Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы исследования художественного текста в современной лингвистике 11
1.1. Лингвокультурное пространство как способ анализа художественного текста 11
1.2. Когнитивно-прагматические особенности различных трансформаций смысла в лингвокультурном пространстве «человек – природа» 28
1.3. Антропоцентрический характер репрезентации лингвокультурного пространства «человек – природа» в адыгских художественных текстах 46
Выводы 63
Глава 2. Человек и природа в адыгских художественных текстах: когнитивно-прагматические и лингвокультурные доминанты 69
2.1. Человек в природном пространстве в языковом сознании адыгских писателей: когнитивно-прагматический аспект 69
2.2. Концептуальная метафора природа – человек в адыгских художественных текстах: формирование и реализация 93
2.3. Концепция личности в адыгских художественных текстах: лингвокультурная специфика 121
Выводы 142
Заключение 148
Библиографический список 156
Источники языкового материала на адыгских языках 182
Источники языкового материала на русском языке 184
- Лингвокультурное пространство как способ анализа художественного текста
- Антропоцентрический характер репрезентации лингвокультурного пространства «человек – природа» в адыгских художественных текстах
- Человек в природном пространстве в языковом сознании адыгских писателей: когнитивно-прагматический аспект
- Концепция личности в адыгских художественных текстах: лингвокультурная специфика
Введение к работе
Актуальность диссертационной работы обусловлена недостаточной
изученностью лингвокультурного пространства как конструкта, позволяющего
выявить и описать этноспецифическую концепцию мира в координатах
национальной и индивидуально-авторской картин мира. Лингвокультурное
пространство «человек – природа» обладает значительным эвристическим
потенциалом в плане выявления приоритетных когнитивных механизмов
трансформации значений и путей развития концептуальной метафоры,
представляющей собой одновременно основу и результат продуцирования и
функционирования мифологической картины мира адыгского этноса. На наш
взгляд, адыгские художественные тексты содержат разнообразный материал,
позволяющий описать и параметрировать оценочно-характеризующий и
художественно-экспрессивный, а также когнитивно-семантический и
прагмастилистический потенциал слов и выражений, которые в прямом
значении номинируют природные реалии, а в переносном - образно интерпретируют «внутреннего человека».
Объектом исследования выступает процесс метафоризации в лингвокультурном пространстве «человек - природа» в языковом сознании адыгских писателей.
Предмет исследования - функционирование лингвокультурного пространства «человек - природа», манифестированное посредством языковых единиц в адыгских художественных текстах.
Целью данной работы является выявление и анализ разноуровневых языковых маркеров и семантических трансформаций в процессе метафоризации лингвокультурного пространства «человек - природа» в языковом сознании адыгских писателей, репрезентирующих когнитивно и прагматически значимые фрагменты национальной и индивидуально-авторской картин мира.
В соответствии с поставленной целью предполагается реализация следующих задач:
определить основные конституенты лингвокультурного пространства как конструкта, позволяющего осмыслить специфику лингвокультуры, в том числе манифестированную в художественных текстах;
выявить основные когнитивно-прагматические особенности трансформации значений и их результаты в адыгском лингвокультурном пространстве «человек - природа»;
проанализировать способы реализации и функции концептуальной метафоры природа - человек в лингвокультурном пространстве «человек -природа» в адыгских художественных текстах;
установить основные механизмы формирования и функционирования концепции личности в лингвокультурном пространстве «человек - природа» в адыгских художественных текстах.
Материалом для исследования послужили художественные тексты адыгских писателей (Т. Адыгов, Х. Ашинов, Б. Кагермазов, М. Кармоков, И. Кашежева, А. Кешоков, Н, Куек, К. Кумпилов, Б. Мазихов, И. Машбаш, Ю. Чуяко, Ад. Шогенцуков, А. Шогенцуков, К. Эльгар, и др.), чье творчество актуализирует когнитивно-прагматические компоненты лингвокультурного пространства «человек - природа» в сознании адыгов. Объем картотеки составил более 3000 контекстов, репрезентирующих процесс метафоризации лингвокультурного пространства «человек - природа».
Методологическая база исследования. Фундамент методологической базы исследования образуют законы и принципы материалистической диалектики: закон единства и борьбы противоположностей, закон перехода количественных изменений в качественные, получающие актуализацию в принципах установления всеобщих связей явлений в природе, обществе и сознании и др.
Общенаучной основой данного исследования признается постулирование тесной связи и взаимной обусловленности языка, сознания социума и
коммуникации. Язык существует объективно, но именно сознание субъекта речи имеет важнейшее значение в осуществлении языковой деятельности. Данный аспект обусловливает антропоцентрическую направленность настоящего исследования, которая основана на положениях фундаментальных работ в этой научной парадигме (Арутюнова 1999, Ахиджакова 2007, Красных
-
Кубрякова 1995, и др.), а также на представлениях об эстетике текста (Борев 1988), антропоморфизме мышления (Мамардашвили 1993) и культуре (Арутюнов 1989, Бахтин 2000а, Бижева 2000, Бгажноков 1999, Jackendoff 1992, Кудаева 2008, Лотман 1992, 1993, 1999). Общенаучная методология опирается на постулаты концепций когнитивной лингвистики (Багироков 2004, Вежбицкая 1996, Демьянков 1994, Залевская 2001, Кубрякова 2004а, 2004б, Маслова 2005), лингвокультурологии (Алефиренко 2001, 2002б, Красных 2001,
-
Маслова 2004, Уфимцева 2004, Шарданова 2010, Бижева 2000 и др.) и лингвопрагматики (Арутюнова 1988, Залевская 1992, 1999).
