Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические основы исследования языковой личности 15
1.1. Языковая личность как предмет и объект лингвистических изысканий 15
1.2. Подходы к изучению билингвизма и полилингвизма: социолингвистический и лингвокультурологический аспекты 37
1.3. Публицистический текст как сфера фиксации и представления полилингвальной языковой личности 61
Выводы 76
Глава 2. Функционирование этноспецифических вкраплений в публицистических текстах би/полилингвальной личности Р. Трахо: когнитивно-прагматический аспект 80
2.1. Семантические особенности билингвальных реалий в публицистических текстах Р. Трахо 80
2.2. Билингвальные культуремы в публицистических текстах: лингвокультурологический аспект 121
2.3. Билингвальные мифологемы в публицистических текстах: этнокогнитивный аспект 142
Выводы 159
Заключение 164
Библиографический список 170
- Языковая личность как предмет и объект лингвистических изысканий
- Публицистический текст как сфера фиксации и представления полилингвальной языковой личности
- Семантические особенности билингвальных реалий в публицистических текстах Р. Трахо
- Билингвальные мифологемы в публицистических текстах: этнокогнитивный аспект
Языковая личность как предмет и объект лингвистических изысканий
Проблема языковой личности является в настоящее время объектом внимания многих лингвистов, занимая центральное место в области антропологической лингвистики. В лингвистике начала XXI века такие понятия как «языковая личность», «билингвальная личность» становятся одними из интепретируемых лингвистических терминов (см. В.В. Гудков, 2000; К.З. Закирьянов, 2012; Ю.Н. Караулов, 1989; В.И. Карасик, 2002 и др.). Данные термины квалифицируются как интегративные, ставшие началом формирования антропоцентрической лингвистики. Исследования, посвященные проблеме языковой личности, в русле таких дисциплин, как психолингвистика, социолингвистика, лингвокультурология, лингвистика текста и т.д., повысили интерес к изучению личности. Кроме этого, теория межкультурной коммуникации принадлежит к числу достаточно новых, интенсивно развивающихся в настоящее время областей гуманитарного знания.
В ходе выполнения исследования и изучения научной литературы мы выяснили, что впервые к понятию языковой личности обратился Л. Вайсгербер в работе «Die sprachliche Persnlichkeit», рассматривая ее сквозь призму феномена родного языка, к которому эта личность относится. Однако определения термину «языковая личность» он не приводит, но утверждает, что действенность родного языка прослеживается на протяжении всего развития творчества. Исторические факты говорят о том, что в ходе взаимодействия лингвокультур формируется особый тип личности, с деятельностью которой существенно связано состояние языковой ситуации, ее негативная или позитивная перспектива и проведенный обзор научной литературы показывает, что феномен языковой личности исследуют такие лингвисты, как: М.М. Бахтин, Г.И. Богин, В.В. Виноградов, Ю.Н. Караулов, В.Д. Лютикова, В.П. Нерознак, К.Ф. Седов и др. Но, несмотря на возрастающий интерес к данной проблеме, многие вопросы в данном направлении требуют глубокого и конкретного исследования. В отечественной лингвистике известен ряд подходов к изучению языковой личности, определяющих статус ее существования в науке.
