Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историческое наследие Густава Эверса в отечественной и зарубежной историографии 19
1.1. Исторические взгляды Густава Эверса в оценке отечественных и зарубежных ученых XIX – начала ХХ в 19
1.2. Изучение трудов Густава Эверса в отечественной и зарубежной историографии ХХ – начала XXI в 42
Глава 2. Густав Эверс – историк, педагог и общественный деятель 67
2.1. Биография Густава Эверса 67
2.2. Общественно-политические воззрения ученого 83
2.3. Методология истории Густава Эверса 93
Глава 3. Начальный период истории Руси в трудах Густава Эверса 103
3.1. Критика Густавом Эверсом основных положений норманнской теории и ее влияние на развитие историографии варяго-русского вопроса 103
3.2. «Доваряжский период» русской истории в трудах Густава Эверса.. 141
3.3. Понтийская русь Густава Эверса: теория и развитие историографии вопроса 166
3.4. «Хазарская теория» Густава Эверса и ее влияние на разработку проблемы формирования Древнерусского государства 173
Заключение 189
Список сокращений 194
Список источников и исследований 196
- Исторические взгляды Густава Эверса в оценке отечественных и зарубежных ученых XIX – начала ХХ в
- Биография Густава Эверса
- Критика Густавом Эверсом основных положений норманнской теории и ее влияние на развитие историографии варяго-русского вопроса
- «Хазарская теория» Густава Эверса и ее влияние на разработку проблемы формирования Древнерусского государства
Исторические взгляды Густава Эверса в оценке отечественных и зарубежных ученых XIX – начала ХХ в
Одной из актуальных проблем начальной истории Руси в трудах Густава Эверса является формирование русской государственности. Вплоть до настоящего времени в исторической науке не сложилось четкого понимания этого вопроса, а обилие историографического материала, зачастую несистематизированного, только подчеркивает необходимость обращения к нему.
Большинство сочинений историка, изданных на немецком языке, не переведены на русский язык и не стали достоянием широкого круга научной общественности. Выходившая с запозданием в русском переводе небольшая часть трудов одного из основоположников антинорманизма вызывала различные отклики ученых, поэтому давно назрела необходимость их обобщения. Основными в рамках заявленной темы могут быть обозначены следующие проблемы, имеющие принципиальное значение для понимания важности процесса становления и первых веков существования русской государственности: 1) критика норманнской теории; 2) существование «доваряжского периода» русской истории; 3) теория понтийской (причерноморской) руси и вопрос ее этнической идентификации; 4) «хазарская теория» и ее влияние на разработку проблемы формирования Древнерусского государства.
Первые характеристики научных взглядов Эверса были весьма скупыми. Рецензии и отзывы на его работы были даны немецкими учеными-норманистами, в том числе и теми, кто работал в России. Самые первые из них посвящены разбору его брошюр по крестьянскому вопросу в прибалтийских землях Российской империи и опубликованы в 1807 г. в «Геттингенских ученых записках» его учителем А.Л. Шлецером1. В 1808 г. была издана монография Эверса «О происхождении Русского государства», в которой он выступил с критикой норманнской теории и теорией о существовании причерноморской (понтийской) руси, связывая ее этнические истоки с Хазарией. И тут же последовала реакция профессора теологии и известного ориенталиста И.С. Фатера. В 1808 г. немецкий востоковед, вдохновленный этой работой, обратил внимание на «столь очевидное бытие росов» на юге и предложил относить к ним проживавших на северных берегах Черного моря «остатки готов», на территории которых разместились затем значительные колонии варягов-норманнов, «ставших называться русью»1.
Тогда же краткую характеристику сочинению Эверса дал сын А.Л. Шлецера – Х.А. Шлецер. Отмечая «усердие, начитанность автора… умение высказывать здравые суждения», он выступил против его теории о происхождении руси с северной части Черноморского побережья, так как это шло вразрез со скандинавским происхождением руси, которое для всех, по мнению рецензента, «стало фактом»2.
В 1809 г. в приложении к пятой части «Нестора», получившего широчайшую известность в Европе и в России, А.Л. Шлецер назвал Эверса «поэтом хазар, в высшей степени самонадеянным» (в русском переводе «Нестора», осуществленном Д. Языковым, этот раздел отсутствует). Резко отрицательный отзыв Шлецера был продиктован работой Эверса «О происхождении Русского государства», в которой тот прямо выступил против норманнской теории своего учителя. Как подчеркивал тогда Эверс в «Предисловии»: «Заняться нижеследующими исследованиями меня побудило издание Шлецером Несторовой хроники. Однако мои изыскания настолько отличаются от учений этого знаменитого человека, что их можно считать абсолютным противоречием сочинениям Шлецера. Подобно Байеру и Тунману он полагает, что основатели самого крупного государства в мире пришли с берегов Балтийского моря, я же полагаю, что с берегов Черного моря. И все же к таким противоположным выводам нас незаметно привела общая цель: он искал истину, я тоже»1.
