Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Проблема ответственности автора в публицистике 11
1.1 Эпистемологический аспект ответственности 13
1.2 Юридический аспект ответственности 19
1.3 Лингвистический аспект ответственности 30
Выводы по первой главе 39
Глава 2 Категории-экспликаторы эпистемической ответственности 41
2.1 Эпистемическая модальность 41
2.1.1 Эпистемическая модальность как выражение степени ответственности за пропозициональное содержание высказывания 41
2.1.2 Система средств выражения эпистемической модальности 49
2.2 Эвиденциальность 57
2.2.1 Категория эвиденциальности в соотношении с эпистемической ответственностью 57
2.2.2 Средства выражения эвиденциальных значений 67
Выводы по второй главе 76
Глава 3 Языковые средства маркирования эпистемической ответственности в публицистическом тексте 77
3.1 Экспликаторы высокой степени ответственности автора 80
3.2 Языковые средства снижения эпистемической ответственности 96
3.3 Языковые средства ухода от ответственности 120
Выводы по третьей главе 142
Заключение 144
Библиография 147
- Юридический аспект ответственности
- Лингвистический аспект ответственности
- Эпистемическая модальность как выражение степени ответственности за пропозициональное содержание высказывания
- Языковые средства снижения эпистемической ответственности
Юридический аспект ответственности
Как следует из антиволюнтаристского аргумента, эпистемическая ответственность связана с понятием эпистемического обязательства. Об эпистемическом обязательстве пишет и Дж. Лайонз, связывая его с коммуникативным статусом высказывания: «Сделать утверждение – значит выразить пропозицию и одновременно выразить определённое отношение к ней. Я буду называть это отношение … эпистемическим обязательством («epistemic commitment» [Lyons, 1995, р. 254]). … Любой, кто утверждает некоторую пропозицию, берёт на себя обязательство быть «приверженным» ей, не в том смысле, что он должен на самом деле знать или полагать, что она истинна, но в том смысле, что его последующие утверждения – и всё, что может быть выведено из его сопровождающего высказывание этой пропозиции и последующего поведения, – должно согласовываться с мнением, что она истинна» [Лайонз, 2003, с. 270]. Отсюда неприемлемость или парадоксальный характер предложения It is raining but I don t believe it, известного как парадокс Мура по имени английского философа Дж. Э. Мура, который первым привлёк внимание к этому виду нарушений смысловой правильности текста. Следует отметить, что вопросы функционирования высказываний с предикатами знания и мнения, а также проблемы истинности высказывания неоднократно становились предметом философских рассуждений, например, в работах [Малкольм, 1987; Moore, 1959, 1962; Витгенштейн, 1991]. «Делая подобные утверждения [типа It is raining but I don t believe it], говорящий нарушает своё эпистемическое обязательство» [Лайонз, 2003, с. 270]. Таким образом, говорящий принимает на себя эпистемические обязательства, если делает утверждение; задавая нейтральный вопрос, т.е. вопрос, не выражающий эпистемических предпочтений, говорящий не берёт на себя обязательства; в случае наводящих, подсказывающих вопросов (на грамматическом уровне они представляют собой разделительные вопросы) говорящий выражает своё предположительное, предварительное отношение к истинностному значению пропозиции. Дж. Лайонз отмечает также, что возможными вариантами эпистемического обязательства являются не только крайние полярности: выражение полного обязательства и воздержание от полного обязательства, но и промежуточные варианты, указывающие на то, что свидетельства, которыми располагает агент локуции, – «его эпистемические гарантии или эпистемические основания его утверждения – не так хороши, как могли бы быть, и что его обязательство имеет не абсолютный, а предварительный, пробный или условный характер и т.д.» [там же, с. 347]. К средствам, с помощью которых говорящий может конкретизировать и квалифицировать своё эпистемическое обязательство, Дж. Лайонз относит просодические (ударение и интонацию) и лексические (модальные глаголы, прилагательные, наречия, частицы) средства.
В иллокутивной силе речевого акта Дж. Лайонз выделяет два компонента: компонент принятия / непринятия обязательства и модальный компонент фактуальности («это так»), противопоставленный желательности («пусть будет так») [Лайонз, 2003, с. 272]. Таким образом, категория эпистемической ответственности имеет определённые отношения с эпистемической модальностью, т.е. выражением говорящим степени своей уверенности в достоверности передаваемой пропозиции. Очевидно, что чем больше степень уверенности автора в достоверности пропозиции, тем выше и его ответственность.
