Содержание к диссертации
Введение
1 Становление института квазисоучастия в самоубийстве в российском уголовном праве: компаративистский анализ подходов к криминализации отдельных видов квазисоучастия 18
1.1 Уголовно-правовая оценка доведения до самоубийства в российском законодательстве до 1917 года: ретроспективный анализ 18
1.2 Регламентация ответственности за доведение до самоубийства в советском и постсоветском уголовном праве (1917-1996 гг.): исторический экскурс 32
1.3 Понятие института квазисоучастия применительно к проблеме противодействия доведению до самоубийства: трансформация законодательных и теоретических подходовк его содержанию .44
2 Составы квазисоучастия в самоубийстве в уголовном праве (ст. ст. 110, 1101, 1102 УК РФ): подходы к их конструированию и перспективы оптимизации .55
2.1 Объективная сторона составов квазисоучастия в самоубийстве: перспективы реконструкции признаков доведения, склонения, содействия самоубийству и организации деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства .55
2.1.1 Объективная сторона доведения до самоубийства (ст. 110 УК РФ): соотношение с иными проявлениями квазисоучастия в самоубийстве 55
2.1.2 Объективная сторона склонения к самоубийству (ч. 1 ст. 1101 УК РФ) .67
2.1.3 Объективная сторона содействия совершению самоубийства (ч. 2 ст. 1101 УК РФ) .89
2.1.4 Объективная сторона организации деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства (ч. 1 ст. 1102 УК РФ) 102
2.2 Субъективная сторона и субъект доведения, склонения, содействия самоубийству и организации деятельности, направленной на побуждение к самоубийству: дискуссионные подходы к их содержанию 110
3 Квалифицированные составы доведения, склонения, содействия самоубийству и организации деятельности, направленной на побуждение к совершению самоубийства, проблемы пенализации .119
4 Зарубежный опыт регламентации уголовной ответственности за квазисоучастие в самоубийстве: компаративистский анализ .135
4.1 Религиозные предпосылки криминализации суицида и квазисоучастия в самоубийстве в светском законодательстве: особенности подходов законодателей в странах с различными правовыми системами .135
4.2 Противодействие квазисоучастию в самоубийстве в зарубежном уголовном законодательстве 145
Заключение 157
Список использованных источников 166
Приложение 194
- Уголовно-правовая оценка доведения до самоубийства в российском законодательстве до 1917 года: ретроспективный анализ
- Объективная сторона доведения до самоубийства (ст. 110 УК РФ): соотношение с иными проявлениями квазисоучастия в самоубийстве
- Объективная сторона содействия совершению самоубийства (ч. 2 ст. 1101 УК РФ)
- Противодействие квазисоучастию в самоубийстве в зарубежном уголовном законодательстве
Уголовно-правовая оценка доведения до самоубийства в российском законодательстве до 1917 года: ретроспективный анализ
История становления уголовной ответственности за доведение до самоубийства в России напрямую связана с укреплением позиции христианского вероучения и образования централизованного государства. На ранних этапах этих процессов криминализации указанного деяния препятствовало несколько факторов: во-первых, сильные позиции языческих обычаев и традиций; во-вторых, переходный период государственного строительства, требующий более «либерального» отношения к человеческой жизни и нуждающийся в подвигах «во имя зарождающейся нации и государства»; в-третьих, формирование основ имущественных отношений, в том числе и правил наследования, на фоне еще слабой государственной власти, вынуждающий поддерживать традиции, сокращающие круг претендентов на наследственную массу. Так, одним из обычаев древних славян являлся обряд самосожжения вдовы на костре с трупом умершего мужа. Вдова живая бесчестила семейство1. Именно по этой причине в первом дошедшем до нас памятнике отечественного права – Русской правде – не нашли отражения нормы о наказании за самоубийство или доведение до него.
