Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историографический анализ и обзор источников 19
1. 1. Происхождение университетского юбилея 20
1. 2. Историографический анализ 25
1. 3. Обзор источников 40
Глава 2. Подготовка университетского юбилея: формы взаимодействия между организаторами 50
2. 1. Функции университетской администрации в период организации юбилея 51
2. 2. Взаимодействие университета с городской средой во время планирования праздника 57
2. 3. Обмен опытом между университетами: оптимизация подготовительного процесса 61
2. 4. Конфликты интересов между организаторами и пути их решения 65
Глава 3. Университетский юбилей: производство знания о прошлом 100
3. 1. Юбилейное торжество как инструмент (пере)изобретения праздничной традиции 100
3. 2. Образы прошлого и настоящего в пространстве университетского юбилея 112
3. 3. Образы основателей университетов в юбилейных текстах и ритуалах 130
3. 4. Репрезентация ученой корпорации в юбилейных историях университетов 141
Заключение 149
Список сокращений 155
Список источников и литературы
- Историографический анализ
- Взаимодействие университета с городской средой во время планирования праздника
- Конфликты интересов между организаторами и пути их решения
- Образы основателей университетов в юбилейных текстах и ритуалах
Введение к работе
Актуальность исследования обусловлена значительной ролью высшей школы в развитии интеллектуального и культурного ландшафтов России и Европы, а также возрастающим влиянием праздников, в частности юбилеев1, на жизнь современных социальных групп, в том числе ученых корпораций. Увеличение спроса на высшее образование, наблюдаемое в последние десятилетия по всему миру, дает основания предполагать, что в ближайшее время авторитет университетов в России и других странах будет только усиливаться, вследствие чего вырастет потребность во всестороннем изучении высшего образования, науки и академической культуры.
Историческое развитие последней во многом определяется юбилеями в
честь оснований университетов. Популярность таких юбилеев в России
становится все выше. В 2004 г. прошли торжества по случаю 200-летия
Казанского университета, в 2005 г. – 250-летия Московского. Через пять лет
свое 80-летие отметил Российский государственный гуманитарный
университет, а еще через пять состоялся 100-летний юбилей Ростовского университета. Не менее значимыми для российской науки стали празднования 300-летия со дня рождения М. В. Ломоносова, организованные в 2011 г. в Москве, Санкт-Петербурге, Архангельске и других российских городах.
Склонность высших учебных заведений к праздничным зрелищам
наблюдается не только в России (в Германии только в 2000-е гг. свое основание
отметили Гиссенский, Лейпцигский, Берлинский, Гейдельбергский,
Гёттингенский и другие университеты). Скорее мы имеем дело с
общеевропейской тенденцией развития академической культуры,
1 В данной работе под университетским юбилеем понимается только годовщина основания высшего учебного заведения. Другие праздники и мемориальные события (годовщины инаугурации монархов, дни рождения профессоров, дни памяти основателей, ректоров и знаменитых ученых и др.), проходившие в стенах университета, нами рассматриваться не будут.
наметившейся еще во второй четверти XX в. 2 Тогда же в историографии появилось новое предметное поле – университетские юбилеи. И для российских, и для европейских специалистов оно во многом пока остается tabula rasa как в источниковедческом, так и в методологическом плане, но вне всякого сомнения имеет хороший потенциал к развитию.
Юбилей организуют не только ради развлечения студентов и профессоров. С помощью юбилея университет подводит промежуточный итог своей деятельности и одновременно открывает новую страницу в собственной биографии, громко заявляя о своих ценностях, приоритетах и планах. В юбилейном торжестве просматриваются контуры личных и профессиональных отношений между учеными; способы репрезентации университета; его взаимодействие с государством, местными органами власти и общественными институтами; реакции учащих и учащихся на политические, экономические и социальные вызовы, встающие перед страной и учебным заведением; механизмы работы академической памяти; планы реформирования системы высшего образования. Все эти аспекты делают юбилей одним из главных факторов развития университетской жизни – факторов, который все чаще становится предметом гуманитарных и социальных исследований.
Изучение того, как академический мир готовил и праздновал свои юбилеи, позволяет не только заполнить ощутимые пробелы в истории отдельно взятых учебных заведений, но и по-другому взглянуть на университет в целом. До последней четверти ХХ в. российские и европейские исследователи занимались главным образом институциональной историей университетов, придавая второстепенное значение их внутреннему устройству и внешней среде, с которой они взаимодействовали. Под влиянием этого подхода ученые
2 Bruch R., vom. Universitt – ein «deutscher Erinnerungsort»? // Jena. Ein nationaler Erinnerungsort? / J. John, J. H. Ulbricht (Hgg.). Kln; Weimar; Wien, 2007. S. 98; Paletschek S. The Writing of University History and University Jubilees: German Examples // Studium; Revue d’Histoire des Sciences et des Universitt. 2012. Vol. 5. No. 3. P. 146.
корпорации и поныне нередко анализируются как автономные и гомогенные локусы. Между тем внутри этих локусов скрыты сложные процессы упорядочивания и формализации социальных отношений, без внимания к которым невозможно комплексное понимание истории высших учебных заведений.
