Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Англо-американская модель предупреждения преступности в контексте сравнительных исследований в криминологии
1. Англо-американская модель предупреждения преступности как предметная область сравнительной криминологии 21
2. Российские и англо-американские теоретические представления о предупреждении преступности: сравнительный анализ 45
3. Особенности становления и основные характеристики англоамериканской модели предупреждения преступности в XXI веке 66
Глава 2. Фундаментальные основания англо-американской модели предупреждения преступности
1. Предупреждение преступности как способ обеспечения безопасности 95
2. Риск-ориентированный подход к предупреждению преступности 114
3. Страх перед преступностью и защита потерпевшего как основы политики предупреждения преступности 130
4. Сетевые подходы к управлению в сфере предупреждения преступности 148
Глава 3. Институт наказания
1. Классическая школа криминологии: становление представлений о превентивных целях наказании 174
2. Ретрибутивистская критика наказания как механизма предупреждения преступности 198
3. Наказание в США и Великобритании: от реабилитации к социальной защите 218
4. Селективная изоляция осужденных и феномен массового тюремного заключения 238
Глава 4. Превентивные принудительные меры
1. Понятие и классификация превентивных принудительных мер 267
2. Основания и пределы допустимости применения превентивных принудительных мер 288
3. Превентивное заключение под стражу 311
4. Предупреждение антиобщественного поведения и радикализации молодежи 328
Глава 5. Ситуационное предупреждение преступлений
1. Рациональный выбор: истоки и развитие теории в социальных науках 349
2. Теория сдерживания: влияние санкций на решимость совершить преступление 363
3. Криминологическая теория рационального выбора: выгоды и издержки совершения преступления 390
4. Криминология окружающей среды и практическое воплощение ситуативных моделей превенции 408
Заключение 431
Список литературы 438
Приложения 521
- Российские и англо-американские теоретические представления о предупреждении преступности: сравнительный анализ
- Страх перед преступностью и защита потерпевшего как основы политики предупреждения преступности
- Основания и пределы допустимости применения превентивных принудительных мер
- Криминологическая теория рационального выбора: выгоды и издержки совершения преступления
Российские и англо-американские теоретические представления о предупреждении преступности: сравнительный анализ
Прежде чем приступить к анализу непосредственно англо-американской модели предупреждения преступности, необходимо обратиться к вопросу о понимании термина «предупреждение преступности» в англоязычной литературе и соотнести его с понятием, выработанным в отечественной криминологической науке. Советская криминология с момента своего возрождения во второй половине XX века была сориентирована на поиск практических решений в области борьбы с преступностью. Еще в 1967 г. В. Н. Кудрявцев одну из своих работ озаглавил «Советская криминология - наука о предупреждении преступлений»1. Проблемы предупреждения отдельных видов преступного поведения являются актуальной исследовательской задачей, о чем свидетельствует появление работ отечественных криминологов о предупреждении насилия в семье (Д. А. Шестаков)2, преступлений, совершенных в отношении несовершеннолетних (Ю. Е. Пудовочкин)3, незаконного оборота оружия (А. А. Задоян, И. М. Мацкевич, А. И. Чучаев)4, преступности несовершеннолетних (Е. В. Демидова-Петрова, В. В. Невский)5. Учеными высказываются идеи о совершенствовании нормативно-правовой базы предупреждения преступлений и о необходимости разработки соответствующего кодекса6.
В связи с этим теория предупреждения преступности является более разработанной в отечественной криминологии, нежели чем в англоязычной, где интерес к превенции возник позже. Кроме того, отсутствие разработанного понятийного аппарата связан с чрезвычайной прагматичностью криминологических исследований в США и Великобритании - обсуждение терминологии появляется на страницах научных журналов либо в процессе систематизации многолетних эмпирических наработок, либо в связи с тем, что неясность с одержания какого-либо термина влияет на эффективность практических мер по противодействию преступности. В конце 1990-х гг . появляются работы, в которых ученые пытаются дать ответ на вопрос, что такое предупреждение преступности, но следует отметить, что до настоящего момента в этой теме нет существенных сдвигов.
