Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основы исследования дискурса как междисциплинарного объекта гуманитарного знания 20
1.1. Общефилософский междисциплинарный ракурс как предпосылка к анализу дискурса 20
1.2. Общенаучная база к многомерному исследованию дискурса: дефиниции, измерения, типологии, модель 41
1.3. Частнонаучные проблемы относительно категории адресатности 59
1.3.1. Теоретические представления об адресате как основание позиционирования категории адресатности 59
1.3.2. Актуализация категории адресатности на основе принципов типологизации дискурса 69
Выводы по первой главе 80
Глава 2. Категория адресатности в аспекте дискурсивных приоритетов в политическом дискурсе 86
2.1. Феномен адресатной специализации сквозь призму категории «субъектный фокус» 86
2.2. Стратегические характеристики политического дискурса в адресатном аспекте 100
2.3. Ценностные характеристики политического дискурса в адресатном аспекте 114
2.4. Тема как операциональная единица для формирования стратегических и ценностных приоритетов в дискурсе 127
Выводы по второй главе 135
Глава 3. Языковая и текстово-дискурсивная репрезентация феномена объединения (ФО) 140
3.1. Феномен объединения: базовые характеристики с точки зрения языковой репрезентации 140
3.1.1. Грамматические маркеры ФО 140
3.1.2. Сема единения в лексике и паремическом фонде 146
3.2. Объединение как комплементарно-альтернативный ценностно стратегический феномен политического дискурса 151
3.2.1. ФО в инаугурационных речах президентов 151
3.2.2. ФО как основа функционирования мировых политических институтов 163
3.2.3. Реализация ФО в жанре интервью 173
3.2.4. Реализация ФО в Новогоднем обращении Президента к народу 187
3.2.5. ФО в Послании Президента к Федеральному Собранию 191
3.2.6. ФО в политических предвыборных лозунгах, митингах и акциях протеста 202
Выводы по третьей главе 219
Глава 4. Дискурсивная репрезентация ФО в ракурсе адресантно адресатной диспозициональности 226
4.1. Оценка фактора внушаемости и функции воздействия в дискурсе респондентов 227
4.2. Выражение отношения к политике в дискурсе респондентов как базовый этап интерпретации 242
4.3. Формирование типов субъектов в различных формах политической коммуникации 260
4.3.1. Отношение к выборам как форме политической коммуникации 261
4.3.2. Отношение к митингам и акциям протеста как формам политической коммуникации 268
4.3.3. Отношение к политическим теледебатам как форме политической коммуникации 281
4.3.4. Отношение к политической рекламе как форме политической коммуникации 287
Выводы по четвертой главе 293
Заключение 301
Список использованной литературы 308
- Общефилософский междисциплинарный ракурс как предпосылка к анализу дискурса
- Феномен адресатной специализации сквозь призму категории «субъектный фокус»
- ФО в инаугурационных речах президентов
- Отношение к политической рекламе как форме политической коммуникации
Общефилософский междисциплинарный ракурс как предпосылка к анализу дискурса
Проблема адресатности в дискурсе является ключевой для понимания его сущности и в общефилософском плане может быть представлена как совокупность герменевтического, синергетического и игрового измерений дискурса.
В истории гуманитарной науки герменевтика как область философского знания представлена такими именами, как Ф. Шлейермахер, В. Дильтей, М. Хайдеггер, Г.-Г. Гадамер.
Согласно Ф. Шлейермахеру, при толковании текста возможны два метода – грамматический и психологический. Первый эксплицирует «дух языка», второй – «дух автора». Целостное понимание заключается в последовательном его характере: 1) «понимать речь сначала наравне с автором», 2) «потом и превзойти его» (Шлейермахер 2004 : 64).
Будучи наукой о духе, герменевтика В. Дильтея ориентирована на область интерпретации художественного творчества, явленного в виде индивидуального и мирового опыта. В связи с этим в его концепции доминирует исследование философии жизни. Интуиция Ф. Шлейермахера дополняется В. Дильтеем фантазией в поэтическом творчестве, что вызывает к жизни «некий способ смотреть на мир» (Дильтей 2000 : 283). Этот способ связан с потоком творческих сопряженных психических переживаний, образующихся на уровне иррационального в актах сознания и духа.
