Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. До и после венцловича. обзор языковых стандартов. предпосылки разрыва с традицией письменности на церковнославянском языке 11
1. Сербский преднациональный письменный язык в XVIII в. 11
2. У истоков письменного языка. Церковнославянский язык сербской редакции (српскословенски) 16
3. Смена координат. Усвоение церковнославянского языка русской редакции (серб. «рускословенски») в качестве языка образования и литературы 20
4. Разрыв с традицией. Формирование гибридного славяносербского языка (серб. «славеносрпски») и литературно-языковая революция Вука
Стефановича Караджича 25
ГЛАВА II. Гаврила стефанович-венцлович. история изучения рукописного наследия. оценка его роли и значения в истории сербского литературного языка 34
1. Рукописи Г. С. Венцловича на народном языке в архиве САНУ 48
2. Описание рукописи 1732 г. «Поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ» 49
ГЛАВА III. Особенности графики в рукописи г. с. венцловича «поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ» 55
1. Краткий обзор истории сербской кириллицы 56
2. Особенности графики в рукописи Г. С. Венцловича 1732 г. «Поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ» 64
Передача фонемы [] 65
Передача фонем [] и [] 66
Передача фонем [] и [] 70 Передача фонемы [] 72
Передача слоговых [Р] и [Л] 74
Функция графем Ъ, Ь 76
Выводы 78
Глава IV. Лексика в тексте рукописи г.с. венцловича «поченїа и слова разлика» 1732 г. 80
1. Лексика в «досифеевском» и «вуковском» типах литературного языка. «Метафизический» язык Г. С. Венцловича 80
2. Особенности лексики в языке проповедей Г. С. Венцловича 88
3. Лексика в переложениях Священного Писания на народный язык 91
Выводы 141
4. Употребление заимствованной лексики 146
Турцизмы 150
Мадьяризмы и германизмы 165
Выводы 172
5. Группа сложных слов 173
1. Лексемы, обозначающие свойство, характерную особенность человека 178
2. Лексемы, обозначающие действие 186
3. Лексемы, обозначающие состояние/положение 196
6. Авторские неологизмы 199
Выводы 209
Заключение 214
- Смена координат. Усвоение церковнославянского языка русской редакции (серб. «рускословенски») в качестве языка образования и литературы
- Описание рукописи 1732 г. «Поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ»
- Особенности графики в рукописи Г. С. Венцловича 1732 г. «Поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ»
- Лексика в переложениях Священного Писания на народный язык
Смена координат. Усвоение церковнославянского языка русской редакции (серб. «рускословенски») в качестве языка образования и литературы
Сербы принимают славянскую письменность в конце X – начале XI в., а самые старые кириллические памятники сербской письменности относятся ко второй половине XII в. Можно с уверенностью утверждать, что к этому времени эволюция старославянского языка (книжного языка, созданного Кириллом и Мефодием для перевода литургических книг) на сербской почве в общих чертах завершилась, и началась история письменного церковнославянского языка сербской редакции, который употреблялся в качестве языка сербской литературы вплоть до середины XVIII в., оставаясь, как сакральный язык, практически в неизменном виде. «Сербизация» старославянского языка затронула в основном уровень фонетики и не нарушала понятности текстов для других славян, усвоивших кирилло-мефодиевское наследие, что позволяет говорить о существовании в XII– XVI вв. (в «средний древнеславянский» период, согласно терминологии Н. И. Толстого1) единого литературного языка сербов, русских и болгар2: переводы с греческого так же, как оригинальные сочинения славянских авторов, циркулировали по всему миру православного славянства.
