Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Социоинституциональная инерция в периоды модернизации повседневной жизни: теоретико-методологические основания 15
1.1. Модернизация повседневной жизни как социальный феномен 15
1.2. Концепция «Path dependence»: факторы социальной инерции 37
Глава 2. Модернизация и историческая инерция повседневности кыргызов в ХIХ в 59
2.1. Повседневность кыргызов XIX века в исследованиях 59
2.2. Структуры повседневности и образ жизни кыргызов 81
Глава 3. Проблемы исторической инерции в хозяйственной жизни Кыргызстана в ХIХ в 102
3.1. Трансформация хозяйственной жизни Кыргызстана ХIХ в 102
3.2. Товарно-денежные отношения как катализатор изменений повседневной жизни Кыргызстана ХIХ в 130
Заключение 148
Список научной литературы и источников 1
- Концепция «Path dependence»: факторы социальной инерции
- Повседневность кыргызов XIX века в исследованиях
- Структуры повседневности и образ жизни кыргызов
- Товарно-денежные отношения как катализатор изменений повседневной жизни Кыргызстана ХIХ в
Введение к работе
Актуальность исследования. Обычное право и адекватное
ему судопроизводство стали значительным общественно-
историческим явлением, оставившим заметный след в прошлом. Обычное право и судопроизводство сохраняли свое регулирующее значение и на ранних этапах государственности, а многие их элементы использовались при формировании национального законодательства. Обычай и сегодня является элементом структуры многих национальных правовых систем.
В первое десятилетие советской власти в Туркестане официально функционировали традиционные суды казиев по шариату и биев по обычному праву кочевников региона. Некоторые нормы обычного права присутствовали в законодательствах советских республик Средней Азии и Казахстана и в последующем. Но еще больше их применялось латентным образом. Поэтому сегодня представляется актуальным изучение соответствующего опыта с целью его позитивного применения в жизни современных поколений в странах Центральной Азии. В этих условиях вполне может быть использован опыт организации судов по обычному праву в Туркестанском крае, когда каждый кыргыз или казах свободно решал свои проблемы в том суде, который соответствовал многовековым традициям его правосознания. К сожалению, в консолидированном виде такой опыт нигде не представлен, что и побудило диссертанта обратиться к его исследованию. О своевременности рассмотрения данной проблемы свидетельствует российский исследователь А. Ю. Конев, отмечавший, что «особую актуальность <…> приобретает изучение юридического быта аборигенных народов (национальных окраин царской России. – А. С.) и, прежде всего, процессов трансформации традиционной мононор-матики в условиях воздействия на него государственной систе-мы»1.
Хронологические и географические рамки исследования. Хронологические рамки исследования охватывают период сущест-
1 Конев Ю. А. Народы Западной Сибири в XIX столетии: обычное право и имперское законодательство. // Отечественная история. – 2004. – № 2. – С. 180.
вования «Русского Туркестана», то есть со времени образования в феврале 1865 г. Туркестанской области, вплоть до падения царизма в феврале 1917 г. Отсутствие в названии работы упоминания о хронологических границах исследования объясняется употреблением в ней термина «российское самодержавие». Географические рамки исследования охватывают кочевые регионы дореволюционного Туркестана, кроме Туркмении.
Терминологические проблемы исследования. В постсоветской исторической литературе термин «Туркестан» используется преимущественно в ретроспективном плане, применительно к бывшим российским владениям в Средней Азии. В настоящей работе он также применяется в этом значении.
В диссертации используется термин «киргизы», поскольку в тот период под ними понимались все кочевники Казахстана и Средней Азии, кроме туркмен. В данном исследовании автор под единообразным термином «киргизы» стремился различить то, о каком конкретно кочевом народе идет речь и, соответственно, называть его современным образом. В тексте диссертации часто используется термин «туземец», который указывал на особенный правовой статус жителей «национальных окраин» царской России, отличавшийся от идентичного статуса «инородцев».
Степень научной изученности проблемы. Учитывая важность научной разработанности темы исследования, этому вопросу посвящена первая глава диссертационной работы, которая представляет собой органически единую часть с основным содержанием, свидетельствуя о книгах и источниках, об эволюции и «этапности» судебной политики российского самодержавия в кочевых регионах Туркестана.