В предпринятом исследовании мы рассматриваем мнения, убеждения как категорию, подлежащую ответственности, поскольку они формируются активным субъектом на основе анализа реального положения дел. Однако очевидно, что ответственность за знание, которое на языковом уровне выражается в форме утверждения о фактах, неравнозначна ответственности за мнения, предположения, оценки, в которых эпистемические основания представлены как пробные, предположительные: «It is generally agreed that “X knows that p” implies “X believes that p” (i.e. that X takes p to be true); and furthermore that the assertion of “X knows that p” commits the speaker to the belief that p is true, whereas the assertion of “X believes that p” obviously does not. If X is the speaker himself, he is committed by the assertion of either “X knows that p” or “X believes that p” (i.e. by the utterance of I know that p or I believe that p) to the truth of p. But if he employs know rather than believe , he is making a stronger commitment: he is claiming that his belief in the truth of p is well-grounded and in his judgement at least unassailable, and that by virtue of this fact, which he should be able to substantiate, if called upon to do so, by providing the evidence, he has the right to assert p and to authorize others to subscribe to its truth» (Общепринято, что «Х знает, что р» предполагает, что «Х считает, что р» (т.е. принимает р за истину); и, более того, ассерция «Х знает, что р» накладывает на говорящего обязательство считать, что р истинно, тогда как ассерция «Х считает, что р» – очевидно нет. Если Х совпадает с говорящим, то он принимает на себя обязательства за истинность р как при утверждении «Х знает, что р», так и «Х считает, что р» (т.е. в случае высказываний Я знаю, что р или Я считаю, что р). Но если он использует знать, а не считать, то принимает на себя более сильное обязательство: он заявляет, что его вера в истинность р хорошо обоснована и, по его мнению, по крайней мере неопровержима и что на основании этого факта, который он должен быть в состоянии при необходимости доказать, предоставляя доказательства, он имеет право утверждать р и давать право другим разделять мнение о его истинности) [Lyons, 1977, р. 794]. Итак, если категорию ответственности возможно квантифицировать, в случае мнений, убеждений, предположений мы будем говорить о неполной, частичной, низкой эпистемической ответственности.
Лингвистический аспект ответственности
Таким образом, проводя различие между фактографическими и оценочными суждениями, следует заключить, что оценочное высказывание представляет собой результат психической деятельности автора, носит субъективный характер и не может быть подвергнуто верификации (исключение составляют мнения-предположения). Мнение или оценка, в отличие от утверждения, не могут быть истинными или ложными, однако они могут быть обоснованными или необоснованными, могут подтверждаться или не подтверждаться фактами, событиями объективной действительности. Оформление мнений, убеждений, предположений на языковом уровне связано с указанием на принадлежность выраженной в пропозиции информации к соответствующей когнитивной сфере автора. Утверждение о фактах, напротив, основано на осведомлённости публициста, может быть проверено на соответствие действительности и может быть истинным или ложным. На языковом уровне оно выражается повествовательным предложением с глаголом в изъявительном наклонении.
Анализируя методику разграничения выражения мнения и утверждения о фактах, следует обратиться к экспертной практике, где наметились два подхода к решению проблемы: формально-семантический и прагматический [Араева, Осадчий, 2006]. Формально-семантический параметр заключается в поиске в анализируемом контексте формальных показателей коммуникативной функции высказывания. Так, высказывания, содержащие слова и выражения типа по моему мнению, мне кажется, я предполагаю, признаются выражением мнения: По моему мнению, эти женщины ожидают от жизни и общества того же и имеют те же личные и профессиональные интересы, что и их сверстницы в Лондоне или Берлине [Газета.ru, 07.03.2012].
Конструкции с маркёрами предположения, неуверенности (наверное и т.п.) приравниваются к выражению мнения: Впрочем, свои предложения учителя, похоже, уже опасаются озвучивать. Слишком много ответственности [Независимая газета, 14.02.2012]; Возможно, дебаты начнутся в апреле. На это время назначен срок рассмотрения законопроекта в ГД РФ [Независимая газета, 31.01.2012].
Если высказывание не содержит подобных слов-маркёров, оно квалифицируется как сообщение сведений: Если люди или явления не умещаются в рамки нашего сознания, их уничтожают [Независимая газета, 02.03.2012]; Попытки ввоза радиоактивных автомобилей в Россию регистрировались неоднократно [Газета.ru, 11.03.2012].
