Содержание к диссертации
Введение
Часть I. Грамматические категории: центр и периферия
Глава I. Современное состояние теории грамматики
1. Вводные замечания 8
2. Структуралистские теории грамматики 13
3. Теория грамматики и генеративная морфология 28
4. Теория грамматики и "естественная морфология" 41
5. Когнитивные теории грамматики 46
6. Теория грамматики и грамматическая типология 61
Примечания 67
Глава II. Грамматическая периферия
1. Вводные замечания 75
2. К проблеме морфологического нуля 79
3. От центра к периферии: контекстная вытеснимость 87
Примечания 99
Часть II. Структурная периферия: аналоги
Глава I. Залог и актантная деривация: между словоизменением и словообразованием
1. Вводные замечания 103
2. К основаниям классификации залогов 108
3. Пассивные конструкции с нулевым агенсом 114
4. Пассивные конструкции без повышения статуса пациенса 118
5. Другие типы залогов 120
6. Актантная деривация 126
7. Диахронические факторы 136
8. Залог и актантная деривация в лингвистической литературе 137
Примечания 142
Глава II. Глагольные конструкции: между словоизменением и лексикой
1. Вводные замечания 143
2. Глагольная сериализация как лексический феномен 145
3. Конструкции с удвоением в русском языке 162
Конструкции с полным удвоением 162
Конструкции с инфинитивйой репликой 173
Примечания 192
Часть III. Функциональная периферия: заместители
Глава I. Аспектуальное семантическое пространство и способы его организации в разных языках
1. Вводные замечания 198
2. О понятии Универсального грамматического набора 199
3. Основные аспектуальные противопоставления 206
4. Аспектуальные противопоставления в языке догон 211
5. К типологии перфективности 222
Примечания 236
Глава II. "Антирезультатив" и его заместители
1. Вводные замечания 239
2. Типология: до результата 244
3. Типология: после результата 260
4. Плюсквамперфект и показатели "ретроспективного сдвига" 266
5. Основные выводы 276
Примечания 278
Глава III. Заместители грамматических категорий в глагольной системе догон
1. Вводные замечания 284
2. Заместители пассива в языке без залога 286
3. "Медиативная экспансия" и ее результаты 289
Результативные конструкции 289
Косвенная речь 293
Примечания 298
Заключение 300
Библиография 306
- Структуралистские теории грамматики
- Другие типы залогов
- Основные аспектуальные противопоставления
- Косвенная речь
Введение к работе
1. Предмет и задачи исследования
Тот раздел лингвистики, к которому с наибольшим основанием можно отнести данную работу, находится на пересечении теории грамматики и грамматической типологии.
В работе предлагается новый подход к описанию грамматических значений естественных языков, основанный на “недискретном” понимании грамматичности. Когнитивные категории, которыми оперирует человек, редко имеют четко очерченные границы; представляется полезным взглянуть на такую традиционную область, как грамматика, именно в аспекте ее внутренней неоднородности. Бинарное противопоставление грамматического и неграмматического должно быть дополнено характеристиками многочисленных переходных явлений, которые часто игнорировались предшествующими исследованиями.
Именно эта переходная зона (говоря о которой, мы предлагаем использовать термин “грамматическая периферия”) и является основным объектом описания в данной работе. Выделяются и последовательно рассматриваются два аспекта грамматической периферии: структурный и функциональный. В структурном плане можно говорить об “аналогах” грамматических значений, т.е. о значениях, по тем или иным причинам еще не достигших грамматического статуса, но имеющих целый ряд общих свойств с грамматическими значениями. В функциональным плане можно говорить о “заместителях” грамматических значений; это понятие полезно, например, при обсуждении того, как маркируется временной дейксис в языке без грамматической категории времени или изменение коммуникативной структуры предложения – в языке без грамматической категории залога.
Понятие грамматической периферии тесно связано с другим центральным для данной работы понятием – “Универсального грамматического набора”, т.е. закрытого класса значений, на основе которых в естественных языках формируются грамматические категории. Общая характеристика этого класса также входит в задачи нашего исследования.
2. Актуальность исследования
Проблема определения и описания грамматических категорий всегда была центральной задачей как традиционной лингвистики (“грамматики”), так и большинства современных теорий – в том числе, конечно, и тех, что успели сменить друг друга на протяжении последних 30-40 лет. Вместе с тем, эта проблема далека от окончательного решения – ведь в данном случае решение в очень сильной степени зависит от природы теоретического аппарата, которым пользуется исследователь. Смена парадигмы в науке требует обращения к понятиям, составляющим основания этой науки, а понятие грамматического, несомненно, принадлежит к их числу. Предшествующие попытки описания грамматических значений во многом делались в рамках “дискретного” подхода и не принимали во внимание (либо недостаточно учитывали) периферийные области грамматического. Как представляется, осознание правомерности “недискретной альтернативы” в лингвистике требует обращения к этой традиционно трудной области с тем, чтобы попытаться, используя новый понятийный аппарат, представить классические грамматические категории как
частный случай некоторого более общего – и более “цельного” с когнитивной точки зрения – явления.
