Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Социально-правовая характеристика прикосновенности к преступлению 17
1. Историческое развитие норм о прикосновенности к преступлению в российском уголовном законодательстве 17
2. Понятие и признаки прикосновенности к преступлению 39
3. Нравственное обоснование ответственности за прикосновенность к преступлению 62
Глава 2. Формы прикосновенности к преступлению 90
1. Заранее не обещанное укрывательство преступления 90
2. Несообщение о преступлении и его уголовно-правовая характеристика 111
3. Попустительство преступлению как форма прикосновенности 128
Заключение 147
Список литературы 151
Приложения 181
- Историческое развитие норм о прикосновенности к преступлению в российском уголовном законодательстве
- Нравственное обоснование ответственности за прикосновенность к преступлению
- Заранее не обещанное укрывательство преступления
- Попустительство преступлению как форма прикосновенности
Историческое развитие норм о прикосновенности к преступлению в российском уголовном законодательстве
В уголовном праве под прикосновенностью к преступлению понимается преступление, возникающее по поводу другого уголовно наказуемого деяния, совершенное лицом, не принимавшим участия в нем, однако затрудняющее его пресечение, раскрытие и изобличение лица, его совершившего. Исторически сложилось, что к ее формам1 принято относить укрывательство, несообщение и попустительство2.
Напомним, что в УК РСФСР 1960 г. институт прикосновенности к преступлению был представлен укрывательством преступления (ст.ст. 18, 88.2 и 189 УК РСФСР) и недонесением о нем (ст.ст. 19, 88.1 и 190 УК РСФСР), специальная норма о попустительстве отсутствовала. В первоначальную редакцию действующего УК РФ была включена норма об укрывательстве, однако ответственности за недонесение о преступлении в нем не было предусмотрено. По мнению Л.В. Иногамовой-Хегай, причиной этому явилось проявление истинно демократических начал в российском праве1. Однако в 2016 году законодатель, предусмотрев ответственность за несообщение о преступлении, можно сказать, обратился к опыту УК РСФСР 1960 г. и «возвращению в уголовное законодательство положений о прикосновенности к преступлению»2. В результате чего, норма о недонесении о преступлении, отвергнутая ранее, оказалась востребована вновь.
В этой связи думается, что исследование современного состояния прикосновенности к преступлению необходимо начать с рассмотрения вопроса о ее возникновении и развитии в памятниках права российского государства. Так, Н.Д. Сергиевский справедливо отмечал, что, «зная это, мы имеем возможность оценить современное значение законоположения, иначе говоря, мы получаем возможность решить: должно ли быть оно сохранено или уступить место другому, как потерявшее жизненное основание вследствие изменившихся условий»3.
Следует отметить, что нормы о прикосновенности к преступлению прошли в историческом развитии в российском уголовном законодательстве определенный путь, который с учетом тенденций их развития условно можно разделить на отдельные этапы, имеющие отличительные черты.
Прежде всего, необходимо упомянуть о том, что единого мнения по поводу первого упоминания о прикосновенности к преступлению в уголовно-правовой доктрине не сложилось. Так, по мнению Н.С. Косяковой, впервые нормы о прикосновенности к преступлению появились в Уставе князя Ярослава «О судах церковных» (Х–ХI вв.)4, с точки зрения А.В. Зарубина, в Русской Правде5. По мнению В.В. Мальцева, первое упоминание о прикосновенности к преступлению содержится в Уложении «О наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г.1
Представляется, что каждый из авторов прав в том, что в названных ими памятниках, в той или иной мере, упоминалось о деяниях, по признакам напоминающих преступления, образующие прикосновенность. Однако Устав князя Ярослава «О судах церковных» (Х–ХI вв.), в ст. 53 которого указывалось: «…услышит жена от других людей, что замышляют на царя или князя, и сразу мужу своему не скажет, а после объяснения: развод2», являлся первым по времени издания актом, в котором появилось правило, похожее на норму о несообщении о преступлении.
В дальнейшем в Русской Правде появилась норма об укрывательстве преступника. Так, в соответствии со ст. 20 ее краткой редакции: «а убьют огнищанина в разбое, или убийцу не ищут, то вирное платити, в ней же вири голова начнет лежать»3, то есть, если лицо, совершившее преступление, не было найдено, то предполагалось, что его укрывает община, с которой за это взыскивался штраф. Схожее правило содержалось в ст. 77 пространной редакции Русской Правды.