В научных работах зафиксированы различные дефиниции термина «языковая личность». Г.И. Богин даёт следующее определение рассматриваемому термину: «языковая личность – это человек, рассматриваемый с точки зрения его готовности производить речевые поступки, создавать и принимать произведения речи, т.к. человек как носитель речи обладает способностью к использованию языковой системы в целом. Языковая личность – тот, кто присваивает язык, то есть тот, для кого язык есть речь. Языковая личность характеризуется не столько тем, что она знает о языке, сколько тем, что она может с языком делать» [Богин, 1980: 3]. В лингвистической науке наиболее теоретически обоснован этот феномен в трудах Ю.Н. Караулова: «языковая личность есть личность, выраженная в языке (текстах) и через язык, есть личность, реконструированная в основных своих чертах на базе языковых средств. Языковая личность – это углубление, развитие, насыщение дополнительным содержанием понятия личности вообще» [Караулов, 2004: 38]. Он представил модель языковой личности, которая имеет «три структурных уровня: 1) вербально-семантический – отражает степень владения обыденным языком и не дает возможностей для проявления индивидуализации; 2) когнитивный, на котором происходит актуализация и идентификация релевантных знаний и представлений, присущих социуму и создающих коллективное и индивидуальное когнитивное пространство; 3) высший уровень – прагматический» [Караулов, Красильникова, 1989: 4]. Далее он пишет: «Коль скоро анализом становится языковая личность, интеллектуальные ее характеристики выдвигаются на первый план. Интеллект наиболее интенсивно проявляется в языке и через язык» [Караулов, 1989: 26]. Как считает Ю.Н. Караулов, само содержание понятия «языковая личность» тесно переплетается с этнокультурными и национальными чертами индивидуальности: «Как язык, вернее общность языка, составляет неотъемлемый признак этноса, так и инвариантная составляющая языковой личности есть часть национального характера» [Караулов 2004: 46].
Различные направления языкознания и лингвофилософии исследуют понятие языковой личности. Как отмечено В.Д. Бондалетовым, термин «языковая личность» был введен В.В. Виноградовым, обратившим внимание на творческий характер языковой личности: «Языковое творчество личности – следствие выхода его из всех конкретных кругов, которые сужаются, тех коллективных субъектов, формы которых оно в себе носит, творчески их усваивая» [цит. по кн.: Бондалетов, 1987: 8]. Дефиниции языковой личности он не дал, однако отметил, что многих исследователей интересовала языковая личность в социально-языковых условиях. Языковая личность понимается В.В. Воробьевым как «совокупность способностей и характеристик человека, обусловливающих создание и восприятие им речевых произведений (текстов), б) глубиной и точностью отражения действительности; в) определенной целевой направленностью» [Воробьев, 1997: 3].
Определенную значимость для нашего исследования приобретает концепция В. фон Гумбольдта, в которой он высказывал мнение о том, что «духовное своеобразие и строение языка народа настолько глубоко проникают друг в друга, что как скоро существует одно, другое можно вывести из него… Язык есть как бы внешнее проявление духа народа; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык» [Гумбольдт, 2000: 47]. Другое не менее важное определение мы встречаем у М. Хайдеггера: «Язык есть дом бытия» [Хайдеггер, 1993: 192]. В продолжение своих размышлений В.фон Гумбольдт подчеркивает, что «…строение языков у человеческого рода различно, потому что различными являются и духовные особенности народов» [Гумбольдт, 2000: 73]. Следующая мысль В. Фон Гумбольдта имеет отношение к нашему исследованию: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг» [Гумбольдт, 1956: 44].
Сказанное выше позволяет заключить, что «…изучение иностранного языка можно было бы поэтому уподобить приобретению новой точки зрения в прежнем миропонимании; до известной степени фактически так дело и обстоит, потому что каждый язык образует ткань, сотканную из понятий и представлений некоторой части человечества; и только потому, что в чужой язык мы в большей или меньшей степени переносим свое собственное миропонимание и свое собственное языковое воззрение, мы не ощущаем с полной ясностью результатов этого процесса» [Гумбольдт, 1984: 98]. Высказывание В. фон Гумбольдта о привнесении в чужой язык собственного миропонимания и языкового воззрения обосновывается в процессе исследования вербальных характеристик в публицистических текстах Р. Трахо, на которых основывается учение В. фон Гумбольдта: 1) о внутренней форме языка, отмечающей отличительные черты национального миропонимания; 2) о внутренней форме слова, которая базируется на своеобразии связей звуковой формы с понятием, типичной для каждого языка в отдельности. Справедливость данного мнения мы можем подтвердить тем, что интерес ученых к исследованию языка сквозь призму лингвокультурологии в условиях би/полилингвальной коммуникации не только не спадает, но и, напротив, растет.