Уже с XIII в. сфера применения ЦСЛ СР расширяется, и он становится не только литургическим языком, но и языком средневековой сербской литературы в целом. За счет переводов, калькирования, а также создания неологизмов по образцу греческих слов выразительный потенциал ЦСЛ СР постоянно возрастал и достиг чрезвычайно высокого уровня в области религиозной и абстрактной тематики. По замечанию сербского лингвиста Павла Ивича, этот язык был идеально приспособлен для написания торжественных «Слов», создания риторических фигур и стилистических арабесок1. Можно говорить о существовании нескольких функциональных стилей ЦСЛ СР 2: а) литургический стиль — к нему относятся богослужебные тексты, которые переписывались монахами (молитвенники, евангелия, служебники и т. д.), а также апокрифы; б) стиль оригинальной литературы — сочинения биографического характера, жития, биографии сербских правителей и святителей XIII–XVII вв.; в) стиль переводной литературы — эта литература неоднородна по своей жанровой специфике, включает в себя романы (напр., романы о Трое, об Александре Великом), повести и др. В сочинениях этого типа язык несколько упрощен и приближен к народному.
С самого начала существования сербской письменности в качестве служебного, делового, административного языка используется язык народный. В письмах, указах, сборниках законов и дарственных сохранилось максимальное число черт народного языка. Тем не менее, Н.И. Толстой предлагает различать «литературный язык в собственном смысле этого слова» и «письменный», или «письменно-деловой язык»3, который, несмотря на сильное влияние древнеславянского языка4, является специфическим для каждого отдельного славянского языка (сербского, болгарского, русского, украинского и т. д.), имеет разное значение в формировании отдельных национальных языков и должен изучаться вне сферы древнеславянского литературного языка.
Отсюда отличие в оценке отношений между церковнославянским (древнеславянским), «книжным» языком и народным языком, или «народно-разговорным субстратом» 1 , как его называет Н. И. Толстой. Согласно П. Ивичу, одной из характерных особенностей рассматриваемого периода является наличие диглоссии — т.е. употребления двух типов языка в одной общественной группе при функциональной дифференциации этих типов. Функцию «высокого» стиля выполнял церковнославянский язык соответствующей национальной редакции, функцию «низкого» стиля — язык народный. При этом «две эти языковые системы легко комбинировались и смешивались, часто внутри одного текста, иногда — в границах одного предложения» 2 . В качестве примера диглоссии приводятся, например, дарственные монастырям, которые имеют вступительное слово, написанное на церковнославянском языке, где в торжественной форме излагается и мотивируется намерение ктитора совершить богоугодное дело. По мнению П. Ивича, такое употребление двух типов языка в рамках одного текста свидетельствует о том, что они воспринимались как функциональные варианты, два способа выражения внутри одного и того же языка3
Описание рукописи 1732 г. «Поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ»
Старейшие кириллические памятники датируются концом XII в., когда кириллица начала постепенно вытеснять первую славянскую азбуку, глаголицу. Позднее глаголица совершенно исчезла с сербской территории (продолжая употребляться в Хорватском Приморье вплоть до конца XIX в.), а кириллица получила статус национального письма. Первые старославянские азбуки были созданы специально для славянского языка, т. е. довольно точно передавали звуковой строй старославянского языка (однако они не были фонетическими, так как с самого начала существования кириллицы для передачи ряда фонем использовалось несколько графем, напр., о и G9 для передачи фонемы [о]; и, I, ї (позже — еще и v) для передачи фонемы [и]). Тем не менее, уже очень скоро, с появлением и развитием национальных редакций старославянского языка, приблизительно через сто или двести лет после создания азбук, их богатство и точность стали превращаться в недостаток: дальнейшее развитие во всех славянских языках вело к уменьшению числа различных фонем, так что отдельные буквы стали лишними. С другой стороны, в графическом инвентаре церковнославянского языка не хватало букв для обозначения специфических фонем отдельных славянских языков (в случае сербского языка это [], [] и []). Попытки решения этой проблемы возникали на всем протяжении существования церковнославянской кириллицы.
В истории сербской кириллицы можно выделить несколько основных этапов. 1. Сербскославянский период: с начала формирования сербской редакции старославянского языка — ЦСЛ СР (XII в.) до конца употребления церковнославянского языка сербской редакции в качестве литературного (40-е гг. XVIII в.) 2. Период эксперимента, поиска возможных решений (вторая половина XVIII в. и начало XIX в.) 3. Реформа азбуки и правописания Саввы Мркаля (1810 г.) 4. Реформа азбуки и правописания Вука Караджича (1814 г., 1818 г.) Петар Джорджич, автор фундаментального труда «История сербской кириллицы», выделяет всего два основных этапа развития кириллицы у сербов: до реформы Вука Караджича и после нее1.
