Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Проблема многоязычия в аспекте правовой нормы Евросоюза 15
1.1. Мультилингвизм в условиях межкультурной и межязыковой коммуникации 15
1.2. Мультилингвизм и плюрилингвизм - главные линии языковой политики ЕС 19
1.3. Специфика языкового режима основных институтов Европейского Союза 25
1.4. Язык судопроизводства ЕС 44
1.5. Выводы 59
ГЛАВА II. Особенности формирования новой терминологической системы права ЕС 61
2.1. Нормотворческая техника в условиях многоязычия 63
2.2. Проблемы выбора терминологии 70
2.3. Принцип концептуальной автономии 79
2.4. Стандартизация и согласование юридических концептов и терминов ЕС 86
2.5. Выводы 91
ГЛАВА III. Особенности образования неологизмов в языке права ЕС 93
3.1. Неологизмы как источник формирования терминологического состава языка права 93
3.2. Лексические неологизмы в языке права ЕС 99
3.3. Семантические неологизмы в языке права ЕС 108
3.3.1. Однословные семантические неологизмы 108
3.3.2. Многоэлементные семантические неологизмы 117
3.4. Роль метафор-словосочетаний в образовании новых правовых терминов 119
3.5. Многоэлементные неологизмы в языке права ЕС 130
3.6. Выводы 144
Заключение 146
Словарь-индекс терминов 150
Библиография
- Мультилингвизм и плюрилингвизм - главные линии языковой политики ЕС
- Проблемы выбора терминологии
- Семантические неологизмы в языке права ЕС
- Многоэлементные неологизмы в языке права ЕС
Введение к работе
Актуальность данного исследования определяется недостаточной изученностью ряда вопросов формирования языка права как регулятора новых общественных отношений в специфических условиях европейского многоязычия, определяющих необходимость формирования единого инструмента-посредника правового общения. Более детального изучения заслуживают различные аспекты создания новых терминологических единиц языка права, отражающих чисто европейские понятия. Исследование отвечает задачам современной лингвистики, а именно таких ее актуальных направлений, как юридическая неология и изучение правового дискурса в условиях возникновения новых правовых традиций и нового коммуникативного режима.
Новизна исследования заключается в комплексном подходе к анализу формирования языка-посредника правового общения на фоне сложной лингвистической ситуации. В работе исследованы специфические механизмы образования терминологических неологизмов языка права ЕС, уточнено понятие мулыпиглоссии как многоязычного коммуникативного и правотворческого фона с доминированием языка-посредника в целях достижения конкретных практических задач.
Реферируемая работа имеет целью выявить языковые механизмы становления терминологической системы права ЕС, основанные на принципе концептуальной автономии и обусловленные спецификой функционирования и доминирования языка-посредника правовых институтов Евросоюза в условиях мультилингвизма в правовой сфере.
Для достижения основной цели работы поставлены и решаются следующие задачи.
-
Анализ европейского многоязычия как фактора создания специфических институционных и коммуникативных условий развития языка права.
-
Изучение особенностей использования официальных и рабочих языков в рамках основных правовых институтов Евросоюза, а также специфики нормотворческой техники в условиях мультилингвизма.
-
Рассмотрение лингвистического аспекта как важного компонента создания новой концептуальной системы права Евросоюза.
-
Анализ процесса создания новых терминологических единиц как способа реализации принципа концептуальной автономии права ЕС.
-
Выявление особенностей образования терминологических неологизмов в условиях правового мультилингвизма.
Вышеуказанные задачи решаются посредством использования следующих методов: теоретический анализ и обобщение результатов предшествующих исследований; функциональный анализ; анализ моделей переводческой эквивалентности; описательный и сопоставительный методы; элементы концептуального анализа; структурно-семантический анализ. В работе использованы также формализованные приемы представления результатов исследования (таблицы и схемы).
Объектом исследования явилось многоязычие как фактор, определяющий особенности и тенденции использования языков в рамках правовых институтов ЕС и оказывающий влияние на становление новой терминологической лексики в условиях взаимодействия разных языков.
Предметом исследования являются: 1) лингвистическая ситуация, возникающая в условиях взаимодействия принципа равенства статуса
6 официальных языков 28 государств-участников и принципа единообразия специального правового языка; 2) особенности формирования языка-посредника правового общения и терминологического корпуса права ЕС в условиях мультилингвизма.
Материалом исследования послужили нормативные акты ЕС (регламенты, директивы, уставы правовых институтов - 50 текстов), постановления Суда Европейского Союза, терминологические базы (глоссарии, словари, электронные терминологические ресурсы - 29 терминологических баз).
Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что результаты и положения диссертации вносят вклад в дальнейшую разработку проблемы формирования правовой терминосистемы в специфических условиях многоязычия, а в более общем плане - проблемы взаимоотношения языка и права в современном мире.
Практическая значимость работы состоит в возможности применения ее результатов в практической работе переводчиков, специалистов по международному и европейскому праву. Полученные данные могут быть использованы при составлении словарей, а также при разработке учебных пособий и в практике преподавания в системе вузовского и послевузовского образования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при руководстве курсовыми и выпускными квалификационными работами, магистерскими диссертациями, а также в научно-исследовательской работе магистрантов и аспирантов.
На защиту выносятся следующие положения.
1. Многочисленность и разнообразие представленных в европейских институтах стран, а, следовательно, и правовых систем определяют потребность выбора одного языка как инструмента-посредника правового общения. Складывается функционалистская концепция выбора языка, подчиненная, прежде всего, практическому императиву повседневного трудового процесса.
2. Учитывая сложившуюся в рамках правовых институтов ЕС определенную коммуникативную ситуацию, можно говорить о наличии фактора мультиглоссии - социолингвистического феномена, определяемого как многоязычный, коммуникативный и правотворческий фон, на котором наблюдается доминирование одного языка в определенных областях с целью решения конкретных практических задач.
3. Появление европейского законодательства - это результат компромисса двух правовых систем: англосаксонского права и романо-германского права. Поэтому основная трудность при разработке европейских юридических терминов связана с концептуальными различиями в разных юридических системах. Концепт права Евросоюза представляет собой новое образование даже на европейском уровне. Это значит, что в ходе разработки европейских норм и перевода их на официальные языки различные лингвистические версии одного и того же слова не просто сосуществуют, а наслаиваются друг на друга, придавая каждому новому понятию исключительно коммунитарный (то есть относящийся к праву Евросоюза) смысл. В данном случае можно считать, что взаимовлияние языков является характерной чертой процесса формирования терминологической системы языка права ЕС.
4. Лингвистическая ситуация, сложившаяся в условиях юридического мультилингвизма, оказывает влияние и на способы создания новых терминологических единиц, используемых для обозначения чисто европейских концептов. Эта категория включает: 1) лексические неологизмы, образующиеся по уже существующим в языке моделям, но имеющие свои особенности в языке права ЕС; 2) семантические неологизмы, сформированные в результате сдвига в значении слова; 3) многоэлементные неологизмы, содержащие в своем составе термины и слова из других областей человеческой деятельности. Появление таких неологизмов мы рассматриваем как продукт европейской интеграции, в результате чего создаются терминологические единицы, узнаваемые всеми гражданами и переводимые на все официальные языки Евросоюза.
Апробация работы. Основные теоретические положение и результаты исследования были представлены на научных конференциях: Научная сессия ГБОУ ВПО МГПУ Институт иностранных языков 25 марта 2011 г. «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения, лингводидактики»; Российская правовая академия - Межвузовская научно-практическая конференция «Инновации в преподавании иностранных языков студентам-юристам» 15 марта 2012 г.; Академия ФСБ - Научно-практическая конференция «Современные теории и методы обучения иностранным языкам в вузе» 23 мая 2012 г.; Научная сессия ГБОУ ВПО МГПУ Институт иностранных языков 22 марта 2014 г. «Актуальные проблемы лингвистики, литературоведения, лингводидактики»; Российская правовая академия -Межвузовская научно-практическая конференция «Инновации в преподавании иностранных языков студентам-юристам» 3 апреля 2015 г.
Основные положения проведенного диссертационного исследования отражены в 8 публикациях общим объемом 3,1 п. л. (из них 1,25 п. л. - в ведущих рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ). Результаты исследования обсуждены на заседании кафедры романской филологии института иностранных языков ГБОУ ВПО МГПУ (22 января 2015 г.).
Объем и содержание работы. Поставленные цели и задачи исследования определили структуру работы (объем 200 страниц, из которых 152 - основной текст), состоящей из введения, трех глав, заключения, словаря терминов, списка использованной литературы, списка словарей и справочной литературы, списка источников фактического материала и 5 приложений.
Во Введении обосновывается актуальность темы, определяются цели и задачи исследования, его научная новизна, теоретическая значимость, практическая ценность, перечисляются используемые в ходе анализа методы, излагаются положения, выносимые на защиту.
В Главе I «Проблема многоязычия в аспекте правовой нормы Евросоюза» анализируется значение терминов многоязычие, плюрилингвизм и мультилингвизм, рассматривается языковая концепция Евросоюза, исследуется
вопрос о лингвистическом режиме основных правовых институтов ЕС, доказывается необходимость формирования единого инструмента-посредника правового общения.
