Рецепция античности как культурно-исторический дискурс в антиковедении второй половины XX - начала XXI вв. Ашаева Анастасия Валерьевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава I. Рецепция античности как историографическая проблема в современной гуманитаристике 24

1. Практики рецепции античности в историографии второй половины XX начала XXI вв. 25

2. Теоретико-методологические основы изучения рецепции античности в историографическом знании на рубеже XX-XXI вв. 57

Глава II. Рецепция античности в конструировании культурных идентичностей 96

1. Колониальная/пост-колониальная рецепция античности как форма репрезентации культуры 97

2. Рецепция античного гендера и гендерная рецепция античности: теории и практики 138

Глава III. Региональные модели рецепции античного наследия: от присвоения до реновации 176

1. «Советская» и «постсоветская» античность в Восточной Европе 177

2. «Чужая» древность и ее рецепция: представления об античности в Северной Америке 220

Заключение 263

Список использованных источников и литературы 267

• Практики рецепции античности в историографии второй половины XX начала XXI вв.
• Колониальная/пост-колониальная рецепция античности как форма репрезентации культуры
• Рецепция античного гендера и гендерная рецепция античности: теории и практики
• «Чужая» древность и ее рецепция: представления об античности в Северной Америке

Введение к работе

Актуальность темы исследования. Обращение к античному наследию на
рубеже XX–XXI вв. уже стало неким авангардом в практиках мировой культуры.
Сложно встретить в западноевропейской истории эпохи, периоды или общества, в
культуре которых античное прошлое не осмысливалось бы в качестве основы
современной цивилизации, а античное наследие не возводилось бы в статус
непреходящих exempla, придающих обращающейся к наследию культуре ореол
исторической респектабельности. Начало подобному восприятию было положено в
самой античности¹, однако научная рефлексия и формирование отдельного
направления изучения, рассматривающего совокупность взаимодействия эпох и
культур с античным наследием в контексте их социально-обусловленного значения,
относится ко второй половине XX века. Это стало возможным благодаря ряду
«демократических поворотов» в гуманитарном знании² и появлению новой
парадигмы культурной или социокультурной истории, позволяющей

интерпретировать обращения к античному наследию, как результат исторических представлений, исторического сознания общества, символических практик и ценностных ориентаций³. В западноевропейском и американском антиковедении такое взаимодействие античности и последующих эпох получило определение рецепции, а направление изучения, сформированное в рамках антиковедения в начале XXI века, соответственно, исследования рецепции античности.

Безусловно, попытки описать, интерпретировать и осмыслить феномен восприятия античного наследия последующими эпохами предпринимались неоднократно. Появление исследований, посвященных обращению и интерпретации античности, первоначально было связано с литературоведческими изысканиями и основывалось на принципах герменевтического и текстологического анализа текста. Такие исследования позже были обозначены понятиями эстетическая и прагматическая рецепция⁴, относящимися, преимущественно, к классической

¹ Об отдельных эпизодах обращения писателей, поэтов, государственных деятелей
античности к предшествующему их времени периоду см.: Thomas R. Virgil and the Augustan
reception. Cambridge, 2004; Kaldellis А. Hellenism in Byzantium: The Transformations of Greek
Identity and the Reception of the Classical Tradition. Cambridge, 2007; Fromentin V., Gotteland S.
Thucydides’ Ancient Reputation // A Handbook to the Reception of Thucydides. Oxford, 2014. P.
13-25; Myers S. Ovid’s Self-Reception in His Exile Poetry // A Handbook to the Reception of Ovid.
Oxford, 2014. Р. 8–21 и т.д.

² Бахманн-Медик Д. Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре. М.:
Новое литературное обозрение, 2017. С. 29–30.

³ Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX–XXI вв. Социальные теории и
историографическая практика. М.: «Кругъ», 2011. С. 127.

⁴ См. подробнее: Чиглинцев Е.А. Рецепция античности в культуре конца XIX – начала
XXI вв. Казань: Изд-во Казанского гос. университета, 2009. С. 8–13.

филологии, философии, искусствоведению, истории и теории права. Однако на
рубеже XX–XXI вв. представления о «классической традиции», как о передаче и
распространении культуры античности через века, обычно выраженные в воздействии
античных авторов, деятелей искусства и мыслителей на современные

интеллектуальные течения и индивидуальные работы и подразумевающие, что античное наследие – есть наследие «мертвое» и неизменное⁵, уступают свое место новым представлениям, в которых античность меняется всё время, от поколения к поколению, от ученого к ученому⁶.

В историографическом поле исследований рецепции акторами оказываются не только исследователи рецепции античности, но и представители художественной, образовательной, социально-политической и иных сфер общественного бытия, непосредственно обращающихся к античному наследию с творческой, дидактической, идеологической целями. Так, дискурс рецепции античности, зафиксированный в исследованиях, включает в себя различные сферы рецепции античности от театра и кино до постмодернистского искусства и комиксов, географические ареалы – от ЮАР и Карибского бассейна до США и Европы и темпоральные характеристики – от античности до наших дней. Особенно продуктивно это становится во второй половине XX и начале XXI вв., когда в предметное поле исторических исследований попадает непрофессиональное знание, социальные и массовые представления об античности, адаптированное историческое знание и историческое сознание общества в целом⁷.

Исследование культурно-исторического дискурса рецепции античности в антиковедении дает возможность представить влияние теоретико-методологических подходов современного гуманитарного знания на изучение античности, изменение предмета исследований в антиковедении начала XXI века, расширение источниковедческой базы и самого понятия греко-римской античности с одной стороны. С другой стороны, дискурс рецепции античности в историографии позволяет определить основополагающие социокультурные факторы и типологию формирования образов античности и знания об античности в каждом конкретном случае обращения к ней, картелирующихся как с академическим знанием, так и с массовыми представлениями. Это, в свою очередь, говорит о восприятии и адаптации античного наследия, а шире и исторического наследия как неотъемлемого элемента различных культурных практик.

⁵ Hardwick L. Reception studies // Greece and Rome. New surveys in the classics. №33.
Oxford, 2003. P. 2.

⁶ Porter J. I. Reception Studies: Future Prospects // A Companion to classical reception.
Oxford, 2008. Р. 470–471.

⁷ Чиглинцев Е.А. Рецепция античности... С. 15.

Объект исследования: рецепция античности в историографии второй половины XX – начала XXI вв.

Под понятием историографии в данном контексте подразумевается вся
совокупность как научных представлений об античности или

научного/академического знания, так и представлений, существующих в массовом/публичном историческом сознании и культурных практиках.

Предмет исследования: эпистемологические и социокультурные практики концепта рецепции в современном знании об античности

Цель и задачи исследования. Цель работы: представить рецепцию античности как историографическую и культурно-историческую проблему второй половины XX – XXI вв. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие

задачи:

1. Рассмотреть структуру исследований рецепции в рамках антиковедения, формы организации и репрезентации знания о рецепции, основные направления изучения рецепции античности, существующие в историографии дискуссии и перспективные тенденции изучения;

2. Представить теоретические основы исследования рецепции античности, сложившиеся в историографии рубежа ХХ–ХХI вв. и методологические подходы для выработки репрезентативных моделей рецепции;

3. Критически осмыслить варианты рецепции античности, ставшие результатом колониального восприятия прошлого в культуре, а также постколониальной критики прошлого в историографии и общественной мысли;

4. Выявить специфику гендерного подхода к рецепции античности при формировании гендерных идентичностей в научной литературе и в современной культуре;

5. Охарактеризовать цели и способы рецепции античного наследия в контексте общественно-политического положения США начала XXI в.;

6. Определить детерминанты Центрально-восточноевропейской ситуации обращения к античности в историографии и культуре стран Центрально-Восточной Европы (в частности, Польши и Болгарии).

Географические и хронологические рамки исследования. География исследования включает в себя несколько регионов, выделенных на основе существующих исследовательских центров и проблемной ситуации, ставшей предметом детального историографического анализа. Помимо Европы, как Западной, так и Центрально-Восточной (Великобритания, Франция, Германия, Польша, Болгария, Венгрия), исследуются материалы США, стран Карибского бассейна, стран Африки. Хронологические рамки работы определяются предметом исследования. Нижняя граница может быть обозначена второй половиной XX века, когда в

гуманитарном знании происходит перелом, связанный с появлением новых
концепций и методологических подходов к предмету исследований, меняющий
представление об истории и историческом знании. Знаменательным для исследований
рецепции можно считать 1967 год, когда Г.Р. Яусс впервые обозначил проблему
рецепции в гуманитарных науках. Не менее важной датой для антиковедения также
считается 1993 год, когда филолог-классик Бристольского университета

Ч. Мартиндейл впервые адаптировал литературоведческую теорию Яусса к исследованию античных источников. Верхняя граница оказывается подвижной, так как ограничена лишь интенсивностью исследований и развития историографического знания о рецепции античности, потому захватывает также 2017 год.

