Интеграция субстратных прибалтийско-финских топонимов в русскую топосистему Восточного Обонежья Захарова Екатерина Владимировна

Содержание к диссертации

Введение

ГЛАВА 1. Субстратная прибалтийско-финская топонимия восточного обонежья 19

1.1. Понятие субстрата в топонимии 19

1.2. Субстратные пласты в топонимии Восточного Обонежья 22

1.2.1. Прибалтийско-финская субстратная топонимия 32

1.2.2. Дифференцирующие маркеры субстратной прибалтийско-финской

топонимии Восточного Обонежья 33

1.3. Структурные типы субстратной топонимии Восточного Обонежья 46

1.4. Лексико-семантическое своеобразие субстратной прибалтийско финской топонимии Восточного Обонежья 50

1.4.1. Ландшафт 52

1.4.2. Флора 74

1.4.3. Фауна 81

1.4.4. Квалитативные топоосновы 87

1.4.5. Положение объекта в пространстве 92

1.4.6. Человек 97

1.4.7. Хозяйственная деятельность и промыслы 100

1.4.8. Духовная культура 107

ГЛАВА 2. Интеграция субстратных прибалтийско финских топонимов в русскую топосистему восточного обонежья 111

2.1. Фонетическая адаптация прибалтийско-финских топонимов к русской топосистеме Восточного Обонежья 113

2.1.1. Фонетическая адаптация гласных 116

2.1.2. Фонетическая адаптация согласных 128

2.2. Морфологическая адаптация прибалтийско-финских топонимов к русской топосистеме Восточного Обонежья 146

2.3. Лексико-семантическая адаптация прибалтийско-финских топонимов к русской топосистеме Восточного Обонежья 160

2.3.1. Полукальки 161

2.3.2. Полные кальки 172

2.3.3. Метонимические кальки 174

2.3.4. Народная этимология 175

Заключение 179

Список литературы 189

Словари и источники 189

Научная литература 193

Сокращения 213

• Прибалтийско-финская субстратная топонимия
• Лексико-семантическое своеобразие субстратной прибалтийско финской топонимии Восточного Обонежья
• Фонетическая адаптация согласных
• Лексико-семантическая адаптация прибалтийско-финских топонимов к русской топосистеме Восточного Обонежья

Введение к работе

Актуальность исследования. Выявление иноязычных элементов в топонимиконе Восточного Обонежья, а также описание и анализ механизмов их адаптации к русской топонимической системе, сложившихся в ходе обрусения прибалтийско-финского населения в результате длительных языковых контактов с представителями славянского этноса, способствует решению актуальных вопросов, связанных с проблемами субстрата, межкультурного и межъязыкового взаимодействия, истории освоения и этнических истоков севернорусского населения региона.

Обращение к теме продиктовано, помимо отсутствия комплексного исследования субстратной топонимии Восточного Обонежья и ее интеграции в русскую топосистему, также значительным корпусом не получивших описания географических названий прибалтийско-финского происхождения данной территории при нарастающих тенденциях забвения.

Научная новизна исследования заключается в следующем:

1) представлен опыт выявления закономерностей интеграции субстратных прибалтийско-финских топонимов в русскую топосистему Восточного Обонежья; 2) описаны механизмы адаптации иноязычных географических названий к правилам и нормам принимающей русской топосистемы на фонетическом, морфологическом и лексико-семантическом уровнях; 3) в научный оборот введен обширный полевой топонимический материал (765 топонимов); 4) предложены новые этимологии для отдельных топонимов, а

также внесены уточнения и дополнения к уже существующим этимологическим решениям; 5) предпринята попытка этноязыковой, ареальной и хронологической дистрибуции ряда субстратных топооснов; 6) на основе очерченных ареалов бытования субстратных прибалтийско-финских топонимных моделей сформулированы выводы, касающиеся истории освоения обозначенной территории.

Объектом исследования является субстратная топонимия

прибалтийско-финского происхождения территории Восточного Обонежья (представляющая собой один из пластов многослойного топонимикона исследуемого региона), в которой выделяются названия карельского и вепсского типов, подвергшиеся русской адаптации.

Предметом данного исследования выступают адаптационные механизмы, позволившие субстратным прибалтийско-финским топонимам интегрироваться в русскую систему именования географических объектов.

Цель исследования заключается в комплексном описании субстратной прибалтийско-финской топонимии Восточного Обонежья и процесса ее интеграции в русскую топонимическую систему.

Задачи работы:

1. Охарактеризовать специфику топонимии Восточного Обонежья, определить долю субстратного компонента и его этноязыковые истоки.

2. Провести анализ субстратной топонимии исследуемого региона, рассмотрев структурные типы географических названий прибалтийско-финского происхождения.

3. Выявить набор типовых субстратных топооснов, раскрыть
семантико-мотивационное своеобразие топонимии исследуемой территории.

