Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Новозаветная притча как литературный жанр 9
1.1. Подходы к изучению Библии как историко-религиозному и литературному памятнику 9
1.2. Притча как литературный жанр и ее базовые характеристики 18
1.3. Роль Новозаветной притчи в учении Христа 33
1.4. Классификация Новозаветных притч 52
Выводы по главе 1 58
Глава 2. Прецедентность Новозаветной притчи в художественных вербальных и невербальных текстах 62
2.1. Текст как лингвистический феномен и подходы к его изучению 62
2.2. Новозаветные притчи в аспекте интертекстуальности 76
2.3. Способы представленности Новозаветных интекстов в текстах художественной коммуникации 94
2.4. Функции Новозаветных притч как прецедентных текстов в художественной литературе 114
2.5. Анализ особенностей понимания и интерпретации художественных произведений, содержащих интексты Новозаветных притч 133
Выводы по 2 главе 153
Заключение 157
Библиография
- Притча как литературный жанр и ее базовые характеристики
- Классификация Новозаветных притч
- Новозаветные притчи в аспекте интертекстуальности
- Функции Новозаветных притч как прецедентных текстов в художественной литературе
Введение к работе
Библейская тематика в лингвистических исследованиях затрагивается в последние десятилетия все чаще. Духовные ценности, относящиеся к сфере религии и культуры, являются непреходящими. В русской культуре доминирующей религией является христианство, таким образом, для русского сознания духовные ценности прежде всего связаны с Библией. Являясь самым читаемым и переводимым текстом, Библия оказывает огромное влияние на духовно-культурное развитие и ментальное становление личности. Библейские цитаты, аллюзии пронизывают огромное количество текстов, созданных несколькими поколениями. Выступая универсальной канвой литературного процесса, Новозаветные притчи, наряду с другими библейскими жанрами, являются прецедентными для любого христианского социума. Тексты Новозаветных притч заключают в себе основные ответы на вопросы человеческого бытия как морального, нравственного, так и философского характера и являются регулятивами человеческого поведения. Их эмоциональность и образность оказывают чувственно-прагматическое воздействие на адресата. Недостаточная изученность ключевых единиц, кодирующих смысл Новозаветных притч, а также их смысловое влияние на тексты художественных произведений, интекстами которых они являются, определили актуальность данного исследования.
Объектом исследования являются Новозаветные притчи как интексты.
В качестве предмета исследования рассматриваются ключевые единицы как компоненты интекстов Новозаветных притч и их текстовые функции.
Цель исследования заключается в выявлении влияния содержания Новозаветных притч на прагматику смысловых контекстов художественных произведений и в установлении типологии функций притчевых интекстов.
Для достижения указанной цели были поставлены следующие задачи:
1) рассмотреть базовые характеристики притчи как литературного жанра;
2) выделить ключевые единицы Новозаветных притч, кодирующих смысл в художественных произведениях;
3) выявить основные средства и формы репрезентации Новозаветных притч в вербальных текстах художественных произведений;
4) показать место Новозаветных притч как единиц интертекстуальности в структурной композиции художественного текста и проследить варьирование их смысла в новых художественных произведениях;
5) выделить и охарактеризовать основные функции интекстов Новозаветных притч в текстах художественных произведений;
6) выявить влияние интертекстуальной компетенции информантов на глубину понимания смысла художественных произведений, содержащих интексты Новозаветных притч.
Для решения поставленных задач были использованы следующие методы исследования: 1) общенаучные: гипотетико-дедуктивный, описательный метод, представленный приемами наблюдения и обобщения; интроспекция; 2) лингвистические: контекстуальный и интертекстуальный анализы, стилистический анализ, сопоставительный анализ (сопоставление смысла одного и того же интекста в текстах разных художественных произведений), выборка интекстов из текстов разных художественных произведений и прием количественного подсчета, а также опрос, направленный на выявление понимания ключевых единиц Новозаветных притч.
