Введение к работе
Актуальность и обоснование выбора темы. Среди множества источников по истории российской интеллигенции художественная литература занимает особое место. В силу определенных историко-политических обстоятельств, литература присвоила себе совершенно особые функции: выполняя религиозно-этическую миссию, она также растекалась в сферу философии, публицистики, политики, принимая на себя "универсальную функцию всеобщего языка культуры".1 Особенно наглядно эта роль литературы проявилась з исторической судьбе леворадикального крыла российской интел-тигенции. Посредством литературной деятельности они компенсировали закономерную политическую и социальную фрустрацию, тревратив литературу не только в средство самоидентификации как хобой социально-культурной общности, но и в орудие борьбы с существующим порядком.
Хронологически исследование ограничено двумя неполными де-
;ятилетиями - 1900 - 1914. Этот короткий временной период ока-
ался чрезвычайно насыщен как культурными, так и политическими
обытиями, в которых радикальная интеллигенция принимала са-
юе активное участие, и которые своеобразно отразились в создан-
[ых ею художественных текстах. По мнению В. В. Шелохаева, в
іачале XX века радикальная интеллигенция достигла пика своей
ірганизационной зрелости и идеологической стандартизации.2 Не-
мотря на партийные и программные размежевания, оппозицион-
ые партии, вместе с близкой к ним по духу периодикой и литерату-
ой, и их широкой чіггатель _ской аудиторией, говорили на од-
ом языке - языке некоего единства, противопоставившего себя ре-
симу. Тогда же это единство получило название "Подпольная Рос-
1 Лотман Ю. М. О динамике культуры // Семиотика и история. Тру-
ы по знаковым системам XXV. - Вып. 936 - Тарту, 1992. - С. 21.
2 Шелохаев В. В. Феномен многопартийности в России // Крайно-
ги истории и крайности историков. Сб. статей. - М., 1997. - С. 11.
сия" (заимствованное из одноименных беллетристических очерков террориста и писателя С. М. Стешшка-Кравчинского, 1882): емкая характеристика, часто встречающаяся в печати тех лет, описывавшая мир профессиональных революционеров, членов левых политических партий и общественно-культурную среду, питавшую радикализм. Политика периода "Подпольной России" была окончательно осознана как систематическое силовое воздействие на государство. Интеллигенция, чьи гуманистические ценности, в принципе, противоречили насилию, да еще системному, вынуждена была трудиться над самооправданием, и именно поэтому в понятие "Подпольная Россия" следует включить не только профессиональные революционные группы и партии, но обязательно - тексты, описывавшие эти организации и их членов, навязывавшие их образ как самим радикалам, так и легальной России.
Дополнительным фактором, определившим хронологические рамки исследования, явилось состояние историографии по избранной теме. В отличие от радикальной интеллигенции XX века, их предшественники - разночинцы и народники - в историографии представлены более глубокими и масштабными исследованиями. Значение культурно-психологического контекста, а значит - и литературных источников, для понимания сути этих этапов в истории интеллигенции, было широко признано историками.3 Более того, применительно к интеллигенции второй половины XIX века в отечественной историографии получило развитие направление, связан-
3 См.: Русская литература и народничество. Сборник статей / Отв. Ред. И. Г. Ямпольский. - Л., 1971. - 191 с; Соколов Н. И. Русская литература и народничество. Литературное движение 70-х г.г. XIX века. -Л., 1968. - 254 с; Революционная ситуация в России в 1859 - 1861 г.г./ Под ред. М. В. Нечкиной. - М., 1970. - 375 с; Очерки истории революционного движения в России в 60-80-х годах XIX века. - Киров, 1979. -102 с; Развитие революционной морали от дворянских революционеров к пролетарским // Политическая ссылка и революционное движение в России. Конец XIX - начало XX в. Сб. Научных трудов. - Новосибирск, 1988. - С. 152 - 164 ; Алексеева Г. Д. Народничество в России в XX в. Идейная эволюция. - М., 1990. - 246 с. ; Wortman R. The Crisis of Russian Populism. -Cambridge, 1967; Ventury F. Roots of Revolution: A History of the Populist and Socialist Movements in Nineteenth Century Russia. -New York, 1960, и др.