Но поиск Эверсом истины (русь имеет южное, причерноморское, возможно, хазарское происхождение, а главное – государственность у восточных славян сложилась еще до призвания варягов) вызвал гнев Шлецера, так как он вырос на идее «об особой роли германцев, в частности норманнов, в развитии правовой и политической культуры в Европе», которая была, как подчеркнул В.А. Мошин, основополагающей идеей немецкой историографии2.
И знаменитый Шлецер, во-первых, охарактеризовал своего ученика «в высшей мере самонадеянным» и мнящим себя ученым, самым незнающим из своих противников, утверждая, что даже «самый необразованный» из его критиков «турок» Ф. Эмин знает больше Эверса, что он ничего не знает из средневековой истории, истории права, возникновении государства, а все свои знания почерпнул из журналов и русскую историю узнал исключительно из его «Нестора». Во-вторых, прямо обвинил в плагиате своего бывшего студента: «Напечатал целые абзацы, целые страницы из моего “Нестора” и других работ». После чего «приговорил» его сочинение к числу тех, которые «a priori могут быть осуждены, так как они плохи в литературном и моральном отноше-нии»3.
Отрицательный отзыв А.Л. Шлецера послужил основанием для появления в 1810 г. «Неприятных воспоминаний об Августе Людвиге Шлецере» Эвер-са, в которых он отмечал, что многие его предупреждали: Шлецер, «не привыкший к критике, поведет себя как негодяй», при этом прикрываясь любовью «к истине». «Я же считал, что он, сам свободно высказываясь на благо науки, не взирая на личности, позволит подобное и другим. Но я ошибся, – констатировал Эверс, – и в гневе его ущемленное самолюбие перебороло его порядочность и заставило написать пасквиль на меня, который позорит пятую часть его “Нестора”»1.
В 1809 г. университетский товарищ Эверса Ф. Рюс посвятил монографии «О происхождении Русского государства» довольно обширную и содержательную рецензию, в которой представил четкое противостояние двух концепций: Шлецера и Эверса. Рюс указал на общий круг источников обоих авторов, привел интерпретацию основных положений их теорий. По его мнению, в работе Эверса можно выделить три принципиальные проблемы в понимании вопроса о происхождении русской государственности: первый – о варягах, второй – о Рюрике (т.е. о происхождении княжеской династии и имен первых русских князей вообще), третий – о руссах. Отмечая начитанность, «остроумие», «кропотливое прилежание» и глубокие познания ученого в древнерусской истории, рецензент, вместе с тем, крайне критически отзывался о его хазарской теории, которая, как он заключал, «базируется пока лишь на оригинальных, но подчас софистских гипотезах»2.
На конференции Академии наук 25 января 1809 г. историки И.Ф. Круг и А.Х. Лерберг, российские академики и немцы по происхождению, указали, что именно Эверс сделал акцент на критике «слабых мест в рассуждениях Шлецера и Тунмана о происхождении руси»3. Данные отзывы способствовали избранию дерптского ученого членом-корреспондентом Российской Академии наук4.
В 1810 г. И.Г. Буле в работе «Обозрение критической литературы по русской истории», не останавливаясь на характеристике взглядов Эверса, назвал начинающего исследователя в одном ряду с маститыми учеными – И.Ф. Кругом и А.Х. Лербергом5. В январском номере рижского еженедельника «Inlandische Bltter» («Отечественный листок») за 1814 г. была помещена рецензия на еще не опубликованное сочинение Эверса «История руссов» (на немецком языке книга увидела свет в 1816 г.), в которой подчеркивалось, что «Эверс, осмелившийся противопоставить свое мнение мнению Шлецера», изобразил гражданское состояние Руси «при описании законодательств и управлений государства, развития ремесел, искусства и наук»1.
В ноябре 1816 г. в разделе «История» «Wiener Allgemeine Literaturzeitung» («Всеобщая Венская литературная газета») вышла объемная рецензия на «Историю руссов» (автор рецензии не установлен), в которой отмечалось, что ее основой послужил лекционный материал, прочитанный Эвер-сом за полгода (при еженедельной нагрузке в пять занятий). Отличительным признаком данной работы автор считал особое внимание к законам и договорам для «знакомства с внутренним состоянием народа». Рецензент остановился на вопросах, которые рассматривал Эверс, а именно «гипотезе» о хазарском происхождении руссов, крещении Владимира, законодательной и просветительской деятельности князя Ярослава, взаимоотношениях Руси и Византии, монгольском нашествии на Русь, периоде ордынского ига и возвышении Московского княжества, особо выделив периоды правления Ивана III и Ивана IV2.
