Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Категория лингвосемиотической креативности как базовый конститутивный признак научно-фантастического дискурса
1.1. Лингвосемиотическая креативность в дискурсивном пространстве научной фантастики
1.2. Семиотический статус и онтологические функции научно-фантастического дискурса
1.3. Концептосфера научно-фантастического дискурса
Выводы к главе I
Глава II. Основные конститутивные признаки научно-фантастического дискурса
2.1. Хронотоп научно-фантастического дискурса
2.2. Участники научно-фантастического дискурса
2.3. Цели, ценности и стратегии научно-фантастического дискурса
Выводы к Главе II
Глава III. Актуализация категории «лингвосемиотическая креативность» в процессе формирования номинаций-лингвокреатем научно-фантастического дискурса
3.1. Лексико-семантическая система номинаций-лингвокреатем мира фантастики
3.2. Номинации-лингвокреатемы действий и состояний
3.3. Номинации-лингвокреатемы объектов и предметов
3.4. Номинации-лингвокреатемы измерений расстояния и времени
3.5. Терминологические номинации-лингвокреатемы
3.6. Институциональные и социальные номинации-лингвокреатемы
Выводы к Главе III
Заключение
Список литературы
- Семиотический статус и онтологические функции научно-фантастического дискурса
- Концептосфера научно-фантастического дискурса
- Цели, ценности и стратегии научно-фантастического дискурса
- Номинации-лингвокреатемы объектов и предметов
Введение к работе
Актуальность диссертации детерминирована следующими
обстоятельствами.
1. Жизнь земной цивилизации немыслима без прогнозирования ее
будущих состояний, событий и сценариев ее дальнейшего бытия, что
заставляет творческих представителей различных этносов «включать
воображение» и представлять в художественной форме возможные
варианты этого бытия, что выражается в создании Homocreativus
(Человеком творческим) научно-фантастических художественных
произведений.
2. Процесс художественного творчества результируется в
обогащении словарного состава языков мира, в пополнении репертуара
грамматических структур, в создании новых концептов и возникновении
новых знаков воображаемой новой реальности будущего, что не может не
быть замеченным лингвистикой и соответствующими ее разделами –
лингвосемиотикой, когнитивной лингвистикой, дискурсологией,
концептологией и лингвокультурологией.
3. Анализ ретроспективы научно-фантастических произведений XIX-
начала и середины XX столетий показал, что значительное количество
концептов и знаков, «предугаданных» в произведениях писателей-
фантастов этого периода истории человечества, реально существует в
настоящее время; таким образом, изучение произведений авторов конца
XX – начала XXI веков актуально для формирования лингвистикой новых
представлений о языковых и речевых инновациях, способных получить
дискурсивную и лингвосемиотическую актуализацию в коммуникации
будущего.
В основу работы положена следующая гипотеза: научно-
фантастический дискурс является художественной средой реализации
прогнозов развития земной цивилизации в будущей и весьма отдаленной
временнй перспективе; для описания этих прогнозов в данный тип дискурса,
обладающего специфическими конститутивными признаками, вовлекаются
концептуальные инновации и «ирреальные» знаки-номинации
(лингвокреатемы), являющиеся плодом художественного воображения писателей-фантастов, но семиотически организованные по реально существующим языковым и дискурсивным моделям, т.е. подчиняющиеся законам «реальной» коммуникации.
Материалом исследования послужили тексты научно-фантастических произведений российских писателей-фантастов конца XX – начала XXI веков В. Головачева (13 романов общим объемом 197 п.л.), А. Зорича (2 романа общим объемом 45 п.л.) и С. Лукьяненко (18 романов общим объемом 431 п.л.); этот выбор мотивирован тем обстоятельством, что именно эти писатели могут быть охарактеризованы как лингвокреативные языковые
личности, поскольку в картотеке примеров, извлеченных из их текстов,
нами зарегистрировано более 5000 знаков-номинаций инновационного
типа. Кроме того, в фокус исследования включены скрипты канандско-
американского телесериала «Stargate» (Звездные врата») и
североамериканского телесериала «За гранью» («Fringe»), из которых была
извлечена инновационная лексика космической тематики (около 3000
единиц). Таким образом, единицами исследования в данной работе
признаются текстовый фрагмент и знак-номинация в статусе
инновационной лексемы (лингвокреатемы) или лингвокреативного
вербального комплекса (словосочетание).
