Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Общетеоретические вопросы коммуникации ... 19
1.1 Коммуникация: подходы и трактовки 19
1.2 Невербальная коммуникация
1.2.1. Определение 26
1.2.2. Характеристики и функции невербальной коммуникации 29
1.2.3. Компонентный состав невербальной коммуникации 31
1.3 Аномальная коммуникация 34
1.3.1. Определение 34
1.3.2. Коммуникативная аномалия, аберрация, аберратор, аберратив 36
1.3.3. Виды коммуникативных аномалий 39
1.3.4 Сценарии развития аномальной коммуникации 46
1.3.5. Классификации аберраторов и аберративов 50
1.4 Коммуникативная личность 52
1.4.1. Определение и структура коммуникативной личности 52
1.4.1.1. Личностный компонент 56
1.4.1.2. Когнитивный компонент 61
1.4.1.3. Мотивационный компонент 69
1.4.1.4. Психофизиологический компонент 73
1.4.1.5. Коммуникативно-деятельностный компонент 79
Выводы по главе 80
ГЛАВА 2. Визуальная коммуникация 83
2.1 Оптика 83
2.1.1. Общая характеристика оптической коммуникации 83
2.1.2. АКС, обусловленные оптическими аберраторами 84
2.1.3. Метакоммуникативное описание аномальной оптической коммуникации 89
2.2 Вегетативные реакции 96
2.3 Кинесика 107
2.3.1 Мимика 107
2.3.1.1. Общая характеристика 107
2.3.1.2. Виды улыбок в аномальной коммуникации 116
2.3.1.3. Метакоммуникативное описание улыбок и выражения губ 119
2.3.2 Жесты 126
2.3.2.1. Общая характеристика и функции жестов 126
2.3.2.2. Классификации жестов 129
2.3.2.3. АКС, обусловленные жестовыми аберраторами 132
2.3.2.4. Жесты-аберративы в аномальной коммуникации 1 2.3.3. Позы 144
2.3.4. Походка 147
2.4 Материально-пространственная среда 151
2.4.1. Личные вещи 151
2.4.1.1. Определение 151
2.4.1.2. Функции вещей 159
2.4.2. Подарок как элемент коммуникации 163
2.4.2.1. История вопроса 163
2.4.2.2. Проблема безвозмездности дара 165
2.4.2.3. Подарок и успешность коммуникации 167
2.4.2.5. Метакоммуникативное описание дара 172
2.4.3 Интерьер 175
2.4.3.1. Общая характеристика 175
2.4.3.2. АКС, обусловленные материальными объектами окружающей среды 178
2.4.4 Одежда 180
2.4.4.1. Общая характеристика 180
2.4.4.2. Функции одежды 183
2.4.4.3. Аксессуары 190
2.4.5. АКС, обусловленные внешним видом коммуниканта 196
Выводы по главе 199
ГЛАВА 3. Аудиальная коммуникация 203
3.1 «Голос – второе лицо» 203
3.1.1. Общая характеристика 203
3.1.2. Функции интонации 204
3.1.3. АКС, обусловленные просодическими аберраторами 206
3.1.4. Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных просодическими аберраторами 209
3.2. Вокализации 215
3.2.1. Феномен смеха в аномальной коммуникации 215
3.2.1.1. Определение 215
3.2.1.2. Функции смеха 221
3.2.1.3. Аномальные смеховые ситуации 222
3.2.1.4. Метакоммуникативное описание аномальных смеховых ситуаций 226
3.2.2. Плач 231
3.2.2.1. Общая характеристика 231
3.2.2.2. Метакоммуникативное описание АКС плача 233
3.2.3. Кашель 237
3.2.3.1. Коммуникативные функции кашля в условиях аномальной коммуникации 237
3.2.3.2. Метакоммуникативное описание кашля-аберратива 241
3.3 Молчание 242
3.3.1. Определение 242
3.3.2. Молчание как позитивное или негативное явление 245
3.3.3. Молчание как часть невербальной коммуникации 248
3.3.4. Молчание и речь 248
3.3.5. Коммуникативное и некоммуникативное молчание 250
3.3.6. Соотношение понятий молчания, тишины, пауз 251
3.3.7. Функции молчания в аномальной коммуникации 255
3.3.8. Виды молчания 258
3.3.9. Метакоммуникативное описание молчания 261
Выводы по главе 264
ГЛАВА 4. Комплементарная коммуникация 267
4.1 Проксемика 267
4.1.1. Общая характеристика 267
4.1.2. АКС, обусловленные проксемическими аберраторами 270
4.1.3. Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных проксемическими аберраторами 274
4.2 Гаптика 276
4.2.1. Виды прикосновений и вызываемые ими АКС 276