Предупреждение преступности в отечественной криминологии В советские годы проблематикой предупреждения преступности занимались такие ученые, как Г. А. Аванесов, Ю. М. Антонян, М. М. Бабаев, В. Н. Бурлаков, А. Э. Жалинский, В. К. Звирбуль, К. Е. Игошев, И. И. Карпец, В. В. Клочков, В. Н. Кудрявцев, Н. Ф. Кузнецова, А. Г. Лекарь, Г. М. Миньковский, В. В. Орехов, А. Б. Сахаров, В. Н. Сомин, В. С. Устинов, А. С. Шляпочников, А. М. Яковлев и др1. На современном этапе развития криминологии теория предупреждения преступности разрабатывается такими авторами, как А. И. Алексеев, В. Н. Бурлаков, В. В. Лунеев, Л. Д. Гаухман, С. И. Герасимов, А. И. Долгова, Д. А. Кириллов, П. Н. Кобец, С. В. Максимов, Т. Т. Смирнов, А. Я. Сухарев, Н. В. Щедрин, В. Е. Эминов и др1.
В отечественной криминологии сложилось понимание предупреждения преступности как целенаправленного воздействия государства, общества, физических и юридических лиц на процессы детерминации и причинности преступности в целях недопущения вовлечения в преступность новых лиц , совершения новых криминальных деяний, расширения криминализации общественных отношений2. Согласимся с А. И. Долговой в том, что термин предупреждение преступности (а не преступлений) является устоявшимся, несмотря на то, что нельзя предупредить то явление, которое уже существует, а преступность как раз и является таким явлением3. Сразу отметим, что в англоязычной научной традиции в отличие от отечественной криминологии не существует понятия преступности, поэтому термин crime prevention может быть переведен на русский и как предупреждение преступлений, и как предупреждение преступности. В отечественной криминологии термины предупреждение, профилактика, предотвращение преступлений, превенция допускается использовать как взаимозаменяемые4. Ю. М. Антонян утверждает о том, что наиболее синонимичен термину предупреждение преступности будет термин борьба с преступностью1. Содержание понятия предупреждение преступности, как и понятие уголовной политики2, является неоднозначным.
Важно подчеркнуть, что в отечественном определении традиционным является понимание предупреждения именно и, прежде всего, как воздействия на процессы детерминации и причинности преступности3. А. Э. Жалинский указывает, что о бъектом воздействия в процессе предупреждения преступлений является совокупность причин преступности4. Во втором томе знаменитого Курса советской криминологии, полностью посвященном проблемам предупреждения преступности, подчеркивается такая особенность предупреждения преступлений в социалистическом обществе, как нацеленность на устранение причин преступности, а не только лишь на обстоятельства совершения отдельных преступлений5. Воздействие на возможных правонарушителей с целью недопущения совершения ими п реступлений или минимизации преступных проявлений6 является уже вторичной задачей.
В. Е. Эминов выделяет цель выявления, устранения, ослабления и нейтрализации причин преступности в качестве магистрального направления предупреждения преступности7. Другими направлениями являются выявление и устранение ситуаций, мотивирующих или провоцирующих совершение преступлений, выявление групп повышенного криминального риска и снижение этого риска, а также выявление и оказание сдерживающего и корректирующего воздействия на лиц , могущих совершить преступление8. Это воздействие преследует как цель недопущения расширения числа правонарушителей и совершения новых преступлений, а также недопущение криминализации общественных отношений.
Однако ряд ученых не всегда рассматривает предупредительную деятельность как воздействие именно на причины преступности. Так, Р. В. Жубрин указывает, что предупреждение преступности есть совокупность системных и взаимосвязанных мероприятий, осуществляемых в целях снижения риска совершения преступлений посредством выявления и устранения факторов, которые способствуют преступлениям и недопущению готовящихся преступлений1.