Первый отзыв русского ученого на книгу Эверса «О происхождении Русского государства» представил Н.М. Карамзин, высказав при этом две полярные точки зрения. Одна из них изложена самим историографом в примечаниях к первому тому его сочинений (приведены в дополнении к 9-му тому, опубликованному в 1821 г.): Эверс «пишет умно, приятно; читаем его с истинным удовольствием и хвалим искренно: но не можем согласиться с ним, что варяги были козаре! … Г. Эверс принадлежит к числу тех ученых мужей Германии, коим наша история обязана многими удовлетворительными объяснениями и счастливыми мыслями»3. То же констатировал и сам Эверс в письме И.Ф. Кругу от 11 марта 1815 г., отмечая: «Я недавно получил письмо от Карамзина, который очень положительно высказывается о содержании моей работы, но ни за, ни против моего мнения относительно Origines Russorum1»2.
Биография Густава Эверса
Исследования биографии Густава Эверса наиболее полно представлены в зарубежной историографии. Так, в 1846 г. Ф. Буш, в 1853 г. Э.И. Гаффнер и в 1869 г. Ю. Экард высоко оценили его административную деятельность. Особое внимание они уделяли взаимоотношению ректора Эверса с попечителем Дерпт-ского учебного округа К.А. Ливеном1. Изучение этого вопроса продолжил в 1895 г. Ф. Бинеманн, который подготовил к печати и опубликовал часть писем К.А. Ливена к Эверсу2, положив начало изданию официальной переписки последнего. Ранее опубликованные биографические данные послужили в 1933 г. источником развернутого повествования Р. Энгельгардта о личной жизни и деятельности Эверса в должности ректора Дерптского университета с 1818 по 1830 гг. В общем контексте освещения общественной и научной деятельности историка автор отметил эволюцию его политических взглядов, не говоря о причине этих изменений3.
Биографические сведения о Густаве Эверсе приводили специалист по русской историографии К.Д. Гротхузен (1954 г.) и исследователь истории Дерптского университета Р. Виттрам (1964 г.)4. Немецкие исследователи к биографии дерптского ученого обращались в ходе изучения становления юридического образования в России5.
В отечественной историографии краткие сведения о биографии и научной деятельности Густава Эверса впервые сообщает в 1847 г. «Справочный энциклопедический словарь» под редакцией А. Старчевского. Среди основных сочинений историка названо «Des Herzogthums Ehsten Ritter- und Landrecht» («Рыцарское право Эстляндского герцогства»), изданное в Дерпте в 1826 г., которое до сего дня не упоминалось ни в одном библиографическом описании как труд Эверса. Также сообщается, что Эверс и Энгельгардт издали «первую половину первого тома продолжения Миллеровых записок, касательно древней и новой русской истории и географии, под заглавием “Beitrge zur Kenntniss…”»1.
В 1878 г. Д.Д. Рябинин отметил: «Имя профессора Густава Эверса, как уважаемого труженика науки, которому русская история обязана ценными критическими исследованиями древнейшего ее периода, пользуется и поныне заслуженной известностью в ученом мире; но о самой личности его, как человека и как должностного деятеля русской службы, кажется, не встречалось в нашей печати до сих пор никаких сведений»2. То же говорится в биографических материалах сенатора Н.П. Смирнова за 1898 г.3
Большая энциклопедия под редакцией С.Н. Южакова (1905 г.) с серьезными ошибками в биографической статье об Эверсе сообщает, что Иоганн Филипп Август (!) Эверс занимался историей с 1799 г. под руководством Шлецера и Гердера (видимо, вместо Геерена). Издание сочинения «О происхождении Русского государства» ошибочно указано под 1818 г. (вместо 1808 г.)4. Несмотря на обращение к указанной проблеме зарубежных и отечественных специалистов5, до сих пор известно крайне мало достоверных сведений о личной жизни, научной, административной и преподавательской деятельности Эверса.
Так, например, в отечественной и зарубежной исторической литературе нет единого мнения по поводу даты рождения Эверса: указываются, как правило, 1779 или 1781 годы. Есть единичные упоминания о 1780 г.1 и 1791 г.2 как годе рождения дерптского историка. Анализ российской историографии этой проблемы показывает, что бльшее распространение, как дата рождения Густава Эверса, имеет – 22 июня (по старому стилю 2 июля3) 1781 г. Она приводится преимущественно в трудах дореволюционных и советских исследователей4, а также в работе историка-эмигранта Г.В. Вернадского5. Этой же точки зрения придерживается большинство современных российских ученых6. Именно эта дата – 22 июня 1781 г. – указывается во всех биографических и энциклопедических словарях и справочниках7.