Введение коллективной ответственности за укрывательство преступника объясняется специфическим построением отношений между членами общины, основывающихся на взаимной помощи, что существенно затрудняло поиск злоумышленников и делало практически невозможным осуществление возмездия преступнику со стороны потерпевшего. Как писал Б.Н. Миронов, в семье или общине не могли не знать о преступлении, секретов среди них практически не существовало, поэтому члены общины привлекались к ответственности в качестве соучастников4.
Исследуя положения Русской Правды, нельзя не заметить, что в ряде норм упоминалось об укрывательстве общественно опасного деяния, совершенного лицом, не обладающим всеми признаками субъекта преступления. Об этом свидетельствуют положения ст.ст. 11 и 17 ее краткой редакции, а также ст.ст. 32 и 112 пространной редакции Русской Правды, в которых предусматривался запрет для лица на сокрытие холопа, совершившего общественно опасное деяние. Например, в соответствии со ст. 17: «если холоп ударит свободного мужа, а бежит в хором, а господин не будет его выдавать, то с господина взыскивается штраф в размере 12 гривен»1.
Это объясняется тем, что в исследуемый период холопы не являлись субъектами права, их жизнь охранялась законом не как самостоятельная ценность, а как имущество, принадлежащее хозяину2. Кроме того, они за свои действия не отвечали, поскольку не имели собственности и к ним было невозможно применить имущественные санкции3.
Далее нормы, напоминающие по направленности попустительство преступлению, появились в Судебниках 1497 и 1550 годов. Так, например, в ст. 34 первого из них указывалось: « … а пошлют которого недельщика по татей, и ему татей имати безхитростно, а не норовили ему никому. А изымав ему татя, не отпустити, ни посула не взяти; а опришних ему людей не имати»4.
Важно заметить, что в Судебниках и рассмотренных ранее источниках нормы о прикосновенности к преступлению наряду с правилами о соучастии охватывались родовым понятием «участие в преступлении», поскольку лицо, совершившее уголовно наказуемое деяние, попустительствующее ему, укрывшее его и не сообщившее о нем, наказывались одинаково. В этой связи следует согласиться с Н.А. Полетаевым, который подчеркивал, что «уже в период судебников встречалось определение участия, но под ним разумелась всякая прикосновенность к делу»1.
Между тем в то время прикосновенность к преступлению была достаточно распространенным деянием. Так, в ст. 2 Губной Белозерской грамоты 1539 г. было указано следующее: «били нам челом о том, что у вас в тех ваших волостях многия села и деревни розбойники розбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят и розбивают, и убивают многих людей до смерти; а иные многие люди у вас в волостях розбойников у себя держат, а к иным людем розбойники с розбоем приезжают и розбойную рухлядь к ним привозя…»2.
С целью противодействия прикосновенным деяниям государством предпринимались различные меры. Так, согласно ст. 22 Уставной Земской грамоты волостей Малой Пенежки, Выйской и Суры Двинского уезда, на всех жителей возлагалась обязанность задерживать «лихих людей» и доставлять их органам власти3, а на основании ст.ст. 278 и 66 Медынского губного наказа 1555 г., укрыватели, а также те, кто при возможности не обнаружил укрывающихся, привлекались к уголовной ответственности4. При этом близкие родственники не были исключены из перечня субъектов прикосновенности, поскольку предполагалось, что умысел виновного был известен ближе всего его семье и родственникам.
Нравственное обоснование ответственности за прикосновенность к преступлению
Проблема нравственной обоснованности института прикосновенности к преступлению в уголовном законе представляет особое значение в условиях развития российского государства как правового и демократического. Она сводится к нравственному обоснованию ограничения прав и свобод человека и гражданина, поиску баланса между уголовно-правовыми и нравственными запретами, оптимальной криминализации деяний, составляющих прикосновенность к преступлению.
Как известно, уголовное право осуществляет воздействие на общественные отношения самыми действенными средствами, поэтому его положения нуждаются в нравственном обосновании более, чем положения иных отраслей права.
В этой связи стоит отметить, что среди ученых сложилось несколько воззрений по поводу соотношения правовых и моральных норм. Так, согласно первой точке зрения требования норм права и морали совпадают и то, что осуждается и поощряется моралью, осуждается и поощряется и правом. Так считали А.А. Герцензон, Н.И. Загородников, Н.Ф. Кузнецова А.А. Пионтковский и А.Б. Сахаров1.