4.2.2. Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных тактильными аберраторами 287
4.3 Ольфакция 294
4.3.1. Общая характеристика 294
4.3.2. Функции запахов 296
4.3.3. Ольфакторная память 298
4.3.4. Аромат агрессии 299
4.3.5. Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных ольфакторными аберраторами 304
4.4 Гастика 310
4.4.1. Общая характеристика 310
4.4.2. Функции пищи 313
4.4.3. Пища как текст 316
4.4.4. Структура гастрономического коммуникативного акта 317
4.4.5. АКС, обусловленные гастрономическими аберраторами 320
4.4.6. Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных гастрономическими аберраторами
4.5 Хронемика 326
4.5.1. Общая характеристика 326
4.5.2. АКС, обусловленные хронемными аберраторами 329
4.5.3. Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных
темпоральными особенностями коммуникации 332
Выводы по главе 334
Заключение 338
Список использованных сокращений 342
Библиография
- Виды коммуникативных аномалий
- Метакоммуникативное описание аномальной оптической коммуникации
- АКС, обусловленные просодическими аберраторами
- Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных тактильными аберраторами
Виды коммуникативных аномалий
Существует много подходов к изучению невербальной коммуникации, и множество концептуальных установок исследователей не позволяет вывести единое определение этого феномена. Разнообразие культур предполагает многообразие представлений о невербальной коммуникации, что нередко становится причиной непонимания между отдельными людьми и целыми нациями.
В широком смысле невербальную коммуникацию (НК) определяют как «коммуникацию без слов» [DeVito 2005: 105; Kendon 1981: 3]; коммуникацию посредством действий, а не речи [Mehrabian 1972: 1]; «все поведение, атрибуты и предметы, не относящиеся к словам, которые транслируют сообщения и имеют общее социальное значение» [Morreale 2007: 110]; или «сообщения, выражаемые нелингвистическими средствами» [Adler, Proctor 2010: 200]. Сообщения такого рода передаются посредством голоса (вздохи, смех, плач и т. д.), жестов, выражения лица, внешности коммуникантов, их размещения в пространстве, материальных объектов, временного и других факторов. Согласно определению М. Паттерсона, НК – это передача и/или прием информации, а также воздействие на собеседника с помощью элементов физической среды, внешности и невербального поведения [Patterson 2011: 17]. Дж. Лич проводит аналогию между способом трансляции невербальных сообщений и способом, какой использует дирижер оркестра для передачи музыкальной информации слушателям [Лич 2001: 116]. И. Н. Горелов указывает на знаковую сущность НК: «невербальный компонент речевого акта понимается как несобственно лингвистический знак (в традиционном смысле по существу), так как он отличается от собственно лингвистического знака, во-первых, своеобразием субстанции, своеобразием структуры и особыми, иными, чем лингвистические знаки, возможностями обозначения и способностями сочетания с себе подобными и другими знаками» [Горелов 2003: 173].
Знаковая природа НК отражена и в определении, даваемом психологами: «система невербальных символов, знаков, кодов, использующихся для передачи сообщения с большой степенью точности, которая в той или иной степени отчуждена и независима от психологических и социально-психологических качеств личности» [Лабунская 2006: URL: http:// vocabulary.ru/dictionary/852/word/komunikacija-neverbalnaja]. Сообщения кодируются и передаются посредством 1) выразительных движений тела; 2) звукового оформления речи; 3) определенным образом организованной микросреды, окружающей человека; 4) использования материальных предметов, имеющих символическое значение [Куницына 2002: 82].
