Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Прагматические основания исследования аргументации в аспекте юридического текста 13
1.1. Юридический дискурс и текст: типология, сферы применения, языковая специфика 13
1.2. Юридический текст и теория аргументации: проблемные сферы взаимодействия, традиционные подходы и лингвистические тенденции изучения 30
1.3. Прагматико-диалектическая теория юридической аргументации: критический обмен мнениями, обоснование мнения, аргументативная схема 45
Выводы по первой главе 58
Глава 2. Типология аргументативных схем в юридическом тексте: предопределенность характером обоснования авторского суждения, языковые / речевые средства реализации 60
2.1. Аргументативные схемы, базирующиеся на отношениях аналогии 60
2.2. Аргументативные схемы, базирующиеся на отношениях сравнения 83
2.3. Симптоматические аргументативные схемы 102
2.4. Аргументативные схемы, базирующиеся на причинно-следственных отношениях 125
Выводы по второй главе 146
Заключение 148
Список использованной теоретической литературы 156
Список словарей и справочников 174
Список источников фактического материала, проанализированного в диссертации 174
- Юридический дискурс и текст: типология, сферы применения, языковая специфика
- Прагматико-диалектическая теория юридической аргументации: критический обмен мнениями, обоснование мнения, аргументативная схема
- Аргументативные схемы, базирующиеся на отношениях аналогии
- Аргументативные схемы, базирующиеся на причинно-следственных отношениях
Юридический дискурс и текст: типология, сферы применения, языковая специфика
С учетом современных дискурсивных и прагматических подходов языковые явления трактуются преимущественно как реализация особых институциональных кодов [Матвеева, 1984], [Халеева, 2010], манифестация набора коммуникативных соглашений, которые задействуются представителями определенного профессионального сообщества в акте проявления своих речевых компетенций [Герд, 2007], [Данилова, 2001], [Денисенко, 2003], [Куликова, 2006], [Седов, 2004]. Одно из подобных сообществ формируют правоведы, дискурс которых рассматривается в качестве специализированного использования языковых средств, облигаторно предполагающее соблюдение устоявшихся лингвистических традиций, рекомендуемое применение лингвистических навыков. Разнообразные юридические дискурсы формулируются, интерпретируются и воплощаются в конкретных социальных практиках с опорой на специфический язык. Этот язык, следовательно, является средством, процессом и продуктом устного и письменного использования юридических дискурсов.
Юридический дискурс играет важную роль в конструировании, интерпретации и осуществлении социальной справедливости. Он имеет непосредственное отношение к процессу создания и выражения социальных норм [Василенко, 2011: 42], [Палашевская, 2010: 536]. Язык, который задействуется как источник юридического дискурса, обладает прескриптивным характером. Нормативный характер языка юридического дискурса извлекается из того факта, что законопроизводство, в качестве своей основной функции, предстает руководством по поведению представителей данной социокультурной общности, регулированию межличностных отношений. Закон воплощает в себе идеалы и стандарты в реализации таких социально и культурно значимых концептов, как справедливость, права, свободы, защита и общее благосостояние. Другими словами, юридический дискурс характеризуется нормативностью, авторитарно устанавливает соответствующие нормы.
Указанная нормативность реализуется в тех идеалах и принципах, которых стремятся придерживаться представители данной социокультурной общности в тех целях и устремлениях, которые преследуются ими [Сорокина, 2015: 664]. Представленное теоретическое положение, в свою очередь, формирует экзистенциональную цель юридического дискурса. Этот тип дискурса существует как набор предписаний, приобретающих форму императива, определяет и навязывает те соглашения, договоренности, взаимоотношения, процедуры и поведенческие модели, которых необходимо придерживаться в обществе [Крапивкина, Непомилов, 2014]. Следовательно, язык, который задействуется в процессе порождения юридического дискурса, обладает преимущественно прескриптивным, директивным и императивным характером.