4. Проанализировать фонетические соответствия и альтернации,
возникшие в процессе интеграции прибалтийско-финской топонимии в
русскую топосистему, а также выявить те фонетические явления, которые
могут служить надежными маркерами в дифференциации языковых
источников.

5. Рассмотреть механизмы структурной адаптации с точки зрения отражения в них этнической истории освоения обозначенного региона.

6. Выявить в субстратной топонимии Восточного Обонежья модели именования географических объектов, свойственные разным этноязыковым коллективам, очертить их ареалы и определить хронологические рамки бытования.

7. Проанализировать связь между этноязыковой и ареальной характеристиками субстратной прибалтийско-финской топонимии исследуемой территории.

Основным источником материала исследования стали данные
Научной топонимической картотеки ИЯЛИ КарНЦ РАН, ГИС «Топонимия
Карелии» и картотеки СПбГУ¹. По территории Плесецкого и Каргопольского
районов Архангельской области использовались данные картотеки
Топонимической экспедиции УрФУ (г. Екатеринбург). Привлекались
материалы Национального архива Республики Карелия, данные

топографических карт, а также полевые записи, произведенные автором в экспедициях в Плесецком районе Архангельской области в 2013 г. и в Пудожском районе Республики Карелия в 2013 и 2014 гг. Сбор материала осуществлялся с параллельной фиксацией топонимической информации на топографических картах масштаба 1 : 50000. В сопоставительных целях привлекались данные смежных с Восточным Обонежьем районов Республики Карелия, а также Вологодской и Архангельской областей. Общий корпус географических названий исследуемой территории составляет более 15800 единиц хранения, из которых около 4000 – фиксации субстратных топонимов.

Теоретической основой диссертации послужили работы,

посвященные вопросам ономастики, лексикологии, языковых контактов и субстрата. В методологическом плане важны исследования А. К. Матвеева,

¹ Полевой сбор на территории Пудожского района Республики Карелия осуществлялся сотрудниками ИЯЛИ КарНЦ РАН в 1980-е гг., сотрудниками СПбГУ – в 1970-е гг.

И. И. Муллонен, Н. В. Кабининой, Д. В. Кузьмина, Н. Н. Мамонтовой,

С. А. Мызникова, А. Л. Шилова, Э. Кивиниеми, Я. Саарикиви и

П. Рахконена.

Методы исследования: в работе применялись традиционные для
ономастики методы исследования – описательный, структурно-

словообразовательный, этимологический, сравнительно-сопоставительный,
статистический, картографический и дистрибутивный. Кроме того,
использовались методики мотивационного, ареально-типологического и
этнолингвистического анализов. Методы сбора материала для

исследования включали сплошную выборку из картотек, архивных источников и исследований, а также полевой сбор со специальным вопросником и топографическими картами.

Теоретическая значимость диссертации состоит в разработке таких
топономастических проблем как выделение фонетических, морфологических,
лексико-семантических критериев дифференциации и ареальной

дистрибуции языковых пластов субстратной топонимии. Полученные результаты расширяют представление о механизмах контактирования топосистем, восходящих к разным языковым семьям.

Практическая значимость исследования. Комплексный анализ субстратной прибалтийско-финской топонимии и механизмов ее интеграции в русскую топосистему может быть учтен при интерпретации топонимии других территорий, а также при решении вопросов, касающихся дорусского периода в истории Русского Севера и роли прибалтийско-финского компонента в формировании севернорусского населения региона. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы в разработке спецкурсов и спецсеминаров по ономастике, а также в работе над составлением топонимических словарей, карт и атласов. Созданная в ходе работы над диссертацией «Электронная картотека топонимов Восточного Обонежья» (2012–2013 гг.), включающая более 7000 топонимов с географической

привязкой к растровым и векторным картам разного масштаба, является составной частью геоинформационной системы «Топонимия Карелии».

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Топонимия Восточного Обонежья, помимо исконно русских названий, включает в себя значительный субстратный компонент (более 25 % от общего количества топонимов). В субстратной топонимии исследуемой территории выделяется три основных пласта: 1) древний финно-угорский досаамский; 2) географические названия саамского типа; 3) прибалтийско-финский, включающий в себя названия карельского и вепсского типов.

2. Субстратная топонимия прибалтийско-финского происхождения представлена следующими структурными типами: 1) топонимы с субстратными основой и формантом; 2) топонимы-полукальки с субстратной основой и русским географическим термином-детерминантом; 3) топонимы с субстратной основой и русским аффиксом. При этом господствующим типом являются топонимы-полукальки (более половины из рассматриваемых в работе), необходимым условием функционирования которых было осознание их структурного членения и знание языка-источника пользователями топонимии, что было возможно при билингвизме местного прибалтийско-финского населения.

