Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Пойетизация в аспекте речепорождения 11
1. Проблема творческого принципа в лингвистике 11
1.1 Образование слова и речепорождение в античной лингвофилософии 11
1.2 Образование слова и речепорождение в Средневековой лингвофилософии 21
1.3 Образование слова и речепорождение в лингвофилософии Нового времени 30
1.4 Образование слова и речепорождение в современной лингвофилософии 36
2. Конструктивистский взгляд на образование пойетизирующих ядер 51
2.1 Корни конструктивистского подхода 51
2.2 Философия радикального конструктивизма. 58
3. Пойесис и пойетизация в речепорождении 73
3.1 Концептуальная пойетизация 77
3.1.1 Концепция концепта 77
3.1.2 Научный и художественный концепт С.А. Аскольдова 79
3.1.3 Концепт в контексте российской когнитивной лингвистики 83
3.1.4 Лингвокультурологический подход 86
3.1.5 Компоненты и структура концепта 91
3.2 Пойетизированный концепт 97
Выводы по главе 1 106
Глава 2. Роль пойетизации в эволюции концепта «Пошлость» 108
4. Концепт и слово «Пошлость» 108
4.1 «Пошлость» в исторической лексикологии 108
4.2 Переосмысление «Пошлости» 113
4.3 Литературная и разговорная «Пошлость» 117
5. Пойетизация концепта «Пошлость» 124
5.1 Отношения грамматических форм и концептуальной структуры 124
5.2 «Золотой век» «Пошлости» 131
5.3 Современное состояние «Пошлости» 152
5.4 Когнитивный механизм расширения концепта 155
Выводы по главе 2 164
Заключение 166
Список сокращений и условных обозначений 169
Список литературы 170
Приложение 187
- Образование слова и речепорождение в античной лингвофилософии
- Философия радикального конструктивизма.
- Пойетизированный концепт
- Когнитивный механизм расширения концепта
Образование слова и речепорождение в античной лингвофилософии
Говоря о «творчестве» в языке, следует обратиться к долгой истории лингвофилософской мысли, и прежде, чем привести его исчерпывающее объяснение, необходимо осветить ряд моментов этой истории.
В данном контексте диалог Платона «Кратил» вскрывает один из фундаментальных теоретико-языковых вопросов: об образовании и правильности имен. Самыми важными элементами его теории являются:
- мнение о том, что имя дается кем-то, а если из имен состоит язык, то он не передается в дар человеку от богов, но создается им, а значит, находится в постоянном процессе созидания;
- мнение о том, что процесс созидания не ограничивается денотацией, но относится и к формированию высказывания, поскольку «установление правильности» имени проводится Сократом через разложение слов на суждения, которые затем проверяются им на соответствие природе объекта;
- мнение о том, что существует некий образ слова, который вне зависимости от набора звуков в разных диалектах и языках и звуковых или слоговых изменений для благозвучия правильно отображает свойства предмета (то, что мы можно назвать с рядом оговорок «понятием» или «концептом»);
- мнение о том, что не каждый способен дать имя предмету, но только законодатель (одновременно мастер, или творец), чей труд может быть оценен диалектиком, способным установить истинность имени.
Данные элементы теории Платона проявляются во фрагментах текста, рассмотренных ниже. Примечательной является речь Сократа, который пытается описать процесс наименования:
Сократ. Таким образом, не каждому человеку, Гермоген, дано устанавливать (0єо0аі) имена (ovoua), но лишь такому, кого мы назвали бы творцом имен ( оцатоюруб ;). Он же, видимо, и есть законодатель ОЦОЄЄТТІ , а уж этот-то из мастеров реже всего объявляется среди людей.
Гермоген. Похоже, что это верно.
