Структурно-семантическая и функциональная парадигма деепричастия в кабардино-черкесском языке Хашхожева Загират Талибовна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Теоретические основы изучения деепричастия в адыгских языках 9

1.1. К вопросу о грамматической природе деепричастия в общем и кавказском языкознании 9

1.2. К истории изучения отглагольных образований в адыгских языках 20

Выводы 31

Глава 2. Морфологические признаки деепричастия в кабардино-черкесском языке 34

2.1. Грамматическая сущность деепричастия в адыгских языках 34

2.2. Глагольные признаки деепричастия 37

2.2.1. Спряжение деепричастий 37

2.2.2. Категория числа 40

2.2.3. Формы времен деепричастия 44

2.2.4. Категория отрицания 48

2.2.5. Категория версии 51

2.2.6. Категория потенциалиса 52

2.2.7. Категория союзности 53

2.2.8. Категория совместности 54

2.2.9. Категория взаимности 55

2.2.10. Категория каузатива 55

2.2.11. Категория переходности // непереходности 57

2.3. Адвербиальные признаки деепричастия 57

2.4. К вопросу о переходе деепричастий в наречия 60

2.5. Способы образования деепричастий 62

2.6. Деепричастный оборот и его структурные типы 80

Выводы 81

Глава 3. Синтаксические функции деепричастия 86

3.1. Синтаксические отношения и синтаксические связи деепричастия в кабардино-черкесском языке 86

3.2. Члены предложения, выражаемые деепричастиями 94

3.2.1. Деепричастие в синтаксической позиции обстоятельства 94

3.2.2. К вопросу о выполнении деепричастием функций определения и дополнения 100

3.2.3. Синтаксические конструкции с деепричастием в роли сказуемого 107

3.3. Функции деепричастия в составе осложненного предложения 111

3.4. Деепричастный оборот и придаточное предложение 120

Выводы 127

Список литературы 137

Список сокращений и условных обозначений 150

• К истории изучения отглагольных образований в адыгских языках
• Формы времен деепричастия
• Способы образования деепричастий
• К вопросу о выполнении деепричастием функций определения и дополнения

Введение к работе

Актуальность исследования. Особенностью деепричастия как лексико-грамматического разряда слов в языках различных типов является то, что оно вызывает много споров относительно выражаемого им значения и выполняемых функций. Как и в русском языкознании, в адыговедении существуют различные точки зрения на природу деепричастия: часть ученых придает ему статус самостоятельной части речи; другие относят к отглагольным наречиям; третьи склонны рассматривать в качестве особой формы глагола, обозначающей действие, выступающее как добавочное к основному действию, выраженному финитным глаголом.

Далеко не идентичны и взгляды на способы образования деепричастия, его морфологические и грамматические характеристики. Камнем преткновения в адыгских языках остается вопрос о способности // неспособности выполнения деепричастием (деепричастным оборотом) функций придаточного предложения в составе сложноподчиненного предложения.

Проведение системного анализа этих и других вопросов образования адыгского деепричастия, его морфологических признаков и синтаксических функций представляет, на наш взгляд, определенный интерес для восполнения имеющих место пробелов в словообразовании, морфологии и синтаксисе отглагольных форм адыгских языков.

Таким образом, актуальность темы исследования обусловлена наличием в адыгских языках комплекса нерешенных вопросов, спорных, часто противоречивых точек зрения, связанных с сущностью и грамматическим статусом деепричастия – одного из наиболее употребительных в языке отглагольных образований, обладающего широким спектром выразительных возможностей; отсутствием сколько-нибудь последовательного описания его структурной организации, семантического наполнения и функционирования в языке; необходимостью определения роли и места деепричастия в кабардино-черкесском языке, а также важностью детального исследования деепричастия адыгских языков для пополнения знаний по общетеоретическим и частным вопросам морфологии и синтаксиса в области общего и кавказского языкознания.

Объектом исследования является деепричастие кабардино-

черкесского языка.

Предметом исследования выступают морфологические категории и синтаксические функции деепричастия в кабардино-черкесском языке.

Материалом для исследования послужили тексты устного народного творчества, художественных и публицистических произведений кабардинских авторов и живая разговорная речь носителей кабардино-черкесского языка.

Целью исследования является проведение комплексного анализа структурно-семантической и функциональной парадигмы деепричастия в ка-бардино-черкесском языке.

Для достижения поставленной цели предполагается решение следующих задач:

1. Выявить структурно-семантические и грамматические особенности деепричастия кабардино-черкесского языка как особой формы глагольной парадигмы, обладающей одновременно свойствами глагола и наречия.

2. Раскрыть вербальные и адвербиальные признаки деепричастия.

3. Осветить вопросы образования деепричастий.

4. Исследовать синтаксические функции деепричастия в простом и
осложненном предложениях.

5. Выявить и описать типы синтаксических отношений и синтаксической связи, существующие между деепричастием и соотносящимися с ним словоформами в составе деепричастного оборота и предложения.

6. Исследовать вопросы соотношения деепричастного оборота и придаточного предложения в кабардино-черкесском предложении.

Методы исследования. В диссертационной работе использованы традиционные лингвистические методы исследования: описательный, сравнительный, структурно-семантический, метод контекстуального анализа, а также такие исследовательские приемы, как наблюдение и обобщение.

Методологическую основу работы составили теоретические положения и методические принципы, выдвинутые отечественными языковедами по проблемам классической грамматики и вопросам теории языка (А.А. Потебня, А.М. Пешковский, В.В. Виноградов, А.А. Шахматов, Л.В. Щерба, Н.М. Шанский, В.В. Бабайцева, В.А. Белошапкова, А.В. Бондарко, М.И. Че-ремисина, Л.Д. Чеснокова и др.).