В диссертации использованы следующие методы и приемы научных исследований:
– общенаучный описательный метод, репрезентированный приемами типологизации, классификации, интерпретации, наблюдения и обобщения;
– методы компонентного и контекстуального анализа для уточнения семантической структуры инновационных словесных знаков и вербальных комплексов, вовлеченных в художественную (научно-фантастическую) лингвокреативную коммуникацию;
– семиотический анализ, позволяющий выявить свойства и параметры
лингвосемиотического пространства художественного научно-
фантастического текста;
– семасиологический анализ для верификации понятийного пространства исследуемого феномена формирования научно-фантастического дискурса;
– анкетирование респондентов для выявления данных семиотизации выявленных концептов научно-фантастического дискурса.
Методологическую базу исследования составили работы как отечественных, так и зарубежных ученых в области лингвосемиотики (Н.Ф. Алефиренко, С.А. Аскольдов, Т.Н. Астафурова, Е.С. Кубрякова, Д.С. Лихачев, Н.Б. Мечковская, А.В. Олянич, И.А. Стернин, Е.И. Шейгал и др.), аксиологической лингвистики (Е.В. Бабаева, Т.С. Есенова, Н.А. Красавский, Ю.С. Степанов и др.), концептологии, культурологии и лингвокультурологии (С.Г. Воркачв, В.И. Карасик, В.А. Маслова, М.В. Пименова, В.П. Руднев), дискурсологии (О.В. Акимова, И.Н. Борисова, Е.Н. Галичкина, Е.И. Голованова, Н.П. Головницкая, Т. ван Дейк, В.И. Карасик, Л.А. Кочетова, М.Л. Макаров, Т.Н. Некрасова, О.Ф. Русакова, Г.Г. Слышкин, И.И. Чесноков и др.).
Научная новизна исследования заключается:
– в применении лингвосемиотического подхода при анализе дискурсивной сферы научной фантастики как информационного ресурса прогнозирования процессов и событий ирреального, т.е. явлений времени, взятых в отдаленной перспективе с точки зрения представителей художественной мысли конца ХХ – начала XXI столетия;
– в изучении процессов формирования инновационных номинаций научно-фантастического дискурса с позиций категории лингвосемиотической креативности как характеристики языковой личности писателя-фантаста;
– в выявлении и типологизации моделей и контекстов лингво-семиотической и дискурсивной актуализации инновационных знаков-номинаций при их погружении в среду научно-фантастического дискурса;
– в определении статуса научно-фантастического дискурса среди прочих видов и типов дискурса.
Теоретическая значимость диссертации определяется:
– необходимостью пополнения научных данных о процессах формирования репертуара лингвосемиотических средств номинирования явлений и событий мира отдаленной временнй перспективы;
– важностью детерминации моделей лингвосемиотического конструирования инновационной лексики, рефлектирующей феномены отдаленного будущего;
– значимостью определения механизма лингвокреативности при создании лингвосемиотической картины мира отдаленного будущего на основании существующей лингвосемиотической картины мира;
– стойким интересом лингвокультурологии к культурным,
семиотическим, языковым и дискурсивным тенденциям в трансформации коммуникации с течением времени и в отдаленной перспективе.
Практическое значение исследования определяется тем, что его
основные положения могут быть использованы в лекционных курсах по
общему языкознанию и теории коммуникации, в спецкурсах по
лингвосемиотике и футурлингвистике, концептологии, лингвокультурологии.
Автор предполагает выпустить словарь футуристической лексики
(инновационные номинации) для его использования в качестве учебного
пособия по демонстрации возможностей лингвокреативной языковой
личности на семинарах по общему языкознанию в языковых вузах при
изучении способов словообразования. Данная диссертация является частью
исследовательского проекта «Лингвосемиотика культуры» кафедры
иностранных языков факультета сервиса и туризма Волгоградского государственного аграрного университета; ее результаты рекомендованы Ученым советом вуза к опубликованию в виде монографического издания.
На защиту выносятся следующие положения.
1. Лингвосемиотическая креативность языковой личности
представляет собой способность творческой персоны (писателя и
рассказчика) создавать языковые знаки фантастической реальности
(гиперреальности будущего) – лингвокреатемы, давать им функционально
нагруженные определения и формировать для их актуализации особую
коммуникативную среду (художественные произведения научно-
фантастической тематики).
2. Коммуникативной средой для актуализации языковых знаков-
номинаций фантастической реальности выступает научно-фантастический
дискурс, представляющий собой вымышленную художественную среду,
рефлектирующую будущее человека в отдаленной временнй перспективе.
