Среднее Поволжье в историко-культурном пространстве Российской империи второй половины XIX – начала XX вв. Цыганова Яна Михайловна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Методологические и терминологические аспекты изучения Среднего Поволжья как историко-культурного пространства

1. Теоретико-методологические подходы к изучению российской провинции как историко-культурного пространства 34

2. Формирование терминов «Поволжье» и «Среднее Поволжье» в российской науке

Глава 2. Среднее Поволжье в историографии пореформенного периода 69

1. Среднее Поволжье в обобщающих исследованиях по российской истории .

2. Средняя Волга в трудах региональных историков и краеведов 93

Глава 3. Среднее Поволжье в российской исторической памяти второй половины XIX – начала XX вв . 120

1. Образы Волги и Среднего Поволжья в российской культуре XIX – начала ХХ вв.

2. Средняя Волга в популярной литературе второй половины XIX – начала ХХ вв

3. «Места памяти» Среднего Поволжья второй половины XIX – начала XX вв. Заключение 203

Список источников и литературы 2

• Теоретико-методологические подходы к изучению российской провинции как историко-культурного пространства
• Формирование терминов «Поволжье» и «Среднее Поволжье» в российской науке
• Средняя Волга в трудах региональных историков и краеведов
• Средняя Волга в популярной литературе второй половины XIX – начала ХХ вв

Введение к работе

Актуальность темы исследования. В последние два десятилетия в отечественной науке наблюдается всплеск интереса к региональной истории, обусловленный формированием нового регионального самосознания на постсоветском пространстве и высокой общественной потребностью в воспитании патриотизма и поиске «мест памяти», способных консолидировать современный социум. На исследования по региональной проблематике оказали воздействие «антропологический» и «культурный» повороты в исторической науке: историки всё чаще обращаются к изучению региональной идентичности, коллективных представлений жителей какого-либо региона о себе и о «Других», образов регионов в культуре того или иного периода. Формируется научная традиция изучения региона как историко-культурного пространства: проведены исследования по Сибири, Русскому Северу, отдельным городам России. В настоящем исследовании ставится задача рассмотреть в качестве историко-культурного пространства Среднее Поволжье второй половины XIX - начала XX вв.

В истории России Поволжье долгое время занимало двойственное положение «внутренней окраины», обладая одновременно чертами пограничья и внутренних территорий страны¹: вплоть до начала XX в. здесь шли процессы «внутренней колонизации», заселения новых земель, аккультурации коренного населения. Закономерно поставить вопрос: в какой мере статус «внутренней окраины» повлиял на восприятие Поволжья в российской культуре и исторической памяти? Поиску ответа на него посвящено настоящее исследование.

Объект исследования - историко-культурное пространство России второй половины XIX - начала XX вв. Под историко-культурным пространством в настоящем исследовании понимается сфера профессиональной исторической науки и коллективных представлений о прошлом в исторической памяти общества, а также формы репрезентации и трансляции исторических представлений в народной, элитарной и популярной культуре. Предмет исследования - научные знания и образные представления о прошлом Среднего Поволжья, сформировавшиеся в изучаемый период.

¹ Поволжье - «внутренняя окраина» России: государство и общество в освоении новых территорий (конец XVI - начало XX вв.) / под ред. Э.Л. Дубмана, П.С. Кабытова. Самара, 2007. С. 5-6.

Хронологические рамки исследования охватывают период с начала Великих реформ до революции 1917 г., который характеризуется развитием исторической науки в России, ростом образовательного уровня населения, расширением читательской аудитории, активной культурно-просветительской деятельностью. Эти факторы в совокупности пробуждали общественный интерес к прошлому регионов страны и создавали условия для его удовлетворения.

Территориальные рамки работы охватывают Казанскую, Симбирскую и Самарскую губернии, поскольку в научной и научно-популярной литературе рубежа XIX-XX вв. их объединяли под общим названием «Среднее Поволжье».

Степень разработанности темы. Историография истории Среднего Поволжья до недавнего времени разрабатывалась, как правило, в формате вводных очерков в сборниках по истории региона. Наиболее подробно она представлена в коллективных монографиях самарских и казанских историков¹. Предпринимался анализ изучения конкретных аспектов истории Среднего Поволжья: его присоединения к России, колонизации, этнической истории и т.д.

В современной историографии активно разрабатываются две взаимосвязанные проблемы: становление во второй половине XIX - начале XX вв. регио-нальной истории как особого научного направления и краеведения как социально ориентированного знания, способствующего формированию местной идентичности⁴.

¹ «Обретение родины»: общество и власть в Среднем Поволжье (вторая половина XVI -
начало XX вв.). Ч. 1. Очерки истории / под ред. П.С. Кабытова, Э.Л. Дубмана, О.Б.
Леонтьевой. Самара, 2013; Литвин А.А., Корнилова И.В., Магсумов Т.А. Российская
провинция второй половины XIX - начала XX столетия в отечественной историографии.
Казань, 2015.

² Ермолаев И.П. Проблема колонизации Среднего Поволжья и Приуралья в русской
историографии (вторая половина XIX - начало XX вв.): дис. ... канд. ист. наук. Куйбышев,
1966; Крестьянинов А.В. Отечественная историография имперской религиозной политики по
отношению к нерусским народам Среднего Поволжья: дис. ... канд. ист. наук: 07.00.09.
Казань, 2015.