Частнонаучная методология исследования определяется его объектом, предметом и задачами: её образуют постулаты теории языковой личности и языковой картины мира (Абрегов 2015, Ахиджакова 2007, Буянова 1999, Караулов 1987, Рядчикова, Кушу 2004, Тамерьян 2006 и др.), теории текста и художественного текста (Буянова 1999, Гальперин 1981, Гореликова, Магомедова, 1989, Красных 1998, Кумахов 1972, 1988, Кухаренко 1988, Урусбиева 1972, Хапсироков 1960 и др.), концепций символа и мифа (Кумахов 1985, Кудаева 2008, Топоров 1995, Гуревич 1999, Фрейденберг 1997, Медведева 2000, Мелетинский 2000, Пропп 2000, Хабекирова, Мусукаев 2008 и др.), метафоры и концептуальной метафоры (Апресян 1995, Арутюнова 1988, 1990, Красных 2002, Рассолова 2008, Лакофф, Джонсон 1987, 2008, Кимов 2010, Шмелев 1973, Битокова 2009 и др.), концепта (Алефиренко 2005, Бижева 1997, 1999, Ильинова 2006, Карасик 2002, 2006, Лихачев 1997, Слышкин 2004 и др.). Частнонаучная методология базируется также на результатах изучения описаний природы в координатах литературоведения (Апенко 2001, Галанов 1972, Степанова 2008, Кудаева 2008, Толова 1993, Шогенцукова 1995) и лингвистики (Борисов 2009, Вознесенская 1984, Курасовская 1991, Кухаренко 1988, Рябова 2002, Шергенг 2006 и др.).
Методы исследования:
компонентно-семантический и контекстологический анализ использован для выявления параметров репрезентации лингвокультурного пространства «человек - природа» на лексическом, синтаксическом и текстовом уровнях;
когнитивный анализ реализован для выявления репрезентации в художественных текстах концептов, значимых для индивидуально-авторских картин мира и имеющих лингвокультурные признаки;
интерпретационный и компаративный методы способствовали установлению лингвокультурной специфики реализации концептуальной метафоры природа - человек в адыгских художественных текстах;
композиционный анализ позволил выявить и описать парадигмы символов в адыгских художественных текстах;
лингвокультурологический анализ применен в целях установления интегральных и дифференциальных характеристик индивидуально-авторских картин мира адыгских авторов, имеющих в своей основе национальную и мифологическую картины мира адыгов.
Научная новизна проведенного исследования состоит в выявлении и описании доминант и конституентов лингвокультурного пространства «человек - природа» в адыгских художественных текстах, уточнении параметров его функционирования, в определении механизмов, статуса и функций символизации и метафоризации в исследуемом лингвокультурном пространстве как фрагменте адыгской национальной картины мира, мифологической по своему характеру. Значимое место в диссертационном исследовании занимает характеристика когнитивно-прагматических особенностей индивидуально-авторской картины мира адыгских авторов.
Теоретическая значимость исследования обусловливается целью и результатами, достигнутыми в ходе ее реализации: впервые лингвокультурное пространство «человек - природа» изучено как единство когнитивных парадигм, специфических для адыгской лингвокультуры. Механизмы продуцирования доминант лингвокультурного пространства изучаются как процесс взаимодействия в языковом сознании природного фрагмента национальной картины мира и семиозиса, свойственного «внутреннему человеку». Внутренний мир интерпретируется с помощью природных образов, доминирующих в национальной картине мира и многообразно переосмысливаемых адыгскими авторами.
Практическая ценность диссертации детерминирована возможностью использования материалов и результатов исследования при разработке теоретических и практических курсов по проблемам когнитивной лингвистики и лингвистики текста, а также спецсеминаров по межкультурной коммуникации, лингвокультурологии. Выводы могут использоваться в преподавании ряда учебных дисциплин: «Теория языка», «Филологический анализ текста», «Лингвистический анализ текста», «Стилистика», «Современный адыгейский язык», «Современный кабардино-черкесский язык», спецкурсов, посвященных проблемам творчества адыгских писателей и поэтов, символизации, метафоризации и мифопоэтики, лексикологии и лексикографии адыгских языков.
Гипотеза исследования состоит в предположительном
манифестировании в адыгских художественных текстах при учете антропоцентрического характера лингвокультурного пространства «человек -природа» тематических рядов живое существо (животное), климат (погода), поверхность земли (ландшафт), стихия (вода и огонь), космос и т.п., которые вариативно продуктивны в пределах национальной и индивидуально-авторской картин мира и / или отдельного художественного текста.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Структурирование лингвокультурного пространства выступает одним из аспектов изучения когнитивно-прагматического потенциала конкретной лингвокультуры. Основой формирования лингвокультурного пространства является этноспецифическая концепция мира, вербализуемая и в художественных текстах. Конституентами когнитивных парадигм лингвокультурного пространства выступают метафоры, символы, концепты и мифы, значимые как для лингвокультуры в целом, так и для отдельной языковой личности.
-
Лингвокультурное пространство «человек – природа» включает маркеры архаического сознания адыгского этноса, которые могут быть выявлены в ходе анализа механизмов трансформации значений – символизации и метафоризации, манифестированных в языковой семантике. Антропоцентричность и антропоморфизм лингвокультурного пространства «человек – природа» детерминированы его мифологическим характером и проецированием концептуального поля Природа на концептуальное поле Человек.
-
Концептуальная метафора природа – человек в адыгском языковом сознании является одной из самых архаичных, возникшая в результате осмысления близости / тождества явлений внутреннего мира человека и природных феноменов, что фиксируется в образно-коннотативных компонентах значений словесных номинаций. Исследуемая концептуальная метафора представляет собой когнитивный фундамент системы символов и функционирования мифов в координатах конкретной лингвокультуры. Благодаря концептуальной метафоре природа – человек художественный текст приобретает категории оценочности, стереотипизированности, индивидуализации, интенсивности, длительности.