На этих этапах первостепенное значение имел поиск решения для передачи специфических сербских фонем [], [] и []. Кроме того, периодически делались попытки упрощения громоздкой азбуки, созданной для передачи звуков старославянского языка, некоторые из которых (например, два носовых и два редуцированных) очень скоро исчезли из звукового состава большинства славянских языков.
История сербской кириллицы начинается с XII в., когда в ней для передачи чисто сербской фонемы появляется буква «джерв», которая не прекращает употребляться на всем протяжении существования церковнославянской азбуки у сербов и входит в новый фонетический алфавит Вука Караджича. С XIV в., помимо своего первоначального фонетического значения (передача звука ), эта буква получает еще одно (передача звука ), которое и закрепилось окончательно в современной сербской азбуке (тогда как для передачи звука используется несколько модифицированный «джерв»).
Сербская система правописания на первом этапе своего существования (с XII в.) подвергалась различным изменениям (как количественным, так и качественным), отражая стремление как можно точнее передать фонетический облик слова, в особенности определенные фонемы, характерные как для церковного, письменного языка, так и для народных говоров ([],[ ],[ ]) или только для народного языка ([], []).
Разные средневековые сербские государства в период с XII по XIII в. придерживались различных правил правописания. Уже довольно рано, с конца XII в., на сербохорватской языковой территории формируются две редакции: на территории Зеты, Хума и Боснийской бановины (т.е. в западных областях) утвердилось так называемое зетско-хумское правописание (или школа правописания), а на территории средневекового государства Рашки (нынешней Сербии) — одноименное рашское.
Для зетско-хумской школы было характерно использование буквы «ять» (т ) для передачи фонемы [Ь] и звукосочетания [ja] и буквы є для передачи фонемы [е] и звукосочетания [je]. Буква «джерв» употреблялась для передачи фонемы [!)], а с XIV в. — и для передачи фонемы [h].
В рашской школе правописания использовались йотированные гласные я, ю для обозначения звукосочетаний [ja], [je] (такое написание стабилизировалось после орфографической реформы, приписываемой святителю Савве Сербскому) и буквы к, г для обозначения фонем [h] и [!)], соответственно.
Зетско-хумское правописание, опиравшееся на глаголицу и более архаичное, просуществовало недолго, приблизительно до XIII в. Рашская школа, основанная на кириллице и связанная с именем св. Саввы, оказалась более жизнеспособной и просуществовала в государстве Неманичей вплоть до XV в. Новая рашская система правописания предоставляла возможность более точной передачи звукосочетаний [л а], [л е], [л у], [н а], [н е], [н у] (помимо [ja], [je], [jy]) — с помощью комбинации соответствующего согласного с йотированными гласными (ля, ня, лю, ню, ліє, ніє), тогда как зетско-хумское правописание предоставляло только частичные решения с использованием букв е, т , ю (ЗемлЪ, Земле, Землю, неманЪ, немане, неманю).
Особенности графики в рукописи Г. С. Венцловича 1732 г. «Поченїа и слова разлика и пролози различитимъ светимъ и праздникомъ»
Когда в 60-х гг. XX в. и в последующие годы в Сербии начали появляться монографии, посвященные языку отдельных писателей «славяносербского» и «народного» направлений, предшествовавших реформе Вука Караджича, внимание в них уделялось прежде всего графике и правописанию, фонетике, морфологии и синтаксису, в то время как лексика практически не рассматривалась.