³ Боярченков В.В. Историки-федералисты: Концепция местной истории в русской мысли 20-
70-х годов XIX века. СПб., 2005; Рыженко В.Г. Историческая наука, регионоведение,
культурология. Возможности кооперации вокруг проблемы «присвоения прошлого» //
Историческая наука сегодня: Теории, методы, перспективы / под ред. Л.П. Репиной. М.,
2011. С. 330-342; Маловичко СИ., Румянцева М.Ф. История локуса в классической,
неклассической, постнеклассической моделях исторической науки // Регіональна історія
України. Збірник наукових статей / Головний редактор В. Смолій; відповідальний редактор
Я. Верменич. Вип. 6. К., 2012. С 9-22; Вип. 7. К., 2013. С 39-54.

⁴ Берлинских В.А. Уездные историки: русская провинциальная историография. М., 2003;
Первушкин В.И. Губернские статистические комитеты и провинциальная историческая
наука. Пенза, 2007.

Начато изучение исторических представлений провинциального населения¹.

Особый пласт исследовательской литературы составляют работы, посвященные теоретическим проблемам изучения культурного феномена российской провинции². Разработка этих проблем обеспечила методологическую базу исследования социокультурного пространства провинциальных городов России XIX - начала XX вв., в том числе и поволжских³.

Методологической основой для изучения региональной идентичности являются труды по проблемам «воображаемой географии» - формированию географических образов в культуре⁴. В русле этого направления поставлена проблема изучения «ментальных карт» России, восприятия различных регионов в общественном сознании⁵. В междисциплинарном поле изучается эволюция образов Волги и волжских городов в отечественной культуре⁶.

Смирнов Ю.Н. Устная история «молчаливого большинства»: основные вехи прошлого Самары в представлениях купцов и мещан середины XIX века // Известия Самарского научного центра РАН. - Т. 15. - 2013. - № 5. - С. 220-228.

² Пиксанов Н.К. Областные культурные гнезда. М.-Л., 1928; Геопанорама русской культуры:
Провинция и ее локальные тексты / под ред. В.В. Абашеева и др. М., 2004; Зайонц Л.О.
«Провинция»: опыт историографии // Отечественные записки. - 2006. -№ 5. - С. 70-88.

³ Очерки городского быта дореволюционного Поволжья / А.Н. Зорин [и др.]. Ульяновск,
2000; Вишленкова Е.А., Малышева С.Ю., Сальникова А.А. Культура повседневности
провинциального города: Казань и казанцы в XIX-XX вв. Казань, 2008; Коннов И.С.
Социокультурное пространство губернских поволжских городов в середине XIX - начале
XX в.: на примере Пензы, Самары и Симбирска: дис.... канд. ист. наук: 07.00.02. Пенза, 2010;
Рогач Ю.А. Социокультурное пространство городов Самаро-Саратовского Поволжья в конце
XIX - начале XX вв.: дис. ... канд. ист. наук: 07.00.02. Самара, 2006; Кобозева З.М.
Мещанское сословие г. Самары в пространстве власти и повседневности (вторая половина
XIX - начало XX в.), или Рассказ о «душе с повинностями». Самара, 2013.

⁴ Сайд Э.В. Ориентализм. Западные концепции Востока / пер. с англ. СПб., 2006; Замятин
Д.Н. Культура и пространство: моделирование географических образов. М., 2006.

⁵ Орешина М.А. Русский Север начала XX века и научно-краеведческие общества региона.
М., 2003; Родигина Н.Н. «Другая Россия»: образ Сибири в русской журнальной прессе
второй половины XIX - начала XX века. Новосибирск, 2006; Образы регионов в
общественном сознании и культуре России (XVII-XIX вв.) / под ред. В.В. Трепавлова. Тула,
2011; Руцинская И.И. Путеводитель как феномен массовой культуры. Образы российских
регионов в провинциальных путеводителях второй половины ХГХ - начала XX века. М.,
2013.

⁶ Самарский краевед: Историко-краеведческий сборник. В 2 ч. Ч. 1 / сост. А.Н. Завальный.
Самара, 1991; Артамонова Л.М. Образ Самары как нового губернского города в русской
печати и публицистике середины ХГХ века // Модернизация культуры: идеи и парадигмы
культурных изменений. Материалы II Междунар. науч.-практ. конф. Ч. П. Самара, 2014. С.
152-161; Город как сцена. История. Повседневность. Будущее. Интернациональный научно-
исследовательский альманах. В 2 т. Т. 1 / руководитель проекта Е. Бурлина. Авторская
группа: Л. Иливицкая, Ю. Кузовенкова, Я. Голубинов. Самара, 2015.

Тема образов регионов тесно связана с проблематикой исторической памяти - изучением представлений о прошлом в сознании различных социальных групп, их значения для формирования коллективной идентичности и воспроизводства социального опыта¹. В отечественной науке активно исследуются со-держание и формы исторической памяти российского общества .

Итак, в современной науке интенсивно разрабатывается история регионо-ведческих исследований и краеведения, появляются новые методологические подходы к изучению социокультурного феномена провинции, на новый концептуальный уровень вышло изучение коллективной идентичности в её пространственном и временном измерениях. Однако проблема места Среднего Поволжья в российской исторической культуре на данный момент ещё не нашла комплексного рассмотрения в отечественной историографии.

Целью настоящей работы является определение места Среднего Поволжья в историко-культурном пространстве Российской империи второй половины XIX - начала XX вв.: анализ совокупности научных знаний и образных представлений об историческом прошлом данного региона, о его значении и роли в отечественной истории.

Достижению этой цели подчинены задачи исследования:

- предпринять анализ теоретико-методологических подходов к изучению
российской провинции, применяемых в отечественной науке;

- определить содержание термина «историко-культурное пространство»
и очертить основные направления изучения места региона в историко-
культурном пространстве страны;

- проследить историю возникновения терминов «Поволжье» и «Среднее
Поволжье» в отечественной науке, установить, с какого времени эти термины
становятся широко распространёнными и как определялись территориальные
границы этих регионов;

Хальбвакс М. Коллективная и историческая память // Неприкосновенный запас. - 2005. -№ 2-3. - С. 8-27; Франция - память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999; Лотман Ю.М. Семиосфера. Культура и взрыв. Внутри мыслящих миров. Статьи. Исследования. Заметки. СПб., 2000.

