Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Гендер и уголовное право: теоретические основы анализа 14
1. Социокультурная обусловленность уголовно-правового обеспечения гендерного равенства 14
2. Принципы уголовного права как гарант гендерного равенства 40
3. Гендерно нейтральная и гендерно сбалансированная уголовно правовые нормы 67
Глава 2. Обеспечение гендерного равенства в уголовно-правовой норме и при ее применении 93
1. Отражение гендерного равенства в диспозиции уголовно-правовой нормы 93
2. Отражение гендерного равенства в санкции уголовно-правовой нормы 131
3. Обеспечение гендерного равенства при применении уголовно правовой нормы 169
Заключение 206
Список использованной литературы 212
Приложения 249
- Социокультурная обусловленность уголовно-правового обеспечения гендерного равенства
- Гендерно нейтральная и гендерно сбалансированная уголовно правовые нормы
- Отражение гендерного равенства в диспозиции уголовно-правовой нормы
- Обеспечение гендерного равенства при применении уголовно правовой нормы
Социокультурная обусловленность уголовно-правового обеспечения гендерного равенства
Приступая к исследованию гендерных особенностей равенства, необходимо определиться с терминологией. С лингвистической точки зрения понятие «гендер» (от англ. «gender») означает «род» и применяется относительно имени (существительного, прилагательного) как части речи. Принято считать, что в социальных науках этот термин был введен в оборот психологом Робертом Столлером. В дальнейшем он стал использоваться в контексте социальных отношений полов3. В обыденном сознании понятие «гендер» иногда воспринимается как синоним слова «пол», которому лишь приданы некие иноязычное звучание или псевдонаучный окрас. Однако это не так. Данный термин вполне конкретен, и не следует считать, что он используется лишь для украшения речи зарубежными аналогами существующих российских лексических единиц. Нельзя также сводить содержание гендера только к физиологическим или психологическим особенностям половой принадлежности человека.
Сегодня под гендером принято понимать систему правил поведения людей в зависимости от их пола, т. е. социальный аспект половых различий. Известный социолог Э. Гидденс отмечает, что гендер представляет собой «не физические различия между мужчиной и женщиной, а социально формируемые особенности мужественности и женственности»4.
Наглядно различия между физиологическими и социальными компонентами половой принадлежности человека можно проиллюстрировать, используя предложенную Д. Лорбер структуру этапов развития человека в данном аспекте. Она представлена в виде последовательного движения от биологического к социальному5:
– пол (sex) как биологическая категория – непосредственно данное сочетание генов, определенный гормональный набор;
– пол (sex) как социальная категория – предназначение от рождения, основанное на имеющихся половых признаках;
– половая (sex-gender) самоидентификация – осознание себя как представителя того или иного пола, ощущение своего мужского или женского тела, осознание своей принадлежности к полу в социальном контексте;
– пол (gender) как процесс – обучение, принятие социальной роли, овладение поведенческими действиями, соответствующими определенному гендерному статусу;
– пол (gender) как социальный статус и структура – завершение оформления гендерного статуса, представляющего собой часть предписанных отношений между полами, включая аспекты господства и подчинения6.
Одного наличия биологических признаков мужчины или женщины еще недостаточно для гендерной идентификации индивида. Природный пол выступает лишь предпосылкой гендерной принадлежности человека. В этой связи представляется уместным, что для лучшего разграничения физиологических и социальных аспектов различий между мужчиной и женщиной используется два разных термина – пол и гендер соответственно.
Стоит подчеркнуть, что гендер – это именно социальная сторона многогранного явления различий полов. Он не включает в себя в качестве подсистемы пол как биологический признак, который остается самостоятельным понятием и сохраняет свое автономное значение. В этой связи в рамках гендерного подхода рассматриваются социальные характеристики полов, предпосылки и механизмы различного положения мужчин и женщин в обществе7. Отсюда, исключительно половые, т. е. физиологические особенности человека в принципе не могут быть оценены с точки зрения гендера, поскольку остаются вне социальных рамок.
Несовпадение понятий гендера и пола дает некоторым авторам основание утверждать, что уголовно-правовая норма о нарушении равенства прав и свобод человека и гражданина (ст. 136 УК РФ) является пробельной, поскольку легальный перечень обстоятельств, в связи с которыми возможна дискриминация, сформулирован исчерпывающим образом и при этом содержит указание на пол, а не на гендер8.