«Справочный энциклопедический словарь» под редакцией А. Старчевского указывает дату 23 июля 1781 г.8 О рождении Эверса в 1779 г. сегодня, по всей видимости, говорит только М. Шиппан9. Дата 22 июня 1781 г. весьма распространена и в зарубежной историографии1. Однако наряду с ней нередко встречается и 1779 г. как год рождения дерптского историка2.
Исследователи биографии и творчества Эверса почти не уделяли внимания его жизни до 1803 г. (до переезда в Российскую империю). Исключением является работа Л.М. Леппик3. В монографии «Ректор Эверс» исследовательница сообщает: Иоганн Филипп Густав Эверс родился 22 июня 1779 г. и был третьим ребенком в семье крестьянина Иоганна Фридриха Эверса (12.09.1747 – 23.08.1803) из местечка Амелунксен-на-Везере прусской провинции Вестфалия4 (по воспоминаниям внука Густава Эверса, известного протестантского теолога Адольфа Гарнака5, Амелунксен принадлежал к епархии «Corvey», знаменитой своим средневековым монастырем6).
В примечании Леппик подчеркивает, что благодаря усилиям школьного директора и краеведа Р. Домана, проживающего в соседнем с Амелунксеном Брауншвейге, удалось установить точную дату рождения Эверса, т.е. 1779 г. Как возникла другая дата рождения известного историка – 1781 г., которая получила распространение еще при жизни Эверса, точно выяснить не удалось7.
Как правило, во всех документах до середины XIX в. указывалась не дата рождения, а возраст человека. Так, в подушной ревизии 1816 г., хранящейся в Национальном архиве Эстонии, в графе «возраст» напротив фамилии Эверса значится 34 года8 (т.е. 1782 год рождения). В послужном листе ректора Эверса за 1828 г. в графе «возраст» отмечено 48 лет9 (следовательно, год рождения – 1780). Поэтому установить точную дату рождения Густава Эверса на основе сохранившихся документов довольно трудно.
О своем возрасте Эверс упоминал крайне редко. Уменьшение возраста, возможно, как предполагает Леппик, связано с боязнью оказаться в армии, но может быть и другая причина: например, люди в ту эпоху часто не помнили точную дату своего рождения. В монографии «Ректор Эверс» в 2001 г. Леппик указала: «В Германии до сих пор продолжают носить фамилию Evers (следует отметить, что немецкое написание фамилии отца Густава Эверса именно «Evers». – Л.И.), в России же она трансформировалась в Ewers и употребляется только в сочетании с именем ректора I.Ph.G. Ewers»1. Однако необходимо заметить, что в Дерптском университете преподавал профессор богословия, швед по происхождению, Lorenz Ewers (1742–1830)2, поэтому здесь не исключена возможность ошибки.
Одна из первых биографических статей об Эверсе содержится в «Общем лексиконе писателей и ученых провинций Лифляндии, Эстляндии и Курляндии» (1827 г.). В ней сообщается, что Эверс родился 4 июля 1781 г. в семье зажиточных крестьян3. На сайте «Восточногерманские биографии» размещена статья М. Цайдлер, в которой подробно изложена его биография. Данная работа, написанная в том числе и на основе воспоминаний внука Эверса Адольфа Гарнака, содержит указание на то, что историк умер в 1830 г. в возрасте 51 года. Сам Гарнак отмечал, что его дед умер в 1830 г., при этом ему «noch nicht 50 Jahre alt (еще не исполнилось 50 лет. – Л.И.)»4. Кроме того, Цайдлер обращает внимание на тот факт, что в евангелической церковной книге общины Аме-лунксен отмечена дата крещения Эверса под именем Иоганн Филипп 22 июля 1779 г.5 Эти сведения подтверждают М.Г. Салупере и Л.М. Леппик, делая ссылку на церковную метрику, обнаруженную Р. Доманом1. Следовательно, годом рождения Густава Эверса следует считать 1779 г.
Критика Густавом Эверсом основных положений норманнской теории и ее влияние на развитие историографии варяго-русского вопроса
Критика норманнской теории Густавом Эверсом появилась как реакция на сочинения по русской истории Г.З. Байера, Ю. Тунмана и, главным образом, А.Л. Шлецера. «Заняться нижеследующими исследованиями меня побудило издание Шлецером Несторовой хроники, – отмечал в 1807 г. в предисловии к труду «О происхождении Русского государства» Эверс. – Однако мои изыскания настолько отличаются от учений этого знаменитого человека, что их можно считать абсолютным противоречием сочинениям Шлецера»1.