3. Научная новизна работы
Новым в данной работе является как сам подход к изучаемой области, так и целый ряд конкретных предложений и результатов.
Из современных теоретических направлений исследование в наибольшей степени опирается на “диахроническую морфологию” Джоан Байби и отечественные традиции грамматической семантики (работы А.В.Бондарко, Т.В. Булыгиной, М.Я.Гловинской, А.А.Зализняка, А.Е.Кибрика, И.А.Мельчука и др., а также работы Петербургской типологической школы по описанию грамматических категорий глагола в языках мира, начатые А.А.Холодовичем и продолженные В.П.Недялковым, В.С.Храковским и др.). Однако ни одно из названных направлений не занималось непосредственно задачей описания “грамматической периферии” в типологическом контексте. Помимо общих предложений для разработки возможного концептуального аппарата в этой области, основанных на понятии Универсального грамматического набора, семантической зоны, грамматической периферии, аналогов и заместителей грамматических категорий, и др., в исследовании предлагается более детальный теоретический анализ целого ряда областей, известных своею сложностью. К их числу прежде всего относятся: проблемы морфологического нуля, типология аспектуальных и залоговых категорий (особенно связанных с выражением достигнутого или недостигнутого результата), место глагольных “конструкций” в грамматике языка (и, в связи с этим, проблема описания лексико-граммати-ческого и морфо-синтаксического континуума), и некоторые другие.
К конкретным научным результатам работы можно отнести: выделение и типологическое описание категории антирезультатива, классификацию перфективных значений и выделение трех типов перфективных систем в языках мира, построение единой типологической классификации для семантической зоны залога и актантной деривации, описание нескольких периферийных синтаксических конструкций “с удвоением” в русском языке, описание эвиденциальных конструкций в языке догон, и др.
4. Метод и материал исследования
Работа опирается на совокупность фактов, характеризующих грамматические системы разных языков мира; помимо широко используемых фактов русского языка (в частности, при описании перфектива, результативности, залога и др. семантических зон), в исследовании анализируются факты многих европейских, азиатских и африканских языков, полученные из существующих грамматических описаний либо на основе специально разработанных типологических анкет. В некоторых случаях использованы результаты полевой работы автора с носителями языков Западной Африки (эве, волоф, дьола); ряд данных по этим языкам вводится в научный оборот впервые.
Особое место в работе занимает материал генетически изолированного западно-африканского языка догон (Мали), исследованию которого автор посвятил более пятнадцати лет; своеобразие именных и глагольных категорий этого языка (практически не отраженное в предшествующей лингвистической
литературе) неизменно служило стимулом для нестандартных типологических решений и теоретических обобщений.
5. Научно-практическая значимость работы
Полученные результаты могут иметь разнообразное применение. Уточнение, пересмотр и унификация ряда ключевых терминологических областей, предпринятые в диссертации, могут способствовать улучшению практической работы как по описанию грамматических систем языков мира, так и в области лексикографии (причем, как показано в исследовании, это может быть актуально далеко не только для “экзотических” языков).
Многие положения работы могут быть использованы непосредственно в преподавательской практике (и частично уже использовались автором в ходе чтения ряда общих и специальных курсов на филологическом факультете МГУ им. М.В.Ломоносова и на факультете теоретической и прикладной лингвистики РГГУ). Концепция работы может служить основой современного введения как в общую теорию языка, так и в проблемы морфологии, типологии и грамматической семантики. Самостоятельную ценность в этом отношении имеет и значительная по объему обзорная часть в составе Главы I, подводящая итог развитию грамматических теорий на современном этапе.
6. Апробация работы
Основные положения данного исследования изложены в нескольких десятках опубликованных работ автора (на русском, английском, французском и немецком языках) и неоднократно были предметом сообщений и докладов на лингвистических семинарах в Москве (Институт языкознания РАН, Институт проблем передачи информации РАН, МГУ им. М.В.Ломоносова, РГГУ) и в Санкт-Петербурге (Институт лингвистических исследований РАН), а также на российских и международных научных конференциях (в Москве, Санкт-Петербурге, Праге, Вене, Лозанне, Лейпциге и др.).
