Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Категория локативности как объект лингвистического исследования 10
1.1. Функционально-семантическое поле локативности 10
1.2. Средства выражения локативности в разноструктурных языках 18
Глава 2. Лексические средства выражения локативности в эрзянском и финском языках 37
2.1. Лексико-семантические группы имен существительных с семантикой локативности 37
2.2. Лексико-семантические группы глаголов с семантикой локативности 49
2.3. Лексико-семантические группы наречий с семантикой локативности 59
Выводы к главе 2 67
Глава 3. Морфологические средства выражения локативности в эрзянском и финском языках 70
3.1. Падежные и послеложно-падежные формы имен существительных с семантикой локативности 70
3.2. Послеложные и предложные конструкции с семантикой локативности 90
3.3. Словообразовательные суффиксы с семантикой локативности 103
Выводы к главе 3 113
Глава 4. Синтаксические средства выражения локативности в эрзянском и финском языках 116
4.1. Экзистенциальные предложения 116
4.2. Предложения обладания, или хабео-конструкции 120
4.3. Предложения, обозначающие состояние окружающей среды 125
4.4. Предложения, выражающие общую локацию 128
Выводы к главе 4 130
Заключение. 132
Список условных обозначений 143
Библиографический список 144
- Средства выражения локативности в разноструктурных языках
- Лексико-семантические группы наречий с семантикой локативности
- Послеложные и предложные конструкции с семантикой локативности
- Предложения, обозначающие состояние окружающей среды
Средства выражения локативности в разноструктурных языках
Исследование семантических значений категории пространства является одним из распространенных объектов для изучения в языкознании. Существует множество работ, посвященных изучению пространственной семантики, на материале различных языков, как отдельных, так и принадлежащих одному языковому ареалу или генетической группе. Объектом исследования в них, как правило, становятся как отдельно взятые средства реализации пространственной категории, так и вся совокупность инвентаря имеющихся в языке средств, а также непосредственно пространственные значения. Как известно, пространственные отношения, существующие в мире, преломляются в языковой картине мира с помощью разноуровневых средств языка – лексики пространственной семантики, специфических морфологических форм и синтаксических построений.
Однако локативность как самостоятельная категория становилась объектом исследования довольно редко. В связи с этим, необходимо проанализировать имеющиеся как в общем, так и финно-угорском языкознании труды, посвященные изучению данной категории, а также пространственных отношений в целом.
Одним из исследований, раскрывающих сущность локативности, является монографическая работа Л. Н. Федосеевой, в которой описывается функциональное поле локативности, а также характер пространственных отношений [Федосеева, 2013]. Пространственные отношения, по мнению автора, представляют собой тип разнопланового взаимодействия объектов действительности в окружающем мире. Особый интерес вызывает подробное описание семантических значений локализации объектов. Среди потенциально возможных вариантов локализации она выделяет следующие: событийно-ситуативную, характеризующую место протекания событий; событийно-динамическую, связанную с перемещением объектов; предметно-18 соотносительную, определяющую местонахождение предметов относительно друг друга; параметрическую, указывающую на параметрические особенности предметов; субъектно-ориентированную, обусловленную местонахождением и восприятием говорящего [Федосеева, 2013: 42]. Наиболее важными с точки зрения статики и динамики, не выходящей за пределы ограниченного пространства, является место протекания событий, или событийно-ситуативная локализация, а также предметно соотносительная.
