Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Монголия как объект изучения Академией наук в XVIII – начале XX в 35
1.1. Становление монголоведения в Академии наук 35
1.2. Естественнонаучное изучение Монголии в XVIII – начале XX в 56
1.3. Формирование и изучение монгольских естественнонаучных коллекций в Академии наук 74
Глава 2. Российская академия наук и Ученый комитет Монголии: поиск организационных форм и содержания сотрудничества (1921–1926) 89
2.1. Политические и научно-организационные предпосылки установления сотрудничества Академии наук и Ученого комитета 89
2.1.1. Политическая ситуация в Монголии: от феодально-теократической монархии к народной республике 90
2.1.2. Научно-организационные причины изучения Монголии Российской академией наук 102
2.2. Создание и деятельность Ученого комитета Монголии 118
2.2.1. Национальные особенности организации науки в Монголии 118
2.2.2. Деятельность ученого секретаря Ученого комитета Монголии Ц.Ж. Жамцарано по его развитию 124
2.2.3. Международные контакты Ученого комитета Монголии и установление сотрудничества с Российской академией наук 132
2.3. Правительственный патронаж сотрудничества Российской академии наук / Академии наук СССР с Ученым комитетом Монголии 148
2.3.1. Комиссия СНК СССР по рассмотрению результатов Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова: обсуждение методов и организационных форм изучения Монголии 148
2.3.2. Деятельность Комиссии СНК СССР по научному исследованию Монголии (Монгольской комиссии) 166
Глава 3. Монгольская комиссия АН СССР как координатор советско монгольского научного сотрудничества (1927–1945) 181
3.1. «Встраивание» Комиссии по научному исследованию Монголии в структуру Академии наук СССР 181
3.2. Нормативно-правовое обеспечение работы советских ученых в Монголии и сотрудничества Академии наук СССР и Комитета наук (Ученого комитета) МНР в 1925–1939 гг.
2 3.2.1. Нормативно-правовые акты, регламентирующие работу советских ученых в Монголии в 1924–1929 гг 208
3.2.2. Договор Академии наук СССР и Комитета наук (Ученого комитета) МНР о совместных исследованиях в 1930–1934 гг 218 3.2.3. Договор о сотрудничестве Академии наук СССР и Комитета наук МНР в 1935–1939 гг. 233
239
3.3. Деятельность Монгольской комиссии в условиях государственного администрирования Академии наук СССР и Комитета наук МНР, 1934–1945 гг.
3.3.1. Реорганизация Комитета наук МНР: изменение приоритетов, расширение задач 239
3.3.2. Изменение целей и задач советско-монгольского сотрудничества: от «абстрактной академичности» к развитию прикладных научных исследований 253
3.3.3. Научное сотрудничество в период международной напряженности и политических репрессий в СССР и МНР 285
3.4. Работа советских ученых в Комитете наук МНР в годы Великой Отечественной войны 304
Глава 4. Сотрудничество Академии наук СССР и Комитета наук МНР в условиях смены коммуникативной стратегии научных сообществ СССР и МНР (1945–1961) 328
4.1. Научно-организационные особенности и нормативная база сотрудничества Академии наук СССР и Комитета наук МНР в послевоенных исторических реалиях 328
4.2. Советско-монгольский проект по подготовке «Истории МНР» 351
4.3. Взаимодействие Академии наук СССР и Комитета наук МНР по организации и проведению научных экспедиций
3 4.3.1. Монгольская историко-этнографическая экспедиция (1948–1949) 377
4.3.2. Монгольская палеонтологическая экспедиция (1946–1949) 391
4.3.3. Монгольская сельскохозяйственная экспедиция (1947–1951)
4 4.4. Упразднение Монгольской комиссии АН СССР 434
4.5. Развитие организационно-правового обеспечения, форм и содержания сотрудничества Академии наук СССР и Комитета наук МНР 444
4.6. Создание Академии наук Монгольской Народной Республики 471
Заключение 494
Список сокращений 501
Список использованных источников и литературы
- Естественнонаучное изучение Монголии в XVIII – начале XX в
- Политическая ситуация в Монголии: от феодально-теократической монархии к народной республике
- Нормативно-правовые акты, регламентирующие работу советских ученых в Монголии в 1924–1929 гг
- Развитие организационно-правового обеспечения, форм и содержания сотрудничества Академии наук СССР и Комитета наук МНР
Естественнонаучное изучение Монголии в XVIII – начале XX в
В параграфе освещается история монголоведения в Санкт-Петербургской Академии наук и его основные направления; выявляются ученые, способствовавшие становлению и развитию академического монголоведения.