Будучи уже не природным, а общественным явлением, гендер представляет собой систему межличностного взаимодействия, посредством которого создается, утверждается, подтверждается и воспроизводится представление о мужском и женском как базовых категориях социального порядка9. Поэтому в социологии и в целом в социально-гуманитарном познании принято оперировать понятием гендера.
Гендер характеризует статус человека, который проявляется в различных общественных отношениях и которому присущи определенные особенности поведения, отвечающие социальным ожиданиям. При этом существует двойной стандарт10: в той или иной ситуации нормы допустимого различаются для мужчин и женщин, модели их поведения неодинаковы, поэтому одна гендерная роль оказывается противопоставленной другой. Важно и то, что гендерный статус формируется на основе всей совокупности социальных норм: от традиций, обычаев, морали, религии до политических норм и права.
Поскольку право также представляет собой общественное явление, постольку его интересуют именно социальные аспекты различий полов, и в орбиту юридической регламентации попадает, в первую очередь, именно гендер, а не пол. В то же время в научной литературе можно встретить мнение, что в правовом регулировании чаще используется в действительности не социальная, а биологическая дифференциация, что оказывается за рамками гендерного подхода11. Отчасти с этим можно согласиться. Однако, с одной стороны, не следует думать, что физиологические компоненты половой принадлежности должны игнорироваться правом12 – в отдельных случаях это было бы явно несправедливым, неразумным или даже невозможным. С другой стороны, исключительно физиологические особенности представителей разных полов учитываются в правовом регулировании довольно ограничено.
Наиболее ярким примером, имеющим отношение к половой принадлежности, но не затрагивающим гендер, выступает беременность. Как известно, с ней связаны определенные особенности правового регулирования во многих отраслях права, и уголовное право не является исключением. В медицине под беременностью понимается физиологический процесс развития в женском организме оплодотворенной яйцеклетки13. Природа вещей такова, что в состоянии беременности может находиться только лицо женского пола, другой возможности принципиально не существует.
Однако реальный учет в праве беременности или иных биологических факторов, характеризующих половую принадлежность человека, не свидетельствует о гендерной пристрастности соответствующих предписаний. Поскольку истоки этих различий исключительно физиологические, они в принципе не могут быть оценены с позиции гендера, представляющего собой социальное явление. Поэтому и регламентация этого особого фактора не может рассматриваться с точки зрения гендерных различий и, как следствие, не может быть признана нарушающим гендерное равенство14.
Поэтому для целей настоящего исследования все уголовно-правовые нормы, предусматривающие ту или иную дифференциацию правового регулирования в зависимости от беременности (ч. 4 ст. 49, ч. 5 ст. 50, ч. 7 ст. 531, ч. 2 ст. 54, п. «в» ч. 1 ст. 61, п. «з» ч. 1 ст. 63, ч. 1 ст. 82, п. «г» ч. 2 ст. 105, п. «б» ч. 2 ст. 110, п. «б» ч. 3 ст. 1101, ст. 111, п. «в» ч. 2 ст. 117, ст. 123, п. «е» ч. 2 ст. 126, п. «е» ч. 2 ст. 127, п. «и» ч. 2 ст. 1271, ст. 145, п. «е» ч. 2 ст. 206 УК РФ), изначально не рассматриваются как нарушающие гендерное равенство и не подвергаются анализу в этом аспекте.
В то же время множество других биологически детерминированных особенностей мужчин или женщин не находят своего отражения в уголовно правовых нормах. Например, установлено, что мужчины более толерантны к боли, а женщины более чувствительны к отдельным ее типам. Органические ощущения более точны у мужчин, а эмоциональность и речевые способности лучше развиты у женщин. В работе мужчины в большей степени ориентированы на точность и взаимодействие с новыми стимулами, а женщины – на быстроту и взаимодействие со старыми стимулами15. Особенности физиологического цикла у женщин обусловливают определенные изменения в их психологии – в предменструальном периоде нарастают эмоциональная неуравновешенность, раздражительность, импульсивность16. Нетрудно заметить, что эти реально существующие физиологически обусловленные различия являются индифферентными с точки зрения права.
Гендерно нейтральная и гендерно сбалансированная уголовно правовые нормы
Под уголовно-правовой нормой принято понимать общеобязательное, формально определенное правило поведения, закрепленное в уголовном законе и обеспеченное возможностью применения государственного принуждения (уголовной ответственности)149.