Диссертация обсуждалась на заседании Отдела африканских языков Института языкознания РАН.
Структуралистские теории грамматики
В рамках структуралистской парадигмы (понимаемой максимально широко - о чем см. ниже) были заложены основы современного подхода к описанию грамматических категорий, который - имплицитно или чаще эксплицитно - и сейчас используется, например, подавляющим большинством авторов описательных грамматик 3 ; теоретико-типологические работы, написанные в той или иной степени со структуралистских позиций, встречаются тоже не так уж редко (типичным примером может служить совсем недавний двухтомник Thle-roff/Ballweg 1994 и Thleroff 1995, к разбору которого мы еще вернемся ниже).
После Романа Якобсона, предложившего и осуществившего на практике перенесение аппарата структуралистской фонологии на описание "грамматических оппозиций" (см.. прежде всего, Якобсон 1932 и 1936), структурный метод описания грамматической системы языка стал господствующим (и вплоть до 70-х годов, пожалуй, не имел серьезных конкурентов). Заслуги структуралистского этапа в становлении морфологии как самостоятельной дисциплины неоспоримы. Даже если оставить в стороне детальную разработку проблем описания внешней стороны словоформ (особенно характерную для американского структурализма: ср. такие классические работы, как Мlda 1949 или Ноckett 1954), следует отметить, что именно с этим направлением связано придание строгого научного статуса таким ключевым понятиям грамматической теории, как граммема (грамматическое значение) и грамматическая оппозиция (грамматическая категория).
Кого мы имеем в виду, говоря о структуралистах? Надо помнить, что почти всякий нетривиально мыслящий исследователь оказывается шире той школы, к который он принадлежал в силу факторов времени и места; с другой стороны, структурализм (в отличие, например, от генеративизма и во многом аналогично современной когнитивной лингвистике) - не монолитное направление, а целый ряд школ, объединяемых только очень общими постулатами скорее фило-софско-методологического, чем конкретно-лингвистического характера. Ниже мы попытаемся изложить эти постулаты в явном виде (что само по себе является нетривиальной задачей), а сейчас обозначим тот круг авторов, на грамматические теории которых мы в основном будем опираться.
"Якобсоновская" традиция имела много последователей в разных странах; многие из них впоследствии более или менее заметно отошли от структурализма, так что в ряде случаев лучше говорить о преемственности или косвенном влиянии, но не о догматическом следовании каким-то определенным положениям. (Заметим в скобках, что для фигуры Якобсона вообще очень характерно это отсутствие догма - 15 тизма и постоянная готовность пожертвовать "незыблемыми" принципами, идеологией сегодняшнего дня - ради идеологии завтрашнего. Именно поэтому трудно говорить о школе Якобсона, скорее - о его прямом или косвенном влиянии, степень которого в большинстве из тех случаев, о которых пойдет речь ниже, действительно трудно переоценить. ) В США, помимо синхронной структуралистской теории грамматики (в лице Найды, Хоккетта, Харриса, Пайка и др.), эта традиция была особенно плодотворно воспринята и переработана Гринбергом, дав теорию универсалий, квантитативную и, позднее, диахроническую типологию (см. подробнее раздел 5). В Европе грамматическая концепция Мэтьюза (теория "парадигматической морфологии", см. Matthews 1972, 1974), имеющая продолжение и в наши дни (и даже использованная некоторыми направлениями генеративной морфологии) , также во многом опирается на достижения классического структурализма. Из европейских структуралистов предыдущего поколения, особенно активно работавших в области грамматической семантики и теории грамматических категорий достаточно назвать например, Е.Куриловича и Э.Косериу (к более подробному обсуждению некоторых из их идей мы обратимся ниже 4 ) Безусловны структу-ра ПИсТРКИР корНИ и у грамматиЧРсКИХ теорИЙ попv пярньтх в России
Если оперировать очень общими терминами, то можно сказать кратко, что любой структурный подход к языку (независимо от внут - 16 ренних различий, связанных с отдельными направлениями европейского и американского структурализма 30-60 гг. ) основан на преимущественно синхронном описании языковой системы, при котором эта система по возможности отделена от реальной ситуации общения и реальных участников речевого акта, а "отношения" (между элементами внутри данной системы) по возможности отделены от "субстанции" (конкретного материального или семантического содержания этих элементов); описанию этих, по выражению Ельмслева. "чистых отношений" придается первостепенное значение, а иногда оно объявляется и единственной задачей научного исследования языка. Любой элемент языка (например, грамматический показатель глагола) характеризуется не столько тем, что он выражает сам по себе (т.е. своим "значением", или "семантикой"), сколько тем, что он выражает в системе противопоставлений другим элементам (например, другим грамматическим показателям глагола в этом языке), т.е. своим местом в системе ("ценностью", или "значимостью"). Часто цитируемая формулировка Соссюра "В языке нет ничего, кроме тождеств и различий" является еще более концентрированным выражением этой идеологии.