3. Среди выявленных 8 семантических групп лексики, представленной в виде топооснов («Ландшафт», «Флора», «Фауна», «Квалитативные топоосновы», «Положение объекта в пространстве», «Человек», «Хозяйственная деятельность и промыслы», «Духовная культура»), ведущая роль принадлежит географическим апеллятивам, что обусловлено топографическими особенностями северного ландшафта, а также спецификой хозяйственной деятельности населения края.

4. Бльшая часть фонетических альтернаций в субстратной топонимии Восточного Обонежья отражает специфику развития фонетической системы прибалтийско-финских языков, а также время усвоения субстратной топонимии русской топосистемой. Ряд фонетических альтернаций

характеризует диалектные особенности севернорусских говоров; другие приобретают функцию дифференцирующих маркеров, позволяющих установить язык-источник географических названий.

5. Суффиксация как способ адаптации субстратных топонимов малопродуктивна и в большей степени, чем калькирование, связана с процессом приспособления иноязычных названий к русской системе именования географических объектов, а не субстратными отношениями. Сосуществование в одном ареале нескольких суффиксальных моделей адаптации применительно к одному виду географических объектов свидетельствует о разных путях их проникновения и времени функционирования в Восточном Обонежье, а также обнаруживает лингвистические корреляции маршрутов и этапов освоения субрегиона славянами.

6. На основе лингвогеографического анализа в топонимии Восточного Обонежья выявлены модели именования вепсского типа, представленные вдоль основных путей освоения территории (р. Водла, оз. Водлозеро, точечно – восточное побережье Онежского озера и оз. Кенозеро), происходившего на рубеже I–II тысячелетий н. э. Карельские топонимные модели, появившиеся в результате массового переселения карелов из Северо-Западного Приладожья в XVII в., фиксируются вдоль восточного побережья Онежского озера, в Колодозерье, Водлозерье и в Кенозерье. Ряд топооснов, ареально связанных с Белозерьем и не соотносящихся с данными указанных прибалтийско-финских языков, свидетельствует о доприбалтийско-финском прошлом края.

7. По конфигурациям ареалов выявленных топонимных моделей
Восточное Обонежье представляет собой периферийную территорию, что
объясняется географическими особенностями – привязкой к транзитному
водному пути вдоль реки Водлы.

Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты исследования обсуждались на заседании сектора языкознания

Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН, а также на следующих
международных и региональных научных конференциях: XLI, XLII, XLIV
Международная филологическая конференция (СПб., СПбГУ, 2012, 2013,
2015); Шестнадцатая ежегодная международная научно-практическая
конференция АДИТ–2012 «Культурное наследие и информационные
технологии. Музей как информационная система» (Петрозаводск,

Карельский филиал РАНХиГС, 2012); Международная конференция
«Прибалтийско-финские языки, культуры и genius loci» (Тарту, Тартуский
университет, 2013); X Конгресс этнографов и антропологов России (М.,
Институт этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН, 2013);
Международная научно-практическая конференция «Кенозерские чтения –
2013» (д. Вершинино, Кенозерский национальный парк, 2013);

VII Международная научная конференция «Язык, культура, общество» (М., Президиум РАН, 2013); V Всероссийская конференция финно-угроведов «Финно-угорские языки и культуры в социокультурном ландшафте России» (Петрозаводск, ПетрГУ, 2014); Двенадцатая Каргопольская научная конференция «XVII век в истории и культуре Русского Севера» (К 400-летию отражения осады польско-литовских интервентов Каргопольской крепостью) (Каргополь, Каргопольский государственный историко-архитектурный и художественный музей, 2012); Научная конференция «Бубриховские чтения» (Петрозаводск, ПетрГУ, 2012, 2013); Шестые Шёгреновские чтения «Историко-культурный ландшафт Северо-Запада – 3» (СПб., Российский этнографический музей, 2013); Седьмые Шёгреновские чтения «Северо-Запад: этноконфессиональная история и историко-культурный ландшафт» (СПб., Российский этнографический музей, 2015); VII, IX научная конференция «Краеведческие чтения» (Петрозаводск, КарНЦ РАН, Национальная библиотека РК, 2013, 2015).

По теме исследования опубликовано 14 работ объемом 6,34 п. л., из которых 3 (1,77 п. л.) представлены в рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ: Труды Карельского научного центра Российской

академии наук. Серия: Гуманитарные исследования (57397); Ученые записки Петрозаводского государственного университета. Серия: Общественные и гуманитарные науки (66094); Вопросы ономастики (42299).

Структура работы. Диссертация объемом 234 страницы состоит из Введения, двух глав, Заключения, списка использованной литературы и источников (215 наименований, из них 32 – на иностранных языках), перечня сокращений и Приложения, включающего в себя список рассмотренных субстратных топонимов. В основной текст работы включено 14 карт ареалов отдельных топонимных моделей².