Юридический дискурс не только манифестирует определенное знание и информацию, но и предопределяет нормативное поведение, оказывает на него корректирующее воздействие, будь это правовой акт, судебный приговор или контракт [Губарева, 2004: 77]. Посредством ограниченного набора юридических жанров законодатели предпринимают попытку создать и поддержать функционирование модели мира, связанной с правами и обязанностями, разрешениями и запретами. Данная модель мира, в принципе, согласуется с видением общественных отношений, характерным для отдельного государства или нации. На практике она, как правило, сдерживается изменяющимися социально-политическими реалиями, наблюдаются в рамках той или иной юридической системы и культуры, институционального дискурса.
В отношении к специфике современного социума В. И. Карасик дефинирует институциональную форму дискурса в качестве «специализированной клишированной разновидности общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума» [Карасик, 1998: 187], [Карасик, 2000: 12], а также предлагает следующую типологию институциональных дискурсов: 1) политические дискурсы; 2) административные дискурсы; 3) военные дискурсы; 4) юридические дискурсы; 5) педагогические дискурсы; 6) массово-информационные дискурсы.
В основании многочисленных современных концепций дискурс-анализа заложены идеи о том, что универсальные дискурсивные формы предопределяют процессы структурирования и систематизации актуальных знаний [Боднар, 2014: 34], [Лаенко, 2012: 31]. Представители особых профессиональных сообществ придерживаются устоявшихся конвенций при выражении речевых потребностей, отражении этих потребностей в дискурсивных формах.
Типология институционального дискурса, указанная нами выше, другими словами, конструируется, интерпретируется и задействуется с опорой на социальные факторы. Наделение институциональным характером дискурсивных практик, как правило, находит последовательное объяснение в терминах такого явления, как «социальное авторство». Привилегия конструирования, интерпретации и использования институциональных дискурсов обеспечивается и в то же время испытывает ограничения со стороны широкого разнообразия средств языка с учетом утвердившихся ролей, престижа, репутации профессиональных сообществ. Подобным образом, процессы институционализации дискурсов сдерживаются таким фактором, как «законное присвоение», как и учреждениями, которые заметно ограничивают восприятие дискурсов (церковь, судебные органы, общеобразовательная школа и т.д.).
М. Фуко также рассматривает социальное авторство дискурса в терминах двух взаимосвязанных аспектов;
1) субъект речи (кто говорит?), кому из тотальности говорящих индивидов предоставляется право использовать данную разновидность языка, кто квалифицирован для того, чтобы задействовать ее (каков статус индивида, который обладает исключительным правом, санкционированным законом или традицией, юридически определять и инициировать подобный дискурс?);
2) институциональное пространство, исходя из которого, уполномоченный субъект речи производит свой дискурс, а сам дискурс извлекает свой легитимный источник и точку приложения [Фуко, 1996: 50– 54].
Жанры дискурса также социально конструируются и контролируются социальными практиками. Они представляют собой средство, с помощью которого представители академических или профессиональных сообществ реализуют коммуникативный процесс друг с другом. При этом представители сообществ связаны с дисциплинарной методологией, упаковывают информацию таким образом, чтобы соответствовать дисциплинарным нормам, ценностям, идеологии. В данной связи указывается, что дисциплины подобны культурам, которые являются общими для представителей того или иного сообщества и рассматриваются как должные верования, кодируемые в языке и воплощаемые в профессиональных дискурсивных практиках [Борисова, 2010: 15], [Крапивкина, 2010: 30], [Сыромясов, 2013: 196].
Жанры социально авторизуются через конвенции, которые, в свою очередь, также внедряются в дискурсивную практику представителей определенной дисциплинарной культуры [Мальцева, 2011: 22], [Палашевская, 2012: 148]. Эти дискурсивные практики в значительной степени отражают не только конвенции, используемые некоторым дисциплинарным сообществом, но также и социальные конвенции, включая социальные институты и знание, которые вносят свой вклад в «жанровое знание». Жанры как «типизация риторического действия», «социальный процесс, ориентированный на определенную цель», «совместные коммуникативные цели» являются продуктом понимания тех или иных обобщенных конвенций. Данные конвенции, в свою очередь, регулируют типовые конструкты, придавая им внутренний порядок.