² Диалоги со временем: память о прошлом в контексте истории / под ред. Л.П. Репиной. М., 2008; Историческая культура императорской России: формирование исторических представлений о прошлом: коллект. моногр. в честь проф. И.М. Савельевой / отв. ред. А.Н. Дмитриев. М., 2012; Леонтьева О.Б. Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX - начала XX вв. Самара, 2011.

выяснить, как средневолжский материал встраивался в «большой нар-ратив» отечественной истории, как освещалось прошлое Среднего Поволжья в российской историографии пореформенного периода;

сопоставить исследования по истории Среднего Поволжья, принадлежащие историкам общероссийского масштаба, с одной стороны, и провинциальным историкам и краеведам - с другой; выявить различия и сходство проблематики их работ, концептуальных подходов к изучению истории региона, ценностных приоритетов;

реконструировать основные черты образа Волги и Поволжья, сложившегося в пореформенной российской культуре, выявить смысловые доминанты образа региона в исторической памяти;

рассмотреть, с какими сюжетами исторической памяти было связано Среднее Поволжье в популярной литературе второй половины XIX - начала XX вв., какими чертами и особенностями наделялись образы средневолжских городов в общественном сознании;

- выявить, вокруг каких «мест памяти» формировалась историческая
идентичность жителей Средней Волги, сравнить различные сценарии и модели
региональной идентичности применительно к изучаемому периоду.

Источниковую базу исследования составляют опубликованные и архивные источники.

Историографические источники представлены обобщающими трудами по истории и исторической географии России¹; трудами, посвященными истории Среднего Поволжья², в том числе исследованиями историков Казанского университета , работами краеведов-любителей . В эту группу включены также географические и этнографические труды .

¹ Соловьев СМ. Сочинения. В 18 кн. Кн. 1, 3, 7. М, 1988-1991; Бестужев-Рюмин К.Н.
Русская история. Т. 2. СПб., 1885; Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. 1.
СПб., 1896; Любавский М.К. Историческая география России в связи с колонизацией. СПб.,
2000.

² Перетяткович Г.И. Поволжье в XV и XVI веках (очерки из истории края и его колонизации).
М., 1877; Перетяткович Г.И. Поволжье в XVII и начале XVIII века (очерки из истории
колонизации края). Одесса, 1882; Костомаров Н.И. Бунт Стеньки Разина: Исторические
монографии и исследования. М., 1994; Мордовцев Д.Л. Самозванцы и понизовая вольница. В

2 т. СПб., 1867.

³ Фирсов Н.А. Обзор внутренней жизни инородцев пред временем вступления их в состав
Московского государства // Ученые записки Императорского Казанского университета. По
отделению историко-филологических и политико-юридических наук. - 1864. - Вып. I. - С.

Группа справочных и статистических изданий включает энциклопедические издания и словари, статистические сборники, памятные книжки и адрес-календари. Научно-популярные издания представлены сборниками по истории, географии и этнографии России³; путеводителями и путевыми заметками⁴; книгами для народного чтения⁵. Группу делопроизводственных источников составляет документация органов местного управления, хранящаяся в фондах Центрального государственного архива Самарской области (ГБУСО «ЦГАСО»): фондах Канцелярии самарского губернатора, Самарского губернского статистического комитета, Самарской городской управы, Самарского археологического общества⁶. Особую группу составляют периодические издания, выходившие в губернских городах Среднего Поволжья. Использовались также фольклорные источники, где отражены народные представления о событиях прошлого, и художественные произведения, литературные и живописные.

Научная новизна заключается в том, что в данном исследовании предпринята первая попытка проанализировать место Среднего Поволжья в российской исторической культуре второй половины XIX - начала XX вв. Впервые освещена история формирования термина «Среднее Поволжье» в отечественной науке. Системно представлен историографический анализ научных трудов

69-123; Пинегин М.Н. Казань в ее прошлом и настоящем. Очерки по истории, достопримечательностям и современному положению города. СПб., 1890.

¹ Спасский Н.А. Очерки по родиноведению. Казанская губерния. Казань, 1912; Дульский
П.М. Памятники Казанской старины. Казань, 1914; Мартынов П.Л. Город Симбирск за 250
лет его существования. Систематический сборник исторических сведений о городе
Симбирске. Симбирск, 1898; Алабин П.В. Трехвековая годовщина города Самары. Самара,
1887.

² Сергеев А.Н. Географические очерки России. СПб., 1866; Бобровников Н.А. Инородческое
население Казанской губернии: татары, вотяки, мордва. Казань, 1899; Смирнов И.Н.
Черемисы: Историко-этнографический очерк. Казань, 1889; Смирнов И.Н. Мордва:
Историко-этнографический очерк. Казань, 1895.

³ Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Настольная и дорожная книга
для русских людей / под ред. В.П. Семенова. Т. 6. Среднее и Нижнее Поволжье и Заволжье.
СПб., 1901; Живописная Россия: Отечество наше в его земельном, историческом,
племенном, экономическом и бытовом значении. Т. 8. Среднее Поволжье и Приуральский
край. Ч. 1. Среднее Поволжье. СПб., М., 1901.

⁴ Боголюбов Н.П. Волга от Твери до Астрахани. СПб., 1862; Монастырский СИ.
Иллюстрированный спутник по Волге. Казань, 1884; Демьянов Г.П. Иллюстрированный
путеводитель по Волге (от Твери до Астрахани). Изд. 4-е. Н.Новгород, 1898; Сидоров В.М.
По России: путевые заметки и впечатления. От Валдая до Каспия. Книга 1 «Волга». СПб.,
1894.