-
Утверждение единства человека и природы представляет собой когнитивно-прагматическую доминанту лингвокультурного пространства «человек – природа» в адыгских художественных текстах, которая может быть вариативно представлена в форме взаимной детерминированности состояний человека и природы, которая приобретает в некоторых случаях конфликтный характер. Концепция личности, формирующаяся в координатах лингвокультурного пространства «человек – природа», объективирована посредством лингвокультурно значимых символов (псы «вода», чъыгы / жыг «дерево», къушъхьэ / бгы «гора» (скала), бзыу / бзу «птица»).
Апробация работы. Основные положения работы и результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры общего языкознания Адыгейского государственного университета, были изложены в докладах на Международных научных и научно-практических конференциях и конгрессах (Тбилиси, 2015; Майкоп, 2015; Майкоп, 2016; Санкт-Петербург, 2016; Стерлитамак, 2016; Уфа, 2016).
По материалам диссертационного исследования опубликовано десять научных статей, включая три публикации в журналах, рекомендованных списком ВАК РФ.
Структура диссертационного исследования. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения. К работе прилагается библиографический список, источники языкового материала на адыгских языках и источники языкового материала на русском языке.
Лингвокультурное пространство как способ анализа художественного текста
Когнитивная парадигма современной лингвистики, антропоцентрическая по своему характеру, позволяет рассматривать культуру как процесс моделирования языка, что закономерно выдвигает на первый план проблему лингвокультурной предопределенности языковой семантики. Важное значение в этой связи приобретает также рассмотрение понятия концепта и лингвокультурного пространства как когнитивных моделей объективной реальности.
Как объект изучения современной гуманитарной парадигмы культура рассматривается с позиций е конструирования посредством языка [Верещагин, Костомаров, 1983; Иванова, 2003], что позволяет рассматривать лингвокультурные феномены как актуальные и обладающие значительным эвристическим потенциалом. Закономерным представляется вывод о конструировании, моделировании мира как целостности посредством языка, а не в отражении им отдельных изолированных друг от друга объектов [Воробьев, 1997]. Функционирование культуры во многом аналогично языковому пространству, что позволяет реконструировать е дискурсивные формы, а также фиксацию их в текстах культуры. Конструирование культурного пространства невозможно без изучения языковых механизмов и выяснения их роли в формировании лингвокультуры [Некрасова, 2009]. Что мир един – общеизвестно, принципы организации анализирующей и синтезирующей деятельности человеческого разума, тем более, одни и те же; а вот в процессе «встраивания» или «проецирования» этих сущностей в семантику естественного языка они могут обрастать значительным количеством концептуальных признаков, предопределяемых географическими, климатическими, культурно-историческими и т.д. условиями бытования языка [Кимов, 2010].
Переориентация направлений исследований, характерная для лингвистики второй половины ХХ в., обозначила актуальность изучения языка как средства коммуникации, несколько потеснив рассмотрение закономерностей самой языковой системы. Как особая исследовательская парадигма, антропоцентризм манифестирован в том, что «научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективы и конечные цели. Он ... знаменует тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования и обусловливает его специфический ракурс» [Кубрякова, 1995: 12].
Антропоцентризм современной науки о языке становится основанием для плодотворного развития лингвистической прагматики как одного «из планов или аспектов исследования языка, выделяющий и исследующий единицы языка в их отношении к тому лицу или лицам, которые пользуются языком» [Ахманова, 1969: 344]. Проблематика данной сферы фиксируется в координатах исследования не только знаков и средств языка: теперь лингвистическая прагматика уточняет характеристики языковых личностей – продуцентов текстов (адресант, автор) и их реципиентов (адресат, читатель). Особую значимость приобретает изучение эстетической и этической функций текста / дискурса в плане воздействия на адресата посредством особых средств и приемов на основе определенных принципов.
Лингвопрагматика обращена к изучению следующих направлений:
«1) лингвистическое окружение рассматриваемой единицы;
2) конкретно-речевая ситуация (включенность в дискурс);
3) универсальная, энциклопедическая (фоновая) информация;
4) знание говорящих о языке, которым они пользуются;
5) коммуникативная интенция говорящего» [Сорокина, 2003: 93].
Лингвопрагматический потенциал языковой единицы невозможно корректно описать без обращения к категории оценки.