В целях оптимального регулирования поведения индивида (в том числе, когда это поведение не согласуется с общепринятыми социальными и культурными моделями), юридические конвенции, законодательства и системы предписаний получают релевантную трактовку и использование через судебную систему, принуждающую к нормативным формам поведения. Иными словами, юридический дискурс выполняет две функции: 1) регулятивную и 2) конститутивную. Законодательства определяют и регулируют взаимоотношения между юридическими и физическими субъектами. В сфере законодательных текстов юридические дискурсы выполняют регулятивную функцию. В изысканиях по юриспруденции, а также в специализированных учебных пособиях юридической тематики анализируемый нами тип дискурса манифестирует собой функцию информирования целевой аудитории. Взаимообмен диалогическими действиями между такими сторонами, как защита и свидетели базируется на разнообразных риторических (аргументативных) техниках и моделях.
Прагматико-диалектическая теория юридической аргументации: критический обмен мнениями, обоснование мнения, аргументативная схема
Исходя из прагматико-диалектической перспективы, юридическая аргументация интерпретируется как интегральная часть рациональной критической дискуссии, нацеленной на разрешение спорных вопросов. Разрабатывается модель анализа и оценки юридической аргументации как специфической, институализированной формы представления аргументов. Прагматико-диалектический подход к исследованию юридической аргументации базируется на теоретических воззрениях Ф.Г. фон Еемерена и Р. Гроотендорста [Еемерен, Гроотендорст, 1992, 2002], [Eemeren, Grootendorst, 1992, 2004].
В самом общем смысле прагматико-диалектическая теория аргументации основывается на подходе, который интегрирует в себе прагматическую и диалектическую перспективы исследования. С учетом прагматической перспективы аргументация рассматривается как форма языка, нацеленная на решение определенной экстралингвистической задачи, поэтапный анализ критической дискуссии как совокупности последовательных речевых актов, выполняющих определенные функции в разрешении спорных проблем по обсуждаемой профессиональной тематике.
Диалектическая перспектива подразумевает, что аргументация интерпретируется как конструктивный элемент критического обмена репликами в дискуссии, нацеленного на отражение точки зрения, выражаемой адресантом в речевом произведении (тексте). Конструктивное решение спорных вопросов наблюдается в том случае, если субъект речи успешно отстаивает свою точку зрения на основе использования общепринятых правил и норм, доказывает несостоятельность мнений своих явных или потенциальных оппонентов. Модель критической дискуссии обеспечивает теоретический инструментарий для анализа и оценки аргументативного текста, в рамках которого уточняются элементы, которые играют существенную роль в унификации различий между несходными точками зрения на одну и ту же проблему [Фанян, 2000 (а), 2000 (б)].
Данная модель формирует эвристический механизм для:
обнаружения текстовых тех элементов, которые являются релевантными для успешного осуществления критической дискуссии;
определения условий успешности критической дискуссии;
выявления факторов, играющих конструктивную / деструктивную роль в успешном осуществлении критической дискуссии.
Вследствие указанных выше характеристик, прагматико-диалектическая теория, как представляется, обеспечивает оптимальный теоретический инструментарий для анализа и оценки юридической аргументации. С целью выявления того, как субъект речи в условиях реальной аргументативной практики убеждает своих оппонентов в действенности своей точки зрения, в рамках интерпретации юридического текста комбинируются диалектический и риторический аспекты исследования. Инициатор аргумента не только предпринимает попытку достичь диалектической цели в процессе рационального нивелирования различий в выражаемых точках зрения на обсуждаемую проблему, но и решает риторическую задачу удержания приоритета действенности собственной смысловой позиции. По мнению Ф.Г. фон Еемерена и Р. Гроотендорста, автор аргумента прибегает к стратегическому маневрированию, предполагающему, что реализуется топикальный потенциал аргументативной схемы, проецируемый на убеждение оппонентов в действенности собственного мнения по заявляемой проблематике [Eemeren, Grootendorst, 2004: 127–129]. Автор юридического текста предвидит потенциальные критические сомнения по отношению к выражаемой в тексте точке зрения, допустимости ее обоснования посредством тех или иных аргументов. В связи с этим, он обеспечивает свое мнение такими аргументами, которые нацелены на предотвращение сомнений со стороны оппонентов и читающей аудитории, представителей юридического профессионального сообщества. Автор прибегает к уточнению фактов, юридических правил и норм, пересматривает мнения, предварительно выраженные другими исследователями, интерпретирует эти мнения в свете обсуждаемой в тексте проблематики. Исходя из прагматико-диалектической перспективы исследования, обоснование собственного мнения является конструктивным механизмом введения критической дискуссии между автором текста и той аудиторией, для которой предназначен авторский текст.