Прибалтийско-финская субстратная топонимия

Топонимия Восточного Обонежья в ее современном состоянии является русской по употреблению, однако более 25 % всех названий территории, зафиксированных в топонимических картотеках ИЯЛИ КарНЦ РАН, СПбГУ и УрФУ, восходят к дорусскому периоду освоения региона, являясь наследием этносов, некогда его населявших. В дорусской, или субстратной топонимии исследуемой территории выделяется три основных пласта названий.

Наиболее древний, не этимологизирующийся на основе известных языков пласт названий определялся традиционно как «волжский» или «волго-окский» [История Карелии 2001: 58–59]. Современными исследователями предложен ряд подходов к интерпретации этого сложного материала в рамках живых и утраченных в ходе истории финно-угорских языков / праязыков (саамский, прасаамский, праприбалтийско-финско-саамский, квазисаамский, севернофинский, волжско-финский, мерянский, пермский, угорский), однако все подходы имеют ранг гипотез [Kalima 1941; Шилов 1998: 108; Хелимский 2006; Рахконен 2012: 35; Rahkonen 2013 и др.]. К данному пласту принято относить значительную часть гидронимов – названий подавляющего большинства рек и наиболее крупных озер края, таких как р. Водла, оз. Водлозеро, р. Отовжа, оз. Отовозеро, р. Вама, оз. Вамозеро, р. Келка, оз. Келкозеро, р. Колода, оз. Колодозеро, р. Новгуда, оз. Новгудозеро и др., которые представлены на обширной территории в центре и на севере Русской равнины, а также на востоке Фенноскандии.

Наибольшей разработке в последнее время подверглась саамская гипотеза. О расселении саамов на берегу Онежского озера свидетельствует ряд преданий и легенд (например, «Лопская деревня» [Криничная 1991: 51]), а также упоминание в датированном XIV в. житии Лазаря Муромского: «А живущие тогда именовались около озера Онега Лопляне и Чудь» (цит. по [Пименов 1965: 190]). Кроме того, косвенные указания на былое проживание здесь саамов обнаруживаются в средневековых письменных источниках: «Дер. на Корбо-озере же словет Лопинская…» [ПКОП 1563: 178], «Деревня на Корбоозере Лопинская…» [ПКЗП 1582/83: 237]. Ряд исследователей считают, что «еще в XIV в. значительная часть Восточной Карелии была заселена саамами» [Хайду 1985: 111].

По-видимому, в саамском типе объединяются топонимы, фактически восходящие к разным этапам становления саамского языка. Предполагается, что, с одной стороны, в Обонежье присутствуют названия, отражающие язык прибалтийско-финско-саамского типа, существовавший до распада единой саамско-финской языковой общности, или представлявший отдельный этап этого распада, поскольку к этимологии топонимов данного типа нередко удобнее подходить не с позиций современного саамского языка, а используя языковую реконструкцию, т. е. более раннее, предшествующее современному, языковое состояние [Муллонен 1995: 193-194; Хелимский 2006: 41; Косменко 1993: 138-139; Saarikivi 2006]. С другой стороны, здесь есть и топонимы, этимологизирующиеся непосредственно из саамских языков [Керт 2009]. Названия саамского типа привязаны к относительно крупным и значимым с точки зрения ландшафтной характеристики объектам, прежде всего, водным: пр. Чёлма, оз. Челмозеро, ср. саам. соаГЪте пролив 3; зал. Нюхпоча, руч. Нюхручей, оз. Нюхчозеро, ср. саам. njuhcc лебедь ; оз. Торосозеро, ср. саам. doares поперек, поперечный , с мотивировкой расположенный поперек течения реки ; оз. Янгозеро, ср. прасаам. )щкг болото ; оз. Нелъмозеро / Нялъмозеро, ср. прасаам. М1тё рот, устье и др. Данный пласт названий распространяется на восток вплоть до р. Печоры и р. Вычегды, на юге - до верхней Волги, массово представлен между Приладожьем и Белозерьем и непосредственно предшествует прибалтийско-финской, а в восточных районах его ареала - пермской топонимии.

К третьему субстратному пласту топонимов, массово представленному в Восточном Обонежье (и на всей территории Русского Севера) как в более древней и устойчивой во времени гидронимии, так в более молодой и

Здесь и далее значение саамских слов дается по: Itkonen, T. I. Koltan- ja Kuolanlapin sanakirja. – I–II. – Helsinki: SUS, 1958. – 1236 s.; Lehtiranta, J. Yhteissaamelainen sanasto – Helsinki: SUS, 1989. – 180 s. достаточно изменчивой (что связано с характером именования и использования сельскохозяйственных угодий и других объектов) микротопонимии, относятся географические названия прибалтийско-финского происхождения. При этом топонимический материал исследуемого ареала позволяет дифференцировать более ранний слой названий вепсского типа, представленный вдоль основных путей освоения территории (р. Водла, оз. Водлозеро, точечно - восточное побережье Онежского озера и оз. Кенозеро), а также более поздний слой карельского типа, относящийся ко времени массового переселения карелов из Северо-Западного Приладожья в XVII в., очаги которого фиксируются вдоль восточного побережья Онежского озера, в Колодозерье, в Водлозерье и в Кенозерье.