Например, работа Александра Младеновича «О народном ]взику Joeana Pajuha» (1964 г.) имеет следующую структуру: описание источников, использовавшихся для анализа языка Йована Раича, с кратким обзором языковых особенностей каждого из них; глава, посвященнаяграфике и правописанию (передача различных звуков сербского языка на письме, передача на письме ударений и долгот); рассмотрение отдельных фонем и фонетических процессов, таких как контракция, ассимиляция, метатеза и т. п; глава, посвященная морфологическим аспектам отдельных частей речи; и небольшая глава, посвященная синтаксическим особенностям анализируемых текстов, таким как порядок слов в предложении, значение и употребление отдельных падежей, предлоги и союзы и т. п.
Аналогичную структуру имеют работы таких видных лингвистов, как Йован Кашич («JesiiK Милована ВидаковиИа», 1968 — с тем, что Кашич включает в свою работу небольшую главу, посвященную лексике и фразеологии в сочинениях Милована Видаковича), Лиляна Суботич («Оезик Joeana ХациИа», 1989), Питер Херити («Ктъиэюевни ]взик Емануила JaHKoeuha», 1983).
Между тем языковая реформа Вука Караджича, помимо модернизации азбуки и введения фонетического правописания, оказала решающее влияние на лексический фонд современного сербского литературного языка. Критика противников Вука Караджича, помимо претензий к ряду его графических решений (графемы /ь, № и, особенно, латинское /), а также к выбору (и)екавского диалекта в качестве основы для литературного языка (представители воеводинской интеллигенции говорили на экавском диалекте), была направлена против сужения лексического фонда сербского литературного языка в результате отказа от церковнославянского наследия. В начале XIX в. по-прежнему был популярен взгляд, высказанный в «меморандуме» Теодора Янковича-Мириевского о существовании в Сербии трех «диалектов» — церковного, «гражданского» (смешанного) и «простонародного» — и о том, что в качестве основы для литературного языка следует выбрать «средний путь», пролегающий между простым «сербским диалектом» и «славянским» (т.е. ЦСЛ РР) как коренным языком . Митрополит Стефан Стратимирович, уделявший большое внимание вопросам языка и литературы, полагал, например, что в Сербии, помимо диалектной дифференциации, существует также дифференциация классовая, и что за основу литературного языка следует взять язык «высшего» класса, «очищенный и украшенный», поскольку так же поступают просвещенные нации, достигшие высоких результатов в области науки и языка Стратимирович являлся убежденным сторонником славяносербского, смешанного типа литературного языка, в основе которого был бы ЦСЛ РР, считавшийся в то время исконным языком всех славян. По его мнению, ЦСЛ РР отличался от «простого» языка славянских народов так же, как литературный немецкий от «простого швабского» диалекта .
Более радикальную позицию в эпоху, непосредственно предшествовавшую реформе Вука Караджича, занимали последователи Досифея Обрадовича — сербского просветителя и первого значительного сербского писателя, высказавшегося за употребление сербского народного языка в качестве языка литературы и реализовавшего эту программу на практике. Обрадович проблему языка рассматривал в рамках своей комплексной просветительской программы. Для него народный язык был оптимальным инструментом для «просвещения разума» и для распространения науки. Руководствуясь принципом «език има ceojy цену од ползе Kojy узро/уке» («ценность языка зависит от той пользы, которую он приносит»), он выступал за отказ от церковнославянского и за усвоение Т народного языка в качестве литературного . ем не менее, отказавшись от «славянского» языка в теории, он продолжал использовать его на практике, обильно заимствуя церковнославянскую лексику, которая отсутствовала в народном языке, причем лексика эта включалась в текст, написанный на народном языке, без фонетической или морфологической адаптации в духе сербского языка. В силу философского характера многих его сочинений в них велика доля абстрактной лексики, которую Обрадович черпал из церковнославянского языка. Он сам полагал, что «старый язык» должен быть источником обогащения и улучшения «нового языка» .