Из такого взгляда на устройство языка и из такого понимания задач лингвистики 5 следуют и некоторые важные более частные принципы описания грамматики и грамматических категорий, которые необходимо охарактеризовать подробнее.
Во-первых, описание языковых значений существенным образом зависит от той языковой формы, в которой они находят выражение. В частности (опять-таки, чуть-чуть упрощая картину), можно сказать, что значения, выражаемые разными показателями, в идеале всегда различны; с другой стороны, у каждого показателя имеется - на должном уровне абстракции - в идеале только одно значение (контекстно независимый "инвариант"). Задача исследователя, таким образом, состоит в том, чтобы любой ценой различить формально раз - 17 личное и объединить формально тождественное. (Заметим в скобках, что в наиболее бескомпромиссной постановке это крайне нелегкая, а может быть и вовсе невыполнимая задача - что, конечно, еще не является однозначным свидетельством того, что исходные постулаты неверны.) Далее мы будем говорить об этом принципе как о ппинципе изоморфизма формы и ззачения.
Во-вторых, системно-ориентированный подход почти не оставляет исследователю возможностей для межъязыкового сравнения. В самом деле, если у языкового элемента есть только "значимость", определяемая его местом в данной системе, то как можно сравнивать между собой элементы разных систем, пусть даже они и кажутся в чем-то сходными? Это сходство обманчиво. Прошедшее время в языке 1± можно пытаться отождествить с прошедшим временем в языке L2 (например, сравнивая некоторый текст, переведенный на оба эти языка), но, несмотря на то, что в каких-то случаях два показателя прошедшего времени и могут оказаться точными переводами друг друга, в общем случае их "значимости" (а это, напомним, единственное, на что теория предписывает обращать внимание) все равно будут несопоставимы. Ведь в одном языке прошедшее время может быть "противопоставлено", например, недифференцированному настояще-бу-дущему времени, а в другом языке - не только формально различным настоящему и будущему, но и еще, например, перфекту. Тем самым, в целом это окажутся совершенно разные граммемы, а наблюдаемый эффект совпадения их контекстных употреблений не только можно, но и следует проигнорировать, если мы хотим выйти на уровень действительно научного описания двух языков. Таким образом, сравнение разных языковых систем не только невозможно или очень трудно, но и, так сказать, теоретически неплодотворно: это сравнение объектов, а priori несравнимых 6 .
Другие типы залогов
Какие еще ззалговые ппребразования ввоможны в еестесвенных языках, кроме пассива?
Классический пассив (как безагентивный и неполный, так и более редкий полный) относится к тому типу залоговых преобразований, которые предполагают обязательные изменения синтаксических ролей у аргументов глагола (условно его можно называть "синтаксический залог"). В случае пассива эти изменения затрагивают прежде всего подлежащее исходной структуры, но можно представить себе и такое перераспределение ролей, которое затрагивает только допелнения глагола: например, косвенное дополнение становится прямым или, напротив, прямое дополнение "понижается" до статуса косвенного. Происходит это, конечно, в силу того же перераспределения тематичности. Поскольку, однако, тематичность дополнений в целом ниже, чем у подлежащего, грамматикализация таких преобразований в глагольной морфологии встречается гораздо реже. Некоторое представление об этом типе синтаксического залога могут дать следующие пары русских предложений:
(9) а. Царь подарил ему шубу.
Ь. Царь одарил его шубой. (10). а. Вдоль дорожек посадили цветы.
Ь. Дорожки обсадиии ццетами. В (9Ь) происходит - по сравнение с (9а) - повышение непрямого объекта (он) в позицию прямого и одновременное понижение исходного прямого объекта [шуба] в позицию косвенного; соответственно, происходит и перераспределение прагматических интересов говорящего. Похожие отношения связывают и предложения (10а) и (10Ь). Интересно, что оба преобразования маркируются в глаголе префиксом о(6)-. Русские приставки вообще часто выполняют такую "перераспределяющую" синтактико-прагматическую функцию (ср. бросать монеты в толпу - забрасывать толпу монетами; мазать хлеб маслом - намазывать масло на хлеб, и мн. др.); однако говорить об особом залоге в русском языке все же не представляется ввоможным: отношения между исходной и производной конструкциями часто семантически гораздо сложнее, чем это допускается в случае залоговых преобразований; такие пары нерегулярны и образуются далеко не от всех глаголов (интересно, что некоторые глаголы при этом допускают вариативное управление без каких-либо морфологических изменений, ср. пожаловал ему шубу / его шубой). В лингвистической литературе нет устоявшегося термина для такого типа синтаксического залога; в ряде работ предлагалось называть его пермутатвом. Ре - 122 гулярный морфологически выраженный пермутатив имеется, например, в чукотском языке.