Монголоведение как научная дисциплина в Академии наук складывалась в рамках общего развития российского востоковедения, начало которому было положено уже в первые годы существования Академии наук53. Еще в конце XVII в. необходимость знать языки и обычаи соседних народов, связанная с расширением границ Российского государства, создала потребность в материальной базе для подготовки тех, кто непосредственно работал в области отношений России со странами Востока, что способствовало собиранию книг на восточных языках, предметов культа и быта восточных народов54. Потребность в их изучении сделала актуальным приглашение в Академию наук ученого-востоковеда. Этот вопрос в мае 1725 г. вынес на рассмотрение Конференции президент Академии наук Л.Л. Блюментрост55. Профессор логики и метафизики Г.Б. Бильфингер предложил на эту должность «знатока восточных языков и древностей» из Кёнигсбергского университета, получившего степень магистра в
Лейпцигском университете, Г.З. Байера (1694–1738). В приглашении, направленном Конференц-секретарем Академии Х. Гольдбахом ученому, отмечалось, что в Петербурге созданы прекрасные условия для научной работы56. Г.З. Байер принял предложение, в начале 1726 г. прибыл в Россию и сразу же приступил к работе в Академии наук, где ему было присвоено звание профессора, вначале греческих и римских древностей (в 1725–1734 гг.), а затем — восточных древностей (в 1734–1737 гг.)57. Он стал первым официальным востоковедом в составе Императорской Академии наук. Знание латинского, греческого, древнееврейского, сирийского, коптского, армянского языков предопределило широту его интересов. В России Г.З. Байер занялся также изучением санскрита, монгольского (калмыцкого), тангутского языков. Наибольший вклад Г.З. Байер внес в развитие китаеведения. До приезда в Петербург у него уже имелось несколько публикаций по этой проблематике, а в 1730 г. в типографии Академии наук были изданы два тома его труда «Китайский музеум» (Museum Sinicum)58, где Г.З. Байер попытался проанализировать структуру и особенности китайского языка. Несмотря на отдельные недостатки книги, отмеченные и самим автором, это была первая в Европе попытка изложения, можно сказать, «механизма функционирования» китайского языка.
Трудов, специально посвященных монгольской тематике, у Г.З. Байера нет, имеются лишь отдельные сведения о монгольской (мунгальской) письменности и одна из его публикаций посвящена тангутской, индийской и монгольской литературе60. Однако, судя по протоколам академической Конференции, он обращался к проблеме монгольской письменности и грамматики. Результаты своей работы Г.З. Байер изложил в большом докладе, в котором на основе анализа монгольского шрифта предположил его родство с сирийским. Чтение доклада растянулось на два заседания, состоявшихся 1 и 4 декабря 1730 г.61
Обсуждение монгольской тематики продолжилось и на заседании Конференции 12 февраля 1731 г., где Г.З. Байер представил монгольский алфавит, полученный от генерал-фельдмаршала Я.В. Брюса, и провел сравнение с составленным им самим, продемонстрировав совпадения и различия между ними62. Среди документов архива Г.З. Байера, хранящегося в Институте восточных рукописей РАН, находятся материалы и о монгольских народах63.