Сократ. Итак, давай посмотрим, на что обращает внимание законодатель, устанавливая имена. А рассмотрим мы это, исходя из ранее сказанного. На что обращает внимание мастер, делая (поїш) челнок? Вероятно, на что-нибудь такое, что самой природой предназначено для тканья? [Платон, 1986: 420-421]
В представленном отрывке неслучайно соединение слов ovojm (слово, имя) и \6\ioq (закон), а также слияние по своей функции -оюру6 ; (от гл. - дело, действие, деятельность, творение) и -ЄЄТТІ? (от гл. - класть, налагать, устанавливать). Оно свидетельствует о том, что у Платона процесс установления «словесного закона» - это процесс творения, который не зря уподобляется изготовлению (яоіцоц) челнока. Но как установление, так и творчество не являются свободным волеизъявлением, но подчинены определенным принципам. И, как в случае с изготовлением челнока, одним из них является соответствие некоему образу «правильного» слова, которое определяется практическими целями его употребления. В самой этой идее скрыт потенциал развития теории отношений логики и грамматики (еще одной лингвофилософской проблемы, которая, к примеру, упоминается у [Галкина-Федорук, 2012: 5-21]), так как здесь ставится вопрос, является ли более правильным слово, если демонстрирует набором своих компонентов сущностные свойства вещи. Более подробно, такими компонентами могут быть аффиксы, обозначающие предметность, процесс или противоположность, которые соотносимы с логическими категориями.
Сократ. А посему, если нужно сделать челнок для легкой ткани, либо для плотной, льняной, шерстяной, или какой-нибудь другой, разве не должны все эти челноки прежде всего иметь образ челнока, а затем уже, какой челнок по своей природе (qrioiq) лучше всего подходит для каждого вида ткани, такие свойства при обработке ему и придать (ажоЗідсощ)?
Гермоген. Да, конечно. Сократ. Так вот и с другими орудиями: отыскав для каждого дела орудие, назначенное ему от природы, человек должен и тому, из чего он создает изделие, придать не какой угодно образ, но такой, какой назначен природой. И в каждом случае, как видно, нужно уметь воплощать в железе то сверло, какое определено природой.
Гермоген. Несомненно.
Сократ. И значит, в каждом случае и в дереве воплощать определенный природой челнок?
Гермоген. Это так.
Сократ. Ведь мы видели, что для каждого вида ткани от природы назначены различные челноки; и в остальных случаях дело обстоит так же.
Гермоген. Да.
Сократ. Таким образом, бесценнейший мой, законодатель, о котором мы говорили, тоже должен уметь воплощать в звуках и слогах имя, причем то самое, какое в каждом случае назначено от природы. Создавая и устанавливая всякие имена, он должен также обращать внимание на то, что представляет собою имя как таковое, коль скоро он собирается стать полновластным учредителем имен. И если не каждый законодатель воплощает имя в одних и тех же слогах, это не должно вызывать у нас недоумение. Ведь и не всякий кузнец воплощает одно и то же орудие в одном и том же железе: он делает одно и то же орудие для одной и той же цели; и пока он воссоздает один и тот же образ, пусть и в другом железе, это орудие будет правильным, сделает ли его кто-то здесь или у варваров. Так?
Гермоген. Разумеется. [Платон, 1986: 420-421]
Таким образом, пойесис слова следует определенным принципам: - во-первых, не каждый способен налагать имя, но только тот, кто обладает статусом установителя \o\ioq (обычая или закона), который подкрепляется знанием сущности вещи (способностью воспроизвести (шгобібюці) ее природу (срйац); - во-вторых, создание слова следует своему образу (єібо ;, ібєа), т.е. мастер обладает видением сущности слова вообще (єібо ;), а затем воплощает идею (ібєа) имени в определенном порядке звуков.
В последнем пункте предстает следующий сложный момент лингвофилософии Платона: говоря об єібо ; и ібєа, он разделяет процесс создания слова (яоіцоц), как процесс создания челнока, на два этапа. Вначале челнок должен стать именно челноком (а не иным инструментом), затем он должен быть создан для того или иного типа ткани. Таким же образом слово должно соответствовать своему єібо ;, а затем выполнять те функции, которые заложены природой в его ібєа, то есть, обозначать ту или иную вещь в соответствии с особенностями своего назначения. Поскольку сущностное свойство того или иного типа ткани определяет ібєа челнока, его «внутривидовые» отличительные и различительные свойства. То есть, слово и его образование с одной стороны связано с неким концептом, представлением, понятием, образом и др. (єібо ;), а с другой - с функциональными, грамматико-семантическими и сочетаемостными ограничениями.