Теоретико-методологической базой диссертационного исследования послужили работы современных отечественных и зарубежных исследователей в области:
— лингвистики текста (И.Р. Гальперин, 1981; О.Л. Каменская, 1990; В.А. Кухаренко, 1979; Т.В. Матвеева, 1990; Ю.А. Сорокин, 1982; З.Я. Тураева, 1986; В.И. Шаховский, 1998; Gordon R.M., 1980 и др.);
— психолингвистики (В.П. Белянин, 1988; Г.И. Богин, 1986; С.А. Васильев, 1988; И.Н. Горелов, К.Ф. Седов 2001; А.А. Залевская, 2000 и др.);
— когнитивной лингвистики (Н.Д. Арутюнова, 1999; Н.Н. Болдырев, 2000; Е.С. Кубрякова, 2001; В.А. Маслова, 2004 и др.);
— теории прецедентности и интертекстуальности (И.В. Арнольд, 1993; Д.Б. Гудков, 1999; И.В. Захаренко, 1997; Ю.Н. Караулов, 1987; Ю. Кристева, 1978; В.В. Красных, 2003; Г.Г. Слышкин, 2000; И.П. Смирнов, 1995; А.Е. Супрун, 1995; П.Х. Тороп, 1981; Н.А. Фатеева, 1997, 1998; В.И. Шаховский, 1998, 2008; M. Gresset, 1985 и др.);
— прагмалингвистики (Э.С. Азнаурова, 1988; И.В. Арнольд, 1999; Н.Д. Арутюнова, 1985; В.З. Демьянков, 1989; Г.В. Колшанский, 1980; Г.Г. Матвеева, 2009 и др.);
— лингвистики эмоций (С.В. Ионова, 1998; В.И. Шаховский, 2004, 2009 и др.);
— теолингвистики и теории религиозного дискурса (Е.В. Бобырева, 2007; Е.Ю. Кислякова, 2003; А.А. Меликян, 1998; С.В. Первухина, 2003 и др.).
Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые проводится анализ функционирования интекстов Новозаветных притч в текстах художественной литературы. Выделяются эксплицитные/ имплицитные маркеры, кодирующие смысл Новозаветных притч в вербальных текстах художественной литературы, анализируется их смысловое влияние на тексты художественных произведений, а также исследуются интертекстуальные связи невербальных притчевых текстов на примере изобразительного искусства.
Теоретическая значимость диссертации определяется вкладом в теорию интертекстуальности по результатам изучения функционирования и способов представленности интекстов Новозаветных притч как интертекстуально-смысловых элементов.
Практическая ценность исследования состоит в том, что его результаты могут найти применение в лекционных курсах по филологическому анализу текста, в спецкурсах по лингвистике текста, прагмалингвистике, лингвокультурологии и литературоведении. Данное исследование также вносит определенный вклад в развитие теории религиозного дискурса. Некоторые результаты исследования могут послужить мотивом к изучению библейского текста, в частности Новозаветных притч, с целью повышения качества восприятия и интерпретации художественных текстов с евангельскими интекстами.
Материалом исследования послужили тексты трех синоптических Евангелий русской Синодальной Библии: «От Матфея Святое благовествование», «От Марка Святое благовествование», «От Луки Святое благовествование» (исследовательский корпус составил 25 евангельских притч), а также тексты художественных произведений, включающие в себя интексты Новозаветных притч. В качестве единиц исследования были взяты текстовые фрагменты, содержащие интексты Новозаветных притч (426 текстовых фрагментов из 316 художественных произведений общим объемом 8 тыс. с.). Кроме этого, материалом послужили рецепции информантов во время проведения опроса на понимание художественных текстов, содержащие эксплицитную / имплицитную отсылку к текстам Новозаветных притч.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Новозаветные притчи способны выступать в качестве регулятивов человеческого поведения благодаря своим базовым характеристикам: дидактичности, аллегоричности, лапидарности, общечеловечности, диалогизму и контекстности.
2. Интексты Новозаветных притч, включенные авторами в тексты художественных произведений, являются ключевыми единицами, кодирующими смысл Новозаветных притч и влияющими на прагматику художественных произведений.
