Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Анализ преступности и проблем эффективности уголовного наказания в России 23
Глава 1. Преступность в России: ее показатели, причины и тенденции развития 23
1. Характеристика преступности и практики применения уголовных наказаний в Российской Федерации 23
2. Влияние уголовных наказаний на изменение преступности 40
Глава 2. Уголовное наказание: сущность, цели и механизм воздействия 84
1. Понятие и сущность уголовного наказания 84
2. Исправление осужденных и восстановление социальной справедливости как цели уголовного наказания и возможности оценки их достижения 123
3. Предупреждение преступлений как цель уголовного наказания. Механизм предупредительного воздействия уголовного наказания. 144
Глава 3. Проблемы эффективности уголовного наказания 166
1. Категория «эффективность» в уголовном праве 166
2. Понятие «эффективность уголовного наказания» и модель ее оценки 185
3. Критерии оценки эффективности предупредительного воздействия уголовного наказания 206
Раздел II. Оценка эффективности наказаний за отдельные виды преступлений и основные направления их оптимизации 219
Глава 1. Оценка эффективности предупредительного воздействия уголовных наказаний за отдельные виды преступлений 219
1. Эффективность наказаний за убийства 219
2. Эффективность уголовных наказаний за насильственные посягательства против половой свободы и половой неприкосновенности малолетних 238
3. Оценка эффективности уголовного наказания за получение взятки 256
4. Оценка эффективности уголовных наказаний за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ 273
5. Эффективность наказания за нарушение правил дорожного движения на примере ст. 264 УК РФ 315
Глава 2. Проблемы повышения эффективности предупредительного воздействия уголовного наказания 334
1. Основные направления совершенствования системы уголовных наказаний 334
2. Обеспечение суверенитета в сфере уголовно-правового законотворчества 343
3. Учет соотношения биологического и социального в преступном поведении как одно из направлений повышения эффективности уголовного наказания 353
Заключение 386
Библиографический список используемых источников 397
Приложения 457
- Характеристика преступности и практики применения уголовных наказаний в Российской Федерации
- Критерии оценки эффективности предупредительного воздействия уголовного наказания
- Оценка эффективности уголовных наказаний за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ
- Учет соотношения биологического и социального в преступном поведении как одно из направлений повышения эффективности уголовного наказания
Характеристика преступности и практики применения уголовных наказаний в Российской Федерации
Приступая к характеристике состояния преступности, необходимо определиться с тем, что же понимается под самим термином «преступность». К сожалению, в теории наблюдается отсутствие консенсуса по этому вопросу. Это само по себе удивительное обстоятельство — имеется огромная масса прикладных исследований по предупреждению преступности и ее отдельных видов, однако нет единства в том, что именно исследуется и предупреждается.
Изучение теоретической литературы позволило выявить несколько точек зрения на преступность, которые с различной степенью полноты отражают отдельные существенные признаки данного явления. При этом даже содержание основных признаков преступности, выделяемых теоретиками, вызывает в ряде случаев возражения и может приниматься с определенными оговорками.
Иногда преступность рассматривается как арифметическая сумма совершаемых преступлений. Так, Н. Ф. Кузнецова определяла ее как относительно массовое, исторически изменчивое социальное, имеющее уголовно-правовой характер явление классового общества, слагающееся из всей совокупности преступлений, совершаемых в соответствующем государстве в определенный период времени1. В приведенной дефиниции описываются как свойства явления (изменчивость, массовость, уголовно-правовой характер, феномен классового общества), так и его сущность — количество совершаемых преступлений за определенный период в определенном месте.
Сходное определение дает С. И. Курганов: «Преступность — массовое, относительно устойчивое, социально обусловленное, исторически изменчивое, общественно опасное социально-правовое явление, выражающееся во множестве совершаемых преступлений»1, аналогичной позиции придерживаются В. В. Четвериков и С. В. Четвериков, по мнению которых преступность представляет собой целостную совокупность множества преступлений2.