Норма права – одно из основных понятий юридической науки, поскольку она является государственно-властным велением, призванным упорядочить общественные отношения, и центральным звеном механизма правового регулирования. Правовая норма представляет собой минимальную единицу правовой материи, «клеточку» права, «кирпичик» правового здания – иными словами, исходный элемент системы права.
В.П. Коняхин называет следующие признаки, присущие уголовно правовой норме: социальный характер; регулирование поведения различных субъектов; универсальный характер; субъективность (результат деятельности человека) и опосредованная объективность (обусловленность внешними факторами); общеобязательность; формальная определенность; происхождение от государства и обеспеченность силой государственного принуждения150.
Специфика уголовно-правовых норм проявляется в том, что они регулируют общественные отношения посредством установления запретов на совершение отдельных общественно опасных деяний. Предметом регламентации уголовно-правовой нормы являются наиболее важные общественные отношения, складывающиеся в различных сферах жизни общества151, обеспечение охраны которых с использованием менее репрессивных средств (например, административно-правовых) оказывается невозможным или неэффективным.
В классификациях уголовно-правовых норм не наблюдается полного единообразия, тем не менее большинство исследователей выделяет нормы-принципы (ст. 3–7 УК РФ), нормы-дефиниции (ч. 1 ст. 14 УК РФ), нормы-правила (ст. 13 УК РФ), а также т. н. «нормы Особенной части», под которыми подразумеваются предписания, предусматривающие уголовную ответственность за совершение конкретного деяния. Представляется, что большинство уголовно-правовых норм (а не статей) не могут относиться только к Особенной части уголовного закона, поэтому термин, часто используемый для обозначения последнего вида уголовно-правовых норм неудачен; корректнее было бы называть их нормами-запретами.
Именно норма-запрет является основным видом уголовно-правовых норм. Она определяет, какое поведение является значимым с точки зрения охраны наиболее важных социальных ценностей, и устанавливает требования воздержаться от совершения тех или иных общественно опасных деяний. Это происходит посредством формулирования конкретных правил поведения людей: не убивать, не воровать, не поджигать имущество и т. д.
Разительное различие между теоретическими основами модели правовой нормы и законодательной реальностью породили подход, согласно которому все же не в любой уголовно-правовой норме можно выделить определенные компоненты152. Принято считать, что структурой обладают только нормы-запреты, все же другие уголовно-правовые нормы таковой не имеют и лишь концентрированно выражают определенное правило. Такой подход логичен; трудно представить себе, что, например, закон устанавливает какие-либо условия действия понятия преступления или предусматривает наказание за его неверное понимание. Поэтому дальнейший анализ, касающийся структуры уголовно-правовой нормы, будет посвящен только нормам-запретам.
В юриспруденции классическим подходом к структуре нормы права является выделение трех элементов: гипотезы, диспозиции и санкции. В гипотезе отражаются условия применения нормы, в диспозиции формулируются сами правила поведения, а в санкции устанавливаются правовые последствия их нарушения.
Следует различать понятия нормы права и статьи закона. Норма права представляет собой формализованное правило поведения, а статья закона – его внешнее выражение в тексте нормативного правового акта. Из этого следует, что данные феномены соотносятся как содержание и форма. Между ними существует принципиальное соответствие153, однако они не могут отождествляться и, как правило, не совпадают. Логическая норма права едина и реальна, хотя отдельные ее составляющие расположены в разных частях законодательного текста. При этом всегда сохраняется возможность мысленно «собрать» норму из нескольких самостоятельных фрагментов154. По меткому выражению А.И. Ситниковой, «синтез уголовно-правовых предписаний Общей и Особенной частей позволяет сконструировать из имеющегося нормативного материала трехкомпонентную логическую норму»155.
Несмотря на кажущуюся аксиоматичность тезиса о нетождественности нормы права и статьи закона, эти понятия часто смешиваются. Однако содержание любой уголовно-правовой нормы, устанавливающей уголовную ответственность за совершение какого-либо преступления, не исчерпывается описанием деяния и наказания за него, отраженным в статье Особенной части уголовного закона. Именно поэтому видится некорректным называть нормы-запреты нормами Особенной части.
Норма-запрет имеет трехэлементную структуру и представляет собой логическую уголовно-правовую норму, состоящую из нескольких предписаний (расположенных в различных статьях) Общей части и, как правило, одного предписания (конкретной статьи) Особенной части уголовного закона156.
