Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Конфликтология, лингвоконфликтология и лингвопрагматика: теория и методология 20
1.1. Перманентистское и конвенционалистское направления в конфликтологии 20
1.2. Психолингвистические взгляды в теории конфликта .28
1.3. Лингвопрагматика как основа вербального конфликта 30
1.4. «Язык вражды» как предмет научного анализа
1.4.1. Исследование «языка вражды» в зарубежной науке 37
1.4.2. Исследование «языка вражды» в отечественной науке 52
1.4.3. Поле проблемного анализа 56
Выводы по Главе 1 71
Глава 2. Лингвоконфликтогенез в общегуманитарном дискурсе
2.1. Вербальная рефлексия этноконфликта 75
2.2. Лингвоконфликтогенез в системе религиозного сознания 86
2.3. Лингвоконфликтогенез в дискурсе идеологий Нового времени 91
2.4. «Язык вражды» в современных российских периодических изданиях 99
2.5. «Язык вражды» в отношениях религиозных и светских общностей (на примере печатных и электронных СМИ) 110
2.5.1. Анализ довоенных СМИ .111
2.5.2. Анализ современных СМИ 120
Выводы по Главе 2 138
Глава 3. Количественный контент-анализ в лингвоконфликтологических исследованиях 141
3.1. Метод количественного контент-анализа в зарубежной науке .144
3.2. Метод количественного контент-анализа в отечественной науке 154
3.3. Канонические религиозные тексты: опыт частотного анализа вербальной конфликтогенной составляющей 164
Выводы по Главе 3 .184
Глава 4. Политическая лингвоконфликтология: исследование методом количественного контент-анализа .189
4.1. Конфликтная лексика в текстах конституций 189
4.2. Конфликтосодержащие лексические компоненты государственных гимнов и гербов 200
4.2.1 Презентация военных конфликтов в гимнах 201
4.2.2. Образы смерти, крови, страданий как мобилизационные мотиваторы государственных гимнов 210
4.2.3. Аллегории и атрибуты конфликта в государственных гимнах .214
4.2.4. Идеология конфликта и историческая эволюция российского государственного гимна 221
4.2.5. Квантитативные показатели лингвоконфликтогенности государственных гимнов 224
4.3. Опыт частотного лингвистического анализа в исследовании политических процессов 227
4.4. Лексика вражды в публичной политической риторике: на материале инаугурационных речей президентов США .240
4.5. Лексика конфликта в российской учебной политологической литературе 286
Выводы по Главе 4 .298
Заключение 305
Список сокращений и условных обозначений .320
Список литературы
- Лингвопрагматика как основа вербального конфликта
- «Язык вражды» в современных российских периодических изданиях
- Канонические религиозные тексты: опыт частотного анализа вербальной конфликтогенной составляющей
- Образы смерти, крови, страданий как мобилизационные мотиваторы государственных гимнов
Введение к работе
Актуальность темы исследования определяется сохраняющимся высоким уровнем конфликтогенности современного общества, требующим анализа вербальной составляющей конфликта с целью оценки и прогноза его возникновения, развития и снятия, не допуская перехода конфликта в стадию самостоятельного развития. Есть все основания утв ерждать, что степень конфликтности общества имеет тенденцию роста.
Конфликты в рамках прежней методологической парадигмы прогнозировать непросто. Соответственно, возникает задача оценки потенциалов конфликтогенеза на основе новых методологических подходов. Такие возможности предоставляют, в частности, лингвопрагматика и частотный контент-анализ. С их помощью фиксируются еще не артикулируемые тенденции в умонастроениях социума, выявляются целевые информационные атаки.
Степень разработанности темы: в связи с тем, что заявленная тема является, по сути, междисциплинарной, отметим, что наиболее значимые исследования в области лингвистической прагматики, сформировавшейся под влиянием философии Л. Витгенштейна и теории речевых актов, представлены в работах Н.Д. Ар утюновой [Арутюнова, 1985, 1999], В.В. Дементьева [Дементьев, 2003, 2006], В.З. Демьянкова [Демьянков, 2010,
2012, 2015], В.И. Карасика [Карасик, 2002, 2008], Г.Г. Матвеевой и др. [Матвеева, 2009], Р. Ратмайр [Ратмайр, 2003], И.А. Стернина [Стернин, 2003, 2008]; Ю.С. Степанова [Степанов, 1975, 1981], A. Bogusawski [Bogusawski, 2008], G. Leech [Leech, 1983] и мн. др. Проблемы генезиса конфликта рассматриваются в рамках различных гуманитарных наук. Большой вклад в понимание факторов, порождающих конфликт, и в классификацию конфликтов внесли в разное время М. Дюверже [Дюверже, 2000], К. Дойч [Duetsch, 1963], Р. Даль [Даль, 2003], П. Бурдье [Бурдье, 1993], К. Боулдинг [Boulding, 1963], Р. Дарендорф [Дарендорф, 1994], Л.А. Козер [Козер, 1991, 2000] и др. В формирующейся сфере лингвоконфликтологии и изучении «языка вражды» заметны работы К. Ховланда [Hovland, 1954]. Б. Ванакера [Vanacker, 2006], К. Тиллмана [Tillman, 2010], Дж. Джошуа [Joshua, 2006], Д. Боромиза-Хабаши [Boromisza-Habashi, 2008], Т. Ван Дейка [Dijk van Teun, 1987], П. Тэйлора [Taylor, 2004], Т. Киннея [Kinney, 2008], Б. Маллена [Mullen, 2001, 2004, 2005, 2009], Д. Райс [Rice, 2003], Э. Вебер [Weber, 2009], С. Бенеш [Benesch, 2012], К. Хаупта [Haupt, 2005], А. Диаса [Diaz, 2011], И. Иньиго-Мора [Inigo-Mora, 2002, 2007], Т. Вебба [Webb, 2011, 2012], Т. Джея [Jay, 2009] и др.; изучению «языка вражды» в российской науке посвящены работы В.И. Жельвиса [Жельвис, 1997], Т.В. Воронцовой [Воронцова, 2006], С.А. Колосова [Колосов, 2004], А.В. Денисовой [Денисова, 2009], А.В. Евстафьевой [Евстафьева, 2009], Л.Р. Комаловой [2011, 2016]; в области формализованного анализа текстов и контент-анализа известны работы Г. Лассуэлла [Lasswell, 1949], Б. Берельсона [Berelson, 1952, 1959], Ф. Керлингера [Kerlinger, 1973], К. Криппендорфа [Krippendorf, 2004], О. Холсти [Holsti, 1969], Х. де Ландтсхеера [Landtsheer, 1991], В. Бенуа [Benoit, 1999], В. Лоу [Lowe, 2004], С. Стемлера [Stemler, 2001], А. Велозо [Veloso, 2011], Н.С. Виноградовой [Виноградова, 2010], В.Ю. Литвиновой [Литвинова, 2006], О.И. Максименко [Максименко, 2003, 2013, 2016] и др.