3. Интексты Новозаветных притч включены в тексты художественных произведений различными видами эксплицитных и имплицитных маркеров, к которым относятся модифицированные и немодифицированные интекст-цитаты, интекст-цитатные имена (прецедентные имена, сравнения), интекст-цитатные заголовки, эпиграфы, аллюзии.
4. Интексты Новозаветных притч, содержащиеся в художественных произведениях, реализуют информативную, регулятивную, апеллятивную, эмотивно-прагматическую, эстетическую, когнитивную и коммуникативную функции.
5. Понимание и интерпретация художественных текстов (как вербальных, так и невербальных), включающих в себя интексты Новозаветных притч, зависят от интертекстуальной компетенции реципиента, которая помогает ему декодировать притчевые интексты.
Апробация работы. Основные результаты исследования обсуждались на аспирантском семинаре при кафедре языкознания ВГСПУ, заседании научно-исследовательской лаборатории «Язык и личность» ВСГПУ, на внутривузовской конференции профессорско-преподавательского состава (Волгоград, 2009). Материалы исследования представлялись в виде докладов и сообщений на международных и региональных конференциях: «Антропологическая лингвистика» (Волгоград, 2009); «Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира» (Северодвинск, 2010); «Актуальные проблемы лингводидактики и лингвистики: сущность, концепции, перспективы» (Волгоград, 2010); «Язык и культура» (Борисоглебск, 2010). Основные результаты диссертационного исследования изложены в 10 публикациях, три из которых опубликованы в рецензируемых журналах, рекомендованных ВАК Минобрнауки России. Общий объем опубликованных по теме диссертации работ составляет 6,2 п. л.
Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и четырех приложений.
Притча как литературный жанр и ее базовые характеристики
Священная книга христианства Библия уже долгое время остается не просто историческим источником, а предметом веры и преклонения, непререкаемым авторитетом, книгой, написанной по вдохновению Святого Духа. Универсальность библейских истин позволяет вести речь о том, что роль Библии в истории духовного развития человечества огромна, так же, как и велико ее влияние.
Интересы нашего исследования лежат в области Евангельских притч, которые составляют часть Нового Завета. В этой связи представляется целесообразным определить роль и место Библии в развитии культуры и духовной жизни поколений, оценить вклад этой Книги в мировую сокровищницу литературы.
Слово Библия (от латинского biblia и греческого biblos) переводится как «книга». Начиная со II века христианская церковь называет Библией шестьдесят шесть книг Священного Писания. Библия состоит из Ветхого Завета, написанного в период с 1400 по 400 гг. до н. э. и включающего тридцать девять книг, и Нового Завета, объединившего двадцать семь книг, созданных в период с 50 по 90 гг. н.э.
В Библии представлены ответы на основные вопросы жизни, в том числе о существовании и сущности Бога, смысле жизни человека и ходе истории; ответы на вопросы научного плана о происхождении Вселенной. Библия также объясняет являющиеся одними из универсальных категорий философии понятия добро и зло, ярко иллюстрирующие закон единства и борьбы противоположностей. Так, например, в лингвистике для оценки человеком явлений, событий, поступков, моральных качеств используется парное понятие «добро - зло». В любых поступках, мыслях человека всегда есть как доб рые, так и злые мотивы, которые в течение всего своего сосуществования побуждают человека к глубоким размышлениям и определенным действиям. Наличие борьбы противоположностей в современном мире помогает дать разумное объяснение тем или иным поступкам человека. Библия является тем источником, который удовлетворяет духовную жажду человечества, учит Вере, Истине, Справедливости, Добру и является прекрасным пособием в решении практических вопросов.
По справедливому замечанию Ю.Ф. Борункова, область религиозного составляет значительную часть всей истории человечества. Это огромный и сложный мир особой человеческой деятельности - религиозных чувств, мыслей, речей, желаний, поступков, взаимоотношений людей и социальных институтов [Борунков, 1994]. Неслучайно в измерениях человека и социума особое место занимают три признака: язык, национальность и конфессиональная принадлежность. Эти измерения называются в числе главных факторов, создающих своеобразие культуры, ментальности и духовности народа [Мечковская, 1996]. Последняя, по мнению одного из исследователей в области философии М.М. Тоненковой, является тем главным стержнем развития сознания человека, без которого невозможна его эволюция на Земле [То-ненкова, http://www.vitash.narod.ru/item_tonl.htm]. Библия, ставшая повсеместно самой читаемой книгой, формирует не только религиозное и обыденное сознание человека, но и влияет на духовное развитие человечества, призывая, как уже отмечалось ранее, осмыслить бытие в категориях добра и зла, истины и заблуждения, правды и лжи, греха и праведности.