По мере вытеснения языческих традиций духовная сфера жизнедеятельности славян все в большей мере подпадала под компетенцию Православной церкви. Вместе с тем, поскольку вопросы жизни и смерти в рамках христианского вероучения напрямую относились к духовной сфере, постольку на протяжении многих веков на Руси именно она определяла вектор отношения общества и государства к самоубийствам. Так, Московский патриарх Адриан в инструкции церковным старостам от 26 декабря 1697 г. проповедовал: «…а который человек обесится или зарежется, или, купаясь и играя, утонет или вино пьется или с качели убьется или иную какую смерть над собой своими руками учинит или на разбое и на воровском каком убит будет: и тех умерших тел у церкви Божия не погребать, и над ними отпевать не велено, а велеть их класть в лесу или на поле, кроме кладбища и убогих домов»1.
Государство в России вплоть до XV в. не претендовало на вмешательство в духовную сферу населения. Вместе с тем по мере укрепления государственной власти эти вопросы все в большей мере стали беспокоить ее представителей. Одним из первых подобных актов является «Запись о ду-шегубстве»2, в которой под душегубством понималось не только убийство в чистом виде, но и самоубийство и даже смерть в результате несчастного случая (без покаяния в грехах)3.
«Запись о душегубстве» является одним из документов, ярко показывающих тенденции централизации Московского княжества во 2-й половине XV в. В данном случае речь идет о концентрации судебной власти в округе Москвы в руках большего наместника великого князя4. Таким образом, в этом источнике любое лишение жизни человека было отнесено к преступлению. Однако в последующем в Уложении 1649 г. понимание убийства уточняется посредством исключения из него случайного (невиновного) причинения смерти. Однако вопрос о правовой оценке самоубийства и тем более доведения до него остался без рассмотрения.
Новый этап развития правовой регламентации отношения к самоубийству связан с деятельностью Императора всея Руси Петра I. В этот период, благодаря его усилиям по формированию абсолютной монархии и началу процесса «цезарепапизма», сфера духовной жизни населения перестает быть прерогативой только духовенства и становится задачей власти. Петр I осуществил централизацию церкви через систему Приказов всех церковных учреждений, установив над ними свою власть. При этом он обязал их оказывать помощь в государственных делах (предоставлять приют нищим, оказывать помощь больным и т.д.). Для того чтобы больше людей стало духовно богаче, были изданы указы, в которых предусматривался штраф для тех, кто не исповедовался в течение определенного времени (один раз в год). Таким образом, все в большей мере духовная сфера жизни общества интересовала государство.
Именно поэтому в процессе укрепления светской власти изменилось и отношение к самоубийству конкретного лица и склонению к нему. Впервые криминализация самоубийства была осуществлена в Артикуле воинском от 26 апреля 1715 г. Так, Арт. 164 устанавливал, кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в «безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу». По сути, в светском законе получили закрепление ранее действовавшие церковные нормы отказа в отпевании самоубийц и погребении вне пределов церковного погоста. Следовательно, в качестве основного непосредственного объекта данного состава преступления в рассматриваемый период признавалось право на жизнь, а в качестве дополнительного – духовные устои общества. Состав данного преступления был сконструирован как материальный, но покушение на самоубийство было криминализовано в отдельной норме.
В специальной литературе справедливо утверждается, что в рассматриваемый период к самоубийству относились как к убийству особого рода, в котором исполнитель и потерпевший отождествлялись1.
В толковании к Арт. 164 упоминается о покушении на самоубийство. Содержание деяния не описывалось в законе, что давало основание для признания в качестве такового любого действия или бездействия, направленного на причинение смерти самому себе. Покушение на самоубийство влекло за собой изгнание из полка, если деяние было совершено «от мучения и досады», или, в случае отсутствия «уважительных» причин для самоубийства, лицо подвергалось смертной казни2.
Спецификой отличались субъективные признаки состава самоубийства. Субъективная сторона характеризовалась исключительно умышленной формой вины. Основание для такого вывода вытекает из содержания анализируемой нормы. Кроме того, на это указывает и следующее положение: «А ежели кто учинил в безпамятстве, болезни, в меленхолии, то оное тело в особливом, но не в безчестном месте похоронить. И того ради должно, что пока такой самоубийца погребен будет, чтоб судьи наперед об обстоятельстве и притчинах подлинно уведомились, и чрез приговор определили б, каким образом его погребсти»3.
Как видим, в законе уже учитывались особые «оправдывающие» самоубийство обстоятельства, обусловливающие смягчение наказания.