Объектом предупредительного воздействия могут быть внешние для преступности или индивида обстоятельства (если речь идет об инд ивидуальном преступном поведении); процессы, происходящие в самой преступности, или процессы, зависимые от индивида (особенности досуга, образа жизни); процессы взаимодействия преступности и официального общества2. Предупреждение преступности еще в 1970-е гг. определялась как деятельность, направленная на пресечение различных связей, которые ведут к совершению преступлений (связей формирования и функционирования криминогенных процессов в обществе, между криминогенными процессами и формированием личности, между личностью и ситуацией совершения преступлений3). Интересно, что авторы Курса советской криминологии, ссылаясь на монографию «Теоретические основы предупреждения преступности4», рассматривают предупреждение преступности не просто как способ минимизации этого негативного социального явления, но видят в ней способ совершенствования общественных отношений5. В. Н. Бурлаков полагает, что предупреждение преступности имеет цели содействия стабилизации преступности, удержания ее уровня на социально приемлемом уровне либо способствования позитивному изменению ее качественных и количественных характеристик1.
Традиционным, еще с конца 1960-х гг. является понимание предупреждения преступности как многоуровневой системы мер2, субъектами которой могут быть не только государственные органы, специализирующиеся на этой деятельности, но и неспециализированные субъекты, в том числе граждане3. Участие в предупредительной деятельности может быть постоянным или длящимся4, но оно не должно быть спорадическим, как полагает Р. В. Жубрин5. В связи с этим добровольное участие в реализации профилактических мер, в том случае , если такое участие не предполагает обязанностей и ответственности за неисполнение норм о предупреждении преступности, не может свидетельствовать о том, что такие участники являются субъектами профилактики6. В. Е. Эминов относит к субъектам специального предупреждения преступлений частные детективные предприятия, но не относит отдельных граждан, представителей местного сообщества, поскольку, в его понимании, для специализированных органов предупреждения преступности характерны выделенность задач и функций предупредительной деятельности и их приоритетность, право применять государственное принуждение в ходе предупредительной деятельности, тенденция к специализации, наличие межведомственной координации7. Вместе с тем, В.Н. Бурлаков полагает, что предупреждение преступности носит сетевой характер и реализуется в деятельности как государственных органов, так и общественных организаций1.
Страх перед преступностью и защита потерпевшего как основы политики предупреждения преступности
Страх перед преступностью являются важной темой в англо-американской криминологии с 1960-х гг. К концу 1990-х на эту тему было написано более 200 статей и монографий1, но проблематика страха остается актуальной и по сегодняшний день2. Страх имеет множество последствий: он превращает некоторые районы в запретные зоны, куда боятся попасть люди; бегство обеспеченных людей из таких зон подвергает оставшихся еще большим угрозам; он заставляет людей жаждать возмездия, требовать от государства усиления репрессивных мер; он ослабляет веру в легитимность системы уголовной юстиции в том случае, если она остается либеральной с преступниками, а также приводит к стремлению усилить собственную безопасность (например, приобретая оружие и организуя группы виджилантов); он влияет на психологическое состояние, меняет привычки, заставляет отказываться от привычных форм досуга и приводит к тому, что люди оказываются узниками, заложниками страха в своем собственном доме3. Уровень страха зависит от множества факторов - пола, возраста, опыта виктимизации, опыта столкновения с виктимизацией других, влияния СМИ.
Страх граждан перед преступностью может эксплуатироваться политиками для принятия выгодных им политических решений, однако зачастую задачей политики становится снижение страхов граждан, а не реальной угрозы. Меры превенции, направленные на стимулирование граждан принять меры по обеспечению своей безопасности, вызывают формирование ментальности «осажденной крепости», что только укрепляет страх и способствует разобщенности людей4.
Страх перед преступностью: использование для обоснования превентивных мер
Управление страхами невозможно без понимания того, как люди воспринимают риск. Большой прорыв в этом направлении был сделан профессором. в области психологии П. Словиком, опубликовавшем в 1987 г. в одном из наиболее престижных журналов «Наука» статью под названием «Восприятие риска» Он утверждает, что люди, не будучи экспертами, при оценке рисков полагаются на интуитивные суждения. О рисках они, как правило, узнают из СМИ, которые формируют достаточно катастрофическую картину реальности, в связи с чем люди полагают, что риски повсюду, сегодня их больше, чем было вчера, а завтра будет еще больше Низкая толерантность населения к риску представляет собой большую проблему для политиков и законодателей, которые вынуждены тратить существенные ресурсы на то, чтобы успокоить граждан. Исследование П. Словика базируется на той предпосылке, что люди обуздывают неопределенность будущего с помощью эвристики (умственных стратегий), и в ряде случаев эти стратегии приводят к предвзятым суждениям о степени риска Людям сложно осуществлять сложные подсчеты вероятностей событий, на них действуют такие факторы, как предвзятое освещение рисков в СМИ, личный опыт, предубежденность в серьезности определенных рисков, а также то, как проблема рисков подается экспертами. Более того, П. Словик утверждает, что и эксперты подвержены тем же заблуждениям, поскольку часто полагаются на интуицию .