Источниковедческая база исследования. К источникам первого порядка необходимо отнести историографические источники, позволяющие исследовать культурно-исторический дискурс рецепции античности в антиковедении. Они, в свою очередь, разделены на группы по исследовательским проблемам:

1. Научно-исследовательские сочинения историков, филологов, культурологов,
философов, искусствоведов, отражающие теоретические знания по вопросам
рецепции античности, обращения к античности в разных социокультурных условиях
и их преломления, позволяющие увидеть, как происходит моделирование рецепции
античности и описание дискурса, лежащего в основе каждой такой модели. К этой
группе относятся источники, развивающие общую теорию рецепции античности,
адаптированную к условиям изучения феномена обращения к античному наследию в
каждом конкретном случае. Теория рецепции впервые была разработана Г.Р. Яуссом
и В. Изером, привлечена к изучению восприятия античности Ч. Мартиндейлом.
Важным теоретико-методологическим исследованием рецепции античности, как
социокультурного явления, позволяющего рассматривать любое обращение к
античности как социокультурную практику, стала работа Е.А. Чиглинцева. Попытки
адаптации и трансформации теории рецепции к задачам антиковедения предприняты
в работах Э. Гринвуд, В. Зайко, Дж. Партера, Л. Хэрдвик, в которых теория рецепции
античности конвергируется с теориями пост-колониальной критики, гендерным
подходом к истории, возможными вариантами интерпретации античного наследия в
массовой культуре, образовании и концепциях гуманитарного познания. Для
исследования региона Восточной Европы основополагающими стали работы
Е. Аксера и Варшавского центра изучения рецепции античности. Обобщающая работа
М. Маламуд о рецепции античности в США предоставила теоретические обоснования
для выделения этого региона, как обладающего собственной, отличной от
европейской, традицией обращения к античности.

2. Историографические работы, связанные с анализом конкретных «кейсов»
восприятия античности в различных регионах и культурах, демонстрирующие, как

античность может быть адаптирована к социокультурным условиям современной Европы, США, стран Африки, Азии, Карибского бассейна и Латинской Америки, содержащие основополагающий материал для моделирования, определяющий дискурс античности в каждой модели рецепции и отражающий взаимодействие античности и современности, как в академическом знании, так и в социокультурных представлениях. Это работы представителей США, которые на протяжении времени формировали традицию рассмотрения рецепции античности в Америке в контексте общественно-политических настроений; исследователей из Восточной Европы, работы которых позволяют говорить о специфике осмысления античного наследия в этой части Европы; историков и филологов, работающих с пост-колониальным и гендерным материалом, транслирующим представления об античности. К числу таких работ принадлежат также исследования собственно античности с позиций новейших методологических подходов, позволяющие увидеть, как трансформируется знание об античности, и расширяются границы исследований греко-римского мира.

3. Важной группой становятся источники социокультурной рецепции античности, которые включают в себя субъективные исторические представления об античности и авторскую оценку исторических фактов, явлений, событий и личностей, позволяющие проверить методологические подходы, лежащие в основе моделей рецепции. Данные источники, в свою очередь, можно разделить на следующие группы:

а) художественные произведения – (эпос, романы, художественные биографии, поэзия), – авторы которых обращаются к античности, как к сюжетообразующему компоненту в своем творчестве. Важным источником по рецепции античности сквозь призму пост-колониального опыта становится наследие Нобелевского лауреата по литературе за 1992 год – Дерека Уолкотта. Среди анализируемых произведений – эпос-роман «Омерос» (1990), радиопьеса «Одиссей» (1993), четыре сборника стихов. Для изучения представлений о гендере в античности и форм реализации гендерно-феминистских идей современной культуры посредством рецепции античных образов были привлечены художественные романы современных западноевропейских писательниц о женщинах античности, такие как «Пенелопиада» М. Этвуд; «Елена Троянская» М. Джордж; «Похищение Афины» К. Эссекс; «Клеопатра» К. Эссекс; «Дочь Клеопатры» М. Моран и др. К этой же группе источников относится произведение польского писателя-диссидента Збигнева Херберта «Лабиринт над морем» (2000), в полной мере отражающее роль и место, которое занимала античность в творчестве польской интеллигенции. Произведение это в социалистический период было отнесено к разряду диссидентских, в немалой степени, из-за трансляции представлений об античном наследии и подвергалось цензуре. Исторические представления, свойственные Восточноевропейскому региону,

содержит также ряд поэтических и прозаических произведений болгарских поэтов и творческих деятелей (Н. Гигов, Ю. Сапунджиев и др.), где отдельные античные образы (Спартак, Орфей) и общая репрезентация античной территории современной Болгарии (как место проживания античных племен фракийцев) демонстрируют вариант «краеведческой античности», которая активно конструировалась и идеологизировалась в социалистический период Болгарии, как собственная (социалистическая) античная традиция, не зависящая от греко-римской (западной);

б) публицистические источники составляют многочисленные статьи, эссе и
заметки колумнистов в американских, английских и израильских СМИ (газеты «Нью-
Йорк Таймс», «Вашингтон пост», «Хаффингтон пост», «Гардиан», «Израиль
сегодня», журнал «Форбс», а также ряд американских новостных и информационно-
аналитических интернет-порталов), в которых локализуется имперский дискурс
США, включающий в себя античные образы и символы в контексте «изобретенной»
американской традиции рецепции античности, как собственной, американской
(мифологически-героической) истории, давшей начало современной репрезентации и
само-репрезентации США в качестве «идеальной» республики/империи. Возникшая в
национальной историографии традиция, в настоящее время существует в СМИ, что
показывает не только уровень восприятия и коннотации образов античности в США,
но и подтверждает гипотезу о том, что рецепция античного наследия непосредственно
обосновывается актуальными общественно-политическими и социокультурными
проблемами американского общества;

в) научно-популярные работы представлены в диссертационном исследовании
творчеством кенийского писателя, сторонника афро-центристской теории
исторического развития Нгуги Ва Тхионго (сборник эссе «Что-то разорванное и
новое: Африканское Возрождение» (2009)) и теоретическими эссе конголезского
философа и писателя Валентина Мудимбе (книга «Изобретение Африки» (1988),
статья «В доме Ливии: Размышление» (2012), в которой Мудимбе пересматривает
значение и восприятие некоторых ключевых образов античной философии с позиций
афро-центристской и пост-колониальной критики). Обращение к данным работам
призвано продемонстрировать, как проблема рецепции античности оказывается в
центре возникших под непосредственным влиянием пост-колониальной критики
теорий афро-центристской интерпретации колониального прошлого, где статус
античности, как европейского наследия, оспаривается с позиций афро-центристского
мировоззрения, согласно которому греко-римская цивилизация явилась
непосредственной эманацией африканской, посредством Древнего Египта
взаимодействовавшей со Средиземноморским миром. В этой же группе источников
социокультурной рецепции античности оказывается ряд известных изданий,
посвященных «имперской» истории США и анализу античных описаний и

репрезентации Римской империи, которые, по мнению авторов, также характеризуют современное положение США (В. Смил, К. Мерфи, Н. Фергюсон и др.);

г) автобиографические издания как источники исторических представлений об
античности передают еще один вариант осмысления античного наследия с точки
зрения отдельных личностей, обращающихся к античности с целью самовыражения и
самоидентификации с определенной культурной традицией. Известная
автобиография Нельсона Манделы (1994) содержит отсылки к личному опыту автора,
который посредством роли в античной драме выражает свои взгляды на политику
апартеида, отождествляя себя с античным героем и акцентируя внимания читателя на
различиях толкования античных образов в европейской и африканской культурных
традициях. Необычной также выглядит автобиография польского писателя и
журналиста Р. Капущинского. Его «Путешествия с Геродотом» представляет собой
описания творческого становления автора и его жизни в период многочисленных
журналистских командировок в разные части света, в основном, по странам Востока и
Африки. Идея Капущинского – посредством отождествления себя с греческим
писателем 5 в. до н.э. дать понять читателю, что Восток и Запад не такие уж и разные,
а особая восточная культура и специфика каждого отдельного региона также
необычны и не менее разнообразны, и богаты, чем европейская культура и
европейское историческое наследие. Немаловажно, что родина писателя – Польша
находилась в неком культурном пограничье между Востоком и Западом и это нельзя
не заметить в автобиографической работе писателя. Автобиографический сборник
эссе и размышлений, также посвященный творческому пути, представляет еще один
польский писатель Я. Бохенский. Его известная античная трилогия о Юлии Цезаре,
Овидии и Тиберии способствовала полу-диссидентскому статусу писателя в годы
социалистического господства. Размышляя над историей создания, а также посылах,
вложенных в каждое из этих произведений, Бохенский передает взгляды целого
поколения на античность и её статус диссидентского наследия. В американской
модели рецепции подтверждением существования изобретенной традиции обращения
к античности становятся мемуары политиков и общественных деятелей (У. Лафибер,
Р. Никсон, Р. Рейган и др.);

