Содержание к диссертации
Введение
Глава I. К истории вопроса о процессах монофтонгизации в праиндоевропейском языке 17
Глава II. Следы древней праиндоевропейской монофтонгизации в латинском и других индоевропейских языках 31
Глава III. Механика и типология монофтонгизационных процессов 85
Глава IV. Проблемы монофтонгизации дифтонгов в истории латинского и праславянского языков 112
Глава V. Новые этимологические решения, основанные на гипотезе о праиндоевропейской монофтонгизации 129
1. О словообразовательной структуре лат. vita 'жизнь' 129
2. К этимологии лат. lima 'напильник' 134
3. К этимологии греч. XUOQ 'слава, честь', ст.-сл. чоудо 'удивление', лат. incus 'наковальня' 142
4. К этимологии лат. primus 'первый' 154
Приложение к главе V. 162
Заключение 164
Библиография 167-175
- К истории вопроса о процессах монофтонгизации в праиндоевропейском языке
- Следы древней праиндоевропейской монофтонгизации в латинском и других индоевропейских языках
- Механика и типология монофтонгизационных процессов
- Проблемы монофтонгизации дифтонгов в истории латинского и праславянского языков
Введение к работе
Фонетическое явление, которое обозначено в заглавии работы, является латинским только по результату, по причинам оно является праиндоевропейским. Ряд надежных соответствий между древнегреческим, литовским, древнеиндийским и латинским языками показывает, что отдельные латинские монофтонги I и й восходят к эпохе существования праиндоевропейского языка. Предпосылки монофтонгизации дифтонгов сложились еще внутри индоевропейского языкового единства, а потому причины и условия этого фонетического изменения следует искать в индоевропейской эпохе, а не в письменной истории латинского языка, из которой это фонетическое явление объяснено быть не может1.
Многие явления в жизни языка, как и в природе, имеют не одномоментный и законченный характер, но протекают в виде процесса, образующего цикл. Это можно проследить на различных языковых уровнях — например, на фонетическом уровне в колебаниях ударения, когда различные варианты акцентуации слова могут чередоваться на протяжении ряда лет, или в области семантики, когда исходное и вроде бы уже утраченное узусом значение слова вдруг вновь высвечивается, «всплывает» на поверхность и становится доминирующим. Подобная цикличность, по-видимому, является проявлением определенной универсальной тенденции в развитии языка. Например, диалекты праславянского языка пережили три этапа палатализации задненебных согласных, причем условия и результаты этих палатализации были различны (Хабургаев 1986, 103—108). Можно выдвигать различные объяснения по поводу причин этого фонетического явления (причиной обычно называют внутрислоговой сингармонизм, «смягчавший» согласный в позиции перед гласным переднего ряда), но их единонаправленный характер и общая роль в создании ранее
В данном случае речь идет именно о древней монофтонгизации в праиндоевропейскую эпоху, а не о поздней монофтонгизации, которая полностью протекала в рамках латинского языка (см. ниже).
отсутствовавших в праславянском языке рядов шипящих и свистящих звуков позволяет говорить о трех волнах палатализации в разные эпохи истории праславянского языка. Язык словно бы на разных этапах и с разной степенью настойчивости и регулярности постепенно проводит в жизнь конкретную фонетическую тенденцию.
Такая цикличность протекания характерна и для монофтонгизации гласных. Известная нам по памятникам письменности латинская монофтонгизация III—II вв. до н. э., начавшаяся несколько раньше в близкородственном умбрском языке и в сельских диалектах Лация, тянется в отдельных своих проявлениях до первых веков нашей эры. Например, история монофтонгизации латинского дифтонга ai прослеживается от самого начала II в. до н. э., когда он впервые появляется в латинских надписях (например, Aetolia, aedem, Caeician
Следы латинской монофтонгизации III—II вв. до н. э. сохранены в письменных памятниках. Их материал, во многих случаях отражая еще первоначальные (немонофтонгизированные), а также промежуточные
В. Шмолстиг в числе постоянно повторяющихся лингвистических явлений помимо славянских палатализации приводит также фрикативизацию глухих взрывных в германском (Schmalstieg 1973, 105).
формы, может дать представление о хронологии — как абсолютной, так и относительной — протекания этого фонетического процесса. Таким образом, монофтонгизация III—II вв. до н.э. — исторический процесс, засвидетельствованный документально и не требующий сплошной реконструкции языковых форм, отражающих исходное (бывшее до монофтонгизации) состояние.
Вместе с тем, можно косвенным путем установить, что в латинском языке существовали долгие гласные дифтонгического происхождения, явившиеся результатом монофтонгизации, произошедшей еще в глубокой предыстории латинского языка. Вопрос о том, сколько монофтонгизации было в латинском языке (точнее сказать, в его предыстории, поскольку речь идет об эпохе, когда латинский язык был еще нераздельной частью праиталийского диалекта индоевропейского языка), решается, в конечном счете, путем тщательного анализа происхождения долгих латинских гласных.
Многие долгие монофтонги классической латыни не имеют никакого отношения к истории развития индоевропейского вокализма и не являются наследием индоевропейского состояния. Их происхождение в некоторых случаях может вызывать споры, но бесспорным всегда остается собственно латинский характер их происхождения, то, что они являются фонетическими инновациями эпохи самостоятельного существования латинского языка. Прежде всего, это такие случаи компенсаторного удлинения гласных, как /в Insanus («— *insanus), й в prudens (*— *proudens«— *proudens <— prouidens) и т. д . Большую часть таких примеров, где /и й являются гласными позднего, собственно латинского происхождения, составляют рефлексы монофтонгизации III—II вв. до н. э. {died**— deico, ducd
Поиск древних монофтонгов, осуществляемый таким образом, что за пределами нашего внимания постепенно, по мере анализа материала, остаются все поздние примеры, представляющие собой латинские
Об этом подробнее см.: Нидерман 2001, 23, 67.
инновации, приводит к ограниченному числу примеров с долгими I и й. Такой анализ материала осуществляется методом внутренней реконструкции. Этот метод позволяет отобрать и систематизировать материал, но в том, что касается происхождения рассматриваемых долгих гласных, он не обладает никакой объяснительной силой, поскольку пути возникновения долгих монофтонгов в индоевропейскую эпоху могли быть различны.
