Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Художественный текст как объект лингвистического и социолингвистического анализа 15
1.1. Современное состояние социолингвистики 15
1.2. Иноязычный художественный текст и современные подходы его интерпретации 22
1.3. Понятие жанра и направления его социолингвистического анализа 33
1.4. Дихотомия понятий «дискурс»/ «текст» и её влияние на понятие лингвистической категории «жанр» 38
1.4.1. Социолингвистический подход к исследованию дискурса /текста.. 41
1.5. Методы и сущность социолингвистического анализа художественного дискурса/текста 46
Выводы по Главе 1 49
Глава 2. Проблемы социальной вариативности языка и дифференциации речи 52
2.1. Понятие и сущность социальной вариативности языка и речи 52
2.2. Виды социальной вариативности языка 56
2.2.1. Стратификационная и ситуативная вариативности языка 56
2.2.2. Горизонтальная и вертикальная дифференциации языка 57
2.3. Социальные факторы, влияющие на речь участников коммуникации 62
2.3.1. Гендер как фактор, влияющий на социальную характеристику индивидуума 63
2.3.2. Ролевые отношения и их воздействие на дифференцированное использование языка в речи 69
2.3.3. Сфера коммуникативной деятельности (речевого поведения) как фактор социальной ситуации 71
2.4. Социальная вариативность языка и речи коммуникантов в художественных произведениях 74
2.4.1. Литературный язык vs язык художественной литературы 74
2.4.2. Функции социально маркированной лексики в произведениях художественной литературы 77
Выводы по Главе 2 78
Глава 3. Творчество Ф. С. Фицджеральда, У. Фолкнера, Э. Хемингуэя как объект социолингвистического анализа 81
3.1. Социолингвистический анализ жанра и стиля писателей «потерянного поколения» (Ф. Фицджеральд, У. Фолкнер. Э Хемингуэй) 81
3.1.1. Писатели «потерянного поколения» как социально-культурное явление 84
3.2. Социолингвистические составляющие жанра и стиля писателей «потерянного поколения» 88
3.2.1. Характеристика авторов «потерянного поколения», их социальные роли как участников и создателей социального контекста 93
3.2.2. Характеристика участников коммуникативных ситуаций и их социальных ролей, создаваемых авторами «потерянного поколения» в рамках социального контекста 96
3.3. Коммуникативные ситуации в социальном контексте художественных текстов/дискурса авторов «потерянного поколения» 118
3.4. Социолингвистический анализ особенностей жанра и стилистики художественных текстов Ф. С. Фицджеральда 125
3.5. Социолингвистический анализ особенностей жанра и стилистики художественных текстов Э. Хемингуэя 138
3.5.1. Социально маркированная лексика в произведении Э. Хемингуэя «Старик и море» 153
3.6. Социолингвистический анализ особенностей жанра и стилистики художественных текстов У. Фолкнера 161
3.7. Сниженная лексика как средство и способ вербализации негативных эмоций в произведениях авторов «потерянного поколения» 167
3.8. Гендерный подход авторов «потерянного поколения» и его вербальные особенности 175
Выводы по Главе 3 188
Заключение 192
Список литературы 195
- Современное состояние социолингвистики
- Горизонтальная и вертикальная дифференциации языка
- Коммуникативные ситуации в социальном контексте художественных текстов/дискурса авторов «потерянного поколения»
- Гендерный подход авторов «потерянного поколения» и его вербальные особенности
Современное состояние социолингвистики
Говоря о социолингвистике (другие названия науки «социальная лингвистика», «социологическое языкознание», «лингвосоциология», «социология языка», «лингвистическая социология», «социологическая лингвистика»), как об отдельной лингвистической дисциплине, следует заметить, что сам термин «социолингвистика» был впервые введен американским социологом Г. Карри в 1952 г., тем не менее, определение направлений исследования этой, тогда новой в для лингвистического знания научной дисциплины, было четко сформулировано и представлено лишь десятилетием позднее (в 1963 г.). В работе «Языковая неоднородность в Южной Азии» У. Брайт, Дж. Гамперц, У. Маккормак и Ч. Фергюсон [Фергюсон, Гамперц, 1960] впервые сформулировали основную сферу интересов социолингвистических исследований, их направления и общие положения. В 1962 г. была обозначена новая научная область, получившая название «этнография общения» ( ethnography of communication ); инициатором данного события выступила Американская антропологическая ассоциация. Годом позже создается Комитет по социолингвистике во главе с Чарльзом Фергюсоном, объединившим в его рядах представителей разных лингвистических школ, а также ученых-социологов.
