Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Историческая песня в культурной среде Нижегородского Поволжья 18
1. Историческая песня как группа произведений устного народного творчества 18
2. Нижегородское Поволжье как историко-культурный регион 24
3. Внешняя критика нижегородской исторической песни: ее собирание и научное исследование 49
Глава вторая. Особенности исторических песен Нижегородского Поволжья как источника 58
1. Общие принципы внутренней критики исторической песни как источника 58
2. Средневековое Поволжье (XIII-XV вв.) в исторической песне 62
3. Произведения об эпохе Ивана Грозного (XVI в.) 67
4. Смутное время, церковный раскол и крестьянская война Степана Разина (XVII в.) в исторической песне 78
5. Исторические песни о петровской и послепетровской эпохе (XVIII в.) 91
6. Российская империя XIX - начала XX веков в исторической песне 104
Заключение 131
Список используемой литературы и источников
- Историческая песня как группа произведений устного народного творчества
- Нижегородское Поволжье как историко-культурный регион
- Общие принципы внутренней критики исторической песни как источника
- Средневековое Поволжье (XIII-XV вв.) в исторической песне
Введение к работе
Актуальность темы: ее научная и практическая значимость
Оглядываться в прошлое, размышлять о судьбах народов и государств, пытаться определить значение исторических событий для будущего развития общества естественно на рубеже тысячелетий, на переломных моментах. В России смена тысячелетий совпала с ситуацией болезненного переустройства экономики и государства, ростом межнациональной напряженности. Известно, что именно в истории можно ищут ответ на жгучие вопросы современности. Потому сегодняшнее повышенное заинтересованное внимание к прошлому молено понимать как своего рода отражение поиска путей в будущее.
Российское общество столкнулось однако с тем, что история за последние века и десятилетия не просто, как принято говорить, многократно «переписывалась» - было утрачено доверие к историческим источникам, поскольку стало улсе привычным наблюдать те или иные документы, подобранные тенденциозно как объект манипуляции исследователей. Настойчиво проводя политическую идею, они готовы старательно замалчивать существование всего того, что не соответствует выстраиваемой и воспроизводимой ими картине событий. В особенности это касается тех источников, которые воплощают взгляд на многие явления народа - миллионов людей, на протяжении веков существовавших вне пристального внимания того, что можно назвать письменной культурой. Именно поэтому особый интерес для нас представляет сегодня устное народное творчество, которое несет отраясение событий, составлявших народную жизнь на протяжении не просто веков, но целых тысячелетий. «Любая информация, относящаяся к прошлому человечества, может быть историческим источником», - отмечает известный источниковед Е.М. Жуков (95, с. 209) и подчеркивает, что «нужна кооперация с другими, смежными и даже несмежными науками» (95, с. 210). Против этого трудно возразить.
«Само существование культуры подразумевает построение системы, правил перевода непосредственного опыта в текст. Для того, чтобы то или иное
историческое событие было помещено в определенную ячейку, оно прежде всего должно быть осознано..., его следует отождествить с определенным элементом в языке запоминающего устройства», - писал Ю.М. Лотман (117, с. 488). И это положение, сформулированное в сфере культурологии, отражает сущность восприятия предшествующей истории в народном сознании. События прошлого по мере их отдаления обобщаются, приобретая черты типов, знаков с которыми сопоставляются другие факты, и это и есть сложившийся за века способ осознания исторической реальности.
Современная социальная психология переводит в научную плоскость изучение того, что, на первый взгляд, метафорически именуется «душой народа»: ее «реальность... для нашего наблюдения является столь же изначальной, как и реальность индивидуальных душ», - отмечал основоположник этого направления исследований в социальной психологии В. Вундт. Способ изучения этой «души народа» представлялся ему через исследование «языка, мифов и обычаев, которые представляют собою не какие-либо фрагменты творчества народного духа, но самый этот дух народа» (82, с. 49).
Такой подход принят и в отечественной социальной психологии в связи с изучением больших групп к которым, безусловно, относится этнос. Описывая его признаки Г.М. Андреева отмечает, что « В больших социальных группах существуют специфические регуляторы социального поведения, которых нет Б малых группах. Это - нравы, обычаи и традиции» (73, с. 153). В таких группах «более очевидно значение ценностей и стереотипов. Большие группы существуют на протяжении длительного периода времени». Исследователь пишет, что «этническая специфика в определенной степени концентрируется в историческом опыте каждого народа, и усвоение этого опыта есть важнейшее содержание процесса социализации индивида» (73, с. 162) Исторические песни по своей сути и конденсируют осмысленный народом опыт прошлого, передаваясь от поколения к поколению. Таким образом очевидно их участие в механизме национальной самоидентификации без которого невозможно существования государственности. Поэтому изучение этого источника
насущным, поскольку оно позволяет приблизиться к пониманию основ самой жизни и развития общества.
Правильным было бы предположить, что произведения народного творчества, созданные в отдаленные эпохи, в ходе своего бытования запечатлели следы и более поздних времен, приобрели анахронистические элементы. Однако, тем не менее, они не могут не сохранять для нас ценность как, по сути, единственное свидетельство народного внимания к определенным событиям, их оценки. При этом необходимо сосредоточится на проблеме интерпретации таких произведений, их территориальной и временной идентификации. И в этом плане, например, безусловно полезен сопоставительный анализ произведений устного народного творчества и гипотетически синхронных им письменных источников, введенных в научный оборот и считающихся надежными.
Русский и ряд соседних с ним народов до сих пор сохранили в своих традициях историческую песню, определяемую в классических трудах по устному народному творчеству и учебниках как жанр поэтического эпоса, основой сюжетов которого служат действительные события из сферы социальных и внешнеполитических конфликтов прошлого (104; 106). В русском фольклоре период активного формирования произведений этого жанра пришелся на ХШ-ХІХ века. Как хорошо известно - это период становления русского этноса (87), время, когда на развалинах Древней Руси было создано централизованное государство, затем сложившееся в мировую державу, когда были сформированы русский литературный язык и многогранная русская культура, привычно определяемая нами как великая. Создаваемый в этот же период исторические песни наряду с легендами и преданиями, наиболее поздними социально-бытовыми сказками, по сути, составляют тот пласт устного народного творчества, который наполнен представляющими ценность как исторические источники свидетельствами о событии и их народными оценками. Эти свидетельства и оценки, как можно предполагать, должны иметь большое количество отличий от тех, которые давно стали достоянием исторической науки, будучи освоенными вместе с письменными источниками.