Пермутатив является синтаксическим залогом, не затрагивающим статус подлежащего, а перераспределяющий статус дополнений. Так же точно, как возможен неполный пассив, который, понижая подлежащее, не повышает дополнения (ср. примеры 7-8), возможен и неполный пермутатив, который лишь повышает (единственное) косвенное дополнения до прямого (так называемый транзитиватив) либо, наоборот, понижает (единственное) прямое дополнение до косвенного (детранзитиватив, если использовать терминологию И.А.Мельчука, ср. МеГ cuk 1993b). Русские примеры обоих преобразований (хотя, также как и в предыдущем случае, нерегулярные и семантически не вполне "чистые") представлены ниже;
(И) а. Мухи сели на абажур (со всех сторон). Ь. Мухи обсели абажур (со всех сторон).
(12) а. Ветер швырял песок (во все стороны). Ь. Ветер швырялся песком (во все стороны).
(Следует обратить внимание, что если в примере (lib) в качестве морфологического показателя транзитиватива выступает уже знакомая нам приставка об-, то в примере (12Ь) в качестве транзи-тивативного выступает суффикс -ся, используемый и при многих других "понижающих" преобразованиях в русском языке - подробнее см. в разделе об актантной деривации.)
Более регулярный транзитиватив характерен для многих языков индонезийской группы.
Наконец, интересной комбинацией пассива и пермутатива является такое преобразование, которое, в отличие от пассива, направлено в первую очередь на понижение коммуникативного статуса паци-енса (как в примере 12), но это понижение сопровождается и изменением синтаксического статуса агенса (чего в примере (12), как легко видеть, не происходит). Такое преобразование возможно преж - 123 де всего в эргативных языках, в которых агенс - при наличии паци-енса - обычно маркируется косвенным падежом (эргативом, инстру-менталисом, генитивом и т.п., а пациенс - номинативом). Преобразование, при котором пациенс получает показатель косвенного падежа, а агенс - показатель номинатива, часто грамматикализуется в глагольных системах эргативных языков; оно носит название awm-пассива. (Похожая мена глагольного управления возникает, например, в русской паре предложений Мне досталяя нож - Я обзавелся ножом, связанных друг с другом, правда, не грамматически, а лексически. ) ППотиввоположност пассиву, закрепленнна в названиии состоит, главным образом, в том, что если пассив - это "борьба с агенсом" (а все остальные преобразования отсюда следуют), то антипассив - это "борьба с пациенсом" (и все остальные преобразования синтаксической структуры отсюда тоже следуют).
5... Мы рассмотрели - очень кратко - группу глагольных категорий, описываемых как "синтаксический залог". Теперь надлежит сказать несколько слов о других типах залога; глубокое исследование этих категорий только начинается, и поэтому наше изложение будет по необходимости еще более эскизным.
Как уже говорилось в начале этой главы, в тех языках, для которых понятия подлежащего и дополнения нерелевантны, тоже возможны залоговые преобразования. В этом случае необходимо, чтобы в языке имелось морфологическое маркирование темы; в случае перераспределения статуса темы по сравнению с исходной (лексикографически заданной) структурой в глаголе может появляться показатель соответствующего преобразования. Приблизительно так, по-видимому, устроено большинство филиппинских языков (а возможно, и некоторые другие - например, языки группы майя). При перемещении показателя темы от одного существительного в предложении к другому, глагол в этих языках меняет морфологические показатели. Характерной осо - 124 бенностью таких систем (их можно было бы назвать "прагматическим" залогом, в отличие от "синтаксического") является большое число разрешенных залоговых преобразований, что нетипично для синтаксического залога с его каноническим бинарным противопоставлением актива и пассива. Действительно, синтаксическая структура является достаточно жесткой, и глагол может позволить повышение до статуса подлжжащего, как правило, только прямому дополнению; более того, при синтаксическом залоге это, как мы видели, и не обязательно, поскольку его главное назначение - лишить подлежащее статуса темы. Прагматическая структура, в отличие от синтаксической, является гораздо более гибкой; темой может являться любой аргумент глагола (инструмент, место, причина, и т.д., и т.п.). Поэтому, когда тематичность в языке изначально не связана со статусом подлежащего, число граммем прагматического залога может быть достаточно большим (в филиппинских языках, как правило, представлено, помимо исходного залога, еще по три типа залоговых граммем, которые соответствуют тематическому статусу пациенса, адресата, и инструмента/места).