д) наконец, группа источников, к которой относятся речи и интервью.
Информативным источником представлений об античности, господствующих в пост
колониальном мире стала речь Нельсона Манделы, произнесенная им перед
правительством Африканского союза в 1994 году. Сравнение Африки и Карфагена,
некогда разрушенного римлянами, стало главным лейтмотивом речи, ярко
выражающей пост-колониальную интерпретацию античного наследия, как наследия
«белых». Интересным выглядит и замечание В. Шойинка в интервью, в котором он
размышляет о зарождение формы древнегреческой трагедии в африканской культуре

и заимствованиях древних греков из африканской культурной традиции. В этой группе источников оказывается и нобелевская речь Дерека Уолкотта, произнесенная им при получении премии. В этой речи Уолкотт постулирует идею о постколониальной традиции обращения к античности с целью конструирования культурной памяти и исторического сознания пост-колониальных обществ.

Источниками второго порядка выступают сочинения античных авторов (Аполлодор, Платон, Плутарх, Софокл и др.), и визуальный материал (архитектурные сооружения и скульптуры, археологические остатки и пр.) с целью идентификации античных и современных представлений.

Историография исследования состоит из нескольких групп, каждая из которых позволяет охарактеризовать исследовательское поле диссертации и ее теоретико-методологические основания.

1. Группа, включающая в себя опорные теоретические работы по теории гуманитарного знания и исторической науки в частности, где особое внимание уделено современным методологическим подходам, тенденциям изучения, господствующим в зарубежной и отечественной историографии, осмыслению многочисленных теоретических «поворотов» и междисциплинарности, оказавших влияние на исторические науки. Среди подобных работ можно выделить исследования Д. Бахманн-Медик⁸ и П. Берка⁹, в которых представлена актуальная картина культурно-исторических исследований на середину второго десятилетия XXI в. Сюда же можно отнести работы по теории и социологии науки¹⁰, а также многочисленные исследования, посвященные теории историографии и отдельным аспектам ее изучения¹¹, позволяющие говорить о направлении исследований рецепции античности и перспективах подобных исследований.

2. К этой группе историографии относятся работы, конкретизирующие методологические подходы и общий теоретический контекст, в котором локализуется изучение культурно-исторического дискурса рецепции античности. Здесь

⁸ Бахманн-Медик Д. Культурные повороты…

⁹ Берк П. Что такое культуральная история? М.: Изд. дом ВШЭ, 2016.

¹⁰ Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке: опыт русской исторической
школы. Казань: Изд-во Казанского университета, 2000; Фролов Э.Д. Русская наука об
античности. Историографические очерки. СПб.: Гуманитарная академия, 2009; Wagner C.
The new invisible college: science for development. Brookings Institution Press, 2008; Price de
Soll D.J. Some remarks on elitism in information and the invisible college phenomenon in science //
Journal of the American Society for Information Science. №22, 1971. Р. 74–75 и др.

¹¹ Жигунин В.Д. Древность и современность. Человечество на пути к синтезу. Казань:
Новое знание, 2000; Савельева И.М., Полетаев А.В. Теория исторического знания. СПб:
Алетейя, 2007; Савельева И.М., Полетаев А.В. Социальные представления о прошлом или
Знают ли американцы историю. М.: Новое литературное обозрение, 2008; Савельева И.М.,
Полетаев А.В. Классическое наследие. М.: Изд. дом ВШЭ, 2010 и др.

оказываются представители теории герменевтики, пост-структурализма и дискурса¹²,
семиотики, массовой культуры и межкультурного диалога¹³, теории национализма и
«воображаемых сообществ»¹⁴, «изобретенной традиции»¹⁵, культурной и

исторической памяти¹⁶. Необходимость понимания современной ситуации в
гендерных и пост-колониальных исследованиях, а также сложившихся подходов к
прошлому, существующих в пост-колониальной и гендерной критике,

предопределила использование в диссертации трудов авторов теорий постколониальных исследований¹⁷ и гендерного подхода к тексту¹⁸.

3) В этой группе оказываются работы, посвященные конкретным

историческим исследованиям и методологии исторических исследований

определенной проблематики. В данной группе можно отметить исследования истории и теории империй¹⁹, конкретных эпизодов истории Западной и Восточной Европы, США и стран Африки, а также античных и современных персоналий и событий²⁰.

¹² Барт Р. Смерть автора // Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М.: Рипол
Классик, 1994. С. 384–391; Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988; Дейк Т. Ван
Дискурс и власть. Репрезентация доминирования в языке и коммуникации. М.: Либроком,
2013; Фуко М. Археология знания. СПб.: Гуманитарная академия, 2012; Veeser H. The new
historicism. London, N.-Y.: Routledge, 1989; Eco U. The Role of the Reader: Explorations in the
Semiotics of Texts. Bloomington: Indiana University Press, 1979 и др.

¹³ Бахтин М.М. Проблема текста. Опыт философского анализа // Вопросы литературы,
1976, № 10. С. 122–151; Библер В.С. Диалог. Сознание. Культура (идея культуры в работах
М.М. Бахтина) // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1989. C. 21–59; Лотман Ю.М.
Семиосфера. СПб: «Искусство – СПБ», 2010; Storey J. Cultural Theory and Popular Culture. An
Introduction. Oxford, 2007; Groot de J. Consuming History Historians and heritage in
contemporary popular culture. London, N.-Y.: Routledge, 2008 и др.

¹⁴ Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и
распространении национализма. М.: Кучково поле, 2016 и др.

¹⁵ The Invention of Tradition / E. Hobsbawm, T. Ranger (eds.). Cambridge: Cambridge
University Press, 1983.

¹⁶ Ассман А. Новое недовольство мемориальной культурой. М.: Новое литературное
обозрение, 2016; Ассман Я. Культурная память. Письмо, память и политическая
идентичность в высоких культурах древности. М.: Языки славянской культуры, 2014;
Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: Новое издательство, 2007; Хаттон П. История
как искусство памяти. СПб.: Изд-во «Владимир Даль», 2003 и др.

¹⁷ Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб: Русский мир, 2006; Саид
Э. Культура и империализм. СПб: «Владимир Даль», 2012; Fanon F. Black Skin, White Masks.
London: Pluto Press, 1986; Bhabha H. The Location of Culture. London: Routledge, 1994;
Acheraou A. Rethinking postcolonialism: colonialist discourse in modern literatures and the legacy
of classical writers. N.-Y.: Palgrave Macmillan, 2008 и др.

¹⁸ 50 concepts in gender studies / J. Pilcher, I. Whelehan (eds.). London: Sage Publications
Ltd, 2004.

¹⁹ Теории и истории империи. Словарь. СПб: Изд-во Санкт-Петербургского
государственного университета, 2012; Мюнклер Г. Империи. Логика господства над миром.
От Древнего Рима до США. М.: Кучково поле, 2015 и др.

²⁰ Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: карта цивилизации в сознании эпохи
Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003; Исмагилова Р.Н. Культуры Африки

Методологическая основа исследования. В виду междисциплинарного характера изучения рецепции античности, нужно обозначить подход, в рамках которого ведется исследование. Таким подходом стал культурно-исторический или социокультурный подход, позволяющий рассматривать рецепцию как предмет историографического обращения к античности и как результат социокультурных представлений о ней. Для детального изучения культурно-исторических практик рецепции античности были использованы методы культурологического и семиотического анализа, в частности для исследования контекста прочтения текстов, их восприятия и интерпретации, а также коннотации образов античности, сформированных в этом тексте и принятых воспринимающей стороной. Так, в случае с публицистическими источниками, представляющими роль и место античности в историческом знании и национальном историописании США, широко применялся метод дискурс-анализа, позволивший описать имперский дискурс и риторику обоснования обращения к античности в русле общественно-политического и идеологического канонов исторического знания США, что стало господствующим в знании об античности и предопределяющим любое обращение к античному наследию в этом регионе. Методы исторической и культурной антропологии, а также лингвистики (семантический и коннотативный анализ) позволили исследовать социокультурную практику, отразившуюся как в историографическом знании, сформировавшим особую специфику обращения к античности в странах Центральной и Восточной Европы (так называемую «социалистическую античность» или античность, как продукт широкомасштабной культурной политики и памяти в регионе), так и в интеллектуальных построениях писателей, представителей творческих и образовательных сообществ.