Представления человека о мире формируют картину мира, которая изучается лингвистикой с позиций е репрезентации в языковых формах, их соотношениях и взаимосвязях. Языковая картина мира предстат как вторичное существование объективного мира, фиксируемое и реализуемое в материальной форме, которой является язык, объективирующий индивидуальное человеческое сознание [См.: Колшанский, 1980]. Для человека значительным представляется взаимодействие «человек – мир», которое составляет основу «человеческой» картины мира, универсальной по характеру и воплощаемой в модели «язык – мышление». Единая теория языковой личности фундаментально обоснована Ю.Н. Карауловым, который определяет базовое понятие как «любого носителя того или иного языка, охарактеризованного на основе анализа произведенных им текстов с точки зрения использования в этих текстах системных средств данного языка для отражения видения им окружающей действительности (картины мира) и для достижения определенных целей в этом мире ... Языковая личность есть личность, выраженная в языке (текстах) и через язык, есть личность, реконструируемая в основных своих чертах на базе языковых средств ... Языковая личность – углубление, развитие, насыщение дополнительным содержанием понятия личности вообще» [Караулов, 1987: 39]. Ю.Н.Караулов указывает, что языковая личность начинается «по ту сторону обыденного языка, когда в игру вступают интеллектуальные силы, и первый уровень (после нулевого) ее изучения – это выявление, установление иерархии смыслов и ценностей в ее картине мира» [Там же: 56]. Неоспоримую актуальность приобретают вопрос о репрезентации маркеров когниции в структуре грамматических и лексических категорий языка и, как следствие, проблема универсального и культурно специфического в человеческом мышлении. В этом смысле гипотеза Сепира Уорфа позволяет представить необходимые координаты изысканий, особенно в плане установления степени влияния культуры посредством языка на образ мышления человека, в частности, в процессе классифицирования знания об объективном мире [См.: Хайруллин, 2011: 37 38]. Действительно, семантические возможности различных языков в плане репрезентации результатов когниции абсолютно различны, что подтверждает тесную взаимосвязь и взаимную обусловленность языка, мышления и культуры, а значит, и ассоциирование языка с конкретной национальной картиной мира. Эту фундаментальную идею подтверждают результаты современных междисциплинарных исследований: так, например, установлено, что язык выступает в качестве культурного кода, оперируя уникальными семантическими концептами для создания образа мира, что, в свою очередь, во многом детерминирует специфику познавательных процессов представителей конкретной лингвокультуры [Крючкова, 2009].
Влияние контекста на рецептивно-интерпретативную деятельность языковой личности позволяет обосновать явление лингвистической относительности, которое непротиворечиво включает в сво понятийное поле культурные практики, социальное взаимодействие, знание и понимание. Современная лингвистика характеризуется переносом акцента на теории ситуационного использования языка, которые позволяют убедительно разграничить универсальные и лингвокультурные характеристики языковых феноменов [Залевская, 1991; Зубкова, 2003; Карасик, 1996, 2001].
Закономерным представляется тот факт, что когниция определяется культурно специфическим, что позволяет обратиться к изучению индексального закрепления значения в конкретном контексте и целостном тексте.
Антропоцентризм гуманитарной парадигмы фиксируется в современных исследованиях посредством постепенного смещения акцента с культуры как поведенческого аспекта и е экспликации в артефактах на системность знаний и ментальных диспозиций в культурном пространстве [Кошкарова, 1996: 14]. Такой вектор исследования позволяет установить с помощью семантического анализа таксономические и парадигматические структуры систем категоризации.
Когнитивная лингвистика создает необходимый теоретический фундамент для изучения многообразных взаимосвязей языка и культуры.
Концепт «культура» присваивается когнитивистикой, которая параметрирует феномен человеческого познания через моделирование культурно обусловленного смысла [Демьянков, 1994: 20-21], что позволяет рассматривать его как когнитивные схемы отдельных сегментов объективного мира, которые создаются в процессе усвоения опыта и хранятся в памяти [Quinn, 1997: 4]. Язык как культурный феномен рассматривается с разных позиций, однако в нашей исследовательской концепции особое значение приобретает выяснение пути усвоения культурного способа мышления. Культура и язык, на наш взгляд, имеют определенные интегральные признаки, прежде всего, в плане установления особенностей процесса их усвоения в конкретном лингвокультурном сообществе. Лингвокультурологический ракурс исследований позволяет выявить характеристики высоко интегрированной символической системы коммуникации (в том числе, поведенческой специфики) и культурного знания.
Антропоцентрический характер репрезентации лингвокультурного пространства «человек – природа» в адыгских художественных текстах
Активизация тенденции интерпретирования языковых и речевых феноменов в диаде «язык и личность», в триаде «мир – сознание – человек» наблюдается в конце XX – начале XXI в. в координатах антропоцентрической парадигмы современной лингвистики. Имманентность связи языковой личности, целей и условий е креативной когнитивно-вербальной деятельности, осуществляемой перманентно, манифестирована в конституировании событийно-фабульной сети с помощью речевого дискурса [Буянова, 1999: 60]. Лингвокультурное пространство «человек – природа», репрезентированное в художественных текстах, становится объектом лингвистического исследования для того, чтобы «попытаться найти хотя бы некоторые закономерности субъектной организации, иными словами, выявить некоторые закономерности трансляции культуры, которая, как нам кажется, осуществляется прежде всего на субъектно-субъектном уровне» [Дуров, 2001: 132]. Филология характеризуется в этой сфере незавершенностью и неисчерпанностью исследования многих проблем, хотя описание природы в художественных текстах довольно давно является объектом изучения, обладающим обширным эвристическим потенциалом, в литературоведении [Апенко, 2001, Вазина, 2000, Галанов, 1972, Иванова, 1994, Толова, 1993, Шайтанов, 1989, Шогенцукова, 1995 и др.] и лингвистике [Вознесенская, 1984, Курасовская, 1991, Кухаренко, 1988, Лушникова, 1986, Нечаева, 1989, Рябова, 2002, Ситянина, 2004 и др.]. Справедливо утверждение Т.М. Степановой о том, что «русская литература в этом отношении изучена недостаточно: то внимание, которое уделялось до сих пор типическим образам человека … , оттесняло в сознании исследователей первостепенную значимость образов природы, через которые национальная специфика литературы проявляется особенно четко» [Степанова, 2008: 158]. Транспонирование данного постулата на изучение адыгских художественных текстов, на наш взгляд, вполне правомерно.
В. фон Гумбольдт указывал, что «в каждом языке заложено самобытное миросозерцание. Как отдельный звук встает между предметом и человеком, так и весь язык в целом выступает посредником между человеком и природой, воздействующей на него изнутри и извне» [Гумбольдт, 1984: 80].