Используя психометрический подход П. Словик, во-первых, демонстрирует, как разные группы населения воспринимают разные типы рисков. Например, риски, связанные с ядерной энергетикой, воспринимаются как наиболее серьезные женщинами и студентами, а эксперты ставят их на 20 место из 30. Деятельность полиции воспринимается обывателями как связанная с риском, а эксперты ставят ее на 17 место. Он приводит результаты исследований, показывающие, что добровольные риски воспринимаются в 1000 раз менее серьезно в сравнении с недобровольными при одинаковом уровне восприятия полезности рискованных действий. В целом, на восприятие рисков влияет степень знакомства с ними, уровень их катастрофического потенциала, степень контроля над ними, равенство в распределении блага от рискованной деятельности и убытков, а также ряд других факторов. Чем больший ужас вызывает определенный тип риска, тем скорее люди готовы согласиться на самое жесткое регулирование, направленное на контроль за этим риском1. Эксперты же оценивают риски иначе - исходя из уровня смертности. Это вызывает неизбежный конфликт между тем, как воспринимают риски обычные граждане и эксперты.
Многие риски, становясь актуальными, вызывают эффект кругов на воде и приводят к последствиям не только применительно к той обстановке, где они произошли, но имеют более широкий общественный эффект. Такими рисками являются риски неизвестные, необычные, ведущие к катастрофе. Так, некоторые события обладают сигнальным потенциалом, если они произошли при необычных обстоятельства: крушение поезда таким потенциалом не обладает, а вот катастрофа, случившаяся в лаборатории по изучению ДНК может, если люди считают это событие предвестником будущей катастрофы. Даже применительно к такому риску, как автомобильная авария, люди по-разному оценивают степень своего страха перед ним: больше всего они боятся аварий, связанных с повреждением бензобака и возможным в результате этого взрывом, пожаром и получением ожогов2. Поэтому П. Словик приходит к выводу, что в том случае, если риск является именно таким -сигнальным, производящим круги на воде, бессмысленными будут любые попытки политиков или экспертов с помощью рациональных аргументов убедить население в том, что степень этого риска преувеличена в общественном восприятии3. Но этот вывод не означает, что публичная политика должна игнорировать реальные уровни рисков. И экспертное и публичное мнение должны учитываться при выработке политических решений.
Р Лагранж и коллеги провели исследование, показывающее, как беспорядок в микрорайоне (граффити на стенах, мусор, присутствие пьяных людей, бездомных, спящих на скамейках, закрытых магазинов) влияет на степень восприятия рисков и уровень страха перед преступлениями1. Их данные показали, что беспорядок влияет на повышенное восприятие риска, но в меньшей степени приводит к увеличению страха. Через 10 лет исследование Б. Вайянта, проведенное в Филадельфии, показало, что беспорядок связан и с повышенным восприятием риска и со страхом перед преступностью2. Очевидно, что на формулирование исследовательской гипотезы повлияли идеи Дж. Уилсона и Л. Келлинга, известные под именем теории «разбитых окон»3. Теория «разбитых окон», сформулированная еще в 1982 г. до сих продолжает определять политику предупреждения преступлений как в США, так и в Великобритании. Например, ученые высказывали мнение, что судебные запреты антисоциального поведения явились следствием интереса к этой теории со стороны политиков Великобритании4. Примечательно, что такая политика основывается не на оценке реальных рисков от преступности в дезорганизованных микрорайонах, а именно на воспринимаемом риске и страхе. При этом Б. Харкур продемонстрировал, что предполагаемая теорией связь между «разбитыми окнами» и уровнем риска практически не подтверждается исследованиями5. К аналогичным выводам пришли и Р. Сэмпсон и С. Роденбуш. Их исследование связи между разнообразными характеристиками микрорайонов и уровнем преступных посягательств продемонстрировало, что уровень преступности связан с таким параметром как коллективная эффективность (collective efficacy), а не с уровнем физического беспорядка (за исключением разбоев1).