3. Конститутивными признаками научно-фантастического дискурса
определены:
– цель, которая заключается в формировании лингвосемиотической (знаковой) среды отдаленного возможного будущего для рефлексии возможного материального мира новых поколений земной цивилизации в окружении иных цивилизаций, а также социальных отношений субъектов земного и внеземных миров;
– прогнозируемые ценности возможного будущего земного и
внеземного социума, отраженные в семантике номинаций фантастических
артефактов, культурно-социальных установлений и возможных
инновационных способов коммуникации землян и инопланетных существ (организмов, андроидов и т.п.);
– стратегии: внешние, направленные в целом на возбуждение интереса читателя научно-фантастического произведения к грядущим научно-техническим инновациям; внутренние, векторизованные а) на рефлексию новых социальных отношений в рамках будущего существования человека в инопланетной среде, новых стандартов и моделей поведения человека в межпланетном общении с инопланетянами – агональном и / или конвенциональном; б) на инспиративное отношение к освоению и изучению неизведанного космоса; в) на инспирацию осознания роли человечества в противостоянии / дружелюбном взаимодействии людей и интеллектуальных механизмов;
– хронотоп, имеющий сложную структуру, включающую в себя отдаленную временню перспективу (будущее) и широкую локализацию, в которую входят территории планеты Земля и галактическое пространство Вселенной, а также территории космических кораблей и искусственных спутников планетарного пространства;
– участники, к которым относятся представители земных и межпланетных рас, исполняющие различные функциональные роли (ученые, космонавты, астронавты, институционалы-члены различных планетарных и межпланетных организаций, простые жители Земли и межпланетных территорий), человекоподобные существа-андроиды, населяющие планеты Вселенной, интеллектуальные механизмы-роботы, экстра-террестриальные существа, угрожающие жизни землян или сотрудничающие с ними (воины, соверены инопланетных государств, космические пираты, рабовладельцы и т.п.).
-
Концептосферой, детерминирующей научно-фантастическое дискурсообразование и дискурсоразвертывание, выступает кластер таких концептов, как ядерные гиперконцепты «Будущее (время)» и «Информация о будущем», вокруг которых сформирована периферия, в которую включены концепты «Космос, планета Земля», «Хабитат», «Технологии», «Коммуникации», «Социальная среда», «Транспорт».
-
Коммуникативной средой научно-фантастического дискурса выступает лексико-семантическая система лексических знаков-номинаций,
структурированная в виде тематических номинативных кластеров «Действия и состояния», «Объекты и предметы», «Институциональные и социальные установления», «Измерения времени и пространства» и «Термины освоения космического пространства». Кластеры семантически взаимосвязаны отношениями соподчинения и пересечения, единицы кластеров находятся между собой в отношениях функционального взаимодействия.
Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на
методологическом семинаре «Лингвосемиотика потребностей» кафедры
иностранных языков Волгоградской государственной сельскохозяйственной
академии (2009г.) и Волгоградского государственного аграрного университета
(2010-2015гг.); на научно-практической конференции «Аксиологическая
лингвистика и лингвокультурология» в Волгоградском социально-
педагогическом колледже (2010г.); на международной научно-практической
конференции «Социокультурное пространство вуза» в Волгоградском
государственном аграрном университете (2013г.); на заседаниях кафедры
иностранных языков Волгоградского ГАУ (2009-2015гг.); на всероссийской
конференции молодых ученых «Филология и журналистика в начале XXI
века» в г. Саратове (2011 г.); на IV Международной научной конференции
«Актуальные проблемы современного знания» в г. Пятигорске (2011г.), на
Международной научной конференции «Язык и репрезентация культурных
кодов» в г. Самаре (2012г.); на заседаниях научно-исследовательской
лаборатории «Аксиологическая лингвистика» Волгоградского
государственного социально-педагогического университета (2013г.), на
Международной научной конференции Волгоградского ГАУ
«Воспитательный потенциал повышения качества высшего
профессионального образования» (Волгоград, 2015г.); на IX международной научной конференции Военного университета МО РФ «Структурная метафизика языка и феноменология речевого дискурса: критерии системных интерпретаций» (Москва, 2015г.); на международной научной конференциив Саратовском государственном университете им. Н.Г. Чернышевского, посвященной 100-летию со дня рождения проф. Л. И. Баранниковой «II-е Баранниковские чтения. Устная речь: русская диалектная и разговорно-просторечная культура общения» (Саратов, 2015 г.).
По теме диссертации опубликовано 23 статьи общим объемом 10, 5 п.л., из них 7 – в изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки России.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, сопровождаемых выводами, заключения и списка литературы.
