Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Грамматика и текст: аспекты корреляций 20
1.1. «Лингвистика» – «грамматика» – «лингвистика (грамматика) текста»: содержание и соотношение понятий 20
1.2. Когнитивная грамматика – «лингвистика (грамматика) текста»: содержание и соотношение понятий 42
1.3. Приоритет грамматики в когнитивных исследованиях: грамматическая концептуализация (категоризация) 47
1.4. Грамматика текста vs грамматика дискурса 75
1.5. Художественный текст и семиотический анализ 89
1.6. Грамматические (морфологические и синтаксические) категории в текстоцентрических парадигмах 105
1.7. Грамматика текста / поэтика текста 125
Выводы по первой главе 131
Глава 2. Текстовые категории и их грамматические (морфологические и синтаксические) экспликации 136
2.1. Текстовые категории в лингвистике (грамматике) текста 136
2.2. Имплицитность и подтекст 151
2.3. Категории смысла и значения 171
2.4. Механизм импликации. Когнитивная обусловленность импликации 179
Выводы по второй главе 188
Глава 3. Актуализация категориальной семантики как феномен когнитивно-прагматической организации художественного текста 191
3.1. Общекатегориальная (частеречная) и частнокатегориальная семантика в художественном тексте 191
3.2. Единицы частнокатегориальной семантики как текстообразующее средство (на материале имен) 196
3.3. Имплицитный потенциал имени числительного и квантификации в художественном тексте 226
3.4. Местоимение (личное) в текстовых проекциях имплицитности 238
3.5. Синтаксическая категория вводности / вставности в текстообразовании (смыслообразовании) 256
Выводы по третьей главе 263
Глава 4. Когнитивный механизм кодовой импликации художественного текста 268
4.1. Грамматические классы как конституенты текстообразования / смыслообразования (в терминах имплицитности) 268
4.2. Грамматическая форма как индикатор неявных смыслов (на материале произведений американского периода В.В. Набокова) 273
Выводы по четвертой главе 347
Заключение 350
Список использованной теоретической литературы 357
Список использованных словарей 411
Список основных источников текстового материала
- Когнитивная грамматика – «лингвистика (грамматика) текста»: содержание и соотношение понятий
- Имплицитность и подтекст
- Единицы частнокатегориальной семантики как текстообразующее средство (на материале имен)
- Грамматическая форма как индикатор неявных смыслов (на материале произведений американского периода В.В. Набокова)
Когнитивная грамматика – «лингвистика (грамматика) текста»: содержание и соотношение понятий
Во многих теоретических концепциях понятия «лингвистика» и «грамматика» задействуются как абсолютные синонимы на том неоспоримом основании, что грамматика является не чем иным, как «структурированным инвентарем конвенциональных языковых знаков» [Langacker 1987 (a): 57]. Мы придерживаемся той точки зрения, что грамматика, это прежде всего раздел лингвистики. Однако бесспорным для нашей работы оказывается позиция Р. Мюнха, согласно которой грамматика – это безграничная область актуальных знаний с безмерными еще не исследованными сферами, неизменно открытая для постановки первоочередных задач и проведения актуальных изысканий; это наука, обладающая почтенным возрастом, благородным происхождением, которая и сегодня еще заслуживает усердных изысканий [Mnch 1950: 133–141].
В учебных пособиях и методических трудах распространено понимание грамматики как раздела языкознания, последовательно противопоставляемого лексике, который включает в себя две предметные области – морфологию (собственно морфемика и словообразование) и синтаксис. На правомерность расширенного понимания грамматики (при котором «грамматика» = «лингвистика»), «грамматического статуса лексикологии» указывает В.П. Даниленко [Даниленко 1992: 68–78; 2005: 28– 35]. С прочной опорой на классические изыскания в своих теоретических воззрениях исследователь определяет вневременную актуальность теоретических положений о лексикологических изысканиях как самостоятельной грамматико-аналитической отрасли [Бодуэн де Куртене 1973: 396], целесообразности включения лексикологии в грамматику [де Соссюр, 1977: 165]. В частности, руководствуясь разноязыковыми находками в сфере супплетивных способов манифестации грамматических категорий, Ф. де Соссюр выражал мнение, что лексикология с необходимостью войдет в область грамматики при условии, если будет подразделяться на теорию ассоциаций и теорию синтагм [де Соссюр 1977: 169].