Если "прагматический" залог филиппинского типа во многих отношениях все же напоминает канонический синтаксический залог, то об "инверсных" системах этого, пожалуй, сказать нельзя. Именно так принято называть глагольные показатели, маркирующие перераспределение тематичности, которое вообще никак не отражается на синтаксическом статусе имени; иначе говоря, в инверсных системах залоговые показатели глагола и показатели синтаксической роли имени никак не связаны друг с другом. Вместе с тем, функция граммем инверсного залога в принципе такая же, как и в других случаях: происходит изменение коммуникативного статуса участников ситуации.
Основные аспектуальные противопоставления
Начнем с известного.
При всем разнообразии аспектуальных категорий, у них есть одно общее свойство - собственно, то, что и позволяет рассматривать их как элементы единого класса. Это свойство сводится к тому, что аспектуальные категории (нормально выражаемые при глаголе) определяют ситуацию с точки зрения характера ее протекания (длительности, повторяемости, наличия результата и т.п.). В отличие от категорий времени и таксиса, аспект никак не связан с внешней по отношению к данной ситуации "точкой отсчета" (будь то момент речи или какая-то произвольная ситуация); он характеризует ситуацию "изнутри" (но при этом в ее динамике), и потому уже в первых работах по аспектологии вид метафорически определялся как "внутреннее время" глагола. Аспектуальные категории дают возможность представить одну и ту же ситуацию по-разному, выделить те или иные ее стадии, важные для говорящего; сама возможность такого выбора образует не всегда заметный модальный потенциал аспек-туальных категорий, обладающих латентной субъективностью (на что, между прочим, указывает и сама форма этого термина - аспект, то есть, собственно, "взгляд", "точка зрения", "способ видеть") 1 . Аспект принадлежит к числу тех грамматических категорий, которые наиболее тесным образом связаны с семантикой исходной (глагольной) лексемы. Действительно, не всякая ситуация может быть, так сказать, повернута под произвольным углом зрения: это зависит от ее внутреннего устройства. Если ситуация по самой своей природе не обладает длительностью, ее нельзя представить как длящуюся; если ситуация по самой своей природе не имеет результата, то в ней невозможно выделить результативную фазу, и т.п. Тем самым, аспектуальные противопоставления (как это было уже давно показано Ю.С.Масловым и вслед за ним, независимо, З.Вендлером) невольно участвуют в классификации глагольной лексики - просто в силу того, что к одним лексическим классам могут быть применены одни противопоставления, а к другим - другие. В принципе, конфликт между "индивидуализмом" лексики и "всеобщностью" грамматики - неизбежное следствие обязательного характера грамматических противопоставлений, но, может быть, именно аспект (в силу его наибольшей семантичности) доводит этот конфликт до наибольшей остроты. В грамматических системах естественных языков сравнительно редко встречаются чисто словоизменительные (и при этом парадигматически полные) аспектуальные противопоставления; аспект имеет тенденцию превращаться в словоклассифицирующую грамматическую категорию (как это, скорее всего, имеет место и в славянских языках) или оставаться в границах более или менее продуктивного словообразования (образуя, в частности, ядро так называемых "совершаемос-тей", или "способов действия"). Если все же аспект выражается словоизменительной граммемой, то, как правило, в таких глагольных системах возникают дефектные парадигмы (ср. английский прогрес-сив) или обширные зоны нейтрализации (ср. отсутствие видовых противопоставлений не в прошедшем времени в романских языках).
Все эти положения общепризнаны в современной аспектологии; более спорным является вопрос о классификации аспектуальных категорий.
Следуя в основном за И.А.Мельчуком (но не совпадая с ним в некоторых существенных деталях), мы выделяем внутри аспектуальной зоны прежде всего количественный и фазовый аспект. Это деление представляется самым важным, хотя отнюдь не все естественные языки формально противопоставляют даже эти два крупных аспектуальных типа (в частности, совмещение многократности и длительности - типологически весьма распространенный прием, свойственный, например, всем славянским, и, в несколько меньшей степени, всем романским языкам).