Как минимум эти группы источников принадлежат различным социальным средам, на судьбах которых совершенно по-разному отразились события истории. И наше представление о прошлом будет не просто неполным, а превратным без взгляда на эти события их рядовых участников.
При этом важным оказывается сосредоточиться не просто на неких подобранных к теме произведениях народного эпоса, как это нередко делается в исторических исследованиях. Такой вариант обращения к историческим песням будет немногим отличаться от практики использования тенденциозно подобранных документов, о чем уже шла речь. Историческую объективность можно искать лишь там, где есть возможность воспользоваться значительным массивом научно записанных текстов в рамках одного региона.
Отечественное современное источниковедение выработало четкое понимание того, что произведения устного народного творчества представляют собою ценный материал для исторической науки (77, 95, 122, 171). Здесь обозначены общие положения, которые следует иметь в виду, вовлекая в круг интерпретируемых документов такие произведения. Однако так и не выполнены еще работы, систематически анализирующие определенные группы произведений, которые бытуют в рамках одного региона с использованием обозначенных источниковедческих подходов.
Следует отметить, что к рассматриваемому материалу в отечественной историографии существуют различные подходы. Наиболее основательный их анализ содержится в работе С.Н. Азбелева «Историзм былин и специфика фольклора». Он связывает это в отечественной науке с дискуссией об историзме народного эпоса, главными участниками которого были В.Я. Пропп и Б.А. Рыбаков (68). В одном случае эпические произведения понимались лишь как выражение «чаяния и ожидания народного, идеалов, лежащих впереди» и при этом игнорируется то, что они могут отражать конкретные события истории (140, с. 26). Таков филологический взгляд на эпические произведения, четко выраженный В.Я. Проппом. Его оппонент Б.А. Рыбаков настаивал на том, что эпическое произведение отражало конкретный факт, и задача науки точно их соотнести. Такой взгляд на материал ведет свое начало от традиции
исторической школы в изучении устного народного творчества, и этот взгляд можно считать собственно историческим. Нам же представляется, что абсолютизация любого из этих двух подходов неправильна. Оба они несут безусловную познавательную ценность, но в разных сферах. По этой причине принципиально не смешивая два этих подхода необходимо уделять внимание и той и другой грани познания материала. Поскольку в одном случае мы в состоянии соприкоснуться с тем или иным историческим фактом, или лицом, а в другом случае с интерпретацией событий прошлого как самоценным явлением.
Исследователи фольклора предприняли серьезные попытки изучения произведений устного народного творчества как явления культуры, отразившего исторические реалии прошлого (67, 89, 90, 109, 144, 151). И эти работы представляют значительный интерес с точки зрения понимания того, на основе каких событий складывались произведения русского устного народного творчества. Однако в них ощущается и своего рода обратное движение мысли -в большей степени попытка истолкования тех или иных особенностей текста на основе представлений о прошлом, а не приближения к пониманию прошлого с помощью исследования фольклорного произведения как средства для этого.
В поволжской исторической и этнографической науке сложилась традиция изучения этнической истории с использованием фольклорных произведений в качестве источников. У истоков этой традиции стоял П.И. Мельников-Печерский, который предпринял попытку воссоздать прошлое мордвы на основе древнейших песен, преданий и легенд (19). В XX веке эти методы широко использовали Н.Ф. Мокший (123, 124, 125), В.Е. Владыкин (81), В.А. Акцорин (71), A.M. Шаронов (167, 168, 169, 170). Этим исследователям удалось интегрировать относящиеся к различным сферам знания археологии, этнологии, религиоведения и при этом базой здесь являлась фольклористика. В центре внимания исследований оказались сложнейшие проблемы этногенеза, вопросы территориальной и временной приуроченности элементов этого процесса. Нас же, как говорилось уже выше, интересует
несколько иное: отражение в народной памяти исторических событий н их интерпретация.
К сожалению, работ, которые отличал бы такой подход к интересующей нас теме, практически не существует.
Именно материал Нижегородского Поволжья как отдельно взятого региона представляется репрезентативным для попытки такого исследования. С одной стороны, за двести лет собирательской деятельности, в этом регионе было введено в научный оборот около 500 исторических песен, представляющих 66 различных сюжетов, которые связаны с событиями Российской истории начала ХШ-ХХ веков: на других территориях их запись началась значительно позднее: когда многие сюжеты были разрушены или утрачены, и не увенчалась созданием такой значительной коллекции этих редких произведений. С другой стороны, само по себе Нижегородское Поволжье представляет исключительный интерес в историко-культурном отношении. Именно здесь пересеклись пути целого ряда народов Центральной России, которые продолжают до сих пор сосуществовать. Здесь шли сложные процессы становления русской государственности, связанные с судьбой Суздалъско-Нижегородского Великого княжества, с ополчением Минина и Пожарского. Нижегородское Поволжье было среди тех территорий, где формировался русский литературный язык - продукт и орудие национального общественного сознания. Именно на нижегородской земле был создан Лаврентьевский список русских летописей. Выходцем отсюда является протопоп Аввакум Петров. С Нижегородским Поволжьем связано творчество писателей-классиков русской литературы. Именно здесь шло развитие и становление национальной культуры мордвы, марийцев, татар. Поэтому систематическое изучение как источников сведений о прошлом исторических песен Нижегородского Поволжья может представлять интерес не только само по себе, но и в качестве своего рода опыта, который дал бы возможность вести исследование с аналогичными задачами на основе использования других жанров народного творчества или в других регионах.
Целью исследования является изучение исторических песен региона как системного источника информации о прошлом.
Задачи работы определяются в связи с этим как: 1) определение того, что есть нижегородская историческая песня как специфическая группа произведений устного народного творчества, принадлежащая конкретному региону; 2) внешняя критика нижегородских исторических песен как исторического источника: установление их аутентичности, уяснение места, времени их записи, носителей и собирателей, способа фиксации произведения и прочих обстоятельств при возможности их установить 3) внутренняя критика нижегородских исторических песен: установление их соотнесенности с определенными историческими событиями, известными по другим видам источников, сопоставление деталей этих событий и общепринятых в исторической литературе их оценок с тем, что отображено в изучаемых нами источниках, анализ причин расхождения в этих сферах, уяснение связи между местом записи и статусом носителя, с одной стороны, и особенностями отображения в источниках исторических реалий, выявление реализуемых в исторических песнях архетипов народных представлений о событиях прошлого.