М. Хайдеггер изначально связывал герменевтику с фундаментальными основаниями бытия. Вместе с тем он говорил о «понимании» как истолковании и интерпретации человеком своего бытия в мире (смысла жизни), в частности, о герменевтике как особой философии понимания текста. Герменевтика М. Хайдеггера испытала влияние гегелевской «Феноменологии духа». В ней жизнь есть проявление прежде всего духа, а не физического существования. В связи с этим бытие предстает как понимание. Таким образом, суть понимания онтологична. В нем устанавливается связь «человек в мире» vs «мир в человеке». Понимание обретается как самопонимание (Хайдеггер 1993).
Г.-Г. Гадамер продолжает традицию М. Хайдеггера в понимании онтологической сути философской герменевтики, расширяя поле исследования герменевтики от понимания её как метода до учения о бытии. Онтологический подход позволяет Г.-Г. Гадамеру рассуждать о смысле жизни. Поскольку дискурсивный опыт, передаваемый из поколения в поколение, осуществляется через тексты, соответственно толкование и понимание текстов суть одно из приоритетных направлений философии. При взаимодействии двух «горизонтов сознания» – прошлого (автор/традиция) и настоящего (читатель/современность) особое место философ отводит опыту литературы, подчеркивая, что в ней «заложена точка пересечения искусства и науки» (Гадамер 1988 : 214).
По Г.-Г. Гадамеру, обращение к любому тексту требует, прежде всего, «опыта осмысления». В теории понимания, в частности художественного текста считается важным учитывать две стороны процесса интерпретации: «Будучи принципом научного подхода к объекту анализа, дешифровка текста сосуществует с его интерпретацией читателем, подобно тому, как в культуре наряду с научной картиной мира существует и наивная, обыденная, которая не оценивается с позиций правильности, а описывается в режиме констатации» (Чернейко 2001: 19).
Согласно Г.-Г. Гадамеру, возможность переоценки в процессе интерпретации во взаимосвязи с Другим предполагает соответственно «Ты-опыт». К примеру, в поэтическом дискурсе он актуален в процессе «со-творческого со-переживания»: «Читая “Я помню чудное мгновенье” как художественный текст (а не чужое частное письмо), мы внутреннее произносим его “от себя”, не забывая в то же время, что он пушкинский» (Тюпа 2009: 33). Суть процесса – в «интерсубъективности понимания» (Баранов 1993).
Субъективный процесс формирования смысла Г.-Г. Гадамер представляет в допонятийных формах понимания, т.е. как «предпонимание», включающее «предвосхищение», «преднамерение», даже «предмнение». В данном контексте продолжается связь научной концепции Г.-Г. Гадамера с положениями представителей Французской школы анализа дискурса: рассуждения по поводу относительных конструкций приводят П. Серио к выводу о том, что новое прочтение основывается на двух фундаментальных для теории дискурса понятиях – «преконструкт» и «стыковка высказываний». Эти ключевые понятия позволяют перейти от логико-лингвистической теории к теории дискурса: «Дискурс всегда соотносится с “уже сказанным” и “уже слышанным”»; процесс высказывания не развивается по линии намерения, замкнутого на своем собственном желании, как это утверждалось бы в прагматике или в персоналистском толковании высказывания, «он насквозь пронизан угрозой смещения смысла» (Серио 1999: 29). Такое положение дел рождает новую концепцию смысла: «Семантическая единица не может образовываться как постоянная и однородная проекция “коммуникативного намерения”, она образуется скорее как некий узел в конфликтном пространстве» (курсив наш. – Е.Г.)» (Серио 1999: 30). Она позволяет видеть онтологическую асимметрию в субъект-субъектном взаимодействии, подчеркивая при этом базовую роль именно категории адресатности как единой / «узловой» сущности. При этом задействованы как синтагматические, так и парадигматические связи. Так, в рассуждении П. Серио мы видим параллели с концепцией М.М. Бахтина о диалогичности, полифоничности слова (всякий говорящий «преднаходит» слово у другого). Сопоставляя лингвистику и анализ дискурса, П. Серио использует своего рода абстракции: лингвистика связана с «неговоримым», а анализ дискурса – с «невысказываемым», что связано с конкретными ограничениями, которые уменьшают выбор того, что можно сказать (Серио 1999: 30).