На протяжении веков Библия оказывала огромное влияние на судьбы как простых, так и великих людей, таким образом, эту Книгу с уверенностью можно назвать самой значительной книгой в мире. Именно поэтому так важно знать основы, содержание и утверждения Библии. Русские и зарубежные писатели не раз в своем творчестве обращались к постулатам Священного Писания. Великий русский поэт А.С. Пушкин следующим образом отзывался об этой Книге: «Я думаю, что мы никогда не дадим народу ничего лучше Пи сания... В нём находится вся человеческая жизнь. Религия создала искусство и литературу, всё, что было великого с самой древности!.. Без этого не было бы ни философии, ни поэзии, ни нравственности. Англичане правы, что дают Библию детям... Мои дети будут читать вместе со мной Библию в подлинни ке... Библия всемирна... Вот единственная книга в мире: в ней есть все» [Пушкин, http://www.unseal.narod.ru/viskaz.html]. Многие русские писатели руководствовались библейскими заповедями в своих произведениях. Напри мер, Н.В. Гоголь в «Размышлениях о Божественной Литургии», описывая со стояние прихожан в храме, обращает внимание читателя на евангельскую притчу о сеятеле. Это свидетельствует о том, что тексты евангельских притч были близки Н.В. Гоголю, более того, слово Христа являлось для писателя руководством на протяжении всей жизни, о чем свидетельствуют его книги. Биографы знаменитого английского поэта Д.Г. Байрона свидетельствуют: «...у поэта не проходило почти ни одного дня без того, чтобы он не прочел ту или иную главу из маленькой карманной Библии, которая всегда была при нем... Библия постоянно лежала на его столе» [http://www.nauka.bible.com.ua mif/ml-08.htm]. После смерти Д.Г. Байрона в принадлежащей ему Библии были найдены написанные рукой поэта следующие строки: «В этой святейшей Книге - тайна всех тайн. О, счастливы среди смертных те, которым Бог даровал милость слушать, читать, с молитвою произносить и благоговейно воспринимать слова этой Книги! Счастливы те, кто в состоянии открыть двери Библии и решительно идти по ее путям. Но лучше было бы никогда не рождаться тем людям, которые читают ее только с той целью, чтобы сомневаться и пренебрежительно относиться к ней» [Там же]. Великий немецкий поэт В. Гете также выражал уверенность в том, что ни одна наука, ни один человеческий разум не превзойдут «культурного и морального уровня христианства, которое сияет в Евангелиях...» [Там же].
Классификация Новозаветных притч
Поскольку в данной главе речь пойдет о Новозаветных притчах как о прецедентных текстах, а также их функционировании в художественной коммуникации в качестве интекстов (неких вкраплений, использующихся в качестве стилистического средства, оживляющего текст и делающего его более образным, с одной стороны, а с другой стороны, связывающего данный текст с предыдущими текстами) [Шаховский, 2008], представляется целесообразным охарактеризовать такую текстовую категорию как интертекстуальность и рассмотреть текст как лингвистический феномен, а также подходы к его изучению.
По мнению Т.М. Николаевой, лингвистика текста представляет собой одно из направлений лингвистических учений, объектом которых «являются правила построения связного текста и его смысловые категории, выражаемые по этим правилам» [Николаева, 1991, с. 267].
Современные исследователи текста обращаются к вопросам передачи и восприятия информации в современном обществе: рассматриваются не только отдельные единицы языка, но и их взаимное влияние.
В первую очередь необходимо отметить, что текст как объект лингвистического исследования рассматривается в современной науке о языке с различных позиций. В качестве теоретического аспекта текст изучается не только лингвистикой, но и такими смежными науками как лингвокультурология, семиотика, психолингвистика, философия, теория коммуникации, текстология и другими. В связи с существующими подходами к изучению текста неоднозначно и само определение данного феномена.