После смерти Г.З. Байера место академика-ориенталиста оставалось вакантным, а по Регламенту 1747 г. было исключено из академического штата, и только позднее, Уставом 1836 г. были введены два академических места «по истории и словесности азиятских народов»
Долгое время интересы Академии наук в области монголоведения в XVIII в. сводились к собиранию рукописей и ксилографов, основными «поставщиками» которых были сотрудники академических экспедиций65. Историки российского монголоведения в этой связи отмечают, что одним из первых монгольские рукописи (хотя и немногочисленные) доставил в Петербург Д.Г. Мессершмидт (1685–1753)66. По поручению Петра I он с 1720 по 1727 г. совершил путешествие по Сибири. В 1724 г. его маршрут проходил по Даурии, частично по северу Монголии и Забайкалью67. Д.Г. Мессершмидт собрал обширные этнографические, ботанические, зоологические, геологические коллекции, среди которых были монгольские, тангутские, китайские предметы и рукописи. В поездке к озеру Далай-нор он пересек китайскую границу и около месяца провел на монгольской территории68. В дневниках путешественника содержатся ценные географические наблюдения, сделанные по маршруту следования, записи по истории, этнографии, археологии, лингвистике встреченных им народов. В частности, он провел сравнение одежды, внешности и языка бурят и калмыков и предположил их родство
Политическая ситуация в Монголии: от феодально-теократической монархии к народной республике
Последняя экспедиция П.К. Козлова – Монголо-Тибетская, совершенная в 1923–1926 гг., также ознаменовалась уникальными археологическими находками, на этот раз в захоронениях хунну, в горах Ноин-Ула, в Северной Монголии. Как покажет дальнейшее изложение материала, именно эти находки стали одним из поводов организации широкомасштабного изучения Монголии Российской Академией наук, а археологические исследования в Ноин-Уле – одним из важных направлений советско / российско-монгольского научного сотрудничества.
В июле 1914 г. должна была начаться очередная экспедиция П.К. Козлова, которая проектировалась как Монголо-Тибетская. Но начавшаяся Первая мировая война прервала его исследовательскую деятельность. Полковник Генерального штаба П.К. Козлов был направлен вначале на Юго-Западный фронт, а затем, в 1915 г., его командировали в Монголию во главе особой правительственной экспедиции («Монголэкс»), занимавшейся закупками скота для нужд действующей армии. Такое назначение было не случайным: П.К. Козлов был знаком с видными государственными деятелями страны. Контакты, сложившиеся еще со времени его посещения Монголии в 1905 г. для встречи с далай-ламой XIII и в ходе Монголо-Сычуаньской экспедиции 1907–1909 гг., укрепились во время встреч в Санкт-Петербурге, куда в 1911–1915 гг. монгольские делегации приезжали для переговоров с царским правительством о признании независимости Монголии от цинского Китая. Среди тех, с кем тесно общался П.К. Козлов, были видные представители монгольской элиты, занимавшие министерские посты в богдо-ханском, а позднее в народном правительстве Монголии: ван Ханда Дорж, Сайн Нойн-хан, Б. Цэрэндорж и др.
Кроме того, успешной деятельности П.К. Козлова в Монголии способствовали его дружеские отношения с представителями руководящей элиты советской России. Путешественнику покровительствовал один из высокопоставленных советских государственных деятелей – Н.П. Горбунов, управляющий делами СНК РСФСР / СССР. Он осуществлял правительственный патронаж Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова 1923–1926 гг.218 Это немаловажное обстоятельство является, наряду с научными достижениями по изучению Монголии, существенной причиной более пристального внимания к деятельности П.К. Козлова в данном диссертационном исследовании.
Анализируя работу российских исследователей Центральной Азии, В.Л. Комаров в 1915 г. с сожалением отмечал, что Монголо-Сычуаньская экспедиция П.К. Козлова 1907–1909 гг. была последней российской большой географической экспедицией в этот регион, в связи с чем, как полагал В.Л. Комаров, «монополия изучения Монголии, Тибета и Западного Китая изъята из наших рук»219. Однако пессимизм ученого был несколько, на наш взгляд, преувеличен. Успешная исследовательская деятельность его соотечественников, хотя и в меньших масштабах, продолжалась. И если можно говорить о приоритете иностранных исследований в центральноазиатском регионе в это время в целом, то территория Монголии, особенно ее северной, северо-западной и центральной частей, как показал обзор экспедиционной деятельности академических сотрудников в предыдущем параграфе, по-прежнему оставалась прерогативой российских ученых.
Таким образом, рассмотрение истории изучения Монголии в XVIII – начале XX в. позволяет сделать вывод, что параллельно с развитием классического монголоведения в Академии наук начиная с первых лет ее существования шло активное накопление естественнонаучных знаний об этой граничащей с Россией стране. В XVIII в. исследовательский интерес российских ученых к Монголии был обусловлен государственным заказом на получение сведений о природе, населении и хозяйстве различных субъектов империи, в том числе приграничных с монгольскими землями районов Сибири. На первом этапе шло накопление описательной информации общего характера о сопредельной территории, которая отразилась в публикациях разнообразного жанра (научные отчеты, дневниковые и путевые заметки и др.), и собирании коллекций. Основной вклад в познание соседней страны внесли участники академических экспедиций XVIII в., члены Российской духовной миссии в Пекине, российские путешественники-географы.