Одновременное развитие изучения «языка вражды» с позиций лингвопрагматики и методологии количественных методов, включая частотный контент-анализ, объективно должно привести к их синтезу.
Российская Федерация оказывается сегодня в фокусе конфликтов различного рода. Конфронтационная ситуация на Украине по «принципу домино» породила конфликты, затрагивающие интересы и национальную безопасность России. Исторически повторяющийся конфликт Россия – Запад достиг критического уровня, позволяющего экспертам использовать дефиницию «новая холодная война». Развитие информационных и гибридных войн, как видно по ситуации на Ближнем востоке и, в частности, в Сирии и Ираке, сопровождается усиливающейся военной риторикой. Информационная война помимо адресации к современной России была экстраполирована и на историческое прошлое (в частности, историю Второй мировой войны). Протестное политическое движение, составляя не столь значимую величину в электоральном выражении, продуцирует конфронтационную риторику через интернет-ресурсы. Сохраняются латентные конфликты на национальной и религиозной почве,
которые, уходя корнями в канонические религиозные тексты, при наличии соответствующего катализатора угрожают п ревратиться в новые «войны идентичностей».
Обозначенные угрозы поставили задачу выработки научной лингвистической методологии и методики мониторинга и превентивного предупреждения конфликтов, как стихийного, так и проектного характера. Важнейшим инструментом в данном отношении могут являться технологии и приемы работы с лексикой вражды с позиций лингвопрагматики. Ввиду того , что конфликты в современную эпоху имеют преимущественно информационные мотиваторы, в фокусе внимания оказывается в первую очередь вербальная медийная информация, реализующаяся, главным образом, через соответствующую лексику. Другим выражением современного науковедческого синтеза является использование гуманитарными науками количественных методов.
Источник материала данного исследования определяется теми вербальными нишами, применительно к которым осуществлялось рассмотрение лексики конфликта:
1) религиозные тексты, в том числе определяемые в качестве
сакральных и канонических (Библия (Ветхий и Новый Завет), Коран,
Танах);
-
тексты конституций стран мира (45 преамбул конституций);
-
тексты государственных гимнов стран мира (133 гимна);
-
государственные гербы как креолизованный текст (236 гербов);
-
тексты инаугурационных речей президентов США (64 речи);
-
тексты в жанре политической публицистики (выпуски газет «Аргументы и факты» (АиФ), «Московский комсомолец» (МК) и «Российская газета» (РГ) за сентябрь 2013 г.);
-
тексты из архивов периодической печати (отдельные выпуски газеты «Безбожник» (1930, 1934, 1938 гг.); «Коммерсантъ», «Завтра», “The Times”;
-
интернет-комментарии сайтов РИА Новости, Life News и НТВ.ru;
-
тексты учебников, учебных пособий по политологии для высшей школы, всего 6 учебников;
10) рандомная лексикографическая выборка этнофолизмов;
11) рандомная конфликтосодержащая лексика тоталитарных
режимов;
12) результаты запросов в поисковых системах Яндекс и Google.
Представленный перечень источников позволяет рассматривать
представленную работу как комплексную по отражению ниш
распространенности «языка вражды» как вербальной причины конфликтогенности текстов разного рода.
Гипотеза предлагаемого исследования: н есмотря на разнородность
изучаемых текстов, их хронологическую удаленность, разножанровость,
принадлежность разным дискурсам, использование подходов
лингвопрагматики, квантитативных методов, включая количественный
контент-анализ, подтверждает свою валидность как методов
лингвистического анализа конфликтогенных текстов с ключевым компонентом – конфликтосодержащими лексемами «языка вражды».
Цель представленного исследования состояла в применении с позиций лингвопрагматики методологии количественного контент-анализа и лингвостатистики к текстуальному выражению лексики вражды для мониторинга и прогнозирования общественных конфликтов.
Для достижения поставленной цели и верификации гипотезы потребовалось решение комплекса следующих задач:
- определить потенциалы и перспективы применения методологии
количественного контент-анализа на предмет выявления лексики
конфликта в текстах различных форматов и жанровых типов;
выявить лингвопрагматические причины появления лексики вражды, включая этнофолизмы и конфликтосодержащие заимствования;
показать применимость к анализу текстов лингвистической прагматики с более широких позиций, не только с позиций теории речевых актов;
проверить методику прогнозирования конфликтов по динамике использования лексики вражды, полученной статистическими методами;
предложить подход по определению степени конфронтационности в обществе и отдельных общественных группах по уровню частотности использования конфликтных лексем;
- провести мониторинг распространенности «языка вражды» в
различных сферах общественных коммуникаций – социокультурной,
включая религиозную, политической, печатных и электронных СМИ,
учебной политологической литературе;
провести сравнительный анализ текстов (преамбул конституций, гимнов, инаугурационных речей, публикаций в СМИ и др.), в том числе представляющих различные государства и культуры, для определения степени использования лексем конфликта;
выявить факторы и представить объяснительные подходы высокой концентрации «языка вражды» в соответствующих текстах;
провести контекстуализацию динамики «языка вражды», выявить его лингвопрагматическую связь с общественными процессами и актуальными социальными проблемами.