Работы американских этнолингвистов, которые в своих научных исследованиях развивали идеи Ф. Боаса [Боас, 1997] и Э. Сепира [Sapir, 1927], в той их части, где речь шла о достаточно тесной связи социокультурной и языковой систем, а также труды ученых представителей пражской лингвистической школы (В. Матезиуса [Mathesius, 1925–1945] Б. Гавранека [Gavranek, 1934], Й. Вахека [Vachek, 1966] и др.), где авторы подчеркивали важную социальную роль литературного языка; немецких исследователей (Т. Фрингса и созданной им Лейпцигской школы) [Wolfgang, 1936], в работах которых были заложены основы, разъясняющие социально-исторический подход к языку и необходимость включения социального аспекта в диалектологию; исследования представителей японской школы «языкового существования» в области изучения языковых ситуаций и культуры речи, в целом, несомненно, повлияли на развитие современной социолингвистики.
Следует отметить и роль французских исследователей социологического направления, конкретно А. Мейе, который благодаря своим научным изысканиям [Мейе, 1951] внёс существенный вклад в определение роли социальных факторов в развитии языка.
Основы отечественных социологических исследований были заложены еще в советскую эпоху в 2030-е годы прошлого столетия и изложены в трудах В.В. Виноградова, К.Н. Державина, В.М. Жирмунского, Б.А. Ларина, Е.Д. Поливанова, М.В. Сергиевского, Р.О. Шора, Л.П. Якубинского ученых, которые занимались в советской науке исследованием общественного характера языка, согласно основам марксисткой теории и «ее историко-материалистическим принципам анализа общественных отношений» [Швейцер, Никольский, 1978, с.7].
Интерес к исследованию социолингвистических проблем заметно возрос в 196070-е гг. века и прежде всего был связан с потребностями общества того времени быстро и эффективно решать проблемы языковой политики в государстве. Еще одной причинной такого интереса к изучению социальных аспектов языка можно считать сформировавшееся и весьма на тот момент популярное резко критическое отношение к структурной лингвистике как таковой, а также заметное желание ученого мира уйти от несколько ограниченного имманентного подхода к языку (в том числе и к анализу художественного текста) и заняться ими иначе, глубже как явлением еще и общественным. Известные ученые, занимающиеся проблемами социолингвистики в разные за весь период ее существования и активного развития в отечественной науке: А.Н. Баскаков [Баскаков, 1992, Электронный ресурс], Н.Б. Вахтин [Гулида, Вахтин, 2010], Е.В. Головко [Головко, 2005], В.М. Жирмунский [Жирмунский, 1956], Е.А. Земская [Земская, 1973], М.И. Исаев [Исаев, 1979], Т.Б. Крючкова [Крючкова, Вертьянова, Электронный ресурс], Л.П. Крысин [Беликов, Крысин, 2001], Б.А. Ларин [Ларин, 1963], В.Ю. Михальченко [Словарь социолингвистических терминов, 2006], М.В. Панов [Панов, 2007], Е.Д. Поливанов [Поливанов, 2003], А.М. Селищев [Селищев, 1968], Д.Н. Шмелев [Шмелев, 1977], Л.П. Якубинский [Якубинский, 1986] стали в разное время представителями крупных социолингвистических школ, либо вновь созданных, либо базирующихся на уже имеющихся к тому периоду времени и работающих по социолингвистическому направлению (Петербургская лингвистическая школа, Санкт-Петербургский Европейский университет, Московская школа функциональной социолингвистики, Пермская школа социолингвистики, Уфимская школа социолингвистики и психолингвистики. Список известных зарубежных ученых-социолингвистов выглядит в общих чертах так: Луи Гоша (Louis Gauchat) [Gauchat, Karras, 1891], T.K. Хадсон (Thomas Callan Hodson) [Hodson, 1987], У. Лабов [Labov, 2001], Б. Бернштейн [Bernstein, 1973], У. Стюарт (William Stewart), Х. Клосс (Heinz Kloss) и др. Учеными было организовано и проведено большое количество научных конференций, исследователи этой области лингвистических наук стали участниками значимых и обширных по охвату тематики специальных программ исследований (например, Научная конференция университета Пенсильвании, где У. Лабов дал определение социолингвистики следующим образом: «Социолингвистика – это научное направление, основанное на записях и измерениях языка, как это принято сегодня в Америке» [Labov, 1997, p.15]. Благодаря совместной работе с социолингвистами был создан фонетико-фонологический атлас северной части США (1997). Еще одним достижением работы этого направления ученых стало основание и издание научных журналов Language in Society (1972) и International Journal of the Sociology of Language (1974) и др.