Большинство коллекций, собранных в Монголии, были сосредоточены в Азиатском, Ботаническом, Зоологическом, Геологическом и минералогическом музеях, в Музее антропологии и этнографии Академии наук и в Санкт-Петербургском Ботаническом саду. Они способствовали формированию в России вообще и в Академии наук в частности специалистов различного профиля по изучению Монголии и дальнейшей активизации и специализации исследовательской работы в этой стране. Основными направлениями изучения Монголии российскими учеными в начале 1920-х гг. кроме классического монголоведения стали ботанические, зоологические, географические, геологические, минералогические исследования. Их инициировали и финансировали наряду с Академией наук также и другие научные учреждения (Геологический комитет, Минералогическое общество, РГО). В научном сообществе сложился круг авторитетных исследователей, деятельность которых была связана с Монголией или территориально, или в процессе изучения исторических или естественнонаучных коллекций, собранных на ее территории.
В результате деятельности российских ученых в приграничных с Монголией территориях и в Центральной Азии на протяжении двух веков значительно расширились наши географические знания о Монголии, а академические и другие научные учреждения обогатились значительными естественнонаучными коллекциями, изучение которых стало основой для продолжения исследовательских работ в Монголии.
Нормативно-правовые акты, регламентирующие работу советских ученых в Монголии в 1924–1929 гг
Заметным фактом не только научной, но и общественной, и культурной жизни столицы Монголии стало пребывание в Урге Монголо-Тибетской экспедиции П.К. Козлова. Путешественник строил свою работу в Монголии в постоянном взаимодействии с Ц.Ж. Жамцарано, глубокие знания которого высоко ценил и часто обращался к нему за консультациями по разным вопросам истории и культуры монгольского народа. Именно общение с Ц.Ж. Жамцарано стало одним из важнейших мотивов, побудивших П.К. Козлова принять решение о начале раскопок в Ноин-Уле. Во всех отчетах, посылаемых в российские научные и правительственные учреждения, в своих выступлениях и публикациях П.К. Козлов не забывал благодарить членов монгольского правительства и Учком, особенно Ц.Ж. Жамцарано, за предоставленную возможность работать на территории Монголии и производить археологические раскопки.
Члены экспедиции не остались в стороне от научно-организационной деятельности Учкома, оказывая ему разнообразную помощь в проведении краеведческих исследований и формировании естественноисторических коллекций музея. Особенно следует выделить деятельность С.А. Кондратьева и А.Д. Симукова.
С.А. Кондратьев (1896–1970), старший помощник П.К. Козлова, в 1924 г. руководил по его поручению раскопками ноин-улинских курганов и одновременно много внимания уделял изучению музыкального монгольского фольклора. В 1925 г. по просьбе Ц.Ж. Жамцарано он перешел работать в Учком, где занимался географическими исследования страны, метеорологическими и астрономическими наблюдениями, а также различными организационными вопросами. Кроме того, С.А. Кондратьев продолжил изучение музыкального творчества монголов. Итогом этой работы стал ряд публикаций и монография «Музыка монгольского эпоса и песен», которая вышла уже после его смерти357.
Участник экспедиции П.К. Козлова, а позже экспедиций Монгольской комиссии ботаник Н.В. Павлов (1893–1971) писал в 1926 г. С.Ф. Ольденбургу: «В Урге ... С.А. Кондратьева я нашел в добром здравии, продуктивно и интересно работающим не только в музыке, но и в археологии, метеорологии и астрономии – словом, он совершенно универсален и необходим в Учкоме Монголии»358.
В Монголии С.А. Кондратьев работал до конца 1930 г., периодически приезжая в Россию для решения административных вопросов и продления своей командировки. В Учкоме работала и его жена, искусствовед М.И. Клягина-Кондратьева (1896–1971), которая была командирована в 1926 г. Комиссией СНК СССР по научному изучению Монголии, также по просьбе Ц.Ж. Жамцарано. В Учкоме она заведовала Фондом европейских книг библиотеки и выполняла поручения Монгольской комиссии, в частности изучала буддийские монастыри359.