В Главе II «Особенности формирования новой терминологической системы права ЕС» рассматриваются особенности нормотворческой языковой техники в условиях мультилингвизма, проблемы выбора терминологии в процессе создания нормативной документации, вопросы формирования особой наднациональной терминологии.
В Главе III «Особенности образования неологизмов в языке права ЕС» исследуются неологизмы как источник формирования терминологического состава языка права ЕС в специфических условиях приспособления понятийной системы права ЕС к правовым системам 28 государств-участников.
Мультилингвизм и плюрилингвизм - главные линии языковой политики ЕС
Принцип многоязычия закреплен в Евросоюзе законодательно. Он приобретает все большую поддержку на всех уровнях, включая внутреннюю жизнь этнически неоднородных государств. Принцип уважения национальной самобытности государств-членов проявляется, в частности, в политике, определяемой как «политика мультилингвизма». Политика мультилингвизма Евросоюза имеет две основные составляющие. 1. Языковая политика в области образования, направленная на изучение языков в целях упрощения экономической и социальной интеграции. В первую очередь, речь идет о процессе создания единого образовательного пространства и реализации стратегии увеличения занятости населения. 2. Языковая политика европейских институтов (лингвистический режим). Под термином «институты» в праве Европейского Союза подразумеваются руководящие органы ЕС, на которые возложено осуществление основных задач в области политики, экономики и правотворчества.
Оставляя без внимания различные трактовки терминов мультилингвизм и плюрилингвизм лингвистами, Европейская Комиссия1 вынесла свое решение по этому поводу: в документе под названием «Un nouveau cadre strategique pour le multilinguisme» указано, что мультилингвизм обозначает в официальной терминологии одновременно и лингвистическое разнообразие общества, и способность индивида владеть несколькими языками. Мультилингвизм является неотъемлемой частью европейской идентичности, европейского гражданства. Таким образом, была подтверждена значимость этого термина и явления в целом как языковой и культурной ценности и гаранта европейской демократии.
Европейская Комиссия объясняет, что ее политика в области охраны языкового разнообразия имеет три основные цели: - поощрять изучение языков как средства обеспечения языкового разнообразия в обществе; - содействовать развитию эффективной мультиязычной экономики; - обеспечить гражданам свободный доступ к законодательству, к правосудию и к информационным источникам Евросоюза на их родном языке [Un nouveau cadre strategique pour le multilinguisme 2005].
В резолюции Совета [министров] Европейского Союза2 от 21 ноября 2008 года о европейской стратегии в направлении осуществления принципа мультилингвизма подчеркивается, что лингвистическое разнообразие является фундаментом европейской самобытности и культурного богатства. Мультилингвизм приобретает особую значимость в современных условиях, способствует развитию творческих инициатив, предоставляя доступ к разнообразным способам духовного самовыражения и мироощущения. Политика мультилингвизма охватывает социальные, культурные, экономические, образовательные области,
благоприятствует межкультурному диалогу, как в самой Европе, так и между европейскими странами и другими регинами мира. Лингвистическое разнообразие внутри Европы является дополнительным преимуществом и для развития экономических отношений Европейского Союза с другими странами [Resolution du Conseil de l Union europeenne du 21 novembre 2008 relative a une strategic europeenne en faveur du multilinguisme].
С другой стороны, в Европейской хартии плюрилингвизма употребляется термин плюрилингвизм, который определяется как использование нескольких языков одним индивидом. Данный документ отличает это понятие от понятия мультилингвизма, которое обозначает сосуществование нескольких языков внутри одной социальной группы. Плюриязычное общество состоит в большинстве из индивидов, способных изъясняться на нескольких языках в зависимости от уровня требуемой компетенции, то есть плюриязычных и мультиязычных индивидов, в то время как мультиязычное общество состоит, как правило, из индивидов, которые могут не знать других языков, кроме родного [Charte europeenne du plurilinguisme 2008].