Разумеется, подобное количественное понимание преступности может использоваться как рабочее определение, позволяющее исследователю быстро обозначить свою позицию и перейти к дальнейшей статистической оценке отдельных проявлений преступности. Вместе с тем подобный подход весьма уязвим. По мнению Б. Д. Овчинникова, в таком случае отсутствие диалектико-материалистического понимания связи между явлениями общественной жизни привело бы к подмене понятий целого и общего, соотношения между целым и частью — соотношением между общим и единичным3. Впрочем, такой подход вызывает и ряд других претензий. Если мы будем понимать под преступностью совокупность преступлений, совершаемых за определенный период времени на определенной территории, то следует ли из этого, что в два разных периода времени мы будем иметь два самостоятельных объекта исследования, две преступности? Очевидно, что это не так. И криминологи подтверждают это, когда анализируют такие показатели преступности, как динамика преступности или ее структура в различные годы. При этом всегда имеется в виду, что соответствующие данные отражают развитие во времени одного явления — преступности. Таким образом, количественное понимание преступности, как уже сказано выше, является рабочим, но не совсем удачным определением.
Встречаются отдельные вариации количественного подхода к определению преступности, на которые, впрочем, распространяются высказанные выше претензии. В. Н. Кудрявцев предлагал включать в преступность совокупность не только преступлений, но и наступивших общественно опасных последствий1, а в другом случае, «...учитывая единство преступления и лица, его совершившего, преступность следует оценивать как совокупность не только преступлений, но и преступников»2. Аналогичные мнения высказывали и другие авторы3.
Учитывая уязвимость количественного определения преступности, были предложены определения, в которых упор делался на такое свойство преступности, как системность: «Преступность — это не механическое множество, а целостная совокупность, система преступлений. Она имеет определенные системные свойства, то есть устойчивые взаимозависимости преступлений внутри целостности и между ней и другими социальными явлениями»4; «...под преступностью понимается исторически изменчивое, негативное социальное и уголовно-правовое явление, представляющее собой систему преступлений...»5.
С. Е. Вицин определял преступность как динамическую систему, множество элементов которой в виде актов преступного поведения и лиц, их совершивших, образует стохастическую, сложную, гетерогенную, с многократно расчлененной структурой статистическую совокупность, характеризуемую в определенных пространственно-временных рамках системой свойств и параметров6.
По мнению А. И. Долговой, преступность — это социальная система. Ее системность проявляется в таких характеристиках, как целенаправленность, открытость, самодетерминация и развитие. По мнению этого автора, именно в результате того, что преступность представляет собой определенную систему взаимосвязанных элементов, она обладает относительной самостоятельностью, качественными характеристиками, которые не свойственны отдельным ее эле-ментам1.
Впрочем, существует и другое мнение, в соответствии с которым преступность обладает лишь определенными признаками системы: ей присущи устойчивость и повторяемость, но одновременно также — элементы стихийности, отсутствие в большинстве случаев связи между отдельными преступлениями; изменение преступности происходит не вследствие саморазвития, что свойственно системам, а в результате воздействия внешних для нее обстоятельств2.
Действительно, преступность настолько многообразна, что говорить о наличии взаимосвязей между всеми ее проявлениями, как о признаке системности, было бы, наверное, неправильно. Свойствами системности обладают лишь отдельные ее виды, например, организованная преступность, наркопреступность. То же самое можно сказать и о самодетерминации преступности — она свойственна далеко не всем видам преступлений.
Что касается повторяемости преступлений, то она свидетельствует не только о системном характере преступности, но и о повторении типичных криминогенных ситуаций в обществе. Так, если рассматривать бытовую насильственную преступность, то типичной ситуацией совершения таких преступлений будет злоупотребление алкогольными напитками, в ходе которого могут возникать ссоры между собутыльниками. Подобные ситуации в масштабах страны повторяются миллионы раз и лишь в отдельных случаях приводят к тяжким последствиям (причинению смерти либо вреда здоровью). Конечно, в уголовной статистике мы получаем достаточно большое количество преступлений подобного рода, но на фоне миллионов сходных бытовых пьянок такой результат является достаточно редким.