Еще один участник экспедиции П.К. Козлова – А.Д. Симуков (1902–1942) был также сотрудником Учкома. Он проработал в Монголии девятнадцать лет, до своего ареста в 1939 г. А.Д. Симуков внес значительный вклад в исследование Монголии, прежде всего в географическое изучение станы. С 1927 г. он заведовал Кабинетом географии Учкома, выполняя и другие разнообразные научно-административные обязанности, много путешествовал по стране, прекрасно знал ее природно-климатические и хозяйственно-экономические особенности360. Результатом его деятельности стал первый «Географический атлас Монгольской Народной Республики» на русском и монгольском языках, изданный в 1934 г.361 Атлас представляет собой свод всех известных на тот период знаний о природных условиях страны и ее административном устройстве. В нем также представлены этнографическая карта, численность и плотность населения по районам и аймакам, охарактеризовано состояние скотоводства по каждому виду скота.
О значении деятельности А.Д. Симукова в Учкоме говорит тот факт, что в 1990 г. в Академии наук Монголии была создана Комиссия по научному наследию А.Д. Симукова и совместно с Музеем этнологии г. Осака (Япония) подготовлен трехтомник его трудов362.
Большой вклад в развитие Учкома внес еще один российский исследователь – В.И. Лисовский (1888–1958), по образованию инженер-мелиоратор. П.А. Витте в 1915 г. предложил ему вместе с ним поехать в Монголию для работы в экспедиции по изучению страны русским советником монгольского правительства С.А. Козиным. Затем он остался в Монголии и был приглашен работать в Учком, где принимал активное участие в экспедиционных исследованиях, в создании картографического кабинета, музея, библиотеки. В 1927 г. В.И. Лисовский уехал из Монголии, работал в Донском институте сельского хозяйства и мелиорации363.
Учком привлекал к выполнению своих задач российских ученых из Сибири и с Дальнего Востока, которые, как правило, выполняли просьбы монгольского научного учреждения в рамках своих исследовательских задач. Так, в самом начале 1920-х гг. в Монголии по приглашению Учкома работал профессор Научно-исследовательского краеведческого института Дальневосточного (Владивостокского) университета, геолог Б.С. Домбровский (1887–?), профессор Иркутского университета В.И. Смирнов (1879–1941), по приглашению Министерства народного хозяйства – агроном Г.Е. Добровольский. При этом Учком стремился прикрепить к каждому иностранному исследователю своих сотрудников для обучения навыкам ведения полевых работ
При острой нехватке национальных кадров к работе в Учкоме, как видим, привлекались приглашаемые из СССР ученые или проживающие в Монголии образованные русские. Поэтому русский язык наряду с монгольским широко использовался в Учкоме для общения и составления научных отчетов и документации. В связи с этим возникали некоторые трудности в исследовательской работе и ведении документации. Так, в частности, председатель Учкома О. Жамьян, отчитываясь о работе перед II Великим Хуралом в 1925 г. отметил, что, «с одной стороны, среди монголов нет ученых, которые бы могли сами заниматься исследованием страны, с другой стороны, русские ученые, которые приезжают в Монголию заниматься изысканиями, не знают ни монгольской письменности, ни языка … . Таким образом, мы не . понимаем друг друга и испытываем затруднения в ведении совместной работы по обследованию страны»
Как нам представляется, руководитель Учкома несколько преувеличил проблему. Нельзя сказать, что это было непреодолимым препятствием, поскольку работающие в Учкоме буряты, как правило, знали и русский, и монгольской языки. Русские, долгое время жившие в Монголии, понимали монгольский, по крайней мере в пределах, необходимых для общения. Но сами монголы по-русски практически не говорили и не читали. Внутренняя документация Учкома в 1920-х велась на старомонгольском языке, переписка с РАН – в основном на русском либо на монгольском, но с приложением перевода на русский.