Это могло быть, в частности, компенсаторное удлинение гласного в результате упрощения консонантной группы. Например, и.-е. *nfzdos 'насиживание, гнездо' — лат. nidus; скр. nfdas (из nizdas*— nizdas), арм. nist 'то же', др.-в.-н. nest, лит. lizdas, где плавный в начале слова развился по аналогии, указывают на общеиндоевропейскую древность этого изменения {Семеренъи 1980, 64). Сходным случаем компенсаторного удлинения гласного можно считать интерпретацию продленной ступени в номинативе муж. и жен. р. основ с носовым и плавным, а также соснові *bhraters 'брат' —> *bhrater (греч. срраттдр 'член фратрии'), *ghmons 'человек' —> лат. homo 'человек'4, *sen-Joss -* * sen-ids —> лат. senior {senior с /из косвенных падежей) {Семеренъи 1980, 131-132). Здесь имела место прогрессивная ассимиляция -ers > -err > -ёг; -6ns > -дпп > -on; -oss > -os с дальнейшей metathesis quantitatis5.
Это могло быть и продление гласного при вокалическом начале корня в
перфекте (лат. edi, odi), которое возникло в результате стяжения редупликативного гласного е с начальным гласным а, е, о в а, ё, д. {Семеренъи 1980,34, 309).
И это только немногие из существующих возможностей возникновения долгих монофтонгов в эпоху праиндоевропейской общности. Вопрос о
Что касается происхождения б в homo, то существует более простая и убедительная реконструкция В. Шмолстига: homo *—*homon {Schmalslieg 1980, 42). В последней компенсаторное удлинение гласного явилось результатом изменения дифтонга *-бт > -д. Еще один пример: *bherom—* *bhero{mxr. fero, греч. «рєрсо) {Schmalsiieg 1980,41).
Впрочем, это объяснение само является всего лишь одной из гипотез.
происхождении праиндоевропеиского долгого вокализма в целом в настоящей работе не ставится. Предметом исследования являются те долгие латинские /и у (реже ёи 6), которые могли возникнуть в достаточно поздний период существования общеиндоевропейского праязыка, когда в последнем уже существовали и долгие, и краткие гласные в том виде, в каком мы можем восстановить их по данным сохранившихся индоевропейских языков на основе бесспорных и наглядных соответствий. В работе предпринята попытка объяснить происхождение некоторых индоевропейских долгих гласных, возникших в целом ряде индоевропейских языков вследствие какой-то общей фонетической инновации. Предполагается, что эта инновация имела характер монофтонгизации. Эти долгие гласные все-таки должны были оформиться как таковые еще до распадения индоевропейской общности, или, во всяком случае, это был процесс, протекавший параллельно уже в обособившихся индоевропейских диалектах, и протекавший сходным образом.
Объектом исследования является тот слой материала, который, во-первых, дает возможность сопоставить латинские долгие монофтонги /и й с соответствующими индоевропейскими долгими гласными, и, во-вторых, указывает на общее дифтонгическое прошлое всех этих звуков. Цель исследования — доказать существование древней монофтонгизации, произошедшей еще в индоевропейском праязыке, следы (результаты) которой сохранились как в латинском, так и в других индоевропейских языках в виде долгих монофтонгов /и й, чередующихся либо находящихся в отношениях свободного варьирования с давшими их исконными дифтонгами. В связи с этим предполагается решение ряда частных задач, а именно: 1) исследование на широком индоевропейском фоне тех долгих латинских монофтонгов і и й, которые не могли возникнуть вследствие поздних собственно латинских фонетических процессов и которым в других индоевропейских языках соответствуют как долгий гласный, так и дифтонг;
2) установление возможных причин предполагаемой древней монофтонгизации и ее роли в судьбе индоевропейского вокализма; 3) исследование внутренней механики и типологии процессов монофтонгизации; 4) установление особого характера монофтонгизации как нерегулярного фонетического изменения; 5) решение трудных вопросов, связанных с протеканием монофтонгизации в истории латинского и праславянского языков.
Поставленными задачами определяется актуальность исследования.
В настоящей работе углубляется и критически развивается гипотеза, предложенная В. Шмолстигом еще в 1973 году, которая незаслуженно оказалась на периферии современной индоевропеистики.
Научная новизна исследования заключается в новом взгляде на процесс эволюции дифтонга и в выводах, подтверждающих факт монофтонгизации в истории вокализма праиндоевропейского языка. На основе большого материала индоевропейских языков пересмотрены некоторые положения, высказанные В. Шмолстигом по поводу причин и самого процесса праиндоевропейской монофтонгизации. Частные проблемы монофтонгизации из истории латинского и праславянского языков рассмотрены в работе в типологическом аспекте. Лингвисты, занимающиеся монофтонгизационными процессами, недостаточно внимания уделяли специфике самого процесса монофтонгизации и типологии монофтонгизационных процессов в различных языках. Стремление раскрыть внутреннюю механику процесса монофтонгизации делает настоящее исследование актуальным как для индоевропейского языкознания, так и для типологии фонетических изменений в целом.
Метод внутренней реконструкции недостаточен для решения и первой, и второй задачи. Без постоянного обращения к сопоставлениям из родственных индоевропейских языков часто невозможно не только сделать какие-либо предварительные выводы, но и вообще уверенно двигаться внутри латинского материала, делая предварительный отбор надежных
примеров для последующего анализа. Без привлечения соответствий из родственных индоевропейских языков, то есть используя только метод внутренней реконструкции, невозможно точно установить, например, является ли долгий монофтонг следствием латинской монофтонгизации III— II вв. до н. э., или это наследие более отдаленного прошлого. Дело в том, что даже древнейшие памятники латинской письменности не всегда дают нам формы всех необходимых слов. Например, для выяснения судьбы корневого монофтонга глагола scrlbo 'пишу' недостаточно собственно латинских
источников. Чтобы пролить свет на происхождение этого I, приходится довольствоваться косвенными свидетельствами индоевропейских языков, что, при отсутствии внутрилатинских древних форм этого слова, выглядит, естественно, не так убедительно. А. Эрну, доказывая, что / в scrlbo «могла быть всегда долгой в латинском языке», приводит в качестве аргумента осское и древнегреческое соответствия: оск. scriftas 'scriptae', греч. axaplcpao^at, 'царапаю'6. То же самое имеет место в случае латинского frlgo 'жарю', для которого им приводятся умбрское свидетельство frehtu 'frictum' и древнегреческое сррйусо 'жарю' (с другой огласовкой) {Эрну 1950, 156— 157). Идеальный вариант, позволяющий надежнее всего идентифицировать нужную нам долготу гласного, встречается в тех случаях, где метод внутренней реконструкции дополняет и усиливает аргументацию, приведенную на основе сравнительно-исторического метода, или, еще лучше, наоборот, когда данные внутренней реконструкции подтверждаются выводами, полученными сравнительно-историческим методом. Таким образом, в работе представлено постоянное сочетание метода внутренней реконструкции и сравнительно-исторического метода. Удельный вес и надежность выводов того и другого в целом определяют обоснованность заключений в каждом конкретном случае.