Научной базой диссертации явились современные научные достижения в области общего и кавказского языкознания, в первую очередь – исследования, посвященные грамматической сущности и специфическим свойствам инфинитных форм глагола. Теоретическую основу исследования составили идеи и теории ведущих адыговедов: Т.М. Борукаева, Н.Ф. Яковлева, А.Д. Ашхамафа, М.Л. Абитова, Х.У. Эльбердова, Г.В. Рогава, З.И. Кераше-вой, М.А. Кумахова, А.К. Шагирова, Х.Ш. Урусова, У.З. Зекох, Н.Т. Гишева, А.Х. Шарданова, А.М. Камбачокова, Б.Ч. Бижоева в области морфологии и синтаксиса адыгских языков.

Гипотеза исследования. Деепричастие в адыгских языках, будучи синкретичной грамматической единицей, обладает достаточно важными морфологическими категориями глагола и наречия, сближающими его со знаменательными частями речи: наличие категорий лица, числа, времени, версии, потенциалиса, каузатива, совместности, союзности, транзитивности // интранзитивности и др., способность занимать в предложении синтаксическую позицию обстоятельства, сочетаться со сказуемым способом примыкания. Вместе с тем оно остается особой формой глагола, поскольку, с одной стороны, ограниченность собственных категориальных значений не дает основания относить деепричастие к полноценным самостоятельным частям речи; с другой – наличие у деепричастия ряда важнейших глагольных категорий также не позволяет относить его и к наречиям.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что в ней на основе анализа разнопланового языкового материала впервые в лингвистическом адыговедении, где до настоящего времени не было каких бы ни было специальных исследований, посвященных деепричастию, проведено системное освещение вопросов, связанных с сущностью и природой адыгского деепричастия как лингвистической категории, характеризующейся специфической грамматической формой и синтаксической функцией; исследована ее структурно-семантическая и функциональная парадигма.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что всестороннее исследование проблем, связанных с грамматической природой деепричастия и его функционированием в кабардино-черкесском языке, вносит определенный вклад в общую теорию частей речи и изучение морфологии и синтаксиса адыгских языков. Выводы и результаты исследования способствуют продвижению работ по выявлению и идентификации особенностей деепричастия как особой грамматической категории, решению ряда дискуссионных вопросов, связанных с происхождением, становлением и функционированием деепричастия в кавказских языках.

Практическая ценность исследования состоит в том, что полученные результаты могут быть использованы при корректировке теоретических сведений о деепричастии адыгских языков, применены в практике преподавания кабардино-черкесского и адыгейского языков в вузе и общеобразовательной школе, в разработке курсов лекций по адыгским языкам, проведении спецсеминаров по проблемам морфологии и синтаксиса на адыгских отделениях высших и средних специальных учебных заведений Кабардино-Балкарии, Адыгеи и Карачаево-Черкесии, а также при составлении школьных грамматик кабардино-черкесского языка.

Исходя из результатов исследования, на защиту выносятся следующие положения:

1. Деепричастие в адыгских языках являет собой особую форму глагола, обладающую морфологическими категориями, сближающими его со знаменательными частями речи. В то же время ограниченность данных категориальных значений не дает основания относить деепричастие к самостоятельным частям речи.

2. Деепричастие, совмещающее свойства глагола и наречия и сохраняющее в себе важнейшие признаки глагола, обладает специфическими морфологическими и синтаксическими особенностями.

3. Деепричастие может обозначать время, не связанное с грамматическим временем, выражаемым финитным глаголом.

4. Особенностью адыгского деепричастия является то, что оно может иметь собственный субъект действия, не совпадающий с субъектом финитного глагола.

5. Несмотря на наличие у деепричастия своего субъекта, ни деепричастие, ни деепричастный оборот не могут выполнять функций придаточного

предложения в составе сложноподчиненного предложения, поскольку деепричастие, не имеющее по своей природе категории наклонения и не наделенное предикатом, не может, в отличие от финитного глагола, непосредственно соотнести содержание предложения с действительностью; деепричастная конструкция только лишь характеризует основное действие, выраженное в предложении финитным глаголом.

Апробация работы. Основные положения и результаты диссертационного исследования прошли апробацию на практических занятиях по современному кабардино-черкесскому языку на 2–3 курсах института истории, филологии и средств массовой информации Кабардино-Балкарского государственного университета, обсуждались на заседаниях кафедры кабардинского языка, были представлены в форме докладов на 12 международных, всероссийских и региональных научных и научно-практических конференциях. Результаты диссертационной работы изложены в 17 научных публикациях автора общим объемом 7,4 п.л., 3 из которых опубликованы в рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК для публикаций результатов диссертаций на соискание ученых степеней кандидата и доктора наук, и 1 монография.

Структура диссертации предопределена целью и задачами исследования и состоит из введения, трех глав, заключения, спиcка литературы, списка сокращений и условных обозначений.

К истории изучения отглагольных образований в адыгских языках

Первые упоминания о деепричастии в кабардино-черкесском языке мы находим в грамматиках лингвистов-адыговедов ХIХ века. Так, первый исследователь адыгских языков Ш.Б. Ногма в работе «Начальные правила кабардинской грамматики», написанной им в 1843 г., в разделе, посвященном глаголу, отводит деепричастию параграф, в котором рассматривает деепричастия настоящего, прошедшего и будущего времени. При этом автор отмечает, что настоящее время (деепричастие настоящего времени) образуется, «прибавляя к повелительному наклонению окончания: -рэпэт, -уэ, -уэрэ: дэIэпыкъурэпэт, дэIэпыкъууэ, дэIэпыкъууэрэ – «помогая». Прошедшее время образуется, прибавляя к повелительному наклонению окончания: -ри, ауэ, -арэпэт: дэIэ-пыкъури, дэIэпыкъуауэ, дэIэпыкъуарэпэт – «помогав, помогавши». Будущее время производится от имени-действия, присоединяя к оному окончания -рэ, -уэрэ, -уэ: дэIэпыкъунрэ, дэIэпыкъунуэрэ, дэIэпыкъунуэ – «будет помогать» [Ногма, 1959: 85].