Еще В.Н. Кудрявцев предположил, что гипотеза для всех норм-запретов едина и поэтому изложена в статьях Общей части, а диспозиции и санкции, напротив, формулируются в статьях Особенной части уголовного закона157. Эта позиция была поддержана другими учеными и сегодня является преобладающей158.
В то же время существуют определенные расхождения относительно того, что выступает гипотезой норм-запретов. Ими объявляется либо положение о составе преступления как основании уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ)159, либо предписание о том, кто подлежит уголовной ответственности, т. е. об общих условиях последней (ст. 19 УК РФ)160. Первый вариант более удачен в содержательном плане, потому что любое деяние, чтобы влечь уголовную ответственность, должно содержать состав преступления, второй – в терминологическом, поскольку гипотеза характеризует условия действия правовой нормы. Существуют и другие варианты. Например, В.П. Коняхин связывает понятие гипотезы не с условиями, а с предпосылками действия данной нормы, т. е. с теми обстоятельствами, при которых совершенное деяние запрещается уголовным законом и «продолжает сохранять пространственно-временной статус преступления»161. Во всяком случае гипотеза всех норм-запретов размещена в отдельной, по отношению к диспозиции и санкции, статье или статьях, причем в Общей части уголовного закона.
Но и диспозиция, и санкция нормы-запрета расположены не исключительно в Особенной части уголовного закона. Диспозиция такой нормы содержит описание признаков состава преступления, включая те, которые никогда не указываются в статьях Особенной части УК РФ (физическое лицо, возраст, вменяемость). Санкция нормы-запрета предусматривает наказание за совершенное деяние, в т. ч. общие правила о его сроке и (или) размере, изъятиях из субъектов, которым оно может быть назначено, и др.
Следовательно, полное содержание нормы-запрета складывается из условия ее применения – основания (или общих условий) уголовной ответственности (гипотеза), всей совокупности признаков состава данного преступления (диспозиция) и наказания за это деяние (санкция). Все эти компоненты уголовно-правовой нормы рассредоточены по различным статьям уголовного закона, находятся как в Общей, так и в Особенной его частях.
Отражение гендерного равенства в диспозиции уголовно-правовой нормы
Диспозиция уголовно-правовой нормы представляет собой ее элемент, содержащий описание признаков состава преступления. Гендерная пристрастность уголовно-правовой нормы лишь в нескольких немногочисленных случаях выражается в ее диспозиции.
При этом все гендерные различия в правовом регулировании, касающиеся диспозиции, отражены в некоторых статьях Особенной части и не находят закрепления в предписаниях Общей части уголовного закона. Описание общих для всех преступлений признаков состава (ст. 19, 20, 21 УК РФ), положения о неоконченном преступлении (гл. 6 УК РФ), соучастии (гл. 7 УК РФ) являются гендерно нейтральными. В то же время в отдельных преступлениях возможно появление гендерно пристрастных признаков.
Дифференциация правового регулирования по признаку гендера, проявляющаяся в диспозиции уголовно-правовой нормы, объясняется содержанием объективно складывающихся общественных отношений, а также существующими в данном социуме особенностями восприятия общественным сознанием отдельных форм поведения людей.
Признаки, обладающие гендерным содержанием, могут находить отражение во всех элементах состава преступления, однако это проявляется различным образом. В объекте (признак потерпевшего) и субъекте (признак специального субъекта) они имеют значение сами по себе, т. е. как факты, характеризующие через гендерную принадлежность статус человека в контексте определенных общественных отношений. К примеру, только женщина может быть потерпевшей от изнасилования (ст. 131 УК РФ) и субъектом убийства матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ).
В рамках объективной стороны гендерные особенности могут быть свойственны содержанию отдельных общественно опасных деяний, классическим примером чего выступают половые преступления, охватывающие группу действий, некоторые из которых могут совершаться только между людьми различной половой принадлежности. Кроме того, исходя из социокультурной обусловленности уголовно-правового обеспечения гендерного равенства, есть основания говорить о наличии гендерного содержания в таком признаке объективной стороны преступления, как обстановка. Например, в убийстве матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ) одним из альтернативных признаков выступают условия психотравмирующей ситуации, которая складывается в жизни женщины в т. ч. в связи с восприятием ее беременности окружающими (отказ отца воспитывать ребенка, мнение родителей о постыдности рождения ребенка вне брака и т. п.).