⁵ Нечаев А.П. Волга - великая река. М., 1911; Батуев А. Волга от Твери до Астрахани. М.,
1915.

пореформенной эпохи, где освещалось прошлое Средней Волги. Охарактеризованы основные черты образов Волги и Поволжья в культуре пореформенного периода, «места памяти», связанные в сознании образованных россиян того времени со Средним Поволжьем. Сформулированы новаторские выводы о взаимовлиянии научной мысли и исторической памяти в формировании региональной идентичности волжан. Доказано, что в изучаемый период заложены традиции восприятия Среднего Поволжья как историко-культурного пространства, создавался целостный образ региона в исторической культуре России.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается в том, что в ней предложено усовершенствованное определение термина «историко-культурное пространство», разработан новый подход к изучению данного феномена, который можно использовать при изучении места других регионов России в историко-культурном пространстве страны. Материалы и выводы исследования могут быть использованы при подготовке обобщающих трудов по отечественной истории, исторической памяти, региональной историографии.

Методология и методы исследования. Основа методологии исследования - концепция «исторической культуры», которая трактуется как сфера взаимодействия «учёного знания» об истории и общественных представлений о прошлом. Работа выполнена на стыке нескольких актуальных методологических направлений: «истории понятий»; «гуманитарной географии»; изучения исторической памяти. Применялся разработанный П. Нора подход к изучению «мест памяти» как способа репрезентации в настоящем представлений о прошлом. Для решения конкретных задач применялись методы терминологического анализа, историографического анализа и историографического синтеза, метод исторической имагологии и сравнительно-исторический метод.

Положения, выносимые на защиту:

1. Целостная модель изучения историко-культурного пространства региона может быть построена на основе концепции «исторической культуры», активно используемой в современной зарубежной и отечественной историографии. Историко-культурное пространство региона определяется в работе как совокупность научных знаний и массовых образных представлений об историческом прошлом данного региона, о его месте и роли в отечественной истории; эти знания и представления формируются как «извне», усилиями учёных и дея-

телей культуры общенационального масштаба, так и «изнутри», усилиями провинциальной интеллигенции.

1. Изучение формирования и особенностей трактовки терминов «Поволжье» и «Среднее Поволжье» в отечественной научной литературе показывает, что термин «Поволжье» употребляется в исторических и географических трудах с середины XIX в. К концу столетия входят в научный оборот также термины «Средняя Волга» и «Среднее Поволжье». В границы Среднего Поволжья, как правило, включали Казанскую, Симбирскую и Самарскую губернии; этот термин в исторических исследованиях применялся также ретроспективно, при описании реалий Волжской Булгарии и Казанского ханства.

2. Интерпретация истории Среднего Поволжья в российской историографии второй половины XIX - начала XX вв. зависела от принадлежности историков к определённой научной школе, разделявшихся ими научных концепций и общественно-политических убеждений. В исследованиях по проблемам общероссийской истории прошлое Поволжья рассматривалось сквозь призму истории российской колонизации (труды СМ. Соловьёва, СВ. Ешевского, Г.И. Перетятковича, представителей «государственной» и «московской» школ) или же в русле истории народного протеста (труды Н.И. Костомарова, Д.Л. Мор-довцева и других представителей демократического направления).

3. Работы средневолжских провинциальных историков и краеведов характеризовались стремлением представить связный, внутренне логичный нар-ратив региональной истории, начиная с самых древних времён. Темы их исследований - проблема этногенеза булгар, проблема политической преемственности Казанского ханства от Волжской Булгарии, вопрос о времени появления первых русских поселений на Средней Волге, о взаимодействии русского и других народов в ходе колонизации края - были напрямую связаны с формированием представлений об исторических корнях этносов, населяющих регион, и тем самым - со становлением региональной идентичности.

4. Стержнем образа Поволжья в российской культуре второй половины XIX - начала XX вв. был образ Волги как «матушки-реки», один из символов национальной идентичности. Волга с её обширными пространствами воспринималась как символическая граница между Европой и Азией, олицетворение стремления русского народа к воле, место страданий и скорби простого народа.

ю

6. Образ Среднего Поволжья, сложившийся к концу XIX в. в общественном сознании и отражённый в популярной литературе, был тесно связан с исторической памятью общества: этот регион представал как арена военных столкновений между Русью и другими государствами на Волге и как прибежище разбойничьей вольницы. В качестве важнейшей характеристики Среднего Поволжья выступала многонациональность его населения, вобравшего в себя коренные народности края и переселенцев из разных областей империи.

7. На основе изучения «мест памяти», сложившихся в Среднем Поволжье к началу XX в. и отражавших представления людей того времени об историческом прошлом, выявлено, что в историко-культурном пространстве пореформенной России каждый из губернских городов Среднего Поволжья обладал своей спецификой. Образ Казани и идентичность её жителей строились вокруг противопоставления древней ханской столицы и современного университетского города. Историко-культурное пространство Симбирска концентрировалось вокруг литературных «мест памяти», связанных с именами Н.М. Карамзина и И.А. Гончарова. Самара формировала собственную идентичность через сохранение памяти о местных меценатах и благотворителях.

8. Уникальность места Среднего Поволжья в историко-культурном пространстве России второй половины XIX - начала XX вв. была обусловлена статусом «внутренней окраины» и историческим ходом освоения края. В исторической памяти российского общества Среднее Поволжье представало как изначально «чужая» территория, ставшая «своей» в ходе завоевания и длительной колонизации, и воплотившая народное стремление к «вольной воле».