Прагматический подход предполагает анализ точек зрения автора и адресата речи. В данном случае фраза не содержит маркёров мнения или предположения. Во внимание принимается мировоззренческая позиция автора в момент написания текста и то, как данное высказывание воспринимается рядовым читателем – как выражение мнения или как сообщение сведений. Подобный анализ требует специальных психолингвистических знаний.
Законодательство не регулирует, однако, многие нюансы языкового употребления (например, случаи сочетания выражения мнения и утверждения в одном высказывании, случаи имплицитного выражения утверждения), давая автору, тем самым, возможность манипулирования.
Сочетание выражения мнения и утверждения о фактах в пределах одной фразы может быть связано с использованием риторических приёмов (метафоры, гиперболы, эпитета и т.д.): Словно хищный богомол прикидывается российская чиновная коррупция и правительственный бизнес не слишком примечательной зелёной веткой на дереве современной либерально-демократической цивилизации [Газета.ru, 07.03.2012].
К имплицитным способам выражения утверждения, релевантным для определения степени юридической ответственности автора, А.Н. Баранов относит обязательные следствия, пресуппозиции, использование особенностей макроструктуры текста [Баранов, 2009, с. 47-53], например: Перед тем как заняться преступной деятельностью в России, Куваев десять лет прожил в США [Газета.ru, 24.03.2012]. Пресуппозиция данного высказывания содержит имплицитное утверждение о том, что Куваев занимается преступной деятельностью в России. А.В. Ленец отмечает манипулятивную силу лжи [Ленец, 2010]. Более детальную классификацию манипулятивных элементов предлагает А.В. Павлова [Павлова, 2014].
Анализируя практику Европейского Суда по правам человека по решению проблем разграничения фактивных и оценочных суждений, А.А. Бугаец заключает, что ведущим критерием для этой инстанции является не возможность верификации, а возможность неоднозначной оценки явления: «Суждение будет признано оценочным тогда (будет мнением), когда нельзя исключить возможность разных толкований одного и того же события, явления, поведенческого акта. Фактическим же суждение признаётся лишь тогда, когда логическим путём можно доказать какое-то одно толкование» [Бугаец, 2007, с. 320].
Итак, эпистемическая ответственность представляет собой категорию, характеризующую сферу отношений между автором и высказыванием. Это область, связанная со степенью признания говорящим себя в качестве автора речевого события. Так, в случае ссылки на внешний источник информации говорящий снимает с себя ответственность за достоверность сказанного, поскольку не является в полной мере автором передаваемой пропозиции, а выступает лишь медиатором информации, полученной от другого лица. Эта категория отсылает также к когнитивной сфере говорящего, поскольку связана со степенью уверенности автора в достоверности сообщаемого: степень уверенности пропорциональна степени принимаемой на себя ответственности. Возможными вариантами эпистемической ответственности являются не только полярные ситуации: полное принятие ответственности или снятие её с себя, но и промежуточные варианты, указывающие на то, что эпистемические основания сообщаемого носят предварительный, пробный или условный характер. Судебная практика не признаёт промежуточных форм ответственности, относя оценочные суждения к категориям, не являющимся предметом судебной защиты.
Эпистемическая модальность как выражение степени ответственности за пропозициональное содержание высказывания
Оценка говорящим достоверности пропозиционального содержания высказывания именуется в научной литературе также персуазивностью. «Персуазивность – это оценка говорящим объективного содержания предложения со стороны его достоверности недостоверности, выражение уверенного или неуверенного знания» [Современный русский язык, 1989, с. 683]. Персуазивность относится при этом к обязательным субъективным значениям предложения (наряду с предикативностью и целеустановкой), причём отмечается, что недостоверность всегда выражается эксплицитно, а достоверность – имплицитно: «самим фактом отсутствия показателей недостоверности» [там же, с. 684]. Т.В. Шмелёва рассматривает персуазивность как «уверенность или неуверенность автора в достоверности излагаемой им информации» среди квалификативных модусных категорий (наряду с авторизацией и оценочностью), отмечая её обязательность в плане содержания, но факультативность в плане выражения [Шмелёва, 1994, с. 30].
В исследовании, проведённом Р.Р. Ахунзяновой, эпистемическая модальность понимается как «квалификация говорящим своего отношения к высказываемой пропозиции с точки зрения её достоверности» [Ахунзянова, 2012, с. 10].