Теоретико-методологическую базу исследования составили работы отечественных и зарубежных лингвистов в следующих областях:
лингвистическая прагматика: Ю.Д. Апресяна [Апресян, 1988], Н.Д. Арутюновой [Арутюнова, 1985]; Р. Барта [Барт, 1994], Г. Грайса [Грайс, 1985], О .Б. Гусевой [Гусева, 2000], Т. Ван Дейка [Дейк, 1989], В.И. Карасика [Карасик, 2002], Ч. Морриса [Моррис, 1983], Дж. Остина [Остин, 1986], Дж. Серля [Серль, 1986], Р. Столнейкера [Столнейкер, 1985], И.П. Сусова [Сусов, 1983], J.Habermas [Habermas, 1981], G. Leech [Leech, 1983], J.R. Searle [Searle, 1992] и др.;
конфликтология: М. Дюверже [Дюверже, 2000], К. Дойча [Duetsch, 1963], Р. Даля [Даль, 2003], П. Бурдье [Бурдье, 1993], К. Боулдинга [Boulding, 1963], Р.Дарендорфа [Дарендорф, 1994], Л.Козера [Козер, 2000];
изучение «языка вражды»: Б. Барнетта [Barrnet, 2005], С. Бенеш [Benesch, 2012], Д. Боромиза-Хабаши [Boromisza-Habashi, 2008], Б. Ванакера [Vanacker, 2006], Т. Вебба [Webb, 2011, 2012], Т.В. Воронцовой [Воронцова, 2006], Э. Вебер [Weber, 2009], А .В. Денисовой [Денисова, 2009], Т. Ван Дейка [Dijk van T., 1987], Дж. Джошуа [Joshua, 2006], А. Диаса [Diaz, 2011], Л. Заплеталовой [Zapletalov, 2008], Т. Киннея [Kinney, 2008], Л.Р. Комаловой [Комалова, 2011, 2016], Б. Маллена [Mullen, 2001, 2004, 2005, 2009], И. Иньиго-Мора [Inigo-Mora, 2002, 2007], В.И. Жельвиса [Жельвис, 1997], С.А. Колосова [Колосов, 2004], Д. Райс [Rice, 2003], А. Рихтера, Я. Менгисту, Т . Джея [Jay, 2009], В.Н. Степанова [Степанов, 2004], К. Тиллмана [Tillman, 2010], П. Тэйлора [Taylor, 2004], К. Хаупта [Haupt, 2005], Дж. Холландера [Hollander, 1910, 1919] и др.;
формальные методы анализа текста, включая количественный контент-анализ: Г. Лассуэлла [Lasswell, 1949], Б. Берельсона [Berelson, 1952; 1959], Б. Берга [Berg, 1995], Ф. Керлингера [Kerlinger, 1973], К. Криппендорфа [Krippendorf, 2004], О. Холсти [Holsti, 1969], Р. Вебера [Webwe, 1990], Х. де Ландтсхеера [Landtsheer, 1991], В. Бенуа [Benoit, 1999], В. Лоу [Lowe, 2004], С. Стемлера [Stemler, 2001], А. Велозо [Veloso, 2011]; В.Н. Алексеева [Алексеев, 1969], А .В. Баранова [Баранов, 1968], Н.С. Виноградовой [Виноградова, 2010], Ю.В. Вооглайд [Вооглайд, 1972], B.C. Коробейникова [Коробейников, 1969], В.Ю. Литвиновой [Литвинова, 2006], О.И. Максименко [Максименко, 2013, 2015, 2016], Е.Я. Таршиса [Таршис, 1975], Л.Н. Федотовой [Федотова, 2014], С.К. Шаляпиной [Шаляпина, 1998] и др.
Объектом исследования является «язык вражды», изучаемый методом количественного (частотного) контент-анализа, статистического анализа с позиций лингвопрагматики.
Предметом исследования являются лингвопрагматические принципы использования «языка вражды» и лингвоконфликтогенные особенности текстов различных дискурсов, временных эпох , формата и жанровой направленности.
Научная новизна исследования состоит в следующем:
- впервые в отечественной науке на уровне комплексного
исследования применительно к лексике конфликта применена методология
количественного (частотного) контент-анализа с опорой на
лингвопрагматику;
впервые показаны потенциалы и перспективы данной методологии в практической деятельности по мониторингу и прогнозированию конфликтов;
впервые компоненты «языка вражды» выявлены и количественно представлены по широкому спектру общественных коммуникаций и ниш общественной жизни – государственной политике, религии, политической публицистике, интернет-пространству, учебным материалам;
впервые проведена контекстуализация распространенности «языка вражды» в текстах разных исторических периодов, идеологий, форм представления, жанров. На основе факторного анализа представлены
авторские объяснительные версии высокой концентрации «языка вражды» в текстах определенных типов и направленности;
впервые рассмотрены этнофолизмы, конфликтно маркированная лексика тоталитарных режимов и революций как вариант «языка вражды»;
впервые выявлены механизмы политического проектирования и управления через контроль за частотностью конфликтной лексики в пространстве массовых коммуникаций;
впервые на основе примененной методологии обнаружены риски и угрозы конфликтогенеза (идентификация латентных и потенциальных конфликтов, вербальных конфликтных мотиваторов) применительно к современной российской действительности;
- впервые п роведен анализ лексики конфликта в преамбулах
конституций, инаугурационных речах, государственных гимнах, запросах
в интернет, СМИ разных стран и временного диапазона.