По их убеждению, правовые предписания соблюдаются большинством граждан, поскольку соответствуют их нравственным представлениям о справедливом и несправедливом. Нарушение большинства правовых норм рассматривается как безнравственный поступок и влечет за собой, помимо юридической ответственности, и нравственное осуждение. Это совпадение придает уголовному праву нравственную силу, ставит механизм нравственной мотивации, отличающейся особой действенностью, на службу существующему правопорядку. Так, Н.Ф. Кузнецова писала, что «все без исключения преступления аморальны»2.
Согласно другой точке зрения, которая представляется наиболее убедительной, правовые и нравственные нормы могут не совпадать друг с другом.
Профессор А.А. Тер-Акопов утверждал, что «право и нравственность – явления далеко не всегда совпадающие»1. В соответствии с данным представлением то, что запрещается правом под угрозой наказания, согласуется с внутренними убеждениями человека и со сложившимися в обществе моральными представлениями далеко не всегда. В результате этого «не всякий случай юридической расправы над преступником будет иметь поддержку у обывателя»2, поэтому в таких условиях уголовно-правовые запреты соблюдаются реже.
Отмечается, что причины возникновения противоречий различны и могут заключаться как в несовершенстве уголовно-правовых норм, так и в отставании их от потребностей жизни общества. Право, как правило, наиболее консервативно, оно неизбежно отстает от течения современной жизни. Даже в самом совершенном, казалось бы, законодательстве содержатся недочеты и недостатки. Мораль же более изменчива, подвижна и динамична и активнее реагирует на все происходящие изменения.
Думается, что добиться баланса между правовыми и моральными нормами не удастся. Можно полностью отказаться от правовых норм, не совпадающих с нравственными требованиями, однако будет ли такое решение соответствовать принципу справедливости и принесет ли пользу обществу и государству? На наш взгляд, нет, поскольку это повлечет ущемление прав других граждан. Как верно подметил В.Н. Зырянов: «уголовная политика будет более гуманной не только тогда, когда она менее строга по отношению к лицам, совершающим противоправные деяния, но и в том случае, когда она эффективнее обеспечивает безопасность граждан от преступлений»3.
Несмотря на то, что устранение противоречий между правовыми и нравственными нормами невозможно, следует согласиться с И.А. Антоновым в том, что необходимо стремиться к их устранению1. Следует принимать меры, направленные на их уменьшение, ослабление или недопущение их обострения. Иными словами в идеале – право должно совпадать с нравственностью, быть справедливым, его положения должны постоянно приводиться в соответствие с этим идеалом, поскольку нравственное воздействие является важнейшим фактором эффективности уголовно-правовых норм.
Как отмечал по данному поводу И.А. Ильин, «когда человек имеет дело с нормами, стоящими в согласии с моралью и справедливостью, то он получает возможность повиноваться им не только за страх, но и за совесть. Тогда оказывается, что каждый человек имеет не только правовую, но и моральную обязанность повиноваться праву, потому что тогда право предписывает во внешнем поведении то самое, что голос совести одобряет как нравственное и справедливое. При таком положении дел право требует от человека как бы известного минимума морального и справедливого поведения, именно моральной конкретности во внешних поступках, и этим оно содействует нравственному воспитанию человека, начиная это воспитание с «внешнего»2.
Институт прикосновенности к преступлению в уголовном праве является специфическим, поскольку он включает нормы, предусматривающие уголовную ответственность за деяния, совершенные по поводу преступлений других лиц. Прикосновенное лицо не участвует в совершении основного преступления и своим деянием не обуславливает наступления его общественно опасных последствий. Вместе с тем преступления исследуемой категории выражаются в минимальных действиях или бездействии и обладают наименьшей степенью общественной опасности по сравнению с уголовно наказуемыми деяниями, по поводу которых они совершаются. Кроме того, как правило, «прикосновенные» – это случайные очевидцы преступного посягательства. При этом с лицом, его совершившим, их связывают какие-либо отношения. Это демонстрируют материалы уголовных дел, возбужденных по ст.ст. 2056 и 316 УК РФ, в которых они являлись (в %) друзьями – 41, 9 и 32,1, соответственно; соседями – 18, 6 и 2,8; коллегами – 4,6 и 2; знакомыми – 16,3 и 26; сожителями – 2,4 и 6,1; родственниками – 7 и 11; имеющими общих детей – 4,6 и 13,81. Кроме того, не стоит забывать, что зачастую очевидцы противоправных посягательств нередко являются незащищенными от преступного мира, поэтому из-за страха за себя и своих родственников они не принимают посильных мер к предотвращению преступлений или сообщению о них.