В этом смысле представляет интерес языковая концепция Европейского наблюдательного комитета по плюрилингвизму, созданного в целях реализации Европейской хартии плюрилингвизма. В основу данной концепции положены три аспекта практического подхода к использованию языка: язык как инструмент - язык как среда, язык пользования - язык культуры, язык общения - язык истории. Стратегия плюрилингвизма, охватывающая прежде всего коммуникативный аспект, направлена на обмен информацией, что предполагает либо перевод, либо понимание языка собеседника, и, следовательно, имеет в качестве основной цели развитие языкового образования, что в свою очередь предполагает открытость для мультиязычного европейского пространства [L Observatoire europeen du plurilinguisme : naissance, fonctionnement, perspectives 2010]. В своей статье «От мультилингвизма к плюрилингвизму» («Du multilinguisme au plurilinguisme») президент Европейского наблюдательного комитета по плюрилингвизму К. Тремблей, говоря о терминах мультилингвизм/ плюрилингвизм, обращается к анализу различных понятий множественность и многочисленность (pluralite, multiplicite). Автор отмечает, что многочисленность (multiplicite) - это увеличение в количестве, а множественность (pluralite) - увеличение в многообразии. По мнению К. Трамбле, в слове множественный содержится две семы: сема единства и сема различия. Поэтому множественность (pluralite) предполагает возможность существования двух противоположностей - единого и своеобразного, тогда как многочисленность (multiplicite) не предполагает своеобразия. Следовательно, понятие многочисленность, как несущее в себе идею простого увеличения в количестве, более нейтрально, чем понятие множественность, предполагающее также уникальность, единичность, невоспроизводимость. К. Трамбле считает, что современная Европа многоязычна (multilingue), но она станет настоящей Европой только тогда, когда будет плюриязычной [Tremblay 2007].
Совет Европы в своих рекомендациях в области межъязыковой компетенции говорит о развитии индивидуального плюрилингвизма и поддержании мультилингвизма на общественном уровне. В его документах мультилингвизм определяется как сосуществование различных языков на определенном географическом пространстве, при этом неважно, признаны эти языки официально или нет. Внутри такого географического пространства каждый индивид может быть одноязычным и говорить только на своем родном языке. Плюрилингвизм подразумевает «репертуар» языков, используемых индивидом, и является в каком-то смысле противоположностью мультилингвизма. Данный языковой «репертуар» включает как родной язык, так и другие языки, количество которых может быть неограничено. Соответственно, некоторые мультиязычные географические пространства могут быть населены как одноязычными, так и плюриязычными людьми. Кроме того, плюрилингвизм предполагает ситуацию, когда по мере распространения языкового опыта индивида от родного языка своего культурного контекста к языку социальной группы, а затем других социальных групп, этот индивид перестает относить эти другие языки к отдельной поведенческой сфере. Он приобретает особую коммуникативную компетенцию, включающую такие знания и опыт, которые предполагают не только языковое взаимодействие, но и языковую интеграцию [Un cadre europeen commun de reference pour les langues: apprendre, enseigner, evaluer 2000]. Эта плюрилингвистическая компетенция предполагает, что в разных ситуациях межкультурного взаимодействия человек может свободно манипулировать знанием различных языков, чтобы легко вступать в контакт с нужным собеседником. Плюрилингвистическая компетенция также определяется как способность изучать языки в течение всей жизни. Концепция плюрилингвизма используется Советом Европы как основная стратегия в общеевропейской политике изучения иностранных языков. В качестве цели языкового образования «уже более не рассматривается достижение овладения или мастерства в одном, двух или даже трех языках..., когда в качестве совершенной модели считается идеальный носитель языка. Вместо этого целью является развитие языкового репертуара, включающего все языковые умения» [Смокотин 2010: 76].
Эксперты Совета Европы определяют плюрилингвистическую компетенцию как конкретизацию способности к языкам, которая заложена в любом человеке генетически и которая может последовательно проявиться в овладении несколькими языками. Эта компетенция может быть развита в большей или меньшей степени в зависимости от лингвистического окружения индивида и его личной и социальной активности. Плюрилингвистический репертуар индивида может включать разные языки, которыми он пользуется в зависимости от определенных условий (язык, усвоенный с детства; язык, изученный в образовательном учреждении или самостоятельно и т.д.), и предполагает наличие разных лингвистических компетенций и уровней знаний (разговорный язык, чтение, аудирование и другие владения языками) [Веассо 2005].
Проблемы выбора терминологии
Еще одна особенность нормотворческой практики связана с проблемой создания терминологии европейского права. Необходимо принимать во внимание, что Европейский Союз является продуктом коллективной воли и не имеет своего собственного языка, который отражал бы его историю и культуру. Ж. Лего отмечает, что сам термин юридический язык (langage juridique) является обманчивым, так как он скрывает как разнообразие юридических уставов (закон, постановление, нормативный акт), так и разнообразие его использования [Legault 1979]. Язык права Евросоюза, как и всякий другой язык, представляет «систему отсчета, внутри которой каждое означяющее приобретает свой смысл посредством взаимодействия с другими означающими» (перевод СИ. Куракиной-«...ш systeme de reference a l interieur duquel chaque signifiant acquiert son sens par Г interaction avec d autres signifiants» [Glanert 2006: 287]).