Одним из центральных значений автор определяет субъектно ориентированную локализацию, связанную с местонахождением человека и его восприятием действительности: 1) степени близости / удаленности предмета от субъекта; 2) конкретизации по вертикальной оси относительно субъекта; 3) конкретизации по горизонтальной оси относительно субъекта; 4) нахождения субъекта в центре, среди многочисленных предметов, разворачивающихся событий, движения; 5) обозначения субъекта в качестве определителя отсутствия предмета в пространстве; 6) обозначения субъекта в качестве промежуточного ориентира движения предметов [Федосеева, 2004: 31–32]. В качестве доминирующего средства выражения данного вида локализации выделяются дейктические наречия. В рамках последней, предметно-соотносительной, связанной с обозначением положения предметов относительно друг друга, автор выделяет такие ситуации, которые позволяют указать непосредственно на положение предмета в пространстве: 1) местоположение предмета на поверхности ориентира; 2) местоположение предмета по вертикали относительно ориентира; 3) местоположение предмета по горизонтали относительно ориентира; 4) степень близости / удаленности предмета от ориентира; 5) правая / левая ориентации относительно ориентира; 6) местоположение предмета за пределами / в пределах ориентира; 7) расстояние между предметом и ориентиром; 8) способ расположения предмета относительно ориентира [Федосеева, 2004: 43].
Довольно обширной на материале русского языка представлена система средств выражения локативности. Автор, придерживаясь широкого понимания понятия «локативность», включающего в себя значения и статики, и динамики, выделяет 5 групп языковых средств, составляющих функционально-семантическое поле локативности в русском языке, а именно: лексические, словообразовательные, грамматические, контекстуальные и модусные [Федосеева, 2013: 131–133]. К лексическим средствам относятся имена существительные, прилагательные, глаголы, наречия, фразеологизмы, а также частицы.
Наиболее разнообразной по составу является группа имен существительных, включающая несколько подгрупп с локативной семантикой, среди них: 1) наименования жилых помещений; 2) наименования различных хозяйственных построек; 3) наименования жилых помещений для птиц и зверей; 4) наименования военных объектов; 5) наименования сельскохозяйственных территорий; 6) наименования организаций, предприятий и учреждений. В них можно выделить дополнительные подгруппы в зависимости от того, в какой сфере общественной жизни они функционируют: а) наименования административных организаций; б) наименования объектов культуры и образования; в) наименования учреждений бытового и торгового назначения; г) наименования медицинских учреждений; д) наименования спортивных учреждений; е) наименования помещений транспортного назначения; ж) наименования транспортных средств; з) наименования культовых организаций; и) наименования предприятий производственного назначения; к) наименования учреждений уголовно-исполнительной системы [Федосеева, 2013: 131–133].
В отдельную тематическую группу автор относит существительные пространственно-событийной семантики, имеющие широкое значение и способные в силу этого выступать как «вместилище события». Это, прежде всего, обобщенные наименования событийной локализации [Федосеева, 2013: 129]. Классификация лексических средств, связанная со спецификой локативных значений, представлена также в работе «Способы выражения пространственных отношений в современном русском языке» [Всеволодова, 2009]. Авторы выделяют общую сопространственность и конкретную сопространственность. Семантика общей сопространственности содержится в т. н. пространственных объектах, по отношению к которым нельзя противопоставить внутренний объем и внешнюю поверхность. В данную группу входят: наименования географических объектов; наименования некоторых типов пространств; наименования природных и искусственных объектов, имеющих внутренний объем; наименования внутренних частей построек, различных комнат. Поскольку количество пространственных объектов огромно, ученые разделяют их названия на несколько групп: 1) Вселенная; 2) Земля и другие небесные тела; 3) типы ландшафта, территории и акватории; 4) земля как административно-политическое целое; 5) географические и административно-политические части стран; 6) специализированные территории; 7) населенные пункты и их части; 8) сооружения и их части. Учитывая отмеченные пространственные значения, имена существительные делятся на два больших разряда: а) имена полых предметов, имеющие внутреннюю полость и внешнюю поверхность; б) имена сплошных предметов, не имеющих внутренней полости [Всеволодова, 2009: 32–49].
