Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основы исследования лексико-семантического поля «родство» в кабардино-черкесском языке: лингвокультурный аспект 10
1.1. Лексико-семантическое поле как фрагмент языковой картины мира 10
1.2 Лексико-семантическое поле родства и родственных отношений как предмет лингвистического исследования 29
1.3. Языковые культурные коды родства 38
Глава 2. Особенности плана содержания и выражения и тенденции развития лексической системы родства в кабардино-черкесском языке 70
2.1. Специфика понимания и восприятия родства в адыгской лингвокультуре 70
2.2. Система кровного родства. Прямое/непрямое 76
2.3. Некровное родство 79
2.4. Искусственное родство 87
2.5. Соседство 97
Выводы 102
Глава 3. Структурно-семантический и прагматико-коммуникативный анализ лексем родства кабардино-черкесского языка 107
3.1. Словообразовательная структура терминов родства 107
3.2. Реконструкция архаизмов и словообразовательных связей 117
3.3. Лексика родства как коммуникативные единицы 124
3.4. Табуирование 134
Выводы 144
Заключение 147
Библиография 153
Приложения 176
- Языковые культурные коды родства
- Специфика понимания и восприятия родства в адыгской лингвокультуре
- Соседство
- Табуирование
Введение к работе
Актуальность диссертации определяется тем, что, во-первых, феномен
родства является одним из важнейших фрагментов языковой картины мира,
во-вторых, лексические единицы, номинирующие родство в кабардино-
черкесском языке характеризуются ярко выраженной этнокультурной
спецификой и участвуют в формировании национальной картины мира; в-
третьих, изучение лексических единиц родства кабардино-черкесского языка
позволяют выявить и описать наивные языковые представления носителей
кабардино-черкесского языка, сложившиеся под воздействием
национального мировидения и мировосприятия. Таким образом, для
дальнейшего развития кабардино-черкесского языка актуальным
представляется комплексное исследование семантики и функционирования
единиц лексико-семантического поля «родство» как фрагмента языковой
картины мира в аспекте лингвокультурологии. Интерес к проявлению
различных социальных, половозрастных стереотипов в рамках системы
родства, их языковому выражению на смысловом лексическом,
фразеологическом, структурно-морфологическом и прагматико-
коммуникативном уровнях, также обусловливает специфику настоящей работы.
Объектом исследования в данной диссертационной работе выступает система номинации родства в кабардино-черкесском языке.
Предметом исследования является лингвокультурная специфика семантики, структуры и функционирования лексических единиц ЛСП «родство» в кабардино-черкесском языке.
Материалом исследования служат лексемы родства, извлеченные из лексикографических изданий, фразеологических словарей, художественной литературы, а также полевые записи. Нами использованы такие лексикографические источники, как: Словарь кабардино-черкесского языка, Нальчик, 1999; Апажев М.Л., Коков Дж.Н. Кабардино-черкесско-русский словарь, Нальчик, 2002; Шагиров А.К. Этимологический словарь адыгских (черкесских) языков. Т. 1, 2. М.: Наука, 1977; Думэн Хь.М. Адыгэхэм я дауэдапщэхэр (Словарь этнографических терминов кабардино-черкесского языка). Налшык, 2006; Адыгэ псалъэжьхэр (Адыгские пословицы). Налшык, 1994; Адыгабзэм изэхэфгущыIалъ (Толковый словарь адыгейского языка).
Сост. Хатанов A.A., Керашева З.И. Майкоп. 1960; Адыгэбзэм и фразеологизмэгущыIалъ (Фразеологический словарь адыгейского языка). Сост. Тхаркахо Ю.А. Майкоп, 1980; Баранов Х.К. Арабско-русский словарь. М., 1956; Хакунов Б.Ю. АдыгэкъэкIыгъэцIэхэр (Словарь адыгских названий растений), 1992; Карданов Б.М. Кабардино-русский фразеологический словарь, Нальчик, 1963.
В работе использованы полевые материалы, собранные нами и нашими информаторами в районах КБР, КЧР и Адыгеи, а также данные опроса носителей языка, проживающих на территории Турции, Иордании, Сирии, тексты художественной литературы и фольклора.
Целью данного исследования является многоаспектное исследование и описание культурно-специфичных, аксиологических, лексико-семантических и прагматико-коммуникативных характеристик ЛСП «родство» в кабардино-черкесском языке.
Реализация обозначенной цели предопределяет решение следующих задач:
1) установить конститутивные признаки родства как объекта
лингвокультурного исследования
2) дополнить и восстановить лексику родства на материале кабардино-
черкесского языка, отталкиваясь от наиболее полного лексикографического
представления этих единиц, а также реконструкции утраченных единиц и
архаизмов;
3) на основе анализа функционально-семантических особенностей
лексических единиц, выражающих родство в кабардино-черкесском языке
представить структуру ЛСП «родство» в национальной картине мира.
4) установить прагматико-коммуникативные, аксиологические и
национально-культурные особенности формирования лексики родства в
кабардино-черкесском языке.