Следует также отметить, что проблематика социолингвистических работ стала одной из центральных в научном поле лингвистических дисциплин, причем, ее результаты апробировались в крупнейших мировых исследовательских институтах и центрах (см. выше научные школы).
Подводя некоторый итог основным вехам развития социолингвистики, следует отметить, что социальная стратификация языка, ее теории и гипотезы нашли свое отражение в научных исследованиях как зарубежных ученых (немецких – У. Аммона [Ammon, 1995] и У. Эвермана [Oevermann, 1972], Х. Яхнова [Jachnow, 2010], Б. Шлибен-Ланге [Schlieben-Liange, 1978]; американских – У. Лабова [Labov, 2001], С. Эрвин-Триппа [Ervinripp, 1972], Дж. Фишмана [Фишман ,1972]; советских и украинских Ю.А. Жлуктенко [Жлуктенко, 1974], А.Д. Петренко [Петренко, 1998], Л.И. Прокоповой [Прокопова, 1973], О.Е. Семенца [Семенец, 1989], А.И. Чередниченко [Чередниченко, 1989]; а также Л. Бринка [Электронный ресурс], Й. Лунда [Lundell, f. 1851], Б. Мальмберга [Мальмберг, Бертил, 1968] из Дании, Франции и Швеции соответственно), так и отечественных исследователей (В.А. Аврорина [Аврорин, 1975], Л.П. Крысина [Крысин, 2012], Л.Б. Никольского, А.Д. Швейцера [Швейцер, Никольский, 1978] и др.).
Что касается научного статуса социальной науки о языке и ее места в системе лингвистических и общественно-исторических дисциплин, то следует заметить, что на эту проблему существует несколько точек зрения.
Согласно первой, социолингвистика является одной из лингвистических дисциплин, поскольку имеет единый объект изучения для них язык, однако рассматривается последний с учетом его социальной функции (см. работы В.А. Аврорина). Далее, являясь частью лингвистического знания, социолингвистика, тем не менее, считается «особым, относительно самостоятельным направлением в науке о языке» [Аврорин, 1975, с. 276] и занимается исследованием функционирования языков, языковыми ситуациями и т.д.), что составляет именно ее приоритетные направления.
С другой точки зрения, социолингвистика считается междисциплинарной отраслью знаний, где активно и практически «на равных» проводят свои исследования ученые-социологи, историки, этнографы, психолингвисты, и т.д., поэтому социолингвистика активно использует методы всех наук, представителей которых были упомянуты выше, но рассматривает языковые процессы одновременно и как социальные: О.С. Ахманова [Ахманова, 1969], Л.Б. Никольский [Никольский, 1975], Е.Д. Поливанов [Поливанов, 1991], Ф.Ф. Фортунатов [Фортунатов, 1956], А.Ф. Швейцер [Швейцер, 1988], И.А. Бодуэн де Куртенэ [Бодуэн де Куртенэ, 1963], Й. Вахек [Vachek, 1966], В. Фон Гумбольдт [Гумбольдт, 1984], В. Матезиус [Mathesius ,1961], А. Мейе [Мейе, 1951], К. Пайк [Pike, 1967], Ф. де Соссюр [Соссюр, 1990], Д. Фишман [Fishman, 1972], А. Шлейхер [Шлейхер, 1864], Х. Штейнталь [Штейнталь, 1864]. Современные исследователи В.Г. Гак [Гак, 1977], А.И. Домашнев [Домашнев, 2005], Г.П. Нещименко [Нещименко, 1987], Ф. Данеш [Данеш, 1969] и др.) рассматривают цепочку взаимодействий язык – культура – этнос. Ряд исследователей выделяют работы Э. Дюркгейма [Durkheim, 1982], П. Лафарга [Лафарг, 1930.], Г. Тарда [Тард, 1901], чьи работы оказали влияние на развитие социолингвистики, но не получили должного внимания.