Взаимодействие и сосуществование двух языковых систем генерирует лингвофилософскую проблему влияния билингвизма и полилингвизма на мышление, т.к. определяет идеологию и мировосприятие, язык и лингвокультурологическую специфику индивидуума. Би/полилингвизм, будучи многоаспектной проблемой, становится предметом исследования смежных наук. По результатам изучения трудов Б. Дадье может быть сделан вывод о том, что «двуязычный писатель не прибегает к переводу: язык произведения рождается где-то в глубине его сознания… Универсального метаязыка, в строгом смысле слова, не существует. Такой метаязык образуется постепенно, он есть точка взаимодействия и конфликтов, вызванных ситуацией двуязычия, а, следовательно, и наш писатель представляет собой как бы точку, где в результате слияния двух потоков рождается нечто новое. Он избрал чужой язык, но это ставит его в известной мере в положение вне избранного языка, что позволяет ему увидеть этот язык новым, сторонним взглядом» [Дадье, 1968: 246]. Мы придерживаемся данной точки зрения при исследовании проблем билингвизма и полилингвизма, где автор «находит источник обогащения языка и расширения своего понятийного багажа» [Дадье, 1968: 248]. В результате «слияния … потоков» в творчестве Р. Трахо, то есть разных языков «рождается нечто новое» – его тексты на русском, немецком, английском языках. В нашем понимании билингвальная личность – это языковая личность, которая обладает такими свойствами, как билингвальность, полингвальность и бикультурность, поликультурность, развитость и открытость системы экстралингвистических знаний, владеющая разными лингвокультурами. В поликультурном мире уникальными становятся произведения Р. Трахо, в которых имеют место смешение этносов, языков, народов и религий, так как он – адыг по крови, пишет на чужом для него немецком и английском языках о северокавказских народах таким образом, что проблема транскультурности приобретает естественную актуальность.
Публицистический текст как сфера фиксации и представления полилингвальной языковой личности
Текст становится предметом изучения лингвистов в ХХ веке. Важно отметить, что истинными хранителями культуры являются тексты, не язык, а текст отображает духовный мир человека, так как он напрямую связан с культурой, пронизан множеством культурных кодов. Кроме того, текст содержит информацию об истории, этнографии, национальной психологии, национальном поведении, иначе говоря, обо всем, что составляет содержание культуры. В общепринятом понимании, текст представляет собой «любой письменный документ на каком-либо языке; последовательность предложений, слов (знаков), построенная согласно правилам данного языка (или знаковой системы)» [Новейший словарь иностранных слов и выражений, 2007: 787].
Одним из классических в отечественной науке определений текста является определение И.Р. Гальперина, сформулированное в конце 1970-х годов: «Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» [Гальперин, 1981: 18]. Мы в своем исследовании придерживаемся данного определения, хотя оно не является общепринятым в лингвистике. Отметим, что текст непременно включается в определенный контекст, «осмысливаемую и переживаемую участником дискурса динамическую модель мира и культуры» [Миловидов, 2000: 94]. Владение таким контекстом, позволяющее произвести анализ текстовых единиц в аспекте определенной социально-исторической эпохи, представляет собой необходимое условие правильного прочтения данного текста. Это утверждение особенно справедливо применительно к литературам, создаваемым в условиях интенсивных языковых контактов.
Текст любой тематики является публицистическим, если ему присущ политико-идеологический и социокультурный модус формулирования. При многообразии определений сложно найти интерпретацию понятия «публицистический текст». В этом плане определение Е.С. Щелкуновой имеет определенную ценность исследования: «публицистический текст - это связанный знаковый комплекс, сориентированный на взаимодействие автора и массовой аудитории для обмена актуальной социальной информацией, представлениями, мнениями и максимально актуализирующий потенциал текстовой динамики» [Щелкунова, 2004: 116]. Он обладает мощной воздействующей силой, социальной оценочностью и репрезентирует авторскую позицию, а также прагматической направленностью на адресата.
