Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Единообразие судебной практики как принцип современного российского конституционализма 14
1.1. Основные теоретические подходы к анализу категории «судебная практика» 14
1.2. Конституционно-правовая характеристика принципа единообразия судебной практики 32
Глава 2. Механизм конституционно-правового обеспечения принципа единообразия судебной практики 49
2.1. Понятие, содержание и структура механизма конституционно-правового обеспечения принципа единообразия судебной практики 49
2.2. Правовые позиции Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ в механизме обеспечения единообразия судебной практики 71
Глава 3. Интерпретационная деятельность Конституционного Суда РФ по обеспечению принципа единообразия судебной практики 101
3.1. Конституционный нормоконтроль как способ обеспечения принципа единообразия судебной практики 101
3.2. Преодоление правых пробелов и коллизий в системе обеспечения принципа единообразия судебной практики 111
Заключение 140
Библиография 148
- Основные теоретические подходы к анализу категории «судебная практика»
- Понятие, содержание и структура механизма конституционно-правового обеспечения принципа единообразия судебной практики
- Правовые позиции Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ в механизме обеспечения единообразия судебной практики
- Преодоление правых пробелов и коллизий в системе обеспечения принципа единообразия судебной практики
Основные теоретические подходы к анализу категории «судебная практика»
Судебная практика, выступая в качестве одной из важнейших характеристик правовой системы Российской Федерации, совершенно заслуженно находится под пристальным вниманием современных ученых, представителей различных отраслевых юридических наук. Как справедливо отмечается в данной связи рядом исследователей, «в обеспечении гармоничного развития правовой системы большая роль отводится единству судебной практики»1. В отдельных случаях изучение судебной практики осуществляется на стыке юриспруденции и политологии, что лишний раз подчеркивает ее особую важность и большое значение в контексте формирования полноценных механизмов защиты и обеспечения прав и свобод граждан, а также обеспечения безопасности общества и государства. Не случайно судебную практику называют индикатором состояния правовой системы, показателем эффективности судебной системы, средством легитимации государственно-властных институтов и др. Являясь частью правовой системы, характеризуясь как сложное и многоаспектное понятие, судебная практика выступает средством охраны правопорядка и укрепления законности.
Судебная практика на протяжении всей истории своего развития являлась своеобразным ориентиром для правильного и единообразного разрешения споров, толкования и применения действующего законодательства, а также восполнения пробелов в нормативно-правовых актах1. Однако, как справедливо отмечают исследователи данной проблемы, употребление термина «судебная практика» традиционно сопровождает существенная терминологическая неопределенность2.
Дискуссии о месте и роли судебной практики в правовой системе, впоследствии получившие свое развитие в современной российской науке, были начаты задолго до формирования современного правового поля. Уже в начале прошлого века известнейший русский ученый-юрист и философ права Н.М. Коркунов отмечал в своей работе, что еще до издания закона его идея и содержание существуют как требование общественного мнения или как установившаяся судебная практика. В свою очередь, юридические нормы, изначально формируемые на уровне субъективного сознания, получают свое внешнее объективное выражение не только в законах, но и в сложившихся обычаях, а также в установившейся судебной практике. Сама же судебная практика выражается в достаточно определенной форме, в форме судебных решений. Ученый выступал против рассмотрения судебной практики как частной формы обычного права, определяя ее место где-то посередине между обычаем и законом. Не исключая «творческого» характера судебной практики, автор признавал ее полноценным источником права, указывая на тесную взаимосвязь и взаимозависимость между системой права и судебной практикой3. По мнению дореволюционных юристов, далеко не все судебные решения могут позитивно влиять на право и законодательство. В этой связи можно вспомнить высказывание русского дореволюционного юриста-цивилиста Ю.С. Гамбарова, который указывал на то, что источником «настоящего» объективного права, отличным от закона и обычая, служит только однородная судебная практика, а не судебное решение, взятое в отдельности»1. Именно такая судебная практика, обладающая необходимым уровнем единства и единообразия, производная, как правило, от деятельности высших судов, выступает важнейшим инструментом как совершенствования текущего законодательства, так и развития права в целом.
