокую старину – эпоху Римской империи. Причем надо заметить, что с тех пор внимание к ней нисколько не снижается: о ней спорили и спорят, писали и пишут. Об этой тайне высказывались как видные зарубежные, так и российские юристы. Одним словом, она признается одной из вечных проблем адвокатуры и адвокатской деятельности269, своеобразной «квадратурой круга» – задачей построения квадрата, равновеликого по площади кругу данного радиуса270. Д. П. Ватман, например, указывал, что для адвокатской деятельности, являющейся публично-правовой по содержанию и односторонней по направленности, чрезвычайно важное значение имеет адвокатская тайна, установленная законом в интересах нормального отправления правосудия, ограждения доверительного характера отношений между адвокатом и его клиентом, укрепления авторитета и общественного престижа адвокатуры271.
Большинство специалистов признают адвокатскую тайну как необходимое условие оказания реальной помощи своему доверителю в защите его прав и законных интересов272. Для этой категории юристов, кстати сказать, по-разному обосновывающих ее существование, вопрос заключается только в одном – границах адвокатской тайны. При этом некоторые не допускали и этой мысли. Например, Э. Бенедикт, отрицая возможность какого-то бы ни было ограничения рассматриваемой тайны, считал, что она должна быть сохранена, если это даже грозит целой семье, а может быть и целому поколению. Адвокат «должен молчать, – писал он. – Никаких компромиссов в деле доверия, на котором зиждется вся сущность защиты»273.
Профессор законоведения Гейдельбергского университета (Германия), крупнейший специалист по судопроизводству К. Ж. Миттермайер, ратовавший за широкое понимание адвокатской тайны, утверждал, что защитник не имеет права раскрыть ее даже и в том случае, если она относится к сообщникам обвиняемого274.
Некоторые известные юристы прошлых веков высказывались против адвокатской тайны. Например, И. Бентам, рассуждая о последней, задавал вопрос: «Можно ли требовать или допускать разоблачение адвокатом таких фактов, которых обнаружение будет вредно его клиенту, в деле уголовном или гражданском?». На этот вопрос он отвечал положительно, полемизируя с невидимым оппонентом: «Зачем он был освобожден от обязанности? Какой действительный вред может произойти от этого обязательства? Никакого, разве считать вредом наложение на известное лицо наказания, ему следующего? ... Кто от этого пострадает? Не честный ли и невинный его клиент? Конечно, нет: не совершивши никакого преступления … ему не предстоит признаваться ни в обмане, ни в преступлении»275.
В дореволюционном праве России адвокат назывался присяжным поверенным276. Согласно ст. 403 Учреждения судебных установлений «присяжный поверенный не должен оглашать тайн своего доверителя не только во время производства его дела, но и в случае устранения от оного и даже после окончания дела»277. В связи с этим С. И. Викторский, например, писал: «Защитник хотя и отправляет свои функции наравне с обвиняемым в публичных интересах, но одновременно является и поверенным подсудимого. Эта двойственная роль защитника оказывает влияние на организацию адвокатуры»278.
Ряд дореволюционных юристов, характеризуя адвокатскую тайну, особое внимание обращали на отношения, которые должны быть присущи между адвокатом и подзащитным. Так, Л. Е. Владимиров писал: «Адвокатура, как сословие, основана на доверии, а потому все, что подрывает это доверие, должно быть устранено»279. К. К. Арсеньев подчеркивал, что «интересы подсудимого не могут быть рассматриваемы как нечто безусловно противоположное интересам общества…». Защита этих интересов «предполагает полную откровенность со стороны подсудимого, правдивое сообщение всех обстоятельств дела… Подобная откровенность немыслима без уверенности, что все конфиденциально, в интересах защиты, сообщенное защитнику останется только одному ему известным и ни в каком случае обнаружено не будет»280.