В диссертации предпринимается попытка отойти от прежней колеи
изучения университета и представить его как многомерное социальное
пространство со своими противоречиями и конфликтами. Наиболее
информативным потенциалом для исследований такого рода обладает юбилей,
рассматриваемый в работе как продукт академической культуры,
активирующий механизмы сплочения и мобилизации студентов, ученых и
администраторов, что позволяет говорить о них как о социальной группе в
рамках отдельно взятого образовательного учреждения. Чтобы
продемонстрировать перспективность данного подхода, мы сравним
подготовку и празднование 100-летия Казанского (1904), 150-летия Московского (1905), 500-летия Лейпцигского (1909) и 100-летия Берлинского (1910) университетов в начале ХХ в.
Во всех четырех случаях речь идет о главном событии в университетской жизни, предваряемом долгой и напряженной подготовкой. В этой связи одним из возможных путей анализа юбилея является действие его интегративной функции, благодаря которой в университете могли сглаживаться внутренние противоречия и устанавливаться длительные партнерские отношения с городом, государством, гражданскими институтами и пр. Иными словами, в данном исследовании мы задаемся вопросом, как были устроены механизмы сплочения и мобилизации ученых корпораций во время подготовки и проведения ими своих юбилеев. Анализ этих механизмов не только покажет нам особенности профессиональной жизни университетов, но и покажет степень их интеграции в окружающее социально-политическое пространство.
Объектом исследования выступает университетский юбилей как социокультурный фактор развития ученой корпорации.
Предметом исследования являются кооперирующие и мобилизационные механизмы юбилеев Казанского, Московского, Лейпцигского и Берлинского университетов.
Историография поднимаемой в исследовании проблемы анализируется во втором параграфе первой главы.
Цель исследования заключается в выявлении механизмов сплочения и мобилизации Казанского, Московского, Лейпцигского и Берлинского университетов во время подготовки и празднования ими своих юбилеев в начале ХХ в.
Для достижения поставленной цели были определены следующие задачи:
проследить основные этапы становления юбилейной традиции и показать роль юбилеев в развитии российской и немецкой историографии университетов;
определить формы взаимодействия университета с городом, государством и другими высшими учебными заведениями во время подготовки и празднования юбилеев;
рассмотреть профессиональные отношения внутри ученых корпораций и определить возможные конфликты между разными индивидами и группами при подготовке и праздновании юбилеев;
изучить способы репрезентации университетов в период проведения юбилейных торжеств.
Хронологические рамки исследования охватывают первое десятилетие ХХ в. Если говорить шире, то речь идет о периоде 1890-1914 гг., который и в политической истории, и в истории университетов традиционно выделяется в отдельный временной промежуток из-за бурных потрясений, связанных как с напряженной военно-политической обстановкой в Европе накануне Первой мировой войны, так и с вопросами научно-образовательного характера, общими
для многих европейских стран: ростом численности студентов, стремительным развитием науки и наступлением государства на академические свободы.
И для России, и для Германии начало ХХ в. ознаменовалось серией
национальных патриотических праздников, приуроченных к знаменательным
историческим датам. В 1909–1913 гг. Российская империя отмечала 200-летие
Полтавской и 100-летие Бородинской битв, 50-летие отмены крепостного
права, а также 300-летие правления дома Романовых. Германская империя в
1913 г. праздновала 100-летие начала Освободительной войны против
Наполеона, открытие монумента в память о Битве народов и 25-летие
коронации кайзера Вильгельма II. По иронии судьбы в обеих странах период
национально-патриотической «юбилеемании» совпал по времени с
годовщинами основания нескольких крупных университетов: 100-летием Казанского, 150-летием Московского, 500-летием Лейпцигского и 100-летием Берлинского.
Географические рамки исследования включают четыре упомянутых выше университета с их городами, а также регионы, образовывавшие сферу влияния каждого из университетов. В Российской империи такими регионами были учебные округа (в нашем случае – Казанский и Московский), которые появились в ходе образовательной реформы Александра I в 1804 г. В Германии начала ХХ в. регионами были королевства, курфюршества, герцогства и прочие земли в пределах единого Германского государства, возникшего в 1871 г. и официально просуществовавшего до 1945 г.Как правило, в каждой такой земле существовал один университет, считавшийся центром развития науки и образования. Лейпцигский университет находился в Саксонском королевстве, а Берлинский – в Прусском.
Методологические основы диссертации вытекают из ее проблематики и содержания. Достижение поставленных в работе цели и задач требует использования ряда научных принципов и подходов. К нему относятся
принципы историзма и междисциплинарности, социокультурный и
комплексный подходы, а также подходы культурно-интеллектуальной истории.
Принцип историзма позволяет исследовать юбилеи российских и германских университетов начала ХХ в. с учетом социально-политического контекста развития каждой из стран. Принцип междисциплинарности дает возможность осмыслить юбилей, используя аналитический язык нескольких исторических субдисциплин – социальной, интеллектуальной и культурной истории. С принципом междисциплинарности неразрывно связан и применяемый в диссертации социокультурный подход, в рамках которого университетский юбилей рассматривается одновременно как продукт академической культуры и социальное событие, аккумулирующее действия нескольких групп интересов внутри университета и за его пределами. Комплексный подход нацелен на всестороннее изучение университетского юбилея на основе сведений из различных групп источников и сопоставления разных точек зрения по рассматриваемой в работе проблеме. Использование подходов культурно-интеллектуальной истории помогает подчеркнуть влияние культурных факторов на развитие университета и сфокусироваться на отдельных людях, принимавших участие в подготовке и праздновании юбилея.