Горизонтальная и вертикальная дифференциации языка
Многие исследователи ([Поливанов, 1991], [Trow, 2000] и др.) разделяют точку зрения о том, что отношения между структурой общества и социальной структурой языка являются достаточно сложными, а потому и часто обсуждаемыми. В социальной дифференциации языка помимо современного ему состояния развития общества, где он используются, практически всегда находят отражение все этапы развития социума, включая особенности его структуры и происходящие процессы, ведущие к ее изменению.
Любой язык (а тем более такой лексически богатый как английский) имеет сложную гетерогенную структуру, в состав которой входит ряд подсистем, которые так или иначе соприкасаются друг с другом. Такого рода взаимоотношения подсистем, их «перехлесты», могут вполне рассматриваться как горизонтальный и вертикальный варианты дифференциаций одного и того же языка. Горизонтальная (пространственная) дифференциация языка может в свою очередь делиться на: территориальные диалекты; полудиалекты; варианты языка.
Вертикальная дифференциация имеет своей целью выделять в языке подсистемы, с целью дальнейшего их четкого закрепления за определенными группами общества (социальными или профессиональными).
Говоря о социальной дифференциации языка, считаем важным подробнее остановиться именно на вертикальной дифференциации языка и конкретно на характеристике терминов табу, сленг и, в целом, понятия «бранная речь», поскольку они будут фигурировать в нашем социолингвистическом анализе художественных текстов американских писателей «потерянного поколения» в Главе 3.
Социально-экономическая ситуация в обществе и культурный климат в нем, а, следовательно, и уровень саморазвития его членов, постоянно оказывают влияние и на язык, который это общество использует. Все положительные и отрицательные события и тенденции развития конкретного социума (его растущее благосостояние, масштабное распространение СМИ, рост числа хорошо образованных людей (в виду престижности и доступности различных форм образования) или, наоборот, кризисы, всплеск преступности в экономически трудные для страны времена, усиленная миграция населения, военная и послевоенная обстановка и т.д.) вносят свои разного рода «поправки» в его развитие, как и в литературный язык, используемый в этом обществе, который не может не быть во взаимодействии с диалектами, влиять на них и одновременно испытывать их воздействие на себе.
Нестандартная лексика, как сложная лексическая система, имеет свою определенную нишу в любом языке и в его социально-стилистической иерархии; именно здесь фиксируется заметная вариативность лексического состава языка, которую можно рассматривать как целую систему его стилистических средств, а также «профессиональных и социальных сфер речи, как лексико-семантический «свод» нестандартной лексики, противопоставленной стандартной лексике и лексике территориальных диалектов» [Беляева, Хомяков, 1985, с. 47]. Проблемами нестандартной лексики в отечественной лингвистике активно занимаются В.А. Хомяков и Т.М. Беляева, именно эти исследователи в своих трудах рассматривают английскую нестандартную лексику, и понимают под ней следующее: « ... сложная лексико-семантическая категория - определенный фрагмент словарного состава национального языка, т.е. известным образом упорядоченное и обладающее структурой иерархическое целое, представляющее совокупность социально детерминированных лексических систем (жаргон, арго) и стилистически сниженных лексических пластов («низкие» коллоквиализмы, сленгизмы, вульгаризмы), которые характеризуются существенными различиями и расхождениями в основных функциях и в социолексикологическом, прагматическом, функционально-семантическом и стилистическом аспектах» [Беляева, Хомяков, 1985, с. 49].
Определимся с конкретными рамками выделения таких терминов как «табу», «сленг», «бранные слова», которые нередко употребляются неспециалистами как синонимы, однако, в науке их весьма строго разграничивают.
Для западной лингвистической традиции более характерно использование термина «сленг», если говорить о содержании этого термина, то ближе всего он стоит к термину «жаргон» в отечественной лингвистике [Беликов, Крысин, 2001], [Мазирка, 2018].