Степень достоверности и апробация результатов. Достоверность результатов исследования обеспечивается репрезентативностью источниковой базы, уровнем историографического анализа и совокупностью научных методов исследования. Основные положения диссертации были представлены на пяти всероссийских и четырех межрегиональных научных и научно-практических конференциях. По теме исследования опубликовано 16 работ общим объёмом 7,5 п.л., в том числе 4 статьи - в журналах, включённых в перечень рецензируемых научных изданий, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией при Министерстве образования и науки РФ.

Структура работы. Работа состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Теоретико-методологические подходы к изучению российской провинции как историко-культурного пространства

Российская провинция – не только географический и административный, но и особый социально-психологический и культурный феномен. Поэтому она является объектом изучения многих гуманитарных наук (исторических, социологических, психологических, литературоведческих и др.). Культурные и исторические особенности жизни российской провинции, «глубинки», находили отражение не только в научных исследованиях, но также в искусстве, в частности, в художественной литературе.

Изучение конкретно-исторических аспектов жизни российской провинции в современной науке идт параллельно с поиском теоретико-методологического инструментария для решения новых научных задач.

Сам по себе термин «провинция» в русском языке многозначен. Так например, Г.М. Дробжева в своей работе выделяет два основных его значения: во-первых, единица административно-территориального деления в различных государствах в конкретный исторический период; во-вторых, местность, удалнная от столицы, культурных центров1. В России возникновение понятия «провинция» относится к Петровскому времени, когда этим словом была названа единица административно-территориального деления Российской империи. Упразднение провинций в 1775 году не повлекло за собой исчезновения самого термина, хотя смысл его существенно изменился. Провинцией стали называть территории, на ходящиеся вне столиц: новой столицы – Петербурга – и Москвы, которая, уступив первенство Петербургу, сохранила свой столичный статус и осталась «древней первопрестольной». Термин «провинция» с конца XVIII века и до сегодняшнего времени употребляется именно в этом смысле – все территории, находящиеся за пределами официальных границ обеих столиц. Фактически под провинцией в социально-политическом дискурсе XIX–ХХ вв. понимается почти вся Россия.

Кроме того, как отмечает Л.О. Зайонц, к середине XIX века термин «провинция» употреблялся в общественной мысли для обозначения широкого, но вполне определнного культурного континуума: под провинцией понимался культурный ландшафт, традиционно складывавшийся «из трх взаимодействующих миров – деревни, усадьбы и уездного/губернского города»1. В формировании такого образа провинции немаловажную роль сыграла художественная литература. Реформа 1861 года изменила инфраструктуру провинциальных городов, ставших вскоре очагами социальной и политической нестабильности, мир дворянской усадьбы, которую ждало обнищание и разорение, и патриархальный деревенский уклад. Все эти процессы нашли отражение в резком расширении спектра негативных значений понятия «провинция». С тех пор в словосочетании «русская провинция» всегда будут присутствовать «два взаимоисключающих, но, тем не менее, неразрывно связанных друг с другом смысла – убогого никчмного захолустья и потерянного рая»2.

В силу этих причин в пореформенной публицистике началась полемика о культурной роли провинции в российской жизни. Так, уже в 1861 году А.П. Щапов отмечал, что в российской истории действуют два начала: централизация – «пришедший вновь элемент для внешнего устройства, для обобщения об-ластности», и областность – «коренное непреходящее, только внутренне видоизменяющееся начало народного историко-географического самораспределения, местно-общинного развития»1. Щапова не устраивало, что в современной ему исторической науке «на первом плане рисуются действия государственности, развитие единодержавия, централизации»; взамен он предлагал принципиально новый «областнический» подход к изучению и преподаванию русской истории – «истории различных областных масс народа, истории постоянного территориального устройства, разнообразной этнографической организации, взаимодействия, борьбы, соединения и разнообразного политического положения областей до централизации и после централизации»2. Стремления Щапова нашли поддержку у историка Н.М. Костомарова, а также у идеологов сибирского общественного движения – «областничества»3.

Пореформенные годы стали периодом активности органов местного самоуправления (земское движение), проявления культурных особенностей регионов, развития исторического самосознания, формирования краеведения. Не случайно именно в этот период развивается публицистическая кампания за право провинции на культурное самоопределение (е ход подробно описан в работе Л.О. Зай-онц). Эти дискуссии закрепили новый функциональный статус слова «провинция»: с этого времени данное понятие выступает уже как носитель специфической внутрикультурной проблематики и закрепляется в лексиконе политиков, идеологов, деятелей литературы и искусства.

В философской публицистике того времени тема провинции и связанного с ней понятия «провинциальность» получает двойственное истолкование. Как обязательный элемент публицистического дискурса выступает противопоставление «отсталой» провинции «прогрессивной» столице. Однако это противопоставление могло трактоваться двояко. С одной стороны, провинция описывалась как захолустье, тормоз на пути прогресса, даже символ дикости. С другой стороны, та же самая провинция могла восприниматься как своеобразное хранилище народной культуры, оплот народного духа, который не столько препятствует дальнейшему развитию, сколько обеспечивает ему собственную национальную специфику.