Методологическую и теоретическую основу работы составляют
теоретические положения и методические принципы системного
лингвокультурологического описания языка, теории номинации,
исторической семасиологии и этимологии, разработанные в трудах ведущих исследователей: С.М. Бгажнокова (1974, 1978, 1983, 1984, 1991, 2002, 2005), С.М. Берзеговой (2008), З.Х. Бижевой (2000, 2002, 2003, 2005), Б.Ч. Бижоева (2017), С.Х. Битоковой (2009), В.В. Виноградова (1954), Ф.Х. Гукетловой (2003), М.А. Кумахова (1984), З.Д. Поповой и И.А. Стернина (2007), В.И. Карасик (2004), В.В. Красных (2002), М.Ч. Кремшокаловой (2015), Р.Б. Унароковой (2001, 2012) , А.А. Уфимцевой (1988), Л.Х. Хараевой (2008) и др.
Поставленные цель и задачи работы определяют использование
нескольких подходов к изучению номинаций родства. В работе
использовались следующие методы: описательный метод, метод сплошной
выборки языкового материала из различных источников, метод
дефиниционного и компонентного анализа, методы исторического и этимологического анализов, внешней и внутренней реконструкции; метод
построения лексико-семантического поля. Исследования лексической системы языка проводилось в форме выявления лексических группировок различного типа и объема, а также установления их отношений друг с другом и элементами компонентного анализа.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Номинации родства в кабардино-черкесском языке представляет
лексико-семантическое поле, состоящее из подсистем, объединяющих
группы слов, обозначающие разные виды родства. Лексико-семантическое
поле родства представляет собой многоуровневое образование, состоящее из
лексем, связанных различными словообразовательными и семантическими
отношениями, символическими значениями, благодаря которым они
становятся частью различных культурных кодов.
-
Национальная специфика языковых единиц, образующих лексико-семантическое поле родства, состоит в том, что они могут выражать как прямые денотативные значения, так же и обладать вторичными значениями, выступая в роли автосемантичных слов, в которых отражены особенности плана содержания и выражения лексики родства в кабардино-черкесском языке.
-
Внутренняя форма и символика лексем, отражающих различные взаимоотношения между индивидами, влияет на прагмо-коммуникативное функционирование языковых единиц в кабардино-черкесском языке в качестве апеллятивов, которые являются основными конструктами в рамках коммуникативных стратегий.
-
Лексическая система родства отражает культурные стереотипы и организацию адыгского общества, являясь результатом осмысления исторического опыта народа – носителя соответствующей лингвокультуры. Лексическая система родства представляет собой динамическое образование, в котором отражаются различные изменения, происходящие в обществе. Согласно законам лингвистической комбинаторики и семантической типологии наблюдаются закономерности в семантическом развитии лексем родства, объединенных в систему.
Научная новизна диссертационной работы состоит в комплексном анализе системы родства в адыгской лингвокультуре. В работе впервые на материале кабардино-черкесского языка установлены и описаны структурно-содержательные характеристики лексических единиц ЛСП «родство». Лексика родства в кабардино-черкесском языке рассматривается в рамках релятивных и автосемантичных слов, а также как вторичные наименования и апеллятивы.
Теоретическая значимость настоящего исследования заключается в
том, что оно является оригинальным исследованием на материале кабардино-
черкесского языка, посвященным выявлению лингвокультурных,
семантических и прагматических особенностей номинаций родства.
Использование многоаспектного подхода к анализу лексической системы
родства способствует дальнейшему изучению лексико-семантических полей,
а также совершенствованию методов лингвокультурологического описания
лексических единиц кабардино-черкесского языка. Диссертационное исследование дополняет сведения о специфике адыгской лингвокультуры, этапах ее формирования, а также адыгского национального характера.
Практическая ценность проведенного исследования заключается в том,
что его результаты могут быть рекомендованы для применения в учебном
процессе в вузе при чтении лекционных и специальных курсов по лексикологии,
лексикографии и истории кабардино-черкесского языка, по
лингвокультурологии, в практике преподавания кабардино-черкесского языка.
Апробация. Основные положения диссертации и выводы исследования
докладывались и обсуждались на заседаниях сектора кабардинского языка
КБГНИИ, изложены в докладах на всероссийских, международных научных
и научно-практических конференциях: региональной научной конференции
«Гуманистические традиции в культуре народов Кавказа» памяти
З.М. Налоева (Нальчик, 2015); международной научно-практической
конференции «Развитие современной науки: теоретические и прикладные
аспекты» (Пермь, 2017); международной научно-практической конференции
«Сохранение и развитие родных языков в условиях многонационального
государства: проблемы и перспективы» (Казань, 2017); международной
научно-практической конференции, посвященной 100-летию со дня
рождения народного поэта КБР, лауреата Государственной премии
Российской Федерации, Героя Социалистического труда Алима
Пшемаховича Кешокова «А.П. Кешоков: творческая личность в
поликультурном пространстве» (Нальчик, 2014); III всероссийской научно-практической конференции «Наука в России: перспективные исследования и разработки» (Новосибирск, 2018); научном международном ежемесячном издании «Modernscience» (Москва, 2017, 2018).
По теме диссертационного исследования опубликовано 10 работ, в том числе 4 в изданиях, рекомендованных ВАК РФ.
Объем и структура диссертации. Диссертации состоит из введения, трех исследовательских глав, заключения, библиографического списка.