6 Однако дальнейшее привлечение лит. жем. skriebti 'чертить' показывает ошибочность вывода А. Эрну. Подробнее о производных этого корня см. с. 40—41.
Из вышесказанного вытекает, что проблематика происхождения долгого вокализма индоевропейских языков не затрагивается в данной работе уже хотя бы по соображениям хронологии. Исследуемое в ней явление монофтонгизации принадлежит эпохе позднего индоевропейского праязыка и носит непоследовательный, возможно диалектный, характер, относясь к так называемым «нестрогим», факультативным (нерегулярным) фонетическим законам. Поэтому вопросы, связанные с возникновением, становлением и вообще предысторией индоевропейского вокализма, например, вопросы, поднимаемые ларингальной гипотезой, относятся к более ранней эпохе праиндоевропейского языка.
В научной литературе, посвященной этому вопросу, представлена традиционная схема. Например, у М. Лойманна: «/" классической латыни в древнелатинском языке надписей оказывается написанным то как і, то как еі, а именно, звук, восходящий к дифтонгу на -і, примерно до 150 г. до н. э. обозначается через еі или во всяком случае через е\ старое монофтонгическое /~ напротив, обозначается только через /, впоследствии в написании появляется смешение еі и і, пока наконец не остается только написание і Итак, около 150 г. до н. э. произошло звуковое совпадение старых еіи /в Ь> {Leumann 1977, 62). По М. Лойманну, «старые еі и г>> — это звуки, восходящие к праиндоевропейскому языку. В другом месте М. Лойманн приводит латинские слова со «старым /»: «и.-е. /остается в лат. как /("idg. /bleibt lat. г. vs. греч. Icpt 'сильно'; vivos оск. bivosp\. 'vivi', др.-инд. jivas, лит. gyvas, и.-е. *^viwos..., и.-е. й остается в лат. как й...: ids 'похлебка'; /ш?Ш5др.-инд. d/iumas...") (Leumann 1977, 54).
Таким образом, для определения «старого Ь> М. Лойманн выдвигает два критерия: первый — «старое монофтонгическое /обозначается только через т» (до 150 г. до н. э.), «лат. і, с самого начала писавшееся как і, не восходит к дифтонгу» (Leumann 1977, 63); второй — наличие
индоевропейских форм с долгим гласным. Эти два критерия при условии их последовательного применения, действительно, могли бы дать надежный способ определения и.-е. /в латинских словах. Но, к сожалению, в примерах М. Лойманна они часто входят в противоречие, и ученый по своему усмотрению вынужден отдавать предпочтение то одному, то другому. Так,
для llbare 'возлиять' устанавливается праформа с дифтонгом: «von *liba < *loiba (wie gr. Хофаст&аь Hes. von Хофт])», хотя в llbare /всегда обозначается
в памятниках письменности через / и никогда через дифтонг. В данном случае М. Лойманну более важным кажется второй критерий. Что касается слов ius 'похлебка', vivos 'живой', то эти примеры, уже давно ставшие хрестоматийными, удовлетворяют обоим критериям и поэтому не имеют никакого отношения к латинской монофтонгизации дифтонгов начала II в. до н. э.
Е. Кикерс приводит помимо двух вышеупомянутых такие примеры, как лат. virus, греч. log 'яд'; лат. mus, греч. [юс, 'мышь'; лат. sus, греч. ovc, 'свинья'; лат. fumus 'дым' (мы упоминаем здесь только примеры с долгими I, й в корне, хотя Е. Кикерс рассматривает также І, й суффиксальные) {Kieckers 1930,24—25).
Ф. Штольц приводит еще такие примеры, как dlvlsus 'разделенный', accllnis 'прислоненный, наклоненный', frlgus 'холод', Idus 'Иды', сира 'бочка', grus 'журавль', pus 'гной', rus 'деревня', subula 'шило', tu 'ты', fu-imus 'мы были' и др. Для всех этих слов соответствие лат. /= и.-е. I, лат. й = и.-е. й, по мнению автора, «доказано соответствием всех индоевропейских языков» (Stolz 1894, 140, 149), хотя сам Ф. Штольц не приводит ни одного индоевропейского соответствия.
Наиболее взвешенными примерами следует признать те четыре упомянутых выше М. Лойманном латинских слова: vis 'сила', vivos 'живой', ius 'похлебка', fumus 'дым'. Во всяком случае, можно с большой степенью
вероятности утверждать, что, поскольку этим долгим корневым гласным имеются точные соответствия в других индоевропейских языках, эти гласные возникли еще в праиндоевропейскую эпоху и не могут быть объяснены поздними процессами внутри латинского языка. Между тем, даже применительно к этим словам языковой материал дает возможность сделать иной вывод относительно происхождения долгого корневого гласного. В данном случае многое будет зависеть от степени тенденциозности, с какой ученый интерпретирует имеющиеся языковые факты. В самом деле, др.-инд.
vayah 'жизненная сила', vSsati 'работает, проявляет активность' может в той же мере послужить доказательством дифтонгического происхождения /в лат. vis 'сила', как родственные этой форме др.-инд. vldayati 'делает прочно' и греч. Іфі 'сильно' служат доказательством его монофтонгического происхождения. Следуя той же логике, основанной на субъективном подходе к материалу, Ф. Штольц считает й в лат. cudo 'бью' восходящим к *-ои- на основании сравнения с лит. kauju 'бью' (Stolz 1894, 149). Сравнение же лат. cudo с лит. kujis 'молот' указывает на долгое и.-е. *й. Соответственно й в лат. /us 'похлебка' может быть понято как рефлекс и.-е. * й, если исходить из сопоставления с лит. juse 'рыбная уха', и как рефлекс и.-е. *ои, если исходить из сопоставления с лит. jauti 'мешать, готовить корм' и др.-рус. уха. При наличии в родственных индоевропейских языках параллельных дифтонгальных и монофтонгальных форм целесообразен следующий подход: если латинская форма с долгим I или й в корне с самого начала своей фиксации (если только эта фиксация относится к достаточно раннему времени — до 150 г. до н. э.) последовательно передается на письме с помощью букв У и и, то возникновение этого долгого гласного следует отодвигать в глубокую предысторию латинского языка, а не в эпоху исторической монофтонгизации латинских дифтонгов начала II в. до н. э. Однако обращает на себя внимание то обстоятельство, что большинству
латинских слов, по терминологии М. Лойманна, «со старым Ь> в родственных языках соответствует двойной ряд параллельных — дифтонгальных и монофтонгальных — форм. Например, лат. vivos 'живой', лит. gyvas 'живой', др.-инд. jivah 'живой', оск. biitam (вин. п. ед. ч.) — лит. gajus 'легко заживающий', др.-инд. gayah 'жизнь', др.-пр. geits 'хлеб'. Подобный параллелизм позволяет сделать вывод о наличии чередования -еі-1 -і- уже в рамках индоевропейского языка. Поскольку один из членов любого чередования должен быть исконным, а другой (другие) производным , необходимо предположить существование в индоевропейском языке некоего фонетического процесса, вызвавшего к жизни данное чередование.