«Молодая» советская наука также не обходила стороной проблемы, лежащие в плоскости изучения вопроса о соотношении нормотворчества и правоприменения, в частности судебной практики и судебного прецедента как источников права. Так, А. Малицкий, критически оценивая состояние и перспективы развития европейских буржуазных правовых систем, отмечал, что право создается не только актами парламента, но и органами судебной власти. По мнению автора, значительная часть английского права, публичного и частного, создавалась судебной практикой, т. е. судебным прецедентом, чтобы впоследствии аналогичное дело разрешить на основании существующего общего положения. В итоге источником права являются и парламент, и суд, который обладает такой же полнотой власти, какой обладает парламент, «ибо если парламент может законом создать одну норму, а завтра ее отменить и ввести другую, то такая же точно возможность имеется и у суда… какой же орган будет суверенным, и какой орган будет пользоваться верховенством?». Отвечая на поставленный вопрос, автор отмечал, что судебные нормы, создаваемые судебной практикой, не могут отменять закон, не могут противоречить актам парламента, а могут создаваться только в пределах уже существующих законов2. Однако вопрос о месте судебной практики в правовой системе советского государства автор оставлял без ответа, сводя всю проблематику по данному вопросу к обоснованию идей «социальной целесообразности».
Еще один представитель советской юридической науки начала прошлого века П. Стучка обращался к проблеме судебной практики в ее современном классическом понимании. В частности, он отмечал, что Пленум Верховного Суда РСФСР обладает правом разъяснения законов по судебной практике с обязательною силою для всех судов республики1.
Советскими учеными-юристами активно рассматривались место и роль судебной практики как в контексте судебной, так и правотворческой деятельности. В специальных исследованиях отмечается, что в советской науке сформировалось понимание судебной практики как:
1) различных выводов и обобщений, сделанных Пленумом Верховного Суда по итогам ряда решений, вынесенных по аналогичным спорам в течение определенного периода;
2) формирующих судебную практику решений по конкретному делу;
3) практики разрешения судами дел определенной категории, находящей свое воплощение как во вступивших силу решениях, так и определениях судов различных инстанций;
4) общей категории, многофункциональной по своему составу, видам и формам в контексте нормотворческой функции государства2.
В 1966 г. вышло диссертационное исследование А.Б. Венгерова «Роль судебной практики в развитии советского права», в котором в контексте анализа социальной эффективности правового регулирования и выявления оптимальных путей дальнейшего усовершенствования советского права рассматривались проблемы судебной практики, как общетеоретического, так и практического характера. В частности, автор отмечал, что для процесса правового регулирования характерно взаимодействие между регулятором и регулируемым объектом, (т. е. нормами права и общественными отношениями), что, в свою очередь, позволяет говорить о наличии «обратной связи», роль которой играет судебная практика, сигнализируя о социальной эффективности правого регулирования. По мнению автора, судебную практику следует рассматривать как «устоявшееся положение», выработанное в результате неоднократного применения нормы права по аналогичным делам в процессе правоприменительной деятельности.
В конечном итоге автор определял судебную практику как объективно складывающийся результат правоприменительной деятельности, обусловленной конкретизацией правовой нормы в рамках закона в процессе неоднократного применения нормы по аналогичным делам», при этом конкретизация правовой нормы способствовала точному и политически правильному осуществлению правовых предписаний. Рассматривая конкретизацию нормы права как процесс накопления судебной практикой конкретных форм реализации абстрактной нормы права и выработку совокупности различных определений, детализирующих норму права, автор особенно подчеркивал тот факт, что данный процесс не является нормотворчеством, что это совершенно особый процесс реализации и развития права. Следует отметить, что современная юридическая наука не подходит к обсуждению данного вопроса столь категорично.
Ученый использовал такую категорию как «правоположение», имея в виду «общие положения, сложившиеся в процессе неоднократного применения судебными органами правовых норм по аналогичным делам, связанные с конкретизацией в рамках закона правовой нормы». Степень применимости таких положений по другим аналогичным делам, по мнению автора, основана на сложном правовом явлении, «прецеденте толкования». Автор настаивал на разделении понятий «судебная практика» и «применение норм права» (решение по конкретному делу как акт судебной деятельности) 1.