На основе представленной концепции можно выявить следующие ономасиологические принципы: установитель имени должен обладать знанием о слове как таковом, о том, как его образовать, прежде чем дать чему-либо имя, а затем знать свойства вещи, которые составляют понятие о ней или концепт, одинаковый для всех языков.
Другая проблема данной лингвистической концепции заключается в том, что подобная закономерность распространяется не только на образование слова, но и на образование высказывания. Поскольку существует слово, неразложимое на части, то о его «правильности» можно судить лишь в том случае, если существует последовательность возможных вариантов, из которых истинный должен быть выбран (или который может быть создан по одному из принципов соответствия природе вещи). Следовательно, если сложное слово (как суждение) складывается из правильных компонентов, то простое слово избирается как истинное. И последний процесс больше подходит либо установлению (по договору) определенного имени, либо соотнесению существующего имени с ранее неизвестным предметом.
Разложение слов на составляющие позволяет Сократу установить их «правильность». При этом разложение становится толкованием, которое есть построение суждений о соответствии имен своим объектам. Прежде, чем установить правильное слово, требуется вынести правильное суждение о вещи, а чтобы составить правильное суждение, необходимо употребить нужные слова, описывающие свойства предмета. Отсюда следует, что как установление «нового» имени, так и употребление существующего, но по отношению к новому объекту в пределах выстраиваемого суждения подчиняются неким принципам пойесиса. Следовательно, мы можем сказать, что образование суждения о вещи -это образование понятия о ней или ее концепта.
Таким образом, в философии Платона переплетаются два творческих процесса, которые оказываются неотделимы. И современная лингвистика не может быть не заинтересована в том, что представляет собой данный симбиоз мыслительных структур, формирующих объективное знание, и условных языковых знаков, дающих звуковой образ понятию. Масштабной проблемой этого симбиоза является установление первичности каждой из его частей: является ли лекалом новых идей набор языковых знаков или концепты мышления требуют создания языковых форм.
Философия радикального конструктивизма.
«Радикальный конструктивизм не вступает в полемику с мечтой традиционных философов об отражении онтической реальности; его цель показать, что относительно устойчивая «опытная реальность» может быть построена без предположения о существовании независимого мира-в-себе» [Glasersfeld, 1996: 88]. Этим ответом на критику сторонников классической теории Э. фон Глазерсфельд дает лаконичное и достаточное объяснение того, что собой представляет философия радикального конструктивизма. Но в нем можно найти противоречие, которое поднимает вопрос о причинах ее появления.