Интерес представляет позиция Я. И. Гилинского, по мнению которого преступность — это искусственный социальный конструкт, не имеющий per se качественной определенности в реальной действительности. Содержательный диапазон таких деяний огромен: от убийства до надругательства над государственным гербом или флагом, от изнасилования до незаконной порубки деревьев и кустарников, от геноцида до обмана потребителей. Поэтому единственное, что может объединять столь разнородные деяния, — это формальный признак, заключающийся в нарушении уголовного запрета1.
Действительно, как правовое явление преступность — это целиком и полностью продукт криминализации, осуществляемой государством под предлогом общественной опасности соответствующих деяний. Проведем мысленный эксперимент и представим на минуту, что государство отказывается от криминализации, например, убийств (такая ситуация существовала на Кавказе до прихода туда России — отсутствие формального запрета на убийство компенсировалось институтом кровной мести). Означает ли это, что убийства теперь останутся безнаказанными? Скорее всего, нет. Население не будет безучастно реагировать на такие посягательства и примет определенные меры к самозащите: будет приобретать оружие, средства охраны, сигнализации, увеличится число частных охранных компаний. Несомненно, декриминализация убийств увеличит сплоченность населения: соседи вынужденно будут обращаться за помощью друг к другу, семьи консолидируются. Общество каким-то образом будет структурироваться вокруг центров силы. Вполне возможно, возродятся кровная месть или разновидности упрощенного «народного» правосудия, по типу судов Линча. И, скорее всего, такие меры будут более эффективными, чем забюрократизированное и формализованное уголовное правосудие, ведь каждый преступник будет знать, что за совершение убийства ему грозит быстрая и жестокая расправа, а, вполне возможно, под удар возмездия могут попасть и его близкие. В итоге мы получим совершенно другое общество, нежели то, которое имеет место в современной России. Вопрос только в том, насколько оно будет совместимо с государственной властью. Ведь люди, привыкшие самостоятельно добиваться справедливости, не будут терпеливо дожидаться очередных выборов. Они просто придут и возьмут власть вооруженным путем в свои руки.
Критерии оценки эффективности предупредительного воздействия уголовного наказания
Ранее было показано, что из всех целей уголовного наказания лишь для предупреждения преступлений можно предложить критерии, позволяющие на основе объективных эмпирических данных оценить эффективность ее достижения. М. Д. Шаргородский рассматривал в этом качестве динамику рецидива преступлений, характеризующую эффективность индивидуального предупреждения преступлений, и динамику преступности, отражающую эффективность общей превенции1.
Полагаем, что избранные М. Д. Шаргородским критерии могут быть приняты в качестве базовых при оценке эффективности предупредительного воздействия уголовного наказания с некоторыми уточнениями.
Поскольку изучение эффективности уголовного наказания необходимо проводить применительно к отдельным видам преступлений, базовыми критериями эффективности в данном случае будут выступать динамика отдельного вида преступления и динамика уровня рецидива по данному виду преступлений.
Вместе с тем возникают проблемы интерпретации этих показателей, так как они формируются под воздействием не только уголовных наказаний, но и множества других факторов. Ниже приведены некоторые из них:
1. Повторное совершение преступлений не обязательно связано с наличием устойчивой антисоциальной направленности личности. Оно может являться результатом случайного стечения обстоятельств, возникновения принципиально других мотивов, чем те, по которым преступления совершались ранее. Лица, отбывшие длительные сроки лишения свободы, не адаптированы к условиям самостоятельной жизни, утрачивают многие социальные навыки, пытаются вести себя после освобождения по шаблонам, характерным для мест лишения свободы, что провоцирует конфликты с окружающими. В процессе анкетирования осужденных нами было обращено внимание на то, что совершение насильственных преступлений лицами, ранее отбывавшими наказание, часто объясняется ими как реакция на оскорбление. У лиц, совершивших преступление впервые, такой мотив прослеживается значительно реже.