Объектом научного исследования в настоящей работе является судебная политика царизма в регионах с кочевым населением, к которым относился и Туркестан, а предметом – различные аспекты взаимоотношений имперской власти с традиционными судами по обычному праву (адату) номадов Средней Азии и Казахстана.
Цель и задачи исследования. Вышеизложенное определило цель работы, а именно: раскрытие сущности судебной политики русского самодержавия в кочевых регионах Туркестана путем изучения проблемы взаимоотношений царской власти с традиционны-4
ми судами по обычному праву номадов региона. Для этого подлежали решению следующие задачи исследования:
- выявить сущность общих проблем взаимоотношений цар
ской власти с народными судами кочевого населения Туркестана,
определив место и роль последних в системе деятельности органов
местного самоуправления коренного мусульманского социума ре
гиона;
определить рамки деятельности кочевых судов биев, а также правовых «изъятий» из-под их юрисдикции как «адатных», так и привнеснных царским режимом;
показать влияние российской администрации Туркестана на традиционное судопроизводство кочевников региона посредством прокурорских функций губернаторов и соответствующего надзора при областных судах;
охарактеризовать специфику применения обычного права в народных судах кочевников Туркестана;
дать системное представление о судейском корпусе в кочевом мире региона – биях, их правовом статусе, выборности, отношениях с царской властью, вскрыв истинные мотивы наделения ее представителей правом отстранять народных судей от должности;
вскрыть действительную сущность попыток царской власти сблизить судопроизводство кочевого населения Туркестана с общероссийским законодательством;
установить объективные и субъективные предпосылки проникновения норм мусульманского права в судопроизводство кочевых народов Средней Азии;
выяснить действительные причины стремления царизма упразднить народные суды кочевого населения Туркестана и заменить их учреждениями общероссийского судопроизводства.
Методология исследования. В данном исследовании в качестве универсального инструмента использован диалектический метод. Не оставлен без внимания наиболее востребованный в настоящее время сравнительно-исторический метод, а также цивилизационный подход к оценке исторических событий. Определенное внимание уделено тем частным методам исследования, которые предусматривают возможность изучения явлений во взаимосвязи различных причин (экономических, политических, культурологических, идеологических, социальных), а также позволяют рассматривать процесс в комплексном
развитии: как он возник, каким был вначале, какой путь прошел в связи с изменением обстановки и внутреннего содержания, как оценивался на том или ином этапе развития. В качестве указанных частных методов исследования применялись такие как: логический, источниковедческий, сравнительно-исторический, системно-структурный, статистический и др.
Источниковая база исследования. Подробный анализ ис-точниковой базы дается в специальном параграфе первой главы диссертационной работы. Здесь лишь констатация элементов, представляющих структуру указанной базы. Это – законодательные, архивные и опубликованные источники.
Научная новизна исследования. Данная диссертационная работа является первой попыткой комплексного исследования сути взаимоотношений российской империи с традиционными судами в кочевых регионах Туркестана. Работа в значительной мере восполняет пробел в знании о судебной политике русского самодержавия в кочевых регионах Центральной Азии. Новизна данного исследования усматривается и в том, что ее содержание дает основание отнести ее не только к сугубо историческим исследованиям, но и к историко-правовым, поскольку в ней используется достаточно много нормативных документов. Видный российский историк государства и права О. И. Чистяков писал о том, что «историко-правовые науки, как и теория государства и права, это фундаментальные исторические науки <…> Историко-правовые науки помогают определить метод работы с правом, законом»1. Соединение «чистой» истории с историко-правовыми проблемами юриспруденции можно считать, в известной мере, новым для соответствующих современных исследований.
На защиту выносятся следующие научные положения:
1) Царизм сохранил обычное право и основанное на нем судопроизводство кочевых народов Туркестана потому, что не мог учредить иных институтов, которые могли бы эффективным образом их заменить. Этот шаг также избавлял российские власти от лишних трат на судоустройство на новой «национальной окраине» страны.
1 Чистяков О. И. Введение в историко-правовые науки // Вестник МГУ. – Сер. 11. Право. – 1996. – № 4. – С. 10.
-
Деятельность судов кочевников региона имела базовой основой их обычное право (адаты), которое не подвергалось воздействию со стороны царской власти с целью изменения его сущностного содержания. Российское самодержавие ограничивало само правоприменение адатов и сужало сферу юрисдикции и компетенции судов биев путем принятия правительственных документов об управлении Туркестанским краем.