Семиотический статус и онтологические функции научно-фантастического дискурса
По мнению Т.П. Выродовой, «…дискурс научно-фантастических произведений обладает определенным набором элементов как на структурно-композиционном, так и на идейно-смысловом уровнях. В процессе творческой эволюции этот дискурс претерпевает определенные изменения, обогащаясь и усложняясь, но неизменно сохраняет устойчивое ядро … Облик научно-фантастического дискурса в значительной мере определяется и его специфической лексикой, которая связана с освоением космоса, космическими полетами, экстраполяцией в будущее и научными открытиями» [Выродова, 2003; 8].
Е.В. Медведева делает вывод о том, что фантастический дискурс является «…особой разновидностью художественного дискурса», который «…объективируется в текстах, отражающих фантастические модели реальности, которые используются автором для осуществления художественного воздействия на читателя … Научная фантастика определяется как жанр в литературе и кино, где события происходят в мире, отличающемся от современной или исторической реальности, по крайней мере, в одном значимом отношении. Отличие может быть технологическим, физическим, историческим, социологическим и так далее, но не магическим» [Медведева, 2012; 55].
В научную фантастику вовлекаются знания из фундаментальных, прикладных и гуманитарных наук и адаптируются к пониманию читателя с целью описать идею, выходящую за рамки реализма. Это механизм функции научной фантастики, исторически возникшей раньше всех: прогнозирование того, что может дать человеку прогресс. Функция прогнозирования долгое время сосуществовала с другой: осмыслением места техники и технологии в обществе. Они сохраняли свою актуальность до времен, пока люди верили в прогресс, бесконечное поступательное развитие и в то, что технологический прогресс приносит только блага. Миф о всемогуществе науки и техники идет рука об руку с научной фантастикой: последняя культивирует и подпитывает этот миф, а сам миф стимулирует интерес к ней. Он является ее принадлежностью и, в целом, остается актуальным [Рыльщикова, Худяков, 2014].
В течение XX века вера в научно-технический прогресс перестала быть абсолютной; в НФ-литературе же разочарование в прогрессе привело к появлению новых функций. Литература стала инструментом адаптации техники и технологии к человеческому бытию, переосмыслению их роли. Иначе говоря, новое открытие, новое изобретение, новая машина уже не были центром произведения. Они остались, но стали дополнением к проблемам самого человека: как с их помощью меняется жизнь, что они могут дать, какую выгоду из них можно извлечь. В настоящее время существует богатый пласт фантастической литературы, которая выполняет моделирование возможных вариантов применения технологий, уже прошедших пик своего развития. Это узкотематическая литература, на которую поспешили навесить слишком много жанровых ярлыков. Она образовалась как подражание киберпанку – фантастике, в которой повышенное внимание уделяется информационным технологиям [Рыльщикова, Худяков, 2014].
Моделирование возможных вариантов развития технологий плавно примыкает к еще одной функции фантастики: моделированию возможных вариантов развития истории. Это направление фантастики известно под названием «альтернативная история» и отличается от вышеупомянутого «киберпанка» тем, что технология не является главенствующим фактором, изменяющим историю (хотя она легко меняется авторами «киберпанка»).
Моделируются события, оставшиеся в реальной истории вероятностями, а технология – если из сбывшейся вероятности получается альтернативная технология – это допускается на страницах жанровых произведений. Моделирование истории и моделирование технологий – это два пересекающихся, но остающихся разными множества. Поскольку альтернативная история немыслима без точки опоры – истории реальной, то авторы вынуждены делать отсылки к произошедшим в объективной реальности событиям или хотя бы их версиям. И, если отсылки достаточно объемны и подробны, если художественное мастерство автора достаточно высоко, чтобы пробудить любопытство читателя и его желание узнать больше о прочитанном, возникает побочная функция: стимулирование интереса читателей к изучению истории.
Научно-фантастический дискурс включает в себя довольно много разновидностей выражения человеческой мысли. Научно фантастический дискурс, как любой дискурс, «текст, погруженный в жизнь», существует во множестве форм, находящихся в постоянном взаимодействии между собой и другими видами дискурса. Как известно, дискурсы всегда было принято делить на устный и письменный. Научно-фантастический дискурс не исключение. Письменный научно-фантастический дискурс включает в себя все формы сохранения текста, изобретенные на настоящий момент, и классификация его форм совпадает с формами существования любых художественных произведений в литературе. Что же касается устных форм НФ-дискурса, то его единственными формами на сегодняшний день представляются формы кинофильма и телесериала в разнообразных жанрах – от межпланетных путешествий до детектива и боевика.