Языковые культурные коды родства
К категории родства С.М. Толстая подходит как к коду или семантической модели, которая используется как в языке, так и в культуре: «Сюда могут относиться вторичные значения терминов (или шире – лексики) родства, используемые системно в языковой номинации различных объектов и целых классов объектов, а также мотивы родства, метафоры семьи и родственных отношений, присутствующие в текстах фольклора, обрядах и верованиях» [Толстая 2009: 9].
Она говорит: «Тенденция к расширению понятия родства характерна не только для языка, но и для культуры, где мы можем наблюдать распространение этой категории за пределы собственно родственных отношений, определяемых связью людей по рождению, и формирование целой системы видов родства, в разной степени и в разных направлениях, отступающих от прототипической модели генетического родства» [Толстая 2009: 12]. Как пишет И.Б. Качинская, исследующая лексемы родства на материале русского языка, лексико-семантическая группа «термины родства» является своеобразной группой – «донором», т.е. системой лексем, в рамках которой регулярно происходят смысловые сдвиги, происходит как бы выход смысловых значений терминов далеко за пределы «семейной семантики». Т.е., ею выделены основные семантические поля, в которые направлена «интервенция» терминов родства в архангельских говорах русского языка. Это – топонимы, растительный, животный и предметный мир, область мифологии, абстрактные понятия и междометия [Качинская 2011: 4].
Родственные отношения могут иметь в адыгских языках также большое множество других (непрямых, метонимических и метафорических) обозначений, из которых самыми регулярными, по данным настоящего исследования, являются соматизмы (лексика частей тела и телесных субстанций), зоонимы (названия животных) и фитонимы (названия растений). Связь понятий родства с этими тремя лексическими пластами неслучайна, она отражает, во-первых, антропоцентризм общепринятой картины мира, выражающей общечеловеческие понятия на языке его же тела; во-вторых, «биологизм» - обращение к растительному и зоонимическому кодам для обозначения социальных отношений [Толстая 2009: 45].
«Правила, регулирующие код, устанавливаются по соглашению между носителями одной и той же культуры» [БЭС 2003: 423]. Существуют различные виды кодов, в том числе интересующие нас коды культуры. Согласно В.Н. Телия: «Код культуры – это таксономический субстрат ее текстов. Этот субстрат представляет собой совокупность окультуренных представлений о картине мира того или иного социума – о входящих в нее природных объектах, артефактах, явлениях, ментофактах и присущих этим сущностям их пространственно-временных или качественно-количественных измерениях» [Телия 1999: 20].
Рассматриваемые нами определения кода культуры, по нашему мнению, дополняют друг друга, а данный подход к презентации национально-культурной коннотации фразеологизмов с семантикой основных эмоций человека также оправдан. Важно то, что само восприятие кодов культуры как языкового феномена является универсальным для всех.
В.В. Красных пишет: «Культура для каждого конкретного человека в том, как она хранится в его сознании, как фиксируется в языке и языковом сознании, как проявляется в поведении человека, в том числе в коммуникативном и речевом, как реализуется в дискурсе, обусловливая национально-культурную специфику последнего. Зачастую это культурное содержание» не осознается и не рефлектируется самим представителем той или иной культуры. Все это создает дополнительные трудности при исследовании и описании базового культурного пласта, который является неотъемлемой частью структуры любого говорящего человека» [Красных, 2003: 297].
Постараемся для начала понять и определить само понятие: код культуры; посмотреть, как коды культуры воспринимается в сознании и в языке, а также проявляется в дискурсе.
Код культуры мы определяем в тесной связи с культурой, которая окружающий мир членит, категоризует, структурирует и оценивает. Коды нужно рассматривать в соотношении с древнейшими представлениями человека. По сути, коды культуры эти представления и моделируют. По природе своей коды одинаковы для всех этносов, свойственны человеку вообще. Однако их проявления, мера каждого из них в определенной культуре, а также метафорах, в которых они представлены, всегда национально обусловлены и детерминированы конкретной культурой. С долей осторожности можно говорить о том, что и базовые метафоры тоже носят универсальный характер, хотя для уверенного утверждения нужны серьезные сопоставительные анализы.
Говоря о кодах культуры, мы имеем в виду, что исследователи чаще говорят об определенных кодах, таких, например, как анатомический, соматический, зооморфный, растительный, предметный, пищевой, аксиональный и т.д. Но таких кодов, которые являются базовыми и соотносятся с историческими представлениями народной культуры, о тех кодах, в которых фиксированы наивные представления о мироздании, на наш взгляд, по определению не может быть много.
В.В. Красных выделяет следующие коды культуры:
1. соматический (телесный);
2. пространственный;
3. временной;
4. предметный;
5. биоморфный;
6. духовный [Красных 2003: 297].
Соматический (телесный) код родства. Как самый значительный и частотный в языковом выражении мы выделяем соматический (телесный) код родства. «Пространственные различия первоначально самым тесным образом связаны с определенными материальными различиями, а из них особое значение имеет различие собственного тела, служащее исходной точкой всей дальнейшей ориентации в пространстве. Получив ясное представление о собственном теле, осознав его как замкнутый и внутренне упорядоченный организм, человек пользуется им как своего рода моделью, строя по его подобию весь мир. Тело служит человеку первичной системой координат, к ней он постоянно возвращается и на него постоянно ссылается – и из него же он тоже заимствует обозначения, необходимые для обозначения его пространственной экспансии» [Хараева 2007: 60]. Части тела имеют символьную функцию, именно это свойство в соматическом коде занимает особое место. В большинстве языков фразеологические единицы с упоминанием частей тела по числу превосходит остальные. В.В. Красных утверждает: «Соматический код является наиболее древним из существующих кодов. Человек начал постигать окружающий мир с познания самого себя. С этого же началась окультурация человеком окружающего мира. В результате, завершив этот «герменевтический круг», человек пришел к необходимости опять познавать себя, но уже на другом этапе, на новом витке. Таким образом, в освоении мира человек совершил путь от самого себя к самому себе же» [Красных 2002: 233].