Дальнейшее развитие процесс регламентации ответственности за самоубийство получил в Морском уставе 1720 г. Важнейшим решением, прежде всего, было то, что при наличии исключительных обстоятельств ответственность за покушение на самоубийство не наступала. В качестве таковых признавались «мучения или несносные налоги», «беспамятство», «огневые» или «меланхолические болезни»1. Но вместе с тем в Морском уставе 1720 г. было предусмотрено и усиление наказания за попытку самоубийства вплоть до смертной казни.
Однако по мере укрепления позиций государства к середине XVIII в. вектор правовой оценки самоубийств «качнулся» в сторону гуманизации и признания важной роли духовной составляющей, то есть отнесения этих вопросов к совместному ведению церкви и государства. Об этом отчетливо свидетельствуют положения разработанного проекта Уголовного уложения 1754 г. В нем также устанавливалась уголовная ответственность за самоубийство. Подходы к конструированию объективной стороны данного состава преступления остались прежними, однако характеристика субъективной стороны была дополнена указанием на совершение убийства над собой «со злостью или досады или другой причины».
При этом была существенно смягчена санкция за данное преступление, за покушение на самоубийство предусматривалось наказание «плетьми или содержанием два месяца в тюрьме»2. Для отдельных групп лиц закон предусматривал дополнительное наказание. Так, лиц, пытавшихся покончить жизнь самоубийством, если они в классах состоят, понижать одним чином впредь до выслуги; не служащих в учреждениях дворян и первой гильдии купцов подвергать на полгода церковному покаянию. Трупы самоубийц предлагалось хоронить без обрядов3.
Объективная сторона доведения до самоубийства (ст. 110 УК РФ): соотношение с иными проявлениями квазисоучастия в самоубийстве
Трансформация законодательных подходов к регламентации ответственности за доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ) в отечественном уголовном законодательстве, как показано в предыдущих разделах работы, прошла длительный путь. Однако основные принципиальные черты криминализации доведения до самоубийства особенно четко прослеживаются в положениях Федерального закона от 7 июня 2017 г. № 120-ФЗ и от 29 июня 2017 № 248-ФЗ. Мы уже отметили то особое место, которое занимает в этом процессе Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. Уголовно-правовая оценка действий лиц, оказывавших какую-либо помощь в самоубийстве, рассматривалась законодателем в рамках института соучастия. В диспозиции анализируемых норм главы второй Уложения о наказаниях уголовных и исправительных «О самоубийстве» криминализованы как действия подстрекателя – склонение, так и действия пособника – участие в любой форме в совершении самоубийства1.
К моменту принятия УК РФ 1996 г. изменилась социально-нравственная и политическая ситуация в стране, что привело к формированию скорректированного по содержанию состава доведения любого лица до самоубийства или покушения на него. Законодатель посчитал, что будет целесообразным исключить указание на материальную или иную зависимость потерпевшего от виновного лица, что, естественно, позволило расширить сферу предупредительного воздействия анализируемой уголовно-правовой нормы.
Статья 110 УК РФ в первоначальной ее редакции была чрезвычайно краткой, но ее диспозиция выгодно отличалась от предыдущих аналогов тем, что в ней способ совершения преступного деяния описан более четко: «… путем угроз, жестокого обращения или систематического унижения человеческого достоинства потерпевшего». При этом поступательное развитие отечественного законодательства к моменту принятия УК РФ 1996 г. привело к установлению ответственности за доведение любого лица до самоубийства или покушения на него.
По правовой конструкции состав доведения до самоубийства – материальный. В этой связи обязательными признаками его объективной стороны выступают как преступное деяние и преступное последствие, так и причинно-следственная связь между ними. В диспозиции ч. 1 ст. 110 УК РФ законодатель «четко» определяет круг способов, применение которых формирует объективную сторону состава доведения до самоубийства: а) путем угроз, б) жестокого обращения, в) систематического унижения человеческого достоинства потерпевшего. Вместе с тем судебная практика, равно как и представители отечественной уголовно-правовой доктрины обращали внимание на то, что способы совершения рассматриваемого преступления далеко не исчерпываются указанными в законе и могут быть самыми разными.
Так, Ю.А. Уколова1 отмечает, что до самоубийства могут довести: обман, шантаж, подкуп. Кроме того, обращает на себя внимание, что ряд используемых законодателем понятий для обозначения способов в составе доведения до самоубийства характеризуются оценочным содержанием и размытостью границ.