Одна из этих точек зрения нашла отражение в творчестве идеолога пореформенного консерватизма К.Н. Леонтьева. Стоит отметить, что сам Леонтьев не выстраивал в своих работах цельной концепции роли и значения российской провинции. Однако, как полагает Г.М. Дробжева, на основании комплекса его произведений возможно реконструировать так называемую «философию провинции». Дробжева предлагает следующую интерпретацию взглядов Леонтьева: самобытная провинция, по его мнению, занимает более значимое место в культурном пространстве России, нежели центр1. Леонтьев много писал именно о собственной культуре и некой самости русского народа, который «не подражал дворянам и чиновникам с их иноземными формами, упорно сохраняя сво», и потому «в удалении свом сохранил нам то полносочие, которым мы можем изумить весь мир, если сумеем им воспользоваться»2. Эти элементы народности, по мнению не только Леонтьева, но и других мыслителей, сосредотачивались именно в провинции, а не в столицах, тяготеющих к Западу и его «общему культурному типу». По мнению Дробжевой, эта концепция, построенная вокруг принципа «разнообразия в един-стве»3, представляет собой своеобразную социально-политическую программу сопротивления унификации и обезличению мировых культур. Леонтьев считал провинциальное культурное разнообразие показателем высокой стадии общественного развития, а для сохранения этого разнообразия провинции должны пребывать в состоянии некоторого застоя4. То есть, «отсталые» регионы, сохранившие уникальность народа, могут стать залогом самостоятельного общественно-культурного развития страны.

Формирование терминов «Поволжье» и «Среднее Поволжье» в российской науке

Большое значение местные исследователи уделяли строительству Закам-ской черты, а позже и других крепостей по берегу реки Самары. Главным предназначением этих крепостей была защита пришлого русского населения от набегов «хищных» кочевников. Заметим, что подобная нелестная характеристика относилась исключительно к кочевым народам. Осдлое население – татары, чуваши, мордва и некоторые другие народы – именовалось «мирными инородцами». Значение Закамской линии местные историки и краеведы видели, прежде всего, в том, что е сооружение обеспечивало безопасность населения от кочевников, что и вызвало значительный прилив новых колонистов2.

Историки изучали и описывали внутреннюю жизнь губерний и городов: народонаселение, управление, архитектурный облик городов, быт их жителей, хозяйственную деятельность. Например, П.Е. Заринский изучал административное устройство Казани после е присоединения и меры, проводимые местными властями для водворения порядка3.

Как особый событийный ряд местные исследователи рассматривали и развитие просвещения на Средней Волге, в частности, распространение школ и учреждение гимназий. С точки зрения региональных историков, появление в регио не каждого нового учебного заведения было значимым и достойным гордости событием, свидетельством неуклонного движения региона по пути просвещения. Одним из важнейших моментов в истории края все местные историки называли открытие университета в Казани, превратившее древнюю татарскую столицу в интеллектуальный центр Поволжья. Так, в начале XX века историю Казанского университета и деятельность служивших в нм преподавателей изучали историки А.И. Михайловский и Н.П. Загоскин, эти же темы подробно рассмотрел в одной из глав своего исторического сочинения краевед Н.Я. Агафонов1. Исследователи отмечали исключительно положительное влияние университета на общественную жизнь города, так как он способствовал появлению обширного слоя интеллигенции – людей с высшим образованием, которые, как отмечал М.Н. Пинегин, «постепенно становятся единственными двигателями общественного развития»2.

В свою очередь, историки А.А. Благовещенский и П.В. Знаменский особое внимание уделили духовным образовательным учреждениям, в частности, написали объмные монографии по истории Казанской духовной академии3. Отмечалось, что «просветительская деятельность… по отношению к инородческому населению средней Волги… осуществлялась, главным образом, через духовенст-во»4.

В рамках истории духовно-культурной колонизации Средней Волги местные историки рассматривали религиозную жизнь населения региона. В трудах 110 личных вероисповеданий, выражавшееся чаще всего в распространении христианства и конфликтах на этой почве. Однако часть историков, например, Н.В. Никольский, отмечали сравнительную терпимость властей к порядкам, сложившимся в Поволжье до покорения края, «не было издано ни одного указа, которым бы сводились на нет прежние устои»1. Также историки не оставляли без внимания особенности традиционных верований поволжских народов и религиозное мировоззрение новокрещнных, сложившееся в результате взаимодействия культур. Эта проблема нашла отражение в историко-этнографических очерках профессора Казанского университета И.Н. Смирнова2, знатока истории и культуры финно-угорских народов3.

Многонациональность как одна из отличительных историко-культурных черт Среднего Поволжья также становилась предметом рассмотрения в трудах исследователей. Помимо И.Н. Смирнова, специальные работы изучению народов региона посвятили А.А. Фукс, Н.А. Фирсов, Н.В. Никольский, Д. Островский, Н.А. Бобровников, И. Архангельский, М. Гребнев и др.4 Небольшие этнографические очерки содержались и в исторических, географических и других комплексных исследованиях, посвящнных Среднему Поволжью, – работах И.Я. Павловского, А.Н. Сергеева, В.Н. Майнова, А.В. Трупчинского и др.1

Авторы описывали быт, культуру, верования, особенности жизнедеятельности народов Среднего Поволжья. Как правило, под «инородцами» Средней Волги понимались коренные и наиболее многочисленные народности: татары, мордва, чуваши, марийцы (в то время их называли черемисами) и удмурты (вотяки).