Как показывают исследования, активно реализовывать локативную семантику способны также глаголы [Конобеева, 2006: 52; Саввина, 2009; Ветошкина, 2013: 15]. В. Л. Ибрагимова считает глагол одним из основных средств выражения пространственных отношений в русском языке. Глаголы пространственной локализации обозначают: 1) реальные ситуации нахождения в пространстве; 2) статическое положение в пространстве живых существ и предметов; 3) становление статического положения в результате изменения прежнего положения. Они объединяются на основе денотативной соотнесенности с типизированной ситуацией пространственного соотношения между реальными объектами, а также общего лексико-категориального признака «локализованность в пространстве» грамматико-категориальных признаков глагольности, субъектности, локативности [Ибрагимова, 1994: 21].
По мнению В. Л. Ибрагимовой, в высказываниях локативного типа выступают следующие классы глаголов: 1) абстрактные глаголы пространственного нахождения; 2) конкретные глаголы пространственного нахождения; 3) глаголы пространственного перемещения (используются в конструкциях статической локализации, при которой локализатор обозначает какое-либо замкнутое, ограниченное пространство, в пределах которого осуществляется перемещение объекта); 4) экзистенциальные глаголы; 5) глаголы непространственной семантики, обозначающие состояние и изменения состояния, деятельность, физическое воздействие, звучание, фиксированное движение [Ибрагимова, 1994: 39–40].
М. В. Всеволодова и Е. Ю. Владимирский выстраивают следующую классификацию глаголов и глагольных сочетаний с локативной семантикой: 1) глаголы с семантикой местонахождения, пребывания, определяющие отношения между предметом и локализатором; 2) экзистенциальные глаголы, определяющие отношения между одушевленными именами и локализатором; 3) глаголы при именах событийной семантики; 4) глаголы с семантикой появления и исчезновения; 5) глаголы с семантикой размещения, в том числе каузативные; 6) глаголы с семантикой приобретения; 7) глаголы с семантикой зрительного и слухового восприятия [Всеволодова, 2009: 28–30].
Лексико-семантические группы наречий с семантикой локативности
Одно из центральных мест в реализации пространственных отношений в целом и локативных в частности занимают наречия. Пространственная локализация представляет собой одну из трех координат акта речи, а именно, место речи. Эта координата реализуется в системе местоименных и некоторых обстоятельственных наречий: локальных, передающих статику, и директивных, передающих динамику [Федосеева, 2013: 150].
Объектом изучения в данном разделе являются наречия эрзянского и финского языков, имеющие статическое значение, или локативные наречия с учетом узкого понимания рассматриваемой категории.
Идею статических значений способны передавать пространственные наречия в сочетании с глаголом. Их использование для выражения пространственного значения связано, прежде всего, с обозначением локализатора. При выражении локализатора наречием его особое обозначение отсутствует. «Локализатор в таком случае подсказывается контекстом или ситуацией. Наречие является, таким образом, по сути дела вторичным способом обозначения пространственного отношения» [Гак, 1996: 17–19]. В. Г. Гак отмечает двоякую функцию локативных наречий. По мнению исследователя, они уточняют локализацию, выраженную именем существительным, и локализуют предмет при отсутствии словесно выраженного локализатора [Гак, 1996: 18]. Классификация наречий была построена с учетом их локативной семантики: а) неопределенные наречия, выражающие неопределенность локализации; б) дейктические наречия, обозначающие место с учетом участников коммуникации; в) относительные наречия, обозначающие место по отношению к уже известному объекту; г) оценочные наречия, обозначающие расстояние относительно какого-то объекта.
Теория статических пространственных отношений находит наиболее эксплицитное выражение, если пространственные наречия сочетаются с глаголами со значением нахождения и положения в пространстве, т. к. глаголы актуализируют сему статического действия, а пространственные наречия обозначают локализатор для этого действия. Однако пространственные наречия могут также сочетаться и с глаголами других семантических групп, таких как глаголы ненаправленного действия, говорения, чувственного восприятия и др. Пространственные наречия могут относиться ко всему высказыванию в целом, не будучи привязанными по смыслу к глаголам. Наречия, функционирующие в качестве обстоятельства места в предложении, могут употребляться в препозиции к глаголу сказуемому, занимая начальное положение в предложении.