Что же касается субъективной стороны, то ее признаки гендерного содержания лишены, однако могут отражать те объективные явления, которые таковым обладают190. В частности, мотив необоснованного отказа в приеме на работу или необоснованного увольнения (ст. 145 УК РФ) в законе сформулирован через отражение признаков потерпевшего – беременность женщины или наличие у женщины детей в возрасте до трех лет.
В дальнейшем необходимо подробно остановиться на следующих гендерно несбалансированных положениях, относящихся к диспозиции уголовно-правовой нормы: об убийстве матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ), о насильственных половых преступлениях (ст. 131–132 УК РФ), о необоснованном отказе в приеме на работу или необоснованном увольнении беременной женщины или женщины, имеющей детей в возрасте до трех лет (ст. 145 УК РФ). При этом данные предписания будут анализироваться только в той мере, в какой они содержат гендерно значимые различия в правовом регулировании, те же их аспекты, которые являются нейтральными с позиции гендера, будут оставлены без рассмотрения.
Гендерная дифференциация проявляется в описании одного из привилегированных составов убийства – убийства матерью новорожденного ребенка (ст. 106 УК РФ). Такое деяние в юридической литературе также принято именовать детоубийством, хотя подобное использование данного слова довольно условно – исходя из буквального толкования, это понятие является более широким и охватывает любые случаи причинения смерти несовершеннолетнему любым субъектом. Тем не менее в настоящем исследовании термин «детоубийство» будет употребляться как синоним убийства матерью новорожденного ребенка.
Статья об уголовной ответственности за убийство матерью новорожденного ребенка впервые появилась с принятием нового УК РФ. Изначально планировалось смягчить ответственность, исходя из особого психофизиологического состояния женщины при беременности, во время родов и сразу после них. Однако, как верно отметила Н.В. Огородникова, эта идея была загублена при создании нормы, и ее существующая редакция не связывает признаки данного состава преступления с состоянием субъекта191.
В ст. 106 УК РФ предусмотрено три альтернативных признака, выступающих смягчающими уголовную ответственность за убийство матерью новорожденного ребенка обстоятельствами: время (во время или сразу же после родов), обстановка (психотравмирующая ситуация) и состояние ограниченной вменяемости субъекта (психическое расстройство, не исключающее вменяемости).
Что касается времени совершения убийства матерью новорожденного ребенка, то во время и после родов женщина испытывает болевой шок, достаточно сильное психологическое потрясение, беспокойство и др., что накладывает объективный отпечаток на ее восприятие действительности и, как следствие, должно отражаться на ее деликтоспособности. В то же время закон не содержит никаких оговорок, касающихся данного обстоятельства, поэтому признак времени является объективным и не связан с субъективными аспектами содеянного – моментом возникновения умысла, мотивами, состоянием субъекта. Следовательно, независимо от этих и других факторов, совершение женщиной убийства новорожденного ребенка во время или сразу же после родов следует квалифицировать по ст. 106 УК РФ. Как представляется, это само по себе не должно служить основанием для смягчения уголовной ответственности.
Практике известны случаи, когда умысел на убийство ребенка возникает до начала родов, о чем свидетельствуют предварительные действия рожениц (например, выезд в безлюдное место для последующего оставления там новорожденного). В таких ситуациях необходимый для квалификации содеянного по норме с привилегированным составом юридический факт – причинение смерти ребенку во время или сразу после родов – налицо. При этом не требуется констатации связи деяния с психофизиологическим состоянием матери, вызванным воздействием процесса родов на ее организм, что наглядно показывает несправедливость существующего положения вещей, поскольку время само по себе не имеет гендерного содержания и в равной мере могло бы служить основанием для смягчения уголовной ответственности отцу новорожденного ребенка.
Психотравмирующая ситуация является результатом взаимодействия двух обстоятельств: самой психической травмы, которая неизбежно сопутствует беременности и родам, и особенностей личности женщины, на которую такая травма оказывает влияние192. Во всяком случае психотравмирующая ситуация возникает объективно и определяется воздействием на женщину связанных с беременностью и родами неблагоприятных факторов физиологического и психологического характера193 (токсикоз, послеродовой психоз и др.), не зависящих от значимых с точки зрения уголовного права свойств личности женщины (например, ее прежних судимостей, характеристик по месту жительства и т. п.).