В.М. Швец понимает под эпистемической модальностью «систему языковых средств, служащих для выражения говорящим оценки соответствия сообщаемого действительности с точки зрения его знаний о нём» [Швец, 2007, с. 19]. В основу структуры эпистемической модальности В.М. Швец положила не степень уверенности говорящего в достоверности сообщаемого, а понятие эпистемической установки, под которым она понимает «отношение говорящего к той или иной информации в зависимости от состояния его знания (системы знаний) о ней» [там же, с. 21]. В зависимости от эпистемической установки автор выделяет три подтипа эпистемической модальности: достоверность – недостоверность – проблемная достоверность. В рамках последнего подтипа в зависимости от полноты знаний говорящего о сообщаемом выделяются эпистемические установки предположительной достоверности, предположительной недостоверности и эпистемической возможности [там же].
Ф. Палмер, определяющий эпистемическую модальность как оценку говорящим фактуального статуса пропозиции, выделяет в её рамках три типа модальных значений: 1) спекулятивная (speculative, dubitative) модальность, соответствующая суждениям, выражающим неуверенность, 2) дедуктивная (deductive) модальность, отражающая инференцию из доступных наблюдению доказательств, 3) гипотетическая (assumptive) модальность, оформляющая инференцию из общеизвестной информации [Palmer, 2001, р. 24-25]. В данном случае речь идёт не только об оценке фактуального статуса пропозиции, но и об указании на источник информации, что свидетельствует о тесной связи эпистемической модальности с категорией эвиденциальности: модальные экспликаторы могут одновременно квалифицировать пропозицию по двум направлениям – эпистемическому и эвиденциальному. Описанные три типа эпистемической модальности могут быть обозначены как 1) возможное заключение, 2) единственно возможное заключение и 3) разумное (reasonable) заключение: John may be in his office / John must be in his office / John will be in his office [там же, р. 25].
Т. Гивон выделяет в составе эпистемической модальности четыре логических компонента: необходимая истина (necessary truth), фактуальная истина (factual truth), возможная истина (possible truth), не-истина (nonruth), эквивалентами которых на коммуникативном уровне выступают соответственно: пресуппозиция (presupposition), утверждение о действительности (realis assertion), утверждение о не-действительности (irrealis assertion) и негативное утверждение (negative assertion) [Givn, 2001, р. 301].
Итак, эпистемическая модальность представляет собой систему модальных значений, семантически отражающих оценку говорящим степени познанности и фактуальности передаваемой пропозиции, а прагматически – степень принятия на себя говорящим ответственности за достоверность транслируемой информации [Lyons, 1977; Bybee, 1994; Engerer, 2005; Зеленщиков, 2010; Cornillie, 2009; De Haan, 1999]. Эпистемическая модальность, таким образом, представляет субъективную сторону категории модальности, однако Дж. Лайонз выделяет в составе эпистемической модальности объективный и субъективный компоненты, подчёркивая, что объективная эпистемическая модальность крайне редко находит выражение в языковом употреблении [Лайонз, 2003, с. 346-347].
Вслед за В.З. Панфиловым [Панфилов, 1977] мы выделяем в составе эпистемической модальности три группы значений: простую, проблематическую и категорическую достоверность. При этом под достоверностью мы понимаем соответствие содержания высказывания реальному положению дел, анализируя, таким образом, эпистемическую модальность лишь в контексте реального мира, в то время как некоторые исследователи, например А.В. Зеленщиков [Зеленщиков, 2010], рассматривают эту категорию в корреляции с множеством возможных миров. Эпистемическая модальность отражает соотношение трёх категорий: говорящего, пропозиции и реальности. Простая достоверность является немаркированным членом оппозиции, представляя пропозицию «по умолчанию» как соответствующую действительности. Высказывания с простой достоверностью имплицитно содержат модальную рамку «известно, что…»: « … простые индикативные немодальные предложения, утверждаемые говорящим, имплицитно содержат элемент «Я знаю, что…» и являются способом отображения действительного мира. Они не нуждаются в (логическом) обосновании, поскольку являются не просто истинными, но эпистемически необходимыми» [Зеленщиков, 2010, с. 122]. Проблематическая достоверность маркирует неуверенность говорящего / пишущего в соответствии содержания высказывания реальному положению дел, в то время как категорическая достоверность выражает уверенность субъекта речевой деятельности в достоверности сообщаемого. Значения проблематической и категорической достоверности характеризуются неоднородным семантическим наполнением, включающим оттенки различной степени сомнения или уверенности. Эпистемически наиболее сильными, согласно концепции Дж. Лайонза, являются высказывания с простой достоверностью, поскольку пропозиция представляется как объективно достоверная, не подвергающаяся сомнению и не нуждающаяся в модальных усилителях, а «само отсутствие показателя достоверности является значимым и свидетельствует о том, что говорящий представляет высказывание как полностью достоверное, как факт» [Ильчук, 1990, с. 6]. Ввод в высказывание модального маркёра как со значением проблематической, так и категорической достоверности приводит к снижению его эпистемической силы: «There is no epistemically stronger statement than a categorical assertion … » (Нет эпистемически более сильного высказывания, чем категорическое утверждение) [Lyons, 1977, р. 809]. В книге «Современный русский язык» показатели категорической достоверности (безусловно, конечно, несомненно, разумеется и др.) рассматриваются как элементы, выполняющие экспрессивную функцию, не вносящие изменений в персуазивную характеристику высказывания, а используемые говорящим с целью отстаивания своей оценки пропозиционального содержания высказывания в случае, например, когда у адресата могут возникнуть сомнения в достоверности сообщаемого, в ситуации спора, дискуссии и др. [Современный русский язык, 1989, с. 684].