Данный ставший общепризнанным постулат позволяет рассматривать описания природы, содержащиеся в художественных текстах, как культурные ценности, манифестирующие также значимость для национальной литературы и языка этноса. Как отмечает В.А. Маслова, «культурные ценности выполняют самые разные функции в механизмах жизни человека: координирующую между человеком и миром природы, стимулирующую, регулирующую и др.» [Маслова, 2004: 50]. Лишь в очень редких случаях природа предстает в художественных текстах в беспристрастном и безоценочном описании, в то время как большинство таких фрагментов имеют антропоцентрический и / или антропоморфный характер. Еще в 70-е годы ХХ в. Ю.С. Степанов, взяв за отправную точку рассуждения Э. Бенвениста об антропоцентричной лингвистике, выдвигает антропоцентризм как основной принцип современной науки о языке [Степанов, 1975: 49-51].
Научная рецепция и адекватная интерпретация описаний природы и человека в ней в художественных текстах становятся одним из актуальных направлений развития современной лингвистики ввиду, прежде всего, отсутствия в них утилитаризма и реализации в таких фрагментах текстов эстетической когниции. Когнитивно-прагматический потенциал художественного текста углубляется за счет введения в него художественных описаний природы, т.к. они всегда реализуют этические, эстетические и интеллектуальные возможности творческого субъекта. Объективно существующая природа как внешнее, чуждое по сути, явление окружающего мира проходит через «ментальные сита» автора (термин Н.И. Жинкина), что становится условием е вовлеченности в процесс чувствования и оценивания.
Результатом рецептивно-интерпретативной деятельности продуцента текста является акт субъективно-ценностной модификации, воплощаемый в вербализации явлений и фактов природы. Художественное описание природы в таком тексте вовлекает все уровни рецептивно-интерпретативной деятельности реципиента: эмоционально-волевой (восприятие таких описаний задействует большинство органов чувств); регулятивный (природные изменения переживаются как психофизиологические явления); когнитивный (читатель получает возможность непосредственного восприятия авторской рефлексии). Текст / дискурс, в котором содержится описание природы, квалифицируется нами как национально-культурная универсалия и ценность и манифестирует, кроме всего прочего, принадлежность к когнитивно-прагматическим знакам, а сами такие описания представляют собой знак эстетический, обладающий когнитивно-прагматическим потенциалом и составляющий одну из доминант семантического пространства художественного текста.
Описание природы / природных явлений представляет собой достаточно частотный компонент художественных текстов. В.Н. Рябова предлагает термин пейзажный компонент, под которым понимает особую текстовую единицу как один из сложных композиционных элементов, обладающий системой семантических, грамматических и функциональных признаков и формирующий изобразительную семантику в тексте, а также участвующий в развитии его общего содержания. Выявляемые характеристики и функции описаний природы позволяют дополнить теорию текста в плане уточнения структуры и характера текстовых единиц, их позиции и статуса, семантики и функциональности. Кроме того, лингвистика текста получает возможность параметрирования идиостиля и образного языка продуцента художественного текста посредством изучения и оценки ведущей текстовой единицы [Рябова, 2002: 3].
Понятие «описание природы» представляет собой сложную совокупность разноуровневых явлений: таковы пейзажные описания, пейзажные образы, пейзажи-предварения, пейзажные «штрихи» и пейзажные «мазки», пунктирные пейзажные линии, пейзажные параллели, имеющие эпический и психологический характер. Гуманитарная научная парадигма приходит к закономерному выводу о важной роли природы в оформлении «лица этноса», в связи с чем Г.Д. Гачев полагает, что именно специфика природы определяет «образный арсенал национальной культуры (архетипы, символы), метафорика литературы, сюжеты искусства – все весьма стабильные» [Гачев, 1998: 27]. Прежде всего, такое положение дел детерминировано архетипическими представлениями о единстве человека и природы, животного мира. Длительное время животное сохраняет для человека свойства мерила «многих человеческих качеств – как физических, так и нравственных» [Мокиенко, 1989: 92], что получает языковую экспликацию (пословицы, поговорки, фразеологизмы, идиомы, афоризмы), находит отражение в произведениях устного народного поэтического творчества (сказки, эпос, предания, легенды и пр.), а также в архетипах и символах. Фольклорная и мифологическая традиции не утрачены и в наши дни, свидетельством чему являются национальные литературы.
Художественные тексты определенного этноса всегда содержат описания компонентов природы, что в целом свидетельствует об их вхождении в состав национальных ценностей, при этом конкретная национальная литература может быть охарактеризована с позиций выявления в ней набора устойчивых мотивов, способных отразить ее эстетическое своеобразие.
Безусловно, важным в исследовательском отношении становится соотнесение описаний природы в художественном тексте с образом автора (повествователя) и его речевым планом, однако природа одновременно становится и самостоятельным художественным образом, который способен углубить, истолковать образы персонажей, уточнить характер конфликта и его фон.
Так, языковой знак манифестирует семантически и прагматически определенные компоненты, которые репрезентируют его социальную природу. Наряду с другими, особое место среди таких компонентов, непротиворечиво представленных в художественных текстах, занимают «внутренние описания», способные к характеризации событий и предметов в объме знаний персонажа. Многие писатели и поэты реализуют эту характеризацию посредством антропоморфичности окружающего мира. М.И. Гореликова и Д.М. Магомедова рассматривают примы антропоморфизма как языковой процесс, при котором «события и предметы описываются в объме знаний героя. Они относятся к структуре внутреннего описания» [Гореликова, Магомедов, 1989: 21].