После событий 11 сентября 2001 г. одним из ключевых вопросов является степень страха граждан даже не перед преступностью, а перед таким риском, как терроризм. Спустя несколько месяцев после сентябрьских событий ученые попытались оценить степень страхов граждан. Результаты этого исследования показывают, что люди, которые проживали в радиусе 100 м иль от Всемирного торгового центра испытывали более серьезные страхи перед разнообразными террористическими угрозами. Но этот вывод распространялся только на взрослых (37-43 лет) белых мужчин, поддерживавших Республиканскую партию2.
Новый терроризм обладает такими особенностями, которые отличают его от терроризма в прошлом: на смену локальным иерархическим террористическим организациям с понятными идеологическими целями пришли децентрализованные террористические сети с аморфными целями, которых финансируют и которым симпатизируют люди с разных континентов, и которые способные наносить удары по всей планете3, причем такие, которые приводят к большому количеству жертв со стороны мирного населения. Политический дискурс опасности, угроз, рисков позволяет оправдать ряд мер, связанных с ужесточением антитеррористического законодательства, перераспределением бюджетных средств в пользу мер, направленных на обеспечение безопасности4.
Основания и пределы допустимости применения превентивных принудительных мер
Ключевой проблемой применения принуждения в превентивных целях является то, что оно применяется до того, как происходит преступление, а не в качестве реакции на уже совершенное деяние. Д. Коул указывает, то законодательство и судебная доктрина США устанавливают значительное число ограничений на применение принудительных превентивных мер: запрет применения тюремного заключения на основании одного лишь критерия опасности, криминализации деяний, связанных с реализацией права на свободу слова и объединений, наказания без суда, явного расового профайлинга, а также провокацию преступления . Однако он высказывает опасения, что эти ограничения в годы, последовавшие за 11 сентября часто не соблюдались или толковались расширительно. Государство избегает экстремальных мер, но применяет множество таких, которые подразумевают возможность серьезного ограничения прав.
Что же может оправдать применение силы в превентивных целях? Насколько рано допустимо использовать принуждение, где его границы? Об этих вопросах спорят юристы, но одна из наиболее интересных дискуссий, могущих пролить свет на эти вопросы, разгорелась на страницах философских журналов. Специалисты в области моральной философии сформулировали вопрос о допустимости пред-наказания - применения наказания до того, как преступление совершено. Теоретическая дискуссия о совершенно гипотетической ситуации, не находящей отражения в законодательстве и не могущей быть реализованной на практике ни в одной правовой системе мира, позволяет понять, почему превентивные принудительные меры так привлекательны для законодателя и объяснить, почему они могут выглядеть допустимыми с моральной точки зрения. Если философы в конечном итоге приходят к суждению о том, что пред-наказание даже предпочтительнее пост-наказания, можно представить, какой козырь это дает в руки политиков, которые стремятся к предупреждению возможного вреда, к недопущению ситуации несправедливости, которая возникает результате совершения преступления. Как указывает Л. Зеднер, в Великобритании ряд мер, направленных на предупреждение преступлений, уже существенным образом напоминают пред-наказание . Кроме того, как мы увидим, основным препятствием для практической реализации пред-наказаний на настоящем этапе развития человечества является отсутствие идеальных способов предсказания будущего. Вместе с тем, успехи полицейской деятельности, основанные на возможностях идентификации потенциально опасных «горячих точек» преступности , говорят о том, что технологии, дающие возможность достаточно достоверно предсказывать будущее, развиваются настолько активно, что будущее может наступить раньше, чем мы ожидаем.
Дискуссия об обоснованности пред-наказания
Каждая работа о пред-наказаниях упоминает детективный роман Ф. Дика «Особое мнение», написанный в 1956 г. в качестве источника самой идеи о возможности наказания еще до того, как преступление было совершено. В романе описывается далекое будущее, в котором человечество с помощью использования мутантов-предсказателей научилось достоверно предсказывать отдаленные события. Предсказания стали основой для создания полицейского подразделения по предупреждению преступлений и системы, допускавшей применение наказания к потенциальным преступникам а е преступления, которые они еще не совершили.