На практике, как известно, В. Матезиус (1967) и Л. Вайсгербер включили лексикологию в свои грамматики. Развивая идеи В. Матезиуса, и исходя из основных положений теории речевой деятельности, В.П. Даниленко последовательно обосновывает следующее понимание дисциплинарной структуры грамматики: грамматика подразделяется на словообразование (изучающее проблемы создания неологизмов) и фразообразование, в рамках которого, в свою очередь, закономерными предстают лексикологический, морфологический и синтаксический анализ.
Дисциплина, предваряющая указанный список, нацелена на исследование лексического периода фразообразования, предполагающего отбор лексем для порождаемого предложения. Морфология рассматривает проблемы, которые связаны с новым периодом фразообразования, а именно переводом лексических форм слова (лексем), оптимально избранных говорящей личностью в начальный период фразообразования, в его морфологические формы. Назначение же синтаксиса заключается в исследовании заключительного периода фразообразования, непосредственным результатом которого предстает предложение, готовое к речевому употреблению [Даниленко 1992; 2005]. Следовательно, выявляется, что в рамках дисциплинарной структуры грамматики лексикологии отводится достаточно «органическое место»: она коррелирует с тем периодом в когнитивной деятельности говорящего субъекта, когда он осуществляет предварительный отбор слов для конструируемого предложения (в грамматически начальной форме); «пропущенное через горнило морфологизации и синтаксизации» порождаемое предложение впоследствии получает свое целостное формирование. Подобная теория, на наш взгляд, имеет право на существование, если опираться на коммуникативный подход к анализу языка (речь – язык в действии, в процессе коммуникативной деятельности). Таким образом в фокусе современных исследований оказывается язык в динамике (= речь). В этом процессе нет четкой границы между лексической / грамматической формой, лексическим / грамматическим значением: все подчинено единому замыслу – передаче информации.
Полагаем, что теоретические положения В.П. Даниленко можно сопоставить с известной «метафорой ящика» (box metaphor): словарный состав и грамматический строй языка в образном смысле воспринимаются как два ящика, а факт перехода в ту или иную сторону – в виде «перекладывания» предметов из первого ящика во второй. Такие представления создают иллюзию того, что возможной оказывается отчетливая граница между лексическим уровнем и грамматическим уровнем, которая четко разделяет их по разным «ящикам».
Таким образом, В.П. Даниленко опирается в своих воззрениях на объективно проявляющуюся, имманентную и органическую связь между лексикой и грамматикой. В этой связи, неслучаен тот факт, что многие морфологические общие понятия на уровне традиционных лингвистических описаний именуются лексико-грамматическими категориями. В большинстве грамматических описаний подобная характеристика дается, в частности, категории числа. Ср. также общепризнанные представления о частях речи как лексико- грамматических классах слов, группировках внутри частей речи – способах глагольного действия, конкретных и абстрактных именах и т.д.
Имплицитность и подтекст
Единичность / множественность заявленного предмета для говорящего субъекта может не представляться важным параметром коммуникативной ситуации. В этом случае числовые формы имен задействуются в определенной степени произвольно. При репрезентации ситуации «держать» предложные сочетания типа в руках / в руке различаются в зависимости от того, держит ли индивид тот или иной предмет одной или двумя руками. Если указанный факт не является важным в коммуникативном отношении, то допускается говорить в руках, если даже индивид держит инструмент одной рукой: Я держу в руках плоскогубцы.
В современных языковедческих изысканиях, таким образом, морфология получает дальнейшее развитие и расширение своей проблематики не как учение об изолированных от контекста формах, но как комплексная система корреляций между смыслами, актуализирующимися в речи, и языковыми формами отображения данных смыслов. При традиционном понимании морфология как грамматическая сфера облигаторности и единства нормы для всей совокупности текстовых реализаций не допускает саму постановку проблемы ее роли в процессах текстообразования. Введение морфологических исследований в русло лингвокогнитивного анализа неизбежно предполагает повышенную актуальность рассматриваемой проблематики. Указанная поступательная тенденция способствует усилению исследовательского интереса специалистов по теории языка к естественным категориям и разноуровневым формам их манифестации. В настоящий момент первоочередная задача грамматистов – выявить на фоне разнообразия языковых форм именно несходные видения одной и той же ситуации [Кубрякова 2004: 117].