В контексте юридического текста аргументация актуализуется как обоснование выражаемой автором точки зрения, включает в себя несколько уровней анализа, в зависимости от потенциальных направлений критики, на которые должен реагировать автор. На первом уровне обоснование предполагает, что выражаемое в тексте мнение (1) автор защищает, манифестируя, что факты (1.1.) могут рассматриваться как реализация условий, которые требуются для приложения юридических правил и норм (1.1 ). В этом случае аргумент может быть представлен в следующем схематическом виде.
При обсуждении несложных проблем подобной единичной аргументации, как правило, оказывается достаточной для обоснования авторской смысловой позиции. Однако в юридическом тексте аргументация оказывается преимущественно более усложненной, поскольку один из элементов основной аргументации первого уровня должен быть поддержан последующими элементами. Данная поддержка может состоять из доказательства приводимых фактов (1.1.) или обоснования юридических правил и норм, действенных при выражении авторской точки зрения (1.1 ).
Интерпретация фактов в свете, релевантном для выражения авторской точки зрения (1.1.) поддерживается аргументацией второго порядка, в процессе реализации которой автор задействует один или более раз интерпретационный метод. Данная аргументация может приобретать более-менее усложненную форму в зависимости от того, какое количество аргументационных шагов избирает автор для того, чтобы обоснование оказалось исчерпывающим. Автор, например, имеет возможность определить удельный вес той или иной интерпретации на основе обнародования различных мнений, принадлежащих другим исследователям. В этом случае аргументация приобретает усложненный характер, включает в себя несколько взаимосвязанных аргументов (об усложненных формах аргументации см. [Feteris, 2008]).
В терминах прагматико-диалектического подхода обоснование второго порядка, поддерживающее приводимые автором факты или авторскую интерпретацию тех или иных юридических правил и норм, может рассматриваться как комплексная (усложненная) аргументация, в которой аргументы оказываются взаимосвязанными между собой. В целях обоснования интерпретации юридических правил и норм комплексная аргументация, поддерживающая авторскую точку зрения, может быть реконструирована следующим образом.
Аргументативные схемы, базирующиеся на отношениях аналогии
Обоснование аргумента посредством аналогии является предметом многочисленных академических исследований в когнитивной психологии с опорой на разнообразный эмпирический материал и задачи анализа, в частности, выведение умозаключений, распознавание высказываний [Perrott, Gertner, Bodenhausen, 2005], определение относительной важности реляционного сходства в формировании аналогичного сопоставления явлений и фактов [Gentner, Kurtz, 2006], выявление условий, при которых адресат фиксирует аналогию [Zamani, Richard, 2000]. Предпринимаются попытки компьютерного моделирования обоснования аргументов посредством аналогии с последующим практическим применением этих моделей в планировании и проведении критических дискуссий [Hoffman, Eskridge, Shelly, 2009].
Исследователи говорят о ментальных операциях, которые играют фундаментальную роль в формировании «аналогичного» мышления, которые включают в себя следующие макрокогниции:
апперцепция сходства и различий между разнообразными явлениями [Сидорова, 2011: 142–145], [Ситникова, 2010: 39];
человеческая способность порождать аналитические форматы для конструирования пропозиций, которые выражают определенные значения с опорой на результаты восприятия объектов реальной действительности [Дмитриева, 2010: 59], [Тарабанов, 2012: 53];
воображение на уровне ментальных представлений [Иванова, 2002: 175– 176], [Скворцов, 2012, 2015];
«метафорический характер современного социального мышления» [Ильин, 2013: 21–25];
семантическая гибкость и естественные ограничения на выводимые умозаключения [Жданова, 2006: 43–47].