В настоящее время изучаются тексты адыгской эмиграции, исследуется синкретизм двух и более культур и «возвращение» эмигрантского черкесского наследия на историческую родину (см. З.Х. Бакова, 2000; Л.А. Бекизова, 1993; А.В. Кушхабиев, 1997; Х.Т. Тимижев, 2006; Л.Х. Балагова Кандур, 2009 и др.). Современные исследования требуют применения комплексного подхода при исследовании адыгской языковой личности в инокультурном пространстве как лингвистического феномена. В современном адыговедении до настоящего времени не предпринимались попытки комплексного исследования текстов Рамазана Трахо.
Высокая ценность публицистических текстов для изучения речевой деятельности адыгской языковой личности заключается в том, что на современном этапе он является одной из самых крупных и самых влиятельных разновидностей литературного языка, оказывающей существенное воздействие на «формирование языка современности, языка социума» (см. Г.А. Брутян, В.Г. Костомаров, Ю.Н. Караулов, Г.Я. Солганик и др.). В формировании языка современного адыгского этноса ведущая роль отводится носителям культуры, речевая деятельность которых обеспечивает трансляцию языковых, коммуникативных и этических норм и культурных ценностей. Одним из наиболее социально значимых проявлений адыгской языковой личности следует считать публицистический текст, включающий в свою структуру тексты как продукты профессионально-творческой деятельности своих производителей. Текст би/полилингвальной личности вызывает особый интерес потому, что автор текстов, участвующий в публичном общении, предстает как индивидуальная, не похожая на других личность и как социальный человек, отражающий в созданных текстах свою эпоху, сохраняющий и ретранслирующий культурно-исторический опыт в социокультурных условиях иноязычного языкового пространства. По мнению Г.Я. Солганика, «само понятие «публицистика» подразумевает, что «автор обязательно обращается к социальным вопросам или рассматривает частные проблемы с социальных позиций. Человек социальный – важнейшая сторона, ипостась автора-публициста, спектр проявления которого многообразен, практически неисчерпаем» [Солганик, 2007: 19]. Другая наиважнейшая грань категории автора – человек частный. Сама отличительная особенность публицистики, в которой производитель речи совпадает с ее субъектом, делает эту сторону категории автора исключительно важной, резко выдвигает на первый план личность публициста, которая в большей или меньшей мере проявляется в тексте» [Солганик, 2007: 18].
Значимость публицистического текста в описании адыгской языковой личности в инокультурном пространстве состоит в том, что принадлежность к речевой культуре родного этноса раскрывается не только в вербальном выражении, то есть выборе определенных стилистических приемов и языковых средств, но и в жанрово-тематических особенностях текстов, свидетельствующих о профессиональных и других особенностях автора как билингвальной личности. К авторам адыгской публицистики в эмиграции, воплощающим в своей профессиональной деятельности ретрансляцию этнической идентичности, можем отнести Р. Трахо.
Анализ научной литературы свидетельствует, что публицист как языковая личность привлекает внимание различных ученых (см. А.А. Ашева 2013, Л.В. Витковская 2012, Е.А. Григорьева 2012, М.А. Кормилицына, С.И. Сметанина 2002). Они рассмотрели особенности публицистического текста, являющегося одним из самых влиятельных разновидностей литературного жанра, который оказывает существенное воздействие на формирование языка социума, выявили характерные лингвистические черты языковой личности, создающей этот текст. По их мнению, автор-публицист предстаёт всегда как личность с определёнными морально-нравственными принципами, и поэтому его позиция неизбежно становится стилеобразующим компонентом содержательной структуры всего текста. Следует отметить, что работ, в которых исследуется речевая деятельность публициста в инокультурном пространстве, в общем и адыгском языкознании недостаточно. В настоящее время тексты черкесского зарубежья значимы для исследователей, поскольку они позволяют выявить неописанные лингвокогнитивные и лингвокультурологические особенности языкового сознания этноса.
Следует отметить, что, учитывая тематику текстов, Л.Г. Кайда обосновывает стилистическую концепцию позиции автора в публицистике, полагая, что термины «категория автора» и «образ автора» родом из художественной литературы: «позиция автора – это подчеркнуто личностное и творческое начало ... . Общество предъявляет публицисту особые требования. ... Он должен, обязан быть личностью» [Кайда, 2006: 24-25].