В отношении к этой проблемной ситуации действенным оказывается умозаключение С.О. Карцевского о том, что языковой знак неизбежно испытывает скольжение по наклонной плоскости реальности в момент, когда его форма устремляется к обозначению что-то еще, какой-то новой грани действительности, а содержание проявляет тенденцию быть номинированным каким-то иным средством. Постулат об асимметричном дуализме языкового знака, взятый на вооружение представителями структуралистского направления в гуманитарном знании вообще, по всей видимости, обладает универсальной природой и предстает действенным в целях обоснования как полисемии языковых выражений, так и смысловой целостности различных синтаксических конструкций, содержащих одни и те же компоненты.
Компоненты данных конструкций формируют нескончаемый континуум, при этом акт определения предметов и ситуаций, их непосредственное наименование отличается случайным характером (Л. Витгенштейн). В подобной категории вся совокупность свойств-признаков обладает некоторым (разным!) весом, и все экспоненты имеют определенный ранг, детерминируемый общим количеством свойств прототипа [Карцевский 1965].
Еще в 1987 г. Дж. Лакофф утверждал, что, во-первых, грамматика движется в сторону изучения семантической стороны языковых единиц. Во-вторых, приходит осознание того, что система грамматических форм и значений априорно базируется на знании объективной реальности и, следовательно, вся совокупность грамматических конструкций обладают весомым когнитивным статусом [Lakoff 1987]. Языковая форма потому и способна быть средством категоризации реальности, что она сама по себе репрезентирует результаты познания этой реальности как отдельным индивидом, так и социокультурной общностью в целом. Это означает, что необходимо создать когнитивную (прототипическую) семантику и грамматику, в рамках которых грамматика и лексика образуют единый беспрерывный континуум. На уровне прототипической грамматики актуальным предстает выявление базовых концептуальных структур, которые, в свою очередь, объективируются предложениями в их парадигматических отношениях друг к другу.
В области синтаксиса до определенного времени в основном описывались грамматические категории на основе грамматических значений языковых единиц. Мысль Р. Джекендоффа о том, что, несмотря на сложность и тонкость отношений, наблюдаемых в синтаксисе, эта сфера не является хаотичной, в ней выделяются определенные принципы, организующие многочисленные факты в систему [Jackendoff 1995], является исключительно важной, так как подтверждает возможность когнитивного моделирования синтаксиса и соответственно выделения в этой области когнитивных категорий.
Имманентные семантические отношения между предложением-знаком и ситуацией-реальностью представляются в разном свете в идеализированных языках-системах и текущей речевой деятельности говорящих на этих языках народов. В рамках абстрактных семиотических систем потенциально возможных грамматик и языков знаки не проявляют зависимости от субъектов речи и, следовательно, не являются связанными с объективным миром напрямую. В условиях функционирования конкретного языка-деятельности отношения между этим языком и реальностью опосредуются говорящими субъектами.
В других теоретических парадигмах значение соотносится с объективной реальностью через сознание индивида. В центре семантики видится понятие конструирования модели (construal), которое отражает реальность не напрямую, а реальность, увиденную и распознанную носителями языка (т.е. не саму ситуацию, а исключительно точку зрения говорящего субъекта в плане данной ситуации). Р. Джэкендофф освещает эти две разновидности семантики следующим образом: «Первая отражает мир, каков он есть, вторая – такой, каким его смог понять говорящий» (One is about the way the world is, and the other about the way we grasp the world) [Jaсkendoff 1997: 12].