Считаем важным отметить, что статус английского сленга в отношении к литературному языку в диахронном плане менялся, например, Оксфордский словарь 1756 г., определял это языковое явление как «слова, используемые людьми сомнительного характера, язык низкого и вульгарного типа» [The Compact Oxford English Dictionary, 1994, с. 1587]. В 1801 г. появилось иное определение этому языковому явлению: «сленг – это лексемы и идиомы, относящиеся к профессиональной деятельности, жаргон какого-либо класса или периода» [The Compact Oxford English Dictionary, 1994, Электронный ресурс]. В 1818 г. статус сленга значительно повысился, сленгом стал называться «язык разговорного типа, который считается ниже уровня стандартной, образованной речи» [The Compact Oxford English Dictionary, 1994, Электронный ресурс].
В современном научном знании сленг, согласно словарю Oxford American Dictionary имеет следующую дефиницию: “very informal words and expressions that are more common in spoken language, especially used by a particular group of people, for example children, criminals, soldiers, etc.” [Oxford American Dictionary, 2020, Электронный ресурс]. Исходя из последнего определения сленга можно проследить тенденцию более глубокого его проникновения в нормативный литературный английский язык.
Характерно также, что в американском и британском вариантах английского языка дается разная оценка этому явлению. Можно заметить, что в американском варианте английского языка к сленгу относятся более чем снисходительно, и он широко употребляется в текстах разных функциональных стилей [Гухман, 1976, с. 58].
Что касается инвектив, то в зарубежной науке нет единства во мнении относительно того, какие конкретно слова и выражения относятся к этому разделу лексики (ругательствам) (swear words), и как именно последние коррелируют с понятием «сленг» и «табу» в языке в принципе.
Например, Г. Андерсен (G. Anderson) и П. Траджил (P. Trudgill), не включают в разряд сленгизмов бранные слова (ругательства) [Trudgill, 1990, р.77–78], поскольку в отличие от сленга, по их мнению, эта часть лексики наитеснейшим образом связана с некоторыми разновидностями табуированного вокабуляра языка [Andersson, Trudgill, 1990, р. 74].
Табуированная лексика (taboo words) – термин, который применялся для наложения запрета на употребление некоторых слов и выражений, а также определенного типа поведения в целом, согласно религиозным и общепринятым правилам, за нарушение которых, при чем в любой ситуации, предусматривалось наказание. Большинство слов и выражений из табуированной лексики – это бывшие оскорбительные слова и фразы в отношении лиц или событий из духовного мира или относительно каких либо религиозных традиций. К табуированной лексике также относят и ругательства (swearwords), целью которых является только оскорбление/унижение; к ним, как правило, относят и бранные слова ( expletives ) [Мазирка, 2018, с. 40].
Табу обычно заменяют в речи синонимами-эвфемизмами. Со временем общеизвестные бытовые эвфемизмы, используемые в качестве заместителей табуированной лексики, постепенно получают вульгарную коннотацию, т.е. деградируют. Использование сленга также может помочь коммуникантам легко обходить социальные табу.
Господствующий в обществе язык имеет тенденцию уклоняться от явного выражения определенных фактов, а сленг может позволить говорить о них при помощи эвфемизмов. Поэтому среди сленгизмов особенно много выражений, связанных с сексом, насилием, преступлениями и наркотиками. Запрет использования табуированной лексики чаще распространяется на публичные места и тесно связан с существующими нормами социума, этикетом поведения в нем, темой возраста, статуса говорящего и аудиторией, в которой эта лексика может быть озвучена.
К табуированной лексике относят богохульство, мат, проклятия, вопросы, связанные с физиологической деятельностью человека, с сексуальной и моральной стороной жизни общества (проституция, гомосексуализм), а также со смертью и душевными заболеваниями.
По мнению Е.Б. Гришаниной, «в состав семантического поля сниженной лексики как один из составляющих ее компонентов входят бранные слова. Они характеризуются особой экспрессией, эмотивностью, интенсивностью, всегда отрицательной оценкой и в ряде случаев яркой образностью ... Бранная лексика преимущественно связана с устной формой речи, которая позволяет выразить отрицательную эмоциональную оценку действительности и показать негативное отношение к ней говорящего» [Гришанина, 2008, с. 1822].