В другом разделе своей грамматики, перечисляя временные формы деепричастия, Ш.Б. Ногма указывает, что русским деепричастиям «не становясь» и «не будучи» соответствуют кабардинские деепричастия в форме настоящего времени мыхъурэ, мыхъурэпэт, мыхъури и щымыIэуэ, щымыIэрэпэт, щымы-Iэри; деепричастиям «не став», «не бывши» – кабардинские деепричастия в форме прошедшего времени мыхъуауэ, мыхъуауэпэтуэ и щымыIауэ, щымыIа-уэпэтуэ [Ногма, 1959: 98]. В связи с этим следует отметить, что в различных сферах функционирования современного кабардино-черкесского языка нет-нет, да всплывают специфические синтаксические конструкции с элементом пэт // рэпэт. Чаще всего они встречаются в фольклорных произведениях и устной речи старшего поколения носителей языка, в меньшей степени – в произведениях художественной литературы, в еще меньшей – в публицистике и иных сферах применения языка: Щыхьыр къэщтащ, идыдыкIри мэзым щIэлъэдэж пэтрэ, иужьымкIэ дыхьэшх макъ зэхихащ (А.т.) «Олень испугался, пустился было вскачь, и в то время, когда забегал в лес, услышал за собой смех». Мыщэжьым и шхын къыхуэмыгъуэтыжу мэжэщIалIэм ихьу къикIухьу-рэ, гуэл куум и гъунэгъуу блэкIрэ пэт, хьэндыркъуакъуэхэм къыщалъагъум зэщIэгуауэу хуежьащ (А.т.). «Медведь ходил, не находя еды, проголодался, и, (в то время) когда он проходил мимо глубокого озера, его увидели лягушки и начали громко квакать». ИгъащIэ лъандэрэ цIыхухэр щотIыс, щопсэу Псыжь и Iуфэхэм, ар гущIэгъуншэ, псы къанлыуэ щыта пэтми (А.М.). «Испокон веку люди селятся и живут на берегах Кубани, хотя она была норовистой и дикой рекой». Дэ тщIарэ пэт, абы щыщ фэтэр къытлъысын папщIэ, илъэс бжыгъэ-кIэ чэзум дыпоплъэри дызэхэтщ (Т.А.). «Хотя мы построили (этот дом), (мы) вынуждены стоять в очереди несколько лет, чтобы получить в нем квартиру».

В приведенном иллюстративном материале частица пэт представлена по-разному: в первом предложении она оформлена так называемым дуратив-ным аффиксом -рэ (щIэлъэдэж пэтрэ), тогда как во втором и четвертом этот же суффикс присоединяется к глагольной словоформе, с которым связана частица пэт (блэкIрэ пэт); в третьем предложении она (частица) оформлена глагольным суффиксом уступки -ми. При этом выделенные словоформы разложимы на инфинитную форму и частицу пэт, сочетание которых дает несколь 22 ко значений. В этом отношении примечательно, что «Словарь кабардино-черкесского языка» трактует элемент пэт, как частицу, соединяющую происходящие одновременно события, и участвующую в передаче различных значений:

- в тот самый момент, в то время, когда…/ Джэгурэ пэт нэ къраху (Пс.). «Во время игры (нечаянно) глаз лишают»;

- хоть, хотя, несмотря на… / ЗэIущIэр яуха пэт, зэрыхабзэти, ар иджыри екIуэкIырт: гуп-гупурэ зэпсалъэрт «Хотя собрание закончилось, как водится, оно продолжалось: отдельными группами еще разговаривали»;

- даже, даже и…, и то / Шыдрэ пэт илъэсым зэ мэфтрей (Пс.). «Даже осел и тот в год один раз взбрыкивает». [Словарь кабардино-черкесского языка, 1999: 555].

Можно лишь предполагать, какими соображениями руководствовался Ш.Б. Ногма, считая указанные словоформы деепричастными формами. Видимо, то обстоятельство, что частица пэт всегда сочетается с глагольными основами, содержащими в финале соединительный элемент -рэ, дало повод исследователю считать данный элемент частью не препозитивного слова, а частицы. Этому немало способствует и другое явление: элемент пэт может быть воспринят как часть единой словоформы дэIэпыкъурэпэт в связи с фонетическим процессом, а именно энклитикой – ударение, которое падает на третий слог слова дэIэпыкъурэ заставляет произносить сочетание дэIэпыкъурэ пэт как одно слово, объединенное единым ударением. Кроме этого, в функциональном плане данное сочетание в предложении может выступать, подобно деепричастиям, в качестве обстоятельства образа действия. Совокупность вышеназванных фактов, по-видимому, и дала повод Ш.Б. Ногма считать такое словосочетание единым словом-деепричастием. Тем не менее, частица пэт, как указано выше, в современном кабардино-черкесском языке выполняет несколько другие функции, отличные, от вышеназванной, что не позволяет рассматривать словосочетания с элементами пэт, приводимые Ш.Б. Ногма, деепричастиями.

Вместе с тем, необходимо отметить, что почти за восемь десятилетий до появления адыгской письменности и за девяносто лет до выхода в свет первой научной грамматики кабардино-черкесского языка Т.М. Борукаева [Борукаев, 1932] Ш.Б. Ногма сумел выделить общеадыгский суффикс -у/-уэ как основной способ образования деепричастия в кабардино-черкесском языке.

В работе Л. Люлье «Словарь русско-черкесский или адигский с краткою грамматикою сего последнего языка» автор отмечает, что деепричастие происходит от глагола с помощью аффикса -уэ // -у и представляет собой наречие, «выражающее постороннее действие предмета» (гущыIэу л1агъэ “говоря умер”, щыгусэри пэтэу магущ1о “браня смеется”) [Люлье, 1846: 12].

В первой подлинно научной грамматике – «Грамматике кабардино-черкесского языка» Т.М. Борукаева [Борукаев, 1932] деепричастие рассматривается в разделе, посвященном глаголу, поскольку те слова кабардино-черкесского языка, которые изменяются по лицам и временам, относятся, по мнению Т.М. Борукаева, к одной общей грамматической категории, называемой глаголом. [Борукаев, 1932: 53]. При этом исследователь, вслед за известными русскими языковедами Н.И. Гречем, Л.А. Булаховским и др. деепричастие именует отглагольным наречием: «Деепричастие (отглагольное наречие) – это особая форма для глаголов в роли обстоятельственного определяющего [Борукаев 1932: 80]. Таким образом, автор указывает не только на морфологическую природу деепричастия, но и на способность деепричастия чаще всего выступать в роли обстоятельства образа действия.