-
Царизм проводил политику невмешательства в деятельность судов кочевого населения Туркестана, поскольку имел возможность влиять на нее без активного вторжения в дела кочевой Фемиды. Такое влияние осуществлялось посредством прокурорских функций военных губернаторов областей края, а с 1887 г. – соответствующих подразделений областных судов.
-
Имперская власть, сохранив институт биев, установила принцип их выборности, статус и пределы их компетенции и т. п. Вместе с тем, когда кочевое судопроизводство перестало быть всецело подконтрольным российской администрации Туркестана, царизм предоставил последней право отстранять биев от должности, нарушив установления «Судебных уставов» 1864 г относительно независимости суда от власти.
-
По мере вхождения кочевников Центральной Азии в рыночные товарно-денежные отношения в их судопроизводство по обычному праву стали проникать нормы шариата, компенсировавшие недостаток регулирующих установлений адатов в условиях разложения патриархального номадного общества. В целях противодействия этому процессу государство пыталось сблизить суд кочевников с общероссийскими судами по общеимперскому законодательству, однако, потерпев неудачу, стало вынашивать планы всеобщего упразднения народных судов кочевого населения региона и замены их общероссийскими судебными учреждениями, реализации которых помешала революция 1917 года.
Научно-практическая значимость исследования. Данное исследование имеет весьма обширный научно-практический ресурс. Работа может представлять интерес для сотрудников судебных учреждений, с тем чтобы лучше знать историю и специфику деятельности традиционных судов по обычному праву кочевых народов Центральной Азии. Работа окажется полезной для преподавателей и студентов юридических факультетов высших учебных
заведений как пособие при изучении курса отечественной истории государства и права. Безусловно, она представит интерес для преподавательского состава и учащихся исторических факультетов, для учителей истории, обществознания, правоведения средних и специальных учебных заведений. Наконец, на данную работу может обратить внимание читательская публика, интересующаяся проблемами как общей истории дореволюционного Туркестана, так и вопросами судебной политики царизма по отношению к кочевому миру региона.
Апробация работы. Основные положения данного исследования опубликованы в различных изданиях Кыргызстана, Казахстана, России и Польши в 25 научных статьях (12,2 п.л.), 19 из которых размещены в журналах реестра ВАК России (9,5 п.л.). В консолидированной и расширенной форме содержание работы представлено в монографии «Очерки истории судебной политики царизма в кочевых регионах Туркестана (по архивным, правовым и иным материалам)» (Бишкек, 2014) объемом 27 п. л. Содержание основных разделов диссертационной работы изложено также в докладах и сообщениях, с которыми автор выступал на международных и межвузовских научно-теоретических и научно-практических конференциях, проводившихся в Кыргызско-Российском Славянском университете и других научных и учебных учреждениях.
Структура диссертации. Диссертационное исследование объемом 396 страниц соответствует цели и задачам исследования, состоит из введения, пяти глав, содержащих 14 параграфов, заключения и списка использованных источников и литературы, включающего 401 наименование.
Концепция «Path dependence»: факторы социальной инерции
Теория модернизации как обособленное направление социально гуманитарной науки оформляется на рубеже 50-60-х годов ХХ в. В основу данной концепции были положены теоретические изыскания в области разноплановых по социально-экономическим и политическим последствиям явлений. Такие исследователи как К. Маркс, Г. Спенсер, Э. Дюркгейм, М. Вебер пытались понять каким образом происходит трансформация/модернизация традиционных обществ с преобладающим аграрным сектором в экономике в современные индустриальные социумы.
Американский экономист и политолог У. Ростоу подчеркивал, что сектора экономики представляют собой «скелетную структуру» и их развитие является стадией экономического роста. По его мнению, первичным этапом роста стало «сельское хозяйство, вторичным – промышленность, третичным – услуги»1. Согласно его теории, которая формировалась в период развала мировой колониальной системы (50-60-х гг.), западные страны в силу своей экономической развитости могут способствовать социально-экономическому сдвигу в странах третьего мира и каждая из них необходимо проходит все стадии развития. Предпосылками для сдвига становятся: светское образование, мобильность капиталов, развитие банковской системы и обмена валют, наличие достаточно мощной социальной группы предпринимателей, формирование секулярной концепции экономики. Экономические процессы все в большей степени заменяют собой силу традиций, что сказывается на состоянии экономики и общества.