Продуктивную помощь в осмыслении юбилея как явления культуры оказали работы Т. А. Булыгиной, А. Кузнецова, А. Маслова, К. Н. Цимбаева, К. Гута, В. Гебхардта, Р. Коха, С. Лаубе, Д. Тартаковского, М. Озуф и др. 3
3 Булыгина Т. А. Историческая память и юбилеи в России в XX–XXI вв. // История и историческая память: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. А. В. Гладышева, Т. А. Булыгиной. Саратов; Ставрополь, 2012. Вып. 6. С. 63–76; Кузнецов А., Маслов А. Диктатура юбилеев: мемориальный бум как призрак иной повседневности // Между канунами: исторические исследования в России за последние 25 лет / под ред. Г. Бордюгова. М., 2013. С. 1425–1461; Guth K. Alltag und Fest: Aspekte und Probleme gegenwrtiger Festkulturforschung // Schweizerisches Archiv fr Volkskunde = Archives suisses des traditions populaires. 1985. Bd. 81. H. 1–2. S. 59–78; Gebhardt W. Fest, Feier und Alltag: Uber die gesellschaftliche Wirklichkeit des Menschen und ihre Deutung. Frankfurt a. M.; Bern; New York, 1987; Ozouf M. Festivals at the French Revolution. Cambridge, 1988; Tartakowsky D. Funktioneller und symbolischer Raum. Demonstrationen im Paris der Zwischenkriegszeit // Massenmedium Strae. Zur Kulturgeschichte der Demonstration / B. J. Warneken (Hg.). Frankfurt a. M., 1991; Laube S. Fest, Religion und Erinnerung. Konfessionelles Gedchtnis in Bayern von 1804 bis 1917. Mnchen, 1999.
Годовщина основания университета является фактором активизации академической среды, заметной уже во время подготовки праздничных церемоний. Это наблюдение навело нас на мысль, что празднование университетского юбилея должно рассматриваться в непосредственной связи с его подготовкой, то есть как часть одного социального события, разделенного на две временные фазы – подготовительную и праздничную. Данное деление нашло отражение в структуре настоящей работы.
Выборка упомянутых выше юбилеев обосновывается тремя
обстоятельствами: все они проходили в преддверии национальных патриотических праздников, на фоне резко ухудшавшейся международной обстановки (в том числе локальных войн) и в непростых внутриполитических условиях, о которых будет сказано далее. Анализ интегративной функции университетских юбилеев позволит нам увидеть степень их включенности в общенациональный контекст патриотических мероприятий, а также узнать, как в праздничный период университеты реагировали на внешние раздражители (войны, кризисы, революции и др.), если реагировали вообще.
Сравнительное изучение российских и германских университетов уже не
раз проводилось современными специалистами (А. Ю. Андреевым,
Е. А. Вишленковой, Я. Кусбером, Т. Маурер), разрабатывающими новые подходы в области социальной и культурной истории университетов. Т. Маурер доказала корректность использования сравнительной оптики на примере исследования патриотических праздников в России и Германии начала ХХ в., а также связей российских и германских университетов с городами 4 .
4 Маурер Т. Университет и (его) город: новая перспектива для исследования истории российских университетов // Университет и город в России (начало ХХ века) / под ред. Т. Маурер и А. Н. Дмитриева. М., 2009. С. 5–104; Ее же. Патриотизм, сдержанность и самоутверждение. Празднование патриотических юбилеев в университетах России и Германии в 1912–1913 гг. // Сословие русских профессоров. Создатели статусов и смыслов / под ред. Е. А. Вишленковой, И. М. Савельевой. М., 2013. С. 316–328; Maurer T. Engagement, Distanz und Selbstbehauptung. Die Feier der patriotischen Jubilen 1913 an den deutschen Universitten // Jahrbuch fr Universittsgeschichte. 2011. Bd. 14. S. 149–164.
А. Ю. Андреев провел успешную реконструкцию социально-политической жизни российских университетов XVIII - начала XIX в., поместив ее в более широкий контекст немецкоязычной Европы5.
Оба исследователя доказывают репрезентативность сравнительного подхода тем, что российские университеты создавались и реформировались по образцу германских, а студенты и профессора часто стажировались в Германии, привозя оттуда усвоенные «плоды учености». Аналогичные соображения закреплены Я. Кусбером в концепции российско-немецких культурных трансферов, выдвигаемой им в качестве аргумента, что анализ российских университетов будет эффективнее в том случае, если он подразумевает сопоставление с немецкими реалиями, дабы мы могли четче представлять себе специфику изучаемого явления 6 . Ко всему прочему, отобранные нами российские юбилеи имеют много формальных сходств со своими немецкими аналогами (в том числе и в таком немаловажном аспекте, как праздничный церемониал), что является дополнительным аргументом в пользу того, чтобы сопоставить все четыре выбранных нами случая в социокультурной плоскости.
Источниковая база исследования представлена в третьем параграфе первой главы, однако здесь целесообразно выделить основные виды анализируемых в диссертации источников: законодательство, материалы государственного и университетского делопроизводства, документы административного университетского учета, правовые акты, публицистика, периодическая печать и историографические источники.
Научная новизна исследования состоит в том, что:
впервые при анализе академической праздничной культуры применяется теория культурного трансфера, позволяющая раскрыть
5 Андреев А. Ю. Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте
университетской истории Европы. М., 2009.
6 Кусбер Я. Трансфер и сравнение: университетские сообщества в России и Германии // Сословие
русских профессоров … С. 191–211.