Адыги, выделяя группу кровных родственников, традиционно употребляют лексему лъы – «кровь»: лъыкIэ къыдгуохьэр – «кровью с нами сединены», дилъ щIэтщ – «в их жилах течет наша кровь» и т.д. Кроме того, для обозначения кровных родственников приводится лексема Iыхьлы, заимствованная из арабского языка. Особого интереса заслуживают знаки родства по плоти и кормлению. Лексемы лы: букв. «мясо», «плоть» и зыл: «единая общая плоть» нерперывно употребляются для обозначения этой формы родства. В языке западных адыгов имеется термин лэгъу. Оно употребляется сейчас в значении «сверсник», но практически так и переводится – «сородич по плоти» и, видимо, восходит к этому первоначальному значению.
Специфика понимания и восприятия родства в адыгской лингвокультуре
Терминология родства в адыгских языках включает кровнородственные (Iыхьлы) и свойственные (благъэ) отношения, поэтому принято выделять кровное и свойственное родство. В кровном родстве выделяется прямолинейное - агнатическое (патрилинейное) и когнатическое (матрилинейное) и коллатеральное - колинейное родство, в лице потомков братьев и сестер.
В родственных отношениях по крови выделяют близких и дальних родственников. Разделение кровных родственников на близких и дальних присуще всем народам мира.
Для адыгского социума характерна тенденция к расширению понятия родства, что выражается в языке, которое обладает национально– окрашенными культурными особенностями, мы часто наблюдаем расширение родственных отношений за пределы собственно родственных.
У адыгов близкие родственники известны под названием:
Iыхьлы – родственник,
Iыхьлы дыдэ – близкий родственник (смысл.),
унагъуэ – семья. И если говорить о ближайшем родстве, то последнее – унагъуэ – наиболее уместно.
Близкими следует считать нуклеарную, т.е. ядерную семью – мужа, жену, детей; второстепенное родство – это родственники по линиям мужа и жены; третьестепенное – прадеды, потомки двоюродных братьев и т.д. После этого расположены дальние родственники – distant relatives. Такое суждение можно увидеть в работах Дж. Мердока и А. Радклифф-Брауна [Мердок 1960], [Радклифф-Браун 1952]. Представление о кровном родстве у адыгов связано с традиционной нуклеарной семьей. Лексемы лъэпкъ, лIакъуэ, обозначающие отцовский род, собственно, самые часто употребляемые при первом упоминании о кровном родстве, т.е. родство по отцовской линии считается превалирующим над остальными видами кровного родства. Такое сообщество – самое важное в традиционном адыгском обществе. Также, через термин лъэпкъ представляют и обозначают у адыгов и более масштабные кооперированные организации: племя, народность, нация [Березгова 2008: 70]. Примечательно также и то, что термин лIакъуэ адыги, употребляющие его относительно своих ветвей, своего кровного родства, переносят и на более масштабные понятия:
Адыгэ лъэпкъым и лIакъуэ пщыкIутI ... – букв.: «12 коленей адыгского рода» (по М. Бемурзову), имея в виду 12 адыгских племен.
Кровное родство – Iыхьлыгъэ – считается самым важным видом родства. Родством, определяющим линию, регламент поведения, на который ориентированы все остальные виды родства и вообще взаимоотношений в обществе. Люди, объединенные кровным родством, носят одну фамилию, между ними исключены брачные отношения до восьмого колена:
ЛIэужьыр бжьиблкIэ мауэ – букв.: «наследственность передается до седьмого поколения» [Ад.посл.1994: 157].
Согласно данным генетики, в восьмом поколении число передаваемых генов действительно приближается к нулю, т.е. происходит бифуркация, распад. Во избежание серьезных генетических отклонений в адыгском обществе совершенно четко поддерживается строгое табу на вступление в брак для лиц, которые до полного распада генов – до перехода в восьмое колено родства приходятся друг другу родственниками.