В рамках как информатики, так и психологических исследований внимание сосредотачивается преимущественно на такой форме аналогии, как [A: B : C : D] с учетом различных контекстов ее функционирования. Исходная цель актуализации отношений аналогии определяет конкретную форму их реализации, типы трансформаций, которые задействуются в процессе моделирования этих отношений. Разграничивается «экспланаторная» (системная), и «экспрессивная» (обладающая идиостилевым характером) аналогия [Gentner, 1982: 127].
В нашей диссертационной работе мы исследуем прежде всего аналогию опровержения, к которой прибегает автор текста в целях убеждения адресата в действенности своего мнения, оспаривания позиции оппонентов, выраженной по обсуждаемой в тексте проблематике. Прагматическая цель аргумента, который строится на основе подобной аналогии, заключается в том, чтобы воздействовать на отношение адресата к обсуждаемой проблеме, его речевое поведение в плане признания авторской смысловой позиции. Представляется, что функция аналогии опровержения состоит также в том, чтобы проиллюстрировать недейственность и необоснованность точки зрения, выдвигаемой оппонентом.
Аргумент, в основе которого лежит аналогия, предполагает выводное умозаключение с опорой на отношения сходства, противопоставляемым индуктивным и дедуктивным отношениям. При этом оптимальное доказательство авторского суждения (точки зрения) обеспечивается уместной (надлежащей) аналогией, утверждаемой в одной или нескольких посылках.
Другими словами, посылка, проецирующая аналогию, является ключевой для данного типа аргумента. Для прояснения структуры аргумента, основывающегося на аналогии, целесообразно задействовать понятие целевого объекта сравнения, в отношении к которому приписывается новый предикат.
Аналогия – это объект, который сравнивается с целевым объектом для того, чтобы ввести в новый предикат о целевом объекте семантику аналогичности. Аналогия – это прагматический источник нового предиката, который приписывается целевому объекту и на основании которого делается заключение об этом объекте. Приписываемый предикат – это предикат аналогии, который закрепляется за целевым объектом для моделирования отношений аналогии между ними.
Целевой объект и аналогия являются сходными в плане приписываемого предиката, если каждый из элементов аналогии, которая предопределяет приписываемый предикат, оптимально соответствует дублирующим (схожим) элементам целевого объекта. В силу этого приписываемый предикат закрепляется за целевым объектом. Семантика целевого объекта обладает элементами аналогии, определяющей приписываемый предикат, а поэтому этот объект и предикат являются схожими, а на основании приписываемого предиката можно вывести заключение о целевом объекте.
Исследователи отмечают, что схожая интерпретация объектов, обладающих определенной общностью, является фундаментальной характеристикой человеческого сознания (более подробно см. [Соловцова, 1998: 15–19]), которая ярко проявляется, в том числе, и в сфере юридической деятельности [Белоносов, 1999], [Шиндяпина, 2007]. Применение общих принципов или правил на уровне логики, морали, права предполагает, что субъект активно задействует принцип подобия фактов, оценивает схожие факты с учетом аналогичной познавательной перспективы. Другими словами, аналогия тесно связана с когнитивной деятельностью субъекта оценки.
В рамках логики противоречие, суждение типа «Р и не-Р» никогда не является истинным [Савельев, 2006: 37]. Подобное суждение одновременно признает и отрицает один и тот же факт (например, «Король Франции мертв и Король Франции не мертв»), оно непоследовательно и не соответствует действительности. Если мы пытаемся установить смысл данного суждения, мы призваны абстрагироваться от указанной непоследовательности, поскольку одновременное утверждение и отрицание одного и того же не возымеет должного эффекта.
Для рационального сознания существенной предстает непротиворечивость, в частности, в процессе интерпретации схожих объектов аналогичным образом, которая часто задействуется как основа аргумента для вывода умозаключения относительно рассматриваемых феноменов. Аргумент, основанный на аналогии, актуализует прежде всего непротиворечивость выдвигаемого суждения: объекты, проявляющие в той или иной степени схожие характеристики, трактуются с учетом подобия. Если один из этих объектов исследуется определенным образом, то непротиворечивость требует, чтобы и другой объект оценивался тем же самым образом.
Соблюдение непротиворечивости – основа любого действенного аргумента, который, в свою очередь, конструируется посредством перенесения неоспоримой сущности одного объекта на проблематичную сущность другого объекта. При этом оба объекта рассматриваются как соотносительно схожие, подобные. Если аналогия между двумя объектами является ложной, то и ложными являются характеристики первого объекта, переносимые на второй объект. Подобие между двумя объектами должно быть релевантным.