В этой связи высказано мнение, что совершенствование действующей редакции ст. 110 УК РФ должно быть связано с казуистическим (описательным) способом изложения диспозиции данной нормы, в которой был бы указан, по возможности, полный перечень преступных деяний (действий или бездействия), повлекших самоубийство (покушение на него) потерпевшего, а также путей их совершения. Заслуживает внимания точка зрения А.А. Цыркалюк, которая предлагает расширить границы криминализации доведения до самоубийства и дополнить названные законом признаки объективной стороны такими как «уговор, подкуп, обман, а также содействие совершению самоубийства советами, указаниями, предоставлением информации, средств или орудий совершения преступления»2.
Более предпочтительной представляется позиция, согласно которой в законе закрепить исчерпывающий перечень действий, образующих преступное деяние при доведении до самоубийства, и их способов представляется невозможным. Эту точку зрения поддерживают многие отечественные авторы3. Так, Ю.А. Уколова верно отмечает, что указанные деяния – угрозы, жестокое обращение, унижения – могут наполняться совершенно различным содержанием и во многом пересекаются, а именно систематическое унижение достоинства или угрозы могут, по существу, представлять собой жестокое обращение, если последнее носило характер психологического насилия и т.п.1 В этой связи исчерпывающий перечень конкретных приемов и методов реализации преступного намерения при доведении до самоубийства невозможно указать в силу огромного разнообразия последних.
На это обращает внимание и А.В. Агафонов: «… исчерпывающий перечень конкретных приемов и методов реализации преступного намерения при доведении до самоубийства в принципе невозможно конкретизировать в силу огромного разнообразия последних»2.
При квалификации доведения до самоубийства важным моментом выступает тот факт, что деяния, совершаемые виновным, сами по себе являются общественно опасными и могут характеризовать объективную сторону составов иных преступлений против личности (ст. ст. 111, 112, 115, 119, 131, 132 и др.). Следовательно, законные и аморальные действия (бездействие), но не противоправные, ставшие поводом для самоубийства (покушения на него), не могут формировать объективную сторону доведения до самоубийства. Например, нельзя признать таковыми дисциплинарные взыскания, обоснованно неоднократно накладываемые на нерадивого сотрудника; воспитательные меры, принимаемые со стороны родителей к своим детям (при условии отсутствия признаков психического или физического насилия) и т.п.
Среди способов совершения действий, образующих объективную сторону доведения до самоубийства, законодатель называет угрозу. Несмотря на кажущуюся очевидность содержания, толкование данной категории на практике вызывает определенные сложности. Очевидно, что угроза представляет собой разновидность психического насилия. Вместе с тем объем и содержательные границы ее не столь однозначны. Так, на взгляд Д.И. Эль мурзаева, угроза в данном составе преступления должна пониматься максимально широко и охватывать собой обещание применения физического насилия (убийство, причинение вреда здоровью, лишение свободы, нанесение побоев, изнасилование и т.д.), уничтожения или повреждения имущества, распространения позорящих, компрометирующих сведений, предание огласке которых может причинить существенный вред правам и законным интересам потерпевшего, отказ в жилище, лишение материальной или иной существенной помощи, покровительства1.
В свою очередь Ю.А. Уколова, комментируя анализируемую норму, указывает, что угрозы могут быть самые различные (разглашение компрометирующих сведений, правдивых или ложных, применение насилия), но все они используются как вид психического насилия и направлены на подавление воли2.
По нашему мнению, все же следует ограничить характер угроз лишь их направленностью непосредственно на личность как потерпевшего, так и его близких, исключив угрозы, высказываемые в отношении их имущества. Вместе с тем при оценке характера угрозы важное значение имеет субъективное восприятие ее потерпевшим как представляющей реальную опасность. В то же время полноценная картина реальности угрозы в конечном итоге должна формироваться на ее объективном характере и восприятии потерпевшим. В этой связи категорически неверным видится утверждение о том, что определяющую роль играет не сама угроза, а ее субъективное восприятие потерпевшим как представляющей для него опасность.