Пространственные наречия могут использоваться для реализации семы местонахождения без сочетания с глаголами статической семантики. Хотя иногда динамические пространственные наречия реализуют значение статических пространственных отношений [Федосеева, 2013]. Как в эрзянском, так и в финском языках большинство наречий, указывающих на пространственные отношения, функционально могут быть наречиями и послелогами, поэтому их часто называют послеложными наречиями [Щанкина, 1980а: 96]. Подобное происходит при условии, если связь наречия с глаголами ослабляется, а с предшествующим ему именем усиливается, в результате чего наречие начинает выполнять при имени соединяющую роль, т. е. выступает в служебном положении.
Языковой материал позволил нам выделить 1200 примеров, в состав которых входят следующие группы наречий со значением локативности в эрзянском и финском языках, а именно:
1. Неопределенные наречия, указывающие на всеобщность или неопределенность ситуации локализации: эрз. эрьва косо везде ; косояк нигде , где-нибудь ; косо-бути где-то ; кой-косо кое-где ; косо где ; фин. kaikkialla везде ; jossakin где-то , где-либо , где-нибудь ; siell tll кое-где ; miss где ; ei missn нигде : эрз. Ды аволъ ансяк кой-косо, пек ламонъ таркава пупоръкшнитъ лувтнэ-ладтнэ [Брыжинский, 2008а: 79]. Да не только кое-где, в очень многих местах нарушаются дела. Колмо читъ уш косояк эзъ важоде Перфш Федоровичкак [Брыжинский, 2008а: 100]. Три дня уже нигде не работал и Перфил Федорович. Эрьва косо ансяк пеняцямот марят эрямонок коряс... [Брыжинский, 2008а: 108]. Везде только жалобы слышишь по поводу нашей жизни... Косот минек пилась ды узересъ? [Калинкин, 2000: 36]. Где наши пила и топор? Ялгинэнъ чачома чинзэ тешкстамодонтъ мейле таго косо-бути симсъ [Калинкин, 2000: 59]. После празднования дня рождения Ялгина опять где-нибудь пил. «Косояк ки лангсо оймсемстэ бригаданек сэвсынек», - ютасъ пряванзо [Калинкин, 2000: 28]. «Где-нибудь, отдыхая на дороге, вместе с бригадой съедим», - мелькнуло в его голове. фин. Niit [elvi sieni] on kaikkialla [Jansson, 2010: 24]. Они [живые грибы] везде. Jossakin kauempana loistivat sammakon silmt kultamna, ja tomnaan saattoi nhd nopeita vlhdyksi sen salaperaisist sukulamsta, jotka asuivat syvemmalla liejussa [Jansson, 2009: 10]. Где-то в далеке блестели золотом глаза лягушки, и временами доводилось видеть быстрые вспышки глаз ее таинственных родственников, которые жили глубже в иле. Siell taalla alkoi hyvin leikatusta nurmesta pistaa emn piema, valkeita, pyreit liski, jotka olivat kuin lumipalloherkkusieni [Jansson, 2009: 74]. Кое-где из подрезанной травы начали выпирать вперед маленькие, белые, круглые пятна, которые были как снежные шампиньоны. Miss itini on? [Jansson, 2009: 70]. Где моя мама? Raamatussa ei missn kehoteta rukoilemaan ketaan muuta [Korp]. Нигде в Библии не призывают молиться кому-то еще. 2. Дейктические наречия, обозначающие место по отношению к участникам коммуникации: эрз. тесэ здесь , тут ; тосо там ; сесэ там ; сеске там же , тут же ; тоско там же ; теске здесь же , тут же ; тоеоло там , на той стороне ; тесэ-тосо здесь-там ; фин. taalla здесь ; siell там ; siell taalla там-здесь , тут и там ; tuolla / tuossa там :