Само исследование может быть отнесено к направлению культурной или
культуральной истории, что дает возможность анализировать гендерный и пост
колониальные нарративы, репрезентирующие рецепцию античного наследия, как
переосмысление или «переживание» «колониальных и гендерных предрассудков»²¹, а
также охарактеризовать образы античности, сложившиеся в корпусе

историографических источников пост-колониальных и гендерных исследований. Такая постановка делает рецепцию античности частью практик конструирования исторической и культурной памяти обществ и идентичностей (А. Ассман, Я. Ассман,

в мировом цивилизационном процессе. М.: «Восточная литература» РАН, 1996; Согрин В.В. США в XX-XXI вв. Либерализм. Демократия. Империя. М.: Новый мир, 2015; Чиглинцев Е.А. «Омерос»=Гомер? История и эпос в творчестве Дерека Уолкотта // Ученые записки Казанского университета, 2013. Т. 155 (3/1). С. 272–279; Hall E. Inventing the barbarian: Greek self-definition through tragedy. Oxford, 1989; Jeyifo B. Wole Soyinka. Politics, Poetics and Postcolonialism. Cambridge: Cambridge University Press, 2004; Amoko A. Postcolonialism in the Wake of the Nairobi Revolution. N.-Y.: Palgrave Macmillan, 2010 и др. ²¹ Берк П. Что такое культуральная история? С. 77–81.

М. Хальбвакс) позволяет интерпретировать классическую традицию как форму исторической памяти (П. Хаттон), в которой античность становится не только наследием прошлого, но и маркером функционирования культуры настоящего.

Культурно-исторический дискурс античности невозможно исследовать без использования концепций и схем различных теорий гуманитарного познания, таких как теория дискурсивности М. Фуко, постструктуралистских построений в дефиниции текста, интертекстуальности и диалога (в частности, идей Ю. Кристевой о формах и модификациях отражения традиций и наследия в текстах) и различных теоретических аспектов самой рецепции, раскрывающихся в работах исследователей рецепции (рецептивная эстетика Х.Р. Яусса, классическая традиция Л. Хэрдвик и Ч. Мартиндейла, историографический синтез В.Д. Жигунина, социокультурная рецепция Е.А. Чиглинцева).

Для изучения рецепции как истории обращений к античному наследию и его интерпретаций в конкретных исторических условиях, также как развития и трансформации историографического знания об античности в соответствии с изменениями в представлениях об античном прошлом в культурных практиках, требуется обратиться к общенаучным методам, среди которых – сравнительный, описательный методы, дедукция и индукция, системный анализ, а также специальные методы – историко-генетический, позволяющий реконструировать историю развития знания и представлений об античности, историко-проблемный – для интерпретации отдельных практик рецепции и образов античности, возникших в результате подобных практик.

Итак, используя обозначенные теоретические подходы к рецепции античности в их синтезе можно вывести стержневые понятия диссертационного исследования:

1. Социокультурная рецепция выступает здесь как междисциплинарное понятие и явление культурной или историко-культурной практики, включающей в себя различные формы, способы и типы восприятия античного наследия и априорно определяющей любое обращение к античности, как зависящее от социокультурного опыта²².

2. Культурно-исторический дискурс рецепции античности может быть определен как выражение идей, опыта, понятий, изображений, мыслей и представлений в единстве их «высказывания» об античности, ограниченного условиями существования, границами времени и локации, корреляцией с другими подобными «высказываниями»²³, также дискурс выступает способом реализации и

Чиглинцев Е.А. Рецепция античности... С. 7–27. Фуко М. Археология знания… С. 61–155.

репрезентации определенных практик посредством обращения к античному наследию²⁴.

3. Модель рецепции античности – методологический конструкт,

призванный структурировать разнообразие историографических и культурных практик рецепции античности в едином поле господствующего дискурса с теоретической основой и апробацией этой основы на новом эмпирическом материале. Моделирование взаимодействия античности и современности может быть реализовано при синтезном восприятии историографического и собственно исторического опыта. Идея синтеза была разработана в ином контексте и представляла собой универсальный метод создания всемирной истории, где цивилизационный и формационный подходы к истории, как единый маятник, превалировали или напротив отступали в объяснении культурно-исторических процессов, происходящих в различных временных и пространственных проекциях. Главным в идеях В.Д. Жигунина для разработки моделей рецепции античности может стать наблюдение об исследовании исторического объекта так, «чтобы первенствующее значение того или иного фактора (духовного, политического, экономического) выступило не случайно, не по капризу историка, а вследствие действия некоторых закономерностей, в соответствии с которыми именно этот фактор (или комбинация факторов) только и может быть признан ведущим»²⁵. Для исследования важно, что в этом процессе синтеза историография играет столь же значимую роль, как и исторические источники²⁶. Подобный знаменатель приводит к моделированию возможных практик рецепции античности, где в основу модели будет положен синтез, а так называемые «закономерности» найдут свое подтверждение в исследовании конкретных социокультурных практик.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. В антиковедении сложился особый дискурс рецепции античности, в котором античное наследие предстает не просто историческим прошлым, зафиксированным в ограниченном корпусе источников, но актуализированным знанием, выражающимся в исторических представлениях общества, как часть современной культуры.

2. Подобный дискурс был сформирован в сети исследований рецепции античности, являющейся, в свою очередь, одной из форм социальной практики. Сеть исследований рецепции представляет собой особый тип репрезентации и

²⁴ Дейк Т. Ван Дискурс и власть... С. 18–45.

²⁵ Жигунин В.Д. Древность и современность… С. 64.

²⁶ Репина Л.П. Идея культурного синтеза и «эскиз картины всемирной истории» В. Д.
Жигунина // Историк в историческом и историографическом времени: Материалы
Международного форума, посвященного 100-летию со дня рождения профессора А.С.
Шофмана. С. 48.

интерпретации знания – «невидимый» или «незримый колледж», в рамках которого происходит осмысление не только процесса и результатов рецепции античности, но и теоретико-методологических подходов к изучению рецепции и способам распространения знания о ней. «Невидимый колледж» как вид организации и коммуникации внутри профессионального сообщества, демонстрирует явную взаимосвязь между знанием об античности, которое этим сообществом вос(производится) и представлениями, существующими в культуре и социальном историческом сознании, таким образом представляя академическую историографию как одну из форм рецепции античности.

3. Исследование дискурса, сложившегося в сети исследований рецепции античности, позволило выделить четыре репрезентативных модели рецепции античности, в основе которых лежит та или иная социокультурная практика: постколониальная модель, гендерная модель, центрально-восточноевропейская модель и североамериканская модель. Моделирование дает возможность изучения и генерализации всевозможных обращений к античности посредством выделения социокультурных доминант, которые определяют как цель рецепции, т.е. социокультурное обоснование, так и результат – образ античности. Такими социокультурными доминантами становятся: колониальные/пост-колониальные теории и дискурс «пост-колониальной истории», возникший в мировой культуре в результате пост-колониальной критики источников; проблематизация гендерной идентичности, способствующая возникновению новых представлений об античности и ее наследии в научном и публичном/массовом историческом знании; историческая память и традиция восприятия социалистического прошлого в регионе Центрально-Восточной Европы; общественно-политический и публицистический дискурс, формирующий особое отношение к национальной истории и восприятию знания об античности в США.

4. Колониальная/пост-колониальная модель представляет рецепцию античности актом идентификации различных обществ как пост-колониальных и принадлежащих к единому дискурсу. В данном дискурсе античное наследие становится предметом пост-колониальной критики, а представления об античности, как об универсальном и общемировом наследии, основой пост-колониальных теорий и практик историописания как в африканских странах, так и в странах Карибского бассейна.

5. В гендерной модели рецепции античность выступает как источник обоснований существования различных гендерных идентичностей. Появление гендерных представлений об античности в публичном/массовом историческом сознании, связанных с социальной практикой, формирует целое направление изучения античности. В рамках данного направления конструируются гендерные

образы античности (феминный/мускулинный образы античности, образ «третьего пола» античности, образ античной «сексуальности» и т.д.), которые отличаются от традиционного знания и представлений об античном наследии.

6. В центрально-восточноевропейской модели рецепции основополагающей идеей становится социокультурный маркер региона – память о социалистическом прошлом. Современные коннотации периода 1945–1989 гг. в странах Центрально-Восточной Европы (на примере Польши и Болгарии) оказываются определяющими для восприятия и изучения античности. Рецепция античности в Польше и Болгарии позволяет характеризовать не только представления о недавнем прошлом, в которых обращение к античному наследию оказывалось либо под-цензурным и «диссидентским», либо политически-ангажированным, но и знание об античности, которое на рубеже XX–XXI вв. становится ключевой частью конструирования «общеевропейской» исторической/культурной памяти.