Объективная сторона содействия совершению самоубийства (ч. 2 ст. 1101 УК РФ)
Другой формой квазисоучастия в самоубийстве выступает квазипособничество в виде содействия совершению самоубийства (ч. 2 ст. 1101 УК РФ). Оно формулируется законодателем как содействие совершению самоубийства «советами», «указаниями», «предоставлением информации, средств или орудий совершения самоубийства» либо «устранением препятствий к его совершению», или «обещанием скрыть средства или орудия» совершения самоубийства.
Содействие по законодательному смыслу подразумевает «помощь, поддержку в какой-нибудь деятельности»1. В толковых словарях содействовать означает способствовать кому-либо для приведения к нужному результату2. Синонимами слова «содействие» в Словаре синонимов русского языка называются «помощь, поддержка, поощрение; способствование, поддержание, шефство, промоушн, участие, опора, подспорье, благоприятствование, пособничество, подмога»3. В контексте анализируемого состава преступления термин «содействие» означает оказание практической помощи в самоубийстве лицу, который сам изъявил желание совершить самоубийство. При содействии виновное лицо лишь подталкивает суицидента воплотить в реальность желаемое чувство совершения самоубийства1. Таким образом, при содействии у потерпевшего уже сформировалось желание осуществить самоубийство, а роль виновного сводится к оказанию ему помощи в этом2. Именно по признаку возникновения у лица желания совершить самоубийство следует отграничивать деяние, предусмотренное ч. 1 ст. 110 УК РФ, от преступления, названного в ч. 2 этой же статьи. В случае содействия в совершении самоубийства виновный помогает тому, кто уже принял соответствующее решение.
Этимология слова «содействие» с очевидностью демонстрирует сходство с законодательной конструкцией пособничества в совершении преступления с той лишь разницей, что речь идет о содействии в совершении самоубийства, а не преступления, т.е. о квазипособничестве.
Объективная сторона рассматриваемого состава преступления выражается в форме действия. Содействие в самоубийстве выражается в оказании интеллектуальной или физической помощи потерпевшему в лишении себя жизни3. Закон определяет исчерпывающий перечень альтернативных способов, которыми может быть осуществлено такое содействие. К ним относятся следующие: дача советов, указаний, предоставление информации, средств, орудий совершения самоубийства либо устранение препятствий к его совершению или дача обещания скрыть средства или орудия совершения самоубийства4.
Анализ закрепленных в ч. 2 ст. 110 УК РФ способов совершения содействия совершению самоубийства дает основание для вывода о возможности (с оговоркой, что самоубийство не отнесено к преступным деяниям, и соучастие в нем следует рассматривать в рамках особого рода соучастия – квазисоучастия) их подразделения на интеллектуальное и материальное (физическое) содействие. Так, дача советов, указаний, предоставление информации, дача обещания скрыть средства или орудия совершения самоубийства представляют собой интеллектуальное квазипособничество совершению самоубийства. Предоставление средств, орудий совершения самоубийства либо устранение препятствий к его совершению – формы материального квазипособничества совершению самоубийства.
Проанализируем формы интеллектуального содействия совершению самоубийства. Общая теория соучастия исходит из того, что при интеллектуальном пособничестве содействие оказывается путем укрепления решимости исполнителя на реализацию преступного умысла. В ситуации квазипособничества в совершении самоубийства содействие укрепляет уже сформированное желание лица лишить себя жизни.
Первой в диспозиции ч. 2 ст. 1101 УК РФ названа дача советов. В данном случае также возникает вопрос относительно обоснованности употребления слова «совет» во множественном числе. С точки зрения семантики русского языка, совет – это наставление, что надо делать в определенной ситуации. Содействие совершению преступления советом (советами) означает сообщение исполнителю или другому соучастнику своего мнения относительно любых обстоятельств, касающихся механизма совершения преступления (о способах, орудиях и средствах совершения преступления, о подборе других соучастников и т.д.)1. Под советом как способом содействия самоубийству следует понимать данные решившему совершить самоубийство лицу объяснения и рекомендации субъекта преступления по вопросам, когда именно, как и каким образом лучше всего это осуществить1. Советы, как правило, облекаются в форму доверительной беседы относительно опыта совершения суицидов.