российскую специфику университетских юбилеев в сопоставлении с немецким опытом;
в контексте университетского юбилея анализируются формы взаимоотношений ученой корпорации с политической властью на общегосударственном или региональном уровне, так как власть либо принимала активное участие в организации праздника, либо оставляла за собой право запретить юбилей, если не была в нем заинтересована;
изучение юбилея включает в себя анализ не только его торжественной части, но и подготовку к ней, что позволяет четче рассмотреть служебный функционал и соотношение сил между разными организаторами, а также проследить взаимосвязь между первоначальными замыслами и получившимся результатом;
университетский юбилей рассматривается как точка пересечения истории университета с историей страны, потому что ученым корпорациям неизбежно приходилось подстраиваться под современные им социально-политические условия и менять в соответствии с ними праздничный сценарий;
в научный оборот вводятся новые комплексы источников из фондов Национального архива Республики Татарстан, Центрального государственного архива Москвы и архивов Лейпцигского и Берлинского университетов.
На защиту выносятся следующие основные положения:
университетские юбилеи начала ХХ в. представляли собой публичные
пространства, в которых пересекались интересы нескольких сторон:
профессоров, университетской администрации, государства, городских властей
и др. Идея проведения праздника подразумевала регулярное взаимодействие
всех этих сторон. И там, где его было больше, там размах торжеств оказывался
шире. С этой точки зрения, подготовку юбилея можно рассматривать как
многоплановый процесс, успешное завершение которого каждый раз зависело
от умения находить компромиссы и вырабатывать определенные конвенции
сотрудничества;
в условиях противостояния российской либеральной профессуры и радикально настроенного студенчества с министерскими чиновниками и политиками в юбилейных приготовлениях Московского и Казанского университетов в качестве средства корпоративной мобилизации использовалось знание о прошлом в целях защиты академических ценностей и свобод от бюрократии;
в Германской империи отношения университетов с государственными структурами были иными. Немецкие ученые корпорации установили тесное сотрудничество с правительственными и местными чиновниками. Государство выступало гарантом привилегий ученой корпорации в обмен на ее лояльность. В этой связи правительство щедро спонсировало университетские юбилеи и даже было их заказчиком. Знание о прошлом, продуцировавшееся во время юбилейных торжеств Берлинского и Лейпцигского университетов, было направлено на укрепление системы партнерских отношений, то есть использовалось не для защиты, а для поддержания уже сложившихся к тому времени формальных отношений между университетами и монархиями -закрепления традиционных форм саморепрезентации обеих сторон;
все организаторы юбилеев воспринимали прошлое кооперирующий механизм - символический ресурс, который нужно было усилить. В Германии если прошлое университета-юбиляра было многовековым, то устойчивость данного учебного заведения во времени должна была служить доказательством его стабильности и исторических заслуг. Если же прошлое университета ограничивалось небольшим промежутком времени (например, столетием), тогда упор в праздничных репрезентациях делался на интенсивность академической жизни, что указывало на актуальность и мобильность университета по сравнению с его конкурентами и тоже превозносило альма-матер в глазах «своих». В юбилеях российских университетов подобных референций чаще всего не наблюдалось, хотя порой подчеркивалось
неоспоримое превосходство Московского университета как старейшего в стране;
университетские юбилеи начала XX в. стали звеньями в зарождении двух долгоиграющих культов - М. В. Ломоносова и В. фон Гумбольдта. Оба этих культа создавались по общей механике. Обоим историческим деятелям была приписана заслуга основания самых почитаемых университетов своих стран - Берлинского и Московского. Имена Гумбольдта и Ломоносова персонифицировали демократические идеи в образовании и космополитические принципы науки. Ради этого участникам юбилейных торжеств пришлось ретушировать или замалчивать исторические «нестыковки»;
в проанализированных юбилейных историях доминируют два уровня повествования: университетский, на котором события выстраиваются в рамках одной корпорации, и национальный, когда повествование вписывается в более широкий контекст национальной или имперской истории. У каждого из этих уровней есть свой набор героев и событий. При этом события политической истории (войны, революции и пр.), то есть события первого уровня, как правило, всегда вторгаются в повествование второго. Многие из них представляют собой цезуры национальной истории или истории региона, которые нельзя обойти стороной при написании истории университета. Переход между разными уровнями можно рассматривать как одну из форм саморепрезентации университета во внешней среде, а также одну из попыток демонстрации пределов и возможностей своего влияния. В таких случаях, локальные университеты вроде Казанского и Лейпцигского ограничивались рамками своих регионов, в то время как Московский и Берлинский претендовали на общенациональное значение.
Соответствие исследования Паспорту специальностей ВАК.
Диссертация выполнена в рамках специальности 07.00.02 - Отечественная история. Области исследования - п. 12. История развития культуры, науки и
образования России, ее регионов и народов; п. 22. Интеллектуальная история России.
Практическая значимость исследования определяется его научной новизной. Результаты исследования могут быть использованы при составлении учебников, учебных и методических пособий по истории высшего образования, а также курсов повышения квалификации для историков. Кроме того, рассматриваемый в диссертации материал может использоваться при совершенствовании современной образовательной политики и механизмов ее реализации в высших учебных заведениях.