Теоретическая значимость исследования состоит в расширении
системы знаний в области лингвоконфликтологии, комплексном изучении
«языка вражды» как лингвистического и лингвокультурологического
явления средствами количественного контент-анализа с позиций
лингвопрагматики, доказательства прагматической направленности
использования «языка вражды» в текстах разной социокультурной
направленности, изменении взгляда на лингвистическую прагматику как
на дисциплину, связанную, в первую очередь, с теорией речевых актов.
Выработан новый подход к анализу вербального компонента
конфликтогенных текстов – сочетание количественных методов с
преобладанием контент-анализа и качественного подхода
лингвопрагматики.
Практическая значимость диссертационного исследования
определяется, прежде всего, возможностью использования полученных
результатов как прикладного инструмента в обеспечении национальной
безопасности России. Мониторинг конфронтационности, прогнозирование
потенциальных конфликтов, выявление мотивационных факторов
конфликтогенеза могут быть востребованы в рамках работы
государственных органов, связанных с обеспечением национальной
безопасности, противодействием терроризму и иным формам
конфронтационности. Предложенный комплексный подход анализа
конфликтогенных текстов может быть экстраполирован на тексты
широкого спектра дискурсов. Фактический материал и теоретические
положения исследования могут быть использованы в научной
деятельности, публицистике и преподавании широкого спектра
гуманитарных и обществоведческих дисциплин, таких как
медиалингвистика, психолингвистика, социолингвистика,
коммуникативистика, дискурс-анализ, политология и др.
Методология исследования. Исследовательские перспективы представленной работы определяются методологией междисциплинарного анализа. Лингвистическая основа проведенной работы связана с развитием традиции направления исследований «языка вражды» и лингвопрагматики.
Другой парадигмальной составляющей исследования является методология формального (статистического) анализа текстов, включая контент-анализ. Многофункциональность и множественность ниш «языка вражды» определили использование методологического инструментария ряда общественных наук – политологии, социологии, истории, этнологии, религиоведения.
В состав комплексной методики исследования вошли:
-
Метод количественного контент-анализа, как основной метод, позволивший определить параметры использования «языка вражды».
-
Метод лингвостатистического анализа изучаемых текстов.
-
Метод компонентного анализа слова, применяемый для выявления расхождений значений «языка вражды» на лексическом уровне.
-
Контекстуальный анализ, заключающийся в выявлении степени зависимости значения слова от контекста.
-
Подходы лингвопрагматики, способствовавшие поиску объяснения выбора лексем «языка вражды».
-
Метод лингвистического комментирования.
Положения, выносимые на защиту:
1. Высокая частотность конфликтосодержащих лексем в текстах
адекватно отражает уровень конфронтационности в обществе и в
отдельных общественных группах, а соответственно, количественный
контент-анализ может быть использован для мониторинга и
прогнозирования конфликтов.
2. Лексика конфликта не только отражает существующие
конфликтные процессы, но и сама прагматически продуцирует
конфронтационную напряженность и может быть использована целевым
образом.
3. «Язык вражды» является структурно необходимым компонентом
любой из ниш социальной коммуникации, а соответственно, практическая
задача должна состоять в установлении оптимума и оптим изационного
диапазона концентрированности конфликтосодержащих лексем.
4. Лингвопрагматический подход , ориентирующийся, в первую
очередь, на теорию речевых актов, применим к письменным текстам,
таким как инаугурационные речи, религиозные тексты, преамбулы
конституций, гимны, т .к. эти тексты рассчитаны на произнесение и
оказывают как прямое, так и непрямое воздействие на реципиента.
5. Выбор лексем «языка вражды» определяется
лингвопрагматическими факторами, нацеленными на создание
лингвоконфликтогенной ситуации, способной перерасти из вербального
конфликта в реальный.
6. Высокая частота конфликтосодержащих лексем в общественной
коммуникации является индикатором ведения информационных, сетевых,
гибридных войн или революционной эскалации.
Апробация результатов подтверждает с тепень достоверности полученных результатов. Материалы и результаты диссертационного исследования отражены в 75 публикациях общим объемом 50,5 п .л.,
включая 2 монографии (авторскую 12,75 п .л. и коллективную 0,8 п .л. в
соавторстве), 73 статьи, в том числе 16 статей в научных изданиях перечня
ВАК РФ, из них 12 авторских, 4 в соавторстве с О.И. Максименко.