Количественный аспект характеризует ситуацию с точки зрения ее повторяемости. Исчисление возможных типов множественности ситуаций (на большом типологическом материале) было недавно предложено в книге Храковский 1989, и мы не будем его здесь подробно воспроизводить. Отметим лишь основные семантические противопоставления внутри этой зоны:
- итератив с многочисленными разновидностями (ситуация полностью повторяется через определенные промежутки времени, с той или иной периодичностью: один раз, часто, редко, регулярно и т.п.), в том числе хабитуалис (регулярно повторяющиеся ситуации.
- "привычные" действия, становящиеся характеристиками свойств субъекта, ср. контексты типа он курит, он собирает марки, он пишет стихи);
- мультитыикатив, обозначающий единый множественный акт, состоящий из отдельных повторяющихся квантов (ситуации типа кашлять, мигат,, стучать); единичный квант мультипликативной ситуации выражается семельфактиеом [кашлянуть, мигнуть, стукнуть);
- разного рода дистрибутивы, обозначающие такой тип (неполного) повторения ситуации, при котором происходит последовательный "перебор" единичных представителей определенного актанта: ср. контексты типа Все поразъехались кто куда; Листяя пооборвало ветром; Он перепроболал все кушаняя [перечитал всё, что нашлоьь в библиотеке), и т.п.
Эти противопоставления являются независимыми друг от друга и, в частности, могут сочетаться в пределах одной глагольной словоформы (например, весьма распространен итеративный или хабиту-альный мультипликатив, ср.: Прошлйй зимой дети все время кашляли [ болели,, и т.п.).
Конечно, в конкретных языках каждая из указанных зон может разрабатываться с гораздо большей степенью детальности; встречаются и очень своеобразные комбинации количественного аспекта с другими типами значений. Так например, в селькупском языке (самодийская группа уральской семьи), известном своим исключительно богатым глагольным словообразованием, выделяются по крайней мере три производные глагольные формы только с хабитуальным значением: 1) узжтжб с суффиксом -(к)ky- иметь обыкновение [постоянно] V; 2) квалитажив с суффиксом -1у- характеризоваться тем, что [постоянно] V (например, kuky- качаться kuky- быть шатким ); и 3) капацитив с суффиксом -(у)г- уметь V; заниматься V постоянно (здесь и далее символ V используется как сокращенное обозначение исходного глагола). Все эти производные относятся к хабитуальному типу, поскольку обозначают некоторую постоянно воспроизводимую ситуацию, но сверх того каждой из них присущи дополнительные семантические особенности (причем не обязательно связанные с аспектуальными значениями). Заметим для полноты картины, что в селькупском языке кроме того имеются отдельные суффиксальные показатели для субъектного и объектного дистрибутива, мультипликатива, семельфактива и еще нескольких разновидностей собственно итератива (подробнее см. Кузнецова и др. 1980: 219, 232-233 et passim).
Другим характерным случаем совмещения аспектуального и неас-пектуального значения является распространенная комбинация рари-тива (одна из разновидностей итератива, обозначающая воспроизведение ситуации с периодичностью ниже нормальной: "изредка", "время от времени") и аттенуатива (то есть показателя, обозначающего пониженную интенсивность действия - тип значений, который к ас-пектуальной области не относится). Такие специальные показатели со значением типа "редко и мало/слабо" (или "редко и плохо", с добавлением пейоративного компонента) распространены необычайно широко и засвидетельствованы, в частности, в славянских (ср. такие русские производные глаголы, как позвякивать, почитывать, поругивать, побаливать и т.п.), в романских (например, французские производные типа ecrlvalller - практически единственный массовый - хотя и непродуктивный - образец суффиксального глагольного словообразования, сохранившийся в современном языке), в уральских и во многих других языках мира.
Косвенная речь
Перейдем теперь к рассмотрению совсем другого языкового материала - средств выражения косвенной речи. Мы полагаем, что эта тема имеет отношение к медиатизации прежде всего потому, что в языке догон одними и теми же средствами оформляются высказывания типа Он сказал, что Р, с одной стороны, и Говорят, что Р / Как говоря,, Р - с другой стороны. В последнем случае, однако, перед нами типичное "опосредованное" восприятие ситуации, которую говорящий описывает не по собственному опыту, а, так сказать, с чужих слов. Что касается самих средств выражения данного комплекса значений (в дальнейшем мы будем продолжать называть их нерасчлененно "косвенной речью"), то с типологической точки зрения они очень интересны и достаточно экзотичны.