Постепенно доля сербских народных элементов в славяносербском типе литературного языка все больше увеличивалась за счет «славянских», так что в завершающей фазе его развития сформировался новый тип литературного языка, который в историю сербского литературного языка вошел под названием «досифеевский» тип литературного языка. Представители этого направления, такие как Павле Соларич, Лука Милованов, Савва Мркаль, Йован Дошенович, несмотря на свой языковой пуризм и стремление создавать новые слова или семантические неологизмы
Вукове дане. Београд: Меународни славистички центар на Филолошком факултету, 1990. № 19/2. С. 5-14. вместо заимствования иностранных слов (особенно в области терминологии), продолжали активно использовать церковнославянизмы русской редакции, составлявшие неотъемлемую часть литературного языка того периода. К ЦСЛ РР они относились не как к иностранному, а как к своему «старому» языку, считая его исконным славянским, а, значит, и старым сербским языком, «кладовой» (Павле Соларич) или «источником» (Милован Видакович) для обогащения литературного языка на народной основе как в лексическом, так и в стилистическом отношении.
«Революционность» реформы Вука Караджича, осуществленной в первой половине XIX в., заключалась, помимо прочего, в его непримиримой позиции по отношению к церковнославянизмам в составе литературного языка. Для него церковнославянская лексика была знаменем той элитарной, «антинародной» концепции литературного языка, против которой он и выступил.
Лексика в переложениях Священного Писания на народный язык
Следующий отрывок представляет собой вольный перевод второго Послания Тимофею св. ап. Павла (2Тим 3:1-5): и пакъ вел ш тай оуч(и)т(е)ль с(ее)ты naeaG): оу послЬднк године настати he сеакояка времена люта и зла. а не то да сд времена ялочеста, защо време свако своим(ь) временом(ь) и проходш. него постати sriiu люди, рече. быНе люди изелиие и саможивиы. docahueamu оу свачем(ь) еданъ дрдгомд. чезндти и гиндти изарадь новаца, и в\ р8 и законъ и празднике и свЬтачне д(а)не и пость и исповЬдъ и причещїиваніє, свЬ то he ни пода то имати и под(ь) ноге оударати, рад(ь) сеога добштка, и рад(ь) ялобе и лености. и на сеащр he хдлити и оукоръ износити на свое св\лценике и на црквд 0)мрзн8ти. и быти носни и кичелиеы подмиг іивалице и безсрамны, сеоме стар іемд и родд непокорнш, небл(а)годарлиеы ником(ь) ні G) каквд добрд, ни б(ог)д ни людма. него за добро злом(ь) epahamu, на клд и на muhd братнієм(ь), за нкговым(ь) асталом(ь) СЭговарати га и шаптати зло на нкга. быти he, и єсд, неправедни, непрепод(о)бни, немариСЭцы, нерад/ СЭцы безпослЬны, нем(и)л(о)стиеы ка истш врази, некроткїи, не б(о)голюбцы него безбожній и пуодайнииы. братд и сеоме прїателю и конш іи ка исти идда, и скоро злом(ь) СРгоеоунииы, пресЪцати р\ чь дрдгомд своіСЗм(ь) беседом(ь), не дати мд ни слова изгоеорити на велико себе dpjtcehu, а дрдгога ни пода то гцимати. не задржавати ни ода та сами себе, него быти сластолюбцы и своеволнїи, панкавице и гуизлиц\ и на зло подбадачи, лаже и мазнице на первард. теке исто кдно име хр(и)сПанско Hocehu на себи, a G) дрдгога хр(и)сПанскога дЪ ла СЭдметницы. и іСЗще се велико G) себи хвалеПи и на големо се дижіїПи чимно he npehe б(ог)а разсрдити да би га брже сътроСЭ и погіїбїСЗ. GDxb тешко и горко нами кр(ь) смо на свако и найпослЬднк ело достиглы. / «Вот что говорит учитель святой Павел: в последние дни наступят злые и немилосердные времена. И не времена будут плохими — потому что всякое время проходит своим чередом, — но, говорит, люди станут злы. Будут люди себялюбцы и мироеды, будут во всем вредить один другому, обожать и боготворить деньги, а веру и закон, праздничные дни, пост и исповедь и причащение, все это им будет нипочем и все это они будут попирать ногами, ради своей выгоды, из-за злобы и лености. Всё они будут хулить, и будут укорять своих священников, а церковь возненавидят. Будут заносчивы, кичливы, будут бесстыдные насмешники, непокорные своим старшим и своему племени, неблагодарные за добро, ни Богу, ни людям. Но будут злом возвращать за
добро, будут есть и пить за столом своего брата — и сплетничать о нем и оговаривать его. Будут (да и сейчас уже такие!) неправедны, непреподобны, равнодушны, праздны, немилосердны подобно самому бесу, некротки, не боголюбцы, но безбожны и продажны. Будут Иудой брату своему и соседу; скорые на злой ответ, будут перебивать друг друга, не дадут другому ни слова сказать, себя считая важными, а ближнего ни во что не ставя. Не будут ни в чем себя сдерживать, но будут сластолюбцы, своевольники, клеветники, язвительные, подстрекатели ко злу, лжецы и льстивые обманщики. Одно только имя христианское на них останется, а никакого христианского дела у них не сыщешь. И еще ко всему они будут собой похваляться и возноситься, чем еще больше разгневают Бога, и тем быстрее Он уничтожит и сотрет их с лица земли. Ох, тяжко нам и горько, ибо стали мы свидетелями последних и злых времен».