ое с историческим освоением художественной литературы. Наяду с литературной полемикой тех лет и деятельностью различ-ых литературных кружков и студенческих библиотек, где "шло олитическое воспитание студентов-разночинцев"4, исследователи снимались историей создания и социального бытования отдель-ых произведений революционного литературного творчества.5 Нам стается применить и развить накопленный предшественниками пыт социально-ориентированного анализа художественных тек-гов для изучения следующего поколения радикалов.
Вульфсон Г. Н Разночинно-демократическе движение в .'оволжье и на Урале в годы первой революционной ситуации.
Казань, 197 4. - 352 с. См. также: Литвина Ф. Легальные юрмы пропаганды разночинцев-демократов 60-70-х г. г. ХГХ . - Казань, 1986. - 133 с; Ее же: Литературные вечера 'Похи падения крепостного права (Из истории общественного ;вижения и культурной жизни в России / Дисс. на соискан. 'Ч. степени канд. ист. наук. - Казань, 1970. - 260 с.
В особое междисциплинарное направление выделилось історико-литерагуроведческое изучение антинигилистического юмана. См.: Беляева Л. А. "Искра" и "Антинигилистический юман //Русская литература и освободительное движение. IV
Вып. 129. - Казань, 1974.-С. 17 - 35; Сорокин Ю. С. дтинигилистический роман //История русского романа. - Т. .1. - М.-Л., 1964. Социальные функции нелегальной поэзии :онца XIX века всесторонне изучены в работах казанского ісследователя Е. Г. Бушканца. См. следующие работы этого івтора: Революционные стихотворения - прокламации конца .850-х - начала 1860-х годов//Революционная ситуация в >оссии в 1859 - 1961 гг. - М. , 1962. - С. 389 - 417; [елегальная поэзия революционных кружков конца 50-х -іачала 60-х годов XIX века. - Казань, 1961. - 41 с; )собенности изучения памятников нелегальной революционной юэзии XIX века. - Казань, 1962. - 53 с; В поисках івтора (Об атрибуции памятников вольной русской поэзии го документальным данным // Русская литература и эсвободительное движение. Ученые записки КГПИ. - Вып. CIV. - Сб. 1. - Казань, 1968. - С. 3 - 24; Революционеры L870-X годов и журнал "Слово" // Русская литература и зсвободительное движение. Ученые записки КГПИ. - Вып. J5. - Сб. 2. - Казань, 1970. - С. 29 - 45; и др. работы. Эта же тема получила интересное воплощение в сборнике "Революционная ситуация в России в середине ХГХ века: деятели и историки" под редакцией М. В. Нечкиной (М., L986 г.).
Подобным же образом в диссертации критически использован опыт дореволюционной интеллигентской саморефлексии, которая в России традиционно имела очень много общего с социально ориентированной литературной критикой.6
И все же, в методологическом плане мы не можем опираться ни на попытки дореволюционных авторов подменить историю реальных людей историей литературных типов,7 ни на практиковавшееся в советской историографии изучение литературы с точки зрения отражения ею объективной реальности (так выглядела источниковедческая адаптация ленинской теории отражения). В отечественном источниковедении интерес к художественному тексту возникал спорадически, поскольку в принципе вопрос о его вспомога-
6 Авдеев М. В. Наше общество (1820 - 1870) в героях и героинях лите
ратуры. - СПб., 1874. - 291 с; Общественное самосознание в русской ли
тературе. Критические очерки. - СПб., 1900. - 302 с; Пыпин А. Н. Харак
теристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. Ис
торические очерки. - Изд. 4-е, доп. - СПб., 1909. - 519с; Войтоловский Л.
Текущий момент и текущая литература: К психологии современных об
щественных настроений. - СПб., 1908. - 48 с; Овсянико-Куликовский Д.
Н. История русской интеллигенции // Овсянико-Куликовский Д. Н. Собр.
Соч. - т. 9. - СПб., 1911. - 224 с; Иванов-Разумник. История русской об
щественной мысли: индивидуализм и мещанство в русской литературе и
жизни XIX в. -Т. 1.-СП6., 1911 -414 с; Т. 2-520 с;
7 В этом смысле академическая историография методологически не
отличалась от традиции интеллигентской саморефлексии. Социально-
психологические характеристики, "идеи, взгляды, чувства, впечатления
людей известного времени" искал в художественной литературе В. О. Клю
чевский, а за ним - Н. А. Рожков, С. Ф. Платонов, В. И. Семевский и др.