Одной из центральных проблем в трудах краеведов являлось взаимодействие коренных поволжских народов с русскими, так как это взаимодействие считалось одним из главных факторов формирования российской цивилизации: «сама русская народность слагалась и развивалась под непосредственным влиянием соседних инородческих племн, входивших в состав болгарского союза, а впоследствии Казанского ханства, перерождая инородцев в себя и многое воспринимая от них в сво существо»2. Как жители Среднего Поволжья, местные историки и краеведы хорошо понимали культурную специфику многонационального края, которая сложилась в процессе колонизации; сама колонизация представала не как процесс одностороннего воздействия русских на местное население, но как процесс смешения, сложного взаимодействия и обоюдного «перерождения». Н.А. Воронов, в свою очередь, отмечал, что население Самарской губернии, «при всм разнообразии своего исторического происхождения, уже достаточно слилось между собою, усвоило общие черты в характере»

Средняя Волга в трудах региональных историков и краеведов

Симбирск был своеобразным «старым дворянским гнездом на Волге»2, где скопились памятники уходящей дворянской России. Подобный эпитет по отношению к этому городу применялся небезосновательно. Симбирск своим бытом и внешним видом демонстрировал судьбу дворянства: благородный и одновременно оскудевавший. В этом городе, где царил дух старой аристократии, «общественная и духовная жизнь как бы замерла, застыла, остановилась на точке замерза-ния»3. К концу XIX века с проведением железных дорог город «совсем обезлю-дел»4, оставшись «со славой и весельем в прошлом, с преданиями жизни прежних помещиков и важных бар, былым центром провинциального блеска, всего модного и изящного»5. Город этот путешественникам казался тихим, сонным, «снотворным», в нм не наблюдалось «ни оживления, ни тени более кипучей деятельности, отличающей почти все поволжские города»6.

Будучи скучным и бедным, Симбирск был и самым аристократически благородным городом в Поволжье, отличаясь чистотой и благоустройством, «о котором его соседи и не мечтали»7. Автор одного из путеводителей писал, что ухоженные улицы, маленькие уютные особнячки, удивительная тишина города и его малолюдность – вс это создало «какое-то особое настроение, особенно для путника, едущего из пстрой Казани или из шумной торговой Самары. Вс это уносит в давние времена нашего патриархального быта»8. Внешний облик города отражал именно аристократическое благородство, в связи с чем город и получил

неофициальный статус «дворянина на Волге», неумолимо бедневшего, но не терявшего своей аристократической привлекательности в глазах путешественников.

Симбирск вызывал целый комплекс литературных ассоциаций: в популярных изданиях, как правило, авторы напоминали, что здесь родился писатель-историк Н.М. Карамзин, описывали памятник, воздвигнутый в его честь и библиотеку, названную его именем1. Образ тихого дворянского города неразрывно был связан и с именем другого известного его уроженца – И.А. Гончарова. В частности, авторы популярных изданий, придерживаясь общераспространнного мнения, при описании Симбирска отмечали, что эти края стали прообразом места действия его романа «Обрыв»2.

Перед Самарой путешественникам во всей красе представали Жигулвские горы. Их природная, естественная красота более всего оказывала влияние на образное восприятие региона. В образном мировосприятии именно природа Среднего Поволжья становилась главным объектом восхищения. Жигулвские горы называли жемчужиной и главной достопримечательностью Волги3. «Точно сказочное царство началось», – писал о них А.В. Трупчинский4. В.М. Сидоров высказался ещ красноречивее: «Сколько в этом слове "Жигули" Волги, а в самой Волге Жигулей. Как бесконечно эти горы и эта река дополняют друг друга! Жигули одно из интереснейших мест для туриста, одна из характернейших картин берегов русской царственной красавицы»5. Путешественники, побывавшие в Среднем Поволжье, не скупились на слова, чтобы описать красоту Жигулей и ощущения, которые они испытывали при виде этих красот: «художественная слава Волги»6, дового, законного быта… Эта дикая природа как нельзя более гармонирует с представлением о проявлениях первобытной дикой энергии людей, ищущих приключений, добычи, развеслого житья»1. В результате этого Жигули в историческом контексте стяжали себе славу опасной и дикой местности, где в любой момент можно было стать жертвой волжских удальцов. «Многие бурлаки ещ помнят и по сие время магические слова разбойников: сарынь на кичку, столь грозные в устах грабителей, что все судорабочие падали ничком на палубы и позволяли негодяям хозяйничать на судне и забирать с него вс, что им вздумается»2.

Так, образ Жигулвских гор обладал своей уникальностью: природная красота волжских берегов воспринималась путешественниками сквозь призму исторической памяти, наполненной легендами о волжских разбойниках и казацких атаманах. Живописный ландшафт вписывался в историческую память общества, прежде всего, как своеобразное «место памяти».

В популярной литературе сложился не менее интересный образ Среднего Поволжья, обрисовывавший ситуацию во второй половине XVI–XVIII вв., когда этот край уже официально стал территорией Российского государства. Одно дело завоевать, другое – покорить. Средняя и Нижняя Волга оставались оплотом чуждых культур и порядков. В добавление к этому в Смутное время туда стали стекаться беглые крепостные, бродяги. Берега великой реки превратились в места грабежей и разбоев, то есть, Поволжье XVI–XVIII вв. по-прежнему воспринималось как край, который необходимо было усмирить.

Однако и здесь образ «беспокойного края» имел разные оценки. Неразрывно были связаны с Волгой имена Степана Разина и Емельяна Пугачва, оставившие довольно яркий след в исторической памяти россиян. Для властей, высшего сословия и торговых людей Поволжье, как уже говорилось, – оплот разбойников. Однако, с другой стороны, в сознании простого народа эти громадные волжские просторы ассоциировались с вольной жизнью как одним из объектов мечтания русского народа, воспринимались как граница между несвободой и волей1. В исторической памяти, как видно из культуры XIX века, именно образ «волжской вольницы» запечатлелся наиболее сильно.

Средняя Волга в популярной литературе второй половины XIX – начала ХХ вв

Формирование самарских «мест памяти» было связано и с трагическими событиями регионального масштаба. Например, в благодарность за окончание голода 1873 года у вокзала Оренбургской железной дороги была заложена часовня во имя Иверской Божьей Матери2.