Таким образом, в широком смысле НК – это «коммуникация, осуществляемая без помощи слов посредством множества коммуникативных каналов» [Tingoomey 1999: 200]. К этим каналам относят кинесику, проксемику, хронемику и др.
Постоянно ли мы транслируем невербальные сообщения – один из дискуссионных вопросов в теории коммуникации. Ученые высказывают противоположные мнения – одни считают, что мы посылаем невербальные сигналы непрерывно [Adler, Proctor 2010: 201]; «невербальный компонент способен к выполнению функций лингвистического знака, причем всегда – при наличии намерения участника РА или без такого намерения – выступает в РА» [Горелов 2003: 173]. Утверждение, что «всякое невербальное поведение коммуникативно» проистекает из классической работы под названием «Прагматика человеческой коммуникации» [Watzlawick 1967/2011]. Как указывают Дж. Бургун и Д. Хублер, такой подход возлагает решение о том, происходит ли коммуникация, на получателя. Если получатель считает, что поведение собеседника – это сообщение, то так оно и есть. Это делает любое действие человека потенциально коммуникативным. Единственные требования: действие должно происходить в присутствии получателя, и получатель должен осознавать его и интерпретировать. Серьезный недостаток этого подхода в том, что очень сложно вывести какие-то общие принципы человеческого поведения, если рассматривать все поведение человека как коммуникацию. Кроме того, подчеркивают ученые, это делает термин «коммуникация» лишним в присутствии термина «поведение» и таким образом несущественным [Burgoon, Hoobler 2002: 243].
Другие исследователи различают два вида невербального поведения: 1) не имеющее никакого интенционального значения и 2) интенционально нагруженное невербальное поведение. Сознательное приписывание значения любому невербальному проявлению или объекту отправителем, получателем или социумом трансформирует их в невербальные знаки, которые и составляют невербальную коммуникацию [Burgoon 1989]; «невербальная коммуникация включает все невербальные стимулы в коммуникативной ситуации, которые генерируются как отправителем, так и используемой им окружающей обстановкой, и которые имеют потенциальное значение для отправителя и получателя» [Samovar 2009: 246]. Таким образом, ключевым элементом становится намерение адресанта и/или адресата означить невербальную деятельность.
Метакоммуникативное описание аномальной оптической коммуникации
Рассмотрев около 2 000 фрагментов текстов с дескрипцией покраснеть, мы обнаружили [Мартынова 2014 (а): 198], что коммуниканты краснеют, переживая различные эмоции: «1) стыд и смущение, которые бывает нелегко разделить, – в сочетании с глаголами стыдиться, конфузиться, смутиться, смешаться или производными от них существительными (покраснел в сильном смущении [Чехов-5 1985: 137]; смешалась и покраснела [Бунин-1 1988: 299]; смутился и покраснел [Л. Толстой-8 1981: 348]; Анна заметила выражение лица Долли и смутилась, покраснела, выпустила из рук амазонку и спотыкнулась на нее [Л. Толстой-9 1982: 196]; краска стыда залила ему лицо [Достоевский-6 1982: 95]; ужасно смутился и даже покраснел от стыда [Достоевский-6 1982: 95]; покраснела и застыдилась [Достоевский-1 1982: 188]; краснея за свою заискивающую откровенность [Достоевский-2 1982: 188]; 2) негодование (румянец негодования ярко запылал на ее бледных щеках [Достоевский-2 1982: 191]; заставляли краснеть от негодования [Л. Толстой-8 1981: 390]; 3) злость (он покраснел от злости и даже скрипнул зубами [Полякова 2004 (б): 181]».