Результаты проведенного исследования были представлены на 46
международных конференциях, конгрессах и симпозиумах, в том числе и
за рубежом, среди которых: Московская межвузовская научная
конференция (МГОУ 2007, 2009 гг.), Международная научно-практическая
конференция «Адаптация личности в современном мире» (Москва, 2008);
Международная научная конференция по актуальным проблемам теории
языка и коммуникации (Москва, Военный университет, ФИЯ, 2010, 2012,
2013, 2014, 2015, 2016); II Всероссийская (с международным участием)
научно-практическая конференция «Мировое культурно-языковое и
политическое пространство: взгляд через столетия» (Москва, РГСУ, 2010);
Ежегодная международная научная конференция «Язык и культура»
(Томск, Томский гос. университет, 2010, 2013, 2014); Международная
научно-практическая конференция «Межкультурная коммуникация и
лингвокультурология: инновационные проекты в профессионально-
ориентированном обучении иностранным языкам в условиях
глобализации» (Москва, Государственный университет управления, 2011);
Актуальные проблемы современной науки. Научная сессия «XIV Невские
чтения» (СПб, 2012); IV Международная научно-практическая
конференция «Актуальные проблемы современного языкового
образования в вузе. Вопросы теории языка и методики обучения»
(Коломна: МГОСГИ, 2012); Международная конференция «Понимание в
коммуникации: Человек в информационном пространстве» (Ярославль,
ЯГПУ, 2012; Коломна, 2015); Международная конференция «Хвала и хула
в языке и коммуникации» (Москва, РГГУ, 2012); Международная научно-
практическая конференция «Новое в переводоведении и лингвистике»
(Орехово-Зуево, 2012); Международная конференция «Лингвистика после
Ф. де Соссюра» (Москва, МГОУ, 2012); X Международный конгресс
ISAPL (Москва, РУДН, 2013); Международная конференция «Карнавал в
языке и коммуникации» (Москва, РГГУ, 2013); VII Международная
научная теоретическая конференция «Перевод и когнитология в XXI веке»
(Москва, МГОУ, 2014); Международная научная конференция
«Формирование культурной и языковой компетентности в процессе
изучения иностранного языка. Интернет и изучение иностранного языка»
(Москва, РПА, 2014); Международная конференция НОПриЛ «Языки и
культуры в современном мире» (Париж, 2014); Международная научная
конференция «Жизнь языка в культуре и социуме» (Москва РУДН, ИЯ
РАН, 2012, 2014, 2015); V Международный Конгресс «Русский язык:
исторические судьбы и современность» (Москва, МГУ, МАПРЯЛ, 2014);
Международная научно-методическая конференция «Актуальные
проблемы преподавания русского языка как иностранного в вузе традиции,
новации и перспективы» (Москва, М ГИМО(У), 2014, 2016);
Международная конференция «IV Новиковские чтения: Функциональная
семантика и семиотика знаковых систем» (Москва, РУДН, 2014); V
международная конференция «Актуальные проблемы современного языкового образования в вузе : вопросы теории языка и методики обучения». (Коломна, МГОСГИ, 2015); Международная конференция «Язык. Общество. Культура» (Москва, ИЯ РАН, И ИЯ, 2013, 2015); Международная научно-практическая конференция «Инновации в преподавании иностранных языков студентам-юристам» (Москва, Российская правовая академия, 2015); Конгресс МАРПЯЛ (Гранада, Испания, 2015); International Scientific Conference «Multidimentional Language Worlds» (Moscow, PFUR, 2015); Симпозиум «Теория речевой деятельности: практики и эксперимент» Жизнь языка-6 (Москва, МГУ, РУДН, 2016); Международная конференция НОПриЛ (Коломна, МГОСГИ, 2016); Международный форум «Китай и Русский мир: я зык, культура и «мягкая сила» культуры» (КНР, Гуанджоу, GUFS, 2016) и ряд других.
Результаты внедрены в практику обучения студентов кафедры теоретической и прикладной лингвистики лингвистического факультета Московского государственного областного университета в лекционный курс «Автоматическая обработка текстовых массивов».
Структура работы определена логикой поставленных задач. Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения, списка научной литературы, списка использованных текстовых источников, лексикографических, электронных ресурсов и четырех приложений.
Лингвопрагматика как основа вербального конфликта
Конфликты между нациями и государствами рассматривались в конфликтологии как производное от противоречий национальных интересов. Появление в гуманитарном дискурсе категории «цивилизация» (в ее постшпенглеровской трактовке в качестве историко-культурного типа) привело к акцентированию внимания не только на противоречиях интересов, но и на противоречиях ценностей. Наиболее определенно конфликтная сторона цивилизационого направления была представлена в теории «цивилизационных войн» С. Хантингтона. Конфликт цивилизаций в хантингтоновской версии является запрограммированным результатом их существования [Хатингтон, 2003]. Альтернативный подход, представленный идеей и практикой цивилизационного диалога, утверждает, вопреки мнению американского конфликтолога, возможность неконфликтных диалогических (а в перспективе – полилогических) отношений цивилизаций [Якунин, 2003, 2007].
Одну из наиболее системно изложенных перманентистских концепций конфликта представил видный сторонник правоконсервативного направления общественной мысли Карл Шмитт. Ключевой проблемой, решаемой в сфере общественных коммуникаций, он определял идентификацию «врага» и «союзника». Соответственно, должен наличествовать словарь маркеров, соотносимых со «своим», «вражеским» и «союзническим» позиционированием, что вполне соответствует установкам линговопрагматики. Первичным К. Шмитт считал введение для каждого сообщества понятия «врага». Отношения с врагом – это отношения войны на уничтожение. Все поведенческие нормы и стереотипы вырабатываются на основе участия или подготовки к этой борьбе . Взгляды К. Шмитта на природу конфликта оказали существенное влияние на формирование позиции европейских «новых правых». В плане развития лингвистики они в значительной мере повлияли на институционализацию направления изучения «языка вражды» [Шмит, 1992, с. 37–67, 1997, 2000, 2002, 2005, 2006].
Две мировые войны объективно обусловили поиск оснований для пересмотра позиции конфронтационного перманентизма. Появляются идеи, утверждавшие принципиальную возможность замены парадигмы конфликта парадигмой максимально широкого консенсуса. Основной темой значительного корпуса работ стало моделирование систем баланса интересов. Такие модели экстраполировались как на уровень внутренних отношений в стране, так и на международный уровень.
Классиком конфликтологического анализа признается англогерманский социолог и философ Ральф Дарендорф. Начав с изучения теории К. Маркса, он пришел к выводу, что марксистская схема классового конфликта неадекватна по отношению к послевоенной реальности. Конфликты развертываются не из-за антагонизма классовых интересов, а из-за власти. Одни наделены властью, а соответственно, и правом управления, тогда как другие – нет. Однако в рамках гражданского общества, полагал Р. Дарендорф, конфликты могут быть погашены. Для этого должны наличествовать свободные каналы перераспределения власти. Соответствующие социальные институты устанавливают нормативы поведения для конфликтующих сторон и предлагают механизмы конвенционального разрешения противоречий [Дарендорф, 1994, с. 142–147, 1997, 1998, 2003].