Коммуникативные ситуации в социальном контексте художественных текстов/дискурса авторов «потерянного поколения»
Художественным текстам/дискурсу авторов «потерянного поколения» также свойственна безошибочно узнаваемая лингвопоэтика, когда лексический (выбранные нами для исследования лексемы) и синтаксический уровни (приемы), относящиеся к плану выражения жанров этих авторов (по Т.Н. Хомутовой) формируют с учетом экстралингвистических факторов нужный писателям социальный контекст и создают уже на его основе нужные им же регулярно повторяющиеся коммуникативные ситуации, которые потом пропускаются через призму восприятия участниками этого контекста, находящимся в определенном психологическом состоянии (например, в смятении, одиночестве и т.п.), близком самим авторам «потерянных». Неслучайно, повествование от первого лица излюбленная форма изложения «потерянных», которая вместо эпически обстоятельного описания авторами событий, предлагает больше эмоциональный отклик на них. К примеру, особенная эмоциональность изложения наблюдается в дискурсе Ф. С. Фицджеральда в его произведении «Ночь нежна» ( Tender is the Night ):
I want to give a really bad party. I mean it. I want to give a party where there s a brawl and seductions and people going home with their feelings hurt and women passed out in the cabinet de toilette. You wait and see. [Scott Key Fitzgerald, 1934, Электронный ресурс].
Художественный дискурс/текст «потерянных» заметно центростремителен: писатели не развертывают судьбы, социальные роли участников коммуникативных ситуаций во времени и пространстве, а предпочитают описывать действия последних в течение довольно краткого временного отрезка, как правило, весьма кризисного в жизни этих участников. Например, коммуникативная ситуация может базироваться на воспоминаниях ее участника о прошлом, за счет чего происходит расширение социального контекста и уточнение обстоятельств, происходящих в нем действий участников и событий, глобальность и важность которых, можно проследить на всем поколении коммуникантов (дополнительные экстралингвистические факторы, влияющие на создаваемый авторами социальный контекст), например, у Ф.С. Фитцджеральда:
Going home? Home? I have no home. I am going to a war. [Scott Key Fitzgerald, 1934, Электронный ресурс].
It took the British a month to walk to it—a whole empire walking very slowly, dying in front and pushing forward behind. And another empire walked very slowly backward a few inches a day, leaving the dead like a million bloody rugs? No Europeans will ever do that again in this generation [Scott Key Fitzgerald, 1934, Электронный ресурс]; или У. Фолкнера: He was twenty years old; he was not afraid, because what he had seen out there could not harm him, yet he ran; even inside the dark familiar house, his shoes in his hand, he still ran, up the stairs and into his room and began to undress, fast, sweating, breathing fast. [Faulkner, 1936, Электронный ресурс]; и у него же – I am older at twenty than a lot of people who, have died, Quentin said [Faulkner, 1936, Электронный ресурс].
Ведущим композиционным принципом в произведениях писателей «потерянного поколения», согласно плану выражения жанра можно считать принцип «сжатого времени» Джеймса Джойса. Заметна в произведениях этих авторов и определенная схожесть решений последних, относительно создаваемого ими социальных контекстов (практически одинаковых для всех), типа коммуникативных ситуаций, регулярно возникающих на базе этих общих для них социальных контекстов, распределения социальных ролей среди участников этих контекстов и даже похожих вариантов выхода участников из сложных коммуникативных ситуаций. Среди наиболее часто повторяющихся коммуникативных ситуаций, создаваемых «потерянными» для их участников – это, пусть, кратковременное, но полное счастья и любви, всецело их поглощающее чувство («Прощай, оружие!» Э. Хемингуэя, «Великий Гэтсби» Ф. С. Фитцджеральда и «Шум и ярость» героиня Кедди (Caddy) У. Фолкнера), тщетные поиски бывшими фронтовиками своего места в послевоенной жизни («Великий Гэтсби» и «Ночь нежна» Ф. Фитцджеральда, «Солдатская награда» У. Фолкнера, «И восходит солнце» Э. Хемингуэя), нелепая и безвременная смерть одного из персонажей («Великий Гэтсби», «Прощай, оружие!») (также см. выше данные по лексемам love , friendship , war и death , а также bad habits по анализируемым авторам).
Создание подобных регулярно повторяющихся коммуникативных ситуаций в пределах одного и того же социального контекста у трех исследуемых нами авторов было растиражировано позднее ими же самими (особенно Э. Хемингуэем и Ф. Фитцджеральдом). Вследствие чего данные коммуникативные ситуации и их участники порой воспринимаются как некие клише (схожие социальные действия в схожих регулярно повторяющихся коммуникативных ситуациях в схожих социальных контекстах). Однако следует заметить, что схожие коммуникативные ситуации и социальные контексты были продиктованы все же общими для писателей экстралингвистическими факторами. Например, сами авторы, как и участники коммуникативных ситуаций в их произведениях, ежедневно становились свидетелями бессмысленной и безвременной смерти своих сограждан на фронте, мучительно ощущали в послевоенное время отсутствие уверенности в жизни у других своих соотечественников, и все же, как никто другой, умели быть счастливыми, хотя часто совсем кратковременно.