И хотя их методы работы с художественными текстами сегодня устарели,
и подчас не выдерживают критики, общее понимание возможностей ли
тературного источника, предложенное этими историками, доминирует в
современной российской историографии. Ключевский В. О. Отзыв об
исследовании С. Ф Платонова "Древнерусские сказания и повести о смут
ном времени XVII века как исторический источник" // Ключевский В. О.
Соч. В 9-ти тт. - М., 1989.- Т. 7.- С. 124. См. также: Ключевский В. О.
Евгений Онегин и его предки // Там же. - Т. 9. - С. 84 - 100; Недоросль
Фонвизина: опыт исторического объяснения учебной пьесы // Там же, С.
55 - 76; Рожков Н. А. Пушкинская Татьяна и Грибоедовская Софья в их
связи с историей русской женщины XVII - XVIII веков // Журнал для всех.
-1899. - № 5. - С. 558 - 566; Семовский В. И. Крепостное право и кресть
янская реформа в произведениях М. Е. Салтыкова(Щедрина) // История
СССР.- 1978. -№ 1.-С. 130.
тельном характере был решен. В 1930-х годах источниковеды признали самостоятельность литературных источников лишь применительно к эпохам, оставившим недостаточно других источников.8 Затем оттепель 1960-х годов коснулась этой проблемы, и потенциальные возможности художественных текстов в области психологических обобщений получили ограниченное признание в контексте истории советского периода.9 Наконец, перестройка стимулировала создание "истории с человеческим лицом", что в свою очередь, способствовало пробуждению интереса к литературным источникам.10 В эти годы известный российский источниковед С.О.Шмидт начал работу над серией докладов и статей, которые на сегодняшний день являются последним словом академического источниковедения по вопросу о художественном тексте. В отличие от других историков, обратившихся к литературным источникам (Н. И. Миронец, которая подчеркивает воспитательную и агитационную роль литературы, и Н. Г. Думовой, развивающей традицию изучения "психологических типов"), Шмидт учитывает опыт истории ментальностей, считая произведения литерату-
8 Саар Г. П. Источники и методы исторического исследования. - Баку, 1930. -174 с.; Миронец Н. И. Художественная литература как исторический источник: к историографии вопроса// История СССР. - 1976. -№1.-:.125-176.
5 Мнухина Р. С. О преподавании источниковедения новой истории // Зовая и новейшая история. -1961. - № 4. - С. 127 -132; Об источниковеде-ши новой и новейш ей истории: к итогам обсуждения // Новая и новей-пая история. - 1963. - № 4. - С. 121-125; Варшавчик М. А. О некоторых юпросах источниковедения истории КПСС // Вопросы истории КПСС. 1962. - № 4. - С. 170 - 178; К итогам обсуждения некоторых вопросов істочниковедения истории КПСС// Вопросы истории КПСС. - 1963. - № >. - С. 101 - 105; Селезнев М. С. О классификации исторических источни-:ов в связи с построением курса источниковедения в nyzc.2 її YlCi^ZIUZZ-іедення и историогпа^- ccUiCKoro общесгва. - м., 1964. - С. 322 - 340; Зтп^'-.сг-й й И. Теория и методика источниковедения истории СССР . -Сиев, 1968 .-С. 51-52.
10 Миронец Н. И. Революционная поэзия Октября и гражданской вой-іьі как исторический источник. - Киев, 1988 . - 176 с; Думова Н. Г. О художественной литературе как источнике для изучения социальной психологии // О подлинности и достоверности исторического источника . -Сазань, 1991.- С. 112- 117.
ры и искусства "важным источником для понимания менталитета времени их создания и дальнейшего бытования..."." Очевидно, что работая с художественными текстами сегодня, невозможно игнорировать опыт мировой историографии, изыскания культурологов и теоретиков литературы - одним словом, весь тот комплекс междисциплинарного знания, который сформировался в гуманитарных науках в послевоенный период.