Традиция скептицизма существует достаточно давно, оставаясь на периферии, она изначально лишена потенциала к какому-либо развитию. Делая шаг навстречу классической философии, Э. фон Глазерсфельд, казалось бы, лишает свои идеи той «радикальности», которая заявлена в названии. Однако «опытная реальность» не зря берется в кавычки. Кавычки выводят за пределы радикально-философской терминологии понятие «реальность», указывая на то, что оно выполняет служебную функцию коммуникации и кооперации. Другими словами, это та вершина генерализации, на которой воздух референции разрежен настолько, что сложно судить о существовании некого предмета, который бы в действительности соответствовал данному понятию. Второй момент в его высказывании примечателен своей отрицательностью, знаком минус, который должен попасть в правильное место уравнения, обладающего двумя переменными. Эти переменные – «мир-в-себе» и «наше предположение о его существовании». Здесь отсутствует критика кантовской философии, лишь задается эпистемологическая установка, которая негирует исключительно наши предположения (и отказывается от их построения) об истинной реальности. Таким образом, акцент философии науки переходит на области познания, развиваемые опытным путем. Но, с другой стороны, радикальный конструктивизм не становится ближе к эмпиризму или позитивизму настолько, чтобы потерять свою оригинальность, так как вместе с «миром-в-себе» теряется тот идеал, который строится на отношении равенства между опытным знанием и фактом. Единственным фактом мы можем полагать наши акты сознания, и наши ассерторические суждения относятся лишь к деятельности нашего разума. Возможно, меняется лишь формулировка наших знаний, но данная установка не только меняет образ истины и делает его релятивистским, но и позволяет осмыслить достижения науки, которые вступают в противоречие с классическими логикой и философией. Это напоминает то, как, исследуя прототип слова «ложь», И. Свитсер пришла к выводу, что «наилучшим примером» лжи является в первую очередь та ложь, которая нарушает принцип сотрудничества, и только в последнюю – та, которая представляет собой фактическую ложность [Sweetser, 1987]. С традиционной точки зрения, поиск прототипа не может представлять интереса, однако только до тех пор, пока мы не пытаемся постигнуть принципы нашего мышления, которые отражаются в языковом поведении. И многочисленные наблюдения показывают, что категоризация объектов протекает в области нашего сознания не аналогично внешним закономерностям, а определяется интеракционными факторами. Таким образом, радикальный конструктивизм перекликается с оценкой когнитивных исследований Д. Лакоффа [Лакофф, 2004b: 480–484], если не представляет альтернативу классической объективистской философии.
Во многом научные задачи Э. фон Глазерсфельда совпадают с задачами когнитивистов, поскольку начинал он именно с изучения концептов посредством анализа речи, описывающей человеческий опыт. Однако он отталкивается от работ трех ученых, имеющих разве что косвенное отношение к лингвистике:
1. П. Бриджмен, который сделал объектом научного исследования нефизические операции мыслящего субъекта;
2. Ж. Пиаже, который разделил мыслительные операции на два типа: абстракция и логическая трансформация;
3. С. Чеккато, который выдвинул идею о последовательности импульсов внимания (последовательности фреймов-кадров), переросшую затем в гипотетическую модель работы сознания [Glasersfeld, 1996: 79].
Несмотря на отсутствие полного согласия между данными теориями Э. фон Глазерсфельд использовал их для интерпретации различных уровней анализа мышления, поскольку П. Бриджмен классифицировал найденные концепты, Ж. Пиаже исследовал их логический характер как элементов когниции, а С. Чеккато рассматривал их в перспективе построения функциональной модели мышления взрослого человека.
Э. фон Глазерсфельд обращается к следующим ПЯ (в своей работе он их называет концептами):
1. Концепт изменения: первыми компонентами его являются два статических фрейма-кадра, или момента (t1, t2), между которыми образуется второй – дифференциация. При этом ключевым является третий - самотождественность объекта, подвергшегося изменению. Под изменением может подразумеваться, в том числе, и перемещение, что подводит нас к апории Зенона о движении стрелы. Схематически данный концепт может выглядеть следующим образом:
2. Концепт движения вытекает из первого, представленного в нашем списке, но требует выделения, поскольку существует необходимость отметить ряд нюансов, которые делают данный концепт сложным в языковом преломлении. Такой речевой пример, как «This bus goes from Exeter to London», является прекрасным образцом когнитивной модели, схема которой выше. Однако в случае «This road goes to London» нам придется сделать оговорку относительно того, что речь идет не о физическом перемещении, а лишь о потенциальном. Но все это не исчерпывает тех сложностей, которые возникают при сравнении языков. Э. фон Глазерсфельд приводит пример попытки перевода итальянского глагола arrivare аналогичным по происхождению английским arrive в определенном контексте, который вскрывает асимметрию значений данных слов и позволяет представить разные схемы когнитивных моделей, работающих для данных концептов. Каждый из моментов, следуя его терминологии, мы можем обозначать как фрейм, используя данное понятие в узком смысле, в котором он употреблялся М. Минским [Минский, 1979]8. Так, нам нужно три фрейма для английского глагола arrive:
Первый фрейм – движение из неизвестной точки А, второй – движение к точке В, в которой находится говорящий, третий – сохранение позиции B в момент времени t3. Поэтому фраза «Attenti bambini – arriva il treno!» может быть переведена при помощи английского глагола arrive только в том случае, когда поезд прибывает к перрону. Но когда говорящий и слушающий находятся недалеко от железнодорожных путей, по которым движется поезд, то при приближении поезда уместнее использовать глагол come, если поезд не должен совершить остановку. Тем самым в каждом отдельном случае движения мы можем наблюдать использование разных когнитивных моделей, не привязанных к форме или исключительно семантике, что заставляет говорить о прагматических аспектах языка.