«От простого наречия деепричастие отличается тем, что сохраняет значение переходности, времени и спрягаемости по лицам, что свойственно только глаголам, – пишет далее автор. – Но «время» деепричастия указывает отношение не к говорящему лицу, т.е. не к моменту речи, а ко времени процесса, выраженного личным глаголом в предложении» [Борукаев 1932: 80]. В приведенной цитате имеют место два довольно любопытных, на наш взгляд, факта: во-первых, исследователь обратил внимание на особенности выражения времени деепричастием; во-вторых, указал на специфическое свойство деепричастия кабардино-черкесского, а шире – в целом и кавказских языков, которое до сих пор остается источником разногласий современных лингвистов-кавказоведов. Речь идет о явлении, когда субъект обозначаемого деепричастием действия часто не совпадает с субъектом действия глагола-сказуемого. Эта особенность деепричастия и является краеугольным камнем в вопросе о способности // неспособности деепричастия и его оборота выступать в качестве придаточного предложения.

Основным способом образования деепричастия в кабардино-черкесском языке Т.М. Борукаев считает присоединение к основе глагола прошедшего времени суффикса -уэрэ: кIуэуэрэ жеящ – «идя заснул», ихьуэрэ джэлащ – «неся упал». При этом исследователь уточняет, что глаголы, от которых образуются деепричастия, могут быть глаголами в собственном смысле или глаголами производными [Борукаев 1932: 80].

Г.Ф. Турчанинов, как и Т.М. Борукаев, относит деепричастие к разряду отглагольных наречий. Исследователь указывает, что деепричастия «имеют своим морфологическим признаком форманты: для недлительных деепричастий – -уэ, -у, для длительных – -рэ, -уэрэ». При этом дифференцирующими признаками отыменных наречий на -у, -уэ и деепричастий исследователь считает способность деепричастия спрягаться по лицам и именам, сохраняя переходность и непереходность, а отыменного наречия – изменяться только по лицам. Вместе с тем, ученый отмечает, что данное обстоятельство справедливо только для деепричастий недлительного действия, поскольку «деепричастия длительного действия изменяются, как и отыменные наречия, только по лицам» и заключает: «По-видимому, деепричастия длительные близки к наречиям» [Турчанинов, 1940: 153].

Формы времен деепричастия

Одним из наиболее дискутируемых вопросов в адыгском языкознании является вопрос о формах времени деепричастия. Так, авторы «Грамматики кабардино-черкесского литературного языка» заявляют, что деепричастие не обладает категорией времени [Грамматика кабардино-черкесского литературного языка, 1970: 191]. А.К. Шагиров считает, что деепричастием на -урэ употребляются только в форме настоящего времени [Шагиров 2004: 177]. Б.Ч. Бижоев указывает на наличие временных форм деепричастия с некоторыми ограничениями. В частности, он полагает, что для деепричастий, образованных при помощи суффикса -у/-уэ, характерны настоящее, прошедшее I, давнопрошедшее I и будущее время [Бижоев 2003: 35-36]. Х.Ш. Урусов отмечает, что кабардино-черкесские деепричастия имеют все три формы времени: настоящее, прошедшее и будущее время. При этом ученый уточняет, что форма времени деепричастия может не совпадать с формой времени сказуемого [Урусов 2000: 135].

Освещение данного вопроса мы считаем целесообразным начать с поиска ответов на следующие вопросы:

1. Какие формы деепричастий непосредственно зависят от временных значений финитного глагола в составе предложения?

2. Какими временными формами, не связанными с временным значением финитного глагола, обладают сами деепричастия?

В научной литературе отмечается, что отглагольная форма типа седжэу «читая» не является формой настоящего времени деепричастия и не восходит к форме настоящего времени глагола соджэ «читаю». [Кабардино-черкесский язык, 2006: 322]. Но при этом в ней не делается какого-либо предположения о возможном источнике происхождения данной деепричастной формы. Мы считаем возможным предположить, что деепричастная форма седжэу восходит либо к имперфектной форме седжэт // седжэрт «бывало (я) читал», либо к форме прошедшего времени седжащ «читал». Если принять во внимание принадлежность имперфекта к разновидностям прошедшего времени, то такое предположение, на наш взгляд, не лишено основания. Во всяком случае, форма седжэ-у «читая» в своей основе совпадает с основой с-е-джэ-, которая может быть оформлена суффиксами прошедшего времени -а (седжащ «читал»), перфекта -гъа (седжэгъащ «давно читал»), имперфекта -т (седжэт/седжэрт «бывало (я) читал»), даже аффиксом будущего времени -ну (седжэнущ «буду читать»).

В эту схему вписываются деепричастия типа сыплъэу «смотря», которые также образованы от аналогичных временных форм. Например: сыплъащ «(я) смотрел», сыплъэгъащ «(я) давно смотрел», сыплъэт «(я) бывало, смотрел», сыплъэнущ «(я) буду смотреть». Настоящее время от глаголов еджэн «читать» и плъэн «смотреть» идентично образуется с помощью префиксального элемента о- (соджэ «(я) читаю», соплъэ «(я) смотрю»), несмотря на то, что первый является двухличным глаголом, а второй – безобъектным одноличным глаголом.

Нам при этом представляется, что указанная ущербность в образовании форм времен не является основанием для утверждения, что деепричастие не изменяется по временам. Факты адыгских литературных языков и их диалек 46 тов однозначно свидетельствуют о том, что деепричастие в адыгских языках изменяется по временам. При этом время, выражаемое деепричастием и финитным глаголом, может совпадать (джэлауэ сыхуэзащ «(он) упавшим (я) встретил»), но может быть и различным (кIуэуэ сыхуэзащ «(он) идя (я) встретил»).