Объектом данного исследования являются - исторические песни народов Нижегородского Поволжья, как источники, отразившие события прошлого.
Предметом исследования являются те их качества, которые позволяют им запечатлеть исторические факты, их интерпретацию в народном сознании, то есть полноценно рассматриваться как исторический источник.
Историография, имеющая непосредственное отношение к историческим песням Нижегородской области как к объекту исследования представлена чрезвычайно ограниченным по своему числу небольшим кругом работ, что, безусловно, составляет особенность материала. Уже в XIX веке первые из публикаций, собранных на территории Нижегородского Поволжья произведения этого жанра сопровождались минимальными комментариями, которые, как представлялось тем, кто их готовил, помогали понять текст (48, 55). Так, публикуя песню «Уж пойду ли я под Новгород пойду» в статье
«Балахнинские песни» в газете «Нижегородские губернские ведомости», Н. Васильев снабжает ее лаконичным комментарием, в котором связывает сюжет песни о разорении Новгорода Иваном Грозным с распространенными в Балахне преданиями о том, что именно туда были сосланы царем новгородцы в ходе описываемых событий. В капитальном этнографическом труде «Очерки мордвы» П.И. Мельников-Печерский целиком приводит вариант терюханской исторической песни о том, как устье Оки перешло из рук мордвы под власть русских якобы из-за происшедшей ошибки (19). Песня представляется ему убедительным свидетельством того, что в отдаленные времена ареал мордвы достигал на север берега Волги.
В XX веке пространными комментариями публикацию семи исторических песен снабжает Н.А. Усов в своем сборнике «Русские песни» (40). В.М. Потявин предпосылает своему сборнику «Народная поэзия Горьковской области» объемную статью, посвященную истории собирания и публикации фольклора Нижегородской области, в том числе и исторических песен (25). Значительным шагом вперед не только во введении произведений жанра в научный оборот, но и в их осмыслении, стало осуществленная в 1960-1973 годах Институтом Русской Литературы (Пушкинский дом) публикация четырехтомного собрания русских исторических песен (10, 11, 12, 13). Это собрание включило в себя около 30 текстов исторических песен Нижегородской области, которые получили краткий научный комментарий. Были идентифицированы на основе достижений современной исторической науки события прошлого, связанные с текстами. Главной ценностью этого издания стала публикация, по сути, впервые систематического свода русских исторических песен, созданных за все время существования жанра и где-либо записанных, а также удачная попытка разделения этих текстов на хронологические размещенные сюжетные гнезда. Это позволило по-новому взглянуть в частности и на опубликованные в собрание нижегородские песни, которые впервые включались в обширный контекст произведений жанра. Среди удачных единичных публикаций этого времени необходимо упомянуть песню «Соловецкое восстание», которую в 1957 году представил на страницах
местной газеты «Колхозная искра» уренский партийный работник В. Мамонтов: он сумел увязать чрезвычайно редкую, сделанную у местных старообрядцев запись песни не просто с событиями восстания на Соловецких островах 1668-1676 годов, но и с выселением побежденных участников обороны монастыря в ссылку - в Заветлужскую тайгу (53). О роли исторических песен в народной памяти пишет во вступительной статье к сборнику «Заря-Заряница» известный собиратель и публикатор нижегородского фольклора В.Н. Морохин (6). Однако, по существу, исторические песни Нижегородской области более чем за сто лет публикации ни разу не оказывались в центре исследовательского внимания. Речь о них в работах ученых и публикаторов заходила лишь как о частном вопросе. Отсюда отсутствие серьезных выводов системного характера, касающихся места жанра в системе традиционной культуры, отражения в нем прошлого народа.
Последовательное внимание к Нижегородской исторической песне было проявлено лишь в 90-х годах XX века коллективом исследователей, представлявшим культурно-экологическое объединение «Китаврас» и кафедру русской литературы XX века Нижегородского государственного университета имени Н.И. Лобачевского. В 1992 году здесь защищается дипломная работа Т.В. Михайловой, посвященная проблемам бытования исторической песни в Нижегородской области и история ее собирания (ФФКРЛ, Михайлова). В 1999 году выходит указатель Н.В. Морохина и Д.Г. Павлова «Исторические песни Нижегородской области», который описывает 271 текст жанра, хранящихся в фольклорном фонде им. профессора В.Н. Морохина кафедры русской литературы XX века ННГУ в числе записей 1960-1990 годов (97). Эти работы впервые позволили взглянуть на произведения жанра в регионе как на целостный массив, без чего невозможны какие-либо серьезные выводы о нем. Однако наибольшую ценность на сегодняшний день представляет сборник «Нижегородские исторические песни» (27), составленный коллективом авторов под редакцией доктора филологических наук Н.В. Морохина и выпущенный в краеведческой серии «Нижегородские были». Он представляет собой полноценный свод, куда включены более 200 текстов, многие из которых
йотированы композитором и собирателем фольклора А.В, Хардовым. Среди исторических песен выделено 66 сюжетных гнезд и о каждом из них написан обстоятельный комментарий, связывающий текст с реалиями событий. В сборнике имеется большая по объему аналитическая статья Т.В. Михайловой, Н.В. Морохина, Д.Г. Павлова, где находят освещение различные вопросы поэтики, классификации, бытования, истории собирания и публикации исторических песен Нижегородской области. Данная публикация отличается многогранностью и впервые позволяет осмыслить материал как с филологической и музыковедческой, так и с историографической стороны. Именно эта работа потому и является наиболее ценной для дальнейшего исследования исторической песни Нижегородской области в источниковедческом аспекте.
Источники, использованные в ходе подготовки данной работы и, как уже говорилось, собранные в издании «Нижегородские исторические песни», исходно можно поделить на опубликованные и неопубликованные, к последним относятся рукописные (архивные), аудио- и видеозаписи.
Публикации исторических песен Нижегородской области были осуществлены многократно в течение полутора веков, начиная с 1848 года.