В этом научном контексте и формулируется позиция автора-публициста, выступающая «как центр эстетической и лингвистической системы публицистического текста, его основополагающая категория. Ее признаком является социально-оценочное отношение к фактам, явлениям, событиям. Содержательные категории (убежденность, компетентность, гражданская ответственность и другие) находят свое непосредственное выражение в лингвистических средствах: в подчинении всех языковых единиц основной коммуникативной установке и их целенаправленном использовании (совместно с композиционными приемами) для усиления воздействия текста на читателя» [Кайда, 2006].
Семантические особенности билингвальных реалий в публицистических текстах Р. Трахо
В современных концепциях теоретического языкознания, согласно словарным определениям, реалии – это «предметы материальной культуры», обозначающие предметы и явления, связанные с историей, культурой, экономикой и бытом родной лингвокультуры, которые отличаются полностью или частично от слов приобретенного языка. Они чужеродны для принимающего языка. Отсутствуя в иной культуре, они проникают в другой язык посредством контактов, и, как правило, не переводятся на другой язык одним словом, не имеют эквивалентов за пределами языка, к которому они принадлежат. Отсюда следует, что билингвальной реалии присущ национальный (местный), исторический и временной колорит. Понятие «реалия» следует отграничить от понятия «научный термин». Реалии характерны для языка художественной литературы и средств массовой информации, они неразрывно связаны с культурой определенного народа, являются общеупотребительными для языка автора и чуждыми для других языков. Научные термины лишены какой-либо национальной окраски, относятся к сфере науки, создаются искусственно, исключительно для наименования предмета или явления, с распространением которых и получают применение. Реалии же возникают естественным путем, в результате народного словотворчества. К этому можно добавить высказывание З. Габуниа и С. Башиевой: «Национально-языковые лексемы, включенные в структуру произведений, многозначны в своих лингвистических функциях. Они являются средством конкретизации предметных деталей в их национальном понятии, в комплексе создают особый художественно-философский микромир, который придает тексту национально-экспрессивную тональность» [Габуниа, Башиева, 1993: 38-39]. Примером может служить следующее: «Оно постановило обнародовать всеобщую мобилизацию и объявить священную войну; признало необходимым принудить силой джигетов, южных соседей убыхов, к воинской повинности» (Трахо, 2013: 77). Билингвальная реалия «джигет», согласно толковому словарю А.А.Хатанова, З.И.Керашевой, значит: Джыгыт (джыгытыр, джыгытхэр) джигит, наездник, добрый молодец. ЛIэхъупхъ, чан. Джыгытэу къычIэкIыгъ. Ар кIэлэ джыгыт [Хатанов, Керашева, 2006; 151].
Билингвальные реалии, являющиеся носителями национальной специфики, находят отражение в языке и характеризуют ту или иную лингвокультуру: «язык – обусловленное культурой и переживаемое в индивидуальном сознании знание о мире, проявляющееся в коммуникативной деятельности» [Карасик, 2007: 4]. В каждом языке функционируют билингвальные реалии, которые специфичны для определенной лингвокультуры, номинации как предметов и элементов эпохи, социального уклада, культурных особенностей конкретного народа, неприемлемые для другого народа. Соответственно С. Влахов и С. Флорин отмечают «слова (и словосочетания), называющие объекты, характерные для жизни (быта, культуры, социального и исторического развития) одного народа и чуждые другому; будучи носителями национального и/или исторического колорита, они, как правило, не имеют точных соответствий (эквивалентов) в других языках, а, следовательно, не поддаются переводу «на общем основании», требуя особого подхода» [Влахов, Флорин, 1986: 55]. Фразеологические обороты, топонимы, пословицы и поговорки, имена собственные являются носителями инокультурного колорита и могут заменяться в текстах би/полилингвального публициста другими языковыми единицами. Средством интерпретации когнитивной и лингвокультурной картины мира является языковая система, которая устроена иерархически, состоит из элементов, уровней. Объектом лингвокультурологических исследований становятся билингвальные реалии языкового сознания автора, являющегося транслятором культурной информации. Некоторые исследователи, признавая язык феноменом культуры, воплощающей в себе историю, культуру, обычаи народа, считают лингвокультурологию «частью этнолингвистики, которая посвящена изучению и описанию корреспонденции языка и культуры в синхронном их взаимодействии» [Телия, 1996: 217].