Известно, число семь для многих народов является сакральным числом. Семерка почиталась и в древних цивилизациях, и в средневековье, вера в ее магические свойства не утрачена и в наши дни. В Древней Греции число семь считалось числом Аполлона, рожденного в седьмой день месяца. Правда, его свиту составляли не семь, а девять муз, зато сам он играл на семиструнной лире. Всем известен также составленный древними греками список семи чудес света. Семь городов спорили за право считаться родиной Гомера. Почитали семерку и древние римляне. Как известно, великий Рим стоит на семи холмах. Вергилий подразделял на семь частей ад, который семь раз обтекали подземные воды Стикса. В мусульманской религиозной традиции число семь является священным, символизирует совершенство, полагают, что Вселенная состоит из семи небес, семи земель, семи морей, семь ступеней ведут в ад, семь дверей - в рай. Во время ежегодного хаджа в Мекку паломники должны семь раз обойти вокруг священного камня Каабы. В арабской и других фольклорных традициях числу семь приписывают способность оберегать от зла; легенды наполнены эпизодами с участием семиголовых драконов. Согласно исламу, существует не одно, а семь небес, и тот, кто попал на седьмое небо, должен испытать наивысшую степень блаженства. В Ветхом и Новом Заветах цифра семь упоминается 700 раз (из них в Ветхом Завете – 77). Известно семь дней Творения, семь добродетелей и семь смертных грехов. Великий пост продолжается семь недель. В третьей мировой религии – буддизме – число семь считается священным числом Будды, обозначающим семь ипостасей божества. Множество устоявшихся словосочетаний в адыгских сказаниях и песнях свидетельствуют о том, что число семь и в этом языке – сакральное:
нарт зэшибл – букв.: «семь нартских братьев», нартхэ я къуиблыр – букв.: «семь нартских сыновей», нартхэ я цIыхубзиблыр – букв.: «семь нартских женщин»,
Жыг гуащэ и унэIут тхьэIухудиблыр – букв.: «семь девушек – тхаухуд, прислуживающих Жыг-гуашэ»,
щхьибл зыпыт благъуэ – букв.: «семиглавое чудовище»,
хиблым я къуэпсыр щызэхэлъадэр – букв.: «это применительно и к родству - при слиянии ветвей семи океанов». Менее строги брачные отношения для родственников по материнской линии и для свойственников.
Основными признаками отцовского рода считают обычно экзогамию, патрилинейность и поэтому патрилокальность или варилокальность брака. Внутри предоставленной группы поддерживаются особенно узкие связи, выражающиеся в единном стремлении расширять, укреплять свой род, а также жить в мирном взаимодействии с окружающим миром. Вследствие этого, отцовский род является для всякого мужчины, а во многом и для женщин, связанных с этим родом по браку, методом общественной самоидентификации [Берзегова 2008]. Обычно на вопрос:
«Хэтхэ уащыщ (не допускается вопрос «хэтхэ уарей?», так как такая постановка употребительна была только к самым низшим слоям общества, не имеющим ни рода, ни племени)?» – букв.: «К которым (кому) ты относишься?» существует стандартный ответ: человек называет фамилию отца, например: «Сэхъухэ сащыщщ» – букв.: «Я отношусь к Соховым».
Иначе может прозвучать ответ женщин замужних. Они говорят:
Сэхъухэ с(ы)-ранысэщ – букв.: «Я невестка Соховых». И только при необходимости еще называют фамилию своего отца, например: Мырзэхэ с(ы)-рапхъущ – букв.: «Я дочь Мирзовых».
Следует привести и традиционный в центральной Кабарде ответ женщин на данный вопрос:
Сэхъухэ сарейщ, Мырзэхэ сащыщщ, – следует ответ – букв.: «принадлежу (замужем) Соховым, отношусь (дочь) к Мирзовым.
С.Д. Берзегова пишет: «Особенно показательны в этом отношении способы социальной самоидентификации, которые используются, когда спрашивают: «Чей ты сын?» или «Чья ты дочь?». В таких случаях всегда называют в первую очередь фамилию и имя отца, без упоминания фамилии и имени матери» [Берзегова 2008: 77].
Примечательно, что при обращении или при упоминании о человеке в адыгском обществе некорректно обращение к человеку по имени-отчеству в том порядке, как это принято в русском языке: имя, а затем отчество. Имя отца, считается, имеет большее уважение, чтобы его произносить прежде. Поэтому последовательность такова: «Хьэтх и къуэ Мухьэмэд» - букв.: «Хатха сын, Мухамед». Таковой считается последовательность при обозначении фамилии: сначала сама фамилия, так как она - названия рода, а это самое почетное, затем отчество и имя: «Борыкъуей Юрэ ипхъу Мадина» – букв.: «Борукаева Юрия дочь, Мадина». Конечно же, при общении на русском языке соблюдаются все орфоэпические нормы, но правила кабардино-черкесского языка, а также адыгский метналитет диктует именно это.
Мы пришли к выводу, что отцовский род (лъэпкъ) и форма кооперации и самоорганизации людей на данной базе образуют ядро всей системы родства адыгов. Существует в адыгском обществе очень много родственников, и посреди такового множества выделяются родственники по отцовской полосе, с которыми объединяет фамилия. Также их объединяют повсеместно под общим названием унэкъуэщ (внутренняя форма очень прозрачная унэ - как род, семья, дом, брат) (унакош). Близкими родственниками (прямыми родственниками) прежде всего, считаются представители рода – унэкъуэщ – носители той же фамилии, но и также рода, из которого вышла мать - анэш.
Не менее близким по крови является род, из которого вышла мать отца - адэш. Значение данного слова неоднозначно. Мнение старшего поколения расходится. Одна часть считает, что адэш – это род отца. В Терском районе КБР значение данного термина сохранилось только как «родственники матери отца», во всей остальной части это родственники по отцовской линии, собственно, так термин и распадается: адэ (отец) + шы (брат).