7. Североамериканская модель рецепции античности или «имперская модель» представляет специфичную практику обращения к античности, при которой античность предстает частью «национальной традиции» историописания. Использование особого политического и публицистического дискурса, в котором античное наследие рассматривается как непосредственное прошлое США, а также как часть «национальной идеи» и «государственной идеологии», формирует и определенные представления об античном наследии в североамериканском обществе, локализующиеся, в частности, в знании о классическом периоде Древней Греции и республиканском/имперском периодах Римской истории.

8) Модели позволяют рассматривать рецепцию античного наследия как:

– поиск идентичности/самоидентификации обществ и сообществ (гендерная и пост-колониальная идентичность/самоидентификация),

– процесс конструирования исторической/культурной памяти обществ: а) находившихся в области распространения греко-римской цивилизации (Центрально-восточноевропейский регион); б) не соприкасавшихся с античным миром, однако ставших частью общей культурной традиции, базирующейся на античном наследии (страны бывшие колониями); в) искусственно создавших такую традицию и дискурс ее восприятия (Соединенные Штаты Америки),

– как социокультурное обоснование изучения античности в отдельных регионах, научных центрах и исследовательских группах (страны Центрально-Восточной Европы, США, Африки, Южной Америки).

Научная новизна. В исследовании предложена оригинальная концепция изучения рецепции античности, заключающаяся в моделировании практик восприятия и включения античного наследия в собственные культурные контексты обращающихся эпох, обществ, сообществ, групп. В основе модели рецепции

античности лежит определенный социокультурный дискурс, обосновывающий любое обращение к античности. В диссертации представлены четыре модели рецепции. В каждой из этих моделей (пост-колониальная, гендерная, восточноевропейская и североамериканская модели) были совмещены существующие в современной историографии античности теоретико-методологические подходы к рецепции и конкретные практики обращения к античности. Моделирование оказалась возможным и по причине специфической формы организации и коммуникации исследований рецепции, которые представляют собой глобальную научную сеть незримого колледжа. Подобный тип организации характеризует исследования рецепции античности как одну из форм социальной практики.

В научный оборот в качестве исторических источников, содержащих как знание, так и представления об античности, введены: американская публицистика 2005–2017 гг., художественные, научно-публицистические и автобиографические тексты писателей-диссидентов Восточной Европы, программно-теоретические и литературно-художественные издания и речи представителей пост-колониальных стран Африки и Карибского бассейна, художественные произведения о гендерных ролях и гендерной идентичности и исследований гендера в истории. Источники по рецепции античности впервые рассмотрены с точки зрения трансляции знаний об истории античности в определенном обществе.

Стоит также отметить, что ряд методологических подходов апробирован в исследованиях античности впервые. Так при изучении историографии античности использованы теории исторической и культурной памяти, методологический инструментарий, предложенный понятиями «воображаемые сообщества» в теории национализма и «изобретенной традиции» в контексте идентичности и самоидентификации обществ. Для определения культурно-исторического дискурса античности были привлечены теоретические построения постструктурализма и смежных областей гуманитарного знания, что позволяет понять, как единое греко-римское наследие становится дискретным, порой получая противоположные коннотации и по определению, и по содержанию. Подобная попытка осмысления разнообразных интерпретаций античности впервые помещается в контекст теоретико-методологических и социокультурных трансформаций гуманитарного знания и академического знания об античности на рубеже XX–XXI вв.

Научно-практическая значимость результатов исследования. Авторская концепция о формировании моделей рецепции античности как основы для исследования любого обращения к античности, также может использоваться при изучении широкого круга проблем современной культуры и мировой историографии, в том числе при изучении рецепции других исторических периодов, фактов, явлений, персоналий. В исследовании отражена целостная картина состояния и перспектив

изучения рецепции в антиковедении, различные практики рецепции и сложившиеся в
культуре образы античности, актуальные мировые тенденции и теоретико-
методологические проблемы, которые оказывают существенное влияние на
современное антиковедение и на историческую науку, что делает материалы
диссертации необходимым подспорьем при написании исторических,

историографических, культурологических, филологических, искусствоведческих научных работ и учебных пособий. Теоретико-методологические подходы, которые автор апробирует в исследовании, могут быть задействованы в специализированных работах, посвященных восприятию прошлого, отдельных образов прошлого, существующих в тех или иных социокультурных условиях, исторической и культурной памяти, культурным идентичностям. В материалах диссертации представлены самые новые работы по рецепции античности, историографии античной истории и теоретико-методологическим проблем гуманитарного знания. Помимо этого, в научный оборот в качестве источников введен ряд произведений, не изучавшихся до этого в контексте культурно-исторических исследований. Так, диссертация может стать методологическим основанием для дальнейшего изучения античности, историографии античности и рецепции, а также частью исследований теоретических и методологических проблем гуманитаристики.

Апробация результатов исследования. Диссертация была обсуждена на заседании кафедры всеобщей истории КФУ и рекомендована к защите на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Основные положения диссертации представлены автором в научных статьях и текстах докладов. Результаты исследования были отражены в выступлениях на всероссийских и международных конференциях, научных школах и семинарах в Казани (Международный форум, посвященный 100-летию со дня рождения профессора А.С. Шофмана «Историк в историческом и историографическом времени, КФУ, 2013 г.; научно-образовательная конференция «Древность и современность: история и интерпретации (к 50-летию научного семинара кафедры всеобщей истории «Античный понедельник», КФУ, 2016 г.)); Нижнем Новгороде (III авторско-читательская конференция альманаха “Antiquitas aeterna. Поволжский антиковедческий журнал” «Феноменология античного духа: Актуальные проблемы классической мифологии, религии, философии, литературы и искусства», ННГУ им. Н.И. Лобачевского, 2016 г.); Омске (II Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых историков «Древность и Средневековье: вопросы истории и историографии», ОмГУ им. Ф.М. Достоевского, 2013 г.); Саратове (VIII Международная конференция «Antiquitas iuventae», СГУ им. Н.Г. Чернышевского, 2013 г.); Сочи (Всероссийская научная школа «Археология текста – 3: высокое ремесло», ЮФУ, 2013 г.); Москве (Международная научная школа «Развитие человека и цифровая экономика», МГУ

им. М.В. Ломоносова, 2013 г.; Стационарная школа и конференция по иудаике, центр «Сэфер», 2013 г.; Международная конференция «Public History: Кто пишет историю? Современные исторические практики и трансформация исторического сознания», МВШСЭН, 2015 г.; XVIII Фулбрайтовская гуманитарная летняя школа «Великие книги и школы критического чтения», МГУ им. М.В. Ломоносова, 2015 г.; Международная научная конференция «XX Сергеевские чтения», МГУ им. М.В. Ломоносова, 2017 г.; V Всероссийская научная конференция студентов, аспирантов и молодых ученых «Античность XXI века», РГГУ, 2017 г.; XX Фулбрайтовская гуманитарная летняя школа «Личное повествование как живая история», МГУ им. М.В. Ломоносова, 2017 г.; Советская древность-3, РГГУ/ИВИ РАН, 2017 г.), Софии (Международный научный семинар «Публичная история и дипломатия контактных зон», Софийский университет им. св. К. Охридского, 2016 г.) и Минске (Международная научная конференция «Ноябрьские встречи – XXI», БГУ, 2017 г.).

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, каждая из которых разделена на два параграфа, заключения, списка использованных источников и литературы.

Практики рецепции античности в историографии второй половины XX начала XXI вв.