Основанием для постулирования наличия у деепричастий адыгских языков формы настоящего времени может служить то, что адыгским деепричастиям, образованным с помощью суффикса -у, в русском языке соответствуют деепричастия, образованные от глаголов несовершенного вида настоящего времени, а деепричастиям, образованным с помощью суффикса -уэ, в русском языке соответствуют деепричастия, образованные от глаголов совершенного вида прошедшего времени. Ср.: каб.-черк. седжэу – рус. читая, каб.-черк. сыпсалъэу – рус. разговаривая, каб.-черк. сыджэгуу – рус. играя (несов. вид, настоящ. вр.). И в то же время каб.-черк. седжауэ – рус. прочитав // почитав, каб.-черк. сыпсэлъауэ – рус. поговорив, каб.-черк. сыджэгуауэ – рус. поиграв (сов. вид, прош. вр.).

Представляется любопытным и тот факт, что суффиксом -уэ чаще всего оформляется глагольная основа, содержащая в своей структуре аффикс -а, выполняющий функцию показателя прошедшего времени. Это дает возможность предположить, что деепричастия, образованные от подобных глагольных основ, в какой-то мере сохраняют значение прошедшего времени, и выражают при этом действие, предшествовавшее действию, выражаемому основным глаголом: Абы къыщыщIэдзауи нобэ къэс ЛутIэ адэ-анэншэу къэн-а-уэ екIуэлIа-пIэншэу къекIухь (КI.А.) «С тех пор, оставшись без родителей, Лута живет без приюта». Iэдэ-уадэри шэрхъ къутари зэбгрыдз-а-уэ кIыщ лъэгум илът (КI. А.) «И инструменты, и сломанные колеса вразброс (букв.: разбросанно) валялись на полу кузни».

Из изложенного следует, что деепричастиям в кабардино-черкесском языке присущи значения прошедшего и настоящего времени безотносительно к временной форме финитного глагола, и относительное время, которое соот 47 носится со всеми временными формами финитного глагола. Причем показателем прошедшего времени является суффикс -уэ в сочетании с аффиксом -а, функционально являющимся выразителем формы прошедшего времени глагола. Показателем же настоящего времени является суффикс -у. В типологическом плане это положение можно соотнести с аналогичным явлением в русском языке, отмечаемым учеными-русистами: «Категория времени, присущая древнему причастию, нашла отражение в способности формирующегося деепричастия к выражению временных соотношений с основным глагольным сказуемым. Однако в процессе формального становления деепричастия постепенно закрепляется зависимость его внешнего облика от категории вида производящего глагола» [Абдулхакова, 2007:8]. Данное положение, справедливое для русского языка, требует определенной корректировки при переложении на реалии кабардино-черкесского языка в связи с отсутствием в последнем категории вида. Здесь, как нам кажется, будет корректнее, если отметить, что «внешний облик» кабардино-черкесского деепричастия зависит не от категории вида, а от временного значения производящей основы глагола. Таким образом, можно констатировать:

1. Деепричастия, образованные с помощью аффикса -у, в кабардино черкесском языке употребляются в форме настоящего времени: Мыщафэ Iэры мылъхьэ гуащэр щумыгъэгугъ, уи ныбжьэгъу ущыгугъы-у мыщэм уемыбэн (Пс.) «Не обнадеживай княгиню шкурой неубитого медведя, не борись с медведем, надеясь на своего друга». Ныбжьэгъу къэбгъанэ-у жагъуэгъу IупэфIэгъу умыщI (Пс.) «Не приближай к себе недруга, отклоняя друга».

Къамбот и хэкуэгъухэр зэхэтт, къыпэплъэ-у (Хь.С.) «Земляки Камбота стояли, ожидая (его)». Сэ куэдрэ сыщысащ сыгупсысэу, ауэ сщIэнур къыс хуэмыщIэ-у (М.З.) «Я долго сидел думая, но не зная на чем остановиться». Деепричастия настоящего времени на -у соотносятся с финитными глаголами всех трех форм времен: уджэгуу ущысщ «ты играя сидишь», уджэгуу ущысащ «ты играя сидел», уджэгуу ущысынущ «ты играя будешь сидеть».

2. Деепричастия, образованные с помощью аффикса -уэ, употребляются в форме прошедшего времени: ЗэщIэщтхьа-уэ нартыжьхэр къум гъуэгужьми къытонэ (Н.) Замерзнув, нарты остались на пустынной дороге». ЗэфIэна-у э нартыжьхэр къумыжь нэщIым щопсалъэ (Н). «Переругавшись, нарты наседают друг на друга в пустыне». Къуэ ебланэм сыдэжа-уэ зы фIыцIагъи къэс-лъагъущ (Н.) «Выскочив из седьмой балки, нечто темное (я) увидел».

Деепричастие на -уэ, как и деепричастие на -у, может сочетаться с финитными глаголами в форме настоящего, прошедшего и будущего времен: къыкIэрыхуа-уэ щIохьэр «заходит опоздав», къыкIэрыхуа-уэ щIыхьащ «зашел опоздав», къыкIэрыхуа-уэ щIыхьэнущ «зайдет опоздав».

3. Деепричастие на -урэ находят применение в языке только в форме настоящего времени: Таурыхъ щIалэ уежьэ-урэ гъащIэр блыбогъэкI (Ш.Хъу.) «(Ты) ожидая принца из сказки, твоя жизнь проходит». Къалэм къакIуэ-урэ ар и ныбжьэгъум щIэупщIэрт. «Приезжая в город, он навещал друга». Шы нэхъ дахэхэр къащэху-урэ Iуашырт (КI.Т.). «Покупая, уводили наиболее пригожих коней».