Единицы частнокатегориальной семантики как текстообразующее средство (на материале имен)
В процессе порождения художественного текста автор вступает в когнитивное взаимодействие со своей социально-исторической средой и ее феноменами, осуществляя поиск значений, смыслов и структур, соответствующих его произведению; этот поиск становится творческим актом, повествовательным, по своей сути. Связывая воедино объективные события, никак в реальности не соотносящиеся между собой, автор порождает текст, конструирует смысловые структуры и блоки, побуждающие читателя к интерпретации этого текста. Тексты конструируют возможные миры, даже если они создаются в рамках реалистических традиций. Читатель, воспринимая текст, неизбежно дополняет языковую репрезентацию возможного мира своими ментальными образами. В связи с этим, смысловое содержание текста можно рассматривает как, своего рода, «тренировочную площадку» читательского пересмотра реального мира, осознания его относительной условности.
Как социально-символический акт, текст имплицируется всей совокупностью использования языка, является специфической формой восприятия объективной реальности. Текст не только помогает нам понять эту реальность, но и манифестирует собой то, как мы представляем себе эту реальность на уровне ментальных репрезентаций. Другими словами, мы сопрокасаемся с внешним миром в когнитивных терминах текста, предлагая воображаемые оптимальные решения острым противоречиям этого мира. Текст – не просто одна из форм реализации дискурса, а яркое проявление «постановочного» дискурса, маркированного таким феноменом, как художественность.
В рамках художественного текста реальность типизируется автором, становясь средой обитания множества голосов, в том числе, голосов автора и читателя. Когнитивная специфика полифонического текста предполагает филологическую интерпретацию таких категорий, как: автор (поскольку каждый текст является выражением многогранной чувственной сферы и неповторимого жизненного опыта его создателя); языковые средства (которые овеществляют текствовое простанство и точку зрения автора (имплицируемого автора, рассказчика); литературный дискурс (формируемый повествовательной организацией текста, включая типы повествования, хронотоп, образы рассказчиков); литературное произведение (т.е. тематическая организация текста, вмещающая в себя персонажей, мотивы, символы и т.д.); читатель (как имманентного участника художественной коммуникации).
Соотношение указанных категорий на уровне отдельно взятого текста определяет герменевтическую перспективу анализа текстовой архитектоники в терминах авторской наглядно-чувственной сферы и жизненного опыта. Подобная аналитическая перспектива, в свою очередь, предполагает изучение таких феноменов, как: – импликации языка как компонента авторского дискурса; – импликации дискурса как структурированного художественного произведения; – структурированное художественное произведение как авторская проекция возможного мира; – структурированное художественное произведение как проекция авторского жизненного опыта, преображаемого в процессе реализации авторского дискурса; – структурированное художественное произведение как результат самоосознания читателя (постигая текст читатель осмысливает и структурирует свое «Я»). Анализ сложного художественного текста (его «глубины») требует особого подхода. Основная задача современной когнитивной семантики – эксплицировать «скрытые» механизмы вербализации мыслительных структур процесса познания мира и создания художественного мира. Первое звено этой цепи определяется отражением и воспроизведением в сознании познаваемых фрагментов действительности и выстраивается по следующему алгоритму: 181 1) процесс восприятия, который представляет собой систему перцептивных и опознавательных действий, имеющих, по данным Т. П. Зинченко, сложную операциональную структуру. В него входят: а) обнаружение объекта; б) различение или собственно восприятие: выделение в объекте отдельных признаков, формирование перцептивного образа; в) идентификация (отождествление объекта с эталоном, записанным в памяти; г) опознание знакомых объектов, причем получение, накопление и объективизация знаний осуществляется при участии соответствующих знаковых систем, важнейшей из которых является язык. Исследователи исходят из того, что познание человеком действительности преследует по крайней мере две цели: а) узнавание окружающих объектов; б) понимание связей, в которых они находятся [Зинченко 1981: 8–9]. Л.Г. Васильев подразделяет виды понимания в зависимости от «участков когнитивной сферы, которую расшифровывает Получатель»: понимание, узнавание, постижение, осмысление, интерпретация, декодирование [Васильев 1991: 36–38]. При этом: 1) узнавание проявляется в виде создания образа- обозначения: а) воспроизведения предмета (явления, действия, ситуации), б) его репрезентации – символического акта; 2) образование когнитивных структур происходит в результате мыслительных операций (сигнификации, референции, инференции); 3) познание объектов объективной (экстралингвистической) реальности включает: 182 а) категоризацию объектов на основе их адгерентных ассоциаций и их дифференциации путем выделения ингерентно-ассоциативных признаков тех объектов, которые подводятся под одну и ту же категорию, б) образование некоего целостное смысловое пространства на основе единства ингерентных и адгерентных ассоциаций, т.е. формирование концепта (по терминологии последних лет) [Алиференко 1993: 3–13]. В данной связи нас особенно интересует следующий за сигнификацией механизм приращения смысла или адгерентной ассоциации. Приписывание значения происходит при наличие: контекста; соответствия фоновых и иных знаний у писателя и читателя (либо высокий уровень фоновых знаний, особый ассоциативный тип мышления, зависящий от индивидуальных особенностей читателя); определенного типа мышления; соответствующего уровня владения языком и языковой эрудиции.