Однако российским законодателем психотравмирующая ситуация связывается не с психическими или физиологическими причинами, а с различными социальными условиями, в которых оказывается женщина после рождения ребенка. В криминологии признано, что комплекс детерминантов насильственной преступности в семье необходимо рассматривать только в контексте конкретных социальных условий жизни194. В то же время очевидно, что механизм влияния на поведение матери этих факторов принципиально другой. Таковыми, в частности, выступают: отказ отца ребенка признать его, ссоры с родственниками из-за раннего возраста, в котором женщина стала матерью, травля матери окружающими, обусловленная негативной оценкой морального облика роженицы со стороны других лиц, тяжелое материальное положение и т. п. Но перечисленные социальные факторы могут аналогичным образом существовать и на стороне отца, например, в случае, когда мать отказывается от ребенка, оставляя его отцу. Следовательно, содержание данного признака также не является гендерно сбалансированным.
Обеспечение гендерного равенства при применении уголовно правовой нормы
Применение уголовно-правовой нормы является формой ее реализации и представляет собой специальную деятельность, осуществляемую в установленных законом формах уполномоченными на то субъектами и заключающуюся в издании индивидуальных правовых актов. Удачным видится определение, предложенное Е.В. Благовым, который под применением уголовно-правовой нормы понимает принятие и закрепление решения о предусмотренности (или непредусмотренности) установленных фактических обстоятельств в соответствующем предписании и об определении (или неопределении) содержащейся в нем меры уголовно-правового характера293.
Гендерная пристрастность присуща не только содержанию уголовно-правовой нормы, но и ее применению. Как и любая другая деятельность людей, правоприменение не лишено субъективных моментов, которые могут быть связаны в т. ч. и с принятым в данном обществе отношением к человеку в контексте его гендерного статуса. Поскольку право представляет собой равный масштаб для неравных людей, реальность всегда отличается от установленных правил. И несмотря на провозглашение формального гендерного равенства, в практике применения уголовно-правовых норм, включая гендерно нейтральные и гендерно сбалансированные, наблюдаются определенные «перекосы», свойственные правовой системе любого государства.
Имеющие гендерное содержание различия в правовых последствиях содеянного, проявляющиеся при применении уголовно-правовой нормы, объясняются особенностями восприятия общественным сознанием различий социальных ролей мужчин и женщин, а также спецификой правосознания правоприменителя.
Отдельные положения уголовного закона, к которым относится, в частности, освобождение от наказания, предоставляют суду факультативный, а не основной или единственный вариант поведения при уголовно-правовой оценке содеянного, непосредственно не предусмотренный санкцией уголовно-правовой нормы294. В этой связи такие предписания логичнее не относить к санкции уголовно-правовой нормы, а признавать самостоятельными уголовно-правовыми нормами. Через призму такого подхода в рамках применения уголовно-правовой нормы-запрета следует рассматривать, в частности, отсрочку отбывания наказания (ст. 82 УК РФ).
Применение уголовно-правовой нормы может проявляться во многих аспектах: назначении наказания, включая его вид, срок и (или) размер, условный или реальный характер (ст. 73 УК РФ), учете конкретных смягчающих или отягчающих наказание обстоятельств (ст. 61, 63 УК РФ), в т. ч. установлении исключительных смягчающих обстоятельств (ст. 64 УК РФ), освобождении от уголовной ответственности (гл. 11 УК РФ), освобождении от наказания (гл. 12 УК РФ), применении амнистии (ст. 84 УК РФ), помилования (ст. 85 УК РФ), досрочном снятии судимости (ч. 5 ст. 86 УК РФ), применении иных мер уголовно-правового характера (разд. V, VI УК РФ).
Вряд ли возможно в рамках одой работы исследовать всю палитру гендерных особенностей правоприменительной практики. Но на уровне статистических обобщений можно проследить генеральные тенденции применения уголовно-правовых норм по гендерному признаку. На этом основании возможны выводы о действительном состоянии обеспечения гендерного равенства уголовно-правовыми нормами.
В дальнейшем остановимся подробнее на следующих гендерно несбалансированных аспектах практики применения уголовно-правовой нормы: отсрочке отбывания наказания (ст. 82 УК РФ), амнистии (ст. 84 УК РФ), реально существующих тенденциях практики применения уголовно-правовых норм. При этом данные феномены будут анализироваться только в той мере, в какой они проявляют гендерно значимые различия, те же их аспекты, которые являются нейтральными с позиции гендера, будут оставлены без рассмотрения.