Апробация исследования. Результаты работы были представлены и
обсуждены на 3 международных конференциях, 3 семинарах и 2 коллоквиумах,
проходивших в России и Германии. По теме исследования подготовлено 6
статей, из них 3 в журналах, рекомендованных Высшей аттестационной
комиссией Министерства образования и науки России, и 2 в журналах,
индексированных в международных базах данных и системах цитирования
«Web of Science» и «Scopus» (одна из них на иностранном языке). Диссертация
прошла обсуждение и была рекомендована к защите на заседании Школы
исторических наук Факультета гуманитарных наук Национального
исследовательского университета «Высшая школа экономики».
Структура диссертации выстроена в соответствии с поставленными целью и задачами. Исследование состоит из Введения, трех глав, Заключения, Списка сокращений, Списка источников и литературы.
Историографический анализ
Правило отмечать юбилеи уходит корнями в еврейские религиозные обычаи. В книге Левит среди прочих предписаний, данных Богом Моисею на горе Синай, упоминается празднование «святого года», который наступает каждый пятидесятый год после семи субботних лет. О начале юбилейного года возвещали под звуки шофара в День Искупления (Йом-Киппур) – на десятый день месяца тишрей16. В эпоху Первого храма, когда правила юбилейного года считались частью Закона и соблюдались неукоснительно, проданные ранее земли возвращались исконным владельцам, рабы получали свободу, должникам прощали долги, а земледельцев обязывали соблюдать строгий запрет на сев и жатву (Лев. 25:8–13). Смысл этих установлений заключался как в сохранении целостности земельной собственности, так и в торжестве свободы над рабством, восстановлении социальной справедливости, символом чего и был «святой год».
Новая традиция празднования юбилейного года сложилась в средневековой Европе. Когда в конце 1299 г. папе Бонифацию VIII донесли о многотысячных толпах паломников, прибывших в Рим, чтобы поклониться мощам апостолов Петра и Павла и получить таким образом искупление17, папа, желая даровать верующим духовные милости и одновременно заручиться их поддержкой, издал буллу, согласно которой с 1300 г. каждый сотый год становился юбилейным18. В это время все, кто посещали базилики первоверховных апостолов, а после на исповеди раскаивались в своих грехах, получали полную индульгенцию. Преемники Бонифация VIII посчитали целесообразным сократить юбилейный срок со 100 лет до 50, затем до 33, а потом и вовсе до 2519. С 1475 г. юбилейный цикл уже не меняли, однако отмечать наступление нового юбилея церкви удавалось не всегда. Например, в 1850 и 1875 гг., когда папство столкнулось с тяжелыми политическими кризисами, традицию пришлось прервать.
Примеры древнего Израиля и средневековой Европы показывают, что юбилей с самого начала задумывался как важный рубеж, символизирующий конец старого хронологического цикла и начало нового. В основе каждой из юбилейных традиций лежали свои социально-политические основания, придававшие смысл праздничному действию, внешняя сторона которого определялась сакральными ритуалами и строгими предписаниями. При этом и еврейский «юбилейный год», и западноевропейский были продуктами религиозного мышления человека. Светский же формат юбилейного торжества был изобретен в протестантских университетах Священной Римской империи второй половины XVI – начала XVII в.
В этот период в Тюбингенском (1578), Гейдельбергском (1587), Виттенбергском (1602) и Лейпцигском (1609) университетах, которые раньше всех поддержали идеи Мартина Лютера, студенты и профессора впервые отметили годовщины основания альма-матер, пытаясь таким образом найти новые формы профессионального и политического самоопределения, чтобы освободиться от влияния католической церкви. Все четыре юбилея демонстративно носили светский характер, и на каждом неустанно подчеркивалось, что университет возник не по прихоти римского папы, а по воле светского правителя – герцога, графа или князя20. Разумеется, германские университеты и раньше проводили у себя памятные церемонии, однако теперь речь шла о масштабном событии с выступлениями именитых особ, торжественным молебном в городской церкви, сценическими представлениями21 и юбилейными историями, на страницах которых расписывались достижения университета за весь период его деятельности 22 . Участие в таком празднике принимали не только студенты и профессора, но и жители окрестного города вместе с магистратами, знатью и местным правителем в качестве почетного гостя.
Итак, благодаря протестантским университетам Священной Римской империи юбилей начал осмысляться не только как водораздел между двумя хронологическими циклами, но и как важный механизм самоопределения сообщества, границы и целостность которого фиксировались посредством праздничных коммемораций. Увековечивание прошлого и поныне рассматривается в науке как ключевая функция национальных и корпоративных юбилеев23. Вслед за В. Мюллером современные историки называют их историческими (historische Jubilen), подразумевая, что главной интенцией праздничного действия является напоминание о важном событии прошлого24.
В XVII в. юбилеи вышли за пределы университетских стен. 31 октября 1617 г., за полгода до Тридцатилетней войны, немецкие протестанты отметили 100-летие Реформации25, символическим началом которой было решено считать знаменитые «Девяносто пять тезисов» Мартина Лютера против индульгенций26. В Новое время юбилеи начали проводить у себя немецкие городские коммуны, банки, ремесленные мастерские и фабрики. Ориентирами для них служили все те же университетские юбилеи раннего Нового времени с их традиционным набором церемоний и атрибутов27.