Интерес к изучению текста в лингвистике возник в 1960-е годы XX столетия. Именно в это время в Западной Европе формируется лингвистическая школа теории текста в лице таких ярких представителей, как Э. Агрикола [Agrcola 1974, 1979], Р. Богранд и В. Дреслер [Beaugrande 1981] и др. Так, Э. Агрикола характеризует текст как непрерывную, конечную, семантически связанную упорядоченную последовательность правильных текстов, которые вместе представляют собой пространственно-временное развитие единой темы (предложение за предложением) [Цит. по: Гальперин, 1981, с. 5].
В отечественной науке собственно лингвистический анализ первоначально был предпринят к выходящим за пределы отдельного предложения языковым объектам, которые обозначались терминами «сверхфразовое единство» или «сложное синтаксическое целое». Среди ранних исследований в этой области особо отметим работы Н.С. Поспелова [Поспелов, 1948], И.А. Фигуровского [Фигуровский, 1971]. Идея существования сверхфразовых единств, выдвинутая московскими исследователями, стала основой для выделения грамматического подхода к тексту. Целью сторонников данного направления (О.С. Ахманова, О.И. Москальская, И.А. Фигуровский, и др.) является выявление и описание соподчиненных и взаимообусловленных частей текста. Основными объектами изучения в рамках грамматического подхода являются сверхфразовое единство (микротекст) и целое речевое произведение (макротекст), то есть текст в широком смысле слова. Представители грамматического подхода определяют текст как продукт ре-четворческого процесса, характеризующийся определенной завершенностью и представляющий собой систему суперсинтаксических единиц [И.Р. Гальперин, 1981; О.И. Москальская, 1981; Т.М. Николаева, 1978 и др.]. Для нашего исследования актуальным представляется рассмотрение текста с позиции коммуникативно-прагматического аспекта, в рамках которого текст понимается как коммуникативная единица, с помощью которой происходит непосредственное (опосредованное) общение автора и адресата текста. В этой связи к рассмотрению текста с грамматической точки зрения мы подходим достаточно формально. в качестве коммуникативной единицы, которая является результатом реализации речемыслительных операций, необходимых для процесса порождения и восприятия сообщения, текст рассматривается с позиций психолингвистического подхода. Среди ученых, занимающихся исследованием процессов и механизмов порождения и восприятия текста во всей совокупности текстовых элементов и категорий, следует отметить И.Н. Горелова, К.Ф. Седова 2001; А.А. Залевскую 1987; А.А. Леонтьева 1979 и др. С позиции сторонников данного подхода текст понимается как явление реальной коммуникации. Так, например, В.И. Карасик рассматривает текст с точки зрения психолингвистики как «продукт речи, детерминированный потребностями общения» [В.В. Карасик, 2002, с. 206]. По справедливому замечанию О.Л. Каменской, текст, являясь основным средством вербальной коммуникации, порождается отправителем и воспринимается реципиентом [Каменская 1990, с. 34], таким образом, текстом можно считать любую выраженную на языке составляющую часть коммуникативного акта в коммуникативном действии (Handlungsspiel), которая ориентирована тематически, выполняет определенную коммуникативную функцию, то есть реализует некоторый иллокутивный потенциал [Enkvist, 1978, с. 2]. По мнению Е.С. Кубряко-вой, текст, являясь информационно самодостаточным речевым сообщением с ясно оформленным целеполаганием, ориентирован по своему замыслу на своего адресата [Кубрякова, 2001], который в силу своих фоновых знаний способен дать ту или иную интерпретацию тексту. В заключительном параграфе нашего исследования приводятся данные опроса информантов, показывающие, как современный читатель на основе своих фоновых знаний воспринимает и интерпретирует художественные тексты, содержащие притчевые интексты.