Несомненна связь научно-фантастического дискурса с потребностями: известно, что человеческие нужды имеют тенденцию к возвышению и понижению. Однако, как правило, и как показывает сегодняшняя реальность, потребности – главным образом витальные, демонстрируют склонность к росту, усложнению и трансформации [Олянич, 2004]. Их удовлетворение требует поиска новых средств и инструментов, что влечет за собой необходимость в информированности о будущей возможности такого удовлетворения. Так рождаются прогноз и информация о будущем как когнио-ментальные сущности – как концепты.
Концептосфера научно-фантастического дискурса
Так, Е.В. Макеенко, рассматривая креативную функцию интертекстуальности в художественном дискурсе, вводит понятие феномена креативной рецепции, который видится исследователю как значимая форма коммуникации автора и читателя (агента и клиента дискурса). Исследователь определяет место виртуальной фигуры автора в современном художественном дискурсе, выступающего как креативная функция, и роль читатель-скриптора, обеспечивающего благодаря встрече с фигурой автора феномен креативной рецепции [Макеенко, 2013:6].
Научно-фантастическому дискурсу присущи и особые, специфические, характерные только для него функции. Рассмотрим их далее более подробно.
Научная фантастика распространяет свою проблемную область на территории науки, техники, экономики, социологии, социальной психологии, психологии самого человека. В научно-фантастическую литературу вовлекаются знания из фундаментальных, прикладных и гуманитарных наук и адаптируются к пониманию читателя с целью описать идею, выходящую за рамки реализма. Это механизм функции научной фантастики, исторически возникшей раньше всех: функция прогнозирования того, что может дать человеку прогресс. Если мы вспомним произведения отцов-основателей научной фантастики (Ж. Верн, Г. Уэллс, А. Беляев), то в их творчестве прослеживается схема: изобретается нечто (подводная лодка, дирижабль, вертолет, машина времени, трансплантация органов и мн. др.) не существующее на момент написания в реальности и отслеживается, как отдельные люди и общество в целом отреагировали на появление инновации. В роли пробного шара могли выступать не только технические новинки, но и события: высадка марсиан в Англии в «Войне миров» Уэллса, нападение флота дирижаблей милитаристской Германии на США (Г. Уэллс, «Война в воздухе»), победа мировой революции (А. Беляев, «Прыжок в ничто»). Здесь речь идет тоже о прогрессе, но не техническом, а социальном. Функция прогнозирования долгое время сосуществовала с другой: функцией осмысления места техники и технологии в обществе. Они сохраняли свою актуальность до времен, пока люди верили в прогресс, бесконечное поступательное развитие и в то, что технологический прогресс приносит только блага. Миф о всемогуществе науки и техники идет рука об руку с научной фантастикой: последняя культивирует и подпитывает этот миф, а сам миф стимулирует интерес к ней.
В течение XX века вера в научно-технический прогресс перестала быть абсолютной; в НФ-литературе же разочарование в прогрессе привело к появлению новых функций. Научно-фантастический дискурс стал исполнять функцию адаптации техники и технологии к человеческому бытию, переосмыслению их роли. Иначе говоря, новое открытие, новое изобретение, новая машина уже не были центром фантастического произведения. Они остались, но стали дополнением к проблемам самого человека: как с их помощью меняется жизнь, что они могут дать, какую выгоду из них можно извлечь.
В настоящее время в научно-фантастическом дискурсе существует богатый пласт его разновидностей, которые выполняют функцию моделирования возможных вариантов применения технологий, уже прошедших пик своего развития. Они образовались в результате повышенного внимания писателей-фантастов к информационным технологиям и получили название, в зависимости от особенностей произведения, киберпанк-дискурс, стимпанк-дискурс и дизельпанк-дискурс. В двух последних подтипах научно-фантастического дискурса происходит углубленное «описание» не компьютерных технологий, как в киберпанке, а тех, которые являются частью прошлого: стимпанк описывает затянувшийся век пара, а дизельпанк – 1-ю половину ХХ века. Существует много других «панк-дискурсов»: стоун- (о каменном веке), сандал- (об античности), клок- (о средневековье), тесла- (о неизвестных на текущий момент применениях электричества), атомпанк (о более развитом, чем в объективной реальности, применении атомной энергии), причем названия некоторым даны сугубо по аналогии. Но, киберпанк, стимпанк и дизельпанк – это уже сформировавшиеся субжанры научно-фантастического дискурса с количеством представителей, исчисляемых десятками и сотнями; функция моделирования альтернативного технического развития цивилизации успешно «работает». Моделирование возможных вариантов развития технологий плавно примыкает к еще одной функции научно-фантастического дискурса: функции моделирования возможных вариантов развития истории. Моделируются события, оставшиеся в реальной истории вероятностями, а технология – если из сбывшейся вероятности получается альтернативная технология – это допускается в структуре дискурса. Моделирование истории и моделирование технологий – это два пересекающихся, но остающихся разными множества. Например, в цикле Гарри Гаррисона «Звезды и полосы» моделируются отношения Англии и США в 1860-е годы без прорывных технологических инноваций, а программная для стимпанка «Дифференциальная машина» Уильяма Гибсона и Брюса Стерлинга немыслима без механического компьютера, паромобилей и «кинетотропа» – видеотехнологии, удивительно напоминающей ЖК-матрицы, только черно-белые, на механических элементах и с ограниченным быстродействием.