3. Концепт самотождественности объекта также связан с нашим представлением об изменении его состояния или места. Это то, что позволяет нам расценивать изменяющий свое положение или состояние предмет как один и тот же. Ж. Пиаже в ряде экспериментов наблюдал зарождение данного концепта у детей, которые начинали следить за перемещением объекта, что говорит о появлении способности схватывать предмет как нечто целое и индивидуальное. Эксперимент усложнялся добавлением экрана, который на время скрывал движущийся объект. Это прерывало внимание ребенка, но в определенный момент он начинал предугадывать движение предмета и ожидать его с другой стороны. Таким образом, это не только появление способности делать простые эмпирические преобразования опыта, но и появление представления о том, что аналогичный предмет, движущийся с аналогичной скоростью по той же траектории, но с другой стороны экрана, вероятнее всего, тот же самый объект, который изначально привлек внимание.
Пойетизированный концепт
Резюмируя результаты изучения концепта как такового, необходимо определить существенные черты продукта концептуальной пойетизации, то есть, пойетизированного концепта (ПК). Как следует из представленной в работе концепции, связанные с восприятием генерирующие ядра (ПЯ) определяют его появление за счет формирования связей между наличным актом сознания и актом, включенным в концептуальную структуру. ПЯ, такие как «время», «пространство», «самотождественность» и др., отличаются от ПК своей экспериенциальной природой, представляют собой эмпирические гештальты (Дж. Лакофф). Будучи образованными на ранних ступенях развития сознания, они в дальнейшем выступают в качестве пустых форм знания, организующих опытную действительность. При образовании ПК та или иная форма используется также и для интеграции опыта.
Акт сознания становится частью существующего концепта, который соответствует задействованным ПЯ, или участвует в образовании нового концепта, который поддерживает связь с другими элементами концептуальной структуры, разделяя с ними одни и те же ПЯ.
Если вернуться к предыдущей схеме образования ПК (Рис. 3), то отсюда следует, что «внешняя» среда (physical/social medium)играет роль возбудителя ПЯ, которые придают «информационным импульсам» некую форму. То есть, на этапе после включения ПЯ «информационные импульсы» собраны в группы, своего рода ячейки (data cells), оформленные, но не структурированные «данные» (Рисунок 4).
Рисунок Стимулы, которые перерабатываются ПЯ в информационные импульсы, имеют не только «внешнее» происхождение: оформленные, а также структурированные данные способны из оперативной и долговременной памяти (inner medium) запускать процессы, которые образуют новые ячейки данных, задействовав ПЯ (Рисунок 5).
Рисунок В связи с тем, что концепт рассматривается учеными как многокомпонентный и обладающий как чувственной, так и логически конструируемой природой, необходимо подробнее описать разделение оформленного и структурированного знания. ПЯ позволяют дифференцировать объективно бескачественные предметы и явления, после чего те идентифицируются с предметами и явлениями чувственного мира, которые «даны» субъекту уже наделенными рядом свойств. Таким образом, можно сказать, что имеющие отношение к восприятию массивы знания являются уже оформленными, «данными так, как они есть». Сюда будет относиться и восприятие речи, которая предстает расчлененной для слушателя, владеющего языком. Участие такого ПЯ, как «самотождественность», является фундаментальным как для дифференциации объектов чувственного мира, так и для дифференциации компонентов языка/речи. Ее отсутствие означает отсутствие «повторяемости»/«узнаваемости» предмета или явления, что равносильно невозможности построения опытного знания.