эрз. Сестэ сынъ [цёратне] печкстъ тосо [кардсо] алаша, кона очке синдизе пжъгензэ [Доронин, 1993: 29]. Тогда они [мужчины] резали там [в сарае] лошадь, которая о корыто сломала копыто. Тесэяк бороцяк зяро мелеть [Брыжинский, 2008а: 29]. И здесь борись сколько хочешь. Тоско нешке пиресъкак [Абрамов, 2014: 21]. Там же и пасека. Теске улънесъ эрзянъ веле [Абрамов, 2014: 38]. Здесь же было эрзянское село. Сынъ истя жо тесэ-тосо аштестъ апокшке куцшесэ ды кортнестъ [Абрамов, 2014: 39]. Они также здесь-там сидели небольшими кучками и разговаривали. Керш берёконтъ лангсо шесть кавто сэрей тумот, cede тоеолга ютасъ кжейбуло, конань пестэ ушодови пандо [Доронин, 1993: 212]. На правом берегу росли два высоких дуба, на той стороне был березняк, от которого начинается возвышенность. Лена уряженть муизе сеске [Доронин, 1993: 143]. Невестку Лену нашел тут же. фин. Itse asiassa та ihmettelen mit та oikein teen taalla [Lehtolainen, 20076: 17]. На самом деле я недоумевала, что я здесь делаю. Itse asiassa profeetta toimii taloudenhoitajana, joka valvoo Jumalan taloutta taalla maan paalla [Korp]. По существу, Пророк действует как управляющий, назначенный руководить Божьим Царством здесь, на Земле. Elina ypyy silloin talloin Joonan luona Lapinlahdenkadulla, joten ajattelin, ett ehk hn on siell [Lehtolainen, 20076:28]. Элина ночует иногда у Йооны на улице Лапинлахденкату, и поэтому, я думала, что, возможно, она там. Siell Milosija valmisti nust kahdeksan kopiota kerralla kdyttden apunaan kirjoituskonetta ja hiilipaperia [Korp]. Там Милосия на печатной машинке с помощью копирки напечатала восемь копий за один раз. Se on tuo talo, tuossa kirkon takana [Korp]. Это тот дом, там за церковью. Muutamat joukosta harhautuneet leguaanit odottavat yksinaan siell taalla kallion juurella suuret kynnet tervin kuin veitset ja lhes yht pitkin kuin naisen sormet puristaen kalliota tehokkaasti [Korp]. Отдельных игуан можно увидеть тут и там у подножия скал. Они крепко держатся за камни своими большими когтями - острыми, как ножи, и длинными, как женские пальцы.
Послеложные и предложные конструкции с семантикой локативности
Языковой материал позволил выделить 1732 примера, в составе которых имеются послелоги со значением локативности в эрзянском и финском языках, а также предлоги в финском языковом материале.
Как уже отмечалось в первой главе, ядром функционально-семантического поля категории локативности в большинстве языков являются предлоги и предложные конструкции. С учетом специфики эрзянского и финского языков в данном случае уместно говорить о функционировании послелогов и послеложных конструкций в обоих языках, и о функциях предлогов только в финском языке [Самосудова, 2007: 24].
Л. Н. Серова в исследовании, посвященном изучению послеложных конструкции на материале финского и мокшанского языков, дает классификацию их семантических значений. Это еще раз доказывает преобладание пространственных сем у послелогов в этих языках. Автор отмечает, что наличие послелогов в данных языках дает возможность детализировать основную схему местных отношений. Большинство послелогов служит для выражения таких пространственных отношений, которые местными падежами сами по себе не выражаются. Среди пространственных послелогов автор выделяет несколько групп: 1) послелоги, указывающие на местонахождение предмета; 2) послелоги, указывающие на идею удаления от какой-то части предмета или определенного места в пространстве; 3) послелоги, указывающие на направление движения к предмету, или на объект, по отношению к которому осуществляется это движение; 4) послелоги, указывающие на место, пространство или предмет, по которым распространяется то или иное действие, преимущественно связанное с действием [Серова, 2006: 93–98].