В социокультурных условиях билингвизма в текстах Р. Трахо мы обнаружили взаимосвязь национального языка и национального видения мира автора, которая траслируется в условиях межкультурной коммуникации. Анализ эмпирического материала свидетельствует о том, что Р. Трахо через тексты способствует передаче информации, ориентированной на описательный тип с конкретной передачей сведений, подробным описанием происходящего, учетом основного содержания. Вместе с тем возможны и противоположные установки, которые свидетельствуют о том, что языковое сознание автора-билингва обусловлено законами неродного языка. Значимую роль в языке текстов Р. Трахо играет и такой лингвистический прием, как инверсия, которая является дополнительным выражением фоновой информации. Отметим, что в русском языке функция слова в предложении обозначена его окончанием, а в немецком функции слов в предложении определяются их расположением. Например: «Mit den Kosaken haben wir nichts gemeinsam, als nur die Tracht, die sie von uns bernommen haben, als sie nach dem Kaukasus vordrangen (Tracho 1955: 1), - С казаками мы не имеем ничего общего, кроме национальной одежды, которую они у нас переняли» (Трахо 2013: 179).
Немецкому языку свойственно сложение основ разных слов как один из способов словообразования. Например: «Р.Т.: Кроме того, это событие молодежь и старшие празднуют отдельно, и родители невесты присутствуют не на празднике молодежи, а в обществе остальных мужчин и женщин аула» (Трахо 2013:185), – «R.T.: Auch bei diesem Fest gilt die Trennung von Jung und Alt und so sind auch die Brautelterrn nicht bei der Feier der Jugend sondern in Gesellschaft der brigen Mnner und Frauen des Dorfes» (Tracho 1955: 6). Сложение основ двух разных слов немецкого языка die Brautelterrn при переводе на русский язык номинируется словосочетанием -родители невесты (die Braut + die Eltern). Для публициста Р. Трахо, обладающего знаниями структурной организации предложения в русском и немецком языках, характерно умелое использование этого своеобразия.
Взяв за основу классификации В.В. Виноградова, С. Влахова, С. Флорина, мы попытались разграничить билингвальные реалии в текстах Р. Трахо, обладающие национальной спецификой, по нижеследующим группам: 1) административно-территориальное устройство; 2) быт, одежда, домашняя утварь, жилище; 3) гендерные признаки; 4) искусство; 5) обычаи и традиции; 6) религия, медицина; 7) социальная принадлежность; 8) топонимия; 9) трудовая деятельность. В данном случае мы склонны дать характеристику каждой группы в отдельности и представить примеры билингвальных реалий, отражающих специфику национального мировидения.
Билингвальные реалии, входящие в группу «Административно территориальное устройство», используются для представления внутреннего устройства черкесского общества. Например: «Это княжество «Тмутараканское» фактически оставалось в руках черкесов до 1022 г., когда Мстислав двинулся с армией в Тмутаракань (Тамань), чтобы утвердить здесь свою власть» (Трахо 2013: 34), – «This principality of «Tmutarakan» actually remained in Circassian hands until 1022 when Mstislav moved his army against Tmutarakan (Taman) in order to consolidate his ruhe there» (Traho, 1956: p.10). Билингвальная реалия, являющаяся также этноспецифическим вкраплением, в русском (Тмутаракань (Тамань)) и английском (Tmutarakan (Taman)) текстах представляет административную единицу на территории Причерноморья. Семантика топонима, согласно словарю А.В. Твердого, восходит к адыгейскому слову темен – «болото», «плавни». У кабардинцев таман – «озеро» (устаревшая форма). Таман, Тэман известны в нартских сказаниях горских народов Северного Кавказа [Твердый, 2011: 2060]. Следующий пример: «В 1861 году к переселению на черкесские земли были назначены 1-ый Хоперский казачий полк и некоторые черноморские станицы» (Трахо 1992: 56) - In 1861 the first Khoper Cossack regiment and some Black Sea stanitsas were appointed for settlement on Circassian soil» (Traho, 1956: p.41). Лексема станица является для адыгейского языка заимствованным словом из русского и в словаре А.А. Хатанова, З.И. Керашевой имеет следующее значение: станиц (станицэр, станицэхэр) станица. Къэзэкъ чылэшхор ары. Щэгъумэ станицэшху [Хатанов, Керашева, 1960: 472]. В тексте на русском языке данное слово является этноспецифическим вкраплением для адыгской лингвокультуры, а в тексте на английском языке это слово выделено курсивом, в соответствии с правилами.