В ряде случаев довольно сложно отнести названия к определенному топонимическому слою (прибалтийско-финскому или саамскому) по причине общего словарного фонда этих языков [Муллонен 1988: 75]. Поэтому нельзя исключать возможности, что часть возводимых нами к прибалтийско- финскому пласту топонимов, на самом деле может восходить к более раннему периоду освоения обозначенной территории (ср. оз. Калъозеро, г. Калъя: приб.-фин. kallivo, M l o, МП, каГГ скала, груда камней в лесу 4, саам. МП, МШ, МП скала ; уг. Кудлахта, оз. Кудозеро: приб.-фин. kuto, kudo, kudu нерест; икра; нерестилище , саам. kuud змея и др.).

Следует отметить, что топонимы, имеющие нерусское происхождение, представлены на всей территории Восточного Обонежья, но просматривается определенная закономерность: там, где контакты местного прибалтийско-финского населения со славянским были активнее (вдоль побережья Онежского озера, по реке Водле, на месте Кенского волока, по реке Кене), преобладает русская топонимия, в отдаленных от водно-волоковых путей кустах поселений, расположенных по берегам озер (Колодозеро, Водлозеро, Салмозеро, Сумозеро, Корбозеро и др.) концентрация субстратной топонимии заметно возрастает. В качестве примера можно привести ареальную дистрибуцию моделей именования заливов. Вдоль побережья Онежского озера в роли детерминанта сложных по структуре топонимов закрепился русский термин губа (Оровгуба, Катежгуба, Конгуба, Унойгуба и др.), на внутренних озерах, на берегах которых долгое время преобладающим было прибалтийско-финское население, позже обрусевшее, до сих пор используется термин (и, соответственно, основной компонент сложных по структуре топонимов) прибалтийско финского происхождения лахта (Габлахта, Ижлахта, Каислахта, Кижимлахта и др.) [Карта 1].

Лексико-семантическое своеобразие субстратной прибалтийско финской топонимии Восточного Обонежья