Продолжая линию разворачивания дискурса, рассмотрим далее проблему «другого», присутствие которого создает тот самый «некий узел в конфликтном пространстве». Развитие данной идеи находит различные решения: присутствие слов других, других слов вездесущно в дискурсе, однако оно не поддается лингвистическому анализу (Отье-Ревю 1999: 60). Ж. Отье-Ревю, как и М.М. Бахтин, говорит о диалогизме как об условии смыслоформирования: «многоакцентность» слова объясняется как «противоречивые акценты», пересекающиеся внутри каждого слова (Отье-Ревю 1999: 71).
С точки зрения коммуникативного процесса, проблема «Другого» разноуровневая – от авто- до межкультурной коммуникации. Концепция «Другого» в контексте культуры проясняет отношение «Свой» / «Другой» («Чужой»): «Дискурс о своеобразии есть дискурс культуры» (Пульчинелли Орланди 1999: 220). Проблема «Другого» в гуманитарной науке имеет свое развитие в психоаналитической традиции, к примеру, с полифоническим акцентом: «Когда человек говорит, что сквозь ткань его собственных слов всегда проскальзывают “другие”, “чужие” слова, всегда имеется в виду, что сама материальная структура языка позволяет, чтобы в линейности речевой цепочки слышалась непредумышленная полифония всякого дискурса, через которую анализ и может пытаться выявить следы бессознательного» (Отье-Ревю 1999: 80).
В целом опыт Французской школы анализа дискурса представляет собой конкретное решение проблем понимания и интерпретации. Вопрос о приемах интерпретации связывается с проблемой смысла. В частности в традициях французской лингвистики доминирует подход, восходящий к концепции Э. Бенвениста: дискурс не есть простая сумма фраз, при его формировании происходит разрыв с грамматическим строем языка (Гийому, Мальдидье 1999: 124). Герменевтическое понятие «опыт» эксплицируется в понятиях «смысл» и «архив»: «…с точки зрения архива смысл складывается из максимального разнообразия содержащихся в нем текстов, специфических механизмов архива, зависящих от темы, события, маршрута. Архив позволяет не увеличивать количество смыслов текста, а, напротив, детерминировать смысл, вводя ограничения в описание семантики высказывания» (Гийому, Мальдидье 1999: 127). Значимость архива, опыта отмечена в отечественной филологии и лингвистике относительно «образа коммуникативного пространства», появляющегося «в представлении говорящего из множества взаимодействующих друг с другом и сливающихся друг с другом воспоминаний, пробуждаемых в его сознании данной ситуацией языковой деятельности» (Гаспаров 1996: 297).
Дальнейшее развитие герменевтики привело к некоторой специализации в зависимости от области исследования. Вопросы толкования нашли свое продолжение в традиционном филологическом ключе, в диахроническом изучении различных текстов, а также в области переводческой деятельности. Во второй половине ХХ века проблемы понимания стали объектом нового научного интереса, связанного с зарождением когнитивной науки, когнитивной лингвистики в частности, в направлении исследования искусственного интеллекта. В связи с этим в разработке теории диалога, постулатов и максим для эффективной коммуникации, основанных на исследовании коммуникативных неудач, свой вклад внесла зарубежная и отечественная прагмалингвистика (Арутюнова, Падучева 1985; Грайс 1985, Демьянков 1986; Серль 1986; Leech 1983 и мн. др.), на формирование которой серьезное влияние оказала традиция отечественной философии и филологии (Бахтин 1963; Волошинов 1995; Якубинский 1986).
Феномен адресатной специализации сквозь призму категории «субъектный фокус»
Возможность изучения дискурса как континуального явления задается некоторыми общими ограничениями, имеющими отношение к понятию типологизации дискурса, в целом, а также, влияющими на формирование типологии адресатной специализации, в частности: учет факторов, представленных в различных группах признаков ИД (Карасик 2000); наличие социально / идеологически ограниченной совокупности текстов и правил текстопостроения (Слышкин 2000); фиксация стереотипов организации и интерпретации текстов как компонентов, выражающих его специфику (Манаенко 2005); актуализация определенных «социальных практик» (Фуко 1996); конкретизация значимых для социума коммуникативных ситуаций (Ревзина 2005); выявление «стереотипических проекций» предыдущего опыта (Гаспаров 1996).