Носители европейских языков привыкли к тому, что чужие слова в тексте могут быть либо воспроизведены буквально (на письме это оформляется соответствующей пунктуацией, ср. русск. Он мне сказал: "Я верный друг" [[А.хматовва] где ерямая яечь заключена в кавычки), либо переданы с помощью особых синтаксических средств. преобразуясь в подчиненную предикацию при вершинном глаголе типа говорить. При таком преобразовании с предложением, передающим чужую речь, происходят два основных типа изменений: во-первых, замене подвергаются личные и притяжательные местоимения, относящиеся к субъекту косвенной речи и к говорящему (ср.: Он сказал, что он мой верный друг;; во-вторых, определенным трансформациям подвергается сказуемое косвенной речи: меняется его согласовательное оформление, добавляются специальные средства, маркирующие синтаксическую подчиненность и/или семантическую "косвенность", то есть непринадлежность говорящему. Ср. англ. Не said, he was my faithful friend, или русск. Он сказал, будто он мой вернъй друг. Существенно, что указанные изменения происходят одновременно и не могут мыслиться изолированно друг от друга: если "я" прямой речи меняется на "он" косвенной речи, то и глагол-сказуемое автоматически меняет первой лицо на третье.
Тем не менее, как показывает материал языка догон (да и других языков мира, в том числе и не только африканских), такое развитие событий отнюдь не является единственно возможным. Способ оформления косвенной речи, представленный в догон, можно было бы назвать "промежуточным", или "гибридным", в том смысле, что преобразования, затрагивающие личные местоимения, и преобразования, затрагивающие форму сказуемого, отнюдь не предполагают одно другое и часто происходят совершенно автономно, причем одно из них возможно без участия другого (как если бы было сказано нечто вроде: Он сказал, что он прихож,, или Он сказал: я приходит). Существование таких гибридных конструкций достаточно хорошо известно тем исследователям, которые имеют опыт практической работы с африканскими языками, в частности, сталкивались с проблемой письменной фиксации текстов: по нормам европейской пунктуации в таком тексте нельзя, так сказать, "правильно расставить кавычки", потому что неясно, имеем ли мы дело с прямой речью, или с косвенной.
Или и с той, и с другой (но в таком случае, как определить, где кончается одна и начинается другая?).
С формальной точки зрения, в языке догон переход от нейтральной пропозиции вида [X Р] (где X - группа подлежащего, а Р -группа сказуемого) к "косвенной", или "цитируемой" пропозиции с семантикой типа говорят, что [X Р] маркируется парной частицей wа ... wa, первый компонент которой располагается после X, а второй - после Р, то есть, в конце предложения: [X Р] == [X wa Р wa] 5 . Если X выражен личным местоимением, то при присоединении первого wa к этому местоимению в догон происходят следующие явления:
(I) местоимения lsg. (mi) и lp1. (emmе) сливаются с частицей в мегаморфы 6 mma и emma соответственно;
(II) если в тексте эксплицитно выражен говорящий, то особьм образом передается кореферентность говорящего и подлежащего цитируемой пропозиции - а именно, вместо обычных личных местоимения употребляются так паз. логофорические, причем частица wa после них не употребляется. Логофорические местоимения засвидетельствованы только для первого и второго лица, причем различаются только две формы: пгнЗшб - для ед. числа и nndembe - для мн. числа. Как представляется, уже из приведенных примеров можно понять логику передачи косвенной речи в догон. Следует лишь пояснить, что в языке догон согласование глагола с подлежащим в большинстве контекстов обязательно, но в некоторых специальных случаях (связанных с актуальным членением) может отсутствовать, и в этом случае употребляется "нейтральная" форма, совпадающая с формой 3 лица ед. числа (с нулевым личным окончанием). Можно видеть, что ло-гофорические местоимения требуют личного согласования по 1-му лицу (ед. или мн. числа, в зависимости от числа местоимения), тогда как во всех прочих случаях употребляется нейтральная форма, выражающая "косвенность" пропозиции. Таким образом, можно считать, что первое wa в догон служит специальным средством маркирования именной группы с особой двойной ролью: объекта глагола речи и субъекта предиката Р, составляющего содержание речи; второе же wa маркирует сам этот предикат, сообщая, что он является содержанием сообщения. Буквальный перевод, например, предложения (3D) мог бы быть следующим: Он относительно [wa] вас что-уезжает (sic!) сказал [wa] . Добавление союза "что" при глаголе в переводе ууслоно передает преобразованный статус этого предиката, так как он не унаследован из исходного предложения (За) в неизменном виде, а утратил личное согласование. Ср. еще передачу императивных конструкций теми же средствами
И в этих примерах мы наблюдаем аналогичное распределение функций двух wa и аналогичную утрату личного согласования как сигнал "цитируемости" пропозиции. Ср. возможный буквальный пересиД (4и): Он относите.cно uас чтmuуходи пказал л