Основа в названиях рек и ручьев связана с идеей раздвоения, ответвления. При этом вепсский оригинал в силу вхождения основы в разряд типовых в вепсской топонимии и уникальности ее в карельской следует признать более предпочтительным. С идеей разветвления, вероятно, связаны и следующие два названия: раздваивающееся на два плеса оз. Харагозеро [Пуд., Колод.] и вытекающий из него руч. Хараручей [Пуд., Колод.] (ср. карел. hoara разветвление, раздвоение ). Звук г на стыке топоосновы и детерминанта (который позволяет соотнести название озера с карел. harakka, вепс. harag сорока ), скорее всего, является эпентетическим, т. е. неэтимологическим, а используемым для удобства произношения субстратного названия. Географическая характеристика озера подтверждает этимологию, основывающуюся на форме озера; – оз. Сельгозеро [Шал., Карш.], о. Сельгостров [Шал., Шал.], г. Сельгора [Пуд., Куг.], руч., дер., уг. Сельгоручей / Сельгаручей [Пуд., Кол.], руч. Сельгоручей [Шал., Карш.], оз. Желгозеро [Пуд., Колод.]: карел. elk, elg, selg, вепс. selg кряж, возвышенность, холм, гора , во всех диалектах карельского языка еще и середина озера [ПФГЛК: 86]. В основе последнего примера – карельский источник, на что указывает сохранившийся начальный шипящий. Отметим также названия возвышенностей и расположенных на них угодий с детерминантом, выраженным диалектной лексемой прибалтийско-финского происхождения, -селга / -сельга, -челга / -чалга, -шелга / -шалга: Нинсельга [Шал., Гак.], Лепсельга [Шал., Карш.], Педасельга [Пуд., Канз.], Габчелга [Плес., Кеноз.], Рачалга [Пуд., Канз.], Еньшелга [Плес., Кеноз.], Куршелга [Плес., Кеноз.], Дебрешалга [Пуд., Куг.], Пушалга [Пуд., Колод.] и др.; – г., уг. Сюрьга [Пуд., Колод.], уг. За Сюрьгой [Пуд., Колод.], уг. Сюрьга [Шал., Рим.]: в карельской и вепсской топонимии основа неоднократно употребляется в качестве наименования гор, возвышенностей [Муллонен 1994: 62-63], в финских говорах бытует термин syrj возвышенность, гора, гряда [SKES IV: 1148], что позволяет реконструировать соответствующую ландшафтную лексему в вепсском и карельском языках; - бол. Урболото [Пуд., Колод.]: карел. ига, иго борозда, овраг; русло реки; тропа , вепс. иги борозда, нора [ПФГЛК: 98]; - мыс, уг. Харъюс [Пуд., Колод.]: карел. harja, har d a, harju вершина, гребень (горы); холм, гора, песчаная отмель [ПФГЛК: 27]. В топонимии Восточного Обонежья, как и в Заонежье, выступает в виде деривата harjus, суффиксального образования от основы harju (ср. в Заонежье: мыс Гаръюснаволок, руч. Гаръюсручей, уг. Гаръюснща) [Муллонен 2008: 23]. В то же время убедительным кажется возведение топоосновы к лексеме прибалтийско-финского происхождения, зафиксированной в словаре Куликовского [Куликовский: 14, 128] как бытующей в Пудожском уезде, гайрус, харъюс хариус , ср. карел. harjus, hard us, вепс. hard uz, harius хариус . В таком случае топоним должен быть отнесен к группе «Фауна»; - о. Чираки [Плес, Кеноз.]: вепс. irak мель, гряда на озере . Топооснова бытует в названиях небольших островков на вепсской и прилегающей к ней южнокарельской территории. Возможно также соотнесение с карел. iirakka кулик; чайка [ССКГК: 20], тогда топоним должен быть представлен в лексико-семантической группе «Фауна»; - г. Чублак [Шал., Песч.], уг. Чублик / Чублики [Пуд., Крив.], бол., уг. Под Чубликом [Пуд., Крив.]: топоснова, вероятно, восходит к некогда бытовавшему в вепсском языке ландшафтному термину uhak uhlak холм, горка [Муллонен 1994: 56-57], который, в свою очередь, коррелирует с вепсской лексемой uhu конек крыши . Последняя довольно активно выступает в названиях возвышенных участков местности в вепсской топонимии [Муллонен 1994: 56-57], что позволяет возводить к вепсскому источнику следующие топонимы Восточного Обонежья: уг. Чухи [Пуд., Колод.] (поле, расположенное на склоне горы), уг. Чухи [Пуд., Крив.]; - берег Чура [Шал., Авд.], уг. Чурпалда [Пуд., Канз.], уг. Чурполе [Пуд., Куг.], уг. Чурпала [Шал., Карш.], уг. Чурнева [Пуд., Крив.],/туч. Чуручей [Шал., Гак.], руч., уг. Чуручей [Пуд., Куг.], уг. Чурачиха [Пуд., Крив.], [Шал., Рим.], о. Чуростров [Шал., Рим.], о. Чуростров [Шал., Авд.], уг. Чурма [Шал., Авд.]: карел. сити, вепс. сиги, сит крупный песок, гравий, дресва [ПФГЛК: 25] либо карел., вепс. сига край, сторона; направление; местность; конец, бок [ПФГЛК: 24]. По свидетельству информантов, названия такого типа, как правило, характеризуют участки с определенным видом почвы [КТК], поэтому соотнесение названий сельскохозяйственных угодий с карел. сити, вепс. сиги, сит крупный песок, гравий, дресва предпочтительнее; - уг. Юлъмяки [Шал., Песч.], уг. Лужные Юлъмяки [Шал., Песч.], уг. Гулъмяки [Плес, Кеноз.], уг. Под Гулъмяками [Плес, Кеноз.], бол. Гулъмшское [Плес, Кеноз.], уг. Гулъмяки [Пуд., Колод.], уг., зал. Дулъметка [Плес, Кеноз.]: в основе - продуктивный в карельской топонимии термин jylmakko круглая гора, крутой склон [Муллонен 2010: 22]. Следует отметить, что в СРГК в Медвежьегорском районе фиксируется термин юлмак холм [СРГК VI: 912]. Но, в силу локального бытования, единичности фиксаций и отсутствия убедительного ареала, нельзя исключать, что приведенные в СРГК примеры, в действительности, являются топонимами. Отдельного рассмотрения требует вопрос передачи начального приб.-фин. полугласного у русскими г, д и у. Варианты с начальным у фиксируются на восточном побережье Онежского озера и в Заонежье и, видимо, относятся к более позднему периоду освоения указанных территорий карельским населением, поскольку, согласно диалектологическим данным вепсского языка, исконный начальный прибалтийско-финский у сохраняется в зоне, удаленной от русского языкового влияния [ОВД], и наоборот, появление начальных d и g на месте у в вепсском и карельском языках связывают с мощным русским воздействием, поскольку данное фонетическое явление характерно и для русских говоров Обонежья (ср. гящик, гюбка, гидти и др.) [Суханова,

Муллонен 1986]. Таким образом, варианты с начальными г и д, представленные в Кенозерье и Колодозерье, вероятно, являются более ранними по сравнению с теми, в начале которых выступает j.

В заключение предлагается рассмотреть ряд топонимных моделей (представленных и в ойконимии8), в основе которых выступают прибалтийско-финские лексемы со значением гора, возвышенность (selg / el ga, vuara / voara). Они выделены особо, поскольку активно используются не только в качестве именования объектов орографии (т. е. в соответствии с семантикой терминов), но и в ойконимии. Названия такого типа относятся к довольно поздним моделям именования населенных мест в Обонежье и свидетельствуют о развитии системы поселений сележного типа [Муллонен 2001: 29].