Он поставил ряд важных вопросов: откуда пришли русы, к какому народу они принадлежали, как объяснить русские названия Днепровских порогов, что означает «Рослаген», какой источник лежал в основе «Русской Правды» и др., указал на существование государственности на Руси «до начала единовластия Рюрика». Важное место в его критике норманнской теории занимает утверждение А.Л. Шлецера, что призванные князья, именуемые в ПВЛ варягами, признавались «германцами». Логика построения подобной гипотезы, по мнению Эверса, довольно проста: «германцы» назывались у «нашего летописца» варягами, призванные русы также. Следовательно, заключал Шлецер, русы должны быть германцами2.
С целью аргументации норманнской теории Шлецер использовал указание, появившееся на страницах летописей во второй половине XV в. на то, что «варяжские князья – Рюрик и его братья – пришли “из немец”», под которыми в современной ему ситуации большинство славянских народов понимало германцев. Его точку зрения разделяли А.Х. Лерберг, М.П. Погодин, А. Рейц, А.А. Куник, П.Г. Бутков, А.А. Шахматов. Сегодня В.В. Фомин говорит о том, что подобные рассуждения «не имеют ничего общего с фактами», – даже шведы Ю.Г. Спарвенфельд, бывавший в Москве в 1684–1687 гг., и Ф.И. Страленберг в 1730 г. отмечали, что под именем «немцев» россияне «почитай всех европейских народов разумели»1.
Впервые в отечественной исторической науке на это обратил внимание Эверс, указав, что раньше слово «немец» употреблялось «по отношению ко всем народам, которые говорили на непонятном для словен языке». Данное мнение разделял Н.М. Карамзин, констатируя, что «предки наши действительно разумели всех иноплеменных под именем немцев… и мысль, что оно произошло от германских неметов, кажется неосновательною»2.
В 2004 г. В.В. Фомин подчеркнул, что в источниках термин «немцы» употреблялся весьма широко (на чем акцентировал внимание Эверс еще в 1808 и 1814 гг.), о чем свидетельствуют летописи XIII–XVII вв., актовый материал последней четверти XVI – 30-х гг. XVII в., а также русско-английская переписка XVI–XVII вв., в которой «немцы» и «иноземцы» «даются в одном значении», а также установил, что этот термин «прилагался к определенной территории», т.е. являлся, в то же время, и географическим понятием3.
Отличалось мнение Эверса от позиции Шлецера и в интерпретации термина «варяги». Сначала в 1808 г., а затем в 1814 г. он, полагая, что данную проблему скрывает «ложный свет» этимологии, изучил историографию этого вопроса и указал на мнения о происхождении варягов С. Герберштейна (1486– 1566), М. Претория (1635–1704), Э.Ю. Биорнера (1696–1750) и Ю. Ире (XVIII в.), а также Г.З. Байера и А.Л. Шлецера. По мнению ученого, положение о том, что «русы нарекли варягами (“Variagi”) только жителей берегов Балтийского и Северного морей, кажется мне неверным», и утверждал, что летописные варяги были союзниками Византийской империи, термин «wring», имеющий аналоги в германских языках и применяемый сначала к готам, а потом к скандинавам, исследователь переводил как «человек, находящийся в союзе». Отрицая существование отдельного народа с таким названием, Эверс подчеркивал, что «чужеземное происхождение названия “варяги”, возможно, объясняет то, что оно не вошло в обиход при дворах северных скандинавских земель и использовалось только для именования путешествующих в Грецию»1.
Историография, посвященная изучению этого термина весьма обширна. Так, мысли о шведской природе варягов, высказанные П. Петреем, Ю. Видекиндом, О. Верелием, О. Рудбеком Р. Штраухом и Э. Рунштейном в 1614–1698 гг., закрепились в историографии2. В 1735 г. к этому вопросу обратился Г.З. Байер. Он предположил, что «варяги» означали скандинавов вообще. Гипотеза академика Петербургской академии наук была поддержана немецкими, шведскими и финскими учеными, работающими как в России, так и за рубежом. Среди них следует указать Г.Ф. Миллера, А.Л. Шлецера, Ю. Тунмана, Ф. Крузе, X.Ф. Хольманна, К.X. Рафна, А.А. Куника, В. Томсена, Ф.А. Брауна, Т.Ю. Арне, Р. Экблома, Я. Сальгрена, М.Р. Фасмера, А. Стендер-Петерсена.