2. Немаловажным обстоятельством является криминогенность мест лишения свободы, закономерно порождающая рецидив преступлений. Невозможно точно сказать, стало ли совершенное повторно преступление результатом неэффективности самого уголовного наказания, либо условия отбывания наказания привели к деформациям в системе ценностей осужденного, подтолкнули его к общению с преступными авторитетами, «обучившими» традициям и нравам преступного мира, что в совокупности явилось причиной нового преступления. Проблема криминогенности (способности порождать преступность) мест лишения свободы известна давно. Еще в 1906 г. М. Н. Гернет называл тюрьму фабрикой преступности1, и спустя век эта проблема продолжает являться предметом монографических исследований1.
Полагаем, что существенный вклад в формирование массива рецидивных преступлений вносит несовершенный порядок подготовки осужденных к освобождению. Как отмечается в специальных исследованиях, значительная часть освобождающихся из исправительных учреждений утратили семейные и родственные связи, навыки общения, не располагают средствами к существованию, утратили востребованные рынком профессионально-квалификационные качества2. Именно этим, на наш взгляд, объясняется интенсивное повторение преступлений сразу же после освобождения от отбывания наказания в виде лишения свободы. Подробнее это положение будет раскрыто ниже.
3. По ряду преступлений рецидив (и в большей степени это относится к специальному рецидиву) не встречается, особенно, если наказание связано с запретом на осуществление определенной деятельности. Это касается, в первую очередь, должностных преступлений. Как показывают некоторые исследования, лица, получившие, например, взятку, в массе своей характеризуются поло-жительно3. После отбывания наказания они, как правило, исключаются из когорты должностных лиц, не могут занимать должности, потенциально связанные с получением взяток, поэтому специальный рецидив в таких случаях исключается. Впрочем, сказанное справедливо и для ряда других преступлений со специальным субъектом, которому при назначении наказания дополнительно запрещается заниматься определенной деятельностью. Однако отсутствие рецидива не позволяет делать вывод об абсолютной эффективности индивидуального предупреждения, поскольку указанные лица не совершают вновь преступлений не потому, что наказание эффективно, а в силу физической невозможности это сделать.
4. Выбор в качестве критерия оценки эффективности специального предупреждения динамики рецидива исключает из поля зрения исследователей огромный пласт неосторожных преступлений, повторение которых не образует данного вида множественности, сочетание в разной последовательности умышленных и неосторожных преступлений, а также умышленных преступлений, судимости за которые в соответствии с п. «в» ч. 4 ст. 18 УК РФ не учитываются при рецидиве преступлений, совершенных в несовершеннолетнем возрасте либо на закате преступной карьеры, когда продолжение преступной деятельности затруднительно в силу возраста или состояния здоровья.
5. Значительные погрешности при оценке динамики рецидива вызваны:
– высоким уровнем латентности отдельных видов преступлений;
– пристальным вниманием правоохранительных органов к ранее судимым лицам, когда при прочих равных обстоятельствах совершаемые ими повторно преступления чаще становятся известны, в то время, как аналогичные деяния, совершенные лицами, ранее не попадавшими в поле зрения правоохранительных органов, могут оставаться не раскрытыми. Данные о рецидивистах, их связях, круге общения, их фотографии, отпечатки пальцев, особые приметы и иная информация зафиксированы в различных учетах, такие лица в первую очередь проверяются на причастность к совершаемым преступлениям, поэтому вероятность их задержания за совершенное повторно преступление может быть выше, чем для лиц, данными о преступной деятельности которых правоохранительные органы не располагают. Таким образом, высокий удельный вес лиц, совершивших преступления при рецидиве, может быть связан с более высоким уровнем латентности преступлений, совершенных лицами, ранее не попадавшими в поле зрения правоохранительных органов.
6. В криминологии принято разграничивать причины конкретного преступления и причины преступности в целом. То же самое можно сказать и о причинах рецидива со стороны отдельного лица и причинах рецидивной преступности как массового явления. В последнем случае на динамику рецидивной преступности будут влиять обстоятельства, не связанные прямо с исполнением наказания, такие как качество проведения мероприятий по социальной реабилитации осужденных, общая экономическая ситуация в стране, готовность работодателей принимать на работу судимых лиц, разрыв социальных связей у лиц, отбывших длительные сроки лишения свободы, а также иные причины и условия, характерные для преступности в целом.
Динамика преступности, которую М. Д. Шаргородский предлагал использовать в качестве критерия эффективности общего предупреждения, также определяется множеством факторов. Об этом свидетельствует, прежде всего, то, что изменения этого показателя происходят в условиях стабильной сложившейся судебной практики назначения уголовных наказаний. В. С. Васильев проанализировал статистические данные о преступности во Владимирской области с 1946 по 1994 гг. и показал, что крупные социальные потрясения вызывают сильные всплески преступности. Как мы показали выше, кривая преступности аппроксимируется синусоидальной кривой, повторяющей затухающие движения маятника, выведенного из равновесия сильным внешним воздействием и в течение определенного времени возвращающегося в спокойное состоя-ние1. При этом разнонаправленные затухающие колебания кривой преступности определяются не строгостью наказаний, которые в этот период не меняются, а внешними обстоятельствами.
Оценка эффективности уголовных наказаний за преступления, связанные с незаконным оборотом наркотических средств и психотропных веществ
В литературе ситуацию со смягчением уголовной ответственности за преступления в сфере незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ1, имевшую место после 2003 г., называют «либерализацией уголовной ответственности».
Это выражение не несет никакой смысловой нагрузки, поскольку либерализация не является синонимом смягчения наказания. То, что произошло с законодательством в этой сфере, скорее может быть охарактеризовано как недопустимая халатность законодателя, а, возможно, и умышленные действия, направленные на ослабление уголовно-правового воздействия на преступность в этой сфере.
Проявляется это в том, что в течение короткого промежутка времени согласованные по своей сути изменения были внесены в ряд нормативных актов. Хронологически же эти изменения по странному стечению обстоятельств совпали со вводом американских войск в Афганистан в 2001 г., после чего в этой стране произошел резкий рост производства героина и его поставок в Россию1.
Так, 1 июня 2002 г. был издан приказ Министерства здравоохранения РФ № 201, в соответствии сп. 2 которого должность «врач психиатр–нарколог участковый» была исключена из номенклатуры должностей медицинского и фармацевтического персонала и специалистов с высшим профессиональным образованием в учреждениях здравоохранения, получавших надбавки в размере до 30 % к окладу2. Вследствие этого врачи-наркологи в целях сохранения уровня своих доходов стали переходить на другие должности, на которых надбавки сохранялись. Выявление же лиц, страдающих наркотической зависимостью, таким образом, перестало быть для них первостепенной задачей, что непосредственно отразилось на статистике зарегистрированных наркопотребителей.
В 2003 г. были внесены изменения в УК РФ, в соответствии с которыми были многократно увеличены крупные размеры наркотических средств и психотропных веществ и их аналогов, выступающие в качестве криминообразую-1 щего признака по ст. 228 УК РФ, фактически декриминализировавшие значительный сектор незаконного оборота наркотических средств, связанный с незаконными действиями с ними без цели сбыта (для личного потребления), и исключившие из перечня оснований для назначения принудительных мер медицинского характера совершение преступления лицом, страдающим наркотической зависимостью или алкоголизмом.
В 2007–2009 гг. в России широкое распространение среди наркоманов получил дезоморфин, наркотик, синтезируемый из кодеинсодержащих препаратов в домашних условиях путем несложной обработки. Причина лавинообразного роста потребления этого препарата состоит в его доступности, поскольку исходным сырьем являются дешевые препараты (например, недорогие таблетки от кашля «Коделак», препараты «Терпинкод», «Нурофен плюс», «Солподеин», «Пенталгин», «Седалгин» и др.1), отпускавшиеся до 1 июня 2012 г. без рецепта. Глава ФСКН в интервью в 2011 г. отмечал, что две трети аптечных кодеиносо-держащих препаратов, своего рода исходного сырья, приобретаются наркопотребителями. Рост продаж кодеиносодержащих препаратов при этом абсолютно коррелировал с ростом числа ежегодно ликвидируемых ФКСН наркопритонов, занятых переработкой этих лекарств в дезоморфин, преимущественно в квартирном секторе2.
Руководитель ФСКН привел данные о резком росте объемов изымаемого дезоморфина — с 2009 г. по 2011 г. в 60 раз. При этом дезоморфин практически вытеснил с нелегального рынка опийные наркотики, а до 90 % впервые выявленных наркоманов в отдельных регионах — «дезоморфинщики»3.
В дальнейшем, с введением рецептурных продаж кодеинсодержащих пре паратов заявлялось о практически полной ликвидации рынка дезоморфина1.
Однако на смену дезоморфину приходят не менее опасные вещества — курительные смеси. И в этой ситуации закон вновь оказывается в позиции догоняющего, хронически отставая от производителей новых наркотиков.
Следует отметить, что в случае с незаконным оборотом наркотических средств и, в частности, дезоморфина, на принятие простого, лежащего на поверхности решения в виде запрета безрецептурного отпуска кодеинсодержащих препаратов (кстати, давно практикуемого за рубежом) потребовалось несколько лет, в течение которых страна потеряла десятки тысяч молодых людей, а многие необратимо деградировали умственно и физически или остались инвалидами с ампутированными конечностями.
Аналогичная ситуация складывается и с курительными смесями — количество погибших от их употребления нарастает, очевидно, что отставание уголовного закона от развития преступности носит в этой сфере хронический характер. Одна из причин этой ситуации видится в способе отнесения того или иного препарата к числу психотропных веществ или наркотических средств. В настоящее время, как известно, вещество может быть названо наркотическим или психотропным лишь после прохождения бюрократической процедуры его проверки и внесения в единый Перечень наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, подлежащих контролю в Российской Федерации. Отсутствие соответствующего вещества в Перечне означает и отсутствие состава преступления. Очевидное решение состоит в формулировании уголовно-правового понятия «наркотическое средство» или «психотропное вещество» через их типичное воздействие на организм человека и установлении запрета на действия с такими веществами, совершенными без специального разрешения.
В частности, имевший место в течение ряда лет безрецептурный отпуск в аптеках кодеинсодержащих препаратов приносил баснословные прибыли фармацевтическим компаниям. В частности, глава ФСКН указывал, что только в Центральном федеральном округе после введения такого запрета объем реализации соответствующих препаратов сократился с 16 млн 90 тыс. в 2011 г. до 1 млн 917 тыс. упаковок в 2013 г. Таким образом, 14 млн упаковок шли на изготовление 56 млн доз дезоморфина1.
Исходя из этих цифр несложно подсчитать, что при средней цене упаковки 130 рублей (например, цена упаковки препарата «Коделак» 120–140 руб.), прибыль фармацевтических компаний и аптек Центрального федерального округа только от реализации таких препаратов наркоманам составляла 1 млрд 800 млн рублей в год.
Полагаем, что реальная прибыль отличалась от приведенной цифры, но составить представление о порядке величин по ней можно. Вполне можно допустить, что часть этой прибыли шла на лоббирование фармацевтическими компаниями сохранения текущего положения, связанного с высоким уровнем продаж дешевых в производстве препаратов, и фантастической скоростью роста их реализации2.
Упомянутые руководителем ФСКН объемы продаж кодеинсодержащих препаратов интересны тем, что намечают ориентиры для оценки уровня латент-ности сбыта наркотических средств и психотропных веществ.
Исходным параметром является 56 млн доз дезоморфина, которые могут быть изготовлены из 14 млн упаковок препаратов, содержащих кодеин. При этом количество наркоманов, употребляющих наркотические средства, существенно не сокращается. Таким образом, после запрета безрецептурной продажи кодеинсодержащих препаратов наркоманы, употреблявшие получаемый из них дезоморфин, перешли на традиционный героин или новые для России наркотики, так называемые «соли», курительные смеси (амфетамин, метамфетамин и т. п.).
Такое допущение следует из того, что запрет на безрецептурную продажу кодеинсодержащих препаратов сам по себе не снимает наркозависимость. Для этого требуются специальные меры. Однако всплеска числа зарегистрированных наркопотребителей (который связан, как показано выше, в основном с добровольным обращением за лечением от наркозависимости) в последнее время не наблюдается. Таким образом, наиболее вероятным объяснением этому является переход дезоморфиновых наркоманов на употребление традиционного героина. И если дезоморфиновый наркоман в силу быстрого ухудшения здоровья еще имел возможность быть поставленным на учет, то после перехода на героин он, скорее всего, остается в латентной, скрытой от регистрации части наркопотребителей.
Учет соотношения биологического и социального в преступном поведении как одно из направлений повышения эффективности уголовного наказания
В соответствии с уголовно-правовым принципом равенства, зафиксированным в ст. 4 УК РФ, лица, совершившие преступления, равны перед законом. Однако это равенство распространяется лишь на общие для всех основания привлечения к уголовной ответственности, тогда как уголовно-правовые последствия совершения тождественных преступлений для различных лиц будут разными. В частности, с учетом личности виновного и других обстоятельств, предусмотренных ч. 3 ст. 60 УК РФ, могут отличаться как виды, так и размеры и сроки основных и дополнительных наказаний, возможность освобождения от уголовной ответственности и наказания и т. д. Такой подход представляется правильным, способствующим повышению эффективности уголовно-правового воздействия. Но его дифференциация лишь на основании социально обусловленных признаков (а личность — это комплекс свойств, имеющий в основном социальную природу), как представляется, в значительной мере ограничивает потенциал противодействия преступности. В интересах повышения эффективности противодействия преступности необходимо учитывать также и отдельные биологические особенности человека. В действующем уголовном законодательстве этот вопрос представлен весьма незначительно, поскольку при решении вопроса об уголовной ответственности учитываются, в основном, только пол и возраст (ограничения в применении смертной казни и возраст уголовной ответственности). И этому есть свои объяснения. В истории криминологии и уголовного права теории о биологических предпосылках преступности периодически возникали и периодически же подвергались такой разгромной критике, что сама постановка вопроса о биологических предпосылках преступного поведения сегодня считается неприличной.
К чему же поднимать этот, казалось бы, навсегда закрытый вопрос или, как говорил С. Я. Булатов, тормошить такие «гробы смердящие»? Ведь еще социологическая школа, писал он, вбила осиновый кол в теорию темпераментного итальянца1 (имеется в виду Ломброзо).
Интерес к этой теме возник у нас в начале 2008 г., когда общественное мнение было взбудоражено многочисленными сообщениями об участившихся посягательствах на детей. Новая информация на эту тему поступала по каналам СМИ практически каждую неделю. В сообщениях прессы приводились данные уголовной статистики, из которых можно было сделать вывод о существенном обострении проблемы: за 2007 г. от рук преступников погибли 2,5 тысячи детей, всего же в отношении них было совершено 161 тысяча преступлений2. Сей-1 час, спустя несколько лет, сложно сказать, какова была истинная подоплека этой информационной компании. Нам интересно другое — по ее итогам стали раздаваться голоса о необходимости ужесточения наказания в отношении маньяков-педофилов, на счету которых были самые громкие и жестокие преступления. Среди возможных мер по борьбе с этими преступниками обратило на себя внимание предложение, которое высказал член Общественной палаты при Президенте России А. Кучерена. Суть его состояла в принудительной химической кастрации педофилов. Данная инициатива нашла одобрение у некоторых депутатов и предметно обсуждалась на различных уровнях1.
Аналогичные меры предлагались и в других странах. В частности, решительно высказывался за стерилизацию педофилов тогдашний президент Франции Николя Саркози2. Подобные предложения звучали также в Великобрита-нии3 и Израиле4.
Таким образом, средствами массовой информации формировалось общественное мнение о неэффективности существующих на сегодняшний день уголовных наказаний. В частности, в СМИ приводились данные о стопроцентном рецидиве преступлений у педофилов5. Но, если предположить, что уголовное наказание как мера социального воздействия не достигает цели предупреждения новых преступлений со стороны педофилов, то следует сделать вывод о том, что причины преступлений, совершаемых ими, лежат не в социальной плоскости, не в воспитании и развитии личности и условиях ее жизни, а в области их физиологии. И справиться с природой этих людей можно, только изуродовав их тело.
В последнее время в этом же направлении ведется ряд исследований отечественных криминалистов, которые, анализируя дерматоглифическую кар-1 тину ладоней и пальцев рук осужденных, обосновывают выводы о врожденной повышенной агрессивности отдельных лиц или этнических групп, что интерпретируется как склонность к девиантному поведению1.
Тревогу вызывает также и то обстоятельство, что в нашей многонациональной стране неаккуратные высказывания о врожденных негативных качествах отдельных народов могут повлечь серьезные межнациональные конфликты. В частности, тезисы криминалистов о повышенной агрессивности представителей отдельных народностей перекликаются с высказываниями в псевдонаучных работах националистического толка, обосновывающих превосходство одних рас над другими. Примером является работа с примечательным названием «Расология». Об уровне данного исследования и его националистической за-ряженности можно судить по таким пассажам: «...у евреев-ашкенази, выходцев из России, он (речь идет о показателе узорности тенара Th/1, одного из дер-матоглифических признаков. Курсив мой, С. Б.) составляет 21,5, а это в свою очередь объясняет причины большевистского изуверства во время гражданской войны, так как многие комиссары были евреями-ашкенази... Менее культурные народы, попадая в социальную среду более творчески одаренных, вымещают на последних свой комплекс неполноценности через агрессивное поведение, что находит красноречивое отражение в данных открытой криминальной статистики...»2.
Очевидно, что результаты дерматоглифических исследований3 требуют большой аккуратности при использовании, тщательной проверки и осмысления на предмет возможного их применения в уголовно-правовой теории. Ведь обнаружение врожденной склонности к девиантному поведению означает не что иное, как опасное состояние соответствующих субъектов, требующее пересмотра оснований уголовной ответственности и арсенала мер уголовно-правового воздействия в отношении таких лиц. От признания врожденной склонности к девиантному поведению остается всего один шаг до превентивных наказаний, а также запрета на размножение отдельным категориям лиц, то есть к возрождению евгеники.
Таким образом, разрешение казалось бы исключительно уголовно-правовых проблем повышения эффективности борьбы с преступностью привело нас к необходимости проанализировать современные научные данные о возможных биологических предпосылках преступности и возобновить дискуссию о соотношении биологического и социального в поведении человека. Ее дальнейшее развитие, несомненно, обогатит уголовно-правовую науку и криминологию, позволит выработать новые действенные меры, способствующие повышению эффективности предупредительного воздействия уголовных наказаний.
Как уже отмечалось выше, среди отечественных криминологов данная тема не пользуется популярностью. Вкратце содержание дискуссии о соотношении биологического и социального в поведении человека, а конкретно, в преступном поведении, сводилось к одному единственному вопросу — детерминированы поступки человека его биологической природой или нет?
В конце XIX — начале XX в. достижения науки привели к распространению идеи о возможности улучшения человеческой породы путем установления запретов на деторождение отдельным категориям граждан и выработки рекомендаций по выбору брачного партнера. Предполагалось, что таким путем можно избавить общество от таких его пороков, как преступность, алкоголизм, тунеядство и т. п. Соответствующая система взглядов получила название евгеники.
Как писал отечественный евгенист Т. И. Юдин, востребованность евгеники основана на необходимости рационализации размножения человечества. В эпоху крайнего обострения социальных и международных отношений всякая страна может процветать только при условии рационального использования всех ее материальных и трудовых ресурсов, при постоянном повышении качества труда и усилении созидательной энергии населения. Страна, в которой доля экономически пассивного или неработоспособного населения очень велика, быстро окажется в числе эксплуатируемых другими, более активными странами1.
Как видим, аргументы в защиту евгеники приводились весьма серьезные. В силу этого во многих странах практиковались типично евгенические методы контроля за рождаемостью. Так, в США существовали запреты на вступление в брак душевнобольным, в отдельных штатах — привычным преступникам (шт. Вашингтон), нищим (Делавер, Мэн, Нью-Джерси, Вермонт), пьяницам (Джор-жия, Огайо, Вашингтон), алкоголикам (Нью-Джерси, Огайо, Пенсильвания), физически неспособным (Колумбия, Виржиния). Нарушения карались лишением свободы2.