Правовую систему в первую очередь характеризуют термины, которые были выработаны ею в ходе исторического развития. Будучи продуктом многовековой истории права, политики и общества, каждый из юридических терминов заключает в себе ту единственную семантическую ценность, которую выработали культура и социально-политические традиции каждой страны. И если правила могут меняться в зависимости от конкретных условий, то термины в юридических текстах остаются неизменными, так как они тесно связаны с определённой юридической традицией. Известный своими исследованиями в области юридической лингвистики Ж. Корню подчеркивает, что язык права в основном является наследием традиции, закрепленной исторически [Cornu2005: 19].
Так, на протяжении веков французское королевство, постоянно обремененное долгами, облагало своих подданных невероятным количеством разного рода налогов. Сложность и разнообразие налогового процесса и практики нашли своё отражение в терминологии, используемой для обозначения различных типов налоговых обложений: capitation (подушная подать), cens (поземельный оброк), corvee (барщина), dime (десятина), lods et ventes (налог, взимавшийся сеньором при переходе имущества от одного его ленника к другому), fouage (подымная подать), tonlieu (налог на перевозимые товары), maltote (незаконное обложение налогом).
Отметим, что в международной юридической практике специалисты постоянно имеют дело с проблемой выбора терминологии. Например, юристы, работавшие над созданием Устава Международного уголовного суда, столкнулись с многочисленными разногласиями, вызванными различиями в системах романо-германского права, с одной стороны, и англосаксонского права, с другой. Эти разногласия нашли своё отражение, в том числе, в поиске терминологии.
Одна из первых проблем, которые возникли в процессе создания документации, коснулась самого названия этого международного органа. В течение всего подготовительного процесса суд назывался Соиг criminelle Internationale, как об этом свидетельствуют документы из архива Организации Объединенных Наций. Затем в окончательном тексте Устава название суда фиксируется как Соиг penale international. Очевидно, первоначально переводчики выбрали название Соиг criminelle international исходя из факта близости термина criminel к английскому термину criminal. Однако в ходе последующих дискуссий восторжествовала французская точка зрения: прилагательное penal постепенно заменяет прилагательное criminel, которое часто рассматривается как устаревшее. Некоторые специалисты были не согласны с данным выбором. В. Сорон приводит пример такой полемики. Так, канадский адвокат А. Сироа (A. Sirois) в своей статье «La traduction et Interpretation devant les tribunaux penaux internationaux» критикует этот выбор и защищает название Соиг criminelle, выбранное первоначально. Он основывает свое рассуждение на различии между прилагательными penal, уголовный , и criminel, уголовный, преступный , и на том факте, что уголовное право {droit penal) включает в себя криминальное право {droit criminel), объединяющее ряд уголовно-правовых дисциплин. А. Сироа уточняет, что поскольку международные судебные органы по уголовным делам, а значит и Международный уголовный суд, призваны судить именно преступления (crimes), то более корректно будет использовать прилагательное criminel. На аргумент, что прилагательное criminel является англицизмом, А. Сироа отвечает, что это понятие прекрасно знакомо французскому праву уже давно. Таким образом, данный случай иллюстрирует скорее дипломатические тенденции в международной лингвистической практике [Sauron 2009: 19].
Наряду с названиями международных организаций, трудности выбора слов и формулировок касаются обозначения концептов и понятий.
Следующий пример касается понятияя elements of crimes (статья 9 Устава Международного уголовного суда), которое во французской версии обозначено как elements des crimes ("состав преступления ). В подготовительных документах английская синтагма была переведена как elements constitutifs des crimes. Данное понятие хорошо известно юристам франкофонам. В окончательной версии Устава прилагательное constitutifs ("составной, входящий в состав ) было вычеркнуто, чтобы приблизить звучание французской и английской формулировок. Этот факт лишний раз свидетельствует о том, что в международном контексте общий характер формулировок является гарантией того, что текст будет воспринят всеми одинаково, и его интерпретация будет носить единообразный характер.
Следует подчеркнуть, что в юридической практике среди прочих способов заимствование является распространенным способом образования терминов. В нормотворческой практике ЕС почти всегда два языка - французский и английский - служат языками-источниками. Таким образом, достигается эквивалентность термина во всех языках, так как его значение не претерпевает существенных изменений при переводе.