17 декабря 2017 года министр иностранных дел Великобритании Б. Джонсон в своем интервью газете «Sunday Time» использовал ретроспективную метафору, сравнив Россию со Спартой, а Западную Европу и США с Афинами. Исторический намек, сделанный Джонсоном, основывался на «Истории Пелопонесской войны» Фукидида. «Для меня было очевидно, – говорит Джонсон – что Афины и их демократия, открытость, культура и цивилизация являются аналогом США и Запада. Россия для меня была закрытой, враждебной, милитаристской и антидемократической – подобие Спарты. Был необыкновенный момент надежды и перемен, когда стена [Берлинская] рухнула и внезапно все стало совсем по-другому. Теперь кажется, что это была полная иллюзия»1. Это, довольно забавное сравнение в интервью Джонсона, которое было названо в той же публикации «упражнением в постмодернистском театре, где главный актер разбивает четвертую стену, чтобы напрямую обратиться к аудитории»2, было растиражировано новостными таблоидами с ответом российской стороны, которая, как казалось, всерьез восприняла такие упражнения в политическом красноречии. Ответ российской стороны содержал аргументацию некорректности сравнения России и Спарты. Россия, никогда не бывшая «“воинственной страной”, в отличие от тех же европейских государств»3, не имеет также ничего общего с сутью противоречий Афин и Спарта – «олигархия как основа устройства последней. … ничего более олигархического, чем Великобритания, представить себе невозможно… британская монархия строилась на мощном олигархическом фундаменте и до сих пор привлекает олигархический капитал. Но в одной параллели с ним [Джонсоном] можно согласиться: войны Афин и Спарты ослабили классическую Грецию, чем воспользовались персы и македонцы. Сегодняшние распри, которые посеял и активно взращивает Запад, в частности, на Европейском континенте, безусловно, ослабляют саму западную цивилизацию и делают ее уязвимой перед лицом таких угроз, как, например, ИГИЛ»4. Вследствие этого эпизода, вспоминается другая политическая апелляция к античности, связанная с известным американским сенатором от демократической партии Р. Бердом. Жизнь и деятельность одного из старейших сенаторов за всю историю Американского сената, стала предметом обсуждений не только в историко-политических и политологических исследованиях, но и в историографии античности. В своей автобиографии Берд, считавший свои многочисленные речи в Сенате с античными реминисценциями и прямыми отсылками к законодательству и политическому устройству Древнего Рима, основной формой изложения существующих проблем и возможных вариантов их разрешения в США рубежа XX-XXI вв., так говорит о книге под названием «Сенат Римской Республики», выпущенной в 1995 году по четырнадцати речам, произнесенным в Сенате в 1993 году: «будучи заядлым историком-самоучкой, мне особенно нравилось учиться у древних римлян, также как у греков и персов… Я представил четырнадцать одночасовых речей с именами и датами по памяти и без заметок. Импульсом для этих выступлений было вето на позиции, и я сделал эти выступления, чтобы указать на опасность передачи контроля над финансами от законодательной власти исполнительной. Я привел параллели между древними римлянами и ранними американцами семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого веков. Я сосредоточился на римском сенате и его окончательном решении уступить власть над финансами, таким образом прокладывая путь для диктаторов – таких как Сулла и Цезарь – и, позднее, императоров, таких как Нерон и Калигула – которые полностью доминировали и контролировали римский сенат5. Такой яркий пример из недавнего американского прошлого, позволяющий говорить о сохранении ключевой роли античности в дебатах о государственном устройстве и политике, а также о референтности риторики Отцов-основателей в их стремлении представить Америку Новым Римом, который будет лучше Античного и не будет иметь ничего общего с наследием Старого Света, анализируется в сборнике «Античность и политики Америки. От Джорджа Вашингтона до Дж. Буша-мл». Сенатор Р. Берд, который, как и его коллеги 200 лет назад, использовал в своих речах в Сенате множественные сравнения и параллели, а также образцы античной демократии и республиканизма, по мнению исследователя, выражал страхи, «вписывающиеся в американскую традицию предупреждений против цезаризма»6. «В заключительном обращении Берда об актуальности римской истории он резюмировал идеи, лежащие в основе серии его (античных – А.А.) отсылок. В центре внимания Берда было разделение властей и система сдержек и противовесов, которая стимулировала Американскую и Римскую республики. Для Берда, “основной урок” из древнего Рима, имеющий отношение к вето статьи – когда римский сенат отдал контроль над кошельком, он отдал свою силу для испытания исполнительной властью. После ослабления опорного пункта, структура (сдержек и противовесов – А.А.) рухнула, а Римская Республика пала»7. Такие сопоставления, как заключает автор, «всегда окрашены знанием того, что и Афинская Демократия, и Римская республика в конце концов исчезли и подобные последствия могут быть предсказаны Соединенным Штатам»8. Деятельность Берда наравне с деятельностью Отцов Основателей, историков У.Л. Уэстермана и М. Финкильштейна, а также Дж. Буша-мл. в исследовании рецепции античности служит авторам сборника показателями власти классической древности, которая «оставалась особенностью развития политики и политического дискурса на протяжении всей истории США»9, а также ответом на вопрос как «во внутренней, так и внешней политики обращение к классической древности сыграло определенную роль в формировании обсуждений и принятии решений»10. Так, проблема американской рецепции античности в историографии оказывается обоснована политической повесткой, будь то обращение к древности философа, историка, сенатора или президента. Немало показателен и пример с высказыванием Б. Джонсона, который, нужно заметить, не впервой апеллирует к античной истории и ее значимости для современных геополитических проблем11, делая ее, таким образом, своеобразной актуальной повесткой дня. Оба случая представляют современную историографическую ситуацию, сложившуюся в западноевропейском антиковедении и характеризующую исследования рецепции – область изучения не только историографии античности, т.е. истории передачи знания в образовательной и научно-исследовательской среде профессионалов, но и эманации этого знания в более широкие круги интеллектуальной и творческой среды, которая, в свою очередь, в качестве ответного читательского отклика, производит новые смыслы и контексты этого знания об античности, образующие так называемые представления, т.е. непрофессиональное историческое знание.

Современная сфера исследований рецепции достаточно обширна и продолжает расти посредством введения новых научно-образовательных программ и появления новых источников, транслирующих знание об античности и требующих пристального изучения. Последнее утверждение также изменяет структуру историографического исследования, включая в него, помимо профессионального исторического знания, непрофессиональных носителей этого знания и социальное историческое сознание12. Первое упоминание понятия рецепции в антиковедческой работе относится к 1993 году. В работе с названием «Восстанавливая Текст» (Redeeming the Text), профессор Бристольского университета, филолог-классик Ч. Мартиндейл говорит о том, что понятие рецептивной теории «не может быть отделено от того, как тексты существуют и были восприняты читателями»13. Его оригинальная трактовка прочтения латинских поэтов – Вергилия, Овидия и Лукана с точки зрения читающего (как правило, поэта поздней античности, средневековья, эпохи Просвещения), включала в себя также объяснение, как изменялась античность в трудах поэтов XII-XIV вв. и с какой целью происходило обращение к античности. Попытка предложить профессиональному сообществу новый метод исследования, который в корне изменяет традиционные представления об античности и ее наследии, предлагая изучать обращающиеся к античности эпохи, общества, группы и отдельных акторов, получила свое продолжение в монографии 2003 года профессора Открытого университета Лондона Л. Хэрдвик. В своей работе «Исследования рецепции» она обозначила противопоставление классической традиции и исследований рецепции, что положило начало общему направлению изучения рецепции античности. Во вводной главе с одноименным названием Хэрдвик дает определение классической традиции, как «передачи и распространения культуры античности через века, обычно выраженные в воздействие античных авторов, деятелей искусства и мыслителей на современные интеллектуальные течения и индивидуальные работы. В этом контексте язык, который используется, чтобы описать воздействие, включает в себя термин “наследие”.

Колониальная/пост-колониальная рецепция античности как форма репрезентации культуры