Схожей, но не тождественной формой интеллектуального содействия совершению самоубийства выступает дача указаний. Указания как способ содействия совершению самоубийства – это требующее неукоснительного выполнения руководство к действию, а именно, к совершению суицида. Различие между советами и указаниями обычно видят в том, что совет дается в рекомендательной форме, а указание – в принудительной2. Вместе с тем в научной литературе обращено внимание на спорность отнесения указаний к содействию. Авторы отмечают (и мы с ними солидарны), что в большей мере этот способ совершения преступного деяния относится к склонению.
В научной литературе обращено внимание на схожесть пособничества и подстрекательства, осуществляемого посредством дачи советов и указаний3. Основным отличием указанных видов квазисоучастников в совершении самоубийства выступает направленность действия виновного: в первом случае – оказание помощи лицу, уже принявшему решение осуществить суицид; во втором – формирование в нем побуждения к такому действию. В этой связи мы не можем поддержать точку зрения, согласно которой «если советы и указания, которые один соучастник дает другому, касаются не технической стороны совершения или сокрытия преступления, а содержат уверения в необходимости, желательности и выгодности совершения другим соучастником преступления, в том числе одобрение совершения преступления, то такие советы и указания следует считать не пособничеством, а подстрекательством к совершению преступления»4.
В данной трактовке авторы, на наш взгляд, допускают некоторое смешение таких понятий, как дача советов, указаний, уговоры, предложения и т.п. Ранее, при анализе способов склонения к совершению самоубийства, нами была обоснована необходимость их четкого отграничения друг от друга. Поэтому более точной видится позиция О.В. Артюшиной, отмечающей, что указание совершить самоубийство характеризует не содействие, а склонение, поскольку указание сделать что-либо является вариантом управления поведением другого человека1. Сущностью содействия выступает стремление виновного к оказанию помощи в совершении самоубийства. Ранее на страницах диссертации нами уже было сформулировано предложение о включение в систему альтернативных способов совершения склонения к самоубийству такого, как дача указаний.
Советы и указания могут быть даны лицу как в письменной, так и в устной форме.
К интеллектуальным способам содействия совершению самоубийства относится также предоставление информации. Сущность данного способа сводится к предоставлению лицу информационной поддержки и помощи в виде сведений о различных вариантах, методах, средствах и орудиях совершения самоубийства. Предоставление информации выражается в умышленной передаче сведений человеку, заведомо готовому к совершению преступления (у нас – самоубийства, преступлением не являющегося), при видимом отсутствии у пособника личной заинтересованности и какого-либо влияния на сознание другого лица2.
Противодействие квазисоучастию в самоубийстве в зарубежном уголовном законодательстве
Современное зарубежное уголовное законодательство вобрало в себя религиозные постулаты, особенно в части ответственности за самоубийство1. Самоубийству Уголовно-правовые нормы, криминализующие различные формы квазисоучастия в самоубийстве, играют особую роль в противодействии ему. При этом важно учесть, что формирование специальных составов преступлений, образующих «изъятия» из общих положений института соучастия, должно быть социально-обоснованным и логически выверенным. Поиск оптимальных моделей законодательной регламентации ответственности за различные формы квазисоучастия в самоубийстве обусловливает необходимость компаративистского анализа корреспондирующих нормативных положений зарубежного законодательства. Обратимся к опыту подобной криминализации в современном законодательстве европейских государств2.
Прежде всего, следует особо подчеркнуть, что уголовная ответственность за акт самоубийства в настоящее время, в отличие от предыдущих исторических периодов, не предусмотрена в большинстве государств, население которых традиционно является приверженным христианству, иудаизму, буддизму и индуизму. Однако в отдельных странах, где и сейчас существует сильная, неразрывная связь между религиозным и светским правом, уголовное законодательство сохранило ответственность за покушение на самоубийство (в частности, ОАЭ, Саудовская Аравия, Иран), так как оно категорически запрещено Кораном1.