Рассмотрим пример стандартизации понятия, приведенный О. Морето. Речь идет о французском термине force majeure, непреодолимая сила . О. Морето обращается к текстам Венской Конвенции ООН о договорах международной купли-продажи товаров, Принципов международных коммерческих договоров (Принципы УНИДРУА), Принципов европейского контрактного права. В первых версиях статьи 79 Конвенции в ее французском и английском вариантах были зафиксированы понятия соответственно empechement independant de sa volonte, препятствие, не зависящее от воли , и impediment beyond control, препятствие, вышедшее из-под контроля . Разница в толковании этих понятий была очевидна. Так, например, более субъективное понятие volonte не совпадало с более объективным понятием control. Французская версия Принципов европейского контрактного права (статья 3.108, ставшая статьей 8.108 в версии 1998 года) содержит термин evenement qui echappe a son controle, событие, не поддающееся контролю , что не исключает двусмысленности формулировки. В статье 7.1.7 Принципов УНИДРУА зафиксировано еще более упрощенное выражение - ип evenement qui lui echappe. Таким образом, мы имеем три различные редакции для выражения одной и той же идеи: empechement independant de sa volonte , evenement qui echappe a son controle, un evenement qui lui echappe. Тем не менее, в Принципах УНИДРУА в качестве названия статьи 7.1.7 составители выбрали для англиской и французской версий одно и то же название, а именно французский термин force majeure, который часто употребляется в договорной практике международной торговли. С этого времени этот термин является неотъемлемой частью языка торговых транснациональных отношений. В контексте международного торгового права его употребление больше не соотносится с несколько более узким концептом, существующим во французской и бельгийской судебной системе [Moreteau 2002].
Семантические неологизмы в языке права ЕС
Метафорический способ образования новых правовых терминов представляет собой типичное лексикологическое обогащение словарного состава языка права ЕС. Образование нового термина путем семантической деривации предполагает метафоризацию как адаптацию к новой дискурсивной практике при помощи гносеологических механизмов, основанных на аналогии. Метафора всегда была объектом особого внимания лингвистов и философов. Аристотель, считающийся первым теоретиком метафоры и уделивший ей достаточно внимания в «Риторике» и «Поэтике», описал ее как способ переосмысления значения слова на основании сходства. Долгое время метафора рассматривалась как фигура стиля, основной характеристикой которой было отклонение от нормы. С течением времени каждое направление в лингвистике предлагало свое понимание метафоры, свои методики ее изучения.
Дж. Лакофф и М. Джонсон, книга которых «Метафоры, которыми мы живем» [Лакофф, Джонсон 2008] стала базовым произведением для большинства исследователей этого языкового явления, изучают метафору как способ познания и объяснения явлений действительности, как фигуру речи и фигуру мысли, как один из важнейших процессов концептуализации мира. Метафора становится ключевым понятием при изучении концептуальных систем. Е.С.Кубрякова определяет концептуальную метафору как «когнитивный процесс, который выражает и формирует новые понятия» [Кубрякова 1997: 55]. При этом «столкновение нетождественных смысловых спектров порождает качественно новую информацию, раскрывающую неизвестные ранее стороны содержания понятий, включенных в структуру метафор» [Грузберг 2004].
Метафора в специальных терминосистемах - достаточно распространенное явление. Она представляет собой отражение определенного способа восприятия референта и может таким образом играть важную роль в процессе номинации. Метафорическое наименование референта гораздо более образно и, следовательно, более понятно, как для специалистов, так и для пользователей. Неологические метафоры - это, как правило, «новые лексико-семантические варианты, а также сложные слова и словосочетания, образованные путём метафорического переосмысления отдельных компонентов или слов...» [Карпова 2007]. Употребление метафоры позволяет выразить «новый опыт, для которого еще отсутствует соответствующее оформление в понятийных структурах» [Никитина 2005: 158]. Большинство терминологических метафор представляют собой термины-синтагмы, в которых одна из составляющих имеет метафорическое значение.
Внешне точный и однозначный, как и большинство специальных языков, юридический язык содержит, тем не менее, достаточное количество метафор, различных по структуре и функциям. Многомерность языка права объясняет разноплановость его форм - от классической риторики (речь адвоката) до жестко кодифицированных текстов закона. Конечно, в юридическом дискурсе функция метафоры традиционно рассматривалась как аргументативная. Как и в обыденном языке, метафора являлась в первую очередь средством убеждения, инструментом выразительности, который использовался юристом при аргументации. Но метафоры всегда использовались и в юридической доктрине как средство достижения наглядности, доступности научных утверждений для широкой публики. Многочисленные метафоры известны в равной степени и в двух правовых культурах (англосаксонское право и романо-германское право), на которых базируется право ЕС, и не представляют проблем ни в плане понимания, ни в плане перевода. Это такие метафоры, как the arm of the law (англ.) - le bras de la justice (франц.), the eye of the law (англ.) - Гоеіі de la justice (франц). Некоторые метафоры прочно вошли в состав общеизвестных изречений: Vceil de la hi veille ( око закона следит ). Терминологическая метафора также присутствует в языке закона, где она отражает процесс номинации и концептуализации, но при этом не является способом стилистического оформления. Конечно, она может рассматриваться как образное заимствование из других языковых систем, но заимствование, внедренное в определенную социальную практику, где его значение регулируется участниками данной практики и где оно становится выражением нового понятия. Поэтому «правовые понятия-метафоры всегда связаны с уже существующими представлениями человеческого сознания об окружающем мире» [Рубанова 2003]. Говоря о специфике юридической метафоры, исследователи отмечают, что она включает не только слова из терминосистемы юридического языка, но и лексемы, заимствованные из других областей знаний, в том числе из живого языка [Константинова 2011].