Широкое распространение она получила в среде дореволюционных и со ветских историков. Ее сторонниками были Н.М. Карамзин, М.П. Погодин, А.А. Шахматов, В.А. Брим, А.Л. Погодин, А.А. Васильев, Н.Г. Беляев, В.А. Мошин, Е.А. Рыдзевская, Р.Г. Скрынников. Ныне ими являются, например, Л.С. Клейн, Е.А. Мельникова, А.А. Горский, В.Я. Петрухин.
Другая часть норманистов утверждает, что варяги-скандинавы играли лишь роль «наемников при княжеских дворах». Эта точка зрения, берущая начало в концепции Эверса, разделялась такими учеными как Е.Е. Голубинский («варяг было не названием норманнов, как народа, а тех между ними, которые артелями или ватагами отправлялись из отечества в чужие края»), В.О. Ключевский, И.П. Шаскольский, А.И. Попов, П.С. Самыгин1.
В.В. Фомин, проведя анализ общего значения термина «варяги», выделил несколько мнений ученых XIX – начала XX в. Первое – варяги есть «балтийские народы, либо значительная их часть» (О.М. Бодянский, С. Руссов, Е. Классен, Н.И. Костомаров, С.А. Гедеонов, И.Е. Забелин, Ф.И. Свистун). Второе – «западноевропейское население неславянского происхождения» и население Северо-Западной Европы (Н.П. Барсов). Третье – жители Западной Европы в целом (М.А. Максимович, Ф. Святной, А. Васильев, Г.М. Барац). Четвертое – мнение Эверса, «предложившего самое широкое толкование этого термина», так как он полагал, что под варягами русские понимали «кроме германцев, еще многие другие народы», проживающие в Восточной и Западной Европе2.
В 1974 г. А.Г. Кузьмин отметил, что в ПВЛ «варяги» обозначают «все население, разбросанное по Волго-Балтийскому пути», и понимал под «варягами» летописи известных римским авторам «варинов», или «вэрингов», которые в IV в. участвовали во вторжении в Британию и входили в группу «ингевонов» (т.е. племен, которые, как это доказал германский филолог С. Файст, германцами не были). «Само этническое название “варяги”, – как подчеркнул Кузьмин, – совершенно ясное, индоевропейское: “поморяне”, “люди, живущие у моря” (от индоевропейского “вар” – вода, море)», добавив при этом, что «за обозначением “варяги” могут скрываться разноэтничные племена»3.
В настоящее время поиски родины варягов и выяснение этимологического происхождения их названия остаются актуальными в виду отсутствия единого мнения по этому вопросу. Так, например, Г.И. Анохин видит в варягах славянских солеваров с территории Приильменья, выводя этот термин от «веря-ж», «варяж», «варег», «варежк»4, а Г.Ф. Ковалев, как и подавляющее большинство исследователей, считает «устоявшейся этимологией» объяснение древнерусского «варяг» из скандинавских «vring», «varingar»1.
В этой связи вопрос о призвании варяжских князей занимает одно из центральных мест в историографии. Эверс признавал бесспорным норманнское владычество в землях чуди и славян, которое, недолго продержавшись, было свергнуто покоренными племенами. Историк акцентировал внимание на известии ПВЛ о призвании Рюрика с братьями, но при этом подчеркивал, что «неразумно призывать вновь (862 г.) тех же варягов, – от которых только что освободились (859 г.)»2. Таким образом он, в отличие от Шлецера, рассматривавшего данный сюжет в контексте призвания саксов в Британию (499 г.) и утверждения Рольфа (Рола) в Нормандии (911 г.), считая их событиями одного порядка, не допускал и мысли о «добровольном призвании оскорбленным народом прогнанных мучителей и вручение им верховной власти над собою»3.
«Шлецер считает, что новгородские славяне и их союзники снова позвали тех самых варягов, от тирании которых они только что освободились», по аналогии с бриттами и франками. Но, как справедливо заметил Эверс, летописец не упоминает о «возвращении изгнанных варягов и называет призванных, чтобы отличить их от уже упоминавшихся, русами. Посланники обратились к ним со словами: “Земля наша велика, хороша и обильна”… Не доказывают ли они, что славяне обратились к народу, которому их земля была абсолютно неизвестна? Конечно. И этот народ, хазарского происхождения (византийцы называют его ), проживал у Черного моря, недалеко от истока Днепра»4. С Эверсом частично соглашался В.О. Ключевский, признавший, что «туземцы прогнали пришельцев и для обороны от их дальнейших нападений наняли партию других варягов, которых звали русью»5.