Со времени появления пост-колониального дискурса в мировой академической и литературной традиции проблема восприятия и осмысления недавнего и отдаленного прошлого и его наследия стала одной из ключевых тем многочисленных работ теоретиков и практиков пост-колониальных исследований. В своей теории «ориентализма» (1978 г.), возникновение которой принято считать отправной точной пост-колониальной критики, Э. Саид предлагает посмотреть на прошлое, в том числе античное прошлое, сквозь призму вечной дихотомии, строящейся на жестких различениях Востока и Запада и направляющей мысль «либо в западное, либо в восточное русло»1. Истоки этой дихотомии лежат в античности, когда первое историческое столкновение двух миров закончилось победой Запада, т.е. греков, а Азия впервые заговорила «через и благодаря воображению европейцев», приписавших Азии «чувство опустошенности, потери, катастрофы, что воспринимается как возмездие за вызов Востока Западу…»2. Имагинативный образ Востока (т.е. всего колониального мира, созданного Западом), господствующий в сознании на протяжении последующих веков, Саид выражает посредством интерпретаций трагедий Эсхила «Персы» и «самой азиатской из всех аттических драм» «Вакханок» Еврипида. В первом случае, Европа впервые артикулировано «заговорила» за Восток (посредством пожилой персидской царицы, матери Ксеркса, репрезентирующий образ побежденной и удаленной Азии3), во втором случае, в виду родства Диониса и Азии, «пугающей чрезмерностью восточных мистерий», Еврипид преподносит урок, показав, через Кадма и Тирезия – мудрых старцев, что Европа способна правильно оценить «власть чуждых сил и разумно найти с ними общий язык»4. Конечно, обращение к античности, как ко времени, исторически предопределившему разделение мира на колонизаторов и колонизированных, стало традиционным в дискурсе обоснования колонизаторской миссии культивирования народов, не имеющих своей культуры или имеющих культуру, несоизмеримо низшую по развитию в сравнении с греко-римской, и поиске образцов для лучшего устройство и поддержания разделенного мира. К примеру, Э. Холл, в своей монографии про восприятие греками не-греческого мира говорит о стереотипных образах, сложившихся в период греко-персидских войн и устойчиво сохранивших свои позиции вплоть до настоящего времени5. Объектом пост-колониальных исследований становится как процесс конструирования картины прошлого, при котором сначала древнегреческие полисы, а потом и Римская империя предстают в виде первой и успешной в своей исторической миссии метрополии, предоставляющей образцы культурного развития для отсталых и необразованных соседей, так и конкретные элементы осуществления власти, подавления, угнетения и ассимилирования колонизированных народов, заимствованные европейцами в «идеальной» организации греко-римского культурного империализма, а язык пост-колониальной критики проникает даже в антиковедческие исследования, перенося концептуальную схему пост-колониального видения культур на результаты греко-римского взаимовлияния6. В контексте оправдания, которое стало центральным понятием пост-колониальной субъективности, колонизаторы, по мнению одного из ведущих представителей постколониальных исследований, «ре-актуализируют здесь-и-сейчас империи в терминах, которые вписывают историю западного колониализма в непрерывный, прогрессивный образец, движущийся от греков до римлян, а затем до англичан и французов…»7. Формы подобного оправдания, которое использовали британцы и французы, провозгласившие себя наследниками античных колонизаторских империй, можно обнаружить как в практиках доминирования, так и в практиках создания социальных и политических норм в колонизаторском и колонизирующем обществе8. Итогом господства этих норм стало появление «гибридизированных культур» и многослойного дискурса (возможно, палимпсеста), складывающегося из заимствования у древних и современных способов представления и контроля9. Роль античного наследия в пост-колониальных исследованиях, как амбивалентного и неотъемлемого элемента колонизирующей культуры (искавшей в нем «инструкцию по применению» и апробированные практики описания колонизированного мира, при котором на первый план выходила «цивилизаторская миссия» европейцев и американцев10), нашла свое отражение в трудах многих создателей и исследователей пост-колониального и де-колониального дискурса, инспирировав дискуссии о пересмотре сложившегося статуса наследия и существовании иных форм социокультурного восприятия греко-римского наследия, отличных от старого канона колонизаторской само-референции.

Один из самых известных теоретиков пост-колониальных исследований Х. Бхабка, вооруживший пост-колониальный дискурс такими словами как «гибрид», «амбивалентность» и «мимикрия», наиболее точно отражающих реакцию бывших колоний на «культурную гегемонию» Запада, высказывает идею выхода из тупика «дихотомии культур» и взгляд на прошлое сквозь «третью», «амбивалентную» призму культурной самоидентификации. «Гибридность, – пишет он в своей самой известной работе “Локация культуры”, – признак производительности колониальной державы, ее движущих сил и неподвижности … это – название стратегического аннулирования процесса доминирования через отрицание… Гибридность – переоценка предположения о колониальной идентичности посредством повторения дискриминационных эффектов идентичности»11. Существование культуры – гибрида, в определении Х. Бхабка, делает возможным рассмотрение проблемы восприятия наследия в колонизированных культурах не только в дихотомии колонизаторского и созданного колонизаторами, угнетенного и ассимилированного (т.е. субъекта, и исследуемого им объекта, следуя мысли Г. Спивак12), но «третьего взгляда», который «реорганизует дискриминационную диалектику». И хотя в центр внимания Х. Бхабка античное наследие попадает лишь косвенно, идея «гибридности» и создания «третьего (не колонизаторского и не колонизирующего) амбивалентного культурного поля восприятия – так называемого колониального гибрида, может стать одним из смыслообразующих концептов пост-колониальной модели рецепции античности, базисом которой выступает самая важная проблема – отношение к наследию (античному) сквозь призму пост-колониальной критики.

Вне поля интереса пост-колониальных исследований не оказывается и вторая сторона (ре)конструирования прошлого в соответствии с запросами современной пост-колониальной субъективности, неразрывно связанного и являющегося эманацией дискурса так называемой пост-колониальной рецепции античности (или пост-колониального отношения к наследию/античности). И если долгое время господства постулата о западной идентичности путем утверждения традиции колонизаторских держав, берущей свое начало в греко-римской цивилизации было само собой разумеющимся (ведь античность всегда была только «европейской»), то с появлением критических теорий постколониального и де-колониального дискурса, набирает силу направление, демонстрирующее обратный «отклик» или реакцию бывших стран-колоний, претендующих не только на разрушение мифа о «западной идентичности» античного наследия, но и на создание мифа о собственной (восточной/черной) идентичности с собственным же мифом об идентифицирующем наследии. По известному утверждению Ф. Фанона, «есть факт: белые считают себя выше черных людей и есть еще один факт: черные люди хотят доказать белым людям любой ценой, что богатство их мысли, и ценность их интеллекта равны»13, потому неудивительным оказывается положение, что именно античное наследие, доступ к которому уже означал осуществление властно-дисциплинарной практики и, по мнению Э. Холл, определял «элитарность», превозносящую носителя знания об античности над всеми остальными14, было выбрано в качестве доказательства равноправия и равнозначности «белых» и «черных» людей.

Рецепция античного гендера и гендерная рецепция античности: теории и практики

За полтора века, прошедших с момента введения в научный оборот В.П. Бузескулом формулы «Античность и современность», исследование взаимодействия эпох превратилось в самостоятельное явление, ставшее на рубеже ХХ и XXI веков полноценным направлением в рамках культурной истории. «Современное измерение» античности стало также интеллектуальным брендом, вызвав к жизни многочисленные исследования, авторы которых значительно расширили представления о прошлом благодаря новому познавательному инструментарию, ранее успешно апробированному на материалах иных эпох. Проблема гендера, одного из таких инструментариев, как методологического и исследовательского конструкта давно стала традиционной в мировом антиковедении. Само слово гендер, возможно уже набило своеобразную оскомину в сознании современного исследователя античности, а тождество понятия «гендер» и «женщина в истории» (или «женщина для истории»), к сожалению, стало в большинстве случаев единственным возможным обоснованием использования этого слова в работах (в написании статей, монографий и т.д.). Однако, несмотря на кажущуюся исчерпанность вопрос дефиниции «гендера» остается открытым, а исследования гендера в антиковедении, более того, вступают в новую фазу своего расцвета, в немалой степени благодаря исследованиям рецепции античности или в связи с раздвижением горизонтов самой науки об античности.

Обращение антиковедов к вопросу социального восприятия пола и гендерных ролей, первоначально вызванное поиском нового предмета исследования в 70-е годы прошлого века122, к началу XXI превратилось, по словам одного из «пионеров» исследования гендера в античности, профессора греческой археологии и истории Ливерпульского университета Лин Фоксвэлл, в «главный ключ для понимания античности и мира вокруг», а также «способ обоснования определенных конструкций пола в более поздние эпохи…»123. Изменение восприятия гендерных исследований в историографии античности на рубеже веков вызвано трансформацией самого понятия «гендера» и сопутствующих этому понятию практик культурной идентификации. Работы последнего десятилетия, посвященные гендерной проблематике античности – это уже не просто сумма дискретных исследований, демонстрирующих многочисленные направления и школы изучения гендера античности, но сформированное единое поле историографических штудий, объединенных попыткой дать ответ на вопрос, какое влияние на проблему гендера оказали существующие исследования античности, и, главное, как изменяется историческая картина видения античности сквозь призму гендерных подходов? Попытки дать ответ на эти вопросы, а также опыт осмысления исследователями античности сложившихся трактовок гендера в широком контексте гуманитарных наук делают наиболее очевидной ситуацию «актуализации» и рецепции античности в соответствии с постоянно трансформирующимся культурным (социокультурным) запросом, что, пожалуй, является показательным моментом как в академической историографии (которая улавливает подобные тенденции), так и не в академической.