Однако предложенный концепт У. Ростоу не раскрывает во всей полноте скрытые движущие силы изменений, он в определенном смысле является еще одной классификационной системой. Причем, как и в случае формационной теории К. Маркса, основан он на западном варианте развития (европейском и американском). В начале XXI в. мы можем со всей очевидностью утверждать на основании эмпирического материала модернизации отсталых стран ХХ в., что этот путь не инвариантен для любых обществ, в особенности для стран с бедными ресурсами.
Вопросам источников экономического развития, его движущих сил, а также социальных факторов, влияющих на него посвящены работы нобелевского лауреата С. Кузнеца1: «точное установление фактов, касающихся циклических колебаний отдельных экономических процессов», стало его исследовательским стилем, о чем писал У. Митчелл2. С. Кузнец раскрыл закономерности в неравном распределении доходов, которое на определенных этапах имеет тенденцию возрастать или снижаться на достаточно долгосрочных уровнях. Как он подчеркивал, эта закономерность характерна для стран как развитых, так и традиционных. Как показывает практика «различия в распределении доходов во многом зависят от исторического процесса развития национальных экономик, сложившихся традиций и проводимой государством политики»3. Теория экономического роста, одним из теоретиков которой был С. Кузнец, четко позиционирует многофакторность и многоаспектность этого показателя человеческой деятельности. Как признает академик РАН РФ С.Ю. Глазьев: «профессионально владея инструментарием экономической статистики, [С. Кузнец] хорошо понимал сложный и во многом неопределенный характер экономических процессов, придающий каждому циклу уникальные свойства
Суть всех изменений в области социально-экономических отношений в период модернизации по С. Кузнецу, заключается в перераспределении собственности, сопровождающей способы и практики получения доходов. Осмелимся высказать предположение, что общественно-политический контекст меняющихся социальных практик по освоению всех видов ресурсов (экономических, социальных, культурных, символических)2 существенно влияет на них. Однако и сами социальные практики в силу своей инерции, обусловленной глубокими корнями традиции, оказывают сопротивление давлению внешних обстоятельств меняющегося общества. Так кыргызстанский исследователь Г.Д. Джунушалиева обращает внимание на то, что «жизненный опыт, пронизанный комплексом ценностных, культурных, эстетических, религиозных и иных личностных и групповых установок представляет собой фундамент для воспроизводства социальных практик в коммуникации с окружающей социальной и природной средой»3.
Предметом исследования А. Гершенкрона стали типологические особенности экономического развития в отсталых странах4. Он писал, что «различия в скорости и характере промышленного развития были в значительной степени результатом применения институциональных инструментов, не имевших аналогов в развитой стране. Вдобавок интеллектуальный климат, в рамках которого протекала индустриализация, ее «дух» или «идеология», существенно различны в развитых и отсталых странах»5. Нельзя не согласиться с исследователем в том, что возможности,
Повседневность кыргызов XIX века в исследованиях
В-четвертых, эволюционное целеполагание было признано тем, что более значимыми являются не объективные законы эволюции, а роль и влияние социальных акторов (социальных групп, индивидов). Их социальная деятельность трансформирует состояние государства, общества благодаря волевому вмешательству.
В-пятых, применение историчности в анализе текущего состояния развитости и прогнозируемых изменений. Для этого требуется включить в разрабатываемую модель фактор определенного риска – историческую случайность, исследование трансформационных процессов в конкретно исторической заданности. Концепт должен включать в себя пространственно-временную шкалу социальных действий и последствий акторов, которая отражает динамику вектора развития общества. Она также должна учитывать степень корреляции результатов модернизации и гармонии культурных, политических, экономических ценностей, приоритетов и наличие ресурсов.
В-шестых, рассматривать процесс модернизации как системную трансформацию, в которой возможно расхождение поведения социальных акторов, действующих в различных трансформирующихся сегментах. Э. Тириакьян говорил, что отдельные группы социальных акторов действуют сознательно и последовательно. А другие включаются в процесс на определенный отрезок времени, третьи могут открыто отвергать потребность модернизации. Особенно ярко отказ проявляется у социальной группы, имевшей доступ к различным капиталам и ресурсам в рамках традиционного институционального формата.