В 1919 г. А.А. Шахматов полагал, что сказание о призвании варягов не было первоначальным, а является позднейшей вставкой. В.А. Пархоменко в 1924 г. указал, что данный эпизод русских летописей был создан под византийским и западным влиянием. В этом же контексте трактовал данный вопрос в 1940 г. М.Д. Приселков. В 1965 г. В.Т. Пашуто предлагал понимать вышеуказанное летописное известие в качестве традиционного договора народа с князем. Труды, специально посвященные изучению летописного повествования о призвании варягов, стали предметом специального исследования В.В. Фомина1.
В этом повествовании внимание исследователей давно привлекает значение летописного «за моря». Так, например, Ф.Г. Штрубе де Пирмонт в 1753 г. связал его с конкретной географической областью – «на той стороне Финского залива и Ладожского озера». Г.Ф. Миллер в 1773 г. отметил: «За море к варягам, то есть в Швецию». На «из заморья» как «с другой стороны Ладожского озера», именуемого в летописях «морем», указал в 1788 г. И.Н. Болтин. В 1802 г. А.Л. Шлецер повествуя о норманстве варягов подчеркнул: «Они пришли из заморья… следовательно, из противолежащей Скандинавии»2.
«Хазарская теория» Густава Эверса и ее влияние на разработку проблемы формирования Древнерусского государства
В отечественной исторической науке представлены различные теории и гипотезы формирования государственности на Руси и влияния на этот процесс различных этнических групп. Среди последних, наряду с норманнами, выделяют хазар. Ученые, обращавшиеся к данной проблеме, использовали различные термины для ее обозначения. Еще в советский период так называемым «хазарским вопросом» интересовался А.В. Гадло, который обобщил научные изыскания в этой области в монографии 2004 г. Со второй половины VII в., как полагает исследователь, гегемония в степи перешла к хазарскому объединению племен. Само образование Хазарского каганата стало «естественным следствием всего предшествующего социально-экономического и этнополитического развития родоплеменных общностей северокавказского региона», а хазарская этническая общность принимала участие в данном процессе: в течение VIII – начале X в. она выступала в виде политической надстройки над другими общностями Северного Кавказа1.
В 2005 г. А.В. Азов указал, что история Хазарии не случайно привлекала внимание отечественных ученых: «Слишком сильное, если не определяющее, влияние… она оказала на начальный период истории Руси, до принятия христианства в 988 г., на формирование древнерусской государственности, социально-экономическое, политическое и культурное развитие восточных сла-вян»1. Э.Д. Ващенко в 2006 г. говорил о ней как о «хазарской проблеме», понимая последнюю, по аналогии с «норманнской», как влияние внешнего фактора на процесс создания государственности у восточных славян, при этом подчеркивал, что Эверса интересовал, в первую очередь, этнический фактор2. Надо отметить, что подобная трактовка не является чем-то принципиально новым для отечественной исторической науки.
Вместе с тем, следует подчеркнуть, что существует и другая точка зрения: в 2002 г. В.В. Фомин согласился с А.Г. Кузьминым, указавшим в 1993 г., что «большинство хазароведов – норманисты». Причем, констатировал Фомин, они «с целью утверждения своих идей… не чураются научного подлога». Так, например, урочище «Козаре» в летописной статье под 945 г. было превращено Д.С. Лихачевым при издании ПВЛ в 1950 г. в «хазары» (т.е. топоним был переведен как название народа), что и привело археолога В.Я. Петрухина в 1995 г. к «необоснованным фантазиям на почве этимологии». Исследователь указал, что подобный подход к изучению влияния хазар на начальный период истории Руси характерен и для зарубежной историографии. Исходя из этого, он охарактеризовал его как «хазарская эрозия истории Руси», «хазаромания»3.
Необходимо заметить, что со времени своего появления в исторической науке проблема изучения истории Хазарии4 рассматривалась в двух основных направлениях: во-первых, собственно история Хазарского каганата5 и, во-вторых, роль и степень влияния хазар на историю Руси, в частности – на процесс формирования Древнерусского государства и первые века его существования.
Краткий экскурс в изучение истории Хазарии дан уже в сочинениях В.Н. Татищева и Н.М. Карамзина1. Однако постановка «хазарской теории» в отечественной исторической науке связана с именем Густава Эверса. Именно он указал на влияние хазар на процесс складывания Древнерусского государства в контексте интерпретации происхождения и этнической природы понтий-ских (черноморских, причерноморских, приазовских, азовско-черноморских, тмутараканских, таманских, азово-донских, южных и т.п.2) руссов3. Дерптский исследователь, по определению Э.Д. Ващенко, «заложил основы “хазарской проблемы”»4.