Применение уголовно-правовой нормы обнаруживает гендерный дисбаланс, в первую очередь, в такой мере, как отсрочка отбывания наказания. Она представляет собой самостоятельный и специфический вид освобождения от наказания, который по своему содержанию относится к числу факультативных (поскольку является правом, а не обязанностью суда) и условных (потому что при определенных условиях существует возможность отмены отсрочки).
Регламентирующее отсрочку отбывания наказания предписание (ст. 82 УК РФ) одновременно является и самостоятельной уголовно-правовой нормой295, и нормой, опосредующей действие других уголовно-правовых норм-запретов296. Поскольку отсрочка отбывания наказания является видом освобождения от уголовного наказания, она, в отличие, например, от норм о видах уголовных наказаний, не входит в содержание санкции уголовно-правовой нормы-запрета. Поэтому ее логичнее проанализировать в рамках вопросов о применении уголовно-правовой нормы.
Согласно ч. 1 ст. 82 УК РФ отсрочка отбывания наказания может быть предоставлена трем категориям лиц: беременной женщине, женщине, имеющей ребенка в возрасте до четырнадцати лет, мужчине, имеющему ребенка в возрасте до четырнадцати лет и являющемуся единственным родителем. В данном положении проявляется гендерная пристрастность уголовного закона: для мужчины, в отличие от женщины, требуется, чтобы он был единственным родителем ребенка.
Ранее (до 2010 года) отсрочка отбывания наказания предоставлялась исключительно беременным женщинам и женщинам, имеющим ребенка в возрасте до четырнадцати лет. В этой связи нельзя не приветствовать выравнивание данного правила в гендерном плане, хотя и отмечая при этом его неполноту. На тот факт, что даже после изменений, расширивших круг субъектов, наказание которым может быть отсрочено, уголовный закон все же не в полной мере обеспечивает гендерное равенство, уже обращалось внимание в научной литературе297.
В законе устанавливаются также изъятия из общего правила, связанные с видом назначенного наказания, его сроком и преступлениями, за которые таковое назначено. Отсрочка не предоставляется лицам, которым назначено наказание в виде ограничения свободы, а также в виде лишения свободы на срок свыше пяти лет за тяжкие и особо тяжкие преступления против личности, за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, не достигших четырнадцатилетнего возраста, и за преступления террористической направленности (к которым законодатель относит деяния, предусмотренные ст. 205, 2051, 2052, 2053, 2054, 2055, ч. 3 и 4 ст. 206, ч. 4 ст. 211, ст. 361 УК РФ, а также сопряженные с осуществлением террористической деятельности деяния, предусмотренные ст. 277, 278, 279, 360 УК РФ).
Условие, которое заключается в том, что мужчина для получения отсрочки должен признаваться единственным родителем, не так однозначно, как может показаться на первый взгляд. Безусловно, к таким случаям следует относить ситуации смерти матери, а также лишения ее родительских прав. В соответствии с п. 1 ст. 71 СК РФ родители, лишенные родительских прав, теряют все права, основанные на факте родства с ребенком, поэтому, если мать ребенка лишена родительских прав, отец должен признаваться единственным родителем и, как следствие, может претендовать на отсрочку отбывания наказания.
Как представляется, этим круг оснований признания отца ребенка единственным родителем не исчерпывается. Сходным образом следует решать вопрос при ограничении родительских прав (ст. 73 СК РФ). Согласно п. 1 ст. 74 СК РФ родители, права которых ограничены, утрачивают право на личное воспитание ребенка. М.А. Кауфман предположил, что отсрочка может применяться к мужчине также в случаях, когда мать ребенка отбывает наказание в местах лишения свободы, признана безвестно отсутствующей или тяжело больна298. С таким мнением стоит согласиться, однако, как видится, перечень подобных случаев может быть расширен еще больше.
Исходным предписанием в этом вопросе является п. 1 ст. 121 СК РФ, закрепляющий ситуации, при наличии которых ребенок признается оставшимся без попечения родителей. По аналогии можно использовать его для признания ребенка оставшимся без попечения одного из родителей и, установив соответствующие факторы на стороне матери, признать за отцом право на отсрочку отбывания наказания.