Но эти массивы знания, хотя и обладают формой, не являются интерпретированными. Другими словами, между ними не созданы связи, которые бы позволили их включить в упорядоченный раздел хранилища сведений, поэтому они называются ячейками данных или неструктурированными знаниями.
Их включение в концептуальную структуру (Рис. 1) можно представить, к примеру, в виде декартова произведения множеств. Концепт С состоит из ряда компонентов (х, у, z), акт сознания Сі представлен ячейками данных (хь уь z\). Произведение CxCi означает образование упорядоченных пар (х; хД (х; yi), (х; Zi), …, (z; zi). Они демонстрируют отношения между компонентами концепта и ячейками данных, которые лежат в основе нового концептуального образования, либо служат принципом их включения в существующий концепт. Через это слияние происходит их структурирование, наложение существующего паттерна связей на приобретенный массив информации. Отсюда возникает вопрос, какого рода отношения эти пары демонстрируют и как представить создание какой-либо начальной концептуальной структуры.
Отношения между компонентами концепта и ячейками данных не могут быть самодостаточным образованием высшего уровня. Они являются проекциями ПЯ, поэтому Ж. Фоконье называет их «жизненными». Рассмотрим пример возможных отношений:
В массиве Сіпредмет химеет функциональное свойство уь пространственное или контекстуальное положение z\,
- ПК С включает компоненты предметной характеристики х, функционального свойства у,пространственного или контекстуального положения z;
Таким образом, чувственный образ, например, стула соотносится с концептом С в связи:
- со сходством в упорядоченных парах (х; xi), (y;yi),(z; zi), где они представляют соответственно схожий вид предмета, схожую функцию, схожий контекст;
- с наложением функциональных свойств концепта на предмет (у; хг);
- с наложением предметных характеристик концепта на функциональные свойства предмета (х; уг);
- с включением функциональных свойств концепта в пределы контекстуального положения (у; zi);
- с включением предметных характеристик концепта в пределы контекстуального положения (х; zi);
- с наложением контекстуальных характеристик концепта на функциональные свойства предмета (z; уг);
- с наложением контекстуальных характеристик концепта на сам предмет (z; Xl).
Предположим, субъект обладает концептуальной структурой, в которую входит только представление о предмете мебели (контекст, z), предназначенном для сидения одного человека (функциональное свойство, у), на ножках и со спинкой (предметные характеристики, х). Условно обозначим это представление «стул». В упрощенном виде образование нового элемента концептуальной структуры или включение опытных данных в существующий концепт можно представить в Таблице 1 (см. Таблица 1).
Когнитивный механизм расширения концепта
В соответствии с описанной в Главе 1 (п. 3.2) схемой интерпретации данных об объектах действительности на основании отношений внутри концептуальной структуры можно представить механизм расширения ПК в ходе изменения концептуальной структуры утилитарности.