Перераспределение власти представлялось Р. Дарендорфу панацеей снятия конфликтной напряженности. Но гарантий, что действующая властная элита будет всегда готова перераспределить власть, нет. При нежелании ее уступать вновь продуцировалась бы ситуация конфликта. В этом отношению позицию Р. Дарендорфа, как и ряда других западных конфликтологов, можно определить как достаточно наивную. Если не считать, что за «наивной» верой в институты гражданского общества скрывается практика прозелитизма.
Промежуточное положение между «перманентистами» (сторонниками точки зрения о неразрешимости отношений конфликта) и «конвенционалистами» (сторонниками точки зрения о принципиальной возможности преодоления конфликтов на основе консенсуса) занимал американский социолог Льюис Козер. Любое общество, полагал он , ввиду своей гетерогенности обречено на дисбаланс, а соответственно, и на конфликты. Им утверждалось, что конфликты выполняют при этом важные социально-регуляционные функции. Последствия их для общества могут иметь как деструктивное, так и интегративное значение. Причины конфликтов выводились Л. Козером из потери существующей системы своей легитимности.
Однако конфликты могут различаться по степени длительности и остроты. Эти характеристики в козеровском понимании зависят от ряда переменных. Среди такого ряда переменных Л. Козер указывает: эмоции, уровень реализма участников конфликта, связь конфликта с основополагающими ценностями и проблемами, четкость целей конфликтующих групп, степень их согласия относительно с мысла победы или поражения, способности лидеров адекватно оценивать предпринимаемые действия и возможные результаты. На эти переменные можно оказывать воздействие как в сторону повышения, так и понижения градуса конфликта [Козер, 2000].
«Язык вражды» в современных российских периодических изданиях
В статье Т . Киннея «Язык вражды и этнофолизмы» предлагается модель классификации проявлений речевой агрессии в сфере этнических отношений [Kinney, 2008]. Автор поднимает вопрос регулирования гражданской речи в целях недопущения этнофолизмов. Т Кинней рассматривает вербальную агрессию как одну из форм вражды. Он классифицирует ее проявления следующим образом: а. Речь (вербализацию), б. Письменные сообщения, в. Символы и символические действия. Каждая из форм способствует поддержанию предрассудков и насилия по отношению к конкретным целевым группам. «Язык вражды» связывается в интерпретации Т. Киннея с такими характеристиками, как фанатизм, стереотипы, нетерпимость, ненависть. Перечень форм ненависти Киннея включает в себя: а. Этнофолизмы, б . Расовые оскорбления, в. Сексистские оскорбления и г . Гомофобные речи.
Исследование этнофолизмов становится всё более актуальным направлением в современной зарубежной науке [Mullen, Rozell, Johnson, 2001]. Характерная в этом отношении статья Б . Маллена и Д . Райс из Сиракузского университета рассматривает влияние стереотипов на поведение людей по отношению к этническим группам иммигрантов [Mullen, Rice, 2003]. Авторы анализируют и зменение этого отношения за 150 лет американской истории на основании архивных данных. Выявляются негативные тенденции восприятия групп мигрантов. Концепт «плавильного котла» оказывался при его верификации мифом, за которым скрывались реальные стереотипы американской мигрантофобии.
В своей отдельной статье тот же Б. Маллен изучил отношение к детям мигрантов разных этнических групп в детской литературе. Он выяснил, что при описании детей этнических меньшинств делается акцент на внешние данные, а не с точки з рения личных качеств, причем этим описаниям характерна низкая вербальная сложность [Mullen, 2004]. В статье Б . Маллена и Дж. Смита представлены результаты исследования, которое доказывает, что чем больше отрицательных этнофолизмов существует по отношению к конкретной этнической группе, тем больше в ней случаев самоубийства. Авторы предполагают, что этнофолизмы приводят к сердечнососудистым заболеваниям, а , следовательно, подрывают здоровье людей, что влияет на их работоспособность и приводит к бедности [Mullen, Smyth, 2004, p. 343–348]. Статья снабжена таблицами, обеспечивающими наглядность репрезентации эмпирического материала [Максименко, Хроменков, 2014].
Б. Маллен сегодня является наиболее признанным авторитетом в сфере изучения этнофолизмов на Западе [Mullen, Johnson, 1993; Mullen, Johnson, 1995; Mullen, Leader, 2005; Leader, Mullen, Rice, 2009].
Заслуживает интереса и коллективное филолого-психологическое исследование, опубликованное в журнале “Journal of Language and Social Psyghology” в 2010 г . Результаты опросов респондентов показали, что в целом этнофолизмы оценивались в обществе с отрицательной стороны. В приложении к статье даются материалы социологических опросов [Rice, Abrams, Badea … , 2010.]
Монография Энн Вебер «Руководство по ненависти» представляет собой, по сути, комментарии к существующему мировому законодательству, применимому по отношению к прецедентам нетерпимости [Weber, 2009]. Вебер не только анализирует термин «язык ненависти», но и рассматривает применяемые против него юридические процедуры международных институтов. В этой связи в книге приводятся нормативные акты Европейского Союза, ООН. Разбирается деятельность Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе, Европейского суда по правам человека.
Само название книги Дж . Холландера «Язык вражды. Историческая справка в развитии правового статуса» указывает на юридико-лингвистическую проблематику исследования. Как и Э. Вебер, Дж. Холландер исследует феномен «языка вражды» в рамках решения правовых задач идентификации вербальной агрессии [Hollander, 2007].