Фоновые знания и языковая компетенция реципиента позволяют говорить о вариативности понимания [Рафикова 1994: 99]. в процессе декодирования текста, и, соответственно о рассогласование (термин В.П. Белянина) между авторской интенцией и креацией смысла читателем на основе прочитанного текста [Белянин 1988: 30].
Актуализация вышеуказанных категорий реализуется коммуникантами и предопределена хранящимися в памяти шаблонами и моделями текста. (См. об этом [Васильев 1991: 116]). Информация, содержащаяся в художественном тексте, может быть представлена как: 1. фактуально-информативная; 2. концептуальная; 3. имплицитная (или подтекстовая) Имплицитная информация включает следующие типы импликации: 183 1. аллюзивную; 2. ироничную; 3. модальную; 4. социокультурно-маркированную и пр. При этом утверждается, что если смысловое содержание не воплощается в явном виде или представляется косвенным образом, то оно выводится из языковых средств, обладающих буквальным значением (что и является процедурой инференции).
Перевод имплицитного смысла в буквальный, выраженный», характеризует процесс экспликациии, а «эксплицитный смысл» становится выраженным, подвергшимся экспликации.
Выводные действия функционируют кумулятивно, приводя к имлицитному смыслу – импликатуре. Таким образом, импликатура – это умозаключение, выводимое из высказывания и воспринимаемое слушателем как подразумеваемое говорящим. Для выявления импликации на уровне текста (подтекста) целесообразно обратиться к методу «slicing and splicing» (метод лингвопоэтической стратификации), предполагающему глубокий анализ отдельно отобранных фрагментов материала с привлечением дополнительной информации, о котором вслед за В.Я. Задорновой говорит А.А.Липгарт. Такой подход является частью механизма выявления подтекста и декодирования авторского индивидуального кода.
Грамматическая форма как индикатор неявных смыслов (на материале произведений американского периода В.В. Набокова)
Текстообразующие и смыслообразующие свойства рассмотренных лексико-грамматических разрядов обусловлены не только (и не столько) индивидуальной лексической семантикой, сколько характеристиками целого класса – их грамматическими свойствами, общими для всего соответствующего разряда. Традиционное представление об онимах как единицах, не связанных с выражением постоянных понятий и не способных нести информацию, а тем более имплицитную, о предметах, которые обозначают, не соответствует той роли, которую имена собственные играют в художественном тексте. В процессе постижения художественного текста читатель проявляет тенденцию к идентифицированию персонажей в соответствии с их именами собственными. Образ персонажа определяется с опорой на то, каким именем наделил этого персонажа автор, распознается в метафорических терминах, или как образ субъекта, обладающий «говорящим» именем.
Имена собственные – это специфические семиотические знаки, которые играют конструктивную роль в интерпретации целостной языковой структуры художественного текста, выявлении сигнификата этого текста. Декодирование онимов, таким образом, служит авторской интенции активного вовлечения читателя в смысловое пространство текста. Это, своего рода, узловые точки формирования устойчивых взаимосвязей между действиями и характеристиками персонажей.
Помимо индивидуализирующего значения имена персонажей реализуют важную семантико-прагматическую, аллюзивную и символическую нагрузку, которая была проанализирована в рамках третьей главы нашей диссертации в аспекте целостной сюжетной структуры отдельно взятого произведения. Центральным тезисом в этой главе является утверждение о том, что имя собственное выполняет не столько дейктическую, сколько специфицирующую функцию, которая органично интегрирует персонажа в возможные (воображаемые) миры текста, делает его своеобразным «узником» этих миров.