Одна из главных характеристик термина в условиях европейского мультилингвизма - его простота и информативность. И не случайно задача создания наднациональной правовой терминологической системы ЕС «успешно решалась именно за счет интенсивного применения концептуальных метафор в различных «слоях» европейского юридического языка» [Маликов 2011: 43]. Перед европейскими юристами стоит задача снять терминологическую неопределенность и обеспечить эффект информированности адресата при помощи языковых средств. Использование метафор позволяет выразить абстрактную идею в более конкретных терминах, что существенно облегчает восприятие и понимание нового юридического понятия. В этом случае метафора рассматривается уже не как фигура речи, а как речевая структура, включающая составные части, определяющие конкретный элемент действительности. Она основана на сходстве отношений, существующих между возникающими реальными ситуациями. Такая метафора отражает не статическое состояние, а процесс формирования новых правовых реалий. Метафора перестает быть только приемом аналогии, она становится инструментом понимания. Она создает межъязыковое концептуальное взаимодействие в определенной области, обыгрывая общие характеристики известных всем референтов. Считается, что в узкой терминологической области метафора используется только как инструмент номинации и концептуализации, но никак не прием стилистической окраски. Однако особенность концептуальной метафоры языка права ЕС состоит в соединении её номинативной функции (как способа образования юридической терминоединицы) и функции оценочной. Именно оценочность как один из видов каннотации признается свойством ряда правовых терминов, поскольку «одна из функций права - оценка явлений правовой действительности и действий, совершаемых людьми в обществе» [Хижняк 1997]. Понятийная суть юридического термина отражается в образных выражениях с определенным оттенком экспрессивности, что придает им большую выразительную силу. И эти образы являются общими для различных юридических культур, что представляется немаловажным для перевода и толкования лексических новообразований национальными правоведами. Принимая во внимание дипломатический характер права ЕС, его язык в гораздо большей степени имеет общественно-политическую окраску, но при этом он содержит большое количество слов, как обыденного языка, так и языка многих специальностей.
Метафоры-словосочетания, обозначающие новые юридические реалии в правовом пространстве ЕС, - явление распространенное.
Основываясь на классификации Дж. Лакоффа и М. Джонсона, можно отметить наличие в языке права ЕС структурных метафор, которые «дают нам возможность использовать одно высокоструктурированное понятие для структурирования другого» [Лакофф, Джонсон 2004: 97], а также онтологических метафор, основанных на опыте обращения с материальными объектами и дающих «возможность обратить внимание на различные аспекты ментального опыта» [Лакофф, Джонсон 2004: 53].
Многоэлементные неологизмы в языке права ЕС
Слово libre, свободный , прочно вошло в состав четырехэлементных синтагм (A N) prep. N с термином circulation, обращение, циркуляция, оборот, движение , закрепленных во многих правоустанавливающих документах ЕС. Это объясняется тем, что многие аспекты правотворческой работы в ЕС подчинены идее поступательного создания пространства свободы, безопасности и правопорядка. Приведем некоторые из них: libre circulation des capitaux - свободное движение капиталов [Directive 88/361/СЕЕ], libre circulation des personnes - свободное перемещение лиц [Directive 2004/38/СЕ], libre circulation des services - свободное движение услуг [Directive 2006/123/CE 168], libre circulation des travailleurs - свободное перемещение трудящихся [Reglement UE n 492/2011186].