Языковые средства снижения эпистемической ответственности
К группе лексико-синтаксических средств маркирования репортативной эвиденциальности в немецком публицистическом тексте относятся:
1. Глаголы, обозначающие акты коммуникации, в главной части сложноподчинённого предложения: Sie sagen, dass sie fr den Mindestlohn, bessere Renten und die Regulierung der Banken sind [Hamburger Morgenpost, 26.06.2013. COSMAS II].
2. Прямая речь и цитация: „Wir dachten, es seien legale Gastarbeiter“, behaupteten der 48-jhrige Ungar und sein 23-jhriger Neffe [Burgenlndische Volkszeitung, 01.08.2013. COSMAS II].
3. Существительные, предложно-именные конструкции, маркирующие косвенный источник информации: In Medienberichten war von 3500 Euro die Rede [Frankfurter Allgemeine, 25.10.2010]; Medienberichten zufolge wurde er 2008 festgenommen, nachdem er vor dem Gebude Tausende von Dollar in die Luft warf. Mit der Aktion wollte er nach eigenen Worten dagegen protestieren, dass das Programm von Discovery nichts zur Rettung der Erde unternehme [Frankfurter Allgemeine, 02.09.2010].
4. Эвиденциальные частицы (angeblich, vorgeblich) [Ханзен, 2007, с. 242-243]: Anschlieend wurde der Schtze, angeblich ein 22 Jahre alter Amerikaner, von der Polizei gettet [Frankfurter Allgemeine, 05.10.2012]. Частицы angeblich, vorgeblich вводят сомнительные, недостоверные сведения и представляют собой, таким образом, сферу пересечения двух категорий: эвиденциальности и эпистемической модальности.
5. Парентезы по типу главной или придаточной части сложного предложения, а также парентетические включения с наречием so, используемым для указания на источник информации с элиминацией глагола акта коммуникации: Augenscheinlich mangele es Liefers, so Loco, an der „Kompetenz, das Produkt objektiv bewerten zu knnen“ [die tageszeitung, 02.01.2013. COSMAS II]; Er sei mageblich dafr verantwortlich, dass sich der Drogenkrieg nach Zentral- und Sdmexiko ausgebreitet habe, hie es auf der Website des Ministeriums [Frankfurter Allgemeine, 31.08.2010].
6. Конструкции с модальными глаголами:
а) Модальный глагол sollen в сочетании с инфинитивом II принимает эвиденциальное значение и «выступает в роли цитатива, т.е. говорящий указывает на то, что сообщаемая им информация основывается на сообщении, полученном им от какого-либо другого лица» [Ханзен, 2007, с. 248]. Информация в данном случае передаётся нейтрально, а говорящий не несёт ответственности за достоверность сообщаемого [Schenner, 2010, р. 168]: Nach der Bluttat soll der in Thringen geborene Mann noch mit Freunden seinen Geburtstag gefeiert haben [Frankfurter Allgemeine, 08.10.2012]. Н.А. Козинцева относит конструкцию sollen + Infinitiv II к совмещённым формам выражения эвиденциальности [Козинцева, 2007б, с. 23].