В работах, посвященных философии уголовного права, такие принудительные меры впервые были названы пред-наказанием в 2002 г. в статье К. Нью1, а в 2006 г. в названии статьи Р. Соренсена2. Позднее этот термин используется еще в нескольких работах3, пока не становится устойчивым. К. Нью начинает свою статью о применении наказаний за преступления, которые еще не были совершены, с утверждения о том, что интуитивно такое наказание представляется неправильным сторонникам любой теории наказания4. Такое наказание было бы сравнимо с наказанием невиновного, но К. Нью предпринимает попытку доказать, что это не так, обосновывая, что нас от применения этой меры сдерживают не моральные, а исключительно эпистемологические соображения5. Он приводит следующий гипотетический пример для иллюстрации своих соображений: автомобилист Элджи предупреждает шерифа Бена о том, что на следующий день в 11.17 он собирается нарушить скоростной режим на трассе, и предлагает выписать ему штраф немедленно. Они оба уверены в том, что правонарушение произойдет. Элджи готов сейчас же оплатить штраф, но не отказаться от нарушения правил дорожного движения завтра. Он также предупреждает, что в том случае, если он будет оштрафован лишь завтра, то он не намеревается оплачивать штраф, а покинет страну. Шериф выписывает ему штраф, который немедленно оплачивается, а на следующий день Элджи, как и намеревался, превышает скорость. К. Нью полагает, что данный эксперимент показывает, что логические аргументы против применения пред-наказания в этом при мере отсутствуют. Используя аргументы ретрибутивистов, он показывает, что они не свидетельствуют о том, что индивид должен страдать именно после совершения преступления, а не до него. Кроме того, в данном случае скорее морально неоправданным было бы оставить преступление без наказания. Элджи не является невиновным, поскольку в отношении него нельзя сказать, что он не собирается совершать преступление, т.е. он будет виновен. Наконец, в данном примере мы вполне можем предположить, что намерение Элджи совершить преступление доказано и соответствует стандарту доказывания, принятому в уголовном процессе - в степени, исключающей разумные сомнения.
Утилитаристам тоже нечего возразить, пишет К. Нью. Пред-наказание не удержит Элджи от совершения преступления, но у нас нет оснований полагать, что частнопревентивным эффектом обладало бы пост-наказание. Что касается общей превенции, то у нас нет оснований полагать, что пост-наказание обладало бы большей превентивной силой, чем пред-наказание.
К.Нью приводит еще один аргумент: у продавца нет никакого стимула предпочитать оплату после получения вещи предоплате. Так же правоприменителя нет оснований предпочитать пост-наказание пред-наказанию. Так что единственное, что может удержать нас от применения пред-наказания, это сомнения относительно того, что факт совершения преступления будут иметь место в будущем. Безусловно, К. Нью не предлагает использовать пред-наказание в реальности только потому, что с точки зрения моральной философии, у нас нет оснований признать такое наказание незаслуженным.
Схожей позиции придерживается и Д. Стэтмэн, но он даже расширяет основания для применения наказания, предложенные К. Нью. Если последний обосновывал возможность наказания после формирования намерения совершить преступление, но до непосредственно его совершения, то Д. Стэтмен, отталкиваясь от кантианской позиции отрицания роли удачи в оценке моральности индивида, предлагает считать обоснованным пред-наказание, назначенное еще до формирования намерения . Поскольку главным элементом ретрибутивистской теории наказания является принцип заслуженности, он рассуждает о том, в какой момент наказание становится заслуженным, т.е. когда возникает право применить наказание. Он говорит, что пред-наказание невозможно только в том случае, если мы утверждаем, что преступник заслуживает наказание лишь за то, что он на самом деле сделал, независимо от того, было ли это результатом его собственных действий или же просто случайным стечением обстоятельств. В таком случае, мы не должны наказывать того, кто намеревался выстрелить, но промахнулся. Такая позиция интуитивно кажется неверной, следовательно, заслуженность является результатом намерения, а не действия. Д. Стэтмэн пишет: "как только у агента сформировалось имеющее отношение к поступку преступное намерение [(...)], этого достаточно для того, чтобы признать его заслужившим соответствующее наказание, и нам не нужно откладывать приговор до того момента, когда произойдет деяние1".