Цели, ценности и стратегии научно-фантастического дискурса
Участники дискурса – представители той или иной социальной группы, вступающие в общение и исполняющие определённые коммуникативные роли. Разновидности коммуникативных ролей напрямую зависят от вида дискурса [Варшавская, 2003: 14-15]. Участники дискурса рассматриваются вкупе со всеми статусными и ролевыми задачами, социально значимыми отношениями, в которые они вовлечены [Halliday, 1991].
Участники дискурса действуют «…в рамках интеракциональных моделей (фреймов), предписываемых дискурсивной ситуацией, а также в соответствии с четко определенными дискурсивными ролями. Все коммуникативные действия направлены на достижение результата» [Стеблецова, 2012, с. 39].
В.И. Карасик, характеризуя участников личностно-ориентированного (бытового) и статусно-ориентированного (институционального) типов дискурса, описывает их как категорию дискурса в целом и отмечает: «Для определения типа институционального дискурса необходимо учитывать статусно-ролевые характеристики участников общения (учитель – ученик, врач – пациент, офицер – солдат) … Участники личностного дискурса выступают во всей полноте своих качеств в отличие от участников институционального дискурса, системообразующим признаком которого является статусная, представительская функция человека. Институциональный дискурс есть специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. Весьма часто личностное общение сводится к бытовому, но возможно общение между хорошо знающими друг друга людьми и на небытовом, бытийном уровне. Любое общение носит многомерный, партитурный характер, и поэтому выделение типов общения в конкретном речевом действии представляет собой условность и проводится с исследовательской целью. Полное устранение личностного начала в институциональном общении превращает участников такого общения в манекенов. Не случайно нормы общения слуг и хозяев во многих сообществах требовали от слуг бесстрастного выражения лица» [Карасик, www].
Семиотика персоналий научно-фантастического дискурса обычно рефлектирована в дихотомии «свой (земной) – чужой / иной / другой (внеземной)» и трихотомии «человек – гуманоид (похожий на человека, имеющий биологическое происхождение) – экстратеррестриальная сущность (технологическая и небиологическая)».
Участники научно-фантастического дискурса исполняют разнообразные коммуникативные роли: Во-первых, в хронотопе вселенной и межгалактических путешествиях они представлены разнообразными профессионимами – знаками профессиональных специализаций:
«Через полтора часа инженеры связи нашли способ передачи информации на "Славутич" по радио без риска ее перехвата. Спустя несколько минут после этого экипажу спасательного крейсера стало известно, в каком положении находится корабль на планете» (Головачев, Хроновыверт, с.28);
«Спустя сутки координатор крейсера сумел устранить обрывы в информационных цепях (команд он все еще не слышал), и люди наконец узнали полный объем разрушений корабля» (Головачев, Хроновыверт, с.7); «Гришин координировал работу всех исследовательских групп, снабжая их перекрестной информацией и материальными ресурсами (Головачев, Бич времен, с. 156); «– Вы по образованию, простите, кто? – БИС-мастер. – А-а… конструктор больших информсистем? Что заканчивали? Рязанский Интех? – Московский Энгу» (Головачев, Бич времен, с. 197). «– Мы посылаем конкистадоров в Ствол сотнями, возвращаются единицы, да и те почти без памяти. Вероятно, выход из Ствола в реальное время чреват перепадами темпоральных ускорений, стирающими информацию на молекулярном и атомарном уровнях» (Головачев, Бич времен, с. 200);
«По его просьбе расчетная группа отдела безопасности смоделировала обстановку в главном зале управления лаборатории во время эксперимента. Все было как обычно: мощность хроноимпульса, работа силового оборудования Ствола, разговоры по интеркому с абонентами. То есть ничто не предвещало катастрофы, и никто из экспериментаторов не заметил ничего необычного. Во всяком случае, за полчаса до катастрофы» (Головачев, Бич времен, с. 226);
«Павел встретил взгляд Ромашина, отлично понимая, что откровения Златкова – тщательно отпрепарированная дезинформация для «санитаров», наверняка записывающих речи выступавших на Совете людей» (Головачев, Бич времен, с. 243);