Принципиальной разницы между грамматическими функциями послелогов и предлогов не существует. Обычно послелогами принято считать служебные слова, обслуживающие только имя и определяющие его синтаксическое положение в предложении. От предлогов они отличаются только своим местоположением относительно обслуживаемого имени. Грамматические же функции предлогов и послелогов одинаковы [Ariste, 1975: 1–9].
Насчитывается около 120 предлогов и послелогов финского языка. Из них предлогами, т. е. словами, всегда предшествующими управляемому имени, являются только единицы. Необходимо отметить, что около трех десятков релятивных слов финского языка могут выполнять как функции предлогов, так и послелогов [Майтинская, 1982: 15].
Послеложное или предложное употребление у большинства соответствующих релятивных единиц финского языка не связано с изменением значения, разное расположение иногда объясняется лишь стилистическими мотивами. Например: pitkin tiet / tiet pitkin по дороге, вдоль дороги. Однако, в частных случаях расположение релятивного слова в финском языке небезразлично, а служит для дифференциации значения соответствующей единицы. Например, pitkin препозитивно выражает как пространственное, так и временное отношение: pitkin rantaa вдоль берега, pitkin kes на протяжении лета. Постпозитивно данное релятивное слово выражает только пространственное отношение. Например: tiet pitkin по дороге.
Причиной преобладания послелогов в двух родственных языках является то, что основная часть послелогов, а именно их наиболее старая часть с единицами пространственного значения, развилась на основе притяжательных конструкций, состоявших из двух именных компонентов: имени, выступавшего в качестве притяжательного определения-обладателя и имени, выступавшего в качестве определяемого-обладаемого. В указанных конструкциях порядок слов был устойчив: в соответствии с общим правилом порядка слов в финно-угорских языках определение предшествовало определяемому слову. Когда же впоследствии определяемое преобразовалось в релятивное слово, последнее по отношению к своему бывшему именному определению закономерно оказалось в постпозиции, т. е. превратилось в послелог [Имяреков, 1948: 44; Майтинская, 1982: 17].
Относительно позднее появление предлогов в финно-угорских языках или возможности использования традиционных послелогов в препозитивном положении объясняется разными причинами. Одной из них является то, что некоторые послелоги преобразовались не из определяемых имен притяжательных конструкций, а из наречий. Послелоги наречного происхождения могли свободно располагаться впереди или позади имени. Вторая причина – это влияние индоевропейских языков, реализовавшееся не только в материальном заимствовании ряда предлогов финно-угорскими языками из индоевропейских, но и в том, что вместе с усвоенными предлогами иноязычного происхождения была усвоена и модель предложных конструкций, характерная для индоевропейских языков [Кудаев, 1969: 48].
Являясь только средством выражения синтаксической связи, релятивные слова эрзянского и финского языков не могут использоваться в качестве отдельного члена предложения, а только совместно с тем именем, с которым они образуют одну конструкцию. Этим предлоги и послелоги отличаются от имени или наречия, имеющих собственное полное лексическое значение и поэтому употребляющихся как члены предложения. Данный критерий отграничения релятивных слов от имен и наречий имеет большое значение, так как в данных языках предлоги, послелоги в разных контекстах могут выступать как наречия [Майтинская, 1982: 9].