Самарским «местом памяти» в конце XIX века стало также знаменитое Самарское знамя, вышитое монахинями Иверского монастыря в подарок Болгарии как «близкой нашему сердцу стране»3, которая в 1870-х гг. вела борьбу за независимость с Турцией. На лентах знамени золотом вышиты надписи – на одной стороне «город Самара болгарскому народу в 1876 году», а на другой «да воскреснет Бог и расточатся враги Его»4. Значимым это знамя было также потому, что являлось одной из святынь, связанных с победой России в последней русско-турецкой войне 1877–1878 гг.

В пореформенную эпоху одной из разновидностей «мест памяти» были и торжественные празднования юбилеев важных для региона событий. Такими событиями для каждого города было его основание: в конце XIX века Самара и Симбирск торжественно отметили круглые даты с момента основания крепостей5 (в 1886 году Самаре исполнилось 300 лет, а в 1898 году – Симбирску 250 лет). В начале XX века в Казани намеревались пышно отпраздновать столетнюю годовщину с момента открытия университета, ставшего центром историко-культурного пространства города. Особенными памятниками этих круглых дат явились крае ведческие работы1, в которых авторы отразили наиболее важные, на их взгляд, события из прошлого родного края для сохранения их в общественной памяти.

Таким образом, в Среднем Поволжье к началу ХХ века сложился собственный комплекс «мест памяти», в которых были отражены представления людей того времени об историческом прошлом. Формы коммемораций были разнообразны: они могли быть как религиозными, традиционными для церковно-православной культуры (строительство церквей или часовен), так и светскими (сооружение архитектурных или скульптурных памятников, увековечение значимых имн в топонимике и названиях учреждений, празднование юбилеев). Однако в пореформенной культуре нередкими были ситуации, когда религиозные сооружения и объекты создавались в память о вполне мирских событиях: например, строительство кафедрального собора Христа Спасителя в Самаре в память о спасении Александра II от покушения Д.В. Каракозова; помещение в кафедральном соборе Евангелия в память об И.С. Аксакове и т.д.

В историко-культурном пространстве Среднего Поволжья мы можем выделить несколько типов памяти, связанных с определнными проектами коллективной идентичности пореформенного общества. Первый тип, который был явно выражен в исторической культуре региона, – религиозная память, основанная на православной вере и выраженная в сохранении памяти о значимых событиях религиозной жизни. Такие коммеморативные акции, как празднование 900-летнего юбилея крещения Руси или чествования Кирилла и Мефодия, проходили в масштабе всей страны, сплетая е регионы в единое пространство памяти. В то же время в каждом городе существовали свои «места» религиозной памяти: для Казани таковым было почитание иконы Казанской Божьей Матери и места е обретения, для Самары – память о митрополите Алексии.

Бурное развитие мемориальной культуры во второй половине XIX века привело к появлению огромного количества «мест памяти», связанных с идеей монархии, в частности, к воздвижению памятников императорам, открытию и наименованию различных учреждений в честь августейших особ, их визитов в сред-неволжские города и т.д. Обращает на себя внимание тот факт, что наиболее часто в памяти пореформенного общества увековечивался император Александр II: в исследуемый период ему были воздвигнуты памятники в Казани и Самаре, а также в некоторых слах; в его честь были названы самые разные сооружения и учреждения – железнодорожный мост, публичная библиотека (в Самаре), бесплатная больница и детский приют (в Симбирске), целый комплекс благотворительных заведений (в Казани). Особых коммемораций удостаивалась крестьянская реформа, проведенная Александром II в 1861 году (именно как «Царь-Освободитель» он был запечатлн на казанском и самарском памятниках), а также спасения императора от многочисленных покушений на его жизнь (здесь наиболее внушительной коммеморативной акцией было строительство кафедрального собора в Самаре с приделом во имя небесного патрона императора и всех святых, прославленных в день 4 апреля).

Национальный сценарий коллективной идентичности (идея единства нации вокруг общих, всеми разделяемых ценностей) в Поволжье был связан с великой русской литературой XIX столетия. Здесь центральной фигурой памяти – как и в масштабах всей России – был, безусловно, А.С. Пушкин; так, его именем был назван Народный дом в Самаре, где также были воздвигнуты его бюсты; в Симбирской губернии имя «комнаты Пушкина» получило одно из помещений усадьбы Языковых. В память о других выдающихся писателях и поэтах могли также называть улицы (целый ряд улиц в Казани был назван именами М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, Н.М. Карамзина, И.А. Гончарова, И.С. Тургенева, Н.А. Некрасова, Ф.М. Достоевского, А.Н. Островского, а одна из центральных улиц Самары получила имя Льва Толстого), образовательные учреждения (муж ское приходское училище имени И.С. Тургенева в Самаре), библиотеки (в честь Н.М. Карамзина и И.А. Гончарова – в Симбирске) и проч. Во второй половине XIX – начале XX вв. в городах Среднего Поволжья шло активное формирование как региональной, так и локальной идентичности. Региональная идентичность проявлялась в увековечивании памяти о таких местных уроженцах и деятелях, чьи имена были известны всей России (так, в Казани были установлены памятники Г.Р. Державину, Н.И. Лобачевскому, в Симбирске – Н.М. Карамзину). Напротив, проявлением локальной идентичности было сохранение памяти о тех людях, которые были значимы именно для данного города или региона: так, в топонимике Самары была увековечена память о частных лицах, известных своей благотворительностью – «Струковский сад», «Постников овраг», «Аннаевский овраг» и т.п.

«Демократизация мемориальной культуры», о которой применительно к пореформенному периоду писал А.С. Святославский, коснулась и Среднего Поволжья. Мы видим, что инициативу увековечивания памяти активно проявляли городские думы, члены земств (в Самаре часто инициативу проявлял земский гласный Л.Н. Ященко), представители профессорского сообщества Казанского университета, общественных организаций (Общество любителей русской словесности в Казани), и даже отдельные выходцы из числа простых горожан.