При сопоставлении вольного перевода, а, точнее, переложения Венцловича с дословным переводом В. Караджича сразу же обращает на себя внимание несоответствие между ними по объему: примерно 19 строк в отрывке из рукописи Венцловича и 5 строк в переводе Караджича: «Али ово 3Haj да he у пошл едн е дане настати времена тешка. Jep he л уди постати саможиви, среброл упци, хвалише, поносити, хулници, непокорни родител има, неблагодарни, неправедни, нел убавни, непримирл иви, опадачи, неуздржници, бщесни, недоброл убиви, изда]ници, нагли, надувени, KOJH више маре за сласти него за Бога, KOJH HMajy облич]є побожности, а силе су се іьезине одрекли. И oenjex се клони» (НЗ ВК).
Сравнение лексики в переводах Венцловича и Караджича показывает, что Венцлович, в целом не отступая от содержания, «духа» библейского отрывка, распространяет лаконичный текст Послания, вносит свою экспрессивную, яркую интерпретацию сообщаемого. Например, вместо одиночной лексемы неблагодарни в переводе Караджича — у Венцловича целый пассаж: небл(а)годарливы ником(ъ) ні G9 каквв добрії, ни б(ог)8 ни людма. него за добро злом(ъ) epahamu; вместо лексемы mdajnuuu — безбожній и продайнщы, братЗ и своме прїателю и конш ш ка исти и&да; вместо лексемы сребро/ьупци — пространное описание на основе глагольной конструкции чезн&ти и гин&ти изарадъ новаца, и eptl и законъ и празднике и свтачне д(а)не и постъ и исповдь и причещїиваніє, св то he ни пода що имати и под(ъ) ноге оударати, рад(ъ) свога добштка и т. д. Такой подход к передаче библейского текста характерен для Венцловича-проповедника: в тексте анализируемой рукописи немало подобных отрывков из Священного Писания, содержащих эмоциональную оценку автора и наполненных образными выражениями и экспрессивной лексикой.
Данный в высшей степени вольный перевод Послания ап. Павла прежде всего обращает на себя внимание обилием существительных с экспрессивным негативным значением, обозначающих лиц по характерному признаку: изелица, саможивац(ъ), подмигшвалща, немарилац(ъ), нерадшац(ъ), продайник(ъ), (злом(ъ)) СОговорник(ъ), сластолюбац(ъ), панкавща, гризлща, {на зло) подбадач(ъ), лажа, мазница. Из 13 приведенных лексем 7 зафиксированы в словарях современного сербского языка в том же значении, что и в данном отрывке: изелица/из]елица — 1. «тот, кто много ест, обжора»; 2. «тот, кто живет за счет других, использует, эксплуатирует других людей» (словарь САНУ); зафиксирована данная лексема и в словаре Караджича, где она имеет те же значения, что и в словаре САНУ;