Морфологически послелоги и предлоги эрзянского и финского языков представляют собой окаменевшие падежные формы существительных и местоимений и считаются неизменяемыми словами, несмотря на то, что в этих языках на основе разных падежных форм могут формироваться серийные послелоги и предлоги [Кельмаков, 1970: 64]. По убеждению К. Е. Майтинской, в данном случае по падежам изменяются не предлоги и послелоги, а имена существительные, к которым восходят образования указанного типа. Например: фин. pll на (где?, -ll – суффикс адессива), plle на (куда?, -llе – суффикс аллатива), plt с (сверху, -lt – суффикс аблатива); эрз. лангсо на (где?, -со – суффикс локатива), лангс на (куда?, -с – суффикс латива), лангсто с (сверху, -сто – суффикс аблатива). В данных случаях по падежам изменяется не послелог, а имя существительное, к которому восходят образования указанного типа. Поэтому автор классифицирует приведенные служебные единицы финского и эрзянского языков, а также другие подобные им единицы в данных языках не как разные падежные формы одного послелога, а как отдельные послелоги.
Функции релятивных слов в эрзянском и финском языках аналогичны функциям падежных формантов. Они так же отражают синтаксическую связь управляемого имени существительного с другими членами предложения. При этом следует отметить, что имеется довольно существенное отличие таких слов от падежных формантов. В то время как падежные форманты не уточняют положения данного предмета ни в пространстве, ни во времени, сочетания имен с послелогами отвечают на тот же падежный вопрос, имеют уже не общее местное или временное, а более конкретное значение, поскольку послелоги и предлоги пережиточно сохраняют еще связь с теми знаменательными словами, от которых они произошли. Например: эрз. кудосо в доме, кудонть удало за домом; фин. talossa в доме, talon takana за домом [ГФЯ, 1958: 143; ГМЯ, 1980: 379].
Так как послелоги и предлоги в финском и эрзянском языках выполняют одинаковые функции, они могут замещать падежные форманты. В эрзянском языке это происходит в тех случаях, когда управляемое слово употребляется с морфемой указательности или притяжательности. В этих случаях послелоги выступают в качестве их синонимов. Например: кудосо в доме, кудонть эйсэ в этом доме, кудонзо эйсэ в его доме [ГМЯ, 1980: 379]. В финском языке послелог или предлог употребляется вместо падежного окончания какого-либо из местных падежей только в тех случаях, когда требуется явность или когда местное значение особо подчеркивается. Например, всегда употребляют только pn pll над головой (адессив от p голова, конец) поскольку pll является также послелогом [ГФЯ, 1958: 198–199].
В эрзянском языке послелоги разделяются на послелоги синтаксической службы и послелоги лексической службы. Первые рассматриваются как собственно послелоги. Они окончательно отграничились от имен существительных, послуживших для их образования исходным лексическим материалом. Вторые рассматриваются как послеложные слова. Категориальные признаки послеложных слов обнаруживаются непосредственно только в контексте, в выражении двусторонней связи между другими словами в предложении. Переход форм косвенных падежей имен существительных в категорию послелога сопровождается утратой предметного значения и лексической самостоятельности.
Предложения, обозначающие состояние окружающей среды
Предложения, выражающие значение «состояние окружающей среды», содержат в составе элемент, т. н. носитель предикативного признака, который именуется термином «определенное пространство, испытывающее некое состояние». На материале русского языка они классифицируются как локативно-субъектные предложения, обозначающие состояние окружающей среды. Локативный член является облигаторным компонентом структуры данных конструкций, так как определяет семантическое содержание предиката.
Предложения, обозначающие состояние окружающей среды являются безличными и передают различные оттенки состояния в неком ограниченном пространстве или помещении:
а) состояния, связанные с наполненностью пространства вещами, людьми, живыми существами;
б) состояния, связанные с температурой воздуха;
в) состояния, связанные со степенью освещенности пространства;
г) состояния, связанные с наличием / отсутствием звуков;
д) состояние обстановки, связанной с наличием чистоты, порядка, уюта;
е) состояние обстановки, связанной с эстетическим восприятием пространства.