б) Модальный глагол wollen в сочетании с инфинитивом II указывает на то, что говорящий получил сообщаемую им информацию от самого действующего лица, при этом «говорящий выражает довольно сильное сомнение в истинности того, что сообщило действующее лицо (дубитативное значение). Таким образом, он отказывается взять на себя ответственность за истинность информации, в результате чего подразумевается даже, что действующее лицо сказало неправду» [Ханзен, 2007, с. 249]. Конструкция wollen + Infinitiv Perfekt часто употребляется в контекстах, передающих высказывания подозреваемых лиц, например: Der Angeklagte will eng mit Src befreundet gewesen sein und auch Fluchtplne fr sie vorbereitet haben [Frankfurter Allgemeine, 29.10.2010].
Значения репортативной эвиденциальности в английской публицистике могут быть выражены с помощью следующих лексико-синтаксических средств: 1. Модусные глаголы: а) Сложноподчинённые предложения с модусным глаголом акта коммуникации в главной части: The Taliban said it had targeted the youngster because of role as a champion of children s education and because of her “Western” views. It claimed there was justification within Islam for such an assault and that if she survived it would try again to kill her [The Independent, 15.10.2012].
Главная часть сложного предложения может представлять собой безличное предложение с модусным глаголом: It is said that the investigation was ordered by a civil servant, not a Minister [Today. London: News Group Newspapers Ltd, 1992. BNC].
б) Модусный глагол речевой деятельности в форме Participle I: Last month, the Iranian ambassador to the United Nations in New York, Mohammad Khazaee, lodged a written complaint with Secretary-General Ban Ki-moon about alleged US incursions into Iranian airspace, calling them as “illegal and provocative acts” [The Independent, 04.12.2012].
в) Первый компонент предиката в конструкции Complex Subject [Кобрина, 2003]: They said the “gold standard” was the Department for Education, where Michael Gove s “zero-based” review is expected to cut 1,000 civil service jobs, a quarter of the total [The Independent, 5.12.2012].
2. Ссылка на получение информации от другого субъекта может быть оформлена с помощью прямой речи: “Everything is being arranged by the government of Pakistan,” he added [The Independent, 15.10.2012] или частичной цитации: The scientists said the results constituted a “serious public health warning” and that the link with the environment “particularly needs to be determined” [The Independent, 05.12.2012].
3. Существительные, маркирующие косвенный источник информации: News of his arrest was leaked to the newspapers [The Daily Mirror. London: Mirror Group Newspapers, 1992. BNC].
4. Наречия (reportedly, reputedly, allegedly) и прилагательные (alleged) с эвиденциальным значением: And he confirmed that his location was given away by Vice magazine, whose journalists are reportedly travelling with him [The Independent, 04.12.2012]; There was no information on the date of the alleged capture or how it was taken [The Independent, 04.12.2012].
5. Парентетические включения различной структуры (парентезы, выраженные словосочетанием; парентезы по типу главной или придаточной части сложноподчинённого предложения; сентенциональные парентезы) [Кобрина, 2003]: Doctors caring for Mrs Rafiq described her recovery as “a miracle”, according to the family [The Independent, 15.10.2012].
Значения инференциальной эвиденциальности выражаются с помощью вводно-модальных слов и наречий (рус. кажется, возможно, видимо, похоже, бесспорно, безусловно, несомненно, нем. vielleicht, wahrscheinlich, offenbar, sicherlich, англ. seemingly, apparently, obviously, evidently и др.), глаголов и глагольных конструкций (рус. прийти к выводу, нем. zum Schluss kommen, англ. conclude, to make up a conclusion и др.): Поймать любителя отравы получилось на Народной улице, у дома 93. Когда оперативники федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков попытались задержать парня, он решил скрыться и избавиться от своего запрещённого законом богатства. Но неудачно. Видимо, он так разнервничался, что пакет с наркотиками порвался. Содержимое засыпало весь салон автомобиля, и его самого [Комсомольская правда, 12.05.2011. НКРЯ]; But doctors assessed her twice, found her unresponsive and concluded that, though she was alive, she would have suffered irreversible brain damage and would be likely to die soon [The Independent, 15.10.2012].
Итак, категория эвиденциальности как ссылка на источник передаваемой информации отличается в исследуемых языках (русском, немецком, английском) своей разнооформленностью и выражается главным образом с помощью открытой группы лексико-синтаксических средств. Наибольшей частотностью в публицистическом тексте характеризуются значения репортативной эвиденциальности.