Сначала в 1808 г., а потом в 1814 г. Эверс указал на малоазийское происхождение понтийских руссов, которых он этнически связывал с хазарами5. Эверс утверждал: «Хазары – турецкое племя, обитавшее между Каспийским и Азовским морями… известные с 212 г. – времени похода на Армению»6 (в 1852 г. И.Д. Беляев также отмечал, что хазары с III в. были известны в Армении7). Сирийский источник середины VI столетия сообщает о местопребывании хазар «к северу от Кавказских гор». Как свидетельствуют восточные авторы, на мнение которых ссылался Эверс, в VII в. хазары занимали территорию между Доном и Бугом, «вместе с большею частью Таврического полуострова (690 г.)»8. В это время Хазарский каганат находился в «самом цветущем состоянии», а хазары «не раз ходили в Персию, как союзники византийских императоров» и покорили себе «всю землю от устья Волги до морей Азовского и Черного»1.
Решая проблему этнической принадлежности понтийской руси (Эверс отметил, что этническая природа руссов крайне неоднородна, так, например, наряду с понтийскими руссами он называл волжских, которые «жили близ главного местопребывания хазар»)2, ученый заключил: они были «близки хазарам». В сочинениях ал-Масуди, Ибн-ел-Варди и Бакуви хазары упоминаются рядом с аланами. У Плиния и Аммиана Марцеллина аланы названы рядом с роксоланами. Но, как отмечал исследователь, это не доказывает, что они были «одного рода»3. При этом историк обращает внимание на тот факт, что большинство ученых причисляло их к готам, Тацит называл сарматами, а в качестве географического ареала их проживания указывался северо-восточный берег Черного моря.
Необходимо подчеркнуть, что исследования дерптского историка стимулировали общий интерес к истории Хазарского каганата, а также разработку ряда частных вопросов в русле обозначенной выше проблемы. Основными среди них можно назвать:
1) ареал и этнический состав населения Хазарии;
2) этноконфессиональные отношения на территории Хазарского каганата;
3) формирование круга источников по изучению истории Хазарии;
4) русско-хазарские отношения; 5) исторический опыт Хазарии в сфере государственного строительства.
Выводы Эверса были поддержаны его коллегами, профессорами Дерпт-ского университета – Ф.Х. Эрдманом, исходившим из постулата о том, что Волга в сочинениях арабских писателей называлась «хазарскою рекою», и И.Е. Нейманом. Последний в 1825 г. отметил: «Новое мнение состоит в том, что сии древние русы… народ турецкого происхождения, обитавший еще прежде в юго-восточной части нынешней России: они были хазары»1. Теория Эверса об этнической близости понтийских руссов и хазар нашла отражение в трудах М.О. Перемышлевского, С.М. Строева и О.М. Бодянского2. Представители «скептической школы», как правило, обобщали уже существующие концепции относительно хазарского влияния на историю Древней Руси и не внесли ничего принципиально нового в разработку данной проблемы.
В 1840 г. Д.И. Языков в «Опыте о истории хазаров» конкретизировал весь известный на то время материал по истории Хазарии3. И.Д. Беляев в 1852 г. акцентировал внимание на временной и территориальной локализации хазар и констатировал, что в русских летописях нет известий о русско-хазарских столкновениях (вероятно, этот факт и имел в виду Эверс, говоря о «мягком правлении хазар»4) даже во время пребывания Аскольда и Дира в Киеве, жители которого платили дань хазарам, «а этой войны должно бы было ожидать прежде всего»5. Развивая «хазарскую теорию» Эверса, В.Н. Юргевич в 1866 г. выдвинул гипотезу о родстве хазар с уграми, «оставившими заметный след в русской истории»6. Предположение о хазарском происхождении руси историк представил в связи с изучением топонимики Крыма, в частности, хазарской крепости Саркел.
В 1869 г. увидел свет перевод книги Ибн Даста, выполненный Д.А. Хвольсоном. Исследователь ввел в научный оборот ценные сведения об общественной организации, этническом и религиозном составе Хазарского каганата. Следует сказать, что со времени выхода в свет исследований Густава Эверса историки не обращались к новым письменным источникам по истории хазар. Кроме того, данное издание представляет собой одну из первых работ по публикации восточных источников вообще1. Необходимо заметить, что интерес исследователей вызывали и отечественные источники. Так, например, А.А. Куник в 1875 г. в дополнениях к сочинению Б.А. Дорна «Каспий», рассматривая летописные сообщения об основании Киева, называл Кия, Щека и Хорива, от которых Начальная летопись ведет историю города, «хазарскими братьями»2. Близок к данным выводам был в 1919 г. и А.А. Шахматов, по мнению которого, «весь юг и юго-восток России на этапе формирования государственности находился в сфере хазарского влияния»3.