В немецкоязычных странах XVIII–XIX вв. самые торжественные юбилеи устраивали правящие фамилии. Как пишет С. Мерген, расцвет монархического культа в Баварии и Саксонии, наблюдаемый в XIX в., совпадает с появлением новых форм репрезентации правителей. Именно тогда годовщины свадеб, дней рождения и коронаций монархов вышли за рамки двора и начали осмысляться как национальные события. Для королей и королев подобные праздники были чрезвычайно важны: с их помощью правители могли не только укрепить свои позиции среди аристократии, армии и духовенства, но и продемонстрировать свою близость к простому народу, напомнив всем, что правящий дом является неотъемлемой частью истории страны. Для каждого типа юбилеев был характерен свой лейтмотив, будь то семейные ценности, верность подданных своему сюзерену, всеобщая любовь граждан к отцу нации или получение монархом божественной милости28.
Взаимодействие университета с городской средой во время планирования праздника
Проект Корсакова был более основательным, но в то же время и более хлопотным. Из принципиальных отличий главными были три. Во-первых, Корсаков считал юбилейную историю делом всей ученой корпорации: коллективные усилия, настаивал он, позволят сделать этот труд «более объективным» и точно в срок162. Для этого Корсаков предлагал избрать «Комитет для составления истории Казанского университета», куда бы вошли ректор, несколько членов Совета и по одному профессору от каждого факультета (от физико-математического – по одному профессору от каждого разряда). Их обязанностями были бы контроль за сбором материала для истории и биографического словаря, а также оказание возможной помощи авторам. Кроме того, в «Комитет…» должны были войти главный редактор истории, составитель ее общей части и редактор словаря – все они избирались факультетами и имели свои инструкции, прописанные в проекте. Отдельным пунктом стояла просьба выделить Комитету «письмоводителя» с особым вознаграждением163. Во-вторых, Корсаков был против того, чтобы историограф брал архивные дела на дом, причем свою позицию он не пояснил (возможно, опасался за сохранность документов). В-третьих, Корсаков предлагал не ограничиваться двумя архивохранилищами, а добавить к ним архивы Правительствующего Сената, Святейшего Синода, Московского университета, Казанской духовной академии, а также Московского, Оренбургского и Харьковского учебных округов, потому что до 1870-х гг. некоторые губернии, входящие в их состав, принадлежали Казанскому учебному округу. Помимо архивных материалов планировалось использовать широкий спектр источников личного происхождения, в том числе частную переписку, дневники, мемуары, «летучие произведения писанной литературы» и «устные летучие источники».
Еще одно немаловажное отличие второго проекта – его историко-теоретическая составляющая. Если Загоскин представил Совету краткий и последовательный план подготовки юбилейных изданий, то Корсаков не преминул добавить свое видение истории Казанского университета, подкрепив его внушительным перечнем книг, выпущенных к юбилеям других высших учебных заведений Российской империи. «Русский университет, – писал Корсаков, – как каждое историческое явление и как всякое государственное и общественное учреждение, в своем возникновении и дальнейшем развитии прежде всего обусловливается изменениями в “умоначертании”, то есть в воззрениях среды, в которой он произошел на свет и в которой живет»164. Главными компонентами этой среды Корсаков считал «официальные» и «неофициальные воззрения». К первым он относил государство, выражавшее свое отношение к университету посредством законов и политики, ко вторым – литературу, публицистику, общественное мнение, позиции общественных классов. По сравнению с проектом Загоскина никаких концептуальных новшеств эта идея не несла, просто Корсаков сформулировал ее более широко и витиевато. А вот сам университет у Корсакова представлял собой не просто учреждение, но сообщество, разделенное на начальствующих, учащих и учащихся.
В попытке определить, как юбилейные издания должны соотносится друг с другом, Корсаков разделил всю историю университета на частную и общую. «История частная, – писал он, – должна заключаться в собрании и детальной . обработке частных местных явлений университетской жизни, обнимая, главным образом, указанные выше три элемента университетской жизни. История общая состоит из синтезирования этих частностей в общие характеристики и выводы и из выяснения их исторического значения путем сопоставления с официальными и неофициальными воззрениями на цели и задачи университета. А потому частная история, и по собиранию материала, и по его обработке, должна предшествовать общей истории»
К частной Корсаков отнес: (1) институциональную историю (историю кафедр, учебных программ, института приват-доцентов, учебно-вспомогательных учреждений – библиотек, обсерватории, кабинетов, музеев-клиник); (2) составление поименных списков почетных членов, магистров, докторов, выпускников и студентов Казанского университета; (3) создание трех справочных изданий: биографического словаря профессоров и преподавателей, некогда занимавших в университете ученые должности, словарь административного персонала (попечителей учебного округа, секретарей, настоятелей университетской церкви, студенческих инспекторов, казначеев и др.) и словарь «замечательных деятелей на поприщах науки, литературы, искусства, государственной, педагогической и общественной службы, из окончивших курс в Казанском университете, но не бывших в нем профессорами и преподавателями»166. Общая же история, наряду с отдельными сведениями из истории частной, должна была включать «историческое развитие общих правительственных мероприятий и общественных воззрений на дело народного просвещения и высшего преподавания», а также степень исполнения этих мероприятий и воззрений представителями власти и общества.