В этой связи стоит отметить, что нравственная обоснованность норм о прикосновенности к преступлению неоднократно ставилась под сомнение правоведами. По данному поводу в науке сложились два подхода, условно обозначенные категорическим и конструктивным, которые наиболее отчетливо можно проследить на примере оценки ответственности за несообщение о преступлении. Так, например, Н.С. Таганцев, являясь представителем первого подхода, еще более 100 лет назад не признавал необходимости привлечения всех граждан к участию в преследовании преступников, весьма эмоционально указывая, что «…эта натуральная повинность представляется слишком тяжелой, и специальные органы могут вести дело открытия преступников и с несравненно большим успехом, и с меньшей затратой сил…Горе той стране, которая обратит донос в необходимый элемент общественной жизни: ради временных выгод правительство посеет в обществе семена страшной заразы, которая грозит вымиранием государственного организма, или потребует громадных и долгих жертв на его исцеление»2 . Позднее данная идея нашла отражение в трудах Ю.В. Солопанова, который, будучи явным противником ответственности за несообщение о преступлении, утверждал, что принуждение граждан к исполнению своего долга перед государством, а тем более принуждение под угрозой уголовного наказания во многих случаях становится излишним1. Схожего мнения придерживались В.Н. Кудрявцев и Ю.Е. Пудовочкин, полагая, что криминализация несообщения о преступлении в нравственном отношении не оправдана2. Иными словами, авторы высказывали опасения, что сообщения о преступлении могут использоваться в качестве инструмента мести, а не носить благие намерения.
Противоположной точки зрения придерживались представители конструктивного подхода А.С. Беницкий, А.Д. Макаров, В.В. Мальцев и Р.В. Мурин3. Так, А.Д. Макаров, критикуя государственную уголовную политику, выразившуюся в исключении ответственности за несообщение о преступлении, утверждает, что она свидетельствует об отсутствии политической воли, желания видеть реальное состояние преступности в стране и обеспечить неотвратимость ответственности за преступления 4 . Р.В. Минин, рассуждая о несообщении за деяния террористической направленности, подчеркивает, что ни о какой аморальности его и не может идти речи, когда само существование общества ставится под угрозу5 .
Заранее не обещанное укрывательство преступления
Лицо, совершившее преступление, зачастую стремится скрыть его от правоохранительных органов и остаться безнаказанным. Третьи лица, укрывая преступления, нередко содействуют ему в осуществлении этого. Уголовно-правовая оценка таким деяниям давалась на протяжении всей истории развития законодательства. Так, А.Н. Трайнин справедливо указывал на то, что они серьезно противодействуют борьбе государства с преступностью, поэтому представляют собой явление, требующее энергичного вмешательства уголовного закона1.
Ответственность за заранее не обещанное укрывательство преступления предусмотрена в ст. 316 УК РФ. Согласно статистическим данным за 2012– 2018 гг., количество преступлений, зарегистрированных по данной статье, относительно невелико (в среднем 0,02 % от общего числа зарегистрированных преступлений) 2 . Вместе с тем в стране наблюдается устойчивая тенденция снижения их числа3.
Укрывательство 4 , являясь формой прикосновенности к преступлению, обладает всеми признаками, присущими ей. Однако также оно имеет специфические черты, отличающие его от других деяний, образующих прикосновенность (несообщения и попустительства). Его общественная опасность, по сравнению с данными деяниями, не вызывает сомнений среди юристов и выражается в том, что оно повышает вероятность несвоевременного выявления, раскрытия преступления и привлечения лица, совершившего его, к уголовной ответственности. Так, по данному поводу А.С. Беницкий справедливо отмечал, что «при нем процесс выявления основного преступления для органов правосудия усложняется, а иногда становится невозможным»1.
К примеру, по уголовному делу, возбужденному по ст. 316 УК РФ в отношении М., было установлено, что он, заранее не обещая, укрыл (перевез и передал на хранение другому лицу) орудия, ранее использованные Б., В., П., и Д. для совершения уголовно наказуемых деяний, тем самым ввел правоохранительные органы в заблуждение относительно обстоятельств их совершения, а также предоставил возможность вышеуказанным лицам длительное время скрываться от органов предварительного расследования2.