Методологические основания исследования. На фоне размывания дисциплинарных границ между историей, антропологией, лингвистикой, литературной критикой и философией художественный текст возник как объект нового междисциплинарного поиска. В 1960-е годы доминировавший в философии, лингвистике и истории (Броделевское поколения школы Анналов) структурализм выдвинул на первое место исследование статичных процессов, что применительно к литературным документам выразилось в диктате литературоведческого подхода (абсолютизация текста; выведение его из контекста и т.д.). Но в конце 1970-х годов происходит смена философских парадигм, реабилитируется диахронная сторона исторических документов. На этом этапе возникают собственно исторические методики работы с художественными текстами и создаются ставшие уже классическими труды, основанные на литературных источниках.12 В методологическом плане сама возможность задавать художественным текстам "исторические вопросы" возникла в результате переосмысления как позитивистского литературоведения, так и структурализма, в пользу семиотики.13
11 Шмидт С. О. Художественная литература и искусство как источник
формирования исторических представлений (1992)// Шмидт С. О. Путь
историка. Избранные труды по источниковедению и историографии. -
М., 1997. - С. 113 - 115. См. также: Шмидт С. О. Историографические
источники и литературные памятники// Там же, С. 92 - 97.
12 Ginzburg С. The Cheese and the Worms. The Cosmos of a Sixteenth-Century
Miller.-London and Henley., 1981; DarntonR. The Great Cat Massacre and
Other Episodes of French Cultural History.-New York., 1984; Hunt L. The
Family Romance of the French Revolution. - Berkeley and Los Angeles, 1992.
Данное исследование развивает эту методологическую тенденцию применительно к истории российской радикальной интеллигенции. Семиотическая модель опирается на представление о тексте как пересечении точек зрения создателя текста и аудитории. Третьим компонентом является наличие определенных структурных признаков, воспринимаемых как сигналы текста.14 Таким образом получает легитимацию интерес историка к тому, что в литературоведении несколько пренебрежительно именовалось "контекстом". Если текст мыслится как коммуникативное событие, то контекст является органической частью текста. Соответственно, тезис о механическом отражении контекста в тексте снимается, и историк встает перед проблемой функционирования текста в контексте, перед проблемой художественного текста как реальности, которая формирует идеи и представления людей.15 Любой литературный текст предстает историку как ценностное уплотнение мира (выражение М. Бахтина), выстроенное вокруг литературных героев. Интерпре-
13 На Западе этот переход может быть персонифицирован в лице
талантливого историка и писателя Умберто Эко, в то время как в России
параллельный процесс связан с именем Ю. М. Лотмана. См.: Есо U. А
Theory of Semiotics. -London., 1977; Idem. The Role of the Reader. -
Bloomington., 1979; Idem. Six Walks in the Fictional Woods. - Cambridge,
Mass. and London., 1994; Ю. M. Лотман п тартуско-московская семиоти
ческая школа. - M., 1994. - 547 с.антливого историка и писателя Умберто
Эко, в то время как в России параллельный процесс связан с именем Ю.
М. Лотмана. См.: Есо U. A Theory of Semiotics. -London., 1977; Idem. The
Role of the Reader. - Bloomington., 1979; Idem. Six Walks in the Fictional
Woods. - Cambridge, Mass. and London., 1994; Ю. M. Лотман и тартуско-
московская семиотическая школа. - М., 1994. - 547 с.
14 Лотман Ю. М. Культура и взрыв. - М., 1992. - С. 179; Успенский Б. А.
История и семиотика: восприятие времени как семиотическая проблема.
Статья первая. // Зеркало. Семиотика зеркальности. Труды по знаковым
системам. - Вып. 831. - Тарту, 1988. - С. 67.
15 В отечественной исторической науке этот подход впервые обосновала
М. В. Нечкина, предложившая изучать "не просто художественный об
раз как таковой, а именно функцию художественного образа в сознании
читателя". Нечкина М. В. Функция художественного образа в истори
ческом процессе. - М., 1982. - 318 с. См., также: Литература и история
(Исторический процесс в творческом сознании русских писателей XVIII -
XX веков). - СПб., 1992. - 360 с. Белый О. В. Тайны "подпольного" чело
века. Художественное слово - обыденное сознание - семиотика власти. -
Киев, 1991. -312 с.
тационная интрига состоит в "раскручивании" этого ценностного уплотнения, в выстраивании системы ценностных ориентации автора, героев и читательской аудитории в рамках их культурно-исторического контекста.16 Именно так можно сформулировать основной методологический тезис этого исследования, построенного на семиотическом понимании литературного источника.