Конфликты интересов между организаторами и пути их решения
О полуторавековом юбилее Московского университета помнили не только ученые, но и многие общественные организации и частные лица. 12 (25) января 1905 г. в Москву пришло около 400 приветствий со всех концов России и Европы238. Поскольку около половины текстов принадлежало медикам (обществам и съездам врачей, земским врачебным и санитарным советам, ветеринарным обществам, медицинским студентам), редакция «Журнала Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова» вызвалась напечатать извлечения из этих текстов в приложении к журналу за 1905 г. В бльшей части приветствий – особенно тех, которые были присланы в Москву телеграммами – отправителями значились не конкретные люди, а учреждения или сообщества, так что установить всех авторов поименно, увы, нельзя. Тем не менее редакция журнала предположила, что общее число участников, поздравивших Московский университет в 1905 г., составило примерно 10 тыс. человек 239 . Наряду с медиками это были студенты и профессора российских университетов и училищ, редакторы журналов и газет, журналисты, адвокаты, члены советов присяжных-поверенных, сотрудники земских управ, библиотекари, представители интеллигентских кружков и женских собраний.
Присланные в Москву юбилейные приветствия важны тем, что почти в каждом из них наряду с похвалами имениннику есть описание внутриполитической ситуации в стране, включая состояние высшей школы после устава 1884 г. Во многих из них с помощью риторических фигур, подобающих стилю праздничного послания, было зафиксировано историческое превосходство Московского университета над другими образовательными учреждениями России («колыбель русской науки», «старейший рассадник высшего образования», «гордость русской науки», «хранитель лучших студенческих традиций», «первый светоч русской науки», «светильник передовых идей человечества», «светлый маяк на мрачном фоне бюрократического гнета» и др.)240 и отмечались его заслуги на поприще «высокого служения на пользу науки, государственности и общественности»241 . Упоминания о вкладе университета в развитие гражданских прав и свобод было в тогдашнем контексте не просто данью формальной вежливости, а составной частью острого политического высказывания. Университетский устав Александра III назывался поздравителями то «одним из губительнейших проявлений бюрократизма», то «гнетом административного произвола», то «тяжким ярмом полицейско-бюрократического режима»242. Несмотря на то что в большинстве приветствий университет становился жертвой репрессивной политики государства, некоторые авторы, причем как правило студенты, оценивали его работу за минувшие полтора века крайне критично. Например, «Общество взаимопомощи студентов-юристов Московского университета» писало, что их родной университет «затянутый в чиновничий мундир, не делал почти никаких усилий, чтобы из душных аудиторий вырваться в жизнь», поэтому «он остался чиновником всероссийской канцелярии, раскинувшей свои сети по всей Руси». «Печальное шествование русской науки под вечным конвоем, по глухим закоулкам, вдали от русского народа, не может быть ни для кого торжеством», – заключали студенты243.
И тем не менее почти все послания заканчивались пожеланиями скорейшего возвращения университету академической свободы. Некоторые авторы пошли еще дальше, призвав московскую ученую корпорацию бороться за политическое освобождение страны и даже возглавить эту борьбу. «Мы хотим видеть в нем того руководителя, – писали о Московском университете студенты
Новоалександрийского института, – тот вечевой колокол, звуки набата которого пронеслись бы по всей Руси и сплотили бы все живое, задыхающееся в смраде полицейской атмосферы, сплотили бы в открытой борьбе под знаменем “свобода или смерть”, написанным кровью павших на Неве в борьбе с общим врагом родины, врагом прав человека и гражданина – полицейским самодержавием» 244 . Аналогичные призывы, правда не такие резкие, содержались в приветствиях от П. Б. Струве, «Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова», редакций «Самарской газеты» и «Русского богатства», «Харьковского юридического общества» и др. В 2005 г., анализируя «Записку о нуждах просвещения», А. Е. Иванов пришел к выводу, что «российская профессура в ее оппозиционных устремлениях вышла за пределы академического пространства на просторы общероссийской общественно-политической жизни» 245 . Тексты юбилейных приветствий показывают, что аналогичной стратегии придерживались не только либеральные представители академического сообщества, но и другие выходцы из интеллигентских слоев, включая студентов, медиков, журналистов и адвокатов, присоединившихся впоследствии к Всероссийской октябрьской политической стачке.
Общественную риторику 1905 г. отличает повышенное внимание к недавнему прошлому, в период которого происходило урезание прав и свобод высшей школы. Поэтому и лейтмотивом всех референций из прошлого в 1905 г. стала критика образовательной политики государства. Ее органично дополняли пожелания скорее обрести долгожданную автономию и призывы начать борьбу за гражданские реформы. Таким образом, мы видим, что в случае с Московским университетом содержание юбилейной риторики определяли насущные проблемы, перед которыми стояла ученая корпорация.
О современных проблемах вкратце упомянули и на торжественном акте Казанского университета годом раньше. Акт стал символическим эквивалентом юбилейного торжества, отпраздновать который государство так и не разрешило. Акт состоялся 5 (18) ноября 1904 г. Несмотря на то что руководство постаралось не придавать этому дню праздничного антуража, на мероприятие все равно собрался полный зал. По традиции, в этот день зачитывались речь и отчет о деятельности университета за минувший год. Речь профессора М. Я. Капустина, заведующего кафедрой гигиены, касалась охраны здоровья учащихся – спокойной и аполитичной темы, не предвещавшей никаких проблем. Но как только она подошла к концу, на задних рядах, где сидели студенты, поднялся шум и акт был прерван246. Вероятно, оживление вызвали последние слова Капустина, не сумевшего обойти стороной российско-японскую войну: «…Нужно, чтобы наши дети, внуки и правнуки, путем образования избавлялись от сознаваемых нами зол, не утрачивая однако же основ русского народного духа и любви к Родине, которые показывают наши современники на полях Манчжурии, в далеком Порт-Артуре. В смысле высоты духа – это учителя и воспитатели будущих поколений»247.