Для описания интенсивности покраснения авторы художественных текстов часто используют сравнения. Ю. Н. Куличенко подразделяет сравнения на четыре группы: антропоморфные образы, анималистические образы, растительные образы, неодушевленные объекты [Куличенко 2011]. В целях унификации терминологии мы изменили названия последних трех групп, дополнили и сравнили ряды образов. Описывая эмоциональные концепты, Н. А. Красавский применяет три вида метафор: антропоморфные, натурморфные и зооморфные [Красавский 2001]. Нам показалось удобным использовать эту терминологию. Так, в 77 фрагментах, в которых содержится конструкция покраснел, как …, встретились: «зооморфные образы: рак (17), вареный рак (7), индюший зоб (1), взбешенный индюк (1); антропоморфные образы: девушка (7), девочка (3), девица (2), мальчишка (2), мальчик (1), школьник, получивший выговор (1), попавшийся школьник (1), школьник, пойманный на шалости (1), юноша (1), уличенный преступник (1), дурак (1), монастырка (1); фитоморфные (греч. phytos – растение) образы: бурак (5), маков цвет (4), помидор (2), свекла (2), пион (2), редиска (1), морковка (1), тюльпан (1), мак (1); натурморфные образы: кумач (4), кирпич (1), сукно (1)» [Мартынова 2014 (а): 199].
В качестве иллюстрации АКС мы выбрали наиболее экзотический зооморфный образ (пример 22). На наш взгляд, сравнение с индюком происходит не только на уровне вегетатива, но и при характеристике качества речи немца – заголготал. (22) Богомолов ушел, и тогда его связной Сашка Пирожков предложил попу сменяться сапогами. С трудом сообразив, в чем дело, немец возмущенно заголготал, его огромный висячий нос покраснел, как индюший зоб. Поп бормотал что-то о какой-то женевской или гаагской конвенции [Самойлов 2000: 266]. Возможны более сложные, не очень точные и субъективные описания (пример 23). (23) – Все можно простить, если правда, – поддержал Славика человек с квадратными плечами и нежным, мальчишеским лицом. – Но ведь наврал.
И человек покраснел, как краснеют люди, не привыкшие к публичным выступлениям [Гербер 1964: 97]. Сравнения с вегетативным аберративом покраснела, как … (34 АКС) несколько отличаются от тех, что используются с аберративом мужского рода. В целом преобладают «фитоморфные образы маков цвет (7), вишня (2), пион (1), роза (1), бурак (1), свекла (1)) и антропоморфные образы девочка (4), девушка (1), влюбленная девочка (1), маленькая (1), виноватая (2). Такие зооморфные образы, как рак (3), вареный рак (2) встречаются реже. Появляются новые натурморфные образы: полымя (2), лист на плакате (1), скорлупа вареного рака (1), и встречается уже известный образ кумач (1)» [Мартынова 2014 (а): 199]. В сюжете (24) КД героини, фиксируемый в тексте репрезентантом вегетатива покраснения, также характеризуется проявлениями со стороны кинесической (встрепенулась) и аудиальной (паузы, метадескрипция качества речи – бормотала) систем, а также стремлением коммуниканта завершить разговор. (24) – Ах! да… – сказал вдруг он, – дворник мне говорил, что у вас есть муж… в командировке? Анна Павловна встрепенулась и покраснела, как маков цвет. – Да… – бормотала она, – его послали… ничего… он долго не будет. И замяла разговор [Гончаров-1 1979: 439]. Считается, что женщины краснеют чаще мужчин, а молодые люди независимо от пола краснеют чаще пожилых людей. Осуществляя анализ номинаций женского и мужского цвета лица, И. С. Баженова [Баженова 2004] отмечает, что для описания покраснения лица мужчины чаще используются конкретные зрительные образы из окружающего мира (пион, мак, красное сукно жилета, бурак, помидор, рак). Мы же установили, что при изображении покраснения лица мужчины в условиях АК чаще используется зооморфный образ рак, тогда как при метакоммуникативном описании покраснения женского лица превалируют фитоморфные образы.
Дескрипции покраснел сопутствуют аберративы, имеющие отношение к другим невербальным элементам коммуникации: вскричал, стиснул зубы, потупился, нагнул голову, отвел глаза и др.