Фонетическая адаптация согласных

В русском языке двойные согласные в корне слова представлены, главным образом, в заимствованных словах и именах собственных: гамма, группа, коллега, сумма, Алла, Анна, Жанна и др. При этом основная тенденция – стремление произнести простой согласный. Так, при произношении долгий согласный сохраняется только в том случае, если следует за ударным слогом. Если ударение падает на какой-либо из последующих слогов, то произносится простой согласный, ср.: гмма, но граммтика [м], влла, но коллгия [л] [Грамматика русского языка 1960: 69]. На территории Восточного Обонежья ситуация с передачей удвоенных согласных (kk, pp, tt) субстратных прибалтийско-финских топонимов достаточно непростая: наряду с географическими названиями, в которых геминаты упрощаются (г. Куколь, ср. карел. kukkula, kukkura крутая гора; холм; вершина горы или сопки ; оз. Куйкозеро, г., уг. Куйка, ср. карел. kuikka, kuikku гагара ; уг. Гульмики, уг. Гульмяки, уг. Юльмяки, ср. карел. jylmkk крутая гора, обрыв и др.), здесь представлены и такие, в которых удвоенные согласные сохраняются (уг. Куккажи, ср. вепс. сев. kukkaz холм, горка ; мыс Каттилнаволок, ср. карел. kattila, kattil; оз., дер. Коппалозеро, уг. Коппалино, ср. карел. koppala, koppelo, вепс. koppal глухарка и др.), что, по мнению исследователей, является свидетельством относительно позднего освоения названия [Матвеев 2001: 142]. Наличие геминаты (удвоенного согласного) в принципе может рассматриваться как свидетельство карельских истоков топонимии, поскольку геминированные согласные – характерная особенность карельской фонетики на фоне вепсской, практически утратившей явление альтернации согласных. Ряд исследователей связывают исчезновение чередования ступеней согласных в вепсском языке с влиянием фонетической системы древнерусского языка [Tunkelo 1938: 12–18, Turunen 1965: 20–22], некоторые придерживаются мнения, что утрата данного явления произошла в процессе самостоятельного языкового развития [Setl 1890: 38]. Сохранение же сильноступенных альтернантов количественного чередования согласных в северновепсском и отчасти в средневепсском диалектах Е. А. Тункело связывает с длительным влиянием карельского языка [Tunkelo 1946: 148] (подробнее о теориях формирования альтернации согласных прибалтийско-финских языков см. [Новак 2014]).

В то же время в силу значительного сходства вепсской и карельской языковых систем часто бывает достаточно трудно определить, с каким процессом мы имеем дело – с упрощением геминаты в топооснове или со случаем прямого усвоения вепсского топонима, ср.: – мыс Каттилнаволок, но оз. Катило, ср. карел. kattila, kattil, вепс. katil котел, горшок ; – оз. Леппозеро, но оз. Лепозеро, руч., уг. Лепручей, мыс Лепнаволок, ср. карел. lepp, вепс. lep ольха ; – уг. Нитушки, ср. карел. niitty, вепс. nit луг, пожня, покос и др. Одним из наиболее сложных вопросов адаптации субстратных согласных к русской топосистеме является усвоение прибалтийско-финского ларингального фрикатива h, основные проявления которого в виде рус. г, х и нуля звука были описаны Я. Калима [Kalima 1919]. Рассмотренные им колебания в отражении прибалтийско-финского h характерны и для топонимии Восточного Обонежья. В зависимости от положения (в начале, в середине или в конце топоосновы), а также от качества соседних звуков прибалтийско-финский h может передаваться на русской почве в виде х, г, к и [] (нуля звука).

Почти на всей территории Русского Севера в начальном положении приб.-фин. h регулярно соответствует рус. х [Матвеев 2001: 143]. Подобный принцип интеграции В работе М. И. Зайцевой «Грамматика вепсского языка» звук h в составе согласных фонем вепсского языка характеризуется как щелевой звонкий ларингальный [Зайцева 1981: 24], в то время как в русском языке согласный х является щелевым глухим заднеязычным задненёбным. О неустойчивом характере вепсского согласного свидетельствует замечание П. Успенского в работе «Русско-чудский словарь с некоторыми грамматическими указаниями», что обозначенный русским г звук является средним между г и х [Успенский 1913: 4]. Вероятно, неустойчивый характер вепсского h в анлауте, его отличное от русского х качество спровоцировало передачу данного звука в положении начала слова звонким русским г. С. А. Мызников на основе ареально этимологического исследования лексики прибалтийско-финского происхождения также объясняет начальный русский г на месте прибалтийско финского h вепсским влиянием [Мызников 2003: 156].