Соответственно, мы не считаем возможным говорить о второстепенном, вспомогательном характере литературных источников. Характер конкретного исследования определяет относительную значимость источников, и в нашем случае литературные тексты являются основным элементом источниковый базы работы. Необходимо оговориться, что под литературными источниками мы понимаем лишь те произведения изящной словесности, которые по времени возникновения современны изучаемым событиям, т.е. сделаны "как бы изнутри описываемого состояния..., с использованием исключительно того метаязыка, который выработан внутри данной традиции..." и данного времени.17 Художественные произведения, которые по отношению к изучаемому периоду представляют позднейшую рефлексию (исторические романы, литературные биографии, литературно-философские эссе) являются историографическими источниками и должны рассматриваться в совершенно ином контексте.18 Собственно же литературный источник представляет собой особый вид письменных источников, отличающийся по типу кодировки информации присущему художественному дискурсу.
Поскольку историческое использование литературных источников бессмысленно без учета контекста, литературоведческие клас-
16 Тюпа В. И. К новой парадигме литературоведческого знания // Эстети
ческий дискурс: семиотические исследования в области литературы. -
Новосибирск, 1991. - С. 4 - 16; Фуксон Л. Ю. Мир литературного произ
ведения как система ценностей // Там же, С. 17 - 24.
17 Топоров В. Н. О космологических источниках раннеисторических опи
саний // Сборник научных статей в честь М. М. Бахтина. Труды по зна
ковым системам. VI. - Вып. 308. - Тарту, 1973. - С. 109.
18 Шмидт С. О. Историографические источники и литературные памят
ники // С. О. Шмидт. Путь историка. - С. 92 - 97.
сификащш, игнорирующие контекст и основанные исключительно на структурно-жанровых характеристиках самих художественных произведений, вряд ли могут быть полезны. На наш взгляд, наиболее инструментальной в контексте исторического исследования является типология текстов по возможности их функционирования, разработанная Ю. М. Лотманом.19 Подобная типология устанавливает пределы, до которых историк свободен игнорировать эстетические особенности текста, она же сразу настраивает на диалогическую модель мьплления с учетом интенций по крайней мере двух полюсов: автора и читателя. Релевантность этой типологии для данного исследования очевидна, поскольку мы имеем дело с особой литературой и особой читательской аудиторией. Как уже отмечалось выше, радикальная интеллигенция приписывала литературе функции, далеко выходящие за рамки эстетических. Соответственно, в большинстве случаев можно говорить о достаточно непосредственной связи между авторами литературы Подпольной России и ее читателями. Таким образом мы методологически обосновали свое право акцентировать те моменты этого сотрудничества, которые далеки от чисто эстетических.
Цель и задачи исследования. Формулировка цели данного диссертационного сочинения - изучение возможностей литературного источника в контексте исторического исследования, посвященного российскому радикализму начала XX века - предполагает решение следующих задач:
разработка концепции литературного источника и методологии его анализа в контексте исторического исследования;
выявление и источниковедческая интерпретация литературных текстов, порожденных субкультурой российского радикализма начала XX века;
привлечение их для создания истории радикальной интеллигенции начала века как истории формирования и эволюции комп-
19 Лотман Ю. М. Структура художественного текста. - М., 1970. - С. 347.
лекса идей, ценностей и стереотипов мышления, определявших российский радикализм.
Научная новизна. Новизна диссертационного сочинения, в основу которого положены художественные тексты, очевидна с точки зрения теории и практики отечественного источниковедения. Придав художественным текстам статус литературных источников и предложив полидисцишшнарную методологию их осмысления, мы изучили возможности литературных источников применительно к истории российского радикализма начала XX века. Это позволило вывести изучение ценностей, представлений, этических предпочтений социальной группы из сферы спекуляций и домыслов в сферу строго научного анализа, верифицируемого в рамках источниковедческого подхода.
Источниковая база диссертации. Понимание художественного текста как коммуникативного события определило источни-ковую базу диссертации. Помимо литературных источников, в диссертации использованы: газетно-журнальная публицистика и критика; мемуарная литература и дневники отдельных представителей радикальной интеллигенции; документальные источники (протоколы полицейских дознаний по делам подпольных типографий, списки запрещенной литературы, истории болезней и др.). При работе над диссертацией использовались материалы фондов следующих архивов:
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ): ф. № 1167 (Коллекция вещественных доказательств, изъятых жандармскими учреждениями при обысках редакций журналов, газет и отдельных лиц); ф. 6753 (Кончевская Надежда Викторовна); ф. 5831 (Савинков Борис Викторович); ф. 328 (Е. Сахарова-Вавилова).В этих фондах хранятся документы, освещающие творческую историю создания тех или иных литературных произведений, дневниковые записи, а также рукописи, конфискованные в ходе обысков в редакциях популярных журналов начала XX века.