Образы основателей университетов в юбилейных текстах и ритуалах
Анализ содержания юбилейных историй с использованием нарротологических методик позволяет разглядеть латентное назначение данных сочинений и выявить специфические формы репрезентации прошлого, которые предлагали историки. Именно в таком качестве я сопоставлю юбилейные истории Берлинского, Лейпцигского и Казанского университетов. Нарратология предлагает рассматривать любой исторический текст как последовательно выстроенное повествование, структурное и смысловое единство которого определяется причинно-следственными связями и универсальными дескриптивными категориями. Французский историк и философ П. Рикёр в качестве таких категорий выделял две – «событие» и «героя».
Обратившись к юбилейным историям университетов, мы можем выделить как минимум два уровня событий, связанных как с университетом, так и с более широкими контекстами. Например, в «Истории Королевского университета имени Фридриха Вильгельма в Берлине» М. Ленца320 описание политической обстановки в Пруссии начала XIX в. плавно переходит в рассказ о разработке университетского проекта, куда поэтапно вовлекаются все новые и новые участники: Шлейермахер, Фихте, Гумбольдт и др.321 Подборка событий и влияние каждого из них на судьбы героев зависит от выбранного автором масштаба повествования. Так, события первого уровня, о которых рассказывает Ленц, – это цезуры из немецкой политической истории: противостояние с Наполеоном 1806–1815 гг., революция 1848 г., провозглашение Германской империи 1871 г.322 События второго уровня – институциональная история университета и факультетов, взаимоотношения между членами корпорации, жизнеописания профессоров.
Такая техника повествования позволяет авторам создавать свои произведения в жанре событийной истории, что позволяет нам увидеть внутреннее разнообразие университетской жизни: ученая корпорация предстает перед нами не как застывшая во времени абстрактная структура, но как двигающийся живой мир со всеми его сложностями и противоречиями. Этому в значительной степени способствуют описания событий первого слоя (революции, войны, реформы – любые цезуры политической истории), потому что последствия от них затрагивают судьбы многих людей и институций в рамках целой страны, в том числе и в университете. Смена масштабов может быть продуктивной не только в рамках университетского историописания, но и при соотношении, скажем, истории университета с историей региона или страны.
Возможности подобной оптической перестройки зависят от того, какие события автор выбирает в качестве опорных пунктов своего повествования, иными словами, в каком контексте он хочет показать историю университета? Если у М. Ленца основание Берлинского университета намеренно показано в контексте широких административных и просветительских реформ, начатых в Пруссии в начале XIX в., то Н. П. Загоскин выбирает в своей юбилейной истории принципиально иную стратегию репрезентации прошлого, предпочитая ограничиваться локальными контекстами. Примечательно, что 1-й том «Истории…» Загоскина начинается не с многообещающих реформ Александра I, которые по аналогии с прусскими, сыграли важную роль в истории страны и вполне подходили на роль отправной точки для рассказа о зарождении Казанского университета. Загоскин намеренно сужает первый уровень повествования до масштабов одного города, открывая свое сочинение с рассуждений о том, когда в Казани начали распространяться слухи об открытии университета323, после чего следует краткий исторический очерк о Казанской гимназии.
Выбор такой стратегии повествования нельзя назвать случайным. Как мы помним, проект Н. П. Загоскина уже на ранней стадии подготовки к юбилею в качестве цезур предусматривал назначения и отставки попечителей, а также «училищные визитации» ревизоров. Вопрос заключается в том, чем был мотивирован именно такой выбор нарративного масштабирования, если формат праздничной истории вполне позволял связать университет с событиями александровской эпохи. Вероятно, выбор Загоскина можно объяснить как родом его профессиональных занятий (в Казани он был известен прежде всего как историк права и краевед, поэтому в вопросах локальной истории он чувствовал себя гораздо увереннее), так и изначальной установкой провинциального университета на самопозиционирование себя в качестве локального научно-образовательного центра, границы влияния которого ограничиваются Казанским учебным округом.
Но если в «Истории…» Загоскина мы по-прежнему можем выделить два уровня наррации, то в истории факультетов Лейпцигского университета присутствует только один. В центре повествования там находятся исторические очерки семинаров, институтов и лабораторий с небольшими вкраплениями биографической информации о некоторых ученых и администраторах, чьи личные заслуги на научном поприще составляют структурообразующий элемент рассказа324. В качестве опорных событий в данном случае выбираются назначения или отставки руководителей семинаров и лабораторий, что по замыслу очень похоже на выбранную Загоскиным стратегию создания локализированной модели прошлого, только реализовано это на основе не университета в целом, а его структурных подразделений. Например, можно заметить, что смерть очередного директора филологического семинара, Р. Клотца (1807–1870), Ф. Ритшля (1806–1876), Л. Ланге (1825–1885), Г. Курциуса (1820–1885) и др., всегда начинается с нового абзаца, маркируя начало нового исторического этапа в жизни этого семинара 325 . Чем обусловлен выбор такой стратегии? Возможно, мы имеем дело с таким случаем, когда уровень масштабирования связан с форматом самого издания. Факультеты, в отличие от университетов, гораздо меньше контактировали с внешним миром на правах автономных структурных единиц, поэтому в их истории трудно найти такие цезуры, которые бы позволили связать их судьбу с судьбой города или страны.