Не останавливаясь подробно на характеристике объекта укрывательства преступления, отметим, что им являются общественные отношения, обеспечивающие деятельность правоохранительных органов по выявлению, и раскрытию преступлений, а также привлечению лиц, совершивших их, к уголовной ответственности. Однако в следственно-судебной практике встречаются случаи неправильного понимания объекта заранее не обещанного укрывательства преступления, приводящие к тому, что лицо, которому был причинен вред основным преступлением, необоснованно признается потерпевшим по уголовному делу, возбужденному по ст. 316 УК РФ.
В частности, об этом свидетельствуют материалы изученных уголовных дел, возбужденных по ст. 316 УК РФ, 2,9 % из которых были прекращены в связи с примирением сторон с потерпевшим от основного преступления3. Так, примером такого варианта освобождения от уголовной ответственности, может послужить уголовное дело, возбужденное по ст. 316 УК РФ в отношении Г., укрывшего преступление, и прекращенное в соответствии со ст. 25 УПК РФ и ст. 76 УК РФ в связи с примирением сторон1.
Данная ситуация связывается с неправильным пониманием сущности прикосновенного укрывательства преступления, которое не посягает на объект основного преступления, поскольку оно не является причиной и условием его совершения. Вред от исследуемого преступления причиняется государству в лице органов, осуществляющих правосудие, о чем свидетельствует расположение ст. 316 УК РФ в разделе X «Преступления против государственной власти». В этой связи исключительно государство в лице указанных органов является потерпевшим от укрывательства преступления, поэтому примирение с лицом, признаваемым потерпевшим от основного преступления, не может устранить вред, причиненный ему. Высказанная нами точка зрения находит подтверждение в определении Президиума Санкт-Петербургского городского суда по делу П., обвиняемого в совершении преступления, предусмотренного ст. 316 УК РФ2. Кроме того, 87 % опрошенных специалистов также считают необоснованной практику освобождения от уголовной ответственности лиц, совершивших преступления, предусмотренные ст. 316 УК РФ, в связи с примирением сторон с потерпевшим от основного преступления3.
По результатам исследования установлено, что трудности, возникающие у следственно-судебных органов при квалификации укрывательства, в большей мере связаны с определением его объективной стороны, в связи с этим необходимо уделить особое внимание ее характеристике. В первую очередь, отметим, что в уголовно-правовой доктрине и следственно-судебной практике не сложилось единого мнения по поводу формы совершения укрывательства преступления, что связано с отсутствием его раскрытых признаков в диспозиции ст. 316 УК РФ.
Еще среди советских правоведов господствовала точка зрения о том, что оно совершается путем действия1. Данное воззрение развивается также среди современных юристов2. К примеру, В.Г. Трифонов утверждает, что сам термин «укрывательство» предполагает активную деятельность 3 . Однако отдельные авторы, полагающие, что оно может быть выражено в бездействии, заменяя его такими синонимами как скрытие, утаивание, умалчивание или хоронение, относили к нему, в частности, несообщение о преступлении4.
Изучение уголовных дел, возбужденных по ст. 316 УК РФ, показало, что в 8,5 % из них объективная сторона укрывательства выражалась только в несообщении о преступлении5. Так, М., несообщивший о ставшем известном ему убийстве при отсутствии каких-либо активных действий, был привлечен к ответственности по ст. 316 УК РФ6.
По другому уголовному делу, возбужденному по этой статье, в обвинение Е. вменялись как активные действия по сокрытию следов преступления (помощь в перемещении и сокрытии трупа), так и пассивные действия (несообщение в правоохранительные органы о факте лишения жизни Ф)7.
На практике встречаются примеры, в которых судом исключалось из обвинения в совершении преступления, предусмотренного ст. 316 УК РФ, вмененное органом предварительного следствия несообщение о преступлении в связи с тем, что оно не образует состава преступления, предусмотренного ст. 316 УК РФ1.