Дж. Холландер анализирует проблематику гипертрофированности свободы слова. В западных демократиях слепая приверженность ее принципам привела к абсурдным ситуациям. Автор рассматривает в связи с исследуемой проблематикой международное право, изучает Всеобщую декларацию прав человека , Международный пакт о гражданских и политических правах, Конвенцию о ликвидации всех форм расовой дискриминации, Конвенцию о предотвращении и наказании преступлений геноцида. Дж. Холландером исследуется также нацистская политическая пропаганда. На основании описанных прецедентов им разрабатывается классификация преступлений, связанных с нетерпимостью. Также в книге приводятся современные кейсы по рассмотрению юридических прецедентов на международных трибуналах, связанных с «языком вражды».
В 2012 г. вышла статья «Слова как оружие» американского политолога Сьюзан Бенеш из Института мировой политики, финансируемого Фондом Макартуров и Институтом мира США. Политолог преподает в Школе американского университета международной службы [Benesch, 2012]. В работе С. Бенеш анализирует феномен «языка вражды» на примере ситуации в ЮАР. Среди условий, провоцирующих ксенофобию африканцев по отношению к потомкам европейцев, политолог называет падение апартеида в ходе пол итической деятельности президента Н. Манделы. Исследователь предполагает, что в некоторых случаях крушение авторитарных режимов может привести к увеличению коммуникации между различными культурными, религиозными и национальными группами, а, следовательно, к появлению новых противоречий.
Канонические религиозные тексты: опыт частотного анализа вербальной конфликтогенной составляющей
Секулярная модель общества актуализировала иные аспекты конфликта. Тема религиозных войн не исчезает целиком, но оттесняется на периферию новой мировой системы. Мотивация широких социальных конфликтов определяется теперь идеологией [Хроменков, 2012]. За идеологическими маркерами м огли скрываться классовые, национальные, экономические и иные противоречия [Макаренко, 2000; Логинов, 2004; Манхейм, 1996].
В дискурсивном плане сталкивались, как и в дискурсе традиционного общества, два подхода. Первый подход утверждал перманентность конфликта. Конфликтные противоречия рассматривались в прогрессистской модели в качестве движущего фактора. Объяснительные вариации состояли в идентификации субъектов конфликта. Второй подход был сформулирован в виду кризиса первой объяснительной модели. Этот к ризис проявился, в частности, в двух мировых войнах , череде революционных потрясений . Количество жертв в войнах и революциях возрастало в геометрической прогрессии. Перед человечеством с изобретением ядерного оружия возникла реальная угроза самоистребления. Альтернативный подход утверждал принципиальную возможность прагматического разрешения конфликтных ситуаций, минимизацию противоречий путем нахождения баланса интересов. Далее возникал естественно вопрос о практическом инструментарии профилактики конфликтов. Одним из возможных инструментов стала лингвистика.
Проблема генезиса конфликта в ее широком философском осмыслении выводила объективно на вопрос о природе человека. Конфликтологические объяснительные проекции определялись в конечном итоге принятыми за основу антропологическими моделями. Сталкивались взгляды об имманентном добре и имманентном зле человека. Если антропология определяется идущей от создателя установкой добра, то , следовательно, конфликты противоречат по своей сути природе человека . Соответственно, конфликты не только могут, но и должны быть разрешимы. Установление мира без конфликтов становится в этой интерпретации одним из направлений возвращения человека к своему сущностному предназначению, преодолением отчуждения.
Но если человек по природе своей зол и в нем определяющим является звериное начало, то конфликт естественен и имманентен человеческому существованию. Тогда речь может идти только о регулировании конфликтных ситуаций, но не о принудительном искоренении самих оснований конфликтов.
За основу новой модели миростроительства взят был именно тип природно злого человека. Социальная проекция принятия данной антропологической модели классическим образом была представлена Т. Гоббсом.
«Естественным» состоянием, согласно Т. Гоббсу, являлась «война всех против всех». Но принятие в чистом виде такой модели означало бы самоистребление человечества. Поэтому, исходя из разумно-эгоистического соображения о самосохранении, люди идут на консенсус. Заключается «общественный договор». Главным результатом заключения этого договора является учреждение института государства . Но государство лишь устанавливает цивилизованные ограничители конфликта. Существование человека, несмотря на все социальные ограничители, все равно определяется парадигмой конфронтации. «Гоббсовский мир» есть поле борьбы как на индивидуальном, так и на групповом уровне. Международные отношения определяются естественным образом борьбой народов, наций, государств. Считается, что именно гоббсовская модель была воспринята в Новое время Западной цивилизацией и взята за основу нового миростроительства [Гоббс, 1964].
В XIX в. гоббсовская модель была модернизирована в рамках дарвинизма. Основу модернизации составляла апелляция к данным естественных наук. Основная идея Ч. Дарвина, привнесенная им в развитие конфликтологического дискурса, состояла в рассмотрении «борьбы за существование» и осуществляемого на ее основе естественного отбора в качестве движущих факторов эволюции. Модель понималась как универсальная для живой природы и экстраполировалась на социальную сферу. Возникло направление социал-дарвинизма [Бюхнер, 1907; Кон, 1964; Timasheff, 1955; Hofstadter, 1959]. Сам Ч. Дарвин через призму борьбы за существование и естественного отбора обосновывал доминацию европейских народов в мире. Многие п оложения его трудов имели определенно расистское звучание. Отставание «цветных регионов» и колониализм объяснялись создателем теории эволюции следствием превосходства белой расы [Дарвин, 1939, 1953].
Теория Ч . Дарвина воспринималась фактически как синоним эволюционной теории. Между тем, существовал и альтернативный в проблематике конфликта взгляд на движущие силы эволюции. В России этот альтернативный подход был представлен, в частности, именами П. Кропоткина и Н.В. Лосского. Движущей силой эволюции в нем определялась не борьба видов за существование, а, напротив, наличие объединяющих качеств. Человек стал «венцом эволюции» не потому, что был более других видов приспособлен к борьбе, а за счет своих способностей к солидаризации. Соответственно, и дальнейшее развитие человечества виделось не в конфликте, а в раскрытии начал любви, альтруизма, братства [Кропоткин, 2007].