Новозаветные притчи в аспекте интертекстуальности
Главным художественным приемом является антитеза, с помощью которой читателю удается уловить имплицитный смысл стихотворения: призыв автора к любви и верности отчему дому. Исходя из этого, можно говорить об имплицитном действии прагматической функции на читателя. С помощью экспрессивной лексики В.Я. Брюсов, так же, как и Н.С. Гумилев, помогает читателю (знакомому) легко восстановить в памяти сюжет известной притчи, поэтическим образом представляя все факты, происходящие в ней. Следовательно, можно говорить и об информативной и когнитивной функциях, лежащих на поверхности и повествующих читателю о том, как лирический герой стремительно несется туда, куда его влечет собственная страсть, куда манят приятности чувств и соблазны мирские, опровергая закон разума, который дан человеку от Бога. Покинув отчий дом, блудный сын бросился в бурю своевольства, желая увидеть свет, который впоследствии развратит его и приведет в наибеднейшее состояние.
Призывая эксплицитно или имплицитно посредством поэтического изложения той или иной притчи к совершению определенного поступка, автор обращается и к апеллятиеной, и к регулятивной функциям, которые выполняют евангельские интексты.
Апеллятивное воздействие направлено как на чувства реципиента, так и на формирование у него морально-нравственных концептов в соответствии с основными постулатами христианской веры, изложенных, в нашем случае, в притчах Нового Завета. Переводя притчу на язык поэзии, автор старается донести смысл евангельской притчи до сознания людей с целью формирования определенной картины мира. Можно сказать, что автор стихотворения, используя притчевый сюжет, дает понять реципиенту, что он хочет побудить его занять определенную позицию по отношению к предмету (воздействие на мнение) и/или совершить определенное действие (воздействие на поведение). Таким образом, автор, так или иначе, регулирует поведение читателя, обозначая посредством интекста определенные ценностные и личностные установки и нравственные нормы.
Большинство лингвистов сходится во мнении, что апеллятивная функция ориентирована на такого адресата, который в состоянии опознать интертекстуальную ссылку и адекватно понять стоящую за ней интенцию. Так, авторы стихотворений «Блудный сын» посредством притчевого интекста призывают читателя не только хранить верность и любовь отчему дому, но и прощать кающегося грешника: И забуду я все - вспомню только вот эти /Полевые пути меж колосьев и трав - / И от сладостных слез не успею ответить, /К милосердным коленям припав (И.А. Бунин. И цветы, и шмели, и трава, и колосья...).
За ними отец... Что скажу, что отвечу, /Иль снова блуждать мне без мысли и цели?/Узнал... догадался... идет мне навстречу.../И праздник, и эта невеста... не мне ли?! (Н.С. Гумилев. Блудный сын).
В стихотворении «О богатом» Д.С. Мережковский также призывает читателя, имеющего перед собой пример богача, не собирать сокровищ на земле. В стихотворении «Милосердный самарянин» Ю.В. Жадовской звучит имплицитный призыв помогать любому человеку, независимо от его положения в обществе.
По справедливому замечанию Н.В. Климович, библейские образы, являясь элементом «эмоционально-риторической структуры», неся определенную экспрессивность, способствуют главной функции поэтического текста -эстетической, которая притягивает внимание читателя своей формой и выразительностью [Климович, 2011, с. 10]. Эстетическая функция, как отмечает Н.Б. Мечковская, вызывает у читателя «эстетические переживания» [Меч-ковская, http://www.psylib.org.ua/books/mechk01]. Благодаря этой функции читатель начинает замечать сам текст, его звуковую оболочку и словесную фактуру. Именно для верующего человека, как нам кажется, эстетическая функция, обновляя, преобразуя с помощью рифмы, ритма, всевозможных эпитетов текст привычной притчи, является доминирующей. Поэтический пересказ притягивает читателя. В этот текст хочется вчитываться, вслушиваться, «как бы вбирая его в себя или растворяясь в нем, сопереживать само му его звучанию и переливам смысла» [Там же]. Как известно, эстетические проявления языка связаны не только с содержанием сообщения, но и с его формой, т.е. с тем, как говорится. Целенаправленный отбор слов, отвечающий определённому художественному замыслу, делает их эстетически значимыми и изобразительными в том или ином контексте.