Х.Ш. Урусов отмечает, что в исследуемом языке имеет место употребление деепричастий и в форме будущего времени: 1. Хадэм жыг хэтсэнурэ макIуэ, Iуэху тхуэмыщIу. 2. Тепщэчыр къехуэхыну (къехуэхын къудейуэ) тебгъэуващ стIолым [Урусов, 2014: 193]. Данные конструкции, как и предыдущие, в виду их специфичности не подлежат буквальному переводу на русский язык. Мы даем лишь их смысловой перевод: 1. «Предполагая, что мы в саду посадим деревья, время проходит, а нам некогда (примерн.: Время идет (мы) предполагая в саду деревья будем сажая, а нам некогда)». 2. «Ты поставил тарелку на стол так, что она может упасть (примерн.: Ты поставил тарелку на стол будет падая)». Носителями современного кабардино-черкесского языка такие синтаксические конструкции употребляются значительно реже.

Способы образования деепричастий

По вопросам образования деепричастий в адыгском языкознании существуют различные точки зрения. Исходя из этого, адыгские отглагольные словоформы можно разделить на две группы: словоформы, признаваемые всеми специалистами как деепричастные, и словоформы, признаваемые деепричастными только частью специалистов. К первой группе можно отнести отглагольные формы, образованные с помощью суффиксов -у/-уэ, -урэ // -уэрэ, -рэ в кабардино-черкесском и аффикса -зэ в адыгейском языке. Ко второй группе – глагольные словоформы, имеющее в своем составе суффиксы -ри, -мэ, -ми, -кIэрэ в кабардино-черкесском и аффикс -и в адыгейском языке.

Основным общеадыгским аффиксом, с помощью которого образуется деепричастие, является суффикс -у/-у э, которым оформляются основы статических и динамических, переходных и непереходных глаголов: Лу щэху цIыкIуу унэм къыщIыхьэри бжэкъуагъым деж щыт шэнт щхьэгуэм т етIысхьа-уэ щысщ (КI.А.). «Лу тихонько зашел в дом и, присев на стоявшую в углу табуретку, сидит». Софят икIи зэгуэп-у, икIи гузавэ-у щытщ (Щ.I.). «Софят и досадуя и переживая стоит». Аслъэн кIуэрт къызэмыплъэкIы-у (Т.Хь.). «Аслан шел не оборачиваясь». Деепричастия на -у/-уэ могут обозначать действие, совершаемое перед, во время или после действия, выраженного финитным глаголом.

Cуффикс -у/-уэ, оформляя глагольные основы в форме прошедшего времени или так называемые чистые глагольные основы с финальной огласовкой -э, образует деепричастия, которые могут сочетаться с финитными глаголами, обозначая действие, предшествующее действию, выраженному в основном глаголе: Маржынэт къыщIыщIэкIари щыгъупщэжа-уэ къэшынащ, зы бэлыхь къэмыхъуащэрэт, жиIэу (М.С.). «Маржинат, забыв о том, зачем вышла, испугалась, как бы чего не случилось». Жэщ ныкъуэм фIэкIа-уэ Сэфарбий и тхьэ-кIумэм Iуащащэ макъ къицырхъащ (М.Б.). «Когда перевалило за полночь, Са-фарбий услышал шпот». И Iэпкълъэпкъ псомкIи зишэщIа-уэ шыр лъейрт (КI.Т.). «Вытянувшись во весь корпус, конь летел стрелой».

Кроме одновременности и предшествования такие деепричастные образования могут выражать действие, следующее за основным глаголом: Нарт Гуэгуэжьым и шабзэр жыгеижьым пхолъэт, тхьэмпэ закъуэ фIэмылъу (Н.). «Стрела старого нарта Гуагуо через старый дуб пролетает, ни одного листа не захватывая». Емынэжь къэсыжащ гъумэтIымэу (Н.). «Емынеж вернулся, бранясь». Сосрыкъуэ щытт мыхъейуэ (Н.). «Сосруко стоял, не двигаясь» [Ка-бардино-черкесский язык, 2006: 319].

По мнению М.А. Кумахова, общеадыгский суффикс -уэ является исходным для суффикса -эу: «Отпадение конечного э в этом суффиксе с разной степенью интенсивности отмечается во всех адыгских диалектах, в то время как наличие э перед -у (-эу) – результат индивидуального развития адыгейского языка. Для общеадыгского состояния рассматриваемый суффикс реконструируется с конечным гласным э» [Кумахов, 1989: 271].

В свою очередь суффикс -уэ в адыгском языкознании увязывается с суффиксом -гуэ. Рассматривая вопрос о первичности // вторичности этих элементов, Л.Г. Лопатинский считал исходным, а значит, более архаичным аффикс -гуэ [Лопатинский, 1891: 35]. Этого мнения придерживаются Г.Ф. Турчанинов и М. Цагов [Турчанинов, Цагов, 1940: 149], Х.У. Эльбердов [Эльбер-дов, 1959], Х.З. Гяургиев [Гяургиев. 1963] и Х.Ш. Урусов [Урусов, 1980]. Г.В. Рогава, напротив, рассматривал элемент -гуэ как инновацию, исходной формой для которой стал суффикс -уэ. При этом свои доводы исследователь строил на предположении генетической связи суффикса -уэ с абхазским -уа, образующим основы глагола настоящего времени и форму деепричастия [Рогава 1956: 101]. Подобный подход позволяет постулировать положение о существовании общего деепричастного суффикса -уа в эпоху западно-кавказского языкового единства.

Рассматривая эти противоположные мнения, М.А. Кумахов оставил, тем не менее, вопрос открытым, ограничившись следующим замечанием: «В целом состояние изученности вопроса допускает разную интерпретацию соотношения адыгских вариантов -гуэ, -у э и их связей с данными родственных языков» [Кумахов 1989: 272].