Ком у -то повезло жить с верным мужем, который никогда не изменит и не спровоцирует жену на убийство из ревности. А кому-то повезло меньше - означает ли это, что первая жена заслуживает наказание, а вторая - нет? Д. Стэтмен отрицательно отвечает на этот вопрос. Жена будет заслуживать наказание в любом случае, если ее характер таков, что она в принципе способна на такое преступление, вне зависимости от обстоятельств2. На этом примере мы видим, что у жены до того, как ей изменил муж, нет намерений его убить. Но тем не менее с философской точки зрения она заслуживает пред-наказания, поскольку фундаментальным является вопрос об ее характере, ведь если мы обвиняем индивида в совершении деяния, нас интересует, являлось ли оно проявлением характера, а не случайным событием. Если оно является проявлением характера, то что может с логической точки зрения уде ржать нас от признания того , что индивид заслуживает наказание еще до того , как он совершил деяние3
Криминологическая теория рационального выбора: выгоды и издержки совершения преступления
Теория рационального выбора, как и теория сдерживания, относится к тому типу криминологических теорий, которые полагают, что правонарушители не отличаются от законопослушных граждан, а преступление является результатом реализации благоприятной возможности . Оба теоретических направления отталкиваются от предпосылок, заложенных классической школой криминологии, утилитаристскими мыслителями, а также специалистами власти экономического анализа права . Но, в отличие от теории сдерживания, в ее центре находится не наказание, а ситуация совершения преступления в целом. Поэтому теория рационального выбора является основой для появления такого направления предупреждения преступлений, как ситуационное. В этом смысле можно сказать, что охват теории рационального выбора шире, а сдерживание с помощью угрозы наказания является лишь одним из ее аспектов. Причина, по которой мы рассмотрели теорию сдерживания первой, связана с тем, что эта теория раньше была подвергнута эмпирической проверке и, в свою очередь, стала причиной возобновления в 1980-е гг. интереса к классической криминологии и ее идеях о рациональном индивиде, обладающем свободой воли, в результате чего появились и начали развиваться другие направления пост-классической криминологической мысли.
Главными предпосылками теории рационального выбора являются следующие :
1. Преступление представляет собой рациональную деятельность, целью которой для правонарушителя является приобретение выгоды.
2. Рациональность правонарушителя не является абсолютной, часто она ограничена, поскольку он действует в условиях ограниченного знания, риска и неопределенности.
3. Процесс принятия решений отличается для разных типов преступлений, а поэтому предупреждение преступлений будет отличаться в зависимости от этих типов.
4. Процесс принятия решений будет разным для первоначального вовлечения в преступную деятельность (решение о вовлечении) и для совершения конкретного преступления (решение о событии)
5. Решение о вовлечении состоит из трех стадий: решение о совершении преступления впервые (инициация), решение о продолжении совершения преступлений (привычка), решение о прекращении преступной деятельности (воздержание). Каждая стадия предполагает различные когнитивные процессы, а поэтому должна изучаться отдельно.
6. Решение о событии также делится на этапы (решение о приготовлении, выборе объекта, покушении, окончании преступления, путях отхода, о постпреступных действиях).
Из этих основных предпосылок следует, что предупреждение преступлений должно строиться на основе воздействия на ситуацию совершения преступлений – с целью повышения затраченных правонарушителем усилий и воспринимаемых рисков, а также снижения воспринимаемых выгод. Таким образом, теория рационального выбора вывела на передний план ситуацию совершения преступления. В связи с этим часто теория рационального выбора, теория сдерживания и ситуационное предупреждение преступлений используются как взаимозаменяемые синонимы. Однако в настоящем параграфе мы остановимся на рассмотрении развития именно теоретических аспектов, лежащих в основе ситуационной стратегии, а более детально этот подход рассмотрим в следующем разделе настоящей работы.