Соседство
В адыгском этносознании отношение к свойственникам переносится и на ближайших соседей, а в некоторых случаях значение соседей и их роль в жизни адыгов является более значимой. Лучший из свойственников тот, кого человек может оперативно находить и в горести, и в радости. Несомненно, для адыгов таковыми являлись и являются соседи, с которыми они обязаны поддерживать дружелюбные отношения. Вплоть до того, что новые родственники не считают достойным ту семью, где не звучит похвала со стороны соседей:
Благъэ жыжьэ нэхърэ гъунэгъуфI – букв.: «лучше хороший сосед, чем дальний родственник» [Ад.посл. 1994: 153]. Или есть вариации: Къуэш жыжьэ нэхърэ гъунэгъуфI – букв.: «хороший друг лучше брата вдалеке» [Ад.посл. 1994: 156]. Благъэ Iей нэхърэ гъунэгъуфI – букв.: «хороший сосед лучше плохого родственника» [Ад.посл. 1994: 152].
В адыгском фольклоре само понятие «сосед» употребляется в широком и узком значениях. В широком смысле – это народ, нация, с которой сами адыги граничат. Так, соседями кабардинцы в пословицах опаределяют русских, абазинх, ногайцев, турков, и даже Тмутараканье. Но самым более употребляемым в узусе соседом является Россия. Жабаги Казаноко определял ее «близким соседом», такие государства как Турция и Крым – «дальней родней». Причем, Жабаги Казаноко не советует ждать от «дальних родственников» больших благ:
Уи гъунэгъум къыпхуимыщIэр жыжьэм къыпхуищIэнукъым – букв.: «чего не сделал близкий сосед, того не сделает дальний родственник» [Ад.посл.1994: 162]; [Кунашева 1995].
В более узком значении сосед – это тот, кто живет рядом, это человек, который воспринимается как родственник, как человек близкий, находящийся близко, готовый прийти на помощь первым:
Гъунэгъур унэгъущ, къигъунэгъужыр гъунэгъущ – букв.: «сосед – это часть семьи, а его сосед – это уже сосед» [Ад.посл. 1994: 154].
ГъунэгъуфI къуэшыфI палъэщ – букв.: «хороший сосед, что хороший брат» [Ад.посл. 1994: 154].
Узэмыджа гуемыIущи, узэуIу гъунэгъущ – букв.: «неприятных тебе не позовешь, а стучишь к соседу» [Ад.посл. 1994: 163]
Наличие соседей адыгу необходимо:
Гъунэгъурэ гъуэншэджрэ – букв.: «сосед, что штаны (близко)» [Ад.посл. 1994: 154].
Джанэ нэхърэ, гъуэншэдж нэхъ благъэщ – букв.: «штаны ближе рубашки» [Ад.посл. 1994: 154]. Этот предмет гардероба так часто употребляется в пословицах по той причине, что штаны являлись очень важной частью гардероба: известен акт гражданского наказания человека, при котором с него прилюдно снимали штаны, навлекая этим большой позор.
Сосед первым придет на помощь:
Уи гъунэгъур уи гъуапэщ – букв.: «сосед может послужить и рукавом» [Ад.посл. 1994: 163].
И такое близкое общение делает соседей одинаковыми:
Уи гъунэгъу и фэ къыптоуэ – букв.: «ты становишься похожм на соседа» [Ад.посл. 1994: 163].
Гъунэгъур гъуджэм хуэдэщ – букв.: «сосед, что зеркало» [Ад.посл. 1994: 154].
И в то же время, все всегда понимали, что соседи – это совершенно разные люди:
ЗэгъунэгъуитI я жэм шыкIэ (я мэл бжыкIэ) зыкъым – букв.: «у двух соседей разные приемы счета овец (дойки коровы)» [Ад.посл. 1994: 153].
И совершенно не исключалась зависть между ними:
Ди гъунэгъум я джэдыр къаз хуэдэщ – букв.: «у наших соседей куры как гуси» [Ад.посл. 1994: 154].
Но залогом мира и добра для всех являлся мир между соседями:
Уи гъунэгъур уи Iэпэгъумэ, уехъулIащ – букв.: «повезло тому, кто живет с соседом в мире» [Ад.посл. 1994: 161].
А тот, кто живет с соседом во вражде, тот лишен добродетелей:
Зи фIыщIэ зи мыгъуэ, зи гъунэгъу зи бий – букв.: «ненавидит благодетеля, враждует с соседом» [Ад.посл. 1994: 154].
Уи гъунэгъу махуищкIэ гъэбии, жыхьэнэмэм узгъэкIуэнщ – букв.: «враждуй с соседом три дня, отправлю тебя в ад» [Ад.посл.1994: 162].
Народная мудрость пропагандирует не только мирное
сосуществование, но и советует отступать, жертвовать во избежание конфликта:
Уи гъунэгъур бзаджэмэ, щIы хущынэ – букв.: «если у тебя сосед злой, уступи ему часть своей земли» [Ад.посл. 1994: 161].