Семинар, проведенный в 2014 году на базе «Общества классических исследований» при Американской филологической ассоциации, под названием «Теории и практики гендерных исследований античности в Северной Америке и Европе: Почему и как мы должны сотрудничать?» и посвященный обсуждению состояния и тенденций гендерных исследований античности в национальных историографических ситуациях, обозначил определенный алгоритм развития историографии гендерных исследований античности в русле современных культурных, социально-политических и философских запросов общества и, более того, вынужденных ответов на них. По мнению одной из участниц и автора доклада «Гендер: трансатлантическая перспектива» Джулии Сиасса, «академическое признание гендерных исследований в США является политически обрамленным: субъект раскрывает культурную случайность норм и ролей, подвергнув сомнению то, что мы подразумеваем под равенством. Как исследователи античности, работая над воссозданием представлений о биологическом поле и гендере в западном прошлом, мы реконструируем и генеалогию этих идей... Преобладает ориентация на власть в сексуальных отношениях, и постулат о том, что биологического пола нет, только гендер превалирует в античности» (there is no sex, only gender, predominate in Classics)124. Следуя идее «современных запросов общества» можно предположить, что гендерный вопрос постоянно изменяет исследовательское поле антиковедов, не находя или разрушая сложившиеся трактовки и устоявшиеся историографические направления.

Тем не менее, в последние годы предприняты попытки представить античное общество в целом именно в гендерном измерении. Наиболее заметной попыткой обобщения опыта четырех прошедших десятилетий стала монография одного из «пионеров» актуализации гендерных подходов в антиковедении, уже упомянутой Лин Фоксвэлл125. Книга «Изучение гендера в классической античности», вышедшая в Кембридже в 2013 году, не только и не столько обобщающий труд по гендеру, но «учебное пособие для студентов, занимающихся исследованиями в этом жанре»126. В первой методологической главе «Гендер и исследования античности», автор перемежает ключевые труды для развития гендерных исследований (С. Де Бовуар, М. Фуко, Ю. Кристева. С. Иригарей, Дж. Скотт и др.) с монументальными работами антиковедов XX века (С. Каркопино), утверждая, что именно выраженная позиция по восприятию античной истории, как истории исключительно «мужской», сделала античность полем для благотворного влияния как академических так политически-идеологических теорий гендера. Фактически автор демонстрирует, как постепенно и непросто гендерные исследования завоевали одну из центральных позиций в антиковедении, переместив внимание с культурно-ангажированной «второй волны» феминизма и поиска женщин в античной истории в середине 1980-х – к «третьей волне» и нахождению гендера в качестве одного «из самых важных атрибутов, который характеризует создание иерархий у греков и римлян, перегородок и границ … структурирует как индивидуальную деятельность и групповую динамику в сферах политики, социальных отношениях и экономике, а также создает индивидуальности и личности (например, через гендерные представления о самоконтроле)»127.

«Чужая» древность и ее рецепция: представления об античности в Северной Америке

Рубеж XX-XXI вв. в США отмечен очередным повышением интереса к греко-римской античности, затронувшим как массовую культуру, ознаменовав собой возрождения жанра «античного пеплума» и тематики античных образов в кино144, так и общественно-политический дискурс, который прочно закрепил в культурном словаре американских дефиниций словосочетания «Американская республика», «Американская империя», «Pax Americana». В свою очередь, возникновение подобных концептов и их широкое распространение в публицистике, литературе, кинематографе незамедлительно стало объектом исследования ученых-антиковедов и позволило говорить о специфике обращения к античному наследию в США в последнее десятилетие, актуализирующейся в так называемом имперском дискурсе, пронизывающем буквально все сферы американского социума.

Конечно, обращение к античному наследию в США имеет давнюю историю, сравнимую с историей самого государства и, практически, отождествляющее создание и расширение этого государства со времен Американской революции, которая явилась прологом к длительной и непрерывной традиции взаимодействия с античностью, и до настоящего времени, когда без данной традиции уже не мыслится американская история. В региональной и национальной плеяде Соединенные Штаты Америки занимают особое место. В отличие от ряда регионов, которые идентифицируются сообразно античным представлениям об ойкумене и ее границах, США не претендуют на место определенной региональной локации, поскольку не укладываются не в один географический архетип. История собственно США, как национального государства, одна из самых коротких и является, скорее, производной частью от Европы, чем ее духовной и неотъемлемой идеей – то, что служит, к примеру, социокультурным обоснованием рецепции античности в Восточной Европе. По своей сути колониальная страна, США рано освободились от ярлыка колонии, не успев включиться в колониальный дискурс исторического развития, а при написании национальной истории краткий колониальный опыт был воспринят самими американцами как необходимая предыстория того развития и величия, коего они достигли после освобождения, что прямо противопоставляется травмирующему и единственному пока историческому опыту стран-пост-колоний – то, что характеризует колониальную/пост-колониальную рецепцию античности. Ну и, наконец, США не имели в своей основе древних традиций, эквивалентных античной, как это имеет место быть в Индии, Китае, Японии, а также религиозных, аксиологических и иных факторов, инспирирующих рецепцию античности в странах Востока. США остаются «белым пятном» на карте географической идентификации, однако рецепция античности фактически с момента основания государства и по сей день является необходимым элементом конструирования множественных дискурсов об истории и общенациональном прошлом. Важность локационного фактора отмечает в своей статье «Translatio Imperii: Америка как новый Рим с 1900» М. Маламуд. Важная для американцев теория фронтира Дж. Тернера открыла новую эпоху и совершенно новое восприятие наследия, когда Америка созрела к цивилизаторской миссии, переняв на себя роль нового Рима (у Британии), а «Тихий океан явился тем самым новым рубежом для американцев, который нужно пересечь, чтобы распространить торговлю и цивилизацию к современному азиатскому варвару»145.

Так, в многочисленных исследованиях, посвященных роли античности в создании нового государства и заложении его основ Отцами-основателями (Вашингтон, Адамс, Джефферсон) и позднейшими руководителями страны (Линкольн, Франклин), отмечается исключительность восприятия античности и полярная отличительность от иных форм обращения, имевших место быть в Европе (во времена Французской революции, например) или Британии (в период расцвета Британского империализма). На протяжении недолгой истории они неоднократно заявляли, например, об отсутствии какого-либо взаимодействия американской политической мысли с античностью146 или даже призывали к отрицанию античности на основании идеи о «молодой Америке с собственным правительством, историей, независимостью, которая также независима от британского прошлого»147 (т.е. от античного наследия Европы).

И такое отрицание западноевропейской традиции восприятия прошлого с одновременным процессом заимствования и интерпретации этого прошлого отожествляется с начатыми Отцами-основателями Америки и продолжающимися до сих пор практиками национального историописания, что позднее будет осознано самими американцами как исключительная «историческая миссия» или как неизбежная апология претендующих на исконность американских ценностей демократии, прав и свобод, национального государства. Обширный комплекс текстов, оставшихся от этой привилегированной группы политиков, презентует вполне осознанные категории исторического сходства, исторической консолидации и даже исторического замещения, при котором исторические реалии уступают место мифологическим представлениям об идеальном прошлом и о не менее иллюзорном будущем. Для Основателей Америки было обыденным «чувство общей цели с древними в борьбе за гуманистические свободы…», а античные авторы предоставили своим американским читателям «интеллектуальные инструменты для создания представлений о правительстве и чувстве исторической неизбежности его политического эксперимента»148. Контекст дополняет и выраженная Адамсом и Джефферсоном мысль о том, что Америка находится в уникальном положении, «так как она единственная страна, помимо Античной Греции и Античного Рима, которой не коснулся феодализм».

Вероятно, в том числе и поэтому «американцы, а не европейцы – истинные наследники античной цивилизации и свободы»149. Выбранная для организации государства форма античной республики, хоть и не имея с ней какого-либо практического общего, задала и организацию дальнейшего дискурса рецепции античности в Америке. В монографии «Рим возрождается на западных берегах. Историческое воображение и создание Американской республики» автор, обосновывая название своей работы, говорит о двойственности, «которую сформулировал Джон Адамс, … а именно: амбивалентность участия американцев в революции, пока они сами себя идентифицируют и действуют так, как если бы они были древнеримскими республиканцами»150. «Античный Рим был столь же ярким и узнаваемым, как мир, в котором они (Отцы основатели – А.А.) жили, и что античные герои, такие как Цинциннат и Цицерон, и злодеи, такие как Катилина и Югурта, были значащими и знакомыми фигурами. В самом деле, в мире, в котором многие американцы мыслили в терминах античных нарративов, называли себя древними и исполняли античные роли, можно увидеть, как патриоты обычно отражали и представляли свой опыт через античность. Настолько мощным был этот способ мышления (особого исторического мышления американцев, сформировавшегося в ходе Американской революции – А.А.), что многие патриоты хотели бы, чтобы у них появился шанс пережить почитаемую историю, в то время как другие боялись, что античная история, особенно упадок и распад древних государств, повторится в Америке»151. Когда же американцы смотрели на Британию, «они видели удивительная картину, взятую из оригинала, злобной Римской империи и из коррумпированного цезаризма.