Обстоятельной характеристике источников посвящен специальный раздел первой главы. Такое расположение материала обусловлено общим источниковедческим аспектом рассмотрения интересующей нас проблемы. Логика ее раскрытия требует не просто краткого обзора источников, а обстоятельного подхода к ним, использование приемов внешней и внутренней их критики. Здесь же обратим внимание на то, что источники XIX века представлены газетными публикациями, которые были сделаны в «Нижегородских губернских ведомостях» (47, 48, 49, 54, 55, 56, 59, 62), «Нижегородском листке» (58), «Волгаре» (61). Имеются и публикации, сделанные в научных журналах: «Известия академии наук» (51), «Отечественные записки» (57) «Живая старина» (50), «Русский филологический вестник» (60), «Известия общества филологии, истории и этнографии при казанском университете» (52), «Этнографическое обозрение»
(63). Исторические песни публиковались также в «Нижегородском сборнике» (30) и «Действиях Нижегородской губернской ученой архивной комиссии» (2), в сборниках, выпущенных П.В. Киреевским (32) и П.И. Якушкиным (46), в этнографическом труде П.И. Мельникова-Печерского «Очерки мордвы» (19). Практически все эти публикации не могут считаться научными: приводимые тексты недостаточно паспортизованы, не называется ни одна фамилия исполнителей, а в ряде случаев сведения о месте записи ограничиваются лишь указанием уезда. Разумеется, не приводятся сведения о том, где хранится оригинал. Тем не менее, без использования этих источников невозможно обойтись, поскольку сведения об исторической песне бытовавшей в XIX веке получить можно только из них. В особенности ценны становятся эти источники, если учесть, что более половины сюжетов опубликованных в XIX веке текстов перестали бытовать и в XX веке больше не записывались.
Публикации советских времен - в основном книжные, в сборниках фольклора Нижегородской (Горьковской) области или же антологиях русской и мордовской исторической песни. Их отличает значительно большая основательность в паспортизации и в целом научный характер. Интерес представляют исторические песни, опубликованные М.И. Зиминым (9), Н.А. Усовым (40), Н.Д. Комовской (41), В.М. Потявиным (25), В.Н. Морохиным (6, 31). Нижегородский материал публиковался в четырехтомном своде русских исторических песен (10, 11, 12, 13) и своде мордовских эпических песен (43, 44).
Принципиально новая страница в публикации нижегородских исторических песен открылась в 1990-х годах выходом ряда сборников под редакцией Н.В. Морохина (1, 4, 27) где были представлены тексты с подробной паспортизацией, историческим комментарием и нотировкой. В работе над составлением этих сборников участвовали музыковед А.В. Харлов, историк Д.Г. Павлов, фольклорист-филолог Т.В. Михайлова. Эти публикации могут представлять наибольшую ценность как печатные источники.
Рукописные источники содержат архив Русского Географического общества (фонды П.И. Мельникова-Печерского и корреспондентов,
присылавших материалы в географическое общество в XIX веке), Государственный архив Нижегородской области, архивы Института Русской Литературы (Пушкинский Дом, фонд П.И, Мельникова-Печерского), архив Государственного Литературного музея. Рукописные материалы XX века хранятся в фольклорном фонде им. профессора В.Н. Морохина кафедры русской литературы XX века ННГУ и архиве культурно-экологического объединения «Китаврас» (указатель исторических песен, имеющихся в двух последних архивах, опубликован в 1999 году). Материалы жанра хранятся также в фольклорном архиве кафедры русской литературы ННГУ, фольклорных фондах Нижегородского госпедуниверситета и Арзамасского госпединститута им. А. Гайдара. Записи, представленные в этих архивах, носят научный характер и содержат указания на время, место записи, исполнителя и собирателя. Это делает материал, собранный в последние 40 лет наиболее ценным в источниковедческом смысле.
Архив звукозаписей, содержащих исторические песни Нижегородской области, имеется в фольклорном фонде им. профессора В,Н. Морохина кафедры русской литературы XX века ННГУ. Из-за отсутствия подходящего помещения, техники и лаборанта он не содержит систематической описи и затруднителен для использования. Материалы фонда были изучены А.В. Хардовым, который отобрал в архиве все записи исторических песен и подверг их техническому восстановлению, перенеся на современные носители. В настоящий момент, копии всех этих материалов хранятся в его личном архиве и доступны для изучения. Именно на их основе была выполнена котировка текстов, опубликованная в сборнике «Нижегородские исторические песни» (27). Ряд произведений («Соловей кукушку уговаривал», «Шел он городом Астраханью», «Был я на горыньке», «Вдоль по линии Кавказа», «На возморье мы стояли» и др.) был включен в репертуар Ансамбля Дмитрия Покровского (г. Москва) и фольклорного ансамбля «Берегиня» (г. Нижний Новгород, руководитель А.В. Харлов).
Видеозаписи исполнения исторических песен, сделанные в 1990-х годах, немногочисленны и представлены материалами Княгининского, Сергачского,
Шахунского районов. Они хранятся в архиве КЭО «Китаврас» и в виде копий в архиве Ансамбля Дмитрия Покровского.
Всего в ходе изучения источников представляется возможным учесть зафиксированные в том или ином виде за период с 1830 по 2000 годы около 400 текстов, входящих в 66 сюжетных гнезд. Данный массив материала представляется репрезентативным и достаточным, позволяет вести изучение обозначенной проблемы. Сказанное позволяет считать, что он адекватно отражает состояние исторической песни в региональной эпической традиции.
Хронологические решки исследования, таким образом, охватывают, с одной стороны период с 1830-х годов по настоящее время. Материал, собранный за эти годы запечатлел современный ему народный взгляд на предшествующие эпохи. С другой стороны, как хронологические рамки можно рассматривать период с XIII до начала XX века, события которого в той или иной мере отразили зафиксированные тексты, дав им интерпретацию и оценку, Именно вторые хронологически рамки во многом обусловили структуру диссертации: обращенный из XIX и XX веков взгляд на различные предыдущие эпохи, существование государства позволил выделить части исследования, которые посвящены оценки событий этих эпох в исторических песнях по отдельности. Что касается хронологических рамок, связанных со временем записи материала, то эта сторона нашла отражение в той части настоящего введения, которая посвящена источникам. Необходимо исходить из того, что реально исследователь имеет дело с документами XIX и XX веков, отражающими представления о мире и об истории именно этого времени.
Методология данного исследования опирается на диалектико-историческое понимание событий прошлого и явлений духовной культуры. Эти явление не могут не отражать объективной исторической реальности, факты общественной жизни. В то же время художественное творчество народа во многом преображает, интерпретирует реальность, опираясь на сформированные в народном сознании этические и эстетические идеалы. В свою очередь явления художественного творчества опосредованно влияют на эту реальность: они служат делу воспитания новых поколений людей, трансляции народных
идеалов, что накладывает отпечаток на характер исторических событий. В то же время, очевидно, что народные представления об истории традиционно носили стихийно-идеалистический характер. Это обстоятельство не дает оснований оставить без внимания наследие русской идеалистической философии, объектом пристального внимания которой была именно духовная жизнь человека в России. Методология работы ориентирована на системное описание явлений традиционной культуры, отражающих историческое прошлое в динамике их развития. Сложность поставленной проблемы предполагает методологию, которая объединяла бы подходы и результаты, характерные для различных отраслей знания.
Методы. Опорой работы служат методы, выработанные в науках, которых касается исследование. Их основу составляют хорошо зарекомендовавшие себя как в исторической науке, так и в фольклористике сравнительно-сопоставительный, сравнительно-исторический анализы, описательные и реконструктивные методы. Именно они позволяют оптимальным образом рассматривать явления, которые существуют параллельно в соседствующих этнических культурах, изучать сущность процессов, зарождение и развитие таких художественных явлений, восстанавливая их утраченные на нынешнем этапе элементы. Работа опирается на современные исследования в области истории, историографии, фольклористики как русских, так и других народов Поволжья. Для достижения поставленных задач требуется комплексный подход к фактам истории и явлениям художественного творчества.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые изучается возможности исторических песен региона как системного источника информации о прошлом. В ней исследуется история собирания, издания и изучения исторической песни Нижегородского Поволжья, тематические разновидности, локально бытующие сюжеты. Впервые вводится в источниковедческий оборот значительный массив таких специфических массовых источников как историческая песня в совокупности территориально бытующих вариантов. Впервые применяются источниковедческие методы в
рассмотрении региональной исторической песни как группы произведений устного народного творчества.
Апробация исследования. Основное содержание и итоги исследования отражены в указателе «Исторические песни Нижегородской области» (1999), вступительной статье, системе указателей и комментариях к текстам сборников «Нижегородские исторические песни» (2000) и «Исторические песни» серии «Народная поэзия Арзамасского края» (2006), статье «Историческая песня: к проблеме жанра» в сборнике «Проблемы современной русистики: язык, культура, фольклор» (2004).
Практическое значение исследования
Результаты исследования внедрены в учебный процесс на кафедрах русской литературы XX века и журналистики Нижегородского государственного университета и филологическом факультете Нижегородского государственного педуниверситета, Арзамасского государственного педагогического института в преподавании курсов «Устное народное творчество» и «Вопросы национальной культуры». Проведенное исследование позволило подготовить издание «Нижегородские исторические песни», являющееся практически сводом произведений этого жанра в регионе. Решение подобных задач имеет сейчас важное значение в связи с развернувшейся подготовкой Свода русского фольклора.
Итоги работы могут быть полезны в практическом решении проблем изучения прошлого - позволят внести уточнения, сделать важные акценты мировоззренческого характера, касающиеся народных взглядов на исторические события и роль личности в них. Использованные в работе методы анализа явлений могут быть полезны для изучения традиционной культуры других регионов и этносов, для исследования таких жанров как предание, легенда, сказ.
Историческая песня как группа произведений устного народного творчества
Исторические песни Нижегородского Поволжья - пласт народной культуры, который неразрывно связан с прошлым этого региона и живущих в нем этносов. Высокие художественные достоинства, ценность для постижения народного взгляда на события минувшего времени, влияние на развитие литературы, огромный нравственный, воспитательный потенциал отличают эти произведения. Русская историческая песня - жанр фольклора, не просто повествующий о значительных фактах прошлого, но и содержащий народную оценку событий, взгляд на них изнутри. Это позволяет лучше узнать даже не столько историю, сколько отношение к ней. Сюжет песни основан на конкретном материале, хотя детали могут быть вымышлены или переосмыслены. Нельзя напрямую соотносить такие произведения с действительностью, ведь «конкретно-исторический характер имеет проблематика этих песен, а герои их выступают как действующие лица истории независимо от того, были они таковыми или нет» (142, с. 8).
Многие из проблем, связанных с изучением исторической песни, в фольклористике являются спорными. К ним относятся ее происхождение, время возникновения. В связи с этим по-разному различными исследователями понимается и определяется сам жанр.
Известно, что термин «историческая песня» не является народным. Как правило, среди исполнителей этого рода произведения осознаются как «старые песни про войну». Термин же употребляется исключительно в научной литературе. Он принадлежит А.С. Пушкину, а введен в науку П.В. Киреевским. Впервые об «исторических песнях» говорится в пушкинском наброске статьи о песне. Под этим термином поэт объединяет эпические песни, «начиная с Ивана IV до Суворова» (33, с. 176). Заметим кстати, что именно А.С. Пушкину принадлежит и первая запись исторической песни в нашем крае. Это свидетельствует о глубоком интересе великого поэта к произведениям жанра.
У современных исследователей фольклора представления об этом жанре различны. Б.Н. Путилов считает, что «историческая песня всегда событийна по содержанию, и событие, которое развивается в рамках сюжета, всегда получает характер события исторического, политического, действительно имевшего место и соотносимого с каким-нибудь конкретным моментом в политической истории народа, человечества» (142, с. 7). Его определение описывает произведение жанра как эпическую песню, обладающую четырьмя признаками: событийность, сюжетное развитие, историзм и действительность события, общенародное его значение. Историческая песня, по Б.Н. Путилову, - это эпическое произведение устно-поэтического творчества, воспринимаемое как достоверное повествование о прошлом, об исторических личностях и событиях.
А.Н. Лозанова несколько по-иному показывает отличие исторической песни от других поэтических эпических жанров: «Историческая песня создается на основе действительности, на основе тех или иных фактов и явлений, но она развивает сюжет, широко используя поэтический вымысел» (116, с. 9). Исследователь полагает, что в ней большее место занимает лирическое начало по сравнению с другими жанрами эпоса.
Давая определение русским историческим песням, В.К. Соколова акцентирует внимание на время существования этого жанра и его главные отличия от ближайшего родственного - былины. Она пишет, что исторические песни появляются «в период борьбы с татарским игом» («Песня о Щелкане» и др.) и становятся «основным историческим жанром в XVI веке». Главным же отличием этих песен от былин является то, что «основой их сюжетов всюду служат действительные события, важные для эпохи социальные и внешнеполитические конфликты» (151, с. 234). Отличительные черты их поэтики, с точки зрения исследовательницы, - лаконизм, одноэпизодность, драматизм, простота языка. Исторические песни, по ее выражению, «мельчают, утрачивают значение» в XIX веке (151, с. 235). Их распад носит характер сближения с лирическими песнями.
Признаки, указанные во всех этих приводимых определениях, представляются бесспорными. Однако, как выясняется далее и о чем еще пойдет речь, эти исследователи несколько по-разному решают вопросы о том, какие произведения относятся к историческим песням, а какие к «песням исторического содержания» (термин Б.Н. Путилова).
К сожалению, многие исследователи не обратили внимание на специфическую функцию жанра: именно он служил своего рода «учебником истории» для многих поколений людей - содержал наиболее правдивую и в то же время насыщенную оценками информацию о важнейших событиях прошлого в отсутствие каких-либо «письменных» учебников, которыми могли бы воспользоваться нижние слои общества (вспомним известную пословицу «Сказка - складка, а песня - быль»). В этом основа их популярности на протяжении веков в пору становления российской государственности, русского этноса, а значит, и национального самосознания. И в этом - причина их угасания, происходящего одновременно с ростом образовательного уровня народа. Древнейшие из записанных и известных науке исторических песен были созданы в ХШ веке. Вопрос об их происхождении сложен. М.Н. Сперанский писал о нем, что «историческая песня - уже захудавший со стороны формы потомок старой песни (былины)» (152, с. 354). Однако правильно ли считать историческую песню результатом распада былины?
Известный русский филолог А.Н. Веселовский полагал обратное: «былина - результат исчезновения из памяти точных представлений об исторических фактах», продукт разложения исторической песни, которая возникла раньше: «разница не существует ни объективно, ни для народного сознания, а только субъективно для нас, которым время Ивана Грозного и ближе и понятнее эпохи, которую мы продолжаем называть «мифической». Различия же между этими жанрами в том, что «былины дольше жили в народе и более исказились от пересказов... Тут, стало быть, разница во времени, а не в существенном отличии былины от исторической песни» (79, с. 912). С этой точки зрения, былина - последний этап развития на пути «деисторизации» исторической песни, и время возникновения последней нужно искать не в пору татаро-монгольского ига, а в более глубокой древности, при этом, имея в виду, что архаичные исторические песни появились и исчезли, возможно, задолго до письменности и не могут быть нам известны в принципе.
Изучение же содержания известных нам песен дает основание предполагать, что они возникли все-таки не раньше ХШ века. Б.Н. Путилов относит к этой эпохе «Песню о Евпатии Коловрате», «Авдотью Рязаночку», «Песню о татарском полоне». Он пишет: «Сюжетно-композиционные, стилистические и иные средства Киевской Руси прекрасно позволяли воплотить эпическое содержание, но не давали возможности выразить конкретно-историческое содержание. Когда в народном песенном фольклоре выявилась внутренняя потребность в таком конкретно-историческом содержании, начался процесс выработки соответствующих форм.., Песня ХШ века отличается от былины в главном - отношении к исторической действительности, принципах историзма в изображении людей» (142, с. 73).
Нижегородское Поволжье как историко-культурный регион
Однако важно определиться в однозначном понимании границ Нижегородского Поволжья как историко-культурного региона.
К сожалению, в географической и исторической науке термин «регион» используется чрезвычайно часто без точного определения его значения. Практически нет и работ, которые были посвящены тому, как в тех или иных научных контекстах в настоящее время он понимается. Речь заходит о региональных особенностях природы и явлений культуры, экономики и быта, о региональной политике. Семантический диапазон слова «регион» позволяет и такие употребления как «тихоокеанский регион», «африканский регион», «поволжский регион», «северный регион области». Смысловая неопределенность слова приводит к тому, что оно теряет характерную для терминов семантическую однозначность.
В последние годы ясность в его понимание внес Н.В. Морохин в своей работе «Фольклор в традиционной экологической культуре Нижегородского Поволжья», где раскрытию термина «историко-культурной регион» посвящена значительная часть одной из глав. Он отметил некую промежуточность, стоящую за понятием при употреблении в рамках трихотомии «глобальный -региональный - локальный», привычной для определения масштабности описываемых процессов в науке. По его наблюдению, термин происходит от восходящего к латинскому корню слова «региональный» (а не наоборот!) и возникает в середине XX века, понимаемый как «крупная индивидуальная территориальная единица (например, природная, экономическая, политическая)» (131, с. 12-13). Термин «регион» контекстуально не совпадает с обозначением любой официальной административной единицы - речь идет об оптимальном, но еще не достигнутом административном членении большой территории. И правомерно выделить четыре уровня региона, обладающих различной масштабностью: 1) территория или акватория, имеющая большую площадь, объединяющая ряд близрасположенных стран и морей; 2) значительная часть одной страны, охватывающая ее крупнейшие административные единицы; 3) часть территории крупнейшей административной единицы страны, составляющая несколько близрасположенных единиц среднего ранга, которые группируются в экономическом, транспортном, культурном отношении вокруг города, более крупного и развитого в хозяйственном и социальном отношении, имеющего наиболее надежные и полноценные пути сообщения; 4) территория, объективно концентрирующаяся в силу своей хозяйственной жизни, транспортных связей и традиционной культуры вокруг центра крупнейшей административной единицы, в идеальном случае совпадающая с ней или, во всяком случае -стремящаяся в своем развитии к этому. Именно в последнем значении распространено такое терминоупотребяение как «регион Нижегородского Поволжья», «архангельский регион», «регион Кубани». При этом то, что имеется в виду под регионом, не будет полностью эквивалентно соответствующим административным единицам.
Проблема административного деления стоит перед любым государством. Приводя обзор истории русской научной мысли в этой сфере, известный географ Б.С. Хорев отмечал, какие реальные основы выделялись в прошлом для такого членения. Ими оказывались на первых порах внутренняя однородность -«естественно-географические и экономические признаки: климат, плодородие почвы, степень орошения...», «плотность населения, национальный состав, профессия» (П.П. Семенов-Тян-Шанский, Д.И. Рихтер, А.И. Скворцов и др.); и лишь позднее - комплексное развитие на территории производства, специализация (Н.Н. Баранский) (162). Произвольность административного деления Российской империи базировалась на схоластических принципах статистического единообразия территорий. За основу, как известно, при Екатерине II бралась численность населения на территории, намечаемой в качестве губернии и уезда.
Первоначальное административное членение Нижегородского Поволжья не способствовало нормальному функционированию уже сложившихся внутри него экономических связей: в губернию не входили значительные территории, формально отнесенные к таким центрам как Кострома, Владимир, Тамбов, Вятка, но на деле имевшие ориентацию на нижегородское хозяйство. В дальнейшем в ходе развития края границы данного экономико-географического и культурного территориального единства все больше начинают совпадать с областью, Горьковской и затем Нижегородской, изменение границ которой (1943, 1957, 1962, 1994 гг.) «работало» на укрепление уже сложившихся контактов.
Общие принципы внутренней критики исторической песни как источника
Внешняя критика исторической песни Нижегородского Поволжья позволила выделить совокупность этих произведений фольклора как самостоятельную, имеющую специфичные признаки группу, четко определить географические и временные рамки изучаемого материала и дать характеристику его состава, процесса накопления и введения в научный оборот записей, начиная с 1830-х годов, сделать коренной вывод о его аутентичности.
Следующий этап изучения интересующего нас материала - его внутренняя критика как источника, анализ степени адекватности отражения в нем действительности, исторических лиц и событий. Важно раскрыть и то, интересы, идеи каких общественных групп запечатлелись во взглядах на яркие эпизоды прошлого, которые оказались так или иначе затронуты в произведениях, наконец, что именно из таких событий оказалось в центре их внимания, а какие были «не замечены». Это обнаруживается при изучении содержательной стороны исторических песен региона.
В фольклористике сложилась традиция классифицировать исторические песни по хронологическим признакам, причем делить их на четыре группы -древнейшие песни (созданные в ХЇЇІ-XVI вв.), песни XVII века, песни XVIII века и песни XIX - начала XX веков (10, 11, 12, 13, 108). Эта классификация была принята и составителями сборника «Нижегородские исторические песни», которые однако нашли необходимым выделить в отдельную группу -исторические песни XVI века (27). При этом они четко обозначили, что эта группа песен, во всяком случае в Нижегородском Поволжье, значительно отличается от более ранних: все они так или иначе связаны с масштабной фигурой Ивана Грозного и в той или иной степени воплощают общую идею единения России, в том числе даже и те песни, где царь не упоминается, но рассказывается, например, о походах Ермака и крещении мордвы. Таких центральных идей и фигур в более ранних песнях нет.
Понятно, что такая классификация не бесспорна. Ее, например, трудно соотнести с устоявшимися периодизациями русской истории: формационной и цивилизационной, с тем, на какие периоды делит историю русского этноса Л.Н. Гумилев. Но речь идет о различных разновидностях художественных произведений. А эти художественные произведения запечатлели взгляд народа на собственное прошлое. Как становится ясно даже при одном знакомстве с сюжетикой нижегородских исторических песен, по сути, каждый век представляется в этом прошлом завершенным временем, события которого выражено сконцентрированы вокруг одной исторической фигуры, одной идеи, одной группы событий. Так, древнейшие песни полны ощущения незащищенности человека на его собственной земле среди трагических коллизий, в которые вовлечены слишком масштабные силы. Об особенностях песен XVI века уже шла речь. Песни XVII века обращены главным образом к событиям разинского восстания, меньшее количество сюжетов словно бы дорисовывает картину почти вселенской смуты. Это коллизии, вызванные самозванством на русском престоле и разделившей страну на два непримиримых лагеря церковной реформой. XVIII век - это идея упрочения, «собирания» российского государства, процессы, запущенные Петром I, трагичные для тех, кто в них участвовал и одновременно триумфальные, военные действия против внешних врагов и крестьянская война Емельяна Пугачева с которыми также связаны. Отдельные сюжеты воспринимаются, своего рода как отзвук этой идеи, ведь тот же Пугачев ведет свои боевые действия, используя не просто императорское имя, но о многом народу напоминающее громкое имя Петра, пытаясь воплотить в своей фигуре образ долгожданного царя - защитника обездоленных во славу могущества государства. XIX век запечатлелся в исторических песнях как время героических внешних войн и крепости центральной власти. Характерно, что наиболее драматическими его моментами предстают падение Москвы в войне 1812 года, уход из жизни императоров, что словно бы прерывает течение времени и открывает возможность для вторжения в течение истории непредвиденных, возможно, пагубных для будущего обстоятельств.
Если учесть, что сюжетика исторических песен обстоятельно проанализирована (27) и действительно образует пять совершенно самостоятельных идейно-тематических циклов, более или менее укладывающихся в рамки веков (впрочем, сюжеты об Азовских походах Петра I, состоявшихся в конце XVII века составители изначально по это причине «поселяют» в цикл следующего века), то такого рода классификацию, исходящую из особенностей материала, можно считать оправданной, приемлемой и вполне отвечающей задачам данного исследования. Следует однако отметить, что нередко временная отнесенность произведений оказывается спорной. Так, Б.Н. Путилов, рассматривая «Песню о татарском полоне» (это произведение может считаться старейшим среди нижегородских находок (142, с. 63) датирует ее XIII веком, а В.И. Чичеров (164, с. 41-45) связывает с набегами на Русь крымских татар и турок в XVI-XVIT веках. В фольклоре встречаются и произведения очень сходные по сюжетике и художественным особенностям, но такие, что их детали позволяют связывать эти исторические песни в их вариантах к совершенно разным событиям, разделенным, нередко, десятилетиями и даже веками. Думается, что относиться к таким песням следует как к совершенно различным по принадлежности к циклам произведениям, несмотря даже на их сходство. Очевидно, что в каждом из случаев они затронули темы и выразили идеи именно своего времени. Просто в народном сознании данные события оказались в чем-то похожи на уже имевшие место и освоенные в идейно-художественном плане.
Средневековое Поволжье (XIII-XV вв.) в исторической песне
Древнейшие песни представлены в Нижегородском Поволжье тремя сюжетами - «Мордовские старейшины и русский мурза», «Татарский полон» и «Основание Казани». Количество вариантов песен невелико: соответственно -четыре, четыре и один.
Примечательной особенностью первого из сюжетов является то, что он бытовал локально - лишь на территории Дальнеконстантиновского района (села Сиуха, Терюшево), причем все записи сделаны были в середине XIX века. Предпринятые в конце XX века попытки найти на той же территории, в тех же селах данную песню или хотя бы воспоминания о ней, ее изложение, к успеху не привели.
В связи с этим следует обозначить особенность тех мест, где фиксировалась песня; они входят в ареал терюхан - этнической группы мордвы-эрзян, которая подверглась ныне ассимиляции, и уже в первой половине XX века полностью стала осознавать себя как русское население, утратила родной язык (19, 124, 131, 156). Известно по летописям, что именно на юг от Нижнего Новгорода отступила мордва, оттесненная с устья Оки, и оттуда инязор Пургас вел боевые действия против новой крепости русских. Более того, в лесах к югу от города находились «тверди», в окрестности которых мордва в 1228 году заманила и уничтожила там значительную часть выставленного против нее русского войска. Это дает основание считать, что записанная песня принадлежала непосредственным потомкам мордвы, вытесненной с устья Оки. Примечательно, что записи ее содержат указания на то, что представляют собою перевод с мордовского языка, то есть песня является фактом мордовского, а не русского фольклора. Следует предположить, что это вытеснение с давно обжитых, выгодных с географической и стратегической точек зрения мест было одним из драматичных событий истории этноса, память о котором передавалась на протяжении поколений.
Сюжет данной песни состоит в следующем. Во время мордовского моления (ознамс) мимо Дятловых гор (возвышенный правый берег у впадения Оки в Волгу) проплывал «московский мурза», он получил дары жрецов по первобытной традиции дарообмена и якобы из-за происшедшей ошибки принял их за выражение покорности ему. Песня запечатлела ключевое событие периода колонизации Нижегородского Поволжья.
Как источник песня обращает на себя внимание обстоятельным реалистическим изображением древнего быта, обычаев мордвы. Она содержит описание моления с указанием на то, какой была жертвенная пища, во что полагалось одеваться «молельщикам». Примечательно упоминание как ключевого момента установления взаимоотношений между народами архаичного обычая дарообмена, при котором в передаваемые предметы вкладывается конкретный смысл. Это представляет собой важный материал для изучения этнографии, истории первобытного общества, поскольку позволяет приобщиться к логике сознания человека традиционного общества.
Интересна анахронистическая идентификация русского правителя как «мурзы московского». Она позволяет сделать вывод о том, кого мордва воспринимала в качестве источника власти в эпоху бытования произведения. Понятием мурзы в Нижегородском Поволжье обозначался правитель, что было связано с Казанским ханством и подчинением, платой дани ему (любопытно, что в местах записи песни распространена фамилия потомков мордвы Мурзаев (КЭО, Ф. 92, оп. 1, д. 1). Что же касается характеристики «московский», то она запечатлевает устоявшие на протяжении веков в регионе представления о государственном центре, откуда в принципе может исходить власть. В целом же маршрут движения «мурзы» «по Воложке, по Камышке» свидетельствует о том, что ему уже подчинена значительная территория, и он располагает достаточными ресурсами для укрепления своей власти. Примечательно то, что «мурза» предстает по отношению к мордве в некоей цивилизаторской функции. Он как бы «открывает» территорию, где она живет и затем создает на ней новое хозяйство - основывает города и селения.
Мордовское население относится к «мурзе» как к существу высшему. Обратим внимание на то, что он появляется в момент моления, то есть, в момент призвания богов. Ошибка, происшедшая во время обмена дарами, лишь констатируется песней. Эта ошибка в своем роде сакральна, находится «в руках судьбы и богов»: в ней виновны дети, не понимавшие, что творят. В песни не присутствует идея необходимости насильственного исправления ситуации - ее можно трактовать как волю высших сил и это, вероятно, соответствует пониманию власти в средние века.
Песня объясняет потомкам мордвы, жившей в устье Оки, что же произошло в момент ее вытеснения и задает отношение к этому событию - к приходу русских на территорию. Она учит, с одной стороны, необходимости сохранять этническую память, с другой стороны, не меньшей необходимости толерантного отношения к появившемуся в регионе русскому населению - это воспринимается как проявления исторически неотводимой этнической судьбы мордвы.
Песня сюжета «Татарский полон» не обладает четкой локализацией записей, к тому же варианты ее фиксировались как в XIX, так и в XX веке, хотя и единично. В основе ее - широко распространенный в эпосе сюжет о попавшей в татарский плен матери, которая узнала в жене хана свою угнанную много лет назад дочь.
Сравнивая фольклорный материал русских Нижегородского Поволжья и мордвы более южных регионов (44), можно обнаружить, что упомянутая выше песня о татарском полоне имеет у двух народов очень близкие сюжеты, что, вероятно, указывает на общее происхождение. Саранский фольклорист А.А. Шаронов (169, с. 10-13), основываясь на анализе общинных отношений, отраженных в аналогичных мордовских песнях, считает, что произведение возникло в XVT-XVIIT веках. Можно предположить заимствование песни одним народом у другого в ходе межэтнических контактов или даже в результате русификации, а таюке то, что произведения создавались у двух народов одновременно. Но при заимствовании песня сохранила бы сюжет в больших подробностях, на самом же деле в текстах различия значительны (у мордвы -девушка узнает в пленнике брата; у русских - мать встречается с дочерью). Это свидетельствует в пользу одновременного создания под влиянием одинаковых условий похожих песен разными соседствующими народами. Этими одинаковыми условиями было в первую очередь соседство со «злыми татарами» - Казанским ханством, в жизни которого важное место занимал захват пленников, практиковались набеги на прилегающие территории. Именно в таком ключе это трактуется и в народных преданиях Поволжья (15), записанных у русских, мордвы, чувашей, марийцев, и в древнерусской литературе. Упоминание в одном из вариантов речки Дарьи (27, с. 49) обозначает как место действия некую чужую и отдаленную территорию, которую чрезвычайно трудно идентифицировать.
Любопытна для понимания того, как формировалась эпическая песенная культура региона, песня «Основание Казани»: она записана лишь в одном варианте на русском языке от Л.Ф. Самилкиной, уроженки Болыпеигнатовского района Мордовии (27, ее. 51-52, 265). В своде русских исторических песен (10) этот сюжет не отмечен, между тем в своде мордовских песен (44) он присутствует.
Песня повествует о жертвоприношении при основании города, чрезвычайно напоминая сюжеты преданий об истории Нижегородского кремля и укреплений в Большом Мурашкине. Она фиксирует не только сам связанный с традиционными верованиями древний обычай, но и его восприятие человеком средневековья, При выборе жертвы - Федосьюшки - бросают жребий, и его результат дедом Тихоном воспринимается как то, что уже нельзя отменить. Песня изображает трагедию семьи, которая сопровождает Федосьюшку к месту жертвоприношения и, смирившись с ситуацией, однако не может ее пережить: «упала неживой ее матушка», «упал без памяти родной батюшка», «упали семеро братьев».