Национальный архив республики Татарстан (НАРТ): ф. 199 (Казанское Губернское Жандармское Управление); ф. 977 (Казанский Императорский Университет).Привлеченные нами документы НАР-Та представляют собой протоколы обысков подпольных типографий, списки запрещенной и конфискованной литературы.
Архив Республиканской Психиатрической Больницы, г. Казань. В этом архиве сохранились истории болезни периода первой русской революции, содержащие информацию о воспроизведении, даже на уровне неконтролируемых психических проявлений, нормативного поведенческого шаблона, лексики и образного ряда, заданного революционной беллетристикой,.
Bakhmeteff Archive (New York, USA), collection "S. R. Party". Материалы этой коллекции использованы при исследовании судьбы одного из наиболее известных персонажей Подпольной России, террориста и писателя Б. Савинкова (литературный псевдоним - В. Ропшин).
Slavonic Library, Helsinki University, рукописный отдел (бывшее "Хранение Русской Библиотеки Александровского университета в Гельсингфорсе"). В рукописных фондах этой библиотеки хранятся автографы студенческих стихов и песен конца XIX века, необходимые для понимания истоков специфического литературного творчества радикальной интеллигенции. В диссертационном сочинении мы предлагаем более подробную характеристику привлекаемых нами исторических источников.
Основная масса литературных источников, использованных в работе, представляет собой беллетристику и поэзию, публиковавшуюся в многочисленных журналах и литературных сборниках начала века. Как правило, художественный уровень этих произведений невысок, хотя встречаются и исключения. Большая часть использованных нами художественных произведений никогда не вовлекалась в научный оборот ни литературоведами (в силу отсутствия художественной ценности), ни историками (по причине отсутствия интереса и адекватных методик). Авторы этих произведений характеризуются разной степенью причастности Подпольной России: от
непосредственного членства в какой-либо политической партии до идейной поддержки левой оппозиции режиму. Большинство партийных авторов выступало под псевдонимами, что давало им возможность преодолеть партийную цензуру и самоцензуру интеллигента, используя форму художественного произведения для выражения своего индивидуального отношения к окружающему миру. В некоторых случаях (прежде всего это касается рукописей, обнаруженных в архиве) не удалось установить авторство текстов, но это не лишило сами тексты источниковой ценности, поскольку литературный источник мы рассматриваем как массовый источник. Только выявление и освоение значительного числа беллетристических и поэтических текстов позволило нам говорить о стереотипах мышления и устойчивых ценностях радикальной интеллигенции.
Наиболее "прозрачной" для историка является та часть собранных нами литературных документов, которая была создана накануне и в годы первой русской революции - т.е. собственно классические произведения Подпольной России. "Классические" в том смысле, что они наиболее полно соответствовали канону: положительный герой этих произведений практически всегда являлся стержнем сюжета, литературные персонажи отождествлялись с конкретной функцией, позитивные и негативные полюса были четко обозначены. Наш метод работы с такого рода литературой отчасти напоминает подход, предложенный В. Проппом в его знаменитой "Морфологии сказки".20 Мы тоже анализируем структурные элементы значительной группы однопорядковых текстов, вычленяя основные функции героев и сюжетов. Но в отличие от Проппа, нас интересует культурно-исторический контекст, частью которого являлись литературные тексты Подпольной России. Поэтому для нас столь существенно выделение постреволюционных текстов в особую группу, где исчезает тождество между героем и функцией. Именно на основе этого расхождения, сигнализировавшего назревание кризиса радикализма, создавались новые смыслы, новые значения
Пропп В. Морфология сказки. - Л., 1928. - 151 с.
и новые идеи. Художественные тексты послереволюционной декады представляли собой инструмент культурной регуляции, незаменимый в период кризиса и трансформации. Именно в разрушении поэтики Подпольной России и в поиске путей к новой идее, к новой традиции, состояла историческая миссия постреволюционных художественных текстов, что не только выделяет их в особую группу, но и ставит в прямую оппозицию к классической литературе Подпольной России.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, примечаний, списка использованной литературы и источников.