Кроме дескрипции краснеть, в текстах встречаются другие глаголы и прилагательные, применяемые для описания разных оттенков красного: буреть (пример 25), розоветь (пример 26), багроветь, делаться (становиться) малиновым (пример 27) и даже фиолетовым (пример 28). (25) Шел экзамен по сопромату. Анатолий Павлович Воздвиженский, инженер и доцент мостостроительного факультета, видел, что студент Коноплёв сильно побурел, сопел, пропускал очередь идти к столу экзаменатора. Потом подошел тяжелым шагом и тихо попросил сменить ему вопросы [Солженицын 1995: 3]. 100 (26) Джапаридзе слегка порозовел и, стесняясь, спросил: – А как там в области напитков? [Грекова 1990: 251]. (27) Девушка нахмурилась, прикусила губы и строго взглянула на Николая. Николай сделался малиновым [Эртель 1960: 306]. (28) – Вы лжете! Ведите в сто тридцать второй номер! – Там сидит личный родственник директора, мы за него отвечаем, – пробормотал привратник, становясь из бледного красным, а из красного фиолетовым [Шагинян 1978: 238]. Дескрипция багроветь достойна более детального рассмотрения. Ее наличие обнаружилось в 400 АКС. Основное эмоциональное состояние, в котором находится коммуникант, становясь багровым, – гнев, реже имеют место ситуации сильного смущения. Здесь важен гендерный аспект. Описывая цвет женского лица, авторы практически не употребляют прилагательное багровый (соотношение 1:100). Мы предположили, что этот цвет слишком интенсивный, грубый и, по мнению писателей, неприменим к женщине. Однако репрезентант багроветь способен очень точно отобразить эмоциональное состояние участницы диалога (пример 29) и ее решимость вступить в КК. Аудиальный аберратив КК (резкий переход от шепота к крику) и кинесический аберратив (резкие движения) указывают на испытываемую горничной эмоцию гнева, которая превалирует в подобных случаях.
АКС, обусловленные просодическими аберраторами
Вещи – один из самых важных способов социального взаимодействия между людьми. Трансакции между людьми и вещами составляют центральный аспект человеческого существования. Человек собирает, использует, создает, преобразует вещи согласно своим целям, желаниям и потребностям. Они отражают его стремления, надежды, эмоции, социальный статус и т. д., навевают воспоминания, которые создают у коммуниканта особый настрой. Например, шкаф из пьесы А. П. Чехова «Вишневый сад» волею одного из персонажей превращается в полноценного участника коммуникации, разве что бессловесного, но молчание – неотъемлемая часть процесса диалогического общения. Нередко заглавиями прозаических произведений становятся названия вещей, которые играют в повествовании значительную роль, передают скрытые смыслы. Например, в рассказе А. П. Чехова «Орден» эта награда выступает как показатель высокого социального статуса, а в одноименном рассказе А. И. Куприна гранатовый браслет позиционируется как символ любви. В поэтических творениях также немало внимания уделяется материальному миру: и «краснокожая паспортина» В. В. Маяковского, и «рояль-Голиаф» О. Э. Мандельштама, и перчатка с левой руки, надетая на правую, А. А. Ахматовой…
Воспоминания, настоящий опыт и мечты каждого человека неотделимы от вещей. Наука, изучающая отношения между людьми и вещами, называется материальной культурой. Потребительская культура является частью материальной культуры [Lury 1996: 1]. Одним из главных свойств людей, принадлежащих к современному обществу потребления, является постоянная зависимость от вещей. Иллюстрацией данного обстоятельства служит пример (112). (112) – Сегодня я лишний раз убедился, – говорил папа, – что мы – жалкие рабы вещей. Вся эта громоздкая рухлядь держит нас в своей власти. Она связывает нас по рукам и ногам [Кассиль 1977: 529].
Д. Аттфилд отмечает, что вещам довольно сложно дать определение, и предлагает такой вариант: вещи – это неорганизованная совокупность предметов материальной культуры, которая составляет целостность физического мира не как безликая масса, а как материальная культура с человеческими ассоциациями, а также такими фундаментальными понятиями, как индивидуальность, жизнь и смерть [Attfield 2000: 9]. А В. В. Корнев, рассматривая вещь с точки зрения философии повседневности, определяет ее как «символическую меру опредмеченного желания» [Корнев 2012: 10].
В процессе коммуникации у участников общения чаще всего не возникает проблем с анализом и интерпретацией проявлений невербального аспекта общения: мимики, жестов, взглядов. Гораздо сложнее интерпретировать сообщения, передаваемые материальными объектами окружающей действительности. Чтобы понять и проанализировать «язык вещей», являющихся частью диалогического взаимодействия, необходимо рассматривать их как некую семиотическую систему, оказывающую определенное воздействие на коммуникацию. Знаковость вещи относительна и зависит от психологических, социокультурных факторов, контекста коммуникативной ситуации и др. Чтобы считывать, понимать и использовать в коммуникации текст, заложенный в вещах повседневного пользования, необходимо соответствовать значительному количеству требований: иметь достаточный фонд социокультурных знаний, верно оценивать ситуацию общения и место конкретной вещи в ней, будь то предмет мебели, безделушка, подарок, или вещь-символ – предмет, который является величиной постоянной, т. е. присутствует при коммуниканте всегда (оберег, амулет), а также прогнозировать возможную реакцию собеседника на появление того или иного предмета в ходе общения.
А. Аппадурай рассматривает вещи как «предметы в движении», как живые существа, ведущие «социальную жизнь», приобретающие и теряющие ценность, изменяющие значение и становящиеся необменными (non-exchangeable) («сентиментальными», культовыми вещами или священными предметами). Они могут оказывать на жизнь индивидуумов почти такое же влияние, как и люди, обладающие властью [Цит. по: Lury 1996: 19-20]. Тем не менее, отмечает Х. Ортега-и-Гассет, сам предмет всегда больше понятия, нашего представления о нем [Ортега-и-Гассет 2006: 163].
Г. Е. Крейдлин называет науку о системах объектов, каковыми люди окружают свой мир, о функциях и смыслах, которые эти объекты выражают в процессе коммуникации, системологией [Крейдлин 2004: 22]. Существует еще один термин, предложенный М. Н. Эпштейном, близкий по своей сути к изучаемой нами проблеме – реалогия или вещеведение (от латинского «res» – вещь). М. Н. Эпштейн так определяет задачи этой науки: «она изучает единичные вещи и их экзистенциальный смысл в соотношении с деятельностью и самосознанием человека». Реалогия «исследует вещь как лирическую и мемориальную сущность, которая способна сживаться, сродняться с человеком и возрастать по мере того как утрачивается технологическая новизна, товарная стоимость и эстетическая привлекательность вещи» [Эпштейн 2003: 346].
Существует, по крайней мере, три понятия, которые необходимо рассмотреть применительно к вопросу участия материальной среды в межличностной коммуникации: предметы (объекты), вещи и артефакты. Артефакты чаще всего упоминаются в трудах зарубежных ученых и получают разные дефиниции [см. Burgoon 1989; Danesi 2004; Wood 2010; Houkes, Vermaas 2010; Schiffer, Miller 1999; E. Hall 1966]. Дж. Бургун относит к артефактам физические объекты и предметы окружающей обстановки, которые непосредственно передают информацию, управляют социальным поведением, определяют контекст коммуникации [Burgoon 1989: 109]. М. Данези разделяет предметы и артефакты, указывая, что, хотя эти термины и используются синонимично, в семиотике и археологии предметы обозначают вещи, обнаруживаемые в окружающей среде, а артефакты – вещи, созданные человеком [Danesi 2004: 205]. М. Шиффер и А. Миллер наделяют артефакты более широким значением, говоря, что «все – от ковров до распятий, от лампочек до кроватей, от горшков до картин – артефакты». Сюда же они относят комнатные растения и домашних животных, потому что их воспитание хотя бы частично находится под контролем человека; любые субстанции, созданные, но отделенные от тела человека: волосы, слезы, отпечатки пальцев, ушную серу и т. д.; а также человеческие останки: трупы, скелеты, части тела, органы, пепел и т. д. [Schiffer, Miller 1999: 12].
Обратимся к словарям, которые подтверждают мнение М. Данези. Артефакт – «предмет, сделанный или обработанный человеком» [БТС]; «спец. Вещь, предмет, являющиеся продуктом целенаправленной человеческой деятельности (в отличие от природных объектов)» [ТСИС].
М. Н. Эпштейн разграничивает понятия «предмет» и «вещь», указывая, что между предметом и вещью примерно такое же соотношение, как между индивидуальностью и личностью: первое – лишь возможность или «субстрат» второго [Эпштейн 2003: 346].
В словарях существительные «предмет» и «вещь» взаимозаменяемы, синонимичны, используются для объяснения значений друг друга. Вещь – это «любой отдельный предмет, обычно являющийся продуктом трудовой деятельности человека» [НСРЯ]; «всякий предмет, изделие бытового обихода, личного пользования, трудовой деятельности и т. п.» [БТС]. Во множественном числе вещи – это «предметы бытового обихода, личного пользования (одежда, обувь, мебель, утварь и т. п.)» [НСРЯ]. Предмет же описывается как «любое конкретное материальное явление, воспринимаемое органами чувств как нечто существующее, как вместилище каких-л. свойств и качеств. // Вещь, обслуживающая определенную потребность человека» [НСРЯ]. Эти определения подчеркивают функциональность вещи и предмета и не придают вещи статус мемориального знака, как это делает М. Н. Эпштейн.
Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных тактильными аберраторами
Метакоммуникативное описание АКС, обусловленных просодическими аберраторами. При анализе дескрипций АКС, встречающихся в произведениях русской литературы, выявилась повторяемость некоторых характеристик, которая позволила говорить о таком феномене, как частотность.
Голос говорящего становится аберратором, если он резкий, крикливый [Достоевский-2 1982: 46]; подленький, звонкий, как у собачонки [Достоевский-2 1982: 457]; пронзительный, детский и насмешливый [Л. Толстой-8 1981: 352]; неприятный [А. Толстой-3 1958: 22]; агрессивный [Довлатов 2003: 384] и т. д. Для описания голоса при появлении в диалогическом взаимодействии КД авторы часто выбирают аберратив дрожащий. Например, дрожащим, прерывающийся голосом проговорил [Достоевский-6 1982: 90]; голос дрожал, глаза виновато мигали и голову тянуло вниз [Чехов-5 1985: 117]; сказала она дрожащим голосом [Л. Толстой-8 1981: 349]. Помимо дескрипции дрожащий, используются и другие описания: заговорил пронзительным, громким голосом [Л. Толстой-8 1981: 433]; робким голосом заговорила Анна [Л. Толстой-8 1981: 352]; не выдержала, задохлась, испугалась, голос пресекся [Достоевский-11 1982: 134]. Как видно из примеров, нередко голосовые характеристики подкрепляются описанием других невербальных коммуникативных средств: мимики, жестов, взглядов и т. д.
Несмотря на то что дескрипций особенностей голоса говорящего достаточно много, гораздо разнообразнее в языковом плане описания тона или интонации, с которыми произносится конкретное высказывание. Так, аберраторами выступают такие дескрипции, как захотелось (…) огорошить ее с интонацией, с какою только купчик умеет сказать [Достоевский-11 1982: 135]; сказала она, все более и более раздражаясь не словами, а тоном холодного спокойствия, с которым он говорил [Л. Толстой-9 1982: 341]; страдания Марты росли пропорционально изменению тона – с вежливого на холодный, с холодного на ледяной [Устинова 2004 (б): 19]; совсем уж нехороша была интонация, с которой полицеймейстер произнес сомнительную фамилию [Акунин 2004 (б): 260] и т. д., а аберративами: в тоне ее голоса зазвучали худо скрываемые горечь и презрение [Куприн-1 1964: 45]; Вронский постоянно чувствовал необходимость ни на секунду не ослаблять тона строгой официальной почтительности, чтобы не быть оскорбленным [Л. Толстой-8 1981: 390]; в речах его и в интонации довольно пронзительного голоса слышался какой-то юродливый юмор, то злой, то робеющий, не выдерживающий тона и срывающийся [Достоевский-11 1982: 233] и т. д.
Голос может служить как причиной появления в коммуникации разного рода отклонений, так и отражением состояния участника общения, оказавшегося в эпицентре КА. Отобранные примеры передают многообразие языковых дескрипций интонации и ее перлокутивного эффекта. Складывается впечатление, что однозначно описать какую-либо интонацию или тон голоса очень непросто, поэтому авторы прибегают к довольно объемным дескрипциям, не ограничивающимся одним словом (например, сказал он таким тоном, который выражал яснее слов: «Объясняться мне некогда, и ни к чему не поведет» [Л. Толстой-9 1982: 344]). Этот факт также указывает на то, что восприятие одной и той же интонации разными коммуникантами может быть различным, следовательно, для кого-то ситуация может оказаться аномальной, для кого-то – нет.
Н. Абрамов предлагает объемный синонимический ряд с доминантой говорить: «выражать(ся), высказывать(ся), излагать, изъявлять, молвить, произносить, выговаривать, сказать, сказывать, рассуждать, трактовать, утверждать, твердить, повторять; разглагольствовать, резонировать, развивать мысль, распространяться, вдаваться в подробности (рассуждения), витийствовать, ораторствовать, держать (вести) речь (слово), проповедовать, гласить, вещать; барабанить, тараторить, бредить, лепетать, лопотать, бормотать (про себя), ворчать сквозь зубы, шептать, мямлить, тянуть, цедить сквозь зубы; галдеть; ввертывать (вклеивать) слово» [СРСССВ].
Употребление некоторых из представленных глаголов (мямлить, лепетать, цедить сквозь зубы, ворчать сквозь зубы) в качестве дескрипции аберратива уже указывает на наличие в коммуникации КА. Глаголы бормотать и шептать также часто употребляются в описании деструктивного эмоционального состояния участника взаимодействия (бормотал ошеломленный [Достоевский-6 1982: 89]; пробормотал, закрасневшись [Достоевский-7 1982: 205]; забормотал, багровея и тараща глаза [Чехов-5 1985: 115]; сконфузился и забормотал растерянно [Чехов-6 1985: 115]; забормотала дрожащим шепотом [Чехов-6 1985: 171]; речь перешла в неясное бормотание и вдруг оборвалась плачем [Чехов-6 1985: 16]; пробормотал Ракитин, как бы вдруг чем-то опешенный и почти со стыдом [Достоевский-12 1982: 186]; с отвращением пробормотал [Достоевский-11 1982: 48]; прошептала виновато [Л. Толстой-8 1981: 141]). К этому списку следует добавить глаголы, образованные на основе явления ономатопеи и означающие «речь» животных: рычать, мычать, лязгать, шипеть, блеять и др. (глухо прорычал Дмитрий Федорович [Достоевский-11 1982: 87-88]; промычал что-то и хотел уйти [Л. Толстой-8 1981:409], хмурясь, промычал Алексей Александрович [Л. Толстой-8 1981: 409]; по-змеиному зашипела я [Полякова 2004 (б): 195]; все уже охрипли и по-собачьи только лязгали друг на друга [А. Толстой-3 1958: 8-9]).
И. С. Баженова отмечает, что, характеризуя речь мужчин, авторы используют больше звукоподражательных и квалитативных глаголов [Баженова 2004]. Мы выявили, что, действительно, соотношение употребления такого языкового репрезентанта, как промямлил(-а) – приблизительно 1:9, пробормотал(-а) – 1:3, а пролепетал(-а) – 1:2, мужчины рычат чаще приблизительно в 6 раз, а шипят – в 2 раза [Мартынова 2014 (б)].