Лексико-семантическая адаптация прибалтийско-финских топонимов к русской топосистеме Восточного Обонежья

В этой связи встает вопрос о том, чт в топонимии подлежит картографированию с целью реконструкции этноисторической ситуации.

Группой исследователей сектора языкознания ИЯЛИ КарНЦ РАН в ходе работы над проектом по созданию «Топонимического атласа Карелии» были определены следующие критерии отбора материала для картографирования и анализа: – продуктивными являются популярные в какой-то определенный ограниченный промежуток времени и свойственные локальной группе населения модели, поскольку ареал в таком случае имеет достаточно четкие очертания и может быть интерпретирован; – картографированию подлежат суффиксальные модели, поскольку каждый суффикс (топоформант) имеет свой ареал; – информативной является ареальная семантическая оппозиция моделей (когда один и тот же признак, положенный в основу называния, выражается различными языковыми коллективами по-своему); – показательны топоосновы с идеей «культурное пространство»: топоосновы со значением путь, дорога, волок , граница, край , поселение , а также этнонимы и антропонимы-фамилии, родовые прозвища и др. [Муллонен 2007: 8–9].

При рассмотрении вопросов, связанных с дифференциацией субстратной прибалтийско-финской топонимии (раздел 1.2.2.), морфологической адаптацией (раздел 2.2.), калькированием (раздел 2.3.1.), был проанализирован ряд ареалов топонимных моделей, бытующих в топонимии Восточного Обонежья. Так, с целью дифференциации топонимов вепсского и карельского происхождения ареальный метод был применен в приложении к типовым карельским топоосновам Jylmkk / Юлмаки [Карта 7], Trisij / Тереж-[Карта 6], вепсским Palte- / Палтега [Карта 4], Vadag / Vadai-, Вадог- / Вадег-184 [Карта 9], Pehk-, Пахта, Похта [Карта 10]. Анализ полученных ареалов показал, что топонимные модели, имеющие вепсские истоки, приходят на исследуемую территорию из Южного Обонежья (с территории вепсского расселения), тогда как карельские модели именования географических объектов распространяются из Северо-Западного Приладожья, огибая Онежское озеро с севера или достигают восточного побережья Онежского озера по зимним или водным путям через озеро (разделы 1.2.2.; 1.4.1.).

Ареальный критерий оказывается существенным и для дифференциации прибалтийско-финской и доприбалтийско-финской топонимии региона. Эта задача актуальна для Восточного Обонежья, в топонимии которого присутствует значительный пласт названий, этимологическая интерпретация которых с помощью известных в настоящее время прибалтийско-финских языков вызывает затруднения. Так, картографирование топоосновы Чурш- / Чурж- [Карта 8], представленной в системе именований географических объектов территории, выявило связи исследуемого субрегиона с Белозерьем (и шире – Верхневолжьем), а также с верховьями рек Северная Двина и Онега.

В русской топонимии Восточного Обонежья картографирование материала позволило выявить и дифференцировать модели с новгородскими (Острец- / Остреч- [Карта 2]) и предположительно московскими корнями (Залаз- / Залоз- [Карта 3]).

Ареалы показательных суффиксальных моделей -ици / -ицы и -иха, представленных в топонимии исследуемой территории, были детально рассмотрены в разделе 2.2., посвященном морфологической адаптации. Предпринятый анализ показал, что данный механизм интеграции субстратных топонимов в систему русских географических названий малопродуктивен. Ареалы суффиксальных моделей, отличаясь конфигурациями [Карта 13 и Карта 14] (что свидетельствует о разных их истоках и путях распространения), представили Восточное Обонежье как периферийную, окраинную территорию как для моделей прибалтийско-финского, так и славянского происхождения.

Семантическая оппозиция топонимных моделей была проиллюстрирована на примере географических терминов губа и лахта [Карта 1], выступающих в роли детерминантов сложных по структуре топонимов-полукалек (раздел 2.3.1.). Выяснилось, что за ареальной дистрибуцией терминов реконструируется разный характер прибалтийско-финско-русского контактирования: русская лексема закрепилась в местах более активных межэтнических контактов, тогда как на отдаленных от побережья Онежского озера и р. Водлы территориях долгое время бытовал прибалтийско-финский термин, позже закрепившийся в русской диалектной лексике в результате обрусения местного прибалтийско-финского населения.

Что касается показательных топооснов с идеей «культурное пространство», для анализа было выбрано несколько представленных в системе именования Восточного Обонежья ойконимных моделей, отражающих разные этапы в этноязыковой истории региона. Ойконимы, или наименования поселений, занимают в топонимии особое место, обусловленное прежде всего богатством материала и его фиксацией в исторических документах разного времени, что позволяет проследить эволюцию названий. Немаловажными факторами являются и экстралингвистическая информативность ойконимии, ее социальная обусловленность, связь с изменениями в общественной и хозяйственной жизни, что делает этот класс географических названий ценным историко-культурным источником.