«В два часа дня Павел и Полуянов сдали экзамен на знание оборудования и работы главных систем, инспектор в последний раз опробовал скафандр и проверил, все ли взял с собой в первый поход в лабораторию» (Головачев, Бич времен, с. 247);
«Потрясение, испытанное всеми без исключения членами экипажей при виде того, чего они не ожидали увидеть, длилось недолго: инки «големов», не знавшие эстетических и прочих колебаний, мгновенно отрезвили пилотов гонгом тревоги. Затем вокруг началась метаморфоза пространственных изменений, вызванная появлением хронобура. Да, их ждали – аппараты «хронохирургов», квазиживые, псевдоживые, полуживые и вовсе неживые, искусственные организмы – термины были не суть важны» (Головачев, Бич времен, с. 310); «– Вы более информированы, чем я думал, комиссар. Однако наш случай полностью укладывается в рамки матричной гипотезы. Белый потому может помнить события и детали прошлой жизни, что он в момент изменения отсутствовал в нашей Метавселенной!» (Головачев, Схрон: смутное время, с. 151); «– Когда я был Судьей, мне была дана информация о многих расах Древа, в том числе и об этих кристалломикробах. Я с ними общаюсь. Они встречались с людьми и знают, кто мы такие. – Это славно. Значит, наши соотечественники уже побывали здесь до нас» (Головачев, Палач времен, с. 11). Во-вторых, в научно-фантастическом дискурсе репрезентированы участники-институционалы; так, в сериале «Звездные войны» среди протагонистов обнаружены: – герои в статусе императоров, например, Император ситов – правитель Империи ситов после Великой гиперпространственной войны; Палпатин – Галактический Император Галактической Империи; Ууег Тчинг – 54-й император Артисии; Тета – императрица системы Корос; Шей Тапани – первый император Тапанской Империи; Дарт Крайт – император Галактической Империи Дарта Крайта; Антббианплоурр III – император Эйатту; Белгоа – император Трунски во время Галактической гражданской войны; – герои в статусах президента и лидера: Президент Новой Республики/Галактического Альянса; Президент Старой Галактической Республики; Президент Сената; Лидер (гильдмастер) Коммерческой гильдии; Лидер Суллустанского Совета; Лидер Тисс шарлской лиги; Президент Илесии; Лидер Деварона; Лидер Серн Прайм; Лидер Ворзида V; Лидер Гравлекс-Меда; Лидер Пяти Миров; Лидер Народного дознания.
Номинации-лингвокреатемы объектов и предметов
В научно-фантастическом дискурсе достаточно часто рефлектируются измерения двух важнейших категорий – расстояния (дистанции) и времени одновременно, при этом часто используются единицы, которые присутствуют в любом другом типе дискурса. Так, измерения расстояния в дискурсе астрономическом производятся в так называемых парсеках: известно, что расстояние в один парсек соответствует смещению той или иной звезды на фоне далеких объектов на 1 при перемещении наблюдателя на 1 радиус земной орбиты. Парсек как знак лингвистический есть не что иное как аббревиатура от лексем «параллакс» и «секунда». 1 парсек равен 3,26 части светового года. При измерениях астрономических учитывается взаимное перемещение звезды и Земли за промежуток времени между наблюдениями, при этом астрономы учитывают неравномерности вращения Земли вокруг оси, из-за которых постоянно меняется ее направление. В научно-фантастическом дискурсе, как правило, парсек, будучи лингвокреатемой, созданной не-фантастами, а учеными-астрономами, употребляется в качестве знака-дистанционима, сочетающего в себе признаки пространства (расстояния) и времени:
«Модель первая – крейсер «вывернуло» в субквантовую область, то есть он превратился в элементарную частицу. Модель вторая – его зашвырнуло далеко в космос: при том выделении энергии, которое зафиксировали приборы слежения, он может оказаться с равной вероятностью в любой точке сферы радиусом в сто парсеков» (Головачев, Хроновыверт, с. 5); «– Зачем же? Можете начинать поиск крейсера теми средствами, которые имеются у спасательной службы. Вполне может оказаться верной гипотеза, что крейсер выпал где-то в космосе в радиусе до ста парсеков» (Головачев, Хроновыверт, с. 8).