На наш взгляд, как раз для верующего человека, который и без того знаком с содержательной стороной той или иной притчи, эстетическая функция, способная убеждать, волновать, внушать, выходит на первый план.
Так, А.С. Пушкин, создавая поэтический образ библейской притчи о блудном сыне, использует большое количество метафор, сравнений, эпитетов; Так отрок Библии, безумный расточитель, /До капли истощив раскаянья фиал, / Увидев, наконец, родимую обитель, / Главой поник и зарыдал (А.С. Пушкин. Воспоминания в Царском Селе).
Сравнивая себя с героем евангельской притчи, автор возвращается в родную обитель не только смущенный воспоминаниями, но и полный раскаяния, совершенно обессиленный, бездумно расточивший свои богатства и насладившийся жизнью сполна. Все это А.С. Пушкин выражает лаконичным аллегорическим высказыванием: до капли истощив раскаянья фиал. В данном контексте употребление слова «фиал» весьма не случайно, так как в переводе с греческого «фиал» означает чаша, кубок. Проведя аналогию с библейским сюжетом, можно предположить, что испитием фиала для А.С. Пушкина, вероятно, является расточение его юношеского задора, пыла, вдохновения, отчего он главой поник и зарыдал.
На наш взгляд, в данном произведении достаточно ярко представлена эмотивная функция. Данная функция делает текст поэтического произведения более ярким, эмоциональным, насыщенным, а используемые средства образности (безумный расточитель, истощив, сладкая тоска, поникшая глава, родимая обитель, предел благословенный) притягивают внимание читателя, эстетически воздействуют на него, задавая определенную тональность и вызывая эмоциональный отклик.
Функции Новозаветных притч как прецедентных текстов в художественной литературе
Если сеять добро, люди не верят ему, за каждое зерно добра отвечают зерном зла, - так что сеятель добра должен быть готовым за все посеянное им добро собрать себе урожай зла (М.М. Пришвин. Дневники).
72,5 % опрошенных узнали аллюзию на евангельский текст о сеятеле добрых семян. Автор предлагаемого отрывка не отсылает читателя прямо к притче о сеятеле, но косвенно указывает на евангельское повествование, подтверждая евангельскую мысль о том, что творящий добро всегда должен быть готов к искушениям, не ожидая благодарности за свои добродетели. Речь идет о добре и зле, как о двух полярных понятиях, которые, в действительности всегда дополняют друг друга. Нет добра без зла, нет зла без добра. Именно эти два понятия зачастую становятся частью человека: «линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека...» (А.И. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг).
Несмотря на то, что информанты проассоциировали предложенный отрывок с евангельской притчей о сеятеле (согласно выделенным ключевым единицам), их интерпретация сводилась к хорошо известной пословице; «Не делай добра, не получишь зла». Вполне вероятно, что данный отрывок носит буквальный смысл, повествующий о том, что за каждый поступок человек должен держать ответ и получить воздаяние, которое не всегда является позитивным. На наш взгляд, данный отрывок более глубоко связан с текстом притчи о сеятеле: сеятель, за которым скрывается сам Христос, сеющий на землю (сердце человеческое) слово Божие (Благую весть), готовится принять урожай зла за все посеянное Им добро, так как Слово Его попало не только в добрую землю, но и в землю при дороге (сердца невнимательных и рассеян 150 ных людей), на каменистое место (сердца непостоянных и малодушных людей), а также в терние (сердца людей, у которых богатства и разные пороки заглушают в душе Слово Божие) и, таким образом, которые «за каждое зерно добра отвечают зерном зла», то есть, невниманием и нерадением к слову Божьему. Следовательно, можно говорить о том, что даже знание притчево-го текста не дает возможности информантам проникнуть в скрытый смысл предложенного отрывка.