Не претендуя на исчерпывающее решение данного вопроса, считаем возможным высказать свою точку зрения. Адыгские языки, как известно, не имеют длительной письменной традиции, что затрудняет верификацию тех или иных гипотез относительно исторических изменений в этих языках. Тем не менее, тот факт, что элемент -гуэ был зафиксирован в записях И.А. Гюль-денштедта, Ш.Б. Ногма, К. Атажукина, Л.Г. Лопатинского и других исследователей конца XVIII – начала XIX века и очень редко еще встречается в диалектах в речи старшего поколения современных кабардинцев, наталкивает на мысль о том, что деепричастная и адвербиальная форма на -гуэ является реликтовым явлением в современном кабардино-черкесском языке. Отсутствие же этой формы в кубано-зеленчукских говорах и в адыгейском языке свидетельствует о том, что данная форма не могла иметь место в эпоху общеадыгского языкового единства. Это тем более вероятно, что и в убыхском языке, который является близкородственным адыгским языкам, нет данного суффикса: «Сближение в убыхском соединительного -гьы и деепричастного -гьы, по-видимому, исключает сближение последнего с адыгским деепричастным суф. -гуэ» [Кумахов 1989: 272].

Исходя из изложенного, с большой долей вероятности можно предположить, что форма на -гуэ могла быть инновацией для кабардино-черкесского языка после распада общеадыгского языкового единства. Затем начался постепенный процесс сужения сферы употребления данного суффикса, и к настоящему времени он стал принадлежностью некоторых диалектов современного кабардино-черкесского языка.

Надо полагать, что подобный процесс происходил и в адыгейском языке: после распада общеадыгского языкового единства здесь появился деепричастный суффикс -зэ. В современном же адыгейском языке соотношение употребления деепричастных суффиксов -эу и -зэ неравномерно: более употребительным является первый. Так, в проанализированном тексте художественного произведения (Схаплок Г. «Песня земли»: 261-267), состоящем из 1488 слов, встречается 20 случаев употребления деепричастной формы на -эу, тогда как форма на -зэ употреблена только три раза. Вполне ожидаемо, что в скором времени суффикс -зэ постигнет участь кабардино-черкесского аффикса -гуэ: более продуктивное употребление суффикса -уэ приведет к эпизодическому употреблению суффикса -зэ.

Если обратиться к основным вехам истории изучения суффикса -уэ // -э у //-у в адыгском языкознании, то можно констатировать:

Н.Ф. Яковлев рассматривал некоторые словоизменительные и словообразовательные возможности суффикса -уэ // -э у // -у [Яковлев, 1948].

Г.Ф. Турчанинов и М. Цагов отмечали, что с помощью аффикса -уэ // -у образуются формы имени со значением выделительности, превратительности и упо-добительности. Они также обратили внимание на словообразовательную функцию элемента -уэ // -у [Турчанинов, Цагов,1940].

Для обозначения обстоятельственного падежа Х.У. Эльбердов в своих трудах использовал термин «выделительный», считая, что выделительность – это основное назначение суффикса -уэ // -у. Вместе с тем он отрицал возможность использования данного аффикса в словообразовательных целях [Эльбердов, 1959].

В специальной литературе встречается положение, отрицающее наличие обстоятельственного падежа в системе склонения адыгских языков.

Таким образом, исследуя сущность суффикса -уэ // -э у // -у, адыговеды приходили к различным выводам, суть которых сводится к следующему:

1. Аффикс -уэ // -э у // -у – не формоизменяющий, а словообразовательный элемент [Л. Люлье, Л.Г. Лопатинский, А.К. Шагиров].

2. Аффикс -уэ // -эу // -у – формоизменяющий, а не словообразовательный элемент [Х.У. Эльбердов].

3. Аффикс -уэ // -э у // -у – формоизменяющий и словообразовательный элемент [Б.Х. Балкаров, Г.В. Рогава, Н.Ф. Яковлев, Д.А. Ашхамаф и др.].

К вопросу о выполнении деепричастием функций определения и дополнения

В адыговедческой лингвистической литературе указывается, что в качестве одного из способов обозначения определения в кабардино-черкесском языке используется деепричастие (деепричастный оборот). Так, по мнению Х.Ш. Урусова, способность кабардино-черкесского деепричастия выступать в позиции определения восходит к давней традиции: «По-видимому, издавна в языке причастные обороты, глагол в обстоятельственном падеже или деепричастие используются в функции определения», - пишет исследователь, и для обоснования этого положения приводит отрывок из адыгского нартского эпоса:

Уэри умылъэгъуауэ,

Сэри сымылъэгъуауэ,

Ди хэкум къимыхьагъэххэу,

Зы шу цIыкIу слъэгъуащ, Сэтэней-гуащэ (Н.).

«Которого и ты не видела,

Которого и я не видел,

Который в наших краях никогда не бывал,

Я видел одного невысокого всадника, Сатаней-гуаша» [Урыс 1994: 165].

В современном кабардино-черкесском языке конструкции описываемого типа находят широкое применение в устной речи и в произведениях художественной литературы: ГъуэлъыпIэ лъагэ гуэрхэри, я натIэхэр кIэн-кIэну зэхэлъу, жьантIэм дэтт (Къ.Хь.). «И какие-то высокие кровати, с узорчатыми спинками, стояли в глубине комнаты». Хъанигуащэ Iэщэу къыздищтар къамэ къудейщ, ари улъияр э сампIэм къикIыгъуейуэ, кIэщIрэ Iэдакъэсэм зэрыщхьэп-рыкI щымыIэу (Къ.Хь.). «Ханигуаша взяла с собой только кинжал, да и тот заржавевший и с трудом выходящий из ножен, такой короткий, что не сильно отличался от подкинжального ножика». Зыбжанэ дэкIри, Къетыкъуэ щымы-Iэжу Салимэ хъыбар къыIэрыхьащ (Къ. Хь.). «Спустя некоторое время, Сали 101 ма получила известие о кончине Кетуко».

Так как же, все-таки, квалифицировать эти специфические словоформы на -уэ // -у в синтаксической позиции определения: как деепричастие или какое-то иное образование, по форме очень близкое к деепричастию? С точки зрения современного языкознания деепричастие обозначает признак действия и относится к группе сказуемого, характеризуя (определяя) его в качестве обстоятельства. Определение же обозначает признак предмета, явления: подлежащего, дополнения, обстоятельства с предметным значением. Но признак предмета нельзя обозначить через признак действия.