Лингвосемиотическая креативность проявляется в научно-фантастическом дискурсе как способ создания новых единиц измерения расстояния: так, в нашем материале мы встретили такие знаки-лингвокреатемы, которые условно мы терминолизировали как псевдодистанционимы. Это такие лингвокреатемы, как «гектошаг», «килошаг», «фатт», «дзигг», «схоб» и шим» : «Не меньше ста – ста пятидесяти гектошагов» (Лукьяненко, Звезды-холодные игрушки, с. 14); «Испытательный комплекс был построен, но вначале здание Совета приподняли на полтора килошага» (Лукьяненко, Звезды-холодные игрушки, с. 89); «Сирена смолкла, и наступила пульсирующая тишина, в которой совсем недалеко, в сотне фаттах и полусотне дзиггов от КП по радиусу зашевелилась земля и массивные металлические крышки поползли в стороны, сдирая дерн по пути и открывая фермы пусковых установок» (Головачев, Хроновыверт, с. 46); «Дивизион Гордоншаха представлял собой одну из единиц воздушной обороны Иранистана со стороны горной гряды Пеласгекона и прикрывал полуостров на глубину в пятьдесят пять зхобов» (Головачев, Хроновыверт, с. 5); «Гигантский палец радиоизлучения начал прощупывание неба над горизонтом в радиусе трехсот зхобов» (Головачев, Хроновыверт, с. 5); «– Принял, – сказал Гордоншах и рявкнул операторам: – Перейти на автомат! Метеорологи, что слышно? – В ста зхобах фронт циклона, уходит к югу. Скорость ветра сто и пять. – Норма, примем почти без помех, – буркнул как бы про себя командир» (Головачев, Хроновыверт, с. 5); «Они увидели яйцевидное тело, проткнутое семью трубами. Размеры конструкции потрясали: яйцо с трубами вытянулось на ползхоба, и на концах труб горели светлые серебристые венцы» (Головачев, Хроновыверт, с. 6);
«Операторы застыли в ожидании. Чужой звездолет приближался со скоростью около семи зхобов в секунду, и курс его пересекался с сектором стрельбы дивизиона» (Головачев, Хроновыверт, с. 10);
«Бронеход отмахал ползхоба и уперся в кочковатое мшистое болото, усеянное струйками испарений, с редкими осинами и купами кустарника. За болотом вырастал на полнеба угрюмый эллипсоид звездолета» (Головачев, Хроновыверт, с. 35);
«Бронетранспортер с ревом повернул налево, и Абдулхарун оглянулся на повороте. Второй бронеход с красной полосой личной гвардии шейха на лобовой броне, взревывая и раскачиваясь, полз в сотне шимов сзади. Блеснул и пропал огонек лазер-связи: водитель запрашивал инструкции» (Головачев, Хроновыверт, с. 27). Измерение времени в научно-фантастическом дискурсе осуществляется при помощи хорошо известных нам знаков-хрононимов; в то же время, лингвосемиотическая креативность здесь проявляется как оперирование трудно постижимыми разумом человека величинами времени, которые абсолютно реальны для участников научно-фантастического дискурса. Так, отсчет времени ведется при помощи псевдохрононима «3.00 по средне-солнечному»:
«Старт завтра, в три ноль-ноль по средне-солнечному. Если кто-нибудь откажется – не уговаривайте» (Головачев, Хроновыверт, с. 54);
Датировка события семиотизирована для нас пока ирреальным сроком, выраженным хрононимом «2325г.»:
«В мае две тысячи триста двадцать пятого года Ивор закончил факультет Квистории Среднеевропейского гуманитарного университета и теперь раздумывал над своей дальнейшей судьбой» (Головачев, Палач времен, с. 67).
Временная протяженность процесса измеряется трудно постижимыми величинами (хрононимы «тысячи, миллионы, миллиарды земных лет», что дает нам основание эти хрононимы также относить к лингвокреатемам: «Обычно путешествие по линии трансгресса сопровождалось провалом сознания: падение в пропасть, вспышка света, истома, небытие – и вот они уже за тысячи и миллионы парсеков от места старта, за миллионы и миллиарды лет. Нынешний же старт Ивашура помнил до мельчайших подробностей, а еще ему показалось, что его бессчетное количество раз «пересаживали» с одного вида транспорта на другой, пока наконец капсула трансгресса (сгусток поля? тахионный луч? процесс перегиба координат?) не достигла родной Метавселенной, родной Ветви времени и не затормозила, выбросив хрупкий свой груз – людей – в материальность и реальность бытия» (Головачев, Схрон, с. 76); «– Солювелл-три – это Земля или Солнце? – Это одна из ветвей Древа Мира, соответствующая вашей Метавселенной в пределах двадцати миллиардов земных лет» (Головачев, Бич времен, с. 250).