Укрывательство преступления в отличие от несообщения о преступлении представляет собой не безучастное отношение к преступлению, а действие, направленное на сокрытие преступления и выражающееся в активной помощи преступнику. Кроме того, для несообщения о преступлении необходимо наличие правовой обязанности сообщить о преступлении. Данная обязанность, а также обязанность препятствовать лицу, совершившему основное преступление, в его сокрытии в ст. 316 УК РФ не предусмотрена, поэтому ответственность, в соответствии с ней, наступает, исключительно за действие, не совершая которого невозможно укрыть ни преступника, ни орудий и средств совершения, ни следов преступления либо предметов, добытых преступным путем.
Деятельный характер укрывательства преступления также не позволяет относить к нему случаи бездействия должностных лиц, не принимающих мер к раскрытию преступления при наличии к тому обязанности, поскольку никаких действий, направленных на сокрытие, не совершается. Таким образом, объективная сторона укрывательства преступления выражается в действии. Наша позиция подтверждается мнением специалистов, 71,3 % которых считает, что укрывательство возможно лишь путем действия2.
Между тем деяние лица, выразившееся не только в несообщении об особо тяжком преступлении, перечисленном в диспозиции ст. 2056 УК РФ, но и в совершении действия, направленного на его укрывательство, охватывается ст. 316 УК РФ и не требует дополнительной квалификации по статье о несообщении о преступлении. Схожее разъяснение было дано Пленумом Верховного Суда СССР в ранее действовавшем постановлении1 и основывалось на том, что несообщение о преступлении в указанном случае является частью более тяжкого преступления. Буквальное толкование нормы об укрывательстве преступления позволяет утверждать, что объективная сторона исследуемого деяния выражается в укрывательстве двух и более особо тяжких преступлений. Однако данное положение в правоприменительной практике вполне оправданно трактуется путем ограничительного толкования уголовного закона, в результате которого для признания состава укрывательства оконченным необходимо наличие его однократного факта 2 . К примеру, С. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ст. 316 УК РФ за то, что оказал Б. заранее не обещанную помощь в укрывательстве одного особо тяжкого преступления, совершенного последним3.
Попустительство преступлению как форма прикосновенности
Проблема попустительства преступлению как формы прикосновенности является достаточно дискуссионной в уголовном праве. Это связано, в частности, с тем, что специальная норма о нем в УК РФ отсутствует, а неоднократные предложения правоведов о ее введении не имели успеха. Некоторые юристы, несмотря на это, полагают, что попустительство преступлению охватывается составами более общего порядка и его необходимо анализировать «сквозь призму» этих составов 1 . Вместе с тем ученые признают его формой прикосновенности к преступлению2.
Прежде всего, необходимо выяснить, что подразумевает под собой попустительство преступлению. Интересно, что исследуемый термин продолжает использоваться в теории уголовного права, а также содержится в тексте уголовного закона. Так, термин «попустительство по службе» в УК РФ используется при описании объективной стороны преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 290 УК РФ «Получение взятки». В соответствии с разъяснением Пленума Верховного Суда РФ, к попустительству по службе «относится, например, согласие должностного лица контролирующего органа не применять входящие в его полномочия меры ответственности в случае выявления совершенного взяткодателем нарушения»1.
Представляется, что данный термин не имеет ничего общего с преступлением, составляющим прикосновенность, в силу ряда причин. Во первых, круг деяний, которому взяткополучатель не противодействует, расширен и не ограничивается только преступлениями. Во-вторых, в этом случае указывается на согласие должностного лица не противодействовать совершенному правонарушению, что подразумевает наличие причинной связи между действием взяткодателя и взяткополучателя, что, на наш взгляд, противоречит сущности прикосновенности к преступлению.
Стоит отметить, что немногие ученые занимались и занимаются разработкой понятия «попустительство преступлению». Согласно словарю С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой, слово «попустительствовать» означает «не противодействовать чему-нибудь плохому или противозаконному, потворствовать»2.
В доктрине уголовного права сложилось несколько групп его определений. Указание на то, что оно представляет собой невоспрепятствование уголовно наказуемому деянию, является общим в них. В первой группе дефиниций делается акцент на возможность воспрепятствования противоправному посягательству и способ его осуществления. Так, по мнению М.А. Шнейдера, оно есть «невоспрепятствование преступлению в случаях, когда данное лицо могло лично воспрепятствовать его совершению или принять другие необходимые меры для предотвращения преступления» 1 . В основе определений другой группы заложены стадии основного преступления, при которых попустительство преступлению возможно. Так, А.Ф. Кистяковский подразумевал под ним неупотребление известных средств к воспрепятствованию готовящегося совершиться или уже совершающегося преступления2. Напротив, П.Н. Панченко полагал, что оно представляет собой невоспрепятствование подготовке, совершению или сокрытию преступления3.