Таким образом, можно говорить о формировании внешних ограничений, выраженных совокупностью понятий: «стереотипичность», «общепринятость», «аксиологичность». Исходя из них, далее рассмотрим специфические позиции, задающие формирование типологизации собственно адресатной специализации, выраженные, в свою очередь, ограничениями, конкретизирующими особенности субъект-субъектной коммуникации:
- наличие поведенческих стереотипов, актуализируемых участниками дискурса с учетом их статусно-ситуативно-коммуникативных ролей соответствующими мотивами, целями, стратегиями (Карасик 2000);
- общепринятый тип речевого поведения субъекта в конкретной сфере человеческой деятельности (Манаенко 2005: 28; Якубинский 1986: 51).
Вопрос о характере связи между двумя видами ограничений касается области стилистики, а также социолингвистики, прагмалингвистики, представленных, как уже отмечалось, в качестве измерений для анализа дискурса (Карасик 2000). Приведем яркий пример разрешения конфликта между двумя ограничениями, описанный Л.П. Якубинским (1923 г.) среди различных случаев как Случай VI: «Я председательствую на собрании, где обсуждается живо интересующий меня вопрос: как живо заинтересованный в данном деле я готов бы дать «волю» своему языку, пуститься в полемику, украсить ее всякими перлами остроумия, дать речи естественное эмоциональное течение; слова почти срываются у меня с языка, но, помня, что я председатель, я сдерживаюсь, осторожно выбираю слова, принуждаю себя к спокойной интонации» (Якубинский 1986: 51). Ученый, предваряя описание случаев, констатирует, что подобному «речеупотреблению предшествует момент известной борьбы мотивов и выбора» (Там же: 50). В описании Случая VI можно выявить эксплицирование связи между внешними (выбор) и внутренними (мотивы) ограничениями. Спонтанность дискурса уравновешивается и конкретизируется моментом вспоминания («помня, что я председатель, я сдерживаюсь») собственного статуса (экстралингвистическая ипостась), требующего сообразного отношения к ситуации и соответствующего выражения своих мыслей. Внутренние ограничения актуализируются через лингвистическую («осторожно выбираю слова») и паралингвистическую («принуждаю себя к спокойной интонации») ипостаси. Момент вспоминания («но, помня, что я») у Л.П. Якубинского есть точка пересечения трех ипостасей, задающая соответствующее движение мысли. Описанный процесс актуализирует синергетический принцип равновесия. Аналогичный подход находим у Б.М. Гаспарова: «интерпретирующая мысль адаптируется к коммуникативному пространству, каким оно представляется говорящему в данный момент. Однако в следующий момент, под воздействием какого-то нового впечатления или даже под воздействием нового оборота, который приняла мысль самого говорящего, это представление может в большей или меньшей степени измениться; тем самым изменяются и все направляющие линии (курсив наш. – Е.Г.), по которым развертывается процесс языкового выражения и интерпретации» (Гаспаров 1996: 306).
Категория адресатности, понимаемая нами как один из параметров (участники) дискурсивной модели, сквозь призму перечисленных измерений институционального дискурса занимает в ней ядерную позицию, находясь на пересечении всех остальных генерируемых ею компонентов. Исследуя измерения ИД с точки зрения интегративного подхода, мы заключаем, что каждое из них есть периферийный элемент актуализации ядерной категории адресатности, способствующий формированию целостной дискурсивной модели.
Исходя из постулата, утверждающего в качестве основного компонента дискурсивной (речевой, коммуникативной) деятельности ее участников – субъектов коммуникации, именуемых разнообразием синонимических лексических единиц (см. об этом в главе 1), приступим к раскрытию понятия адресатности как феномена адресатной специализации. Проблема типологизации дискурса и соответственно адресатной специализации соотносится с понятием общественной формации, которая во всех разновидностях в диахронии и синхронии представлялась и продолжает представлять пространство реализации всевозможных ролей, сыгранных и длящихся. В этой связи актуально рассмотрение категории адресатности в контексте социальной практики. Как было показано, принцип дифференциации участников ИД (Карасик 2000), «агентов» (представители института) и «клиентов» (люди, обращающиеся в институты), базируется на различении выполняемых ими функций, согласно статусу: политик / избиратель, учитель / ученик, PR-менеджер / любой субъект (обыватель). Очевидно, что в классическом представлении, взаимодействие между учителем и учеником принципиально отличается от характера отношений между участниками рекламного дискурса – отправителем и потребителем рекламы. Вместе с тем, оказывается, что в случае подмены понятий, соответственно – ценностей, к примеру, представление сферы образования в качестве сферы предоставления услуг, подобное понимание становится закономерным и релевантным в силу интегративной институциональности.