Прибегая к аргументации с опорой на аналогию, автор юридического текста делает попытку убедить адресата в действенности выдвигаемого суждения посредством иллюстрирования того, что некоторый довод проявляет сходство, подобие в отношении другого довода, вывода заключения об одном объекте на основе неявного сравнения с другим объектом.
В фокусе авторского внимания находится первичный объект, который сравнивается с другим объектом на основе аналогии. Аналогия редуцируется к схожести отношений между семантическими элементами сравниваемых объектов. Семантические элементы двух объектов обладают гибким соответствием, если элементы каждого объекта выявляют наличие тех же самых отношений с опорой на аналогию характеристик, свойственных одному и тому же домену. Указанная аналогия, в свою очередь, предполагает актуализацию не только устойчивых сходных отношений между семантическими элементами различных объектов, но и принадлежность этих элементом к одному и тому же домену.
В формировании отношений аналогии критическую роль играет понятие ratio decidendi (мотив принятия решения), которое, фактически, совмещает в себе аргументативное обоснование с опорой на аналогию и обоснование посредством обращения к юридическим правилам и принципам.
Аргументативное обоснование с опорой на аналогию рассматривается нами как абстрагирование решения одной проблемы (базовый домен) и соотнесение актуальной информации с другой проблемой (целевой домен).
Аргументативные схемы, базирующиеся на причинно-следственных отношениях
При аргументации, основанной на причинно-следственных отношениях, аргумент представляется как средство реализации точки зрения. Данные отношения могут также манифестироваться в обратном направлении: точка зрения является средством реализации аргумента. «Аргумент представляется таким образом, как будто бы то, что утверждается аргументацией, является инструментом или каким-либо другим причинно-следственным фактором формирования точки зрения или наоборот» [van Eemeren, Grootendorst, 1992: 97].
Общая схема аргументации, которая основывается на причинно-следственных взаимоотношениях между аргументом и суждением может быть представлена следующим образом.
Аргументация, основой которой выступает данная схема, может задействоваться автором юридического текста, в частности, в целях обоснования предположения, прогнозирования возможных тенденций развития некоторого положения дела. Ср.:
(61) «Punishment -- hard treatment -- expresses and communicates the measure of what we have done (provided, of course, that it is proportionate to the offense). One does not have to be a prophet to predict that those who accept the seriousness of what they have done will generally see punishment as a fitting response to it, whether or not it is actually inflicted» (Kleinig, 2008: 201).
Автор обосновывает точку зрения, согласно которой правонарушители, осознающие всю тяжкость совершенного проступка, будут рассматривать наказание как справедливую реакцию на проступок, вне зависимости от того, последует ли это наказание или злодеяние останется безнаказанным (Y является истинным для X). Аргументом данного суждения оказывается положение о том, что наказание соответствует мере тяжести того, что совершил человек (потому что Z, в свою очередь, предстает истинным для X). Причинно-следственная связь между пропорциональностью наказания и совершенного правонарушения и осознанием правонарушителем потенциальной возможности наказания является неявно выраженной (Z неизбежно порождает, ведет к Y). Если причинно-следственные отношения «срабатывают» в обратном направлении – от точки зрения автора и аргументу – аргументация строится по следующей схеме.
Автор может прибегать к данной схеме для обоснования точки зрения относительно некоторого положения дел посредством указания на событие, которое предстает неизбежным результатом того, о чем заявляется в точке зрения. Ср.:
(62) «Conceptions of corporate criminal liability and corporate blame are muddled, for existing liability rules, nearly a century old, are routinely disregarded by prosecutors and regulators» (Laufer, 2006: 5).
Автор выдвигает точку зрения, в соответствии с которой текущие концепции корпоративной уголовной ответственности и корпоративной вины являются непоследовательными (Z является истинным для X). Для обоснования данного мнения задействуется следующий аргумент: данные правила не соответствуют потребностям современности, пренебрегаются прокурорами и регулятивными органами (потому что Y, в свою очередь, предстает истинным для X). Причинно-следственная связь между запутанностью представлений об уголовной ответственности и вине в рамках корпораций и невниманием к ним соответствующих инстанций выражается имплицитным образом (Z ведет к Y ).