Человек в природном пространстве в языковом сознании адыгских писателей: когнитивно-прагматический аспект
Лингвокультурное пространство «человек – природа» манифестировано с достаточной полнотой в историко-культурном процессе, в разных видах искусства, что в целом отражает как духовное состояние общества, так и индивидуально-авторское видение проблемы. Компоненты данного конструкта многообразно запечатлеваются в семантическом пространстве адыгских художественных текстов, относящихся к самым разным периодам развития национальной литературы. В каждом из художественных текстов отражено миропонимание его продуцента, что свидетельствует как о погруженности автора в историческую обстановку, так и о его универсализме, стремлении проникнуть в суть мира, ощутить его величие, что, в конечном счете, позволяет сделать значимые выводы о национальной ЯКМ.
Длительное историческое развитие языка и мышления обусловливает и то важное место, которое занимает в нем лингвокультурное пространство «человек – природа». Природа в совокупности своих качеств и свойств – один из самых архаичных компонентов ЯКМ, в котором отражена и подчиненность ей человека, его зависимость от природного начала. Флора и фауна становятся одним из первых предметов изображения, а священные рощи и деревья наделяются функциями божественных покровителей, способных творить чудеса. Анимизм архаических культур детерминирует веру в то, что природные силы, явления, объекты представляют собой живые существа, превосходящие человека в своих созидательных возможностях.
Так, например, древние поверья адыгов свидетельствуют о разделении деревьев на добрых и злых, о неминуемом наказании, которое должно настигнуть человека, вырубающего деревья. Олицетворение природы – процесс, свойственный архаическому мышлению в целом, однако в этой сфере особую роль приобретают маркеры, способные объективировать специфику конкретной лингвокультуры. Так, для кавказской культуры была свойственна персонификация объектов неживой природы: например, камень мог испытывать те же эмоции, что и человек (радость, печаль, гнев, ненависть и т.п.), мог дышать, плакать и пр.: «Камни говорят человеческим голосом, указывают путникам дороги счастья и угрожающие гибелью тропы в горах» [Чеченский и ингушский рассказ, 1985: 13]. Эти данные служат свидетельством ощущения органической связи человека и природы, которая представляется совокупностью добрых и злых духов, имеющих вполне утилитарные свойства. Природа на этой стадии е восприятия при наличии архаического мышления у людей лишена была способности эстетически воздействовать на человека, так как пока вс «воспринималось и изображалось в свете магического или мифологического мышления, в рамках тех заблуждений и ограничений, которые исторически неизбежны в условиях неразвитых производственных отношений» [Современная советская литература, 1983: 58]. Отметим в этой связи, что лингвокультурное пространство «человек – природа» оформляется в самых общих чертах уже в фольклоре, получая разностороннее развитие в адыгских художественных текстах. Широкое взаимодействие адыгской и русской литературы создат в дальнейшем возможность осмысления особенностей связей человека и мира в многообразных корреляциях, что способствует выявлению определенных когнитивно-прагматических доминант в каждой из лингвокультур.
Общий процесс актуализации маркеров лингвокультурного пространства «человек – природа» можно охарактеризовать как постепенный переход от позиции рассмотрения природы как угнетающей стихийной силы к восприятию природного начала как мира, частью которого является и сам человек. Безусловно, русская классическая литература (например, творчество Ф.И. Тютчева, Е.А. Баратынского и др.) обнаруживает понимание природы как кормилицы, спасительницы и, одновременно, грозной силы, перед которой у человека нет никаких шансов устоять, не попасть под е гнет.
Природа часто отражает внутренний мир героев русской прозы XIX в., что в целом свидетельствует о постепенном развитии психологизма, отчасти основанном на простейшем архаическом параллелизме, который устанавливает сходство между окружающим миром и миром «внутреннего человека». Природа в таком случае становится «аккомпанементом» мыслей, эмоций, поступков персонажей (И.С. Тургенев, Л.Н. Толстой, А.П. Чехов).
Особым образом среди художественных текстов русской литературы выделяются те, в которых царственная природа Кавказа описана как полноправный участник действия, как alter ego героя. В таком случае природное начало эксплицирует духовное становление и развитие персонажа, создает возможность проверки его морально-этической системы, представляя аутентичные координаты для столкновения с другими, незнакомыми культурами и их представителями (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Л.Н. Толстой).
Единство человека и природы – вот то, к чему стремится творческая мысль, то, что находит отражение в адыгской литературе ХХ в. Например, к признанию такого единства приходит известный кабардинский писатель и поэт Али Шогенцуков. В рассказе «Пуд муки» (1933) человек осмысливается им как часть родной природы, причем построение координат исследуемого лингвокультурного пространства в данном тексте осуществляется посредством оппозиций в микроконтекстах и контраста на уровне целостного текста: величественная природа, родная для героя, противопоставляется грубой действительности жизни угнетаемого человека: Губгъуэм щыпсэу псэущхьэхэм я макъ зэхуэмыдэхэр пэрыуэншэу, хуиту дэнэ лъэныкъуэкIи къыщыIурт. Псори ахэр гъэмахуэ бэвым къарита Iуэхум и гуфIэгъуэмкIэ зэджэжхэрт. Ахэр тепщэншэт, ахэр хуитт. Я IуэхумкIэ ягъуэта ехъулIэныгъэм и гуфIэгъуэр я пшыналъэм къикIырт. КIэщIу жысIэнщи, мы щIыпIэр сэркIэ гуфIэгъуэр я пшыналъэм къикIырт. КIэщIу жысIэнщи, мы щIыпIэр сэркIэ гуфIэгъуэт, гупсэхупIэт икIи IэфIт. Ауэ абыхэм я уэрэд дахэмрэ я гуфIэгъуэ зэштегъэумрэ сэ схуэдэр едаIуэ хъунутэкъым. Дауи, нахуэтэкъэ хьэжыгъэ пут закъуэм гъэр хуэхъуа адэм и быныр абы хуэдэу гур хэзыгъахъуэ дунейм ныбжьэгъу зэрыхуэмыхъуфынур! (А.ЩоджэнцIыкIу, «Хьэжыгъэ пут закъуэ», 430 н.).