Экстралингвистический аспект предоставляет диахроническую и синхроническую актуализацию субъект-субъектной коммуникации с акцентом на разноплановую ролевую характеристику адресата, которую мы позиционировали как категорию адресатности: адресат «может быть непосредственным участником-собеседником бытового диалога, может быть дифференцированным коллективом специалистов какой-либо специальной области, может быть более или менее дифференцированной публикой, народом, современниками, единомышленниками, противниками и врагами, подчиненным, начальником, низшим, высшим, близким, чужим и т.п., он может быть и совершенно неопределенным неконкретизированным другим (при разного рода монологических высказываниях эмоционального типа) – все эти виды и концепции адресата определяются той областью человеческой деятельности и быта, к которой относится данное высказывание» (Бахтин 1979 : 275).
Характеристика адресатов дискурсивной деятельности, с точки зрения принципа интегративности, имеем в виду учет потенциальных адресатов в глобальном дискурсивном пространстве, а также, исходя из принципа дифференциации, то есть понимания специфически обусловленных и реальных адресатов в каждом из видов дискурса, является необходимым условием построения матрицы типологически дифференцированной адресатности.
Ассоциативный подход выявляет текучий, неуловимый характер коммуникативного (дискурсивного) пространства, в связи с этим, казалось бы, невозможность конкретизации всех ролей субъектов (в речевых портретах) взаимодействия в многообразии ситуаций, стилей, жанров: «мы видим в собеседнике “иностранца”, или “провинциала”, или “завсегдатая кафе”, “сомнительную личность”, “религиозного фанатика”, “симпатичного молодого человека”, “интеллектуала”, “интересного рассказчика”; ощущаем текущую ситуацию как “торжественную”, “формальную”, “интимную”, как важную или неважную, приятную или неприятную, серьезную или пронизанную шутливостью, призванную доставить нам развлечение, снабдить необходимыми сведениями, изменить наши отношения с собеседником, принести уникальное духовное или эстетическое переживание; воспринимаем данный языковой артефакт как “застольный разговор о политике” или как “редакционную статью в (такой-то) газете”, “комедию нравов восемнадцатого века”, “рекламу”, “авангардную поэзию”» (Гаспаров 1996: 297-298). Однако, вместе с тем, имеющиеся подобные дифференцированные представления, исходящие из дискурсивного опыта в целом, конструктивно влияют на структуру «нашего языкового поведения». Они выполняют своего рода программирующую функцию относительно события, партнера по коммуникации: «все эти и множество других возможных впечатлений, ощущений, оценок проистекают из того, что в нашем опыте отложилось соответствующее совокупное представление, которое говорит нам, “чего можно ожидать” от подобного разговора, или статьи, или стихов, от подобного партнера, от взятого им (и нами) тона, отданной темы, от ситуации, в которой, судя по имеющимся у нас сведениям, мы оказались» (Гаспаров 1996: 298).
ФО в инаугурационных речах президентов
Как было уже показано, при описании стратегии убеждения говорят о различных способах актуализации повелительного наклонения (в различных лицах и числах). В дискурсивном подходе, стратегия (тактика) побуждения, по нашему мнению, остается фикцией, как и безадресатный взгляд на интенциональность в ТРА. Полагаем, что стратегия (тактика) побуждения получила свое именование от грамматических (повелительные предложения) и коммуникативных (побудительные высказывания) теорий (Теория речевых актов). Предлагаемые формы есть всего лишь структуры, в которых не учтенной остается семантическая составляющая. Т.А. ван Дейк относительно политического дискурса говорит о семантических стратегиях, имеющих когнитивное основание, поскольку семантическая связность «зависит от наших знаний и суждений о том, что возможно в этом мире» (Дейк ван 2000: 127). На наш взгляд, идея семантических стратегий позволяет говорить о возможности выявления и описания комплементарно-альтернативной стратегии объединения как ценности в совокупности тактик в контексте ПД.