Количество лексических единиц, ассоциируемых со словом happy у трех авторов (план выражения жанра), выглядит следующим образом: у Ф. С. Фицджеральда в произведениях “This side of Paradise”, “The beautiful and Damned”, “The Great Gatsby”, “Tender in the Night” (см. Табл. 10): Вывод: Лексика, ассоциируемая с понятием «положительные эмоции» ( happy , love , friendship ), употребляется анализируемыми нами авторами в отношении к лексике, выражающей отрицательные эмоции, следующим образом у Ф. С. Фицджеральда 1,1% vs. 0,59%, у Э. Хемингуэя 1,11% vs. 1,09% и У. Фолкнера 0,94% vs. 0,45% от всех слов в их произведениях соответственно. Анализируемые произведения У. Фолкнера заметно отличаются наличием в них лексем «положительные эмоции», которые одновременно так же заметно опережают по количеству лексемы «отрицательные эмоции»; у первых двух авторов колебания в пропорциях между полярными эмоциями незначительны, но все же присутствуют (у Ф.С.Фицджеральда больше) и это приводит нас к выводу, что в одинаковых социальных контекстах («война» и «праздность») авторами «потерянного поколения» подтверждается тезис о счастье целого поколения «потерянных» вопреки общепринятому.
Гендерный подход авторов «потерянного поколения» и его вербальные особенности
Мировые войны и глубокие экономические кризисы, потрясшие многие страны и целые нации в первой половине ХХ в., вызвали глубокий переворот в сознании людей, в понимании ими природы, сущности и значимости человеческих отношений, необходимости в сотрудничестве, важности взаимопомощи и принятия во внимание моральных ценностей каждого индивида, в том числе и в таких базовых социальных ролях, как гендерные [Мазирка, 2005, 2008], [Сартания, 2014]. Поэтому в произведениях авторов, живущих и творчески активно развивающихся в этот период – Э. Хемингуэя, Ф. Фицджеральда и У. Фолкнера, наблюдается базовая трансформация гендерного подхода при создании ими вербальных и невербальных образов участников созданных ими коммуникативных ситуаций, часто с целью обозначения их нового социального статуса – от присущего мужской природе некого, не отличающегося особым вниманием взгляда на роль женщины в обществе и на отношения с ней в целом, к концептуальному осмыслению развития каждого человека как индивида, вне зависимости от его гендерной принадлежности.
В этом контексте интересен постоянный участник коммуникативных ситуаций созданного автором социального контекста в романе Э. Хемингуэя A Farewell to Arms Кэтрин Баркли. Следует заметить, что участниками коммуникативных ситуаций «военного» социального контекста в произведениях писателя всегда выступали мужчины, однако, особенностью творчества Э. Хемингуэя как писателя «потерянного поколения» является обязательное вкрапление в общий социальный контекст участников обоих полов, когда он обращается к теме «любви на войне», что несомненно сказалось на создании автором весьма оригинальных женских образов и их социальной роли в общем социальном контексте через представление автором их диалогов и монологов.
Участник коммуникации Кэтрин удачно вписывается в желание Э. Хемингуэя изобразить некую «идеальную возлюбленную», с точки зрения каждого мужчины-воина. Речевые обороты, лексика в репликах и стиль высказываний, используемых этой участницей коммуникации в целом, дают право предположить, что последние достаточно четко отражают замысел автора социального контекста – показать образ женщины, всегда готовой «раствориться» в любимом мужчине. Кэтрин декларирует:
There is no me . I am you. Please do not invent a separate me ! . Honey, I love you so much that I want to be you [Hemingway, 1929, Электронный ресурс].
Желание Кэтрин жить исключительно интересами любимого человека приводит ее отчасти даже к утрате инстинкта самосохранения (дежурит в госпитале все ночи напролет, падая от усталости, рискует, плывя с героем на лодке в Швейцарию, хотя может покинуть Италию вполне официально и т.д.).