Однако идеологически востребованной оказалась именно дарвиновская версия эволюции. К теории Ч. Дарвина апеллировали идеологи, представлявшие в есь идеологический спектр эпохи модерна. В рамках либеральной теории дарвиновская универсальность борьбы использовалась как обоснование естественности капиталистической конкуренции. Видная фигура в истории либерализма Г. Спенсер являлся, как известно, одним из главных теоретиков социал-дарвинизма [Спенсер, 1897; Белик, 1998; Кон, 1964; McCloskey, 1964; Hofstandter, 1959].
Образы смерти, крови, страданий как мобилизационные мотиваторы государственных гимнов
В этой книге, изданной сравнительно давно, впервые был определен сам метод контент-анализа, а также его разновидности, единицы и критерии для количественного исследования. Иными словами, научная работа Берельсона по сей день является фундаментальным исследованием, дающим определение базовых положений контент-анализа в доступной форме.
Следует отметить, что Берельсон акцентирует внимание на прямую корреляцию между итоговым успехом контент-анализа и ч еткой формулировкой и адаптированностью категорий к исследуемой проблеме и содержанию объявлений [Berelson, 1959].
Подобное наблюдение имеет большое значение для лингвистического исследования. Тем более что с этой концепцией согласны другие исследователи – Ф. Керлингер и К. Криппендорф, которые вслед за Берельсоном фиксируют существенное воздействие дефиниции системы категорий на конечный научный результат контент-анализа [Kerlinger, 1973].
Другой фундаментальной работой по контент-анализу является монография «Контент-анализ: введение в методологию» К. Криппендорфа – автора различных концепций теории информации [Krippendorf, 2012].
К. Криппендорф считает, что при каждом контент-анализе всегда, как минимум, должны решаться шесть основных вопросов [Krippendorf, 2012]: 1) Какие данные анализируются? 2) Как данные определяются? 3) Какова численность исследуемых элементов? 4) Что представляет собой контекст, относительно которого данные анализируются? 5) Каковы границы анализа? 6) Каковы особенности выводов? К. Криппендорф пишет, что наиболее важен отбор и обучение кодировщиков, поэтому подготовительный этап контент-анализа должен быть тщательно продуман. Первое условие предполагает, что кодировщиков должно быть как минимум двое . Второе условие заключается в том, что кодировщиками должны быть люди с примерно равным опытом и навыками кодирования. Третьим важным критерием является независимость этих кодировщиков не только друг от друга, но и от исследователя, создающего кодовый план. К. Криппендорф утверждает, что худшим вариантом контент-анализа будет тот, когда кодировку осуществляет сам руководитель исследования и ли же с помощью своих коллег-ученых, принимающих участие в данной работе. Поэтому К. Криппендорф настаивает на привлечении специальных кодировщиков.
Книга К. Криппендорфа имеет принципиальное значение для лингвистических исследований. Она знакомит читателей с различными способами анализа текстов, изображений и т .п. Состоящая из тр ёх частей, работа рассматривает концептуальные и методологические аспекты анализа содержания текстов. Последнее издание монографии представляет особый интерес. Автор полностью переработал и обновил используемые данные, исходя из новой информации об автоматизированном анализе текста. Кроме того, книга также включает в себя практическое руководство, которое содержит опыт в области преподавания. Е ё рекомендуют академическим и коммерческим исследователям [Krippendorf, 2012].
Третьей фундаментальной работой можно назвать научную монографию «Контент-анализ для социальных и гуманитарных наук» [Holsti, 1969] известного политолога О. Холсти. Особое внимание в работе О. Холсти отводится не только кодированию собранного материала, как у К. Криппендорфа, но и оценке валидности данных.
Под надежностью в контент-анализе исследователь понимает высокую вероятность того, что два и более специалиста-кодировщика, действуя независимо друг от друга, могут присвоить одни и те же коды идентичным элементам в каждом из проанализированных текстов . Такая достоверность контент-анализа, получившая в науке название межкодировочной надежности, может рассчитываться различными методиками, но должна быть проверена до самого анализа данных. Низкий уровень вычисленной надежности свидетельствует о том, что полученным данным доверять нельзя. О. Холсти рекомендует вычислять согласованность параметров номинального уровня, определяя общий процент полученного согласия между независимыми друг от друга кодировщиками. В этом случае рассчитывается именно тот процент случаев, когда оба кодировщика независимо друг от друга присвоили один и тот же код лингвистической единице измерения (например, рекламному тексту). Этот показатель надежности вычисляется по следующей формуле (1) [Holsti, 1969]:
Здесь R (Reliability) – показатель надежности. Параметр M – это общее число решений о присвоении кода , где мнения двух специалистов -кодировщиков совпали. Под N1 и N2 понимается общая совокупность решений о присвоении кодов, принятых первым и вторым кодировщиками.
Другие формулы позволяют при вычислении согласованности специалистов-кодировщиков учитывать коррекцию на так называемые случайные совпадения. Например, -индекс (Пи-индекс) согласованности экспертных оценок корректи рует случайные совпадения, если следовать следующей формуле (2) [Scott, 1955]: (2) В данной формуле – это оценка надежности, К0 означает процент фиксируемых с овпадений специалистов-кодировщиков. Параметр Ке подразумевает процент ожидаемых совпадений. Методика подсчета крайне проста: с начала вычисляется процент ожидаемых совпадений. Потом по формуле Холсти рассчитывается процент наблюдаемых совпадений. Указав величины в формуле, можно получить сам -индекс. Исследователи Дж. Коэн, Л. Лей и У. Перро также разработали свои формулы по коррекции межкодировочной надежности [Cohen, 1960; Perreault, Leigh, 1989].