Шестой отрывок представлен текстом из романа Н.С. Лескова «Боже-домы»: Не пецыся об утреннем, - утренняя бо сама собою печется, а е нощь сию могут истязать душу твою. Имей веру с зерно горчичное и... Встань и смотри! (Н.С. Лесков. Божедомы). Во-первых, в представленном художественном отрывке можно увидеть аллюзию на евангельскую притчу о безумном богаче, после которой Христос призывает не заботиться о дне завтрашнем, так как в любой момент Господь может забрать душу человеческую:
Но для того, чтобы ощущать заботу Бога о человеке, надо иметь веру хоть с зерно горчичное, т.е. уповать на волю и промысел Божий. Таким образом, в представленном отрывке можно прочитать аллюзию и на притчу о зерне горчичном, которая повествует о том, что веяние благодати Божьей, в начале едва приметное, все более и более охватывает душу человека, которая и делается потом вместилищем разнообразных добродетелей. Только 52,5% информантов проассоциировали предложенный отрывок с евангельским текстом и предложили свои интерпретации (Приложение 3).
Последний художественный отрывок взят из стихотворения Н.С. Гумилева «Счастие»: И Заклинающий проказу, / Сказавший деве — талифа! / Ему дороже нищий Лазарь/Великолепного волхва (Н.С. Гумилев. Счастие). Среди опрашиваемых информантов 52,5 % проассоциировали предложенный фрагмент с евангельской притчей о богаче и Лазаре [Лк. 16:19-31]. Предлагаемый отрывок является аллюзией на христианскую традицию, согласно которой несчастные и отверженные получат большее утешение в Царствии Небесном, чем богатые и счастливые. Именно об этом и повествует евангельская притча о богаче и Лазаре, нравственной задачей которой является приобщение человека к законам нравственного, правильного потребления земного богатства.
10 % информантов проассоциировали стихотворный отрывок с известным евангельским сюжетом о воскрешении Лазаря, что свидетельствует о том, что ассоциация достаточно поверхностна, так как информантами было воспринято только ключевое слово «Лазарь».
Итак, по данным проведенного опроса, выделенные нами единицы представляют собой интексты. Данные интексты репрезентируют на вербальном уровне хранящуюся в когнитивной базе интертекстуально компетентных представителей русского лингво-культурного сообщества информацию об определенном прецедентном евангельском тексте и, несомненно, оказывают влияние на глубокое или поверхностное понимание предложенных художественных фрагментов. Традиционно понимание текста представляет собой процесс установления его смысла. Трактовка смысла предложенных художественных текстов оказалась информативным материалом, который позволил сделать вывод относительно легкости/сложности интерпретации исследуемых ключевых единиц в предложенных художественных фрагментах, адекватности их понимания информантами. Не всегда положительный ответ на первый вопрос сопровождался стопроцентным выполнением второго вопроса. Будучи знакомыми с теми или иными предложенными ключевыми единицами, информанты не всегда могли дать свою интерпретацию художественному отрывку, включающему притчевые интексты, что свидетельствует, на наш взгляд, об утраченности сакральности библейских образов, их «десакрализации», в результате которой слова перешли в разряд из вестных в бытовой коммуникации. Отказы информантов от идентификации и интерпретации предложенных художественных отрывков свидетельствуют о неглубоком понимании фрагмента и незнании текста-первоисточника. Способность же понять и интерпретировать смысл предложенных художественных отрывков подразумевает знание библейского первоисточника, и, следовательно, более высокий уровень понимания. Читатель улавливает притче-вый смысл произведения тогда, когда его мысль движется по вертикали, на более глубоком уровне переосмыеления содержания и сопоставления отдельных его моментов (двух текстов, в нашем случае). Согласно данным нашего опроса, реципиенты, знающие и понимающие тексты евангельских притч, легко ассоциировали их в предлагаемых художественных фрагментах. Знание текста-источника способствовало углубленному пониманию и интерпретации смыслового содержания предложенных фрагментов. На основе соотнесения полученных результатов с выделенной нами гипотезой было установлено, что гипотеза верифицировалась и подтвердилась.
Таким образом, могут быть сделаны следующие выводы; ключевые единицы притч, употребляющиеся в художественных произведениях, кодируют их смысл, а понимание и интерпретация художественных текстов (как вербальных, так и невербальных), включающих в себя интексты Новозаветных притч, требуют наличия интертекстуальной компетенции реципиента, что и доказал проведенный нами опрос.