Оформленное знание, то есть, данное нам через перцептивно-конструктивную систему, пребывающее в виде ячеек данных, не может быть представлено в концептуальной структуре так, как оно есть. Между его единицами должны быть выстроены отношения, которые не могут быть спонтанно созданы так, чтобы не нарушить существующий порядок внутри КС. Поэтому для того, чтобы данные единицы были структурированы и стали частью ментальных образований, необходимо задействовать отношения внутри концептуальных структур. Таким образом, уже существующая сеть отношений покрывает ряд новых объектов мышления, а связываемый с ними пойетизированный концепт вбирает в себя как эту систему отношений, так и единицы интерпретированных массивов знания. Отсюда следует и то, что изменения внутри КС также отражаются на развитии ПК, а развитие самих КС происходит рекурсивно, то есть, определяется развитием составляющих ее частей, куда входят также и сами ПК. Ниже представлена таблица, связывающая КС со свойствами объекта, которые можно рассматривать как составляющие концепта «Пошлость» в ходе его эволюции. Заметить исчезновение тех или иных составляющих возможно лишь в случае изменения базовых полярных компонентов ПК. Такое изменение произошло в рамках одной КС, «Утилитарности»: оценка объектов и явлений стала нейтральной, затем и полностью отрицательной в связи с переходом к идеологии западной культуры. К моменту формирования исключительно дерогативного содержания концепта невозможно представить одновременного наличия в коллективном сознании полностью противоположного компонента. Для вербализованных концептов, которых оязыковление сделало дискретными, такой исход является маловероятным, по крайней мере, для носителей рациональной идеологии. Культурная ассимиляция имела результатом предпочтение всего заимствованного и изящного всему традиционному и безыскусному в образованных слоях. На данном этапе формируется антиутилитарная составляющая ПК, соотносимая со свойствами «низкопробное» и «бытовое». Проутилитарное направление эволюции производит еще один переворот, включая в концепт компоненты «бесполезное», «мещанское», «незначительное». Однако говорить о смене содержания здесь нельзя: исключительность концепта «Пошлость» заключается в том, что с этого момента он идейно обогащался, несмотря на отрицательность, дерогативность. Если в прогрессивной, революционной идеологии осуждались мещанство и бессодержательность изящного, то осуждалось и «площадное», «вульгарное». Соотношение изменения семантических компонентов языкового знака и изменений внутри концептуальной структуры представлено в таблице 2 (см. Таблица 2).
Рассмотрим механизм развития концепта на примере цитаты из «Искусителя» М.Н. Загоскина о «пошлом злодее» Летьене. Предположим, субъект обладает концептом идеального злодея в пьесе, несоответствие ряду критериев которого может вызвать в сознании ПК пошлости. Данный ПК может содержать изначально или приобрести свойства, определяемые данными критериями. Структурная связь пойетизированного концепта с предшествующими концептуальными элементами представлена в таблице 3 (см. Таблица 3)
Очевидно, сам пойетизированный концепт «Пошлость» является, скорее, «антиконцептом», находит выражение с XIX века только в отрицании и осуждении чего-то. Однако парадокс его заключается в том, что он переживает в течение сделавшего его негативным периода бурное развитие и обогащается множеством образов, фреймов, скриптов и других составляющих ПК. Будучи изначально лишь противоположностью изысканного, утонченного и возвышенного, он пополняется новыми самобытными пластами смысла. В эстетике того времени пошлость сама приобретает некую ценность, антиподом которой являлась. К ней приковывается внимание читающей и мыслящей публики; начинаются ее поиски в повседневной жизни; предпринимаются попытки увидеть в царской России те гротескные безмерно пошлые фигуры, нарисованные воображением Н.В. Гоголя или М.Е. Салтыкова-Щедрина; прогрессивно настроенная интеллигенция объединяет высокие нравственные идеалы с утилитарным принципом, который начинает противоречить чисто духовному и эстетическому направлению развития концепта. Можно сказать, что «Пошлость» вернулась к своим утилитарным истокам, но как собственная противоположность. До XIX века она распространялась на нечто пригодное, а к его концу – на нечто бесполезное, но первая составляющая концепта полностью истерлась, а все последующие сохранились и продолжают находить выражение в литературных и разговорных источниках.
Таким образом, соответствие свойств ПК и представленного в пьесе злодея Летьена означает пополнение ПК его образом как типичного «пошлого злодея».
Какие-либо расхождения в сопоставлении свойств означали бы наличие нетипичного случая и необходимость специфицировать те или иные свойства, которые относят Летьена к разряду «пошлых злодеев».
В случае если в ПК предстоит включить массив свойств объекта, тогда происходит задействование концепта «идеального злодея», который отражает отношения внутри эстетической составляющей КС утилитарности. Эти отношения определяют критерии оценки «злодея» в таблице выше. Оформленные данные, которые обрабатываются в акте сознания субъекта, связываются уже существующими в КС отношениями, однако полное несоответствие характера данных приводит к образованию нового, противоположного ПК.
Этот процесс можно представить схематически. КС утилитарности выглядит как связанное множество элементов A, B, C, D, E