Развитие организационно-правового обеспечения, форм и содержания сотрудничества Академии наук СССР и Комитета наук МНР
Ц.Ж. Жамцарано с большой радостью и воодушевлением воспринял это известие, хотя несколько ранее, со свойственной монголам преувеличенной скромностью, писал своему учителю: «Вашего приезда я немножечко боюсь, как на экзамене ученик перед учителем. Ничего не успел и не успею создать. Учком – жалок, не встал на ноги!!! И наше ничтожество, боюсь, огорчит, опечалит сердце Ваше»494. Но визит С.Ф. Ольденбурга не состоялся по состоянию его здоровья495, что очень расстроило Ц.Ж. Жамцарано. «Я был оглушен, потому что так сильно хотел Вас видеть и поговорить о многом, многом», – писал он своему учителю496. Безусловно, Ц.Ж. Жамцарано не хватало живого общения с С.Ф. Ольденбургом и как с ученым-востоковедом, и как с крупнейшим организатором науки в Советской России. Ему требовались его поддержка и советы здесь, на месте, чтобы С.Ф. Ольденбург увидел реальное положение дел в Учкоме и, возможно, используя свой авторитет в монгольском правительстве, помог бы решить какие-то его насущные проблемы. Их личная встреча состоялась только в 1932 г., после того как под давлением пришедших к власти в Монголии левых политических сил Ц.Ж. Жамцарано в 1930 г. был отстранен от работы в Учкоме и затем был вынужден покинуть страну. По приглашению С.Ф. Ольденбурга он приехал в Ленинград и стал сотрудником возглавляемого им Института востоковедения АН СССР497.
В конце 1927 – начале 1928 г. состоялись заседания Монгольской комиссии, посвященные составлению планов работ на полевой сезон 1928 г. Почувствовав некоторый спад интереса у академического сообщества к монгольскому направлению, Б.Я. Владимирцов, будучи одним из самых заинтересованных в активном развитии советско-монгольского сотрудничества и как монголовед, и как близкий друг Ц.Ж. Жамцарано, обратил внимание коллег на важность поддержания приоритета российских работ в Монголии на фоне повышающегося интереса к этим исследованиям других стран, особенно Японии и Германии. «За границей крайне заинтересованы работами Комиссии, – говорил ученый в феврале 1928 г., – и если Комиссия не проведет в этом году лингвистических работ, то германские ученые возьмут эти работы на себя»498, а к ним присоединятся и японские исследователи. По мнению ученого, это было бы «крайне нежелательно», прежде всего потому, что российскими учеными «половина работы уже сделана»499. Беспокойство Б.Я. Владимирцова, мы полагаем, было основано на информации, полученной от Ц.Ж. Жамцарано о его контактах с западными учеными, а также большом международном интересе, который вызвали уникальные археологические находки экспедиции П.К. Козлова в Ноин-Уле. Этими работами также был очень заинтересован японский археолог С. Умэхара (1893–1983), который по приглашению С.Ф. Ольденбурга в 1927 г. приехал в Ленинград для их изучения500. Подтверждением интереса к Монголии у западных стран являлись также запросы советских директивных органов в Академию наук об иностранных ученых, которые обращались в советские учреждения с просьбой содействовать в получении монгольских виз или с предложением участвовать в работах российских ученых в Монголии501.
На полевой сезон 1928 г. Монгольская комиссия рассмотрела заявки Зоологического, Азиатского, Геологического музеев, Почвенного института и Ботанического сада, на основании которых в Монголию были направлены три экспедиционных отряда: зоологический, почвенный, ботанический. Их исследовательские планы были также составлены с учетом пожеланий монгольской стороны, высказанных после окончания работ предыдущего года. Договор с Ученым комитетом от имени Академии наук в 1928 г. подписал руководитель Зоологического отряда А.Я. Тугаринов. Условия работы российских ученых в Монголии остались прежними: руководители отрядов предоставляют все собранные коллекции Учкому, который отбирает материалы для музея. Часть из них академические сотрудники увозят в Россию для научной обработки с обязательством вернуть их в договорные сроки. Остальной материал передается в собственность соответствующим учреждениям Академии наук СССР
Почвенный отряд под руководством О.Н. Михайловской503 (в его состав в качестве научно-технического сотрудника входил студент К.В. Соловьев) работал в горных областях Северной Монголии: западной части Кэнтэя и восточного района водораздела рек Орхона и Селенги. Проведенные исследования позволили выяснить алгоритм смены вертикальных зон и выделить характерные ландшафты района работ. По маршруту проводилась также топографическая съемка