Синтагма politique europeenne de voisinage (N A) prep. N осложнена прилагательным. Слово voisinage, соседство, близость , в своем обыденном значении предполагает пространственную близость предметов или лиц и отношения между ними. Европейская политика соседства (ЕПС) берет свое начало в 2003 году и «представляет собой новый подход Европейского Союза к соседним странам с целью укрепления отношений между ЕС и странами-соседями ЕС и сотрудничества по созданию зоны безопасности и благосостояния, «кольца дружественных стран» на границах Европейского Союза. ЕПС также призвана предоставить странам-соседям ЕС возможность более тесного сотрудничества с ЕС в области политики, безопасности, экономики и культуры... Европейская политика соседства не предоставляет странам-партнерам перспективу присоединения к Европейскому Союзу, но предлагает привилегированные отношения с ЕС и способствование в достижении целей в различных областях сотрудничества» [Глоссарий Новая Европа].
Усложненная еще одним детерминативом, синтагма effet direct du droit communautaire (N A) prep. (N A) переводится на русский язык как прямое действие европейского права . Принцип прямого действия европейского права, определенный Судом Европейского сообщества в деле Van Gend en Loos в 1963 году, занимает особое место в системе разнообразных принципов права ЕС и означает для физических и для юридических лиц возможность опираться на это право и добиваться его реализации через суды государств-членов, а для европейского правопорядка - его утверждение и развитие [Europa Glossaire].
Синтагмы actes contraignants des institutions communautaires и actes non-contraignants des institutions communautaires содержат характеристику правоустанавливающих документов ЕС и переводятся как юридически обязательные акты институтов Сообщества и юридически необязательные акты институтов Сообщества .
Синтагматический способ образования неологизмов также используется, когда речь идет о терминах, не являющихся юридическими по своей сути. Эти термины не относятся к принципам или нормам европейского права, но они обозначают объекты права и, таким образом, устанавливают границы его применения. Так, в Директиве о признании документов о профессиональной квалификации от 7 сентября 2005 года мы находим термин praticien de Vart dentaire, практик зубоврачевания N prep. (N A) вместо обычного dentiste [Directive 2005/36 СЕ].
Неологизм principe pollueur-payeur, принцип загрязнитель-плательщик , образован по модели бессоюзной синтагмы типа N N. Этот принцип является одним из основных с момента вступления в силу Единого европейского акта 1987 года, в котором содержится юридическое обоснование европейской политики в области окружающей среды. Данный принцип, закрепленный также в Директиве 2004/35, означает, что предприятия, чья хозяйственная деятельность оказывает негативное воздействия на окружающую среду, должны нести расходы по осуществлению мер, направленных на ликвидацию этого загрязнения.
Многие бессоюзные синтагмы обозначают понятия, относящиеся к конкурентному праву ЕС, и содержат одновременно слова французского и английского происхождения. Примеры таких синтагм: programme mono-fonds ( программы, финансируемые одним фондом европейского развития ), projets plurifonds, programmes plurifonds, approches plurifonds ( проекты и программы, финансируемые различными фондами европейского развития ), contrat multisupport ( контракты, имеющие поддержку различных организаций ), contrat monosuppot ( контракты, имеющие поддержку одной организации ), tax evasion, tax fraud ( уклонение от уплаты налогов ), pays pre-in ( страны, не участвующие в едином валютном союзе ). Примечательно, что эти синтагмы включают неологизмы, образованные префиксальным методом {plurifonds, multisupport, monosuppot) и методом телескопии {pre-in).
Процесс образования новой терминологии предполагает как появление, так и исчезновение неологизмов. Термин action commune впервые указанный в разделе VI Договора о Европейском Союзе, употреблялся с 1993 по 1999 год. Он предполагал приоритет координированного действия перед изолированными действиями государств-членов Евросоюза в случае, когда оно лучшим образом может служить достижению цели в силу ее масштабности или протяженности. В Амстердамском договоре он был заменен на термины decisions, решения , и decisions-cadres рамочные решения .
Появление многоэлементных терминов отвечает потребностям правовой коммуникации в условиях мультилингвизма. Основная их функция -прагматическая, то есть заполнение терминологических лакун в языке права ЕС, так как у подавляющего их большинства нет лексических синонимов, поскольку нет соответствующих правовых понятий в национальных правовых системах стран 142 участниц. Так, в глоссарии Еврокомиссии по праву убежища и миграции из 308 терминов 202 являются многоэлементными, что составляет 65 % рассматриваемых терминологических единиц [Glossaire sur l asile et les migrations. Commission europeenne 2012]. Большинство из этих терминологических единиц легко воспроизводятся во всех официальных лингвистических версиях юридической документации институтов Евросоюза, поскольку не содержат терминов, присущих определенному правовому порядку. Кроме того, в их состав часто входят слова с полностью или частично совпадающим смыслом в разных языках и, соответственно, имеющие черты сходства в написании. Приведем в качестве примера несколько лингвистических версий некоторых из рассмотренных выше терминов-неологизмов: