Историческая антропология в Германии, методологические искания и историографическая практика Ким Светлана Григорьевна

Содержание к диссертации

Введение

1. Становление исторической антропологии в ФРГ 24

1.1. От сциентизма к «новой гуманитарности» 24

1.2. Проект антропологически ориентированной истории Т. Ниппердая 32

1.3. Историческая антропология в зеркале традиций и новаций познания прошлого 35

1.4. Основные направления антропологизации исторического знания в немецкой науке 1970-80-хгг 49

1.4.1. Историческое исследование поведения 53

1.4.2. Историческая социальная антропология 57

1.4.3. Этнологическая социальная история 61

1.4.4. История повседневности 71

1.5. Историческая антропология о возможностях создания комплексной картины истории 77

2. Историко-антропологические исследования в немецкой науке 1970-80-х гг 85

2.1. «Тематические поля» исторической антропологии 85

2.2. Изучение ментальностей: взгляд из Германии 89

2.3. Трансдисциплинарные контакты в пространстве историко-антропологического дискурса 107

2.4. История повседневности как амбивалентная модель познания 114

2.5. Тематическое пространство истории женщин и тендера 122

2.6. История культуры на перекрёстке исследовательских интересов 127

3. Поиски интегральной парадигмы историописания в немецкой науке 1990-х гг 134

3.1. Антропологизация познания на фоне новых способов историзирования 134

3.2. К диалогу о возможностях синтеза микро- и макроанализа 143

3.3. «Новая история культуры» на пути постижения «человеческой субъективности» 153

3.4. Социальное действие как фактор целостности бытия 162

3.5. «Двойная перспектива» нового видения прошлого: на примере локальной истории 168

4. Историческая культурология как поливалентная версия изучения прошлого 179

4.1.О смысловых характеристиках жизни и истории 179

4.2. От амбивалентности к поливалентности космологической антропологии 188

4.3. Немецкий историзм в русле «новой гуманитарности» 192

4.4. История как историческая культурология: по материалам периодики 203

5. Из опыта социокультурных течений в немецкой историографии 1990-х гг 225

5.1. Личность как общественная система 225

5.2. Культура повседневности: несколько примеров интерпретации 233

5.3. Протест как один из «узлов» на картине бытия 248

5.4. К новому синтезу в «истории без центра» 278

Заключение 285

Список использованных источников и литературы 299

• От сциентизма к «новой гуманитарности»
• «Тематические поля» исторической антропологии
• Антропологизация познания на фоне новых способов историзирования
• От амбивалентности к поливалентности космологической антропологии

Введение к работе

Сегодня, в условиях активно протекающих процессов модернизации гуманитарных наук, обозначенных Т.Куном как смена научных парадигм, а М.Фуко как изменение эпи-стемы. они все более приобретают иные, чем прежде, контуры. В ходе начавшегося в середине 1960-х гг. поворота к новому пониманию их предмета и методов, с одной стороны, учёные постоянно возвращаются к несомненной специализации смежных дисциплин, а с другой - в векторах эволюции не менее ясно представлено памерение их синтеза. Никто не станет возражать, что человек в обществе - это наиболее эмпирически очевидная и одновременно наиболее сложная из систем, что делает необходимым выявление междисциплинарных характеристик инновационных течений и определение исследовательских перспектив такого рода изысканий. Большой интерес в этом плане представляет понятие «антропология», которое, являясь мерой их общности, в наши дни не только популярно, но и чрезвычайно многолико в своих интерпретациях. Спектр дисциплин, которые определяют себя с его помощью или связывают с ним свои «новые» очертания, огромен. Он простирается от биологической до социальной антропологии, от хорошо известной философской до появившихся не так давно юридической или литературной антропологии . Такие и подобные им наименования научных дисциплин свидетельствуют о том. что каждая из них стремится решать свои, всякий раз оригинально сформулированные, задачи па пути «восхождения к индивиду» в различных сферах его жизнедеятельности. Вместе с тем. параллельно этому эффекту определенного ограничения предмета анализа, концепт антропологии - в силу универсальности своей природы - очерчивает интегрирующее пространство и

См., напр.: Буржуазная философская антропология XX века / Отв. рсл. Б.Т. Г'ригорьян. М.. I486: Сурепки II.С. Философская антропология. М, 1997; Губин В. Некрасова Н. Философская инфонология. М. 2000; Орлова ТА. Введение в социальную и культурную антропологию: Учеб. пособие. М.. 1994: Ьелик Л.Д.. Речник Ю.М. Социокультурная антропология: (Историко-теоретпческое введение): Учеб. пособие. М.. 1998; Минюшев Ф.И. Социальная антропология (курс лекций). М. 1997: Резник Ю.М. Введение в изучение социальной антропологии: (Учеб.-метод, пособие). М„ 1997; Очерки социальной антропологии Отв. ред. В.В. Шаронов и др. СПб., 1995; Воронкова Л.П. Культурная антрополої ия как наука: Учеб. пособие. М.. 1997: Ьмсльянов Ю.Н. Основы кулыуральной антропологии: Учеб. пособие. СПб., 1994; Ильин ВВ., Пана-рин АС. Бадовский Д.В. Политическая антропология. М.. 1995; Козлова Н.Н. Социально-историческая антропология. М. 1999; Кузин В.В., Никитюк Б.А. Интегратнвная педагогическая антропология. М., 1996; Пикт юк Б. А. Очерки теории интегративной антропологии. 2-е изд. М. 1995; Агаджапян П.А. и др. Ишегра-'Iпиная антрополої ця и экология человека: области взаимодействия: (Очерки). Москва; Астрахань. 1995: Бе-лик А.А. Психологическая антропология: История и теория. М.. 1993; Алексеев В.П. Историческая антропология: Учеб. пособие. М.. 1979 и др.

придает указанным наукам, по меньшей мере, структурирующую ориентацию.

Принимая в расчет радикальные перемены в современных гуманитарных науках, отметим, что феномен антропологии задаёт им качественно новые черты и стандарты, поскольку нацелен на расширение пределов традиционного познания. Немецкие учёные часто используют при характерне гике «новой гуманитарности» (neuen Humaniorums) образ научного дома, имеющего много дверей, через которые в него можно входить; много помещений, которые делают это здание жилым; много окон, которые открывают взору различные пейзажи. В этом доме представляются уместными и необходимыми также некоторые пристройки и перепланировки, вытекающие из готовности учёного к встрече с неизведанным, из его умения преодолевать стереотипы. Центральный салон, связанный со всеми остальными помещениями, такое пышное строение всё же имеет и проживает в нём госпожа Антропология, ибо в фокусе её внимания не просто человек как таковой, а динамичное смешение взаимосвязей его с окружением. Как написал венский историк Герд Дрессель, это большая комната, в которую можно войти различными путями, но все-таки одна комната, іде не только пересекаются интересы множества дисциплин, но и открываются перспективы преодоления конфликтов между ними".

Нельзя не вспомнить здесь и о том, что становление антропологии как научного проекта происходило на фоне определенного антагонизма по отношению к методам традиционных гуманитарных наук, направленных на поиски истоков и импульсов, порождающих конкрешые поступки и явления. Пели большинство таковых отделены от объекта своего изучения, то антропология наблюдает его непосредственно, отдавая приоритет прямому восприятию перед рациональным конструированием, переживанию перед законченной логической схемой. Её познавательные ориентиры не задавались изначально и учёные старались найти их всякий раз самостоятельно. Более того, антропология чаще всего имела дело со скрытыми, не всегда зафиксированными механизмами взаимодействия людей. Оттого, стремясь в известной мере к постижению многообразия параметров жизнедеятельности в их целостности и гармонии, она, по признанию аналитиков, черпала свои идеи отовсюду и на ходу изобретала новые исследовательские процедуры . Её предметом стало «общежитие» людей и его распорядки, т.е. человек в контексте его связей, а также

Dressel G. Historischc Anthropologic, tine Einfuhrung, Wien u. a., 1996. S. 14.

См.: І римшоу A.. Xapr К. Антропология и кризис интеллектуалов " Культурная антропология. СПб.. 1996. Разд.III: Тексты. С. 169. См. также: Пфсффер Г. Антропология в ФРГ: возможности выбора ' Этнографическое обозрение. 1993. №2. С. 126-128; Боас Ф. История антропологии ," Этнографическое обозрение. 2002. №6. С.86-96; Антропология: Хрестоматия. Воронеж, 1998; Основы антропологии: Хрестоматия. Хабаровск. 2001 и др.

6 его представления о них и его мотивы поддерживать их или нарушать. И наконец, феномен антропологии связан с трактовкой социальных технологий принятия и реализации решений, тех коммуникативных процессов, которые обусловлены трансформацией культурного опыта от поколения к поколению. Если вспомнить известные вопросы И.Канта, ответы на которые очерчивают границы антропологии, то что не только вопрос: что есть человек? На прагматическом уровне она должна разъяснить нам: Что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться? . В самом деле, большинство людей руководствуется в своих деяниях личным опытом, поэтому антропология, отвечая на эти вопросы, снабжает их некоторыми ориентирами, указывающими, каким курсом им целесообразно двигаться с наибольшей эффективностью и с наименьшим риском.

Что касается исторической антропологии, о которой, собственно, и пойдет речь, то тенденции антропологизации истории также имели внешние стимулы. На её становление оказали влияние политические, социально-экономические и. конечно, социально-психологические факторы. Однако, не теряя это из виду, в контексте нашей работы более существенно подчеркнуть другое. На волне междисциплинарного сотрудничества она сформировалась в результате цепи сложных превращений самой исторической пауки. Важную роль в этом сыграли разрушение великих объяснительных схем прошлого, великих философий истории и отказ от их универсальных стандартов'"'. Используя часто цитируемое выражение Л.Фсвра. произошло крушение позитивистской модели классической истории, когда познания наши внезапно превысили меру нашего разумения, когда конкретное вдребезги разбило рамки абстрактного, когда попытки объяснения мира с помощью рациональной механики окончились полным провалом⁶. Принципы системного априоризма, тотальной взаимосвязанности, непрерывности, целостности общества подошли к пределу своего эвристического потенциала. Архаичными оказались практически все теории функционирования общественных систем, претендовавшие на универсальность

' Кат И. Антропология с прагматической точки зрения // Человек. Мыслители прошлого и настоящего о ею жизни, смерти и бессмертии. XIX век. М., 1993.

См. об пом: Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: Гез. докл. и сообш. науч. конф. Москва, 4-6 февраля 1997 г. / Отв. ред. О..М. Медушевская. М.. 1998: Кром М.М. Историческая антропология: Пособие по лекционному курсу. СПб.. 2000. См. также: Антропологическая проблематика в западной философии. Сб. статей. М.. 1991: Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М.. 1992: Смирнов С.А. Опыты по философской антропологии. Новосибирск. 1996 и др.

' См. об иом: Медушевская О.М. Историческая антропология как феномен і у манитарного знания: перспективы развития Историческая антропология: место в системе социальных наук... С. 18.

интерпретаций. Соответственно этому, в качестве проблемной области познания таковых всё более обозначалась необходимость их «человеческого наполнения», а также акцентировалась вариативность микродинамики исторического процесса, автономность и множественность параметров бытия⁷. Однако нормативных посылок для объяснения плюрально-сти и децентрированности жизненного мира (или случайного движения «во все стороны» раздробленного множества разнородных образований)⁸ у исторической науки не было. В этих условиях она нуждалась в новом подходе к осмыслению прошлого, один из вариантов которого и предложила антропология, нацеленная на анализ механизмов функционирования «живого целого», а не просто на систематизацию его разрозненных фрагментов с помощью абстрактных конструктов.

Разумеется, тот потенциал, благодаря которому представления и проекты антропологии стали возможны в качестве одного из противовесов традиционным толкованиям философии истории, был накоплен на протяжении трех последних столетий. Значимой при этом стала известная полемика вокруг учения о двух субстанциях и постепенный отказ от него на пути поисков разгадки человека в переплетении окутывающих его социокультурных факторов . Согласимся, ответ на вопрос, почему люди поступали так или иначе, относи гея к основополагающим в исторической науке. Начиная с эпохи Просвещения ответ па него звучал, качалось бы. убедительно - люди действуют, пытаясь удовлетворить свои потребности, а их поступки являются реакцией на объективные условия, в которых они живут. Па этой простой причинно-следственной модели покоились целые философские концепции истории, а также размышления об исторических законах и макроструктурах. Однако при более близком рассмотрении событий (на микроуровне) эта модель не срабатывала. Учёные убеждались в том, что зачастую люди при одинаковых обстоятельствах и в одно время поступали совершенно по-разному. Гак. в эпоху кардинальных экономических и социальных перемен XIX в. Франция пережила историю кровавых мятежей и революций, изменивших конституционные формы правления. По сравнению с этим в Германии, где индустриальная революция пронеслась даже быстрее, произошли лишь lie-значит снятые модификации монархического государства, проведённые сверху, без уча-

См.: Бессмертный ЮЛ. Тенденции переосмысления прошлого в современной «рубежной историографии Вопросы истории- 2000. № 9 и др.

^s Анализ лих представлений см., напр.: Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию: Учеб. пособие. М.. 1994. С. 182-186.

''См.: Спбиров А.Г. Социально-философская антропология: принципы конструирования и предметного определения. М.. 1997: Барулин B.C. Социально-философская антропология: Общие начала социально-философской антропологии. М, 1994 и др.

стия широких народных масс. Этот хрестоматийный пример ещё раз показывал необходимость выявления и рассмотрения сферы человеческой субъективности, которая располагается между материальными условиями и общественным поведением. Более того, обозначенные зазоры между мотивом и его реализацией, между желанием людей и наличными средствами его воплощения не просто усиливали значимость субъективного начала и активности человека в истории. Они предопределяли вместе с тем вероятностный характер направлений «движения мира во времени», подчеркивали отсутствие в нём превалирующего курса, что снимало саму идею доминирования¹⁰.

Как раз дискуссии в мировой науке вокруг сложных и неоднозначных механизмов единения души и тела, вокруг системного анализа внешних и внутренних аспектов человеческого опыта предоставили ориентиры, очертившие пространство «новой гуманитарно-сти». Учёными было признано то. что субъективное и объективное нелинейно влияют друг на друга, что ни один из лих параметров не является абсолютно первичным или вторичным, что ни один из них не редуцируется к другому. По убеждению аналитиков, их связь имеет не механический или причинно-следственный, а органический характер, i.e. являет собой поливалентные взаимовлияния факторов, любой из когорых, в зависимости от оосгоятельств. может оказаться ключевым . единодушно подчеркивалось, что сознание представляет собой уникальный феномен - ангиномичпый и целостный одновременно. Разчм определялся теперь не только метафизическими характеристиками, но и принимался во внимание как подвергнувшийся влиянию окружающего мира интеллектуальный habilus. Попытки выстраивания иерархии различных составляющих духа человека, которые сыграли к классической философии большую роль, потеряли свое былое значение. Привычное для неё разделение между сферой рациональною, с одной стороны, и скрытым за «поверхностью» сознания восприятием - с другой, было разрушено. Интерес концентрировался не столько па социокультурных факторах как таковых, а на причинах их порождающих, на логике их становления и распада. Это, в свою очередь, показывало широкий спектр свойств бытия во всей его непоследовательности, двусмысленности и случайности, что проявляло издержки классических моделей его постижения. Поиски местоположения тех духовных компонентов, которые располагались до сих пор в «глубинах» индивида (как. например, иррациональные установки, фантазии или воспоминания), не

" См.. напр.: СагатовскиП В.Н. Философия развивающейся гармонии. ЧастьЗ: Антропология. СПб.. 1999: Актуальные проблемы теории истории. Материалы «круглою стола» (12 января 1994 г.) Вопросы пстрии. 1994. №6. С. 45-103.

" Вильчек В.М. Алгоритмы истории. М„ 1989. С. 29.

9 только изменяли «профиль» личности. Его новые очертания постепенно вылились в серьезные преобразования представлений о духовном мире человека и антропологических концептов мироздания, ориентированных ныне на признание множества вероятных и эквивалентных друг другу толкований одного и того же события¹ .

Безусловно, историческая картина мира - это картина взаимоотношений между людьми и их деятельности. Не случайно поэтому, что ответ на кризис рационализма и попытки его преодоления связываются с формулировкой интегральной парадигмы изучения прошлого на фундаменте «новой гуманитарности». Понятно стремление современных учёных рассматривать социальные процессы как переплетение межличностных отношений, которые проявляются в бесчисленных обыденных ситуациях. На передний план выдвигаются усилия понять историческое явление как сгусток отношений между людьми, объяснить его внутреннюю логику. Это, в свою очередь, позволяет обозначить те противоречия, которые являются источником исторического изменения. Антропоцентристские интерпретации бытия были направлены на поиски золотой середины между моделями макро- и микроистории. Их цель - создание такого образца социального исследования, который позволил бы дать целостную картину исторического процесса, т.е. увязать воедино динамику обновления глобальных общественных структур и обыденную деятельность человека с её свободой выбора. Другими словами, показать, как рождается та или иная альтернатива социального развития¹³. Путь достижения этой цели увидели в комплексном анализе сферы деятельности человека, которая охватывает экономические, политические, идеологические, психологические и прочие структуры и способна поэтому выступить своеобразной точкой интеграции социальных изысканий.

Поставленные учёными задачи изучения человека в соотношении с продуктами его же активности делают опыт исторической антропологии в условиях, когда идея первоначала утратила свой классический смысл, показательным в логике преобразований современного историописания. Из сказанного вытекает научная значимость и актуальность те-

'" См., напр.: Радьяр Д. Планстаризация сознания: От индивидуального к целому: Пер. с англ. М, 1995; Клакхон К. Зеркало для человека: Введение в антропологию: Пер. с англ. СПб., 1998. См. также: Кс-ласьев В.Н. Интегративная концепция человека. СПб., 1992; Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология / Под ред. А. А. Велика. М., 2001 и др.

¹³ См.: Могильницкий Б.Г. Историческая альтернативность: методологический аспект // Новая и новейшая история. 1990. № 3; Бородкин Л.И. История, альтернативность и теория хаоса // Одиссей. Человек в истории. 2000. М., 2000; Бочаров А.В. Использование категорий «возможность» и «вероятность» в историческом познании // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 2001. Вып. 26. С. 24-45 и др.

10 мы исследования. Целесообразно отметить в этой связи и тот факт, что современные процессы интернационализации гуманитарных наук идут прежде всего в сфере теории и методологии, где учёные из разных стран мира сосредоточены на решении сходных познавательных проблем. Существующие различия в научных традициях, а также особенности национальных школ сказываются скорее на тактике, чем на стратегии поисков их аналитического обрамления¹⁴. Кругооборот идей (ставших скорее практикой, чем исключением) делает злободневным осмысление мирового опыта в этой области знания и выявление продуктивных путей его реализации в российской науке.

Радикальные преобразования в науках о человеке и обществе, а также преимущества сотрудничества истории и антропологии, взаимного обмена опытом и исследовательскими процедурами несомненны и не раз отмечены¹⁵. При всём при том на первый план выдвигаются вопросы его теоретико-методологического оснащения, к анализу которых и обращается предлагаемое исследование. Его цель - выявив внутренние и внешние составляющие трансформации гуманитарии, обозначить логику преобразований историописания Германии во второй половине XX столетия. Стержнем работы стало концептуальное осмысление современного историографического процесса на примере альтернативных вариантов трактовки прошлого в пределах «нового человековедения». Изучение проектов исторической антропологии в немецкой историографии ориентировано также на выявление её ресурсов и перспектив в русле смены научных парадигм. Исходя из этого, сквозная проблема диссертации - толкование генезиса и эволюции исторической антропологии в контексте системного кризиса историописания и поисков выхода из него, раскрытие основных тенденций её развития. Это способствует пониманию того, что и почему оказалось значимым в этом процессе, как и где смещались акценты в объяснении смысла взаимоотношений человека и общества, какие последствия имели такие перемены, а также « каких формах они отражались на практике.

Для достижения вышеозначенной цели автором ставились и решались следующие взаимосвязанные задачи, определившие логическую структуру диссертации. Их можно разделить на две группы. Первая связана с изучением исторической антропологии как эпистемологического феномена и описанием способов его функционирования, что предполагает оценку творческого потенциала новых исследовательских моделей на пути соз-

¹⁴ См.. Бессмертный Ю.Л. Как же писать историю?: Методологические веяния во французской историографии 1994-1997гг. // Новая и новейшая история. 1998. №4.

^к В том числе и в российской науке. См., напр.: Афанасьев Ю.Н. Как России заново обрести свою историю // Россия. XX век. М, 1995. С.28-29; История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. М.. 2001.

11 дания полимасштабной версии интерпретации прошлого. Здесь представляется плодотворным также определение роли различных познавательных ориентации в становлении технологий и приоритетов исторической антропологии, её места в системе современных теорий гуманитарных дисциплин. Сюда входят следующие задачи:

исследовать предпосылки и основные проявления системного кризиса в исторической науке ФРГ, а также методологические дискуссии, обозначившие направления ревизии и ренессанса её положений, противоборство новых и старых путей развития;

интерпретировать само понятие исторической антропологии, актуализировав его рамки и содержание, уточнить концептуальный аппарат проектов антропологизации истории в контексте «новой гуманитарности», представив её как противоречивую целостность в векторах обновления современной науки;

конкретизировать условия и последствия методологических поворотов в историо-писании, показать как, где и зачелі использовались теоретические конструкции исторической антропологии для постижения общества в относительной полноте его параметров, выявить и описать опыт решения вопроса о возможности формулировки интегральной парадигмы изучения прошлого.

Вторая группа задач обусловлена необходимостью определения траекторий историографической динамики и конкретизации сложных процессов трансформации историо-писания, влекущих за собой переопределение предмета, перестройку проблематики, обновление методов, переоценку их статуса. Она обращена к изучению процесса формирования более сложных, интегральных концепций познания прошлого, его своеобразия в гуманитарной мысли ФРГ и включает следующие задачи:

- представить основные варианты исторической антропологии и линии их преемст
венности или ломки на протяжении 1970-90-х гг.; систематизировать объяснительные
принципы и модели, которые используются для интерпретации динамики и многообразия
антропологических феноменов различного масштаба и различной степени устойчивости;

- дать характеристику авангардных версий познания и оценку работоспособности качественно иных моделей человекознания; рассмотреть его дискуссионные вопросы и проекты их разрешения, ибо, учитывая масштабы проблемы, они способны создать новые точки отсчета;

- предложить содержательный анализ конкретно-исторических штудий под углом
зрения взаимодействия в них теории и практики; проследить как менялись организацион
ные, методологические и источниковые приоритеты, систематизировать новые представ
ления о человеке в истории, а также выяснить истоки накопления неразрешимых проблем

12 и формирования методологических тупиков.

В итоге, используя теоретический и эмпирический базис исторической антропологии ФРГ, возможно сформулировать её основные черты, роль и значение в сфере инноваций; возможно установить те факторы, которые способствовали становлению исторической антропологии, дать характеристику обстоятельств и этапов её эволюции, а также основных школ. Выявление стержневых составляющих процесса обновления, определение их специфики, функциональной значимости позволяет автору не только осмыслить текущие тенденции «человеческого наполнения» истории, но и обозначить наиболее плодотворные среди них, а также внести конструктивные предложения по их реализации. Предлагаемый опыт разностороннего исследования, органично включающего в себя философские, психологические, этнологические, социологические и прочие аспекты рассматриваемого феномена, открывает возможность показать его внутреннюю связь с Historik. На фоне активных поисков интегральной модели постановки проблем и их решения, основываясь на этих позициях, представляется уместным сформулировать, сопоставить и конкретизировать результаты усилий немецких учёных по осмыслению проектов исторической антропологии и её познавательных стратегий. При этом, видимо, не имеет смысла судить о том, что нужно и можно было бы предпринять, а стоит понять то, как практика исторической антропологии содействовала постановке вопросов, которые направляли векторы обновления исторического познания. Эти задачи обусловлены тем, что изменение приоритетов познавательной активности учёного и связанный с этим более сложный методологический инструментарий обращены не на простое сложение разнонаправленных подходов, а на выработку качественно новых методологий¹⁶ и, конечно, на их реализацию в эмпирических штудиях.

Объект диссертационного исследования может быть определен широко - историческая мысль конца столетия в неминуемом многообразии её ипостасей. Между тем, сложность такового обязывает исследователя к выбору в огромном массиве его составляющих, конкретных историографических сюжетов. Ими стали - тенденции формирования, достижения и трудности «новой гуманитарное», связанной с изменениями в предметном поле, проблематике, концептуальном аппарате и методологическом оснащении, т.е. с принципиально новыми явлениями в историческом знании, фиксирующими смену познавательной ориентации. В качестве предмета анализа обозначен один из значимых блоков трансформации историописания - проблема системной парадигмы изучения прошлого,

¹⁶ О постановке этих эадач см.: Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М.. 1995 С.302.

получившая определенное решение в немецкой историографии, позволяющее увидеть нечто общее, что оказалось свойственным разным векторам обновления современной гуманитарии. При погружении в её атмосферу не вызывает сомнений отчетливый сдвиг предпочтений в пользу антропологически ориентированных изысканий, скажем тендерных изысканий или «новой биографики». Вместе с тем, нас интересуют связанные с феноменом антропологии надежды учёных найти интегральные версии объяснения «космоса Л» и деятельности человека. Любые проявления социальной активности они стремятся анализировать в единстве их отражающих и преобразующих окружающий мир функций. Кроме того, таковые преломляются сквозь призму существующих в обществе способов вербального и ритуального оформления этой активности. Подобные познавательные ориентиры нашли отражение в подчёркнутом внимании к медиапъности (промежуточности) антропологических толкований, к расположению их предмета между духом и материей. Именно идея о «серединном» характере деяний человека проходит красной нитью при антропологической постановке целей изучения указанных тематических полей. Взглянув на них под этим углом зрения, учёные надеются найти возможности согласования различных уровней исторического анализа.

Немецкая наука всегда имела в этой сфере прочные традиции, что делает обращение к её опыту целесообразным и любопытным. Именно здесь досконально разработан индивидуализирующий метод, заключающийся в описании объекта в его неповторимой уникальности, именуемый в гносеологическом плане как идиография. Не меньший вклад она внесла в разработку генерализирующего метода познания, целью которого является обобщение имеющихся фактов и формулирование законов, что называется номотетикой¹⁷. Между тем современные процессы осознания многообразия «форм человечности» в исторической науке, всё более превращающие её в историческую антропологию, ставят своей целью не просто описание и объяснение деятельности людей, а проникновение в суть тех процессов, благодаря которым они становятся актерами истории. Учёные стремятся ответить на вопросы, чем мотивированы различные поступки людей, опираясь на какие сознательные и бессознательные стереотипы поведения, человек избирает ту или иную альтернативу действия. При этом речь идёт не только о форме, в которой выражаются манеры поведения человека в обществе, но и о субъективном смысле, который находит в них вы-

Идиография, как известно, восходит к Г.Риккерту, В.Дильтею и В.Виндельбанду, номотетика к таким школам, как позитивизм, социология Э.Дюркгейма и М.Вебера, марксизм, структурализм. См. об этом, напр.: Хвостова К.В., Финн В.К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М„ 1997. С.29.

14 ражение. Искания немецкой науки в этом концептуальном пространстве, её приобретения и утраты, ключевые позиции полемики и опыт их реализации - вот занимающие нас проблемы.

Предмет и задачи предлагаемой диссертации обусловили её источниковую базу, которая включает наиболее распространенные виды историографических источников: научная литература, периодические издания, материалы дискуссий и съездов немецких историков, сборники статей международного масштаба¹⁸. Этот круг источников можно разделить на три группы: теоретико-методологические работы немецких историков во всем разнообразии их подходов; труды философов, лингвистов, психологов и т.д., посвящен-ные изучению проблем модернизации теории и логики исторического познания; и наконец, конкретно-исторические штудии. Поскольку массив таких работ огромен, у автора нет претензий на полноту теоретической представленности исследовательских моделей, а уж тем более эмпирической практики в пространстве историко-антропологического дискурса. Анализируются только те из них, которые, став историографическим фактом, наиболее значимы для решения поставленных в диссертации задач. Это, в первую очередь, творчество тех ученых, которое символично для объяснения специфики и эволюции исторической антропологии в ФРГ на рубеже веков. Это произведения, которые объединены единством проблематики и исследовательских проектов «качественно иного человекозна-ния». Принадлежность того или иного учёного к исторической антропологии определяется на основе авторской самооценки, наличия у него теоретической аргументации, включающей в себя постулаты «новой» науки, которые проявляется в его переходе от теории к практике. Данным критериям отвечают работы как историков, так и полидисциплинарные трактовки, ставшие всё более популярными в немецкой науке.

Хронологические рамки диссертации определяются длительностью периода формирования основных версий исторической антропологии, а также её последовательной эволюцией. Интеллектуальным импульсом её становления в Германии стало выступление на Фрейбургском конгрессе историков ФРГ (1967 г.) Томаса Ниппердая¹⁹, открывшее дорогу достаточно бурным дискуссиям о необходимости перехода от сциентизма к «новой гуманитар ности». Поскольку этот процесс продолжается до настоящего времени, его конечная дата условна. Это - эпоха рубежа веков и тысячелетий. Вместе с тем, незавершенность

^,s Автор выражает признательность Немецкой службе академических обменов за возможность работы с оригинальными источниками в научных фондах Института социальных исследований Штутгартского университета, а также исторического Института общества Макса Планка в Гёттингене.

¹⁹ Nipperdey Th. Kulturgeschichte, Sozialgeschichte, historische Anthropologic II Vierteljahresschrift fur Sozial-und Wirtschaftsgeschichte. 1968. Jg.55. H.2. S. 145-164.

15 данного процесса, его внутреннее напряжение и неоднозначность направили внимание автора на выявление его доминант и точек кристаллизации новой парадигмы.

В основе работы общепризнанные критерии историографического исследования, предполагающие изучение явлений в их системности, изменчивости и взаимодействии. Общенаучные средства познания использовались с учетом специфики их применения в историографическом исследовании, конкретизировались в нормах и требованиях проблемно-хронологического, сравнительного, синхронного и диахронного методов анализа эволюции различных версий исторической антропологии. В фокусе внимания оказалась не только её общая направленность, но и ведущие школы с широчайшей палитрой тече= ний и концепций. Вместе с тем, сама тема диссертации находится в русле модернизации теоретико-методологических основ современной гуманитарии. Значимой составной частью исследования явилась оценка поисков новых форм познания и методологии, адекватной проблеме антропокосмоса²⁰. Обретение формулы целостности общественной системы связывается с выявлением точек пересечения внутренних детерминант человеческого поведения, сформулированных антропологией, и внешних, обозначенных социологией. Былое разделение этих аспектов изучения человеческого бытия воспринимается как внутренняя неполнота каждого из указанных направлений. От человека, затерянного в массе, происходит возвращение к (многими сторонниками сциентизма уже полузабытому) конкретному маленькому человеку, деятельность которого лежит в основе движения любой социальной системы. Иными словами, возвращение к проблеме целостного человека в единстве его социальных, психологических и биологических свойств, которая была поставлена антропологией ещё в 1920-е гг.²¹.

Между тем выход за пределы старой парадигмы историописания потребовал установления такой системы координат, в которой возможно определить природу недостатков прежней системы интерпретации и оценить перспективы нового синтеза. Для позитивистской историографии, как известно, характерно признание того, что предметом познаний историка является реконструкция данности под названием «объективная реальность прошлого». В отличие от этого, предмет антропологической истории определяется как образ прошлого, который «в результате наших настойчивых усилий создаётся из дошедших до нас посланий исторических источников» . Собственно, он и выступал отправным пунк-

²⁰ Оценку их в российской науке см., напр.: Еремеев BE. Чертеж антропокосмоса. М., 1993.

²¹ В частности, социологом и антропологом М.Моосом. См.: Моос М. Общества. Обмен. Личность.
М. 1997. См. также: Биографический словарь антропологов мира // Культуральная антропология: Учеб. по
собие / Под ред. Ю.Н. Емельянова, Н.Г. Скворцова. СПб., 1996.

²² Гуревич А. Я. Подводя итоги // Одиссей: Человек в истории. М, 2000. С. 85.

16 том поисков немецкими историками новых моделей обновления своей науки. Она ориентировалась на признание плюральное личности и культуры, а также децентрированно-сти социокультурного пространства. Она соглашалась с отсутствием изначальной заданное и направленности внутренней динамики социокультурной жизни и акцентировала значимость при её трактовке нестационарных культурных объектов и процессов²³.

Таким образом, имеющая гносеологический характер проблема интегральной парадигмы, синтеза «двухслойных» компонентов бытия или его многоуровневой (как по вертикали, так и по горизонтали) реконструкции требовала формулировки универсального алгоритма, позволяющего структурировать единое целое как внутренне подвижную совокупность его различных аспектов. Иначе говоря, она призывала увязать друг с другом «хаос» и «закон», ибо упорядоченная «система систем» не только включает в себя, казалось бы, беспорядочное движение элементов, но и находится в постоянной динамике . Более того, интегрирование требовало от историка «двойного зрения» - видения человека как субъекта и объекта, как системы и элемента системы. Траектории обновления нормативных посылок историописания направлялись на создание равновесной модели общества, т.е. как исторически обусловленного, так и саморазвивающегося целого. При этом важнейшей отличительной чертой антипозитивистской парадигмы стало акцентирование системообразующей роли не столько познающего субъекта, сколько действующего в прошлом человека, и главное - зафиксированного в источнике его образа (картины) действительности² . Поэтому в центр внимания выдвигалась логика познания «чужой» реальности, которая на волне «новой гуманитарности» увязывалась с постижением внутреннего мира другого человека в дильтеевском смысле, используя, наряду с прочими, методы этнологии и психологии. Попытки примирить различные методы анализа в конструктах исторической антропологии как раз и стали одним из объектов изучения в данной работе.

Следует признать, что напряженный тонус исканий современной гуманитарии, особая притягательность и практическая востребованность новых идей и инструментов опре-

²³ Оценку этих процессов в гуманитарии см., напр.: Орлова Э.А. Введение в социальную и культур
ную антропологию... С. 11.

²⁴ О новых подходах см.: Винограй Э.Г. Основы общей теории систем. Новосибирск. 1993; Костюк
В.Н. Изменяющиеся системы. М., 1993; Карташев В. А. Система систем: Очерки общей теории и методоло
гии. М., 1995; Блауберг ИВ Проблема целостности и системный подход. М., 1997; Райков В.Л. Вселенная в
человеке. М.. 2000 и др.

²⁵ См.. напр.: Исторический источник: человек и пространство. М.. 1997; Источниковедение: Теория.
История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И.Н. Данилевский. В.В. Кабанов, ОМ.
Медушевская. М.Ф. Румянцева. М., 1998.

17 деляют степень их изученности как в мировой науке в целом, так и в российской, в частности. Обращение учёных к анализу опыта обновления (или разрушения) эталонных образцов познания вызвано часто различными задачами и мотивами, демонстрируя вариативность постановки вопросов и жанров исследования, что всякий раз определяет их оценочные масштабы. Проблематика новой эпистемологической парадигмы присутствует в значительном массиве литературы и питает творческие поиски философов, социологов, психологов, лингвистов и т.д.² . Бесспорно, таковые не остались вне внимания автора, ибо позволяют уловить пульсацию динамики преобразований, обозначить более сложные междисциплинарные альянсы и подчеркнуть методологическую пластичность авангардных течений, в том числе и исторической антропологии. Но поскольку тема данной диссертации располагается в несколько иной плоскости, то автор не останавливается на них специально.

В обозначенном в диссертации пространстве представляются существенными, в первую очередь, труды посвященные характеристике процессов обновления современной зарубежной историографии . Зафиксированная в них смена исследовательских ориентации исторической науки обостряла потребность в осмыслении её динамики и соответственно

²⁶ Большинство из них остаются в научном аппарате работы. См., напр.: Алтухов В. Смена парадигм и
формирование новой методологии // Общественные науки и современность. 1993. №1. С. 88-100; Делокаров
К.Х. Системная парадигма современной науки и синергетики // Общественные науки и современность. 2000.
№ 6; Дридзе Т.М. К преодолению парадигмального кризиса в социологии // Общественные науки и совре
менность. 2000. № 5; Зверева Г.И. Историческое знание в контексте культуры XX века: проблема преодоле
ния власти модернистской парадигмы // Гуманитарные науки и новые информационные технологии. Вып. 2.
М, 1994. С. 127-142; Зеленцова М.Г. Монистическая парадигма философского понимания мира и человека.
Иваново, 2001; Портнов А.Н. Язык и сознание: основные парадигмы исследования проблемы в философии
Х1Х-ХХ вв. Иваново, 1994; Розов Н.С. Структура социальной онтологии: по пути к синтезу макроисториче-
ских парадигм //Вопросы философии. 1999. №2. С.3-22; Синергетическая парадигма. Многообразие поис
ков и подходов / Под ред. В.И. Аршинова и др. М., 2000; Колодий НА. Дискурс понимающей кулыурфило-
софии как дискурс современной постнеклассической философии. Томск, 2000.

²⁷ Анкерсмит Ф. Р. Историография и постмодернизм // Современные методы преподавания новейшей
истории. М., 1996. С. 142-163; Прайс Р. Историография, нарратив и XIX век // Социальная история. Ежегод
ник. 1998/99.М., 1999. С. 120-152; Каммен М. Современная американская историография и «проблемная ис
тория» // Вопросы истории. 1998. №3. С.45-62 и др. В российской науке см.: Блуменау С.Ф. В поисках но
вых подходов: 200-летие Революции и французская историография // Французский ежегодник. М., 2000 С.
24-45; Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ. М.. 1989; Прядеин B.C.
Историческая наука в условиях обновления: философские основы, принципы познания, уіетодьі исследова
ния (историографический анализ). Екатеринбург, 1995; Согрин В. В., Зверева Г. И.. Репина Л. П. Современ
ная историография Великобритании. М., 1991 и др.

усиливала роль историографической критики как средства коррекции и расширения теоретико-методологического арсенала, как средства совершенствования его практического применения. Отсюда и возник исходный замысел данной работы - анализ опыта поисков зарубежными учёными конструктивной синтезирующей идеи, нового измерения исторического процесса. В их контексте автор обращается к размышлениям о «новой гуманитар-ности», к попыткам формулировки в её пределах интегральной парадигмы постановки вопросов и их решения. Именно здесь берут своё начало источники, питающие потоки исторической антропологии во всём множестве её версий, что ещё раз подчёркивает актуальность этой «вечной» для науки проблематики. Поэтому в современной ситуации интернационализации и глобализации поисков качественно иных вариантов человекознания - одной из важнейших задач учёного становится постижение смысла становящегося единого пространства историко-антропологического дискурса.

В диссертации делается акцент на том, что множество проектов «человеческого наполнения» истории имеют общую скрепляющую - желание найти альтернативные модели историописания. В российской науке эта проблема была поставлена в конце 1960-х гг. А.Я. Гуревичем и получила дальнейшее развитие в его последующих трудах . Последние десятилетия XX в. отмечены у нас возрастающим интересом специалистов к «человеко-ведческой» проблематике, к её концептуальному аппарату и методологическим нормативам. Здесь следует отметить, в первую очередь, работы ЮЛ Бессмертного, Л.П. Репиной, Г.И. Зверевой, несомненной заслугой которых стало определение общих контуров и характеристик антропологического поворота в толковании прошлого²⁹. Опыт новых страте-

²⁸ Гуревич А.Я. История и социальная психология: Источниковедческий аспект // Источниковедение.
М, 1969; Он же. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. №1. С. 56-
70; Он же. Изучение ментальностей: Социальная история и поиски исторического синтеза // Советская этно
графия. 1988. № 6. С. 16-25; Он же. Историческая антропология: Проблемы социальной и культурной исто
рии // Вестник АН СССР. 1989. Т.7. С. 71—78; Он же. Смерть как проблема исторической антропологии: о
новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. М., 1989. С. 114-135; Он
же. Загадка Школы «Анналов». «Революция во французской исторической науке», или об интеллектуальной
ситуации современного историка // Мировое древо (Arbor mundi); Международный журнал по теории и ис
тории мировой культуры. М., 1993. Вып. 2. С. 168-178 и др.

²⁹ Бессмертный Ю.Л. К изучению обыденного сознания западноевропейского средневековья // Совет
ская этнография. 1987. № 1. С. 36-44; Он же. Историческая антропология сегодня: французский опыт и рос
сийская историографическая ситуация // Историческая антропология: место в системе социальных наук, ис
точники и методы интерпретации: Тезисы докл. и сообщ. науч. конф. М., 1998. С. 32-34; Репина Л.П. Вызов
постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей: Человек в исто
рии. М., 1996. С.25-38; Она же. Смена познавательных ориентации и метаморфозы социальной истории. Ч. 1

гий познания, согласования различных уровней исторического анализа в этом концептуальном пространстве нашёл между тем воплощение в постоянно расширяющейся аналитической практике, где фиксируются важные аспекты накопления эмпирического мате-

риала и его теоретического осмысления .

В контексте нашей работы представляется существенным отметить, что при всей общности тенденций прорыва к принципиально новому видению человека в прошлом, немецкая историография имеет свои национальные особенности и свой стиль работы. Историческая антропология как явление в мировом академическом сообществе сразу стала предметом рефлексии и саморефлексии среди участников процесса её становления в Германии. Немецкая наука активно изучает собственные традиции и опыт других, причём во всём объёме их свойств и версий. Ставшие неотъемлемой частью изменения конфигурации исторического знания дискуссии между «старым» и «новым», между модернистами и постмодернистами позволяют обозначить те проблемы, которые более всего их волнуют. В своём большинстве они располагаются в сфере поиска средств, могущих предложить целостное видение процесса общественной динамики и поиска адекватных форм его воплощения. Правда, в условиях устойчивого интереса к инновационным проектам познания в историографии ФРГ (А.И. Патрушев, А.И. Борозняк, СВ. Оболенская и др.)³¹, а

// Социальная история. Ежегодник. 1997. М., 1998. С. 11-52. Ч. 2 // Там же. 1998/99. М.. 1999. С.7-38; Она же. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике // Одиссей: Человек в истории. М., 1990. С. 167-181; Зверева Г.И. Историческое знание в контексте культуры XX века: проблема преодоления власти модернистской парадигмы // Гуманитарные науки и новые информационные технологии. Вып. 2. М, 1994. С. 127-142; Она же. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. М, 1996. С. 11-24.

¹⁽¹ См.. напр.: Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 3—22; Бочаров В.В. Антропология возраста: Науч. исследования: Учеб. пособие. СПб., 2001; Гуревич А.Я. Средневековый мир: Культура безмолвствующего большинства. М.. 1990; Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV вв.): Курс лекций. М., 2001: Игнатьева И.Ф. Антропология техники: Человек как субъект мира техники. Екатеринбург. 1992; Ильин В.В., Панарин А.С, Бадовский Д.В. Политическая антропология. М., 1995; Крадин Н.Н. Политическая антропология. Учеб. пособие. М., 2001; Лаврухин А.В. Очерки по культурной антропологии американского города. М., 1997; Культура и общество в средние века - раннее новое время. Методика и методология современных историко-антропологических и социокультурных исследований. М.,1998. Ястребиикая АЛ. Средневековая культура и город в новой исторической науке. М, 1995 и др.

³ Патрушев А.И. Неолиберальная историография ФРГ: формирование, методология, концепция. М. 1981; Он же. Социальная история в Германии: проблемы синтеза // Социальная история: проблема синтеза. М., 1994. С.55-62; Он же. Вернер Конце и пути немецкой социальной истории // Диалог со временем: исто-

также постоянного внимания к её новым толкованиям собственного прошлого³², опыт немецкой науки на этом пути ещё не был предметом обобщающего историографического и методологического анализа. Отдельные характеристики исторической антропологии Германии были обозначены в посвященных современной зарубежной историографии, трудах томской школы , в том числе - в статьях и монографии автора диссертации³⁴, продолжающей её традиции.

Научная новизна диссертационной работы вытекает из её целей и предмета анализа.

рики в меняющемся мире. М., 1996. С. 127-141; Борозняк А.И. «Третий рейх» в современной историографии ФРГ //Вопросы истории. 1999. №10. С.150-157; Он же. Реалии «обыкновенного фашизма» в зеркале локальных историко-антропологических исследований // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып.2. М, 2000. С.209-224; Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ//Одиссей. Человек в истории. 1990. М, 1990. С. 182—198; Она же. Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования «истории повседневности» // Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 128—147; Марков Г.Е. Очерки истории немецкой науки о народах. Ч. 1-2. М.. 1993; Корнева Л.Н. Германский фашизм: немецкие историки в поисках объяснения феномена национал-социализма (1945-90-е гг.). Учеб. пособие. Кемерово, 1998; Орлова МИ Германская революция 1918-1919 гг. в историографии ФРГ. М., 1986.

³² Левинсон К.А. Чиновники в городах Южной Германии XVT-XVII вв.: Опыт исторической антропо
логии бюрократии. М., 2000; Бойцов М. А. Скромное обаяние власти (К облику германских государей
XIV— XV вв.) // Одиссей. Человек в истории. М., 1995. С. 37—66; Гур В.И. Этическая концепция герман
ской социал-демократии: Историко-философский анализ. Киев, 1997; Есипов ВВ. Германский фашизм и
культура: Культурно-политическая деятельность НСДАП в 1929-1939 гг. М., 1997; Пленков О.Ю. Мифы
нации против мифов демократии: немецкая политическая традиция и нацизм. СПб., 1997; Лаптев Б.Н. Гер
манский консерватизм эпохи Бисмарка: от партии власти к парламентской оппозиции: Учеб. пособие. Уфа,
1998; Галактионов Ю.В. Германский фашизм как феномен XX века. Кемерово, 1999; Некрасов Ю.К. Рефор
ма или революция? Реформация и Крестьянская война в германских землях XVI в. Вологда, 1998; Оболен
ская СВ. Политика Бисмарка и борьба партий в Германии в конце 70-х гг. ХХв. М., 1992; Она же. Германия
и немцы глазами русских (XIX век) М., 2000; Реутин М.Ю. Народная культура Германии. Позднее средневе
ковье и Возрождение. М., 1996 и др.

³³ К новому пониманию человека в истории: Очерки развития современной западной исторической
мысли / Под ред. Б.Г. Могильницкого. Томск, 1994; Историческая наука и историческое сознание / Под. ред.
Б.Г. Могильницкого. Томск, 2000; Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы
/ Под ред. Б.Г. Могильницкого. И.Ю. Николаевой. Томск, 2002; Могильницкий Б.Г. К характеристике со
временного этапа кризиса буржуазной историографии ФРГ // Методологические и историографические вопро
сы исторической науки. Томск, 1980. Вып. 14; Могильницкий Б.Г. Мучник В.М.. Николаева И.Ю. "Возрожде
ние нарратива": о новейшей тенденции в развитии буржуазной исторической мысли // Новая и новейшая
история. 1987. №3; Могильницкий Б.Г. Черкасов НС. О некоторых тенденциях развития современной буржу
азной историографии ФРГ // Средние века М., 1976. Вып. 40 и др.

³⁴ № государственной регистрации темы исследования 76089695.

В ней показана внутренняя логика и мировоззренческие корреляты развития исторической науки в Германии, обозначена проблема традиций и новаций. Автором дан системный анализ взаимодействия различных составляющих интеллектуальной сферы, на фоне которых актуализирована проблема новых моделей историописания, сформировавшихся в русле «новой гуманитарности». В векторах трансформации исторической антропологии в ФРГ на рубеже веков предложен опыт очертить возможности для принципиального нового понимания «антропокосмоса», а также конкретизировать использование допустимых постановок вопроса и методик на практике исторической антропологии. В условиях изменения конфигурации исторического знания новизна работы определяется не только выбором темы, но и способом конструирования предмета анализа. Автор с необходимостью использует многоаспектный приём анализа историографических явлений и ситуаций. Историческая антропология анализируется как сложный и изменяющийся феномен при помощи сочетания конструктивного и научно-критического подхода. В работе дана характеристика специфики применения основных методов в различных версиях эгоцентристского историописания. В итоге, автор надеется привлечь внимание к новым возможностям толкования прошлого в точке пересечения различных исследовательских перспектив и выявить творческий потенциал поливалентных моделей его де/реконструкции.

Структура диссертационной работы вытекает из того, что немецкие историки связали перспективы развития исторической антропологии с изучением той субъективной реальности, которая, являясь содержанием сознания людей, с одной стороны, формируется из знаний человека о мире, а с другой - определяет его поведение в этом мире. Важность такого подхода к исследованию прошлого историки ФРГ увидели в возможности разрешения здесь дихотомии человека как природной и социальной сущности, символизирующей в их глазах прорыв к новому прочтению прошлого. Именно формулировка ориентиров на пути «функционального» объединения человека и общества является одной из наиболее актуальных целей для современного историописания в целом. В качестве его важнейшей задачи, по словам А.Я. Гуревича, выступает сегодня разъяснение «вопроса о том, как конкретно, в данных исторических условиях, происходит взаимодействие материального и идеального и как «субъективные моменты», т.е. духовная жизнь живых людей, находят свое объективное выражение в их исторических деяниях» .

Правда, нельзя оставить вне поля зрения и другой немаловажный аспект. Классическая немецкая историография, по признанию её аналитиков, была далека от изучения ми-

^3S Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология... С.64.

22 роощущений различных групп людей' . Как наиболее значительные подходы к их анализу отмечался лишь опыт разработки истории культуры в качестве альтернативы традиционной политической истории. Такие попытки, восходящие ещё к Вольтеру, нашли в Германии свое наиболее законченное оформление в построениях К.Лампрехта, дискуссия вокруг которых в конце XIX в. была весьма показательной³⁷. Она продемонстрировала прочность концептуальных основ классической немецкой историографии, в силу чего новые проекты долгое время оставались в тени традиционных образцов толкования прошлого. Приверженность немецких учёных классической модели историзма проявилась также в том, что, в отличие от других стран, где антропоцентристские концепции истории активно обсуждались уже с начала 1950-х гг., Германия вступила в эту полемику лишь во второй половине 1960-х гг. Но и на протяжении последующего десятилетия в дискуссии преобладали общетеоретические постановки вопросов. Даже в обзорах литературы и в полемических статьях по проблемам теории истории начала 1980-х гг. о практических результатах исторической антропологии упоминалось лишь вскользь³⁸. Это ещё раз продемонстрировало, что формирование новой дисциплины в исторической науке ФРГ было напрямую связано с модернизацией её теоретико-методологических стандартов. Отсюда столь серьезное внимание к разработке базисных положений антропологизации истории, столь тщательная подготовка к будущим конкретно-историческим штудиям, способным показать успехи обновления немецкой гуманитарной мысли в целом. Кроме того, заявления об огромном методологическом потенциале «истинного» (или «первоначального») историзма были положены в основу программы исторической антропологии³⁹. Как раз в её рамках считалось возможным сформулировать иные приёмы историописания, сделать его способным к показу диалектики взаимоотношений личности и общества, к преодолению их дуализма.

Такое положение дел предоставляет автору диссертации возможность, реконструи-

^зп См.: Lcpenies W. Probleme einer Historischen Anthropologic II Historische Sozialwissenschaft I Hrsg. von R. Rurup. Gollingen, 1977 S 157

³⁷ См.: \4огильницкий Б.Г. Об одном опыте психологической интерпретации истории средневековой
Германии: (Культурно-исторический метод Карла Лампрехта) // Методологические и историографические
вопросы исторической науки. Вып. 6. Томск, 1969; Патрушев А.И Взлет и ндавержение Карла Лампрехта
(1856-1915) // Новая и новейшая история. 1995. № 4.

³⁸ Kocka J., Repgen К., Quandt S. Theoriedebatte und Geschichtsunterricht. Sozialgeschichte,
Paradigmawechsel und Geschichtsdidaktik in der akluellen Diskussion. Paderborn. 1982; Wehler H.-U.
Geschichtswissenschaft heute II Stichworte zur «geistigen» Situation der Zeit. Frankfurt a. M. 1980.

³⁹ См.: Nipperdey Th. Die anthropologischc Dimension der Geschichtswissenschaft II Geschichte heute.
Positioned Tcndcnzcn und Problemen I Hrsg. von G. Schulz. Gottingen, 1973, S.225-255.

руя основные вехи на пути антропологизации немецкой науки, выстроить логическую цепочку её преобразований. В фокусе внимания - изучение проблем становления, эволюции и современного состояния исторической антропологии ФРГ в её теоретико-методологическом и эмпирическом измерениях. Используется как синхронный, так и диа-хронный анализ различных вариантов обновления современного гуманитарного знания, а именно дается характеристика как концептуальных основ ведущих направлений «новой гуманитарности», так и широкого спектра их пересечений на «тематических полях» исто-рико-антропологического дискурса.

Диссертация выполнена в период обучения в докторантуре на кафедре истории древнего мира, средних веков и методологии истории Томского государственного университета. Результаты исследования докладывались на региональных, всероссийских и международных научных конференциях в Томске (1988-2002 гг.), Воронеже (1989 г.), Казани (1993 г.), Москве (ИВИ РАН - 1998, 2000, 2001 гг.), Кемерово (2000, 2001 гг.), а также в выступлениях в институте социальных исследований Штутгартского университета (Штутгарт, ФРГ-1994 г.) и в историческом институте Общества им. Макса Планка (Гёттинген, ФРГ-2000 г.). Содержание диссертации изложено в монографии (12 п.л), в авторских главах 3 коллективных монографий (8.1 п.л.) и 40 других публикациях.

От сциентизма к «новой гуманитарности»

Объект диссертационного исследования может быть определен широко - историческая мысль конца столетия в неминуемом многообразии её ипостасей. Между тем, сложность такового обязывает исследователя к выбору в огромном массиве его составляющих, конкретных историографических сюжетов. Ими стали - тенденции формирования, достижения и трудности «новой гуманитарное», связанной с изменениями в предметном поле, проблематике, концептуальном аппарате и методологическом оснащении, т.е. с принципиально новыми явлениями в историческом знании, фиксирующими смену познавательной ориентации. В качестве предмета анализа обозначен один из значимых блоков трансформации историописания - проблема системной парадигмы изучения прошлого, получившая определенное решение в немецкой историографии, позволяющее увидеть нечто общее, что оказалось свойственным разным векторам обновления современной гуманитарии. При погружении в её атмосферу не вызывает сомнений отчетливый сдвиг предпочтений в пользу антропологически ориентированных изысканий, скажем тендерных изысканий или «новой биографики». Вместе с тем, нас интересуют связанные с феноменом антропологии надежды учёных найти интегральные версии объяснения «космоса Л» и деятельности человека. Любые проявления социальной активности они стремятся анализировать в единстве их отражающих и преобразующих окружающий мир функций. Кроме того, таковые преломляются сквозь призму существующих в обществе способов вербального и ритуального оформления этой активности. Подобные познавательные ориентиры нашли отражение в подчёркнутом внимании к медиапъности (промежуточности) антропологических толкований, к расположению их предмета между духом и материей. Именно идея о «серединном» характере деяний человека проходит красной нитью при антропологической постановке целей изучения указанных тематических полей. Взглянув на них под этим углом зрения, учёные надеются найти возможности согласования различных уровней исторического анализа.

Немецкая наука всегда имела в этой сфере прочные традиции, что делает обращение к её опыту целесообразным и любопытным. Именно здесь досконально разработан индивидуализирующий метод, заключающийся в описании объекта в его неповторимой уникальности, именуемый в гносеологическом плане как идиография. Не меньший вклад она внесла в разработку генерализирующего метода познания, целью которого является обобщение имеющихся фактов и формулирование законов, что называется номотетикой17. Между тем современные процессы осознания многообразия «форм человечности» в исторической науке, всё более превращающие её в историческую антропологию, ставят своей целью не просто описание и объяснение деятельности людей, а проникновение в суть тех процессов, благодаря которым они становятся актерами истории. Учёные стремятся ответить на вопросы, чем мотивированы различные поступки людей, опираясь на какие сознательные и бессознательные стереотипы поведения, человек избирает ту или иную альтернативу действия. При этом речь идёт не только о форме, в которой выражаются манеры поведения человека в обществе, но и о субъективном смысле, который находит в них вы 14 ражение. Искания немецкой науки в этом концептуальном пространстве, её приобретения и утраты, ключевые позиции полемики и опыт их реализации - вот занимающие нас проблемы.

Предмет и задачи предлагаемой диссертации обусловили её источниковую базу, которая включает наиболее распространенные виды историографических источников: научная литература, периодические издания, материалы дискуссий и съездов немецких историков, сборники статей международного масштаба18. Этот круг источников можно разделить на три группы: теоретико-методологические работы немецких историков во всем разнообразии их подходов; труды философов, лингвистов, психологов и т.д., посвящен-ные изучению проблем модернизации теории и логики исторического познания; и наконец, конкретно-исторические штудии. Поскольку массив таких работ огромен, у автора нет претензий на полноту теоретической представленности исследовательских моделей, а уж тем более эмпирической практики в пространстве историко-антропологического дискурса. Анализируются только те из них, которые, став историографическим фактом, наиболее значимы для решения поставленных в диссертации задач. Это, в первую очередь, творчество тех ученых, которое символично для объяснения специфики и эволюции исторической антропологии в ФРГ на рубеже веков. Это произведения, которые объединены единством проблематики и исследовательских проектов «качественно иного человекозна-ния». Принадлежность того или иного учёного к исторической антропологии определяется на основе авторской самооценки, наличия у него теоретической аргументации, включающей в себя постулаты «новой» науки, которые проявляется в его переходе от теории к практике. Данным критериям отвечают работы как историков, так и полидисциплинарные трактовки, ставшие всё более популярными в немецкой науке.

Хронологические рамки диссертации определяются длительностью периода формирования основных версий исторической антропологии, а также её последовательной эволюцией. Интеллектуальным импульсом её становления в Германии стало выступление на Фрейбургском конгрессе историков ФРГ (1967 г.) Томаса Ниппердая19, открывшее дорогу достаточно бурным дискуссиям о необходимости перехода от сциентизма к «новой гуманитар ности». Поскольку этот процесс продолжается до настоящего времени, его конечная дата условна. Это - эпоха рубежа веков и тысячелетий. Вместе с тем, незавершенность данного процесса, его внутреннее напряжение и неоднозначность направили внимание автора на выявление его доминант и точек кристаллизации новой парадигмы.

В основе работы общепризнанные критерии историографического исследования, предполагающие изучение явлений в их системности, изменчивости и взаимодействии. Общенаучные средства познания использовались с учетом специфики их применения в историографическом исследовании, конкретизировались в нормах и требованиях проблемно-хронологического, сравнительного, синхронного и диахронного методов анализа эволюции различных версий исторической антропологии. В фокусе внимания оказалась не только её общая направленность, но и ведущие школы с широчайшей палитрой тече= ний и концепций. Вместе с тем, сама тема диссертации находится в русле модернизации теоретико-методологических основ современной гуманитарии. Значимой составной частью исследования явилась оценка поисков новых форм познания и методологии, адекватной проблеме антропокосмоса20. Обретение формулы целостности общественной системы связывается с выявлением точек пересечения внутренних детерминант человеческого поведения, сформулированных антропологией, и внешних, обозначенных социологией. Былое разделение этих аспектов изучения человеческого бытия воспринимается как внутренняя неполнота каждого из указанных направлений. От человека, затерянного в массе, происходит возвращение к (многими сторонниками сциентизма уже полузабытому) конкретному маленькому человеку, деятельность которого лежит в основе движения любой социальной системы. Иными словами, возвращение к проблеме целостного человека в единстве его социальных, психологических и биологических свойств, которая была поставлена антропологией ещё в 1920-е гг.21.

«Тематические поля» исторической антропологии

Вышеозначенные варианты исторической антропологии, направленные изначально против позитивизма с его рационалистической парадигмой, а также на выявление такого проблемного поля, где уравновешивались бы различные подходы к историописанию, с неизбежностью требовали создания синтезирующих конструктов общественного континуума. Это же, в свою очередь, делало прозрачными границы различных школ и направлений, превращало диалог в ведущую форму полемики о путях теоретического и практического преодоления прежней разорванности человека и обстоятельств его существования. В 1980-е гг. в обсуждение проблем и перспектив «новой гуманитарное» вступили также сторонники исторической социальной науки, активно разрабатывавшие концепцию «истории общества», где последнее рассматривалось как совокупность надличностных сфер жизни - экономики, власти и культуры. В отличие от представителей «основной» линии обновления классической немецкой историографии предметом изучения билефельд-ской школы стали, словами Юргена Кокки, «не события, личности и их поведение, а преимущественно структуры и процессы как условия и следствия этих событий и поступков» . Social science history была изначально ориентирована на анализ тех граней жизни общества, которые либо не осознавались действующими субъектами, либо осознавались ими частично или искаженно. Это, в первую очередь, те объективные структуры, которые хотя и оказывали влияние на поступки и знания людей, но раскрывались отнюдь не в них. Поэтому важнейшей отличительной чертой данного направления явилось убеждение его приверженцев в том, что смысл истории доступен познанию не на уровне взаимодействия конкретных людей, а на уровне макроисторических структур и процессов.

В тесной связи с таким толкованием прошлого находились представления сторонников модернизма о способах изучения общественной реальности. На передний план ими были выдвинуты аналитические методы исследования, которые не только дополняли традиционные герменевтические, но и часто доминировали над ними. Всё это трансформировало саму форму их исторических изысканий, в центр внимания которых выдвигалось решение вопросов о причинах и следствиях событий. Кроме того, это обусловило их отчетливую ориентацию на теоретические концепции, обладающие ясной и прочной системой понятий и категорий (не выводимой непосредственно из источников), которая должна была служить идентификации, осмыслению и объяснению изучаемых объектов. Выбор историком той или иной теории определялся исходя из её функций, а те, в свою очередь, из ожидаемых результатов

Указанные характеристики social science history, без сомнения, приближали её к «систематическим» наукам о мироустройстве. Они наглядно воплотились в аналитических трактовках «анонимных структур» и процессов , где человек зачастую превращался в простого проводника надличностных тенденций. Этот недостаток немецкого варианта модернистской историографии, неоднократно отмеченный его критиками, на рубеже 70-80-х гг. был признан и самими его сторонниками. Они согласились с тем, что, акцентируя взор на экономических и политических аспектах реальности, неоправданно малое внимание уделяли изучению культуры в самом широком смысле этого слова. Представители биле-фельдской школы все чаще указывали на необходимость освободить действующего в истории человека от того статуса объекта, который придавала ему структурно ориентированная социальная история. Наиболее отчетливо эта тенденция была выражена в работах Детлефа Пойкерта и Альфа Людтке, предложивших новую исследовательскую ориентацию - историю повседневности (AUtagsgeschichte) . Импульсы к её рождению исходили из потенциала общего недовольства результатами как микро-, так и макроисторических штудий и поисками формулы их синтеза .

Интерес истории повседневности был направлен на изучение обыденных реалий и в таком виде присущ, пожалуй, всем разновидностям социальной истории. Во всяком случае, трактовка темы будней всегда выполняла, по меньшей мере, вспомогательные функции и вводилась в исследование как иллюстрация при объяснении различных общественных явлений и процессов. Специфическим для той модели истории повседневности, которая разрабатывалась сторонниками позитивизма, явилось то, что она была представлена как новая линия или, скорее, как новый способ видения и анализа прошлого. С начала 80-х гг. история повседневности трактовалась ими преимущественно как «сциентизирован-ная» познавательная стратегия, связывающая структурную историю с микроанализом обыденной жизни. Как писал Д.Пойкерт, изучение будней может быть использовано для наведения моста между сведениями о глобальных структурах и о частной жизни маленьких людей. Для этого, на его взгляд, необходимо рассматривать обыденные процессы не столько в их индивидуальной и социокультурной самобытности, сколько в их взаимосвязях с макроисторическими структурами . Именно в рамках этого познавательного пространства постепенно обозначилось смещение интереса учёных от «широких» структур и процессов к истории человеческого опыта. Внимание направлялось на интерпретацию способов жизни простых людей, которые выступали субъектами своих отношений и движущими силами исторического развития. Неудивительно поэтому, что стремление восстановить роль и значение субъективного опыта людей при изучении общества обусловило вступление представителей билефельдской школы в диалог с приверженцами исторической антропологии.

Уже в начале 80-х гг. попытку определения механизмов взаимоотношений между ними предприняли Ю.Кокка и Д.Пойкерт, участвовавшие в обсуждении потенциала ан-тропологизации истории на коллоквиуме в Дюссельдорфе14 . Они единодушно отвергли неоднократно раздававшиеся в адрес «истории общества» упреки в утрате ею исторической субъективности. На их взгляд, использование аналитических приёмов анализа отнюдь не означало отказа от повествования, а также от герменевтических интерпретаций исторических текстов. Центральными для исторической социальной науки, по их утверждению, по-прежнему оставались и остаются основанная на изучении источников реконструкция реальных событий и осмысление их движения во времени. В силу этого, «история общества» не замыкалась в каких-либо узких предметных и теоретических рамках.

Она могла, согласно выводам её представителей, исследовать самые различные стороны исторического процесса, используя при этом весь конгломерат теорий, начиная от бихевиоризма и кончая историческим материализмом. Поэтому, - настаивали учёные, - в сциентистской социальной науке возможны самые различные специализации и процедуры познания. Это делало её в глазах приверженцев достаточно гибкой и способной к дальнейшему развитию, т.е. к ответу на всё новые и новые вопросы и «вызовы», в том числе на этнологический и историко-антропологический1 9.

Антропологизация познания на фоне новых способов историзирования

Впрочем, такие довольно широкие определения границ сферы ментального казались многим историкам вполне оправданными. Они, вслед за Ф.Броделем, считали уместным нарисовать общие контуры предмета новой аналитической практики, а затем предоставить возможности их уточнения любому исследователю. Вызывало также скепсис у большинства учёных выдвинутое требование «концептуализации» истории ментальностей, т.е. создания теоретически и терминологически замкнутой, целостной дисциплины . На их взгляд, дальнейшему развитию этой концепции могли способствовать не столько теоретические рассуждения, сколько конкретные и увлекательные изыскания 5. Более важным для них представлялось определение местоположения сферы ментального в духовной структуре общества. Прежде всего, они стремились разграничить её с областью идей и идеологий, используя при этом опыт собственной науки. Так, Теодор Гайгер ещё в начале 30-х годов, описывая их взаимоотношения, указывал, что менталитет - это «более раннее», или первый порядок, в то время как идеология - это «более позднее», производное или второй порядок. С его точки зрения, менталитет следовало бы обозначить как «состояние духа», слой глубинного самопонимания человека, содержание которого не всегда осознавалось. Рядом с ним идеология была представлена уже структурированными убеждениями, которые отдалены от людей и изменяются сами по себе. Используя образ учёного, менталитет - это кожа человека, а идеология - его одежда .

Следуя за этими рассуждениями, немецкие историки делали вывод, что любая идеология имела к менталитету двоякое отношение. Во-первых, она защищала лежащее в её основе мировидение, во-вторых - придавала ему, как выражался Ф.Селлин, «смысловую достоверность»27. Другими словами, обращаясь к тем или иным представлениям людей о мире, идеология становилась их внешней, легитимной опорой, а также оправдывала вытекающие из них решения и поступки. Поэтому идеологические доктрины могли быть ложными, в то время как по отношению к менталитету вопрос о его верности считался логически недопустимым. Стремление обозначить различия между ними связывалось учёными с надеждой более чётко проследить их взаимозависимость в процессе мотивации поведения, а также объяснить причины возникновения тех или иных идеологических структур и их функции в соответствующих связях.

Образец такого анализа был предложен, например, Ф.Селлином, который попытался проследить «духовные» параметры провозглашения американской независимости28. Задаваясь вопросом, чем мятежные американцы мотивировали свой шаг, он полагал, что таковой потребовал изменения в соответствующем направлении психологической ориентации людей. Необходимость новых установок объяснялась историком тем, что традиционные способы поведения приводили к негативным результатам, а их рациональный смысл разрушался жизненным опытом. Ф.Селлин констатировал конфликт в самом мировидении американцев. С одной стороны, традиционное лояльное отношение к зависимости от британской империи, а с другой - нежелание нести то налоговое бремя, которое она на них возложила. Рядовой американец был вынужден задумываться над своим поведением там, где до сих пор он воспринимал его как само собой разумеющееся. И здесь, по мнению учёного, ему на помощь пришла идеология с обоснованием необходимости новой системы взглядов и новых способов поведения. Эту задачу исполнило отождествление короля Георга III с тираном, который, несомненно, не мог претендовать на управление свободной страной и требовать её повиновения.

Признавая всю условность предложенной схемы, отметим, что Ф.Селлину удалось разграничить здесь функции идеологии и менталитета. Если ментальные установки помогали людям при выборе ориентиров их поведения, придавая ему смысл и оправданность, то функция идеологии заключалась в том, чтобы в случаях, где традиционный смысл этого поведения утрачивался, дать его новые формулировки и оценки, опираясь на уже существующие новые установки людей. Этот смысл являлся произвольным, так как он создавался осознанно, на пути выбора между различными возможностями придать ему убедительность и достоверность. Отсюда становилась понятной столь широкая палитра идеологических трактовок «картины мира», особенно в последнее столетие. Немецкие историки отметили вместе с тем, что потребность в такой системе взглядов и оценок времени порождали не только революционные ситуации. Она проявлялась повсюду, где люди сталкивались с противоречивостью норм, целей и ролевых ожиданий в повседневной жизни. Как раз преодоление напряжения, ставшего результатом этих противоречий, и было задачей создателей идеологии. В этом смысле их выкладки удовлетворяли потребность людей в самообосновании смысла их поведения в тех ситуациях, когда их собственная позиция ставилась под вопрос. При этом формированию идеологии всегда предшествовал новый жизненный опыт, осмысление которого было невозможно в рамках старого запаса знаний и старого менталитета . Нельзя не обозначить и ещё один важный момент, на который обращали внимание исследователи. Идеологические доктрины всегда имели своих авторов, которые придавали новому опыту «легитимный» смысл. Но если их рассуждения имели успех и получали признание в обществе или в определенных социальных слоях, т.е. содержащееся в них осмысление ситуации казалось людям убедительным, тогда рано или поздно они вырастали до само собой разумеющегося - до менталитетов. В свете сказанного, сила и эффективность идеологии заключалась в том, что она создавалась из уже существующих ментальных установок и становилась опорой для будущих30.

Предложенная учёными ФРГ интерпретация взаимоотношений идеологии и менталитетов ещё раз продемонстрировала, насколько тесно связаны последние с другими социальными и политическими структурами. Существующие «картины мира» соответствовали им и изменялись вместе с ними. Поэтому включение мировидения во всеобщие связи общественного развития и поиски его места в них стали одной из центральных тем анализа «ментальной атмосферы» в обществе. При этом менталитеты обладали совершенно разным радиусом действия и исследовались в различных по своей глубине разрезах истории и временных структурах. Так, скажем, Карл фон Раумер писал о «политическом менталитете французов», т.е. целой нации на протяжении длительного времени, Мартин Дин-гес о городской бедноте Бордо, а Хайде Вундер - о менталитете мятежных крестьян небольшого поселения Замланда в 1525 году31.

От амбивалентности к поливалентности космологической антропологии

Видоизменения аналитического обрамления векторов антропологизации истории давали новые импульсы поиска конструктивной синтезирующей идеи. В то же время, при таком обилии возможностей изучения гуманитарных аспектов бытия историкам по-прежнему было чрезвычайно трудно выявить надежные критерии их формулировки. Новое «измерение» прошлого открывало для них полную скрытого драматизма жизнь человека. Поэтому исследователи направляли свое внимание не столько на непосредственные свидетельства источников, сколько на содержащийся в них смысл, который они надеялись расшифровать. Как многократно отмечалось аналитиками, в тексте документа для них было интересно не его содержание, а то, что стоит между строк . Чтобы приобрести уверенность в репрезентативности полученных наблюдений и в правильности интерпретации, немецкие учёные считали необходимым с самого начала включать трактовки поведения в «системно-структурный анализ» жизненной ситуации. С его помощью они пытались ответить на вопрос, каким образом «духовный климат» эпохи, проявляясь как принцип поведения, детерминировал те или иные поступки. Одновременно акцентировалась необходимость проанализировать обратное действие событий на коллективные феномены сознания, а также учесть те взаимосвязи различных структур, в которых находились человек и общество в данный исторический момент. Было отмечено, что историческая антропология способна внести свой наиболее существенный вклад в постижение прошлого там, где она нацелена на преодоление дуалистических воплощений его исходной амбивалентной и диалектической конструкции. Иначе говоря, на объяснение соотношения между объективными факторами, которым человек подчиняется, с одной стороны, и его субъективным осмыслением этих факторов, определяющим его поведение - с другой.

Столь серьезные намерения историков вылились в 1980-е гг. в полимасштабное и полидисциплинарное «рассеивание» предмета исторической антропологии. Из своего «размытого статуса» и своей методологической пластичности, при помощи «междисциплинарной прививки», она пыталась извлечь возможности для адаптации к переменам и дальнейшего обновления. Многие из направлений поиска были связаны с переносом на немецкую почву опыта мировой науки. Это, скажем, опыт исторической демографии, изменившей свои очертания благодаря, прежде всего, трудам Ф.Арьеса . Когда-то преимущества этой дисциплины виделись в том, что она складывала поведение населения из массы однопорядковых индивидуальных поступков, а также в том, что она ставила стандартные вопросы и открывала возможности обработки большого количество отдельных случа-ев поведения со сравнимыми характеристиками . Стараниями и примером французского учёного она постепенно перешла от цифр и графиков клиометрии к анализу субъективной стороны изучаемых явлений - рождаемость, смертность, брачность и т.д. Дефицит подобных толкований проблем дома и семьи в немецкоязычном пространстве был быстро преодолен благодаря усилиям Артура Е.Имхофа и Михаэля Миттерауера.

А.Имхоф начинал свою научную деятельность с традиционных демографических штудий, которые стали своеобразным введением в новый этап развития этой дисциплины в Германии. Так, в работах «Выигранные годы» и «Время жизни. Об отсроченной смерти и об искусстве жизни»63 он анализировал процесс постепенного, начиная с XVII столетия, роста продолжительности жизни и его влияние на общественные деяния людей. В другой своей книге - «Потерянные миры» он продемонстрировал, как наши предки преодолевали болезни, голод, утрату своих владений, войны и другие угрозы их жизни, т.е. как они справлялись со своими повседневными проблемами. Преимущества его трактовок заключались в междисциплинарном подходе, в использовании приемов сравнения, а также в сугубо эмпирических достижениях. Классифицировать их концептуально довольно сложно. Хотя учёный и говорил о своем вкладе в историю повседневности, которая приближалась к объяснению логики жизнедеятельности человека в контексте социальных процессов, однако это был вклад скорее в её практику, чем в теорию.

Впрочем, в большей степени в полемику вокруг новых стратегий историописания были включены труды М.Миттерауера, посвященные социальной истории семьи, детства и юности . Некоторые итоги этих изысканий автор подвел в своём исследовании форм хозяйствования сельских семей в Австрии6 . Здесь впервые в немецкой науке был разработан вопрос о совместной деятельности людей в ограниченном жизненном пространстве или, языком автора, вопрос об исторических «экотипах». Учёным поднималась также и более известная проблема - о взаимоотношениях культуры и экологии. Он попытался показать, как на уровне семьи решался вопрос о балансе между экономическими ресурсами края, с одной стороны, и необходимыми ему трудовыми ресурсами - с другой. Поскольку трактовки М.Миттерауера были сосредоточены на анализе взаимосвязей объективных и субъективных сторон семейной жизни, то учёный попробовал приблизиться к их обобщающим характеристикам. Он стремился дать оценку опыта людей и их эмоций в столь малом жизненном пространстве как семья и надеялся интерпретировать таковые и как выражение духа времени, и как отражение объективных процессов бытия. Подобные ориентиры (в большей или меньшей степени) нашли отражение во множестве немецкоязычных интерпретациях этого тематического пространства. В частности, в трудах Р.Зидера, посвященных социальной истории семьи в Западной и Центральной Европе, в сборнике статей «Сословное общество и социальная мобильность» или в книге П.Беккер «Жизнь и любовь в холодной стране. Сексуальность в поле напряжения экономики и демографии. На примере Санкт-Ламбрехта 1600-1850гг.»67.

Многообразные междисциплинарные контакты вылились также в трактовки проблем воспитания и обучения, правовых вопросов и набожности, влияния на человека достижений технического прогресса, урбанизации и пр. Их новизна заключалась в том, что учёные стремились не только использовать научные данные и методики других дисциплин, по но и вели речь об их интеграции на уровне объектов своих познавательных интересов68. Попытки конструирования таких междисциплинарных объектов изучения в рамках исторической антропологии ориентировались на те её стандарты, которые были обозначены в дискуссиях 70-80-х гг. Они нашли реализацию в правовой и педагогической антропологии, в истории представлений о теле, окружающей среде и т.д. . Пожалуй, наиболее ярким воплощением этой тенденции стала книга А.Цорбина «Дым чумы и аромат цветов. История запаха»70. Хотя нельзя не отметить и работу Б.Дудена, посвященную некому врачу из Эйзснаха и его пациенткам в течение 1730 г., а также труды Р.Хабермас «Паломничество и смута. К истории веры в чудо в раннее Новое время» или Х.Шподе «Власть опьянения: культурная и социальная история алкоголя в Германии» .

Говоря об отказе немецкой исторической антропологии от методологического монизма, следует указать ещё на один существенный момент, определивший её дальнейшее развитие. Наряду с процедурами структурного анализа всё большее значение в интерпретации прошлого приобретали на «гуманистической» волне 70-80-х гг. методы исторической семантики. Как известно, история понятий базировалась на идее, что мир человека всегда истолкован в языке, модификации которого указывали на изменения окружающей реальности и ориентиров в ней. Кроме того, в языке отражались перемены в миропонимании людей и в их трактовках социальной действительности72. Другими словами, его можно было анализировать и «извне», и «снаружи».