Любое мероприятие адыгов, радостное или горестное, не обходится без соседей. Не почитаются родственниками семьи, в чей адрес соседи отзываются негативно. На первых застольных мероприятиях новоявленных родственников присутствие соседей обязательно, мало того, у терских кабардинцев тамадой застолья выбирают именно соседа, не являющегося родственником. Считается, что представитель чужого рода более объективно будет отзываться о семье. Соблюдаются и по сей день обычаи, когда находящиеся в добрых отношениях соседи угощают друг друга «шхын щIэщыгъуэ» – яствами, которые готовятся не каждый день (букв.). А уж лишать «гъунэгъу Iыхьэ» – доли соседской при забое скота, сборе урожая считается вовсе неприличным. Целые обрядовые мероприятия совершаются по отношению к соседям в праздники: День весеннего равноденствия, Курман-байрам, когда часть принесенного в жертву с положенными поздравлениями преподносится соседям или поочередно с приготовленными праздничными яствами обходятся соседские дома. К сожалению, поглощенные работой городские жители постепенно отступают от данных обычаев, сохраняются они в большей степени в сельской местности.
Можно говорить о том, что в адыгском пословичном фонде отношения соседей рассматриваются как отдельный вид родства. При этом они строятся по строго определенным предписаниям. Мы не видим здесь логики Греймаса, логики, предполагающей наличие вариативного толкования ситуации, когда субъект вправе выбирать то, что больше подходит ему. Все строго по кодексу. Это означает, что в Адыгэ хабзэ детально разработано все, что касается соседства. Нарушение обычного права и обычаев строго осуждалось и наказывалось. Это влекло за собой общественные санкции и дурную славу.
Высокий статус и социальная значимость искусственного родства, приравниваемого во мнногих случаях к кровному и свойственному подтверждается и другими фактами. Адыги считают, что искусственное родство порождает особое духовное родство, не менее важное, чем кровное, биологическое, что на этом духовном уровне происходит настолько близкое сближение, являющееся препятствием для формирования иных отношений. Например, кроме кровного родства при заключении брака у адыгов имели место и ряд других брачных запретов. Как было отмечено, нельзя было вступать в брак, находясь в молочном родстве, т.е. между молодыми, которые вскормлены грудью одной матери. В этой связи Б.А. Ланге писал: «Отношения духовного родства устанавливаются также вследствие вскормленного грудью чужого ребенка» [Ланге 1903]. Таким образом, все установленные виды искусственного родства являются табуированными в плане брачных отношений и вызывают резко негативную реакцию в адыгском обществе.
Табуирование
В современной теории дискурса, табу понимается как запрещение, распространяемое на использование в коммуникации единиц, соотносимых с ценностно-значимой информацией, ходовой в рамках определенной лингвокультуры. Действие табуирования направлено на стабилизацию ценностно-нормативной системы общества в максимальной степени. В связи с этим нелишним будет привести слова А.А. Реформатского: «Подчеркнем, что табу не принадлежит к разряду чисто лингвистических явлений, а, прежде всего, является этнографическим феноменом. Представления о сущности табу возникают на самых ранних ступенях общественного развития и затем переносятся на языковые явления. Основанием для распространения запрета на языковые факты выступает магическая функция языка и речи, согласно которой возникает отождествление объектов и называющих их слов» [Реформатский 2000: 104]. Язык является инструментом табуирования, сокрытия какой-либо информации: 135 «Регламентация языкового употребления отражает попытку оказать воздействие на окружающую действительность, цели табу лежат вне языка, язык здесь только средство» [Мечковская 2000: 134].
Касаясь адыгской лингвокультуры, следует подчеркнуть, что она, следуя предписаниям повсеместно строгого использования Адыгэ хабзэ, отличается высокой степенью табуированности речевого поведения. Этот феномен наиболее ярко проявляется в речевом поведении членов семейно-родового клана.
С самого начала следует упомянуть, что употребление терминов свойства и терминов родства можно связать с действующим в адыгских языках табу на употребление личных имен при обращении к старшему по возрасту, а также кровным и некоторым некровным родственникам. Например, супруги, при упоминании своих брачных партнеров употребляют описательный термин: быным я анэ (я адэ) – букв.: «мать (отец) детей».
Обращаясь к детям (к своим или чужим), мужчина (женщина) обычно не произносит имя жены или матери детей (мужа, отца детей), а употребляет лексему анэ с аффиксом принадлежности – уи, фи (анэ, адэ) «ваш (а) отец, (мама)». «Щоджэнхэ япхъу (дочь Шогеновых)», - может обратиться муж к жене, называя ее по девичьей фамилии, «Ислъэмейр» - по названию местности, откуда родом, и т.д. Кроме такого, в качестве средств табуирования коммуниканты могут применять, местоимения езыр (сам), а также заимствования, к примеру, хозяин или хозяйка, нередко употребляемые в современном брачно-родственном дискурсе вместо имени супруга (одним из супругов при упоминании о ином), профессионализмы (мо Iучтилыр – букв.: «та учительница», мо дохутырыр – букв.: «та докторша»). В основе называния и обращения к супругу может лежать и этнический признак. Например, если супруг иной национальности, к нему могут обратиться, называя этнонимом (мэшкъыш – ингуш (ка), къущхьэ – осетин (ка), абазэ – абазин(ка), и т.д.).
Неуместным считается не только называние личного имени, которое заменяется на другое «домашнее». Этот феномен носит универсальный характер, так как связан с магией, защиты близких от сил зла. Наиболее распространены такие домашние имена, как КIукIуэ, КIунэ, Цацэ, Бацэ, и т.д. В этих же целях практикуется замена официального имени на другие собственные имена.
Детям дают также в качестве «домашних» имен как собственные любые отличающиеся от имени официального, так и нарицательные – ласкательные: «нэху» (свет), «дыгъэ» (солнце), «мазэ» (луна), и т.д.