«И я позавидовал птицам, зверям, мошкам, они были свободны, жили, как им хотелось, у них не было ни хозяев, ни господ. А меня, пригнув к земле, сделал рабом пуд кукурузной муки» (А. Шогенцуков «Пуд муки», с. 353).
Однако именно природа придат мальчику – герою этого рассказа – силы и мужество. Панорамное видение окружающего мира, открывающее художественный текст, обнаруживает коммуникативную стратегию, целью которой является формирование негативных эмоций: у реципиента возникает чувство настороженности, а затем и тоска. Знойный летний день не сулит ничего хорошего: «Описание природы соответствует настроению мальчика.
Жаркие, засушливые дни тяжелы не только для него, но и для растений, погибающих от недостатка влаги» [Храпченко, 1970: 115]. Но маленький герой видит и «торжественное ночное небо в гроздьях звезд»: А жэщым щIылъэмрэ уафэмрэ щIэращIагъэкIэ зэхьэзэхуэ хуэдэт. Уафэм удэплъеймэ, Шыхулъагъуэр, Вагъуэбыныр, Вагъуэбэхэр, Вагъуэзэшиблхэу си адэм сигъэцIыхуауэ щытахэр къэслъыхъуэхэу, абыхэм нэIуасэ захуэсщIу сыхэлът.
Уафэ джабэхэм, зэпэжыжьэурэ, Iэтэ-Iэтэу щызекIуэ пшэ бжьэхуц фагъуэхэм я щIыIухэм вагъуэхэр, щIылъэм къыдэджэгу щIыкIэу, зыщагъэпщкIухэу, къыкъуэкIыжхэу слъагъурт. ЩIылъэмкIэ удаIуэмэ, дэтхэнэ зы псэущхьэри езым лъэкIыну уэрэдыр нэхъ дахэ зэрыхъуным, щIэдэIухэр къызэрыдихьэхыным пылът (А.ЩоджэнцIыкIу, «Хьэжыгъэ пут закъуэ», 432 н.). «А небо в эту ночь словно соперничало с землей в своей живой игре светом, красками, звуками. Я видел, как прятались звезды в жемчужный дым облаков и снова загорались, словно восхищенные своей удачной шуткой. Я слушал многозвучную ночную песню лесов, трав, сухой, пыльной земли, наряженной кружевом теней. Отблески Млечного Пути падали на мои руки, на узенькую тропинку, пролегшую от шалаша, - и я боялся спугнуть эту ласковую игру неба и земли» (А. Шогенцуков «Пуд муки», с. 354).
Природа олицетворяется и метафоризируется, замечательны и авторские сравнения (см. выделенное полужирным), что позволяет говорить о слиянии сознания мальчика с космосом как единством неба и земли. На наш взгляд, рассказ Али Шогенцукова манифестирует точные словоупотребления, которые всегда характеризуют прозу писателя: «Способность так видеть мир присуща только поэту. Общение человеческой души со Вселенной дается только избранным натурам» [Урусбиева, 1972: 37]. Манифестирование природных маркеров получает сво законченное выражение в предложении, повествующем о том, что герой слушал многозвучную ночную песню лесов, трав, сухой, пыльной земли, наряженной кружевом теней. Человек изображается в природном пространстве как его часть, и это помогает ему сохранить душу, победить трудности, выстоять в самые трудные времена. Для адыгских художественных текстов свойственна репрезентация идеи единства человека и родной природы как основной причины духовной стойкости, присущей горцу.
Концепция личности в адыгских художественных текстах: лингвокультурная специфика
Многомерный феномен лингвокультурного пространства «человек – природа» в адыгских художественных текстах может быть непротиворечиво описан и глубоко исследован при учете этноспецифических аспектов, закономерно репрезентированных в ЯКМ и постоянно представленных в индивидуально-авторской картине мира, мифопоэтической по своей природе. Природное пространство, многообразно характеризуемое адыгскими авторами, всегда призвано, в конечном счете, манифестировать сложные взаимосвязи явлений внутреннего мира человека. Описания природы всегда многозначны, даже если автор акцентирует внимание читателя только на пейзаже. Будучи пропущенным сквозь призму авторского восприятия, пейзаж всегда содержит маркеры воспринимающего мир сознания. Поэтому полисемия природных образов представляет собой концептуально важный источник транслирования эмотивности художественного текста, а шире – является когнитивным фундаментом синонимических и антонимических отношений в лингвокультурном пространстве «человек – природа».
Синонимические отношения, возникающие в изучаемом пространстве, строятся по принципу сходства или тождества при обозначении родственных психических феноменов. Экспрессивно-оценочная семантика, возникающая в координатах описания природы, позволяет, прежде всего, эксплицировать оценочную шкалу, установив полюсы оценки посредством природных образов (этическая мелиоративная и этическая пейоративная оценки), что в целом свидетельствует о контрарных свойствах, присутствующих в лингвокультурно специфической концепции личности как фрагменте национальной картины мира.
Отметим, что осмысление личности в координатах лингвокультурного пространства «человек – природа» зачастую происходит и посредством приема портретирования, репрезентированном с помощью природных образов. Поскольку портрет человека является синтезом отражения внутренней и внешней сторон его личности, а «внутренний человек» может хотя бы приблизиться к адекватному отражению в языке и культуре с помощью образов природы, возможно говорить о всеобъемлющем характере ассоциативных связей и метафорических моделей в плане вербализации психических процессов языковой личности.