Билингвальные мифологемы в публицистических текстах: этнокогнитивный аспект
Тексты адыгского языкового пространства характеризуются присутствием мифических героев, сюжетов и мифологем. Мифами принято считать истории о богах и героях. Актуальным в науке остается также исследование проблем взаимодействия мифа и лингвистики. Данной теме посвящены научные исследования отечественных ученых (см. М.А. Кумахов, А.Ф. Лосев, А.Т. Мартанов, Е.М. Мелетинский, З.Г. Минц, Ю.М. Лотман, А.А. Потебня, А.И. Семенов, В.Н. Топоров, Ю.М. Тхагазитов и др.), зарубежных ученых (см. Р. Барт, Н. Фрай, Дж. Фрезер, К.Г. Юнг, М. Элиаде и др.). Мы присоединяемся к мнению тех исследователей, которые считают, что мифология, в переводе с греческого означающая «изложение преданий», выражает особую форму общественного сознания и через свою символичность стала удобным языком описания явлений и общественного поведения.
В лингвофилософии, истории, лингвистике, психологии, культурологии понятие «мифологема» рассматривается с разных позиций. Понятие «мифологема» пришло в науку благодаря К.Г. Юнгу и К. Кереньи. Они использовали его для описания «стойких конструктов, которые повторяются в коллективной общенародной фантазии, что обобщенно отражают действительность в виде конкретно-чувственных персонификаций, разнообразных существ, которые воспринимались архаичным сознанием как вполне реальные» [Юнг, 1991: 5]. Следовательно, мифологема становится основой для мифологического материала, используется для обозначения родных и заимствованных мифологических мотивов в тексте, с тем, чтобы их в дальнейшем перенести в лингвокультуру.
Единицей мифологической картины мира в текстах Р. Трахо является билингвальная мифологема, имеющая широкое распространение в культурах народов мира, реализующая сверхъестественное отражение действительности, характеризующееся глобальностью, универсальностью. В данной работе мы предлагаем рабочее определение понятию «билингвальная мифологема» – это ментальная вербальная единица коллективного сознания, отражающая национально-культурную, региональную специфику отдельного народа, являющаяся продуктом воображения. Билингвальные мифологемы подчинены универсальным законам языкового развития. В то же время они отражают национально-культурную специфику в каждой частной мифологической концептосфере, как нереальное отражение реальности и реализуются в пространственно-временных рамках лингвокультурной ситуации.
Нам представляется предпочтительной точка зрения С.А. Питиной, которая указывает, что «мифологемы – термины особого рода, поскольку они представляют собой имена без денотатов, но, тем не менее, обладают многими характеристиками терминов: системностью, наличием дефиниции, моносемичностью в пределах мифологической системы и отсутствием у концептуальных ключевых мифологем экспрессивности» [Питина, 2002: 26].