Вербализация ФО как ценностно-стратегической совокупности осуществляется различными способами. При этом можно говорить о ряде тактик, способствующих реализации основной стратегии. На основе анализа некоторых речей мы выявили следующие тактики, формирующие стратегию объединения:
Речь Владимира Путина, президента Российской Федерации, на инаугурации: «Сегодня мы вступаем в новый этап национального развития, нам потребуется решать задачи принципиально иного уровня, иного качества и масштаба. Ближайшие годы будут определяющими для судьбы России на десятилетия вперёд. И мы все должны понимать, что жизнь будущих поколений, историческая перспектива государства и нашей нации зависят сегодня именно от нас, от реальных успехов в создании новой экономики и современных стандартов жизни, от наших усилий по сбережению народа и поддержке российских семей, от нашей настойчивости в обустройстве огромных российских пространств от Балтики до Тихого океана, от нашей способности стать лидерами и центром притяжения всей Евразии. Мы добьёмся наших целей, если будем единым, сплочённым народом, если будем дорожить нашим Отечеством, укреплять российскую демократию, конституционные права и свободы, расширять участие граждан в управлении страной, в формировании национальной повестки дня, чтобы стремление каждого к лучшей жизни было воплощено в совместной работе для процветания всей страны. Мы обязательно добьёмся успеха, если будем опираться на прочный фундамент культурных и духовных традиций нашего многонационального народа, на нашу тысячелетнюю историю, на те ценности, которые всегда составляли нравственную основу нашей жизни, если каждый из нас будет жить по совести, с верой и любовью к Родине, к своим близким, заботиться о счастье своих детей и благополучии своих родителей. Мы хотим и будем жить в демократической стране, где у каждого есть свобода и простор для приложения таланта и труда, своих сил. Мы хотим и будем жить в успешной России, которую уважают в мире как надёжного, открытого, честного и предсказуемого партнёра. Я верю в силу наших общих целей и идеалов, в силу нашей решимости преобразить страну, в силу объединённых действий граждан, в наше общее стремление к свободе, к правде, к справедливости. Мы готовы к грядущим испытаниям и грядущим свершениям. У России великая история и не менее великое будущее. И мы будем работать с верой в душе, с искренними и чистыми помыслами».
В инаугурационной речи В.В. Путина основная идея направлена на проблему «национального развития», сбалансированную историческими национально-культурными смыслами и понятиями, некоторые из которых в современной концептологии имеют интерпретацию в виде концептов («судьба России», «огромные российские пространства от Балтики до Тихого океана», «Отечество», «Вера», «Совесть», «Любовь») и понятиями, выражающими современные тенденции развития («реальные успехи», «новая экономика», «современные стандарты жизни», «сбережение народа», «поддержка российских семей»), создающими связь между прошлым, настоящим и будущим («У России великая история и не менее великое будущее.»). Баланс между историческим прошлым («прочный фундамент культурных и духовных традиций нашего многонационального народа», «тысячелетняя история», «ценности, которые всегда составляли нравственную основу нашей жизни – совесть, вера, любовь к Родине, к своим близким, забота о счастье своих детей и благополучии своих родителей») и настоящим («способность стать лидерами», «центром притяжения всей Евразии») подкрепляется идеей, стратегией объединения («Мы добьёмся наших целей, если будем единым, сплочённым народом, если будем дорожить нашим Отечеством»), которая должна привести к успеху.
ФО есть основание и для решения актуальных задач («расширять участие граждан в управлении страной», «чтобы стремление каждого к лучшей жизни было воплощено в совместной работе для процветания всей страны»). Успех решения политических и экономических задач связывается с позициями различного уровня: в пределах страны – возможностью вовлечения «каждого субъекта» в единое пространство «Мы» («Мы хотим и будем жить в демократической стране, где у каждого есть свобода и простор для приложения таланта и труда, своих сил.»); новыми возможностями страны на уровне мирового сообщества («Мы хотим и будем жить в успешной России, которую уважают в мире как надёжного, открытого, честного и предсказуемого партнёра.»); верой в объединяющую силу – на личностном уровне говорящего и оценивающего субъекта речи («Я верю в силу наших общих целей и идеалов», «в силу объединённых действий граждан», «в наше общее стремление к свободе, к правде, к справедливости.»). Конец речи фиксирует инклюзивное «Мы», создающее концентрическое пространство субъектного фокуса с ядерным «Я» («Мы готовы к грядущим испытаниям и грядущим свершениям.»; «И мы будем работать с верой в душе, с искренними и чистыми помыслами.»). Процесс взаимной фокусировки («Я» / «Мы», «наше», «общее») с акцентом на установление баланса между прошлым, настоящим и будущим актуализирует синергетический принцип, обусловливающий реализацию феномена объединения как ценностно-стратегического феномена.