Интерес к проблеме адвокатской тайны зависит от ряда обстоятельств, в том числе политических и идеологических установок в стране, правовой политики, охватывающей организацию и деятельность адвокатуры, и даже от отдельных судебных процессов281. Так, усиленное внимание к вопросу об адвокатской тайне было вызвано делом присяжного поверенного Патэка. При слушании в Варшаве уголовного дела один из свидетелей (Бартос), сам ранее осужденный, показал, что на предварительном следствии по своему делу он сознался, но на суде по совету своего защитника присяжного поверенного Патэка, отказавшись от ранее данных показаний, отрицал свою виновность. Бартос добавил, что по настоянию товарищей объяснил защитнику: он вовсе не сознавался следователю, как это записано в протоколах следствия. Тогда Патэк посоветовал ему на суде отказаться от сказанного. Адвокат был привлечен к дисциплинарной ответственности. Категорически отвергая фактические обстоятельства, он отказался дать объяснения по существу: беседа с подсудимым происходила наедине и составляет профессиональную тайну. Варшавский окружной суд признал правильными объяснения Патэка и освободил его от дисциплинарной ответственности. Прокурор принес протест, и Варшавская Судебная палата «исключила Патэка из сословия». Объединенное присутствие 1-го и кассационных департаментов Правительствующего Сената оставило жалобу Патэка без последствий282.
Правовая природа иммунитетов члена Совета Федерации, депутата Государственной Думы, судьи, заседателя, должностного лица налогового органа и иных лиц и их реализация в уголовном праве России
Процессуальный иммунитет (в литературе зачастую именуемый как свидетельский) ряда лиц, которые либо не могут быть свидетелями в процессе, либо имеют право отказаться от дачи показаний, законодатель не реализовал в уголовном праве. В связи с этим при применении, в частности, ст. 308 УК РФ возникают вопросы о возможности привлечения к уголовной ответственности лиц, которые отказываются от дачи показаний, но при этом они не упоминаются в примечании к данной статье в числе иммунизированных.
Так, в соответствии с п. 5 ч. 3 ст. 56 УПК РФ не подлежат допросу без их согласия член Совета Федерации и депутат Государственной Думы об обстоятельствах, которые стали им известны в связи с осуществлением своих полномочий. В отличие от свидетельского иммунитета в отношении, например, защитника или священнослужителя, указанные лица обладают свидетельской привилегией, которая заключается в предусмотренной законом праве отказа от дачи показаний и, следовательно, невозможности привлечения за это к уголовной ответственности.
Указанное процессуальное правило фактически воспроизводит положения ст. 21 Федерального закона от 8 мая 1994 г. № 3-ФЗ «О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации»404. Поэтому не соответствует соотношению указанных УПК РФ и Федерального закона утверждение о том, что с установленным правом ст. 21 «положения отраслевых кодексов не корре-спондируют»405.
Рассматриваемая процессуальная привилегия характеризует парламентскую неприкосновенность. Согласно ст. 98 Конституции РФ член Совета Федерации и депутат Государственной Думы обладают неприкосновенностью в течение всего срока их полномочий. Это положение нашло отражение в ст. 19 Федерального закона «О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации». Конституционный Суд РФ подчеркнул, что «неприкосновенность (парламентский иммунитет), закрепленная в ст. 98 Конституции Российской Федерации, – один из основных элементов статуса парламентария, важнейшая правовая гарантия его деятельности. По своему содержанию эта гарантия более высокого уровня по сравнению с общими конституционными гарантиями неприкосновенности личности. Она не является личной привилегией, а имеет публично-правовой характер, призвана служить публичным интересам, обеспечивая повышенную охрану законом личности парламентария в силу осуществляемых им государственных функций, ограждая его от необоснованных преследований, способствуя беспрепятственной деятельности парламентариев и тем самым – парламента, их самостоятельности и независимости»406.
Согласно Закону член Совета Федерации и депутат Государственной Думы не могут быть допрошены по обстоятельствам, которые стали им известны в связи с реализацией своих полномочий. Следовательно, рассматриваемая привилегия имеет место только в период исполнения полномочий, в связи с чем необходимо установить их начало и окончание. Сроки полномочий указанных лиц Федеральный закон «О статусе члена Совета Федерации и статусе депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации» не определяет, а отсылает к иным федеральным законам, в частности к Федеральному закону от 3 декабря 2012 г. № 229-ФЗ «О порядке формирования Совета Федерации Федерального Собрания Российской Феде-рации»407. Полномочия члена Совета Федерации начинаются со дня вступления в силу решения соответствующего органа государственной власти субъекта Российской Федерации о наделении его полномочиями; прекращаются – со дня вступления в силу решения того же органа государственной власти о наделении полномочиями нового члена Совета Федерации (ч. 1 и 3 ст. 7)408. Срок полномочий депутата Государственной Думы начинается со дня избрания таковым409 и прекращается со дня начала работы Государственной Думы нового созыва. Таким образом, до начала срока полномочий член Совета Федерации и депутат Государственной Думы еще не обладают процессуальными привилегиями, указанными в ст. 56 УПК РФ, однако после их прекращения не утрачивают права не свидетельствовать по обстоятельствам, указанным в законе.
Содержание полномочий члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы проистекают из полномочий законодательных органов, которые они представляют. Последние определены в ст. 102 и 103 Конституции РФ.
Согласно п. 5 ч. 3 ст. 56 УПК РФ член Совета Федерации и депутат Государственной Думы не могут быть допрошены только об обстоятельствах, которые стали им известны в связи с исполнением своих полномочий. Этот запрет не является абсолютным, указанные лица могут дать согласие на дачу соответствующих показаний.
В литературе отмечается, что слово «согласие»410 достаточно часто употребляется в уголовно-процессуальном законодательстве (как непосредственно, так и в виде словесной конструкции «не возражает»), в том числе и при определении возможности допроса члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы. П. Г. Марфицин отмечает, что в процессуальном праве допускаются некоторые его оттенки, «например, при использовании ... термина в связи со свидетельским иммунитетом. Но все они лежат в плоскости обыденного употребления слова “согласие”». Однако при этом в законодательстве не решен более значимый вопрос о процедуре и фиксации согласия, хотя данное обстоятельство может породить на практике ряд проблем411.
Право парламентариев не свидетельствовать в судебном процессе нельзя трактовать расширительно; член Совета Федерации и депутат Государственной Думы не освобождаются от обязанностей от дачи показаний об обстоятельствах, не связанных с осуществлением деятельности парламентария и необходимых в интересах правосудия. Это обстоятельство в том числе отражено в упоминавшемся постановлении Конституционного Суда РФ412.
В уголовном законодательстве, как было сказано, иммунитет члена Совета Федерации и депутата Государственный Думы не закреплен, правовая природа четко не определена, что, на наш взгляд, следует признать пробелом, нарушающим межотраслевые законодательные связи. Имеет место правовая неопределенность в субъектном составе преступления, предусмотренного ст. 308 УК РФ: с одной стороны, указанные лица, отказываясь от дачи показаний, действуют правомерно; с другой стороны – законодатель не упоминает их в примечании к данной статье, в котором перечислены лица, не подлежащие уголовной ответственности за отказ от дачи показаний. В связи с этим УК РФ целесообразно дополнить соответствующим указанием, сформулировав его в предложенной ст. 111 следующим образом:
«Статья 111. Иммунитеты
1. Не подлежат уголовной ответственности за отказ от дачи показаний:
1) член Совета Федерации и депутат Государственной Думы – об обстоятельствах уголовного дела, которые стали им известны в связи с осуществлением своих полномочий».
Как уже говорилось, процессуальное законодательство содержит ряд и других норм, которые также не нашли реализации в уголовном праве. Так, наряду с членом Совета Федерации и депутатом Государственной Думы, КАС РФ (п. 5 ч. 11 ст. 51) наделяет правом отказаться от дачи показаний депутата законодательного (представительного) органа государственной власти субъекта Российской Федерации, при этом условия свидетельского иммунитета формулирует так же, как и в отношении указанных первых двух лиц – в отношении сведений, ставших ему известными в связи с исполнением своих полномочий. Правовая природа этого иммунитета основана на положении, закрепленном в ст. 15 Федерального закона от 6 октября 1999 г. № 184-ФЗ «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов власти субъектов Российской Федерации»413.
Срок полномочий депутатов одного созыва устанавливается конституцией (уставом) субъекта РФ и не может превышать 5 лет. В отношении указанных сведений свидетельский иммунитет сохраняется и после указанного срока.