Понятие, содержание и структура механизма конституционно-правового обеспечения принципа единообразия судебной практики
Механизм конституционного обеспечения принципа единообразия судебной практики предполагает не только исследование его формально юридического конституционного аспекта, но и обязательный учет целого ряда различных факторов, в том числе организационного, политического, социального, экономического, социально-психологического характера. Значительная часть указанных факторов в большей или меньшей степени получили свое закрепление в действующем законодательстве. Проблема «механизма конституционного обеспечения» в ее категориальном измерении не получила в современной юридической науке сколько-нибудь единообразного рассмотрения. Несмотря на большое количество научных исследований, авторы которых выносят в названия тем или внутренних частей работы категорию «механизм конституционного обеспечения», четкого и единого понимания данной категории в современной юридической науке так и не сложилось. Особый интерес к данной категории можно было наблюдать в последнее десятилетие прошлого века и начале нынешнего, когда большое количество авторов обратилось к проблеме механизма конституционного обеспечения прав и свобод человека и гражданина. Надо сказать, что традиция обращения к категории «механизм» при исследовании различных способов реализации, обеспечения и защиты прав и свобод личности сохранилась и в наше время1. Однако и в этом случае проблема рассматривается с субъективных авторских позиций и в контексте исследуемой проблемы. При этом общие научно- теоретические наработки, использованные в соответствующих исследованиях, без всякого сомнения имеют большое значение для определения категории «механизм конституционного обеспечения принципа единообразия судебной практики».
Обеспечение принципа единообразия судебной практики выступает как важная составная часть обеспечения прав и свобод личности в целом, так как оказывает непосредственное влияние на обеспечение такой важной характеристики правового статуса человека и гражданина, как равенство всех перед законом и судом (ч. 1 ст. 19 Конституции РФ), которая, в свою очередь, конкретизирует важнейший конституционный принцип, характеризующий человека, его права и свободы как высшую ценность (ст. 2 Конституции РФ).
Следует также учитывать конституционное положение о том, что права и свободы определяют смысл, содержание и применение законов, а также деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием (ст. 18 Конституции РФ). Необходимо еще раз отметить, что современная юридическая наука так и не выработала единообразного похода к такой категории, как механизм. Речь может идти о «механизме правового регулирования», «механизме конституционного обеспечения», «механизме реализации», в более конкретных случаях речь может идти о механизме обеспечении правопорядка, законности, механизме обеспечения высшей юридической силы Конституции РФ, механизме противодействия коррупции, механизме функционирования государственной власти, механизме судебной защиты и др.
Однако, как мы уже отметили, категория «механизм обеспечения» наиболее часто применяется по отношению к конституционно-правовому обеспечению прав и свобод личности. Так, например, в одной из работ отмечается, что механизм конституционного обеспечения прав и свобод, в случае оценки на наличие в нем правовых пробелов, представляет собой комплекс взаимосогласованных способов, методов, средств, осуществляемых государственными и муниципальными органами, должностными лицами, а также институтами гражданского общества по обеспечению предусмотренных Конституцией РФ гарантий прав и свобод человека и гражданина1.
При этом в юридической науке не менее часто употребляется категория «механизм реализации». Вопрос о том, следует ли разграничивать данные термины, или же следует их отождествлять на сегодняшний день, остается открытым. Безусловно, исследование непосредственно этимологии данных слов позволяет говорить о существующих смысловых различиях и оттенках. Однако внимательный анализ современной юридической литературы позволяет сделать вывод о том, что для большинства исследователей научное и юридическое разделение этих терминов не является важным и определяющим. Можно предположить, что категория «механизм реализации» будет выступать более общей по отношению к категории «механизм обеспечения», так последняя в меньшей степени предполагает личность самого правообладателя в случаях, если речь идет о реализации конкретного субъективного права. В данном случае акцент в большей степени делается на «заинтересованности» правообладателя реализовать свое право. Однако нельзя забывать и о личных возможностях индивида осуществлять деятельность по защите своего субъективного права (ч. 2 ст. 45 Конституции РФ), в соответствии с которой каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом.
С другой стороны, если вывести за скобки термин «механизм» и сравнить категории «реализация» и «обеспечение», то они вообще могут рассматриваться как разнопорядковые. Вместе с тем в специальных юридических исследованиях также можно встретить выражение «обеспечение реализации», что лишний раз подчеркивает отсутствие каких-либо правил и обыкновений при использовании обозначенных терминов. Категория «обеспечение» в нашем случае может рассматриваться, с одной стороны, как комплексная деятельность уполномоченных органов, направленная на оптимальную реализацию принципа единообразия судебной практики, с другой стороны, как конечный итоговый результат этой деятельности.