Исследование речи В.В. Путина показывает приверженность оратора нравственным основам культурных и духовных традиций народа России, исторически сформированного как многонациональный народ на протяжении веков. В данном контексте эксплицирована связь между ценностным компонентом, выраженным основными национально-культурными смыслами (концептами), стратегией объединения, соответствующим языковым средством – инклюзивным «Мы», а также условными придаточными предложениями, включающими прогнозируемую идею объединения, выраженную посредством такт ики уверения в достижении успеха с использованием грамматического будущего времени совершенного вида («Мы добьёмся наших целей, если…»; «Мы обязательно добьёмся успеха, если…») и тактики констатации уверенности посредством употребления будущего времени как настоящего («Мы хотим и будем жить в демократической стране, где у каждого есть свобода и простор для приложения таланта и труда, своих сил»; «Мы хотим и будем жить в успешной России»), синтаксически представленного в восходящей градации.
Экзистенциальная модальность («быть») в будущем времени обосновывается как реальная, не вызывающая сомнения, на основе сформированного аксиологического поля национально-культурных концептов, способствующих реализации стратегии объединения. Жизнеутверждающим при этом представляется употребление модальных предикатов «хотеть», «верить».
В анализируемом контексте наблюдаем один случай употребления деонтической модальности с актуализацией тактики взывания ко всем для понимания своей важности: «И мы все должны понимать, что жизнь будущих поколений, историческая перспектива государства и нашей нации зависят сегодня именно от нас…». Таким образом, ограниченное употребление деонтического предиката способствует созданию комфортного пространства, в котором основной акцент делается, как мы показали, на модальность «желать» / «хотеть», которая, в свою очередь, подкрепляется модальностью «мочь». Обозначенная тактика имеет организующее значение для реализации перечисленных в речи общих для всех и каждого целей. В инаугурационной речи В. Путина ФО выражается посредством ценностного (инспиративного и имиджевого) и стратегического (идентифицирующего, диспозиционального, персуазивного) приоритетов, совокупность которых в реальном и потенциальном режиме формирует актуализацию СФ «взаимная фокусировка».
Отношение к политической рекламе как форме политической коммуникации
Следующий вопрос «Какие чувства и эмоции Вы испытываете при виде политической рекламы?» также ориентирован на экспликацию отношения адресатов, как собственно к феномену, так и к адресантам политической коммуникации. Дискурс респондентов в данном случае определяется в следующих диспозициях: негативная, нейтральная, амбивалентная, позитивная.
Негативное отношение к данной форме политической коммуникации в разных возрастных группах выражено в гамме следующих чувств и эмоций, номинативно и предикативно односложно и развернуто. В ряду односложных отмечаем частотность следующих: «Раздражение». «Смех». «В основном ирония». «Бесит», «Рвотные позывы», «Негодование». «Отвращение». «Ближе к отвращению». «Ужасно». «Испанский стыд». «Умиление». «Недоверие». «Неприязнь».
Выражение чувств и эмоций фиксируется также в режиме диалога. Комментарии выражают обратную связь в действиях и косвенных речевых действиях (репликах), указывая на собственно дискурсивный характер политической коммуникации. Подобные ответы предполагают продолжение диалога:
«Хочется выключить».
«Переключите рекламу, плз».
«Закатывание глаз считается?»
Негативное отношение выстраивается по принципу от общего к частному:
«Не люблю рекламу как таковую, а значит и политическую».
Данный контекст свидетельствует об интегративном характере дискурсов, в частности дискурсов политического и рекламного.
Неприятие политической рекламы связывается с ее характеристиками, качеством:
«Политическая реклама чувствуется натянутой и приставучей, она не может быть креативной».
«Недоумение. Чаще всего сделана она некачественно».
«Зависит от качества политической рекламы. В основном – стыд».
«Негативные, потому что как раз они и являются самыми вычурными».