Считается, что теория рационального выбора была импортирована в криминологию из экономической теории1. В предыдущем параграфе мы уже упоминали знаменитую работу Г. Беккера 1968 г., озаглавленную «Преступление и наказание: экономический подход». В этой статье Г. Беккер ставит задачу разработать максимально оптимальные с экономической точки зрения меры борьбы с преступностью и утверждает, что криминологическая наука, если она хочет быть полезна ля правоприменительной практики, вполне может распрощаться с такими теориями, как аномия, дифференцированная ассоциация и иными психологическими социальными теориями, рассматривающими преступление как следствие психологических проблем или унаследованных социальных качеств. Все что нужно - это применить к криминологической проблематике традиционный экономический анализ, изучающий, каким образом индивиды совершают выбор .
С экономической точки зрения преступление никак не отличается от другого поведения - решения сменить работу, сходить в кино или приобрести новую вещь. Согласно используемой ученым экономической модели ожидаемой полезности (expected utility model), индивид совершит преступление в том случае, если ожидаемая полезность от этого действия превышает полезность от траты времени и других ресурсов на занятие другой деятельностью. Иными словами, человек совершает те действия, которые субъективно из всех известных ему альтернатив принесут наибольшую выгоду. Г. Беккер пишет: «Некоторые люди становятся «преступниками» […] не потому, что их основная мотивация отличается от мотивации других людей, а потому что их выгоды и убытки отличаются» . Он также подчеркивает, что выгодность совершения преступления определяется также отношением правонарушителя к риску, и не связано напрямую с эффективностью деятельности полиции или суммам, потраченным из бюджета на борьбу преступностью . Но государство может использовать понимание этого обстоятельства на то, чтобы создать более эффективные модели противодействия преступности.
Эффективное противодействие преступности по Г. Беккеру строится на учете тех издержек, которые преступность приносит обществу и тех издержек, которые тратятся на борьбу с ней. Он полагает, что необходимо подсчитать, за какое количество преступлений должна следовать уголовная ответственность, а сколько задержаний и наказаний будет слишком дорого обходиться обществу. Г. Беккер имеет ввиду, что ряд преступлений приносит не такой уж большой вред, а меры, связанные с поимкой нарушителей и привлечением их ответственности диспропорционально дороги в сравнении с этим вредом. С другой стороны, есть деяния, причиняющие значительный ущерб, а уголовное преследование виновных в них не представляет сложную и дорогостоящую задачу.
Таким образом, во главу угла при решении вопросов об организации системы борьбы с преступностью должен ставиться вопрос социального блага. И, хотя сам Г. Беккер оставляет вопрос об основаниях криминализации юристам, логическим продолжением его теории была бы теория криминализации, утверждающая, что уголовную ответственность следует устанавливать за такие виды поведения, которые можно наиболее эффективным образом регулировать с помощью уголовного права1. Такой экономический подход позволяет обосновать применение уголовного права в качестве универсального регулятивного средства: преступлением можно считать любое деяние, служащее источником издержек для общества, в том случае, если установление за него уголовной ответственности будет способствовать общему благу.
Однако, повторимся, сам Г. Беккер не пошел по этому пути рассуждений, а в рамках экономического анализа уголовного права распространение получила идея другого экономиста – Р. Познера. Он полагал, что преступлением является любое поведение, которое идет в обход рыночных механизмов, а значит с экономической точки зрения является неэффективным. При этом к такой категории деяний относятся имущественные и насильственные преступления (изнасилование, например, является способом обхода «рынка» межличностных отношений), а вот, например, распространение наркотиков, порнографии или продажу младенцев для усыновления, с позиции Р. Познера, сложно отнести к преступлениям1.
Другим важным направлением, повлиявшим на развитие теории рационального выбора в криминологии, является когнитивная психология – направление, которое произвело революцию в психологии в 1950-е2, хотя само оно имеет более давние корни. После публикации в 1967 г. У. Нейссером книги под одноименным названием3, когнитивная психология заняла полноправное место среди психологических дисциплин. Это направление в психологии изучает проблемы познания – восприятия, внимания, обучения, памяти, мышления, суждения, принятия решений, решения проблем и языковых процессов4.