В финском языке данный тип синтаксических конструкций входит в группу предложений с общей семантикой состояния (tilalause) и считается разновидностью экзистенциального предложения. Рассматриваемые предложения передают состояние погоды, окружающей среды, различные особенности погодных условий, времен года, а также состояние человека: эмоции и неконтролируемые физиологические процессы [ISK, 2004: 1243].
Конструкция со значением состояния окружающей среды в финском языке – это безличное предложение, в котором на первом месте располагается обстоятельство времени или места, затем глагол-сказуемое olla быть в форме 3 лица единственного числа и предикатив, как правило, адъективный: Huoneessa oli siisti. В комнате было чисто. [Karlsson, Hakulinen, 1995: 134].
В эрзянском языке подобные семантические типы также входят в состав безличных предложений. Их основная функция – выражать состояние человека или окружающей среды [ЭКС, 2011]. В качестве предиката выступают адъективные предикативные конструкции: улемс «быть», «иметься» + прилагательное слово категории состояния: Вирьсэнть ульнесь сэтьме. В лесу было тихо.
В эрзянском языке глагол-сказуемое в данных предложениях представляется имплицитно, в финском языке он является облигаторным. Обстоятельство места, обладающее семнатикой локативности, как показывают примеры, выражается формами местных падежей, а также послеложными конструкциями.
Исследование языкового материала позволило нам выделить 863 примера, передающих следующие значения:
1. Состояния, связанные с температурой воздуха:
эрз. Тарадсо нурьгиця чувтонть ало экшель [Доронин, 1993: 17]. Под деревом со свисающими ветками было прохладно.
Кудосонть ульнесь пси [Коломасов, 1989: 35]. В доме было жарко. фин. Komisarion autossa oli lmmint… [Lehtolainen, 2007б: 176].
В машине комиссара было тепло.
2. Состояния, связанные с наличием / отсутствием звуков:
эрз. Перть пельга сэтьме, чизэ ещё эзь лисе [Коломасов, 1989: 117].
Вокруг тихо, солнце еще не взошло.
фин. Talossa oli hiljaista… [Lehtolainen, 2007a: 302]. В доме было тихо…
Ilmassa on ukkosta, ajatteli Muumipeikko unisena ja nousi sammalista [Jansson, 2009: 13]. На улице был гром, подумал Муумипейкко спросонья и поднялся со мха.
3. Состояния, связанные со степенью освещенности пространства:
эрз. Нама, залсонть чоподаль… [Абрамов, 1974: 35]. Конечно, в зале было темно…
Комнатасонт ь а пек валдоль, ды Наста эзизе нее паро ладсо, кодат оршамот Наталь лангсо [Абрамов, 1974: 56]. В комнате было не очень светло, и Настя хорошо не разглядела, во что была одета Наталья.
Комнатасонть лембе, валдо… [Абрамов, 1974: 65]. В комнате тепло, светло…
фин. Hallissa oli lhes pime… [Lehtolainen, 2007a: 60]. В зале было почти темно…
4. Состояние обстановки, связанной с эстетическим восприятием пространства:
эрз. Веть паксясо пек паро [Абрамов, 1974: 40]. Ночью в поле очень хорошо.
фин. Ulkona oli viile [Jansson, 2010: 138]. На улице было прохладно.
Ulkona on tnn sikakylm [Jansson, 2010: 138]. На улице ужасно холодно.
Предложения, обозначающие состояние окружающей среды, наряду с экзистенциальными способны передавать локативное значение как в финском языке, так и в эрзянском. Данные предложения передают различные оттенки состояния и имеют схожую структуру в обоих языках: в качестве предиката выступают глаголы «быть» + адъективные предикативы.
В финском языке рассматриваемые конструкции являются разновидностью экзистенциальных предложений. Они передают состояние погоды, окружающей среды, различные особенности погодных условий, времен года, а также состояние человека: эмоции и неконтролируемые физиологические процессы.
В грамматике эрзянского языка подобные семантические конструкции входят в состав безличных предложений.