«В России ее делают ужасно. Уже никто не верит политикам на однотонном фоне говорящим какую-то дичь, которую они никогда не осуществят. Им просто даже из-за картинки верить не хочется. Стало интересно, посмотрел полит рекламу США – там хотя бы картинка сочнее, людей показывают, промышленность».
Отметим позицию с ценностной составляющей. В данном аспекте выявляем следующие аргументы «против»:
1) «минус интерес»:
«Неинтересно».
«Игнорирую почти всегда, так как это ненужная для меня информация».
2) критерий истина / ложь, интерпретируемый в различных вариациях:
«Неприятные ощущения. Всегда всё то, что говорится и обещается в политрекламе – ложь».
«Либо никаких, либо всё это вызывает странное чувство дежавю. Те же “честные” лица, те же благородные устремления».
«Кругом обман. Все друг друга подставляют...».
«Бал-маскарад!»
«Отвращение. Приходят на тв, хотят избирателей привлечь и распинаются, как могут, завираются. А потом ничего не делают. Тошно».
В дискурсе респондентов явлен диалогический континуальный характер анализируемой формы политической коммуникации. Рассмотрим примеры, фиксирующие динамику комиссивных речевых действий, требующих обратной связи: 1) предполагаемые («в итоге не выполнят») и 2) фактические («невыполненные обещания»):
1) «Ну, сидят политики, лицами светят, обещают людям всякого, что в итоге не выполнят. Меня реклама раздражает. Вот правда, плеваться от неё хочется».
2) «Неприятные. Цирк шапито, невыполненные обещания в огромном объеме, пустая болтовня по телевизору».
Негативная диспозиция подкрепляется аргументами прагматического характера со смыслами, эксплицирующими отношения материальной сферы, входящими в контрадикторные отношения с понятиями «эффективность», «польза», «уместность»:
«Бессмысленная трата денег».
«Считаю это элементом чьего-то бизнеса».
«Негативные, на самом деле. Чаще всего деньги, потраченные на эту самую рекламу, были взяты из налогов народа».
«Видела только один раз, когда звезды разные что-то пели, и это было связано с предвыборной кампанией. Очень странные чувства, будто политика лезет, куда не надо лезть».
Негативное отношение выражается также в неприемлемости внушения и воздействия, что реализуется номинативно и предикативно в ЛЕ «программирование», «заманить рекламой»:
1) «Негативные. Как правило, мною воспринимается это как программирование населения».
2) «Отрицательные, ведь в них нет особого смысла. Современных людей не заманишь рекламой».
Во втором высказывании указывается на неэффективность стратегии воздействия в современных условиях:
«Такие себе чувства. Политическая реклама страны, в которой я живу, выглядит устаревшей, бесполезной. Местами даже жалко. Исходя из этого – неубедительной».
Негативная диспозиция дополняется прескрипциями, указывая на континуальную природу дискурса:
«Плохо отношусь, не люблю это. Лучше показывать подобную рекламу в специально отведенных местах, а она обычно повсюду».
Нейтральное отношение выражено чаще всего односложно и развернуто:
«Никаких». «Нейтрально», «Равнодушие», «Ничего не испытываю».
«Абсолютно никаких эмоций не испытываю».
«Нейтральное отношение ближе к недоверию».
Оно формируется исходя из принципа «от общего к частному»:
«Никаких особых. Такая же реклама, как и вся другая, просто с политическим подтекстом».
С другой стороны, отношение безразличия выражено на основании мнения, в котором принцип «от общего к частному» неуместен:
«Безразличие, считаю это странным, кандидаты же не товар».
Данное высказывание имеет своей пресуппозицией следующее утверждение: «Товар – объект рекламы».
В ценностно-стратегическом аспекте в качестве доводов фигурируют такие аргументы, как «интерес», «право», «политическая позиция»:
«Я испытываю чувство безразличия. Я знаю свою политическую позицию».
«Нейтрально. Это право каждого политика рекламировать свою деятельность».
«Нейтрально, это меня пока не касается, не мои интересы». «Да никакие особо. Процесс агитации это очень сложная работа и поэтому этот труд следует уважать. А выбирать или нет кого-либо личное дело каждого».
При реализации аргумента «отсутствие интереса» (1), неактуальность воздействия выражена неопределенно пренебрежительно (2):
«Политические рекламы меня не интересуют (1). А что представляет собой политическая реклама, не знаю. Это, скорее всего, пропаганда каких-то идей (2)».