Данную проблему можно рассмотреть и с другой точки зрения: компоненты, выделенные в выше приведенных предложениях, определяют не признак действия, выраженного инфинитным глаголом, а признак субъекта или объектов, выраженных именами существительными, и отвечают на вопрос сыт хуэдэ? «какой?». Отсюда логически вытекает следующая мысль: отглагольной словоформой, способной определять признак предмета, является причастие. Возьмем примеры из первого предложения: къамэ улъиярэ (деепричастная форма), сампIэм къикIыгъуейуэ (деепричастная форма) къамэ. Буквальный их перевод звучит так: «заржавевшим являющийся кинжал», «трудновы-ходящим (из ножен) являющийся кинжал». Эквиваленты этих атрибутивных словосочетаний с обычными определениями-причастиями в языке представлены как къамэ улъия «кинжал заржавевший», къамэ къикIыгъуей «кинжал труд-новыходящий (из ножен)». Нет сомнения в том, что словоформы улъия и къикIыгъуей, не оформленные указанными выше аффиксами, есть те же самые определения улъиярэ (здесь аффикс -рэ выступает как заменитель суффикса -уэ // -у при парных однородных членах предложения, о чем сказано во второй главе работы) и къикIыгъуейуэ. В таком случае данные словоформы, образованные с помощью элементов -уэ // -у (-рэ), логичнее считать не деепричастиями (поскольку они, как указано, выражают не признак действия, а признак предмета), а причастиями. При этом элементы -уэ // -у следует считать показателем обстоятельного падежа, употребленными в стилистических целях как выделительные форманты. Такой метод усиления определяемого признака предмета широко представлен в атрибутивных словосочетаниях с несогласованным качественным прилагательным-определением. Так, наряду с определительными словосочетаниями с обычным согласованным качественным определением, к примеру, в предложении Сэ бостей хужь къысхуащэхуащ «Мне белое платье купили» для усиления признака платья используется конструкция Сэ хужь-у бостей къысхуащэхуащ «Мне белой являющееся платье купили», где определение хужь оформляется выделительным формантом -у (-уэ). Подобным же образом происходит оформление атрибутивной синтагмы с причастием-определением: Сэ сыхуейщ бий жыжьэр къызыщышынэ джатэ. «Мне нужен меч, которого боялся бы дальний враг (букв.: устрашающий дальнего врага)». Сравн.: Сэ сыхуейщ джатэ, бий жыжьэр къыщышынэ-у. «Мне нужен меч, которого боялся бы дальний враг (букв.: который являлся бы устрашающим (для) дальнего врага)». В семантическом отношении эти два предложения равнозначны. Разница заключается лишь в стилистическом наполнении значения второго предложения. Если первое предложение в стилистическом плане является нейтральным и эта нейтральность обусловлена обычным порядком слов в самом предложении и в находящейся в его составе атрибутивной синтагме (препозитивный причастный оборот-определение с причастием къызыщышынэ в исходной форме), то стилистическое наполнение во втором предложении достигается одновременно двумя способами: обособлением уже постпозитивного причастного оборота-определения бий жыжьэр къыщышынэ-у и оформлением в нем причастия къыщышынэ выделительным аффиксом -у. Такая позиция вполне согласуется с существующей практикой в школьном и вузовском курсах по синтаксису кабардино-черкесского языка. Именно такие конструкции с причастием, оформленным суффиксами -уэ // -у, имеет в виду А.М. Камбачоков при выявлении элементов, которые могут выражать распространенные определения: «Распространенное определение в ка-бардино-черкесском языке выражено… синтаксической конструкцией, являющейся по содержанию причастным, по форме – деепричастным оборотом:

Къемэт къилъэгъуащ и бгъэм дамыгъэ хэзу, зэщIэлыдэу фащэ зэпэщ щыгъыу, и щхьэ цIыкIум ферс щхьэрыгъыу лIы кIыхь гуэр (КI.Т.) «Каймет увидел некоего высокого мужчину, на груди которого сверкало много наград, одетого в блестящий наряд, и маленькая голова которого была покрыта ферсом» [Кам-бачоков 1997: 188].

По аналогии к ним следует относить конструкции, встречающиеся в предложениях типа Сэ сыхуейщ джатэ, мыкIыхьу, мыкIэщIу, бий жыжьэр къыщышынэу, бий гъунэгъур хигъащIэу (Н.). «Мне нужен меч, не длинный, не короткий, поражающий близкого врага, (меч), которого боится далекий враг». Пшэ гъуэзми нуру къызэпхыпсу щыслъагъурт уафэм сэ зы вагъуэ (Щ.I.). «Я в небе видел некую звезду, светящуюся сквозь дымку облаков». Дунейм зы лэжьыгъи щыIэкъым щыщIэныгъэ гуэрхэр хэмылъу (М.Б.). «Нет в природе работы без какого-либо изъяна (по форме: какого-либо изъяна не имея; по содержанию: какого-либо изъяна не имеющей)». Словоформы с элементом -уэ // -у в данных предложениях можно назвать и псевдодеепричастиями, так как их оформление тесно сближает эти компоненты с деепричастиями, но выполняемая ими в предложении синтаксическая роль не соответствует синтаксическим функциям, присущим деепричастиям. Конструкции описываемого типа правомернее считать причастиями (причастными оборотами), оформленными выделительными формантами -уэ // -у.

Таким образом, под одной формой в языке сосуществуют две разновидности отглагольных образований с совершенно различными синтаксическими функциями: причастия, оформленные выделительными аффиксами -уэ // -у, (так называемые псевдодеепричастия), назначение которых – обозначение различных признаков определяемых имен будучи в составе атрибутивной синтагмы в качестве зависимого компонента; и деепричастия, относящиеся к группе сказуемого и занимающие синтаксическую позицию различных разрядов обстоятельств в предложении. Наличие в языке таких синтаксических омонимов в значительной степени затрудняет определение статуса каждого из них: который из них определение, а который – обстоятельство.