Согласно третьему подходу, определение формулируется путем комбинации признаков, отмеченных выше, с указанием на умышленный или заранее не обещанный характер попустительства. К примеру, с точки зрения А.А. Пионтковского, под ним понимается «заранее не обещанное невоспрепятствование достоверно известному готовящемуся или совершаемому преступному посягательству в случаях, когда попуститель должен был и мог ему воспрепятствовать»4.
Признаки, указанные выше, имеют большое теоретическое и практическое значение, поэтому их необходимо отразить в авторской формулировке попустительства преступлению, под которым понимается умышленное заранее не обещанное невоспрепятствование готовящемуся или совершающемуся преступлению, совершенное лицом, имевшим обязанность и возможность пресечь его.
Уместно рассмотреть характерные черты исследуемого деяния более подробно. При этом на основе доктринальных представлений о попустительстве преступлению нами будет исследован его абстрактный состав, поскольку самостоятельный состав в УК РФ отсутствует.
Так, общественная опасность попустительства преступлению выражается в том, что лицо, наделенное обязанностью противодействовать преступлению и имеющее возможность ему воспрепятствовать, не осуществляет этого, тем самым повышает вероятность уклонения лица, совершающего это (основное) преступление, от уголовной ответственности. Иными словами, попустительство посягает на общественные отношения, складывающиеся по поводу нормального функционирования органов, осуществляющих правосудие1.
Между тем юристы солидарны с тем, что попустительство представляет собой исключительно бездействие2. Имеется и противоположная точка зрения, согласно которой оно может быть совершено в форме действия, например, в случае вмешательства в деятельность органов предварительного расследования с целью воспрепятствования их нормальной деятельности 3 . Мы, соглашаясь с первой позицией, полагаем, что форма совершения попустительства путем бездействия в виде невоспрепятствования противоправному посягательству заложена в значении этого термина.
При этом следует отметить, что бездействие как форма преступного поведения возникает с момента невыполнения лицом обязанности, а именно обязательных действий, когда они становятся необходимыми и реально возможными. Обязанность при уголовно-правовом бездействии всегда носит юридический характер и предусматривается в нормативно-правовых актах, в частности, в уголовном законе. Вместе с тем значимым условием при совершении любого преступления является фактическая возможность следовать норме уголовного закона. Известно, что воздержание от действия, как правило, не требует от лица каких-либо серьезных усилий, однако выполнение обязанности противодействовать преступлению зачастую сопряжено с определенными трудностями, в частности, с опасностью. Применительно к лицам, наделенным обязанностью противодействовать преступлению, ответственность должна наступать независимо от опасности, так как она является специфической чертой их деятельности.
В научной литературе имеется мнение, что попустительство преступлению охватывается несообщением о преступлении1. Думается, что указанные деяния схожи тем, что представляют собой бездействие. Однако, как мы выяснили, слова «противодействовать» и «препятствовать» рассматриваются в качестве синонимов и определяются в значении «оказывать препятствие или не дать сделать»2.
Глагол «не сообщить» является противоположным по смыслу глаголу «сообщить» и определяется как «не известить или не передать»3. В этой связи надо учитывать разницу: несообщение о преступлении подразумевает под собой нарушение обязанности по передаче сведений о преступном деянии другого лица, а попустительство – по противодействию этому преступлению. В свою очередь, для попустительства преступлению характерно такое вмешательство, которое требует для лица применения значительных физических усилий, зачастую сопровождающихся риском для него.
Таким образом, попустительство преступлению представляет собой невыполнение предусмотренной юридической обязанности воспрепятствовать преступному посягательству при наличии возможности это сделать.
В уголовно-правовой доктрине не сложилось единого взгляда по поводу заранее не обещанного характера попустительства преступлению. Так, имеется мнение, что оно носит заранее не обещанный характер, а в случае наличия заранее данного обещания его следует рассматривать в качестве соучастия1. По мнению П.Н. Панченко, решающее значение для признания деяния попустителя соучастием имеет не наличие обещания не воспрепятствовать преступному деянию, а наличие двусторонней субъективной связи между бездействующим лицом и исполнителем преступления 2.