Не вызывает сомнения тот факт, что отождествлять механизм обеспечения принципа единообразия судебной практики и систему органов государственной власти, участвующих в таком обеспечении, безусловно, не следует. В юридической науке справедливо указывается на то, что такое «узкое» понимание категории «механизм», применительно к исследуемой тематике, неприемлемо как в отношении государственно-правовых процессов, так и в отношении всех остальных, без каких-либо исключений1.
Таким образом, механизм конституционного обеспечения единообразия судебной практики должен охватывать максимальное количество сфер и направлений деятельности, начиная с его юридического оформления на уровне конституционного текста и конкретизации в отраслевом законодательстве и правовых позициях высших судов и заканчивая комплексной системой гарантий его реализации и обеспечения, а также борьбы с его нарушениями. Механизм конституционного обеспечения принципа единообразия судебной практики можно разделить на несколько составляющих, которые характеризуют сущность данного процесса.
В первую очередь следует обратить внимание на создание наиболее благоприятных условий для реализации принципа единообразия судебной практики. Речь идет о специальной деятельности уполномоченных субъектов, призванной обеспечить единообразие правового пространства России. Именно пробельность, дефектность и коллизионность современного российского законодательства выступает базовой причиной нарушения принципа единообразия судебной практики. В этой связи особое внимание необходимо уделить качественной, планомерной и стратегически выверенной деятельности всех звеньев нормотворческой системы, направленной на достижение единства и единообразия современного правового пространства России. Для обеспечения такого единообразия необходимо использовать весь комплекс мер, направленных на повышение качества нормотворческой и, в частности, законодательной деятельности, которое может достигаться за счет повышения уровня юридической подготовленности и уровня правового сознания всех без исключения субъектов правотворческой деятельности.
Данную часть механизма конституционно-правового обеспечения единообразия судебной практики можно обозначить как базовую. Особое значение в этой связи также придается процессу кодификации законодательства. Как справедливо отмечает Н.С. Бондарь, кодификация делает уголовно-процессуальное законодательство обозримым, что, в свою очередь, облегчает правоприменение, повышая определенным образом гарантии единообразия в его толковании1.
Надо сказать, что в условиях стремительного развития общественных отношений задача создания необходимой нормативно-правовой основы, регламентирующей все стороны общественной жизни, выступает в качестве первоочередной. При этом пути развития современного российского законодательства определяют различные факторы. Говоря о внешних факторах, нельзя не вспомнить стремительно ухудшающуюся геополитическую обстановку и все новые геополитические вызовы, перманентно возникающие в жизни современной России. Как справедливо отмечает В.Д. Зорькин, внутренне правовое пространство России находится внутри острейших кризисных мировых процессов и рушащихся институтов международного права2.
Правовые позиции Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ в механизме обеспечения единообразия судебной практики
В современной юридической литературе на сегодняшний день не существует единого понимания категории «правовая позиция суда». Не сложилось единого понимания категории «правовая позиция» и вне системы правосудия. Учитывая тот факт, что данная категория не получила своего полноценного закрепления в отечественном законодательстве, это не удивительно. Последнее замечание не означает, что данная категория вообще не используется в современном российском законодательстве. Подобное утверждение будет не верным. Названная категория используется в Федеральном конституционном законе «О Конституционном Суде Российской Федерации» (ст. 29), Кодексе административного судопроизводства Российской Федерации (ст. 310), где, в частности, упоминаются правовые позиции, содержащиеся в постановлениях Конституционного Суда Российской Федерации, Пленума Верховного Суда Российской Федерации и Президиума Верховного Суда Российской Федерации, Федеральном законе «Об обеспечении доступа к информации о деятельности судов в Российской Федерации» (ст. 20) и др.
Как отмечает в этой связи О.В. Зайцев, изначально категория «правовая позиция» использовалась применительно исключительно к деятельности Конституционного Суда РФ, однако в последнее десятилетие стала активно применяться и в отношении решений иных высших судебных инстанций1. Возможно, это обуславливалось тем обстоятельством, что упоминание о «правовой позиции» долгое время существовало только в Федеральном конституционном законе «О Конституционном Суде РФ». На сегодняшний день категория «правовая позиция» достаточно часто используется в юридической науке, речь, например, может идти о «правовых позициях избирательных комиссий»1.
Ситуация, когда юридическая категория или термин, употребляющиеся в законодательстве, не имеют своего четкого формально-юридического содержания, не является такой уж исключительной. Достаточно вспомнить дискуссии о понятии «судебная практика», или, например, такие неоднозначные юридические термины, как народ, нация, национальный и др., которые лежат в основе всей современной системы правового регулирования и едва ли когда-нибудь получат свое четкое законодательное закрепление. Существует также и другая аналогичная проблема, когда одна категория раскрывается через другую, следующая за ней – через предыдущую и так далее, по нарастающей. Также в российском законодательстве возможно сосуществование взаимоисключающих друг друга категорий, а проблемы, возникающие на уровне правоприменения, разрешаются как раз в процессе обеспечения принципа единообразия судебной практики.
Однако в нашем случае излишняя многозначность термина «правовая позиция» и, как следствие, категории «правовая позиция суда» и «судебная правовая позиция» оказывает негативное влияние на обеспечение принципа единообразия судебной практики.
В этой связи можно вспомнить о специальных требованиях, которые предъявляются к так называемым «легальным» определениям, т. е. таким, которые закрепляются непосредственно в законах. Как отмечает в этой связи В.Н. Карташев, любое легальное определение должно быть: истинным по содержанию и правильным по форме; соразмерным, т. е. объем определяемого понятия должен быть равен объему определяющего понятия, эти понятия должны находиться в отношении тождества; не может заключать в себе круга (тавтологии); ясным и четким; не должно содержать отрицание2. Можно констатировать, что таким жестким критериям категории «правовая позиция» и «правовая позиция суда» на сегодняшний день не соответствуют.
Анализируя контекст, в котором используется категория «правовая позиция суда» в отечественном законодательстве и правовых актах различных министерств и ведомств, можно сделать некоторые выводы, касающиеся формально-юридического содержания данной категории. Можно сказать, что в большинстве случаев под правовой позицией суда понимают оценку актов и действий, обладающих правовым характером. Речь может идти как об общеобязательных предписаниях, так и общих нормативных началах или базовых принципах построения решения по делу.
Разброс мнений по поводу категории «правовая позиция суда» достаточно велик, однако не вызывает сомнения, что данная категория обязательно подразумевает не только само правоприменительное решение, но и комплекс аргументов, который привел к окончательному решению. Надо сказать, что в юридической науке утвердилось использование данного термина применительно к решениям высших судов, в настоящее время Конституционного Суда Российской Федерации и Верховного Суда Российской Федерации. Не во всех случаях речь ведется о конкретных судебных решениях. В качестве правовой позиции суда также рассматривают, например, решения Пленума Верховного Суда Российской Федерации. В частности, анализируется полномочие Пленума Верховного Суда рассматривать материалы анализа и обобщения судебной практики и давать судам разъяснения по вопросам судебной практики в целях обеспечения единообразного применения законодательства Российской Федерации (ч. 3 ст. 5 Федерального конституционного закона «О Верховном Суде Российской Федерации»)1. Одновременно в юридической науке утвердилось использование категории «правовая позиция суда» в значении, практически синонимичном «постановлению суда», «определению суда» и т. д.
Исследуемое понятие значительно шире по своему смысловому наполнению, нежели совокупность доводов и аргументов в защиту той или иной правоприменительной позиции. При этом следует помнить, что, если категория «правовая позиция суда» вне всякого сомнения находится исключительно в системе координат судебной власти, то категория «правовая позиция» в ее широком смысле рамками исключительно судебной власти не ограничивается.
Обращаясь непосредственно к судебным правовым позициям, следует подчеркнуть обязательное наличие такого элемента, как итог мыслительной деятельности, представляющий из себя совокупность идей и принципов, на основании которых была выстроена соответствующая система аргументов по поводу ситуации, регулируемой правовыми нормами. Не случайно существует мнение, что правовая позиция суда – это мыслительный акт, представляющий собой текстовое системное изложение суждений судебной инстанции или судьи о мотивах целесообразности применения той или иной нормы права или группы норм1. Также, правовые позиции основаны на официально выраженной убежденности ее субъекта в правильности, достоверности своего понимания определенных проблем правовой реальности2. Правовая позиция суда не всегда может быть выражена в конкретном судебном решении, однако, как правило, ему сопутствует. Говоря о субъектах правовых позиций суда, можно упомянуть единоличные правовые позиции и коллективные. Единоличная правовая позиция будет озвучена или в случае, если правосудие отправляется одним судьей, или же в случае, когда один из судей не согласен с коллегиальным решением и выражает свою позицию в своем «особом мнении». Основное формальное отличие «особого мнения» судей Конституционного Суда РФ в том, что оно обязательно к опубликованию.
В юридической науке активно обсуждается еще одна проблема, имеющая важное научно-теоретическое практическое значение. Речь идет о том, что правовые позиции судов, зачастую, могут со временем сильно «отдалятся» от правовой нормы, их породившей. Они могут обобщаться, вновь появляться в других судебных решениях и продолжить жить уже своей самостоятельной жизнью. Другими словами, речь идет о юридической состоятельности правовых позиций судов и их связи с нормами существующего законодательства, что обращает нас к перманентной дискуссии об источниках, в том числе, конституционного права и роли, и значении судебного прецедента в системе этих источников. В этой связи в юридической науке традиционно обращается внимание на тот факт, что обладающие несомненными свойствами праворегулирования правовые позиции судов все же являются вторичными по отношению к нормам действующего права.
Большое теоретическое и практическое значение имеет рассмотрение правовых позиций Конституционного Суда РФ в контексте их классификации и разделения на соответствующие виды, способствующее определению места различных видов правовых позиций, уяснению их роли и значения в механизме правового регулирования. Классификация правовых позиций Конституционного Суда РФ способствует совершенствованию правотворческой деятельности и обеспечению единообразия судебной практики. Исследование и характеристика всех видов правовых позиций позволяет раскрыть и уяснить сущностные признаки деятельности Конституционного Суда РФ, роль и значение конституционного правосудия.
Преодоление правых пробелов и коллизий в системе обеспечения принципа единообразия судебной практики
В условиях продолжающегося становления относительно молодой российской государственности и непрекращающихся процессов систематизации, оптимизации и социализации отечественного законодательства огромное значение приобретает проблема разрешения правовых коллизий, в частности конституционных коллизий и коллизий в конституционном праве как способа обеспечения принципа единообразия судебной практики. Ошибки законотворчества или неполнота регулирования определенных общественных отношений могут повлечь за собой негативные, кризисные явления во всех важных жизненных сферах. В таких условиях особое значение приобретает деятельность конституционной юстиции по выявлению, преодолению существующих пробелов в законодательстве.
Опасность неверной интерпретации правовых норм судебными инстанциями состоит в том, что в отдельных случаях судебные ошибки могут приобретать типичный и распространенный характер, что самым неблагоприятным образом сказывается на состоянии судебной практики, с одной стороны, поддерживая идею ее единообразия, но с другой – вступая в противоречие с принципами верховенства права. Следует согласиться с мнением авторов, утверждающих, что оторванная от подлинного смысла и целей закона позиция может иметь и правоограничительный эффект, закрывая мнимый или действительный законодательный пробел. «Между тем в публичном праве (особенно в отношении норм об ответственности) возможности расширительного толкования, в том числе с помощью аналогии закона, либо ограничены, либо вообще отсутствуют»1. В указанных обстоятельствах особое значение приобретает интерпретационная деятельность Конституционного Суда РФ.
Следует помнить, что конституционная коллизия характеризуется множественностью сторон своего отражения в конституционно-правовой действительности. Она обладает достаточно многоаспектным и комплексным характером, предполагая ее анализ не только как исключительно текстуальный, но и учет всех возможных правовых, политических, геополитических, мировоззренческих и иных аспектов. В специальных исследованиях отражены отдельные аспекты, характеризующие конституционные коллизии. В частности, мировоззренческий аспект характеризуется противоречиями между естественно правовой и позитивно-правовой трактовкой конституционализма.
Доктринальный аспект отражается в конфликте правопонимания. Нормативно правовой аспект затрагивает несоответствие Конституции РФ иных нормативных правовых актов, а правоприменительный процесс выявляет несоответствие толкования отдельных конституционных положений их действительному смыслу2. Как отмечают исследователи, количественное и качественное разнообразие конституционно-правовых коллизий создает существенные сложности для их систематизации и иерархизации. Наиболее «простым» способом систематизации конституционных коллизий выступает их систематизация по принципу отнесения к той или иной сфере конституционно-правового регулирования, в частности отнесения к тому или иному конституционно-паровому институту (конституционный строй, правовой статус личности, организация системы государственной власти и др.). Другими словами, речь идет о различных сферах конституционно-правового регулирования. Однако важно учитывать, что глава первая Конституции РФ выступает в качестве так называемой «мини-Конституции», и ее базовые положения получают свое дальнейшее раскрытие и развитие в последующих частях Основного Закона. В этой связи следует говорить о не всегда четко выраженном характере данной систематизации. Хотя в целом такой подход позволяет решить наиболее острые проблемы каждой из отдельно взятых групп конституционно-правовых коллизий.
Кроме того, в качестве основания для систематизации также выделяют иерархию нормативных правовых актов, политико-правовые аспекты и подходы к оценке коллизии, коллизии внутри одного нормативного акта либо нескольких и др. В отношении последнего обстоятельства отметим, что наиболее «коллизионным» нормативным актом выступает, как это ни удивительно, именно Конституция РФ. Видимо, в этой связи следует учитывать особый статус данного документа, его всеохватывающий и правоустановительный характер. Однако в не меньшей степени в этой связи внимания заслуживают и особенности подготовки и принятия данного документа.
Также в контексте обсуждения вопроса о единообразии судебной практики следует выделять конституционно-правовые коллизии, которые возникли по «объективным» причинам и в связи с различными «субъективными» обстоятельствами. Если в первом случае имеются в виду достаточно быстрые темпы развития реально существующих общественных отношений, за которыми законодатель зачастую не успевает и перманентно находится в роли «догоняющего», то второй аспект подразумевает концептуальные просчеты в законодательной политике, «невнимательность» законодателя и имеющий место традиционный расчет на их «исправление» в процессе формирования судебной практики. В этой связи следует отметить, что существует немалое количество почти что уже «официальных» конституционно-правовых коллизий, существующих достаточно долгое время, все еще ждущих своего исправления или на уровне нормотворческой деятельности, или же на уровне правовых позиций органов судебной власти и в наибольшей степени Конституционного Суда РФ.
Говоря о субъективных предпосылках возникновения конституционно-правовых коллизий, следует упомянуть специальную подготовку людей, так или иначе участвующих в нормотворческом процессе. Для того чтобы обнаружить, насколько порой неподготовлены отечественные законодатели, достаточно обратить внимание на то, какие «законодательные проекты» поступают в Государственную Думу. Естественно, что к последнему чтению законопроект в итоге принимает «необходимый» вид, однако возможно стоило бы изменить отношение субъектов правотворческой инициативы к качеству первоначально предоставляемых ими материалов. Сложность проблемы также состоит в том, что процесс совершенствования юридической техники достаточно сложно регламентировать. Если какая-то из сторон и поддается специальной регламентации, то юридически охватить все многообразие различных сторон и аспектов юридической техники достаточно сложно. В итоге мы зачастую имеем дело с правовыми коллизиями, которые были заложены в проект закона еще на этапе его поступления в Государственную Думу.
Согласно сложившемуся мнению, конституционно-правовые коллизии представляют собой различного рода противоречия между правовыми нормами, институтами, явлениями и конституционно-правовыми ценностями, которые оказывают негативное влияние на единообразное функционирование всех элементов судебной системы, затрудняя процесс правоприменения. При этом, как отмечает Н.С. Бондарь, проблема конституционных коллизий для отечественной юридической науки является относительно новой, и только отдельные ее аспекты не так давно стали объектом предметной дискуссии в связи с постоянно обнаруживаемыми пробелами и дефектами современного российского законодательства1. Надо сказать, что в науке конституционного права сложились и другие категории, так или иначе затрагивающие суть исследуемого явления. Ярким примером служит категория «конституционный дефект», под которой следует понимать как дефекты законотворчества и правоприменения, так и «дефекты идей»2. Следует, правда, признать, что, не выступая в качестве категорий формально-юридических, данные категории рассматриваются в юридической науке достаточно разнопланово. Конкретное содержание данных понятий у различных исследователей, возможно, будет существенно различаться.
Кроме того, наличие конституционно-правовых коллизий существенно затрудняет конституционализацию всего правового пространства России, в частности системы российского законодательства, так как нарушает единство, взаимосвязь и взаимозависимость отраслевых норм на федеральном и региональном уровнях. Даже в случаях видимого отсутствия явного противоречия, например, норм конституционного и отраслевого законодательства, такое противоречие может быть вполне осязаемо на уровне конкуренции конституционных идей, конституционных ценностей, а также основных принципов конституционного строительства. По мнению Г.А. Гаджиева, сам факт столкновения равных по силе конституционных принципов, «которые вступают в конфликт друг с другом, что становится очевидно при разрешении дел в суде», является причиной создаваемых судьей прецедентов3.