Мотивация ономастикона в художественном тексте всегда многомерна в силу природы самого художественного текста. Выступая одновременно в функции идентификации и символизации, ономастическая единица способствует экономии текстового пространства. Процессы номинации персонажей и пространств, в которые персонажи обитают, декодирования этих процессов неизбежно ассоциируются не только с порождением, но и восприятием текста.
В рамках художественного текста получает особую актуализацию авторское видение квантификативных проявлений и авторская квантификативная типизация тех или иных фактов, явлений и событий объективной действительности. Вся совокупность текстовых воплощений имен числительных априорно фиксирует антропоцентрическую направленность текста в аспекте принципиальной неустранимости рассказчика как субъекта, размышляющего и дифференцирующего количественные различия между отражаемыми фактами, явлениями и событиями. Квантифицирование объективной реальности с опорой на имена числительные, в свою очередь, проливает свет на степень реалистичности изображаемого. У авторов, порождающих тексты в русле традиций реалистических школ, яркие экспрессивно-образные функции отводятся прежде всего исходно семантически нейтральным, «безбразным лексемам», к которым традиционно относятся и имена числительные. Их использование, в частности, вводимых в канву текста посредством цифр, оптимально содействует грамматической завершенности воссоздаваемого художественного образа. Различного рода квантификаторы участвуют в порождении драматической канвы текста, формировании явно не выражаемой авторских модальных импликаций. В приемах количественной гиперболизации и интенсификации проявляются иные качества квантификаторов – их семантическая гибкость и прагматическая окрашенность.
Квантивицирование различных объектов объективной действительности с опорой на семантическое содержание имен числительных частотно задействуется авторами с целью порождения разного рода комических и саркастических импликаций. Местоимения обладают собственным номинативным потенциалом, это высокоабстрактные имена-понятия. Способность местоимения характеризовать предмет по признакам, которыми он обладает только относительно другого предмета, присутствующего в речевой ситуации, делает эту часть речи незаменимой в процессе текстопорождения. В основе коммуникативной гибкости, «текучести» значения местоимений лежит свойство энтропийности, незавершенности их смысловой структуры. Наиболее насыщенной контекстными прагматическими смыслами оказывается форма первого лица множественного числа. Как элементы, участвующие в реализации категории целостности текста, местоименные слова чаще всего участвуют в образовании когезивных цепочек, что влечет за собой огромную частотность местоименных слов, сопоставимую с частотностью сугубо реляционных служебных единиц; лично- указательные местоимения обеспечивают тесную, жесткую связь, при которой соотносятся два компонента – существительное и местоимение.
Характер повествования в художественном тексте самым непосредственным образом предопределен личными и лично-указательными местоимениями. Насыщенность поэтического текста местоимениями неразрывно связана со способом передачи лирического содержания: при порождении поэтического текста «я» оказывается центром, определяющим все процессы референции и номинации. Прозаическое повествование от первого или от третьего лица задает разный уровень кругозора: в случае использования третьего лица автор-повествователь выступает обладателем всеобщей информации, а пишущий от первого лица свидетельствует только о своем собственном опыте. В повествовании от первого лица гораздо естественнее передается внутренний мир самого повествователя, в то время как внутренний мир других персонажей и внешний мир вообще предстают с известными ограничениями.
В прозаическом художественном тексте важную текстообразующую (и жанрообразующую) роль выполняют транспозитивные местоимения. В авторском повествовании обобщающее местоимение второго лица может иметь своим денотатом и первое, и второе лицо, объединять автора и читателя. Транспозитивная форма второго лица (вместо третьего лица) усиливает выразительность и повышает апеллятивность текста. Поскольку местоимения играют важную роль в сфере речевого этикета, выбор местоименных форм может служить характерологической чертой (а значит обладать импликацией), определяющей в том числе и сущностные черты персонажей художественного текста. Как сусбституенты имени существительного местоимения в определенном контексте заимствуют потенциал этих единиц, и, как следствие, могут быть подвержены процессу «приращения» смысла.