Принимая во внимание труды таких исследователей, как В.В. Иванов, Н.А. Кобылко, Е.М. Мелетинский, С.А. Питина, В.Я. Пропп, О.В. Слоневская, В.Н. Топоров, Ю.Л. Шишова, мы полагаем, что «мифологема является дискретной единицей коллективного сознания, концептом, отражающим объекты возможных миров, и в вербальной форме представлена в национальной памяти носителей языка. Вербальный способ представления мифологемы осуществляется при помощи словарных единиц, лексем и словосочетаний, употребляющихся в прямом или переносном значении. В случаях вторичной номинации проявляются различные внешние и внутренние характеристики мифологемы, придавая реальность первоначально идеальным образам»[Питина, 2002: 19].
Мифологемы, хранящиеся в национальной памяти этноса, отражают их эволюцию в конкретной национальной лингвокультуре и специфику преломления в языковой картине мира. Языковая картина мира создается и репрезентируется по-разному у различных народов. Наиболее запоминающимися, с нашей точки зрения, являются билингвальные мифологемы, образно-метафоричные и коннотативные слова и др. Язык заключает в себе национальную, самобытную систему, которая определяет мировоззрение носителей языка и формирует их мифологическую картину мира. Например: «Убыхи разработали технику троянского коня в захвате крепости Лазаревское» (Трахо, 2013:165), – «The Ubykhs employed the technique of the trojan horse in the capture of the Lazarevskoe fortress» (Traho, 1958: 102).
Билингвальные мифологемы, принадлежащие лингвокультурам, рефлектируют идентичные закономерности мифологического мышления, которые сохранились в языковом сознании в результате взаимопроникновения культур. Мифология объясняет не только существующий порядок вещей, но и указывает определенный порядок действий в различных жизненных ситуациях. Мифологическому сознанию человека свойственны генетизм и этиологизм, синкретизм и символизм. Билингвальная мифологема является составляющей понятийной структурой в тексте, имплицитно и эксплицитно присутствуя в нем. Она находится в тесной взаимосвязи с мифологической картиной мира этноса и представляет собой фрагмент общей картины мира. Например: «В нартский эпос входят сказания о Сосруко, Бадыноко, Ашамезе, Батарезе, Тлепше, Уазырмесе, девушке Мелечипхе, Куйцуке, Шауее, девушке Даханаго и др.» (Трахо, 1992: 98).
Билингвальные мифологемы, присутствующие в мифологической картине мира, изменяются в зависимости от конкретной лингвокультурной ситуации, времени и территории общения. Суть мифологемы заключается в возможности экспликации персонажей и образов, обладающих сверхъестественными способностями (Тлепш, Бадыноко, Мэзгуащэ, Псыхъуэгуащэ, Иныжъы, Амыш, Мэзытхэ, Созреш, Уазырмес, Емынэж), которым присущи национально-культурные особенности как положительные, так и отрицательные. Их исследование представляет интерес в плане выявления специфики национального сознания в процессе актуализации фантазии отдельного народа. По результатам анализа трудов ряда исследователей, можно сделать вывод о том, что А.С. Козлов, И.Н. Ломакина, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский подчеркивают широкий спектр данного понятия: от части сюжета мифа к упоминанию мифического героя, и «большинство учёных сходится во мнении, что базовыми характеристиками мифа выступают синкретизм, повествовательность, сакральность, символизм» [Ломакина, 2017: 7]. Ряд исследователей не разграничивают понятия мифологемы и мифа, часто заменяют их мифемой или архетипом.
По нашему мнению, наиболее удачное определение мифологемы дала Ю. Вишницкая: «мифологема - самостоятельный авторский образ, построенный на системе традиционных культурологических и литературных парадигм, структура которых формируется на давних мифологических фундаментах» [Вишницкая, 2003: 13]. В «Литературоведческой энциклопедии» дается такое определение: «мифологема – обломок мифа, мифема, потерявшая свои автохтонные характеристики и функции, вовлечена в фольклорный текст, в котором воспринимается как выдумка, образное украшение или сюжетная схема, которая уже стала традиционной» [Ковалев, 2007: 54], а «мифема – наименьший элемент, фундаментальная составляющая мифа, которую используют и в нем, и в художественной литературе; входит в состав системы мироздания, которое отвечает представлению человека, а не окружающей среде» [Ковалев, 2007: 54].