Коммуникативное табу накладывалось на детей и родителей. В присутствии чужих людей между ними не допускался диалог, тем более проявление каких-либо нежных и, наобарот, негативных чувств. В фольклоре и этнографических материалах адыгов не наблюдается какого-либо обращения отца к сыну или сына к отцу. Проявлялась сдержанность даже к родственнику умершему. Известен случай, когда мимо старой женщины провозили семь трупов, шестеро из которых были ее сыновьями, а седьмой – их отец, а она, осмотрев каждого, не проронив и слезу, лишь спросила, с достоинством ли они отдали свои жизни. Оплакивание, и тем более прилюдное, тоже было недопустимо.
Негативный диалог не допускался также между свекровью и снохой. В дипломатических целях, во избежание конфликтных ситуаций мудрая свекровь, будучи недовольна снохой, не выговаривала ей напрямую, а подчеркнуто совершала акт порицания своей дочери в присутствии невестки. Но все участники дискурса при этом четко понимали кому адресовны слова. В языке существует устойчивое выражение:
БжызоIэ, си пхъу, зэхэщIыкI, си нысэ – бкув.: «говорю тебе, дочка, чтобы понимала ты, сноха».
Важным признаком табу выступает его строгость. Это основное препятствие, предохраняющее от нарушений, так как в адыгском обществе отсутствует система наказаний, в таких сферах не может быть запрета, потому что не существует законодательной базы. Но при этом ранг такого рода табу очень высок, несмотря на то, что за нарушением следует лишь прекращение контакта. Но согласно адыгской ментальности само снисхождение до иного наказания считается еще большим унижением.
Примером прекращения контакта в качестве наказания за нарушение табу может быть ситуация, сложившаяся в селении Сармаково (КБР) в конце XVIII века. Молодой хозяин дома из знатного рода Бабугоевых, отличавшийся крутым нравом, жестоко обращался с женщинами в семье, что запрещено сводом Адыгэ хабзэ. Строжайшее табу на рукоприкладство по отношению к женщине подтверждено подобными паремиями: ЛIыхъур фыз дэубзэщи, лIыбзыр фыз дэуейщ – букв.: «подкаблучником считают того, кто безропотно слушается жену, а того, кто бьет – женоподобным мужчиной» [Ад.посл. 1994:31]. В рассмотренном нами примере данные взаимоотношения вышли за рамки семьи, вследствие чего молодому князю сделали замечания старшие, живущие по соседству. Но князь оставался непреклонен. После нескольких попыток урезонить непослушного князя, старшие обратились к Уэлий (главенствующий князь), который объявил его «унэимыхьэ – хьэдэ имых» - букв.: «не входить к нему в дом, не хоронить его покойников». Гордый князь жил несколько лет, пытаясь показать окружающим, что у него нет нужды в общении, до тех пор, пока однажды не умерла его мать. Известно, что в таких случаях адыги на три дня держат открытыми свои ворота, чтобы любой мог зайти выразить свои соболезнования. Но к молодому князю не зашел никто. Тогда он обратился к дальним родственникам, с помощью которых похоронил свою мать и с тех пор его в этих краях не видел никто (информатор А.С. Думанишев). На этом показательном примере видна сила табу, доводящего до полного остракизма члена клана, незавимсимо от его социального статуса.
Важным свойством табу выступает аксиоматичность. Табу усваивается интуитивно через опыт и жизнь в этнической культурно-языковой среде. Оно располагается глубоко в подсознании и воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Мы согласны с мнением М.М. Маковского, который пишет: «Табу… представляет собой определенный блок архетипов бессознательного (resp. предсознательного), находящийся как бы «за сценой» человеческого сознания, но неизменно в том или ином виде явленный в том или ином социуме, крепко вплетенный в «картину мира» того или иного племени или нескольких племен» [Маковский 2006: 9]. Сложность обоснования табу объясняется не только его естественностью, но и недостаточной мотивированностью. У рядового носителя языка поиск причин табуирования может вызвать затруднения.
В семейно-брачных отношениях адыги придерживаются строгих правил, впитанных с молоком матери. Они, на наш взгляд, стали аксиомой, и четко изложены в паремиях:
И шэр хьэлэлу, зи лыр хьэрэм – букв.: «чье молоко разрешено, но плоть запретна» (относится к матери);
И ишэр хьэрэму, зи лыр хьэлэл – букв.: «чье молоко запретно, а плоть разрешена» (относится к жене).
В адыгском обществе табуированию подлежат практически все семейные события, начиная от рождения ребенка, заканчивая смертью родственника. Причем, речевое поведение членов семьи различается при рождении дочери и появлении в семье мальчика. Девочку растят сладкоречивой, нежной, мудрой, рукодельницей. Большое внимание уделяется красоте душевной, и, при взрослении девушка, в которую вкладывают такое представление, была уверена и во внешней своей привлекательности. Независимо от имени, каждую девочку в семье называют «си псэ» (душа моя), «си нэху» (свет мой), «си IэфI» (сладкая моя), но эти эпитеты можно услышать, как правило, из уст бабушек и дедушек, но никак не от собственных родителей. Из соображения скромности родители не обращаются на людях к своим детям, не берут их на руки, не гладят их по голове.