Индивидуально-авторские модификации этноспецифической концепции личности сохраняют комбинаторные возможности в пределах национальной картины мира, при этом соотношения внутреннего и внешнего компонентов в портретировании личности вариативны в своей репрезентации. И если «внешний» портрет в целом опирается на общую ориентированность естественных языков на отражение оценочности, то «внутренний» портрет соотносится с природными явлениями с опорой на концептуальную метафору природа – человек.
Описание внутреннего мира личности предстает как детализированное / недетализированное, в обоих случаях сохраняя возможность варьирования в зависимости от позиционирования точек зрения в повествовании [Успенский, 2000]. Адыгские авторы осмысливают личность через понимание е внутреннего мира в целом, либо через описание эмоций, состояний, свойств и характеристик. Концепция личности предстает как результат синтеза субъекта идеоречецикла и нарратора, поэтому в настоящем параграфе нами будут рассмотрены как поэтические, так и прозаические художественные тексты, что позволит комплексно подойти к проблеме текстовых реализаций когнитивной парадигмы лингвокультурного пространства «человек природа».
Коммуникативно-прагматический потенциал различных речевых жанров в пределах поэтического / прозаического творчества реализуется как совокупность когнитивных усилий продуцента художественного текста / дискурса. В целом концепция личности в адыгских художественных текстах предстат как результат саморефлексии, которая, однако, не чужда и коллективному национальному опыту, ведь «наблюдение извне» со стороны автора позволяет описывать «внутреннего человека» с наибольшей точностью и ясностью.
Как уже отмечалось, важное значение для реализации лингвокультурного пространства «человек – природа» в адыгских художественных текстах приобретают фольклорные традиции, реализованные как фрагменты мифологической картины мира в координатах индивидуально-авторской картины каждого автора. Адыгская литература многообразно реализует мифопоэтические элементы, глубокий анализ которых – тема отдельного серьезного исследования. В нашей диссертации мы рассматриваем лишь те наиболее значительные реализации фольклорных образов и мотивов, которые значимы для характеристики взаимодействия национальной и индивидуально-авторской картин мира.
Этноспецифическая образность и символика, способы метафоризации манифестируют в адыгских художественных текстах особенности адыгской лингвокультуры, которые многообразно взаимодействуют с традициями русской литературы. В этом отношении остаются значимыми имена А.С.Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Ф.И. Тютчева, И.С. Тургенева, И.А.Гончарова, С.А. Есенина, Б.Л. Пастернака и мн.др. При этом фундамент адыгской национальной литературы составляет богатейший фольклор Северного Кавказа, хранящий мифологические представления о мире и человеке в нем. Для характеризации концепции личности наиболее важны те художественные тексты, целью которых является нравственное и философское осмысление взаимоотношений личности и природы, многомерного и хрупкого мироздания, места в нем самого человека.
Для поэтических адыгских текстов характерно постоянное обращение к личности как одному из важных компонентов природы ввиду национальной специфики мировоззрения адыгов, отразившегося во всей своей глубине в поэтической народной традиции. Общекавказский феномен поэтической культуры является результатом многовековых контактов народов, а традиционная поэзия сопровождает адыга на протяжении всей жизни, отражая народное самосознание, формируя аксиологические, этические, философские воззрения каждого представителя этноса. Поэтому коммуникативный репертуар адыгской языковой личности закономерно включает фольклорные элементы, аккумулирующие национальное понимание связи человека и природы, бережного отношения к природному окружению и пр.
Адыгские художественные тексты манифестируют осмысление философских и этических проблем в координатах национальной картины мира, которая получает многообразное развитие в индивидуально-авторских модификациях. Так, адыгский поэт Шхамбий Куев создает в своей поэзии собственную концепцию личности, основанную на концептуальной метафоре природа – человек, которая многообразно реализуется посредством индивидуально-авторских метафор, сравнений и олицетворений, а также в процессе символизации, которые всегда имеют ярко выраженную лингвокультурную специфику, запечатленную, прежде всего, в маркерах национального менталитета, отражении жизненной философии. Адыгский фольклор оказывает определяющее влияние на индивидуально-авторскую картину мира поэта.
Каждый фрагмент родной природы для Шхамбия Куева предстает как возможность отразить чувство патриотизма. Природа выступает неотъемлемой частью его индивидуально-авторского мировосприятия, но наиболее ярко любовь к ней как необходимое качество горца представлено в следующем художественном тексте:
Бгы гъэщыгъэм ылъэгупэ ущыгушIоу, //Ощхы блэрым изы бжыбэу укъычIэу. // Убгъэгупи чIым ишъэф щыбгъашIоу, // Уахътэм IудэнакIэу укIырэу… // Гугъэ-гушIор пIыгъэу хэти ыгу уелъадэ, // Шъэф кIосагъи бгъэгум къыфетаджэ. // Чэщрэ уижъыупс жъогъуанэ пэпчъ къыхадэ, // Псынэ цIыкIур, сихэкужъ къыоджэ! (Къуикъо Ш., «Къуаджэм ипсынэ цIыкIу», с. 99-100).
Ты вытекаешь из подножия холма // И весело струящимся потоком // Приносишь жизнь в аульские дома, // Не уставая быть е истоком… // Вокруг тебя не просто бытие, // Ты средостение всей аульской жизни. // Негромкое журчание тво // Я слышу сердцем – это зов отчизны (Ш.Куев, «Родник в ауле», с. 42-43).