Для оценки причинно-следственной аргументации критическое значение приобретают следующие вопросы:
1. действительно ли установленная причина ведет к заявляемому следствию?
2. можно ли выявить какие-либо иные факторы, которые должны быть представлены наряду с устанавливаемой причиной для порождения заявляемого следствия?
3. можно ли говорить о том, что заявляемое следствие также потенциально может порождаться иной причиной (иными причинами)?
Систематизируем эксплицитные средства выражения причинно следственных отношений в форме следующей схемы.
В (63)–(67) иллюстрируются примеры употребления показателей причинно-следственных отношений в рамках аргументации, к которой прибегают авторы юридических текстов.
(63) «The public projection of judicial authority through an authoritative institutional and individual style of presenting judicial opinions has always existed in tension with the internal professional reality that the development of the law is a messy task, fraught with conflict and uncertainty. It leads to tremendous pressure in the Anglo-American tradition on the judicial opinion, which must implement the dual external and internal goals of preserving judicial authority and developing judicial law» (Popkin, 2007: 168);
(64) «A key element in the election of deviant behaviors by our young respondents is represented by their relations with their families. Of course, this is caused by the level of control and supervision exercised by families over their younger members and the degree of confidence and trust our respondents place on their parents and/or elders as role models» (Melossi, Giorgi, Massa, 2009: 61);
(65) «As a result of our respect for legislation we reject curious, almost snobbish reluctance to regard legislation as a form of law at all» (Waldron, 1999: 57);
(66) «Moreover, courts may, but do not have to, take the defendant s eligibility mitigators into account. In this way courts must reduce the charged offense and / or punishment if the mitigator is fault-based, that is, constitutes a partial defense» (Bergelson, 2009: 22);
(67) «Law as the impartial arbiter between free and equal individuals and the guarantee of maximised individual liberty is the ideological message that has to be got across. Consequently, judges, as princes of an empire which acknowledges the justice in minority claims to dissent from majoritarian rule, do and should decide cases on grounds of politico-moral principle» (Kerruish, 2005: 96).
В (63) автор выражает суждение о двойственности внешних и внутренних целей сохранения судебной власти и развития судебных законов (Х). Подобное положение дел, в свою очередь, рассматривается как негативное следствие напряжения между общественной защитой судебной власти через авторитарные институциональные и индивидуальные стили представления судебного мнения и внутренней профессиональной реальностью, в которой господствует мнение о законе как хаотичной задаче, чреватой конфликтами и неопределенностью (Y). Выражение it leads to эксплицитно связывает причину (содержащуюся в аргументе) и следствие (манифестируемое авторским суждением).
В (64) выдвигается мнение, что ключевым элементом асоциального поведения подростков предстает характер взаимоотношений в семье (Y). Детализуя это положение, автор выявляет экспериментально выявленные причины подобного положения дел (Х): уровень контроля в семье над подростками, степень доверия подростков к родителям, роль поведения родителей в становлении поведения детей. На основе экспериментально полученных аргументов автор приходит к определенному мнению. Связь между авторским суждением и аргументацией суждения выражается эксплицитным образом (посредством глагола to cause).
В (65) автор утверждает, что люди отвергают нежелание некоторых представителей общества рассматривать законодательство как форму манифестации закона (Y). Это утверждение составляет основу авторского суждения, которое, в свою очередь, предстает положительным следствием того, что люди уважают законодательства (Х). Причинно-следственные отношения между аргументом и выражаемой точкой зрения отражаются эксплицитно (с помощью выражения as a result of).
В (66) аргумент отражает текущее положение дел в судебной системе (суды потенциально могут, но совсем не обязаны принимать во внимание права страховых агентов, представляющих ответчика) (Х). Как следствие этого, суды призваны снижать степень обвинения и / или наказания, если страховые агенты частично выступают защитниками (Y). Причинно-следственная связь между аргументом и суждением эксплицитно маркируется выражением in this way. Мнение автора представляется как имеющее облигаторный характер для современной судебной системы.