Если встречается целый ряд форм с подобным чередованием, следует попытаться выяснить те фонетические условия, в которых они возникли, и причины, создавшие такие условия.
Так, лат. vivus уже в надписях, датируемых III в. до н. э., встречается написанным через і, а не через дифтонг, следовательно, оно отражает долгое і и не может быть рефлексом латинской монофтонгизации III—II вв. до н. э. С другой стороны, в родственных индоевропейских языках мы имеем формы от этого корня как с дифтонгом еі, так и с долгим /" Например, лит. gyvas 'живой'(<— *g?iuos) и gajus 'легко заживающий'; др.-инд. jivati 'живет' и gayafi 'средства к жизни'.
Трудность выявления хотя бы самых общих фонетических условий, приведших к данному чередованию, наталкивает на мысль о спорадическом характере этого языкового явления. К тому же существуют дублеты, различающиеся лишь этим чередованием, например: лит. ga/vus 'живительный' - лит. gyvas 'живой'. Именно поэтому использование
На деле оказывается все гораздо сложнее: например, в известном индоевропейском чередовании -еі- (-о/-) I -/-, во-первых, трудно сказать, где производный, а где исконный член чередования, а во-вторых, нельзя исключить возможности, что члены такого чередования могут вообще не обнаруживать отношений взаимной производности, а восходить к иному, уже не существующему звуку.
ларингалов представляется в данном случае нецелесообразным. Во всяком случае, стремление предполагать существование ларингала только в одном случае (gyvas *- */fj'Huos) и отсутствие ларингала в другом {gaivus <— *tfoiuus), представляющем собой явный дублет по отношению к первому, делает реконструкцию явно искусственной.
Другой пример: лат. ids 'похлебка' соответствует лит. juse 'варево' и
jauti 'мешать'; др.-инд. yds 'похлебка' — yauti 'смешивает'. Греч. 0pj 'закваска' — єсо 'кипеть'(<— *іеиб), напротив, показывают здесь фонетически закономерное распределение рефлексов дифтонга: долгий монофтонг в позиции перед согласным, распадение дифтонга перед гласным с дальнейшим выпадением -и-.
Подобные примеры чередования дифтонга и долгого монофтонга можно продолжать, хотя таких случаев ограниченное количество. Ясно, что подобные цельнолексемные соответствия (типа лат. ids — лит. juse — греч. ир]) не могут быть случайностью, а отражают некую фонетическую инновацию в рамках праиндоевропейского. Сторонники ларингальной теории интерпретируют эти примеры с долгим монофтонгом и дифтонгом как чередование: нулевая ступень гласного корня + ларингал II полная
ступень, представленная в виде дифтонга (*іН>і: еі, *иН>й : ей). Однако реконструкция, например, для лат. vita, предполагающая сочетание нулевая ступень гласного корня + ларингал (*viHta), не вписывается в словообразовательные и аблаутные соотношения слов с данным корнем. В самом деле, если предполагать ларингал в форме с нулевой ступенью * viHta, то приходится объяснять отсутствие ларингала в таких случаях, как форма этого корня с полной ступенью гласного: др.-инд. gayafr 'средства к жизни', лит. gajus 'легко заживающий, живучий' и gaivus 'живительный, бодрый', а также в таких формах с нулевой ступенью корня, как греч. (Зіод 'жизнь'. Между тем такие варианты данного корня, как др.-инд. gayafr 'средства к
жизни' («— и.-е. *tfoi-os), ст.-слав. жити (<— и.-е. *jfei-ti, ср. перегласовку -о/- в формах ст.-сл. (из-)гон, гои-ти, указывающих на чередование el о в составе дифтонга), греч. (Зєіо[іаі 'буду жить' и {3о? 'жизнь', хорошо вписываются в известное индоевропейское чередование -e-1-o-l пуль {-ei-1-oi-l нуль в составе дифтонга). Если исходить из такого хорошо известного индоевропейским языкам чередования, то следует объяснить долгий
монофтонг ї в данном случае таким образом, чтобы оно логически основывалось на одном из членов основного чередования в данном корне. Если мы наблюдаем какое-либо чередование, обычно один из членов данного чередования произведен, а другой исконен. Если отвлечься от сложного вопроса возникновения в праиндоевропейском языке основного чередования -ei-1-oi-l пуль, то ступень -/- выглядит явно производной, но никак не оригинальной. В противном случае, считая ступень -/- в формах типа др.-инд. jivati 'живет', лат. vita 'жизнь', лит. gyvas 'живой' первоначальной, мы должны будем предполагать дальнейшее расщепление этой ступени на -ei-, -оі-, то есть дифтонгизацию. Итак, логически остаются две возможности объяснения этого чередования:
дифтонгизация -i- > -ei-;
монофтонгизация -ei- > -/"-.
Интересно, что Ф. Бопп, исходя прежде всего из фактов древнеиндийского языка, предполагал дифтонгизацию монофтонгического гласного, сохранившегося в санскрите: «Из некоторых примеров ясно, что слав, оу наличествует также в тех формах, где в санскрите чистый гласный либо краткий, либо главным образом долгий. Но литовский имеет аи, так что могло быть преобразование первоначального и (то есть й— прим. мое, Е. Ф.) в оу (первоначально ои), лит. аи, с теми же процессами, какие закономерно претерпело др.-в.-н. и в нововерхненемецком, например в Haus по сравнению с др.-в.-н. hus...» (Ворр 1857, 143).
Логически оправданной представляется идентификация долгого -/- с рефлексом дифтонга -еР (в особых условиях -of), возникшим в результате монофтонгизации последнего.
Ларингальные построения ни хронологически, ни функционально не имеют отношения к рассматриваемой здесь проблеме. Даже если ларингалы и способны объяснить происхождение системы праиндоевропейских долгих гласных, объяснять их воздействием возникновение всех долгот в истории индоевропейских языков было бы чрезмерным увлечением. Зачастую даже сами ученые, в принципе не отвергающие ларингалистские построения, при обсуждении конкретных проблем вынуждены отзываться о них критически (Schmalstieg 1989, 67—73).
Прежде чем делать какие-либо выводы по поводу происхождения приведенных выше примеров, содержащих долгие монофтонги, необходимо критически рассмотреть основные положения гипотез, посвященных монофтонгизации в рамках праиндоевропейского языка.
К истории вопроса о процессах монофтонгизации в праиндоевропейском языке
Историю вопроса о праиндоевропейской монофтонгизации можно было бы ограничить рассмотрением гипотезы В. Шмолстига. Г. Остхоф и Р. Шмитт-Брандт, которых В. Шмолстиг упоминает как своих предшественников, предполагают отчасти схожий с монофтонгизацией механизм возникновения долгих гласных, но не говорят о монофтонгизации как таковой. Однако их взгляды — в той мере, в какой это необходимо для освещения вопроса,— также отражены в настоящей главе.
В целом следует отметить, что идеи В. Шмолстига, связанные с происхождением индоевропейских долгот в результате монофтонгизации, высказанные еще в 70-е годы XX века (Schmalstieg 1973; 1980; 1993), до сих пор остаются гипотезой и современной индоевропеистикой не востребованы. Достаточно сказать, что эта гипотеза вовсе не упоминается в современных руководствах по индоевропейскому языкознанию.
Основные положения В. Шмолстига сводятся к тому, что, во-первых, монофтонгизация является фонетической универсалией и с большей или меньшей степенью периодичности встречается в жизни большинства языков. Существуют свидетельства о монофтонгизации для каждого языка, обладающего достаточно длительной письменной традицией. Поэтому отсутствие монофтонгизационных процессов в рамках праиндоевропейского языка, по мнению В. Шмолстига, было бы необычной ситуацией.
Во-вторых, монофтонгизация, будучи всеобщим (то есть затрагивающим все слова данного языка) фонетическим изменением, тем не менее относится к нестрогим (нерегулярным, непоследовательным) фонетическим законам в языке, допуская слишком многочисленные исключения (измеряющиеся не отдельными словами, а целыми списками слов, иногда образующих лексико-грамматические группы). В-третьих, те монофтонгизационные процессы, которые имели место в рамках праиндоевропеиского языка, очень похожи на те частные монофтонгизации, произошедшие позже уже в отдельных индоевропейских языках.
В таком случае, если индоевропейская монофтонгизация похожа на поздние исторические монофтонгизации в отдельных индоевропейских языках, можно, изучив последние, понять причины и условия первой.
В. Шмолстиг считает, что предполагаемые им процессы монофтонгизации не играли значительной роли в становлении первоначальной системы индоевропейских гласных, что эти процессы просто накладывались на уже сложившиеся отношения фонем и как бы «подпитывали» долгий вокализм праиндоевропеиского языка. Во всяком случае, «пытаясь нарисовать возможную модель внутренней эволюции индоевропейской вокалической системы», В. Шмолстиг уже наделяет последнюю противопоставлением по долготе-краткости. Тем самым он словно бы выходит из дискуссии по поводу происхождения долгих гласных и, минуя вопросы, поднятые Ф. де Соссюром в его «Мемуаре» {Соссюр 1977, 302—557) и горячо обсуждающиеся ларингалистами, он сразу обращается к конкретным вопросам развития этой системы гласных {Schmalstieg 1980, 21—46).
В. Шмолстиг осторожен в формулировке своей гипотезы; он считает, что «результаты этой монофтонгизации были затемнены позднейшими морфологическими изменениями, сделавшими их почти нереконструируемыми» {Schmalstieg 1973, 104). Тем не менее, он приводит различные примеры, «которые могут быть интерпретированы как доказательство этой монофтонгизации» {Schmalstieg 1973, 101).
Прежде чем обратиться к конкретным примерам, В. Шмолстиг формулирует условия этой монофтонгизации: «На самом деле я даже не могу сказать наверняка, ограничивается эта монофтонгизация позицией конца слова перед консонантным началом следующего слова, то есть встречается ли она только как явление сандхи, или она встречается во всех этимологически закрытых слогах, и наблюдаемые дифтонги являются результатом утраты гласного между сонантом и последующим согласным» (Schmalstieg 1973, 101). В. Шмолстиг предполагает, что данная монофтонгизация происходила только в закрытых слогах:
В реконструкциях В. Шмолстига вызывает сомнения эволюция дифтонга eWB й. Обычно при монофтонгизации такого рода дифтонга мы можем наблюдать постепенное сближение соседних элементов артикуляции. Промежуточный этап в этом случае ow, и только уже затем происходит окончательная монофтонгизация, приводящая к однородному закрытому тембру й. Так было в истории латинской монофтонгизации III—II вв. до н. э. Например, и.-е. deuko — лат. douco (в надписи на гробнице одного из Сципионов конца III или начала II в. до н. э., CIL, I , 7 мы читаем ABDOVCIT), также имя греческого божества ПоХі»8єихо?, попавшее в Рим около 500 г. до н. э. через этрусское посредство (этр. pultuke), звучит по-латыни POLOVCES, CIL, I2, 548. Затем эта форма Pollouces- Pollux. Тот же промежуточный этап ои в ходе эволюции дифтонга еи можно установить и для праславянского языка, где, правда, переход ои еи сопровождался йотацией первого элемента дифтонга: еи еи Jou jit ст.-сл. клюдл наблюдаю, соблюдаю , ср. греч. 7гєи&0і.аі узнаю, бодрствую , др.-инд. bOdhati просыпается, замечает , гот. anabiudan приказывать, распоряжаться {Мейе 1951, 48). Фонетический механизм изменения индоевропейских дифтонгов еще в рамках праязыка мыслится В. Шмолстигом аналогично праславянскому процессу монофтонгизации как закон открытых слогов.
В. Шмолстиг обосновывает свою гипотезу не только с чисто фонетической, но и с морфологической точки зрения. При этом его подход к индоевропейской морфологии несколько отличается от традиционного .
Особый взгляд В. Шмолстига на строение праиндоевропейской морфемы делает его собственно фонетическую гипотезу насквозь морфологичной. Он пишет: «По моему мнению, наименьшая реконструируемая морфема из раннего периода индоевропейского языка — это простой согласный с предшествующим или последующим аблаутирующим гласным (либо с гласным а)...
Следы древней праиндоевропейской монофтонгизации в латинском и других индоевропейских языках
Ниже приведен анализ более 200 примеров (222 примера с чередованием в корне и несколько примеров чередования в суффиксах и окончаниях), где сосуществуют дифтонгальная и монофтонгальная формы. Только исследовав эти факты, можно будет обратиться к теоретизированию и обоснованию каких-либо гипотез. Список открывают примеры, обнаруженные В. Шмолстигом (№ 1—32). Однако если пример В. Шмолстига обычно ограничен сопоставлением двух-трех изолированных форм, в настоящей главе дан, по возможности, исчерпывающий материал для каждого примера с анализом соответствий из большинства индоевропейских языков. Некоторые примеры В. Шмолстига не содержат латинского материала. Затем (начиная с 33) следуют примеры автора настоящей работы. Примеры чередования в корневой части слова : 1. bliej- — bhl- расти, быть : bhef — лат. fis, становишься, делаешься , греч. сріти росток, побег , ст.-сл. БИЛЛЬ Я был бы , др.-англ. Ьёо, Ыо существую . Форма bhoi-, возможно, еще в праиндоевропейскую эпоху давшая ЬАё, сохраняется в ст.-слав. 3 л. ед. ч. имперфекта ЕІЇ и, возможно, в др.-пр. претерите Ьё/= [Ьё\. Вариант того же корня с сонантом -и bheu bhu-: др.-инд. bhavab возникновение , рус. за-бава, ст.-слав. ( л-)въвбН ъ — др.-инд. bhutaljt существование , abnut был , рус. быт, быть, лит. but/ быть , греч. то puXov росток, род , єфіЗ (я) был(а) , лат. арх. ffi( fu-ui) (я) был(а) . Форма Ьлои- с заменительной утратой сонанта дала Ьлб-: греч. срок; мужчина . 2. ре/-, ( ро/-) — рТ- пить, питье, еда, жирный : лит. pienas молоко , pieva луг , др.-инд. payas сок, вода, молоко , payate набухает, изобилует , греч. дор. тсоь(р)а трава, луг , др.-пр. poieiti пейте , ст.-слав. пойти ( pqj-/ti) — лит. pyti наполняться молоком , ст.-слав. пити, лат. op/mus жирный , p/tuita обильная влага, насморк , скр. plti- питье, глоток , pivara- набухающая, жирная , др.-инд. pat/ пьет ( pet/ po/ti), греч. rctth пой , 7г!(р)аро ; обильный, жирный , пїрєкї} жир , ср.-ирл. ith ( p/tu-). Основа рд- ( рои-) встречается в греч. TTWVW ПЬЮ , императиве 7ic5tH, 1 л. ед. ч. перф. тгєтссоха я выпил(а) , лат. potus выпивший , рдси/иш чашка , лит. puota угощение . Возможно, что др.-пр. puton пить отражает рй- ( реи-). 3. soi-— se сеять : гот. saian сеять — лат. semen семя , sevl (перф. от sero) посеял , ст.-сл. С МА, с ти, лит. set/ сеять , semens льняное семя . 4. ио/- — иё- дуть : гот. waian дуть — скр. vata ветер , лит. vetra буря, ураган , ст.-сл. в Ьтрт». 5. ro/s — res : скр. ray/fr владение, богатство — скр. ras владение, богатство , лат. ге вещь . 6. ous- — os- ухо : греч. obq ухо , лат.аиг/s ухо , лит. aus/s ухо , ст.-слав. 0YX — греч. &с, ухо 3. Праиндоевропейскую монофтонгизацию ои д претерпела часть греческих диалектов.
Остальные диалекты подверглись монофтонгизации уже в историческую эпоху. 32 7. tfou tfo- корова : ст.-сл. ГОВАДО, греч. род. п. ед. ч. (Зоро?, лат. bov-is, скр. твор. п. ед. ч. gava — греч. дор. (Зсо? корова и лат. bos корова . 8. р/еи-, plou- — р1й-, plo- р1ё- плыть : греч. 7тХе(р)со плыву , n"k6(j:)oQ плавание , лат. plovebat шел дождь , др.-инд. plavate парит, плывет , тох. Б plewe корабль ( pJouos), ст.-сл. пловж плыву , др.- в.-н. flowen мыть, полоскать , лит. plauti мыть — лит. pJut/s открытое место, полынья , plusti течь, литься , рус. плыть, др.-исл. flud подводный камень ( затопленный ), лат. арх. перф. pluv! идти (о дожде) . В результате отпадения в дифтонге -ои- сонанта с компенсаторным удлинением ПерВОГО Элемента ВОЗНИКЛИ ГОТ. flodllS ТЄЧЄНИЄ , Греч. 7ГХб)ТО? плывущий, плавательный , поток , лат. plorare плакать . Дифтонг -еи- в этой ситуации дал ё: лат. plere наполнять . 9. seu-, sou- ( sau-) — su- солнце : гот. sauil, солнце , лит. saule солнце , греч. дор. dXto ; ( x(j:)iXioc,) — скр. sura- солнце , англосакс, suderra юг , лат. sd/ солнце . 10. ous os-, us- уста, губы; край : др.-инд. Osfha губа , др.-пр. austo рот , ст.-сл. оустд, лат. аигеае узда , алб. апё сторона, берег , хетт. ais рот (с меной сонантов в составе дифтонга) — лат. 6s рот , бга край , др.-инд. ah рот , др.-исл. oss{ osaz) устье реки . 11. k leu-, k lou к 1й- слушать, слава : ст.-сл. словл слыву , др.-инд. sravaljL слава , греч. то хХє(р)о? молва, слава , вост.-лит. slave слава , тох. А, Б klaw возвещать — ст.-сл. слытн, др.-инд. sruti- приготовленная речь, доклад , греч. хХиОь вонми , др.-ирл. сій слава , др.-в.-н. lustren прислушиваться .
12 кгои кгй- складывать, прятать; куча : ст.-сл. покровт», лит. krauti складывать , др.-исл. hraukr куча — ст.-сл. крыти, норв. rusa куча , лит. kruva куча . В результате отпадения сонанта в дифтонге и заместительного удлинения возникают лтш. krat складывать кучей, прятать , ст.-сл. крддж. 13. геи-, гои гй-, го- копать, рыть, рвать, взрыхлять; волновать : лит. rauti ощипывать, срывать (цветы) , raupyti копать, выдалбливать , рус. диал. руш забота, скорбь , руно вырванное , др.-инд. ropayati отламывает — ст.-сл. рыти, лит. rupeti заботиться , лит. rudpti ( ropti roupti) копать, выдалбливать , лат. rupes скала , др.-исл. rust обломки . Данному же корню, возможно, принадлежат такие производные с различными детерминативами, как лит. raukas, rukslas морщина , греч. ршьа со вырываю , др.-инд. ruksa- шероховатый, др.-в.-н. ruh шероховатый, волосатый, необразованный , лат. rudus расколотые камни, галька , уже в переносном значении erudire образовывать счищать грубость, отесывать , rubidus сырой, грубый, жесткий , ruga морщина, складка , гйтаге пережевывать .
Механика и типология монофтонгизационных процессов
О причинах монофтонгизации невозможно судить без исследования внутренних механизмов самого процесса монофтонгизации. Трудности в объяснении нетипичных рефлексов монофтонгизации могут быть устранены только после исследования внутренней механики процесса монофтонгизации, которая остается до сих пор недостаточно изученной. Описательная (синхронная) фонетика ничего не говорит о закономерностях возникновения и исчезновения дифтонгов, а взгляд историка языка нацелен главным образом на установление начального и конечного этапов языкового процесса (реконструкцию дифтонга в качестве архетипа либо описание его рефлексации с точным установлением числа и характера получающихся рефлексов)1. Историк языка может также задаться вопросом об условиях, характере и причинах монофтонгизации, но отсутствие точного представления о сущности монофтонгизационного действия, о его типологии обычно приводит к искусственной реконструкции этапов монофтонгизационного процесса, где промежуточные этапы выделяются произвольно, например: leud- liud- (ассимиляция по подъему) liud-(смена слоговости) /jud- (удлинение гласного после сонанта) - людик {Осипов 2004, 46—48), где каждый этап на пути к монофтонгизации -еи- -Ju- -ju- -i u- -u- сам по себе имеет место в истории языков, однако типологически невозможен как часть монофтонгизационного пути, поскольку и.-е. еи во всех индоевропейских языках проходило через этап регрессивной ассимиляции по ряду (через ступень ои), но не по подъему.
Еще более труден вопрос о причинах монофтонгизации. Во всяком случае, истинные причины конкретных фонетических изменений в языке на сегодняшний день не могут быть выяснены. Целесообразней задаться вопросом о факторах и условиях фонетического изменения. Структурные и функциональные факторы конкретных фонетических изменений по большей части надуманны и не могут служить объяснением языковой эволюции, так как сами нуждаются в доказательстве. Отсутствие «пустой клетки» далеко не всегда ведет к ее заполнению. Например, переход прасл. й у произошел только в славянских языках, хотя возможность заполнения этой «пустой клетки» существовала и для остальных индоевропейских языков. С другой стороны, в систему русских фонем проник звук [f] и закрепился в ней, хотя функциональная нагрузка этого звука была нулевой. В последнем случае причина изменения в фонетической системе как раз лежит вне системы языковых противопоставлений и вызвана факторами скорее социолингвистическими, нарушившими баланс в устойчивой языковой системе . Выведение языковой системы из баланса и вызванные этим фонетические изменения можно сравнить с воздействием силы гравитации на человеческое тело. Человек должен быть в тонусе и оказывать мышечное сопротивление этой природной силе, чтобы сохранить равновесие и избежать падения (в этом консервирующее действие этой силы). Это можно назвать статическим балансом, позволяющим человеку сохранять устойчивость в неподвижном положении. Статический баланс достигается в языке обычными процессами говорения и понимания, когда говорящими используется одна конкретная языковая система. С другой стороны, расслабление тонуса мышц приведет не только к опасности падения, но и к необходимости, отталкиваясь от земли, чтобы не упасть, двигаться вперед (в этом революционное значение этой силы, ее использование, чаще всего неосознанное, человеком). Это уже можно назвать динамическим балансом. В языке, условно говоря, к динамическому балансу, то есть к языковым изменениям, приводят ситуации двуязычия, когда в процессе речи используются две языковые системы, которые, накладываясь друг на друга в сознании говорящих, провоцируют изменения одна в другой. Изменения в языке неизбежно происходят и просто в ситуации смены поколений3, однако более гладко и относительно незаметно. Важно в данном случае то, что причина движения тела в пространстве коренится не в самом теле, а в реагировании тела на окружающий контекст (который может даже не меняться, а быть неизменно стабильным, как действие силы гравитации). Точно также и в языке причина его изменения заключена не в нем самом, а в особой ситуации его использования. Поскольку невозможно произвести опыт изменения языковой системы в отрыве от социального контекста (такая идеальная ситуация изоляции языковой системы от контекста ее функционирования в принципе невозможна), было бы нелогичным усматривать главную причину языковых изменений в действии чисто языковых (структурных, функциональных и т. д.) факторов.
Важным фактором, приводящим к монофтонгизации, некоторые ученые считают стремление к преодолению артикуляторной трудности («monophthongization as the easing of an articulatory burden» у В. Шмолстига)4. Своего рода codicio sine qua поп для монофтонгизации следует считать сочетание двух независимых тенденций, постоянно либо достаточно регулярно проявляющихся в речи. Первая - тенденция к экономии речевых усилий, присущая языку уже потому, что носителями языка являются люди, по своим природным особенностям стремящиеся к затрате наименьших речевых усилий (ЛЭС 1990, 159), что приводит к упрощениям групп согласных, к ассимиляциям и синкопам. Другая тенденция, вероятно, не являющаяся столь регулярной и обязательной, как первая, заключается в стремлении к такой модели слога, когда звучность возрастает от инициали к финали последнего. Обычно эту тенденцию называют тенденцией (или законом) восходящей звучности, либо законом открытого слога. Вполне возможно, что тенденция возрастающей в рамках слога звучности на деле является всего лишь частным проявлением принципа экономии речевых усилий. Однако было бы наивно предполагать, что дифтонг монофтонгизируется из-за трудностей в его артикуляции. Трудность в артикуляции может возникнуть в том случае, когда дифтонг уже не представляет собой артикуляторное единство, когда элементы в его составе начинают обособляться и распадаться на сочетание гласного с согласным. В этом случае, особенно когда второй элемент бывшего дифтонга находится перед начальным согласным следующего слога, могут возникать изменения на фонотактическом уровне (упрощение групп согласных, метатеза, гаплология, эпентеза и т.д.). Причина же обособления элементов дифтонга и нарушения единого дифтонгического звучания не может быть выяснена. Скорее всего, она лежит вне системы языка и вызывается межъязыковыми контактами.
Как бы там ни было, на деле мы встречаемся с постоянным процессом обогащения долгого вокализма в процессе языкового развития. Из этого не стоит делать каких-либо выводов глоттогонического характера, поскольку в языке всегда действуют разнонаправленные силы, отражающие противоборствующие либо не зависящие друг от друга тенденции развития. В частности, помимо тенденции к монофтонгизации, подпитывающей долгий вокализм данного языка, действует тенденция к дифтонгизации (иногда в то же самое время, как было в истории германских языков (Прокош 1954, 102— 104)), либо тенденция к сокращению долгих монофтонгов в определенных фонетических позициях. Любой фонетический процесс всегда имеет ограничение по времени действия, по месту действия и по тем условиям, в которых он должен проявиться. Условия протекания того или иного фонетического процесса крайне важны, поскольку только через понимание условий может быть постигнута причина данного изменения.
Если признать активизацию этих двух тенденций в языке фактором, провоцирующим монофтонгизационное действие, то условия, благоприятствующие монофтонгизации, можно описать следующим образом: положение дифтонга в преконсонантной позиции, где второй, более закрытый элемент не может стать инициалью следующего слога, этим открыв слог и создав фонетическую структуру восходящей звучности.
Проблемы монофтонгизации дифтонгов в истории латинского и праславянского языков
Очертив круг теоретических проблем, возникающих при интерпретации монофтонгизации как специфического фонетического явления, в настоящей главе следует рассмотреть проблемы, связанные с монофтонгизационными процессами, произошедшими уже в историческую эпоху существования латинского языка (III—II вв. до н. э.). Было бы бессмысленно дублировать настоящей главой соответствующий раздел исторической фонетики латинского и праславянского языков, поэтому здесь поднимаются либо до сих пор не решенные до конца, либо вовсе не рассматривавшиеся в научной литературе вопросы. В данной главе проводится также типологическое сопоставление латинской монофтонгизации III—II вв. до н. э. с похожими процессами в праславянском языке в эпоху его самостоятельного существования после выделения из праиндоевропейского языка. Другие индоевропейские языки привлекаются лишь эпизодически. Однако по мере решения частных вопросов латинской монофтонгизации сходство, обнаруживаемое в деталях протекания монофтонгизации в различных индоевропейских языках, позволяло выйти за рамки конкретно-исторического описания к типологическим обобщениям. Особое внимание, уделенное праславянскому языку, объясняется не только общностью протекания и результатов монофтонгизации в латинском и праславянском языках, но, главным образом, тем обстоятельством, что памятники древнеславянской письменности в большинстве случаев не позволяют отграничить рефлексы праиндоевропейской и поздней собственно праславянской монофтонгизации. Трудности, связанные с установлением относительной хронологии рефлексов монофтонгизации для праславянского — проблемой, не поднимавшейся ни славистами, ни индоевропеистами (например, В. Шмолстиг даже не упоминает об этой проблеме в своих работах) — потребовали посвятить праславянскому языку особый раздел в рамках настоящей главы. Процессы монофтонгизации в славянских языках не засвидетельствованы памятниками письменности. Это допускает двоякую интерпретацию долгого корневого /в таких случаях, как пити, жити. Этот долгий гласный может быть результатом древней монофтонгизации дифтонга еще в праиндоевропейскую эпоху, в пользу чего говорят лит. pyti дарить молоко , скр. plti- питье, глоток , др.-инд. jlvati живет , лит. gyvas живой .
Однако такие формы, как лит. pienas молоко , лит. gaivus живительный, бодрый , указывают на то, что монофтонгизация в славянских словах должна была произойти уже во время раздельного существования славянских и балтийских языков, то есть в праславянский период. Ст.-слав. чоудо ( keudos) говорит о том, что славянская так называемая первая палатализация (в частности переход к с?) предшествовала монофтонгизации еи й. Ведь не могло же к палатализоваться перед уже возникшим долгим монофтонгом заднего ряда й. Применительно к дифтонгу ei, некогда бывшему в корне слов пити, жити, невозможно сказать, в какую именно эпоху произошла монофтонгизация ei і. Результат первой общеславянской палатализации (шипящий рефлекс) был одинаков и перед дифтонгом, и перед долгим гласным. Возможно, что, как в литовском и в древнеиндийском языках, в праславянском часть форм, содержащих еі, монофтонгизировалась еще в праиндоевропейскую эпоху. Ср. лит. /7#/ дарить молоко , скр. plti- питье, глоток , др.-инд. jlvati живет , лит. gyvas живой , лит. lyti идти (о дожде) , лит. dyvas чудо . Не подвергшиеся монофтонгизации в праиндоевропейскую эпоху формы законсервировались (др.-пр. geits хлеб 1) либо слегка видоизменились (pienas молоко , лит. //eft лить , лит. dievas бог ) в прабалтийском языке. В праславянском и в древнеиндийском они подверглись окончательной монофтонгизации уже в эпоху самостоятельного существования этих языков (ст.-сл. диво чудо , др.-инд. devafa бог ). Относительная хронология в самом приблизительном виде такова: 1. Сатемная палатализация: лит. ziema ( gh eima) зима , рус. зима; лит. sirdis ( k rdi-), ст.-сл. сръдьце сердце и другие примеры при недостаточно выясненных условиях палатализации. 2. Праиндоевропейская монофтонгизация: следы этой монофтонгизации для праславянского языка выявить практически невозможно, так как ее рефлексы неотличимы от рефлексов более поздней собственно праславянской монофтонгизации. Ее существование подтверждается косвенным путем, в основном благодаря сопоставлению данных славянских языков с данными литовского и древнеиндийского языков. Например, рус. гай крик галок, шум, гам , др.-рус. гаяти каркать (о вороне) сопоставляют с др.-инд. gayat/, gat/ поет (Фасмер 1986, I, 382— 383). Др.-инд. gatiпозволяет реконструировать предшествующий вид корня ge-, возникший путем монофтонгизации из еще более древней формы gOJ-, сохранившейся в лит. gaidys петух , лит. жем. gaida мелодия, нота , в первой части рус. жа-воронок ( ge- go/-) (Фасмер 1986, II, 32) . Ясно, что монофтонгизация ge - goi произошла еще в праиндоевропейскую эпоху до действия первой общеславянской палатализации, поскольку в праславянскую эпоху закономерно возникло бы (d)ze- (ср. ст.-сл. З Ьло очень goilo- = лит. gailus резкий, едкий ). Остается трудным для объяснения вокализм в рус. гай крик галок, шум, гам , рус.-цсл. гавран ворон , поскольку нормальным соответствием для лит. gaid- было бы слав. гой, а не гай. Можно предположить, что прасл. go- возникло в результате заместительного удлинения после отпадения второго элемента дифтонга oi. Таким образом, вряд ли стоит прямо сопоставлять др.-рус. гаяти каркать (о вороне) с др.-инд. gayati, долгий корневой гласный в которых, по-видимому, различного происхождения.