Oh, dear… I d better fall dead at this very spot if it ever could save your life! [Hemingway, 1929, Электронный ресурс].
Стилистически данная фраза наполнена очень экспрессивными оборотами – не просто умереть, а мгновенно (fall dead at this very spot), а фраза I d better, согласно контексту, выражает скорее не идейный взгляд этого участника коммуникации (пожертвовать собой ради защитника отечества), а ее личностную позицию, продиктованную чувствами.
Даже во время родов Кэтрин думает не о себе и даже не о ребенке, а беспокоится, поел и ее муж вовремя, и винит себя за то, что доставляет так много проблем ему и доктору.
She seemed to completely forget what a delicate situation she was in – the only thing she could think and talk about was: Dear, have you had your dinner? [Hemingway, 1929, Электронный ресурс].
Вербальная стилистика данной фразы, описывающей поведение коммуниканта, содержит наречия и прилагательное, выражающие крайности проявлений – completely, only, delicate. Наряду с лексемами, которые подчеркивают состояние уязвимости этого участника коммуникативной ситуации – seemed, delicate – ее крайние эмоциональные порывы вызывают у читателя текста состояние внутреннего напряжения (воздействие на сенсорику реципиента), которое в целом коррелирует с духом созданного автором социального контекста с сильно влияющими на него экстралингвистическими факторами (война).
Приведенные примеры иллюстрирует идеалистичное восприятие автором социального статуса женщины, как образа, связанного с архетипами Мать, Родина, Забота, которая ради сражающегося на войне мужчины готова пожертвовать всем, даже своей собственной жизнью. При этом другой участник коммуникации, ее партнер – мужчина, представляется автором не менее идеалистичным, что передается через психологический подтекст общего социального контекста, созданного автором произведения, где раскрывается внутренняя трансформация основного (главного) участника всего социального контекста в романе. Идеалистическое восприятие этим коммуникантом действительности, его действия и осознание им самим своей социальной роли в этой действительности, выступают в произведении как созданный автором собирательный образ гендера.
When the dazzling society was involved into the mess of the war everyone instantly remembered the natural destination of people: gracious gentlemen became simple men and refined ladies became simple women. Simple and indescribably gorgeous in their simplicity [Hemingway, 1929, Электронный ресурс].
В данном отрывке стиль вербальный коммуникации характеризуется синонимическими повторами (одни и те же понятия названы разными словосочетаниями): gracious gentlemen – men , refined ladies – women . Кроме того, трижды повторяется лексема simple , которая как бы рефреном доносит основную мысль автора о том, что гендерные роли с максимальной силой раскрываются именно в простоте поведения обоих полов.
Подобная линия восприятия действительности участником коммуникативных ситуаций – мужчиной, прослеживается во всех произведениях Э. Хемингуэя и таким образом, как бы ставит его и женщину вровень – каждый из них имеет свои высокие мотивы, исполняет свой долг служения Родине, а значит, не просто играет гендерно обусловленную социальную роль, но раскрывает и свою, данную ему от рождения человеческую и гуманистическую миссию.
Men and women, standing side by side, all carrying the common burden of intricate historical challenges [Hemingway, 1929, Электронный ресурс].
Лексический строй данного предложения имеет два полюса – с одной стороны такие простые и общеупотребительные слова и выражения как men and women , side by side , характеризующие общность гендеров и людей в целом перед лицом ломающих и проверяющих их на стойкость духа intricate historical challenges .
Гендерный подход в создании образов участников коммуникативных ситуаций в произведениях «потерянных» является значимым и в творчестве другого американского писателя из группы «потерянных» – Ф. С. Фицджеральда. Первый его роман This Side of Paradise (1920), отражает концептуальное отношение писателя к гендеру и человеческим взаимоотношениям в целом. В романе девушка Розалинда (типичный участник романтических коммуникативных ситуаций в произведении) – наивна и живет в собственном мире утонченных и возвышенных чувств и переживаний. Именно такой социальный контекст создает автор в романе, участниками коммуникативных ситуаций которого становятся и мужчины, исполняя в нем свои значимые, но при этом второстепенные роли. Приведем пример:
She was sitting in the middle of the room like an empress gracefully accepting the numerous bows of newcoming gentlemen [Scott Key Fitzgerald, 1920, Электронный ресурс].