Интересным, но совершенно неприемлемым с точки зрения отечественного уголовного законодательства, представляется подход, согласно которому ряд государств подстрекательство или пособничество самоубийству приравнивают к убийству. Так, согласно Закону о самоубийстве 1961 г. Великобритании2, пособничество и подстрекательство к самоубийству образуют специальный состав, оставаясь разновидностью простого умышленного убийства. Этот закон постановил, что активное обсуждение, помощь или подстрекательство к самоубийству или его попытке являются преступлением на территории Англии и Уэльса. Почти идентичный закон действует на территории Северной Ирландии. Вместе с тем в 2017 г. Королевский суд юстиции в Лондоне признал, что ст. 2 Закона о суициде, определяющая преступлением любую попытку содействия в намерениях человеку, совершающему самоубийство, не совместима со ст. 8 Европейской конвенции о правах человека, которая гарантирует право на личную жизнь и свободу действий1.
Особого внимания и поддержки заслуживает подход к регламентации ответственности за подстрекательство к самоубийству особых категорий лиц, что связано с их возрастом и уровнем интеллектуального и волевого развития. Он обусловлен, прежде всего, категоричностью христианской традиции по отношению к суициду в ряде европейских государств, по законодательству которых подстрекательство и помощь самоубийству квалифицируются как убийство, если указанные действия совершены в отношении несовершеннолетних (малолетних) или невменяемых лиц (Италия, Македония, Республика Сербская, Сан-Марино). Так, в ст. 151 УК Сан-Марино указано, что если подстрекаемое лицо было младшего возраста либо проявляло неспособность к осознанию значения деяния и волеизъявлению, то применяются положения об ответственности за убийство2. Такая позиция характерна и российской правовой теории и практике.
Чаще всего в зарубежных УК ответственность и за подстрекательство, и за помощь в самоубийстве устанавливается в одной норме, тем самым признается их равнозначность по степени общественной опасности. По такому пути идут законодатели многих государства: ст. 179 УК Румынии3, 236 УК Норвегии4, ст. 115 УК Швейцарии5, ст. 294 УК Нидерландов6, ст. 414 УК Венесуэлы1, ст. 122 УК Бразилии2, ст. 83 УК Аргентины3.
Законодатели Австрии ( 78 УК)4 и Италии (ст. 580 УК)5 ограничиваются криминализацией только подстрекательства к самоубийству.
Однако подавляющее большинство стран Европы устанавливают в уголовном законодательстве ответственность за доведение до самоубийства, отграничивая его от убийства, но при этом объективные и субъективные признаки соответствующих составов формулируют различно.
При характеристике объекта посягательства при самоубийстве особое внимание законодатель уделяет характеристике потерпевшего. Так, уголовные законы государств ближнего зарубежья традиционно включают в содержание состава указание на особое положение потерпевшего. Прежде всего, это нахождение его в материальной, служебной или другой зависимости от виновного: ст. 125 УК Азербайджана6, ст. 102 УК Казахстана7, ст. 103 УК Республики Узбекистан8, ст. 109 УК Таджикистана9.
Интересным представляется и решение о дифференциации ответственности за доведение до самоубийства в УК Республики Молдовы, которое основано на выделении расширенного понятия «специального потерпевшего». Так, в ч. 2 ст. 150 УК Молдовы к квалифицированным видам этого состава преступления отнесено доведение до самоубийства или покушения на него в отношении «мужа (жены) или близкого родственника», «несовершеннолетнего», «лица, находящегося в материальной или иной зависимости от виновного»1. Последняя из указанных категорий потерпевших квалифицирует доведение до самоубийства и склонение к нему в ч. 2 ст. 136 и ч. 2 ст. 137 УК Кыргызстан2.
Объективная сторона доведения до самоубийства сконструирована в Уголовных кодексах зарубежных стран различно. Большинство законодателей включают в содержание объективной стороны, наряду с деянием, последствия. Среди деяний наиболее традиционными и распространенными являются пособничество и подстрекательство потерпевшего к самоубийству. Например, в Примерном уголовном кодексе США установлена уголовная ответственность за пособничество и подстрекательство к самоубийству. Так, п. 2 ст. 210.5 («Доведение до самоубийства или пособничество самоубийству») устанавливает, что лицо признается виновным в совершении фелонии второй степени, а при иных обстоятельствах – в совершении мисдиминора, если его поведение доводит до такого самоубийства или до покушения на такое самоубийство. Это поведение заключается в оказании пособничества другому лицу в совершении самоубийства или подстрекательства к совершению самоубийства3.