В-седьмых, учитывать цикличный характер модернизационного процесса. Мировые примеры модернизации различных традиционных обществ свидетельствуют о том, что за резкими подъемами в производственных и общественных сферах наступают периоды усталости, когда процесс обновления замедляется. Как показывает практика в такие периоды, кажущегося упадка, проходит скрытое вызревание и освоение новаций и трансформация ментальности, которые еще не оформились в новый институциональный порядок и не проникли во властные структуры.
Ценностно-нормативным системам редко характерно цельность и согласованность их компонентов. Элементы систем обладают различной силой воздействия, продолжительностью действия, содержания. Выделяются три исторические тенденции. Первая тенденция проявляется в усложнении общественных правил, которые по мере эволюционного развития общества усложняются и различаются. Простейшими формами социальной жизни на ранних этапах в качестве регуляторов выступали обычаи и традиции. Принятые решения полностью подтверждались соответствием нормам и ценностям конкретного сообщества. Современное общество характеризуется сложным ландшафтом социальных взаимоотношений, где происходит коммуникация индивидов, социальных групп, институтов и организаций, профессий и пр. Нормативная система и культура социума в условиях модернизации чрезвычайно усложняются.
Следующий исторический тренд – преодоление первоначальной самоизолированности культур. Модернизация обусловливает нарастание контактов культур, взаимодействие, взаимовлияние, в некоторых случаях даже смешение. Развитие транспортных коммуникаций, усиление миграционных процессов, средства связи и передачи информации приводит к тому, что обычаи, традиции, нормы обычного права не решают социальных проблем и потребностей. Поэтому институциональное и культурное обновление становится жизненной потребностью.
Третий вектор связан с ускорением социальных изменений в обществе. Внутренние и внешние условия традиционного общества, социальное окружение менялось так медленно, что новации успевали пройти процедуру легитимации, и стать частью норм и ценностей. Вал социальных, производственных, технологических изменений в период модернизации требует очень мощных энергозатрат от общества. Изменение способа производства общественного продукта, образа жизни, нормативной системы, которая должна отвечать современным вызовам, создают стрессовую ситуацию. В этой ситуации индивид находится в состоянии постоянного давления социального окружения, текущих экономических и политических процессов, правил и норм социального поведения, которые разительно отличаются от прежних. Результатом таких потрясений становятся революции, технологические перевороты, смена общественного строя. Общество эпохи модернизации вынуждено выбирать, причем выбор уже в принципе предопределен. Поэтому вопрос заключается в том, насколько социум с багажом зависимости от предшествующего развития подготовлен или способен принять и быстро решить поставленные задачи.
Таким образом, чтобы раскрыть влияние зависимости от предшествующего развития в исторической перспективе национального государства, нами предлагается следующая модель. Общество разрабатывает первоначальный набор социальных, культурных, государственных и др. институтов, которые позволяют ему вполне успешно справляться с различными вызовами времени. Но с изменением социально-политической и социально-экономической ситуации на макро и микроуровнях эти институты перестают быть эффективными инструментами решения текущих задач по технологическому соответствию требованиям современности. В институциональных рамках к этому моменту возникают группы, организации, получающие выгоду от действующих правил. На определенном этапе возникает идеология, которая узаконивает и оправдывает существующую структуру общества, усиливает эти институты.
Структуры повседневности и образ жизни кыргызов
Женская одежда к середине ХIХ века также претерпела некоторые изменения, сравнительно с традиционной. Так, например, в одежде девушек и молодых женщин появились отрезные приталенные платья, с широкой юбкой и с двумя рядами оборок. Их шили из шелковой ткани ярких расцветок, а будничные – из легких хлопчатобумажных тканей. Любимыми цветами одежды девушек и молодых женщин были яркие – красные, синие, оранжевые. Пожилые женщины носили в большинстве белые или темные расцветки.
Поверх платья женщины носили безрукавки, которые шили на одинарной или стеганой шерстяной подкладке в зависимости от времени года. Назывались они кюрмо и были иногда с короткими рукавами и воротником-стойкой. «Зуура, скинув с себя кюрмо и засучив рукава платья, хлопочет возле горящего очага», – пишет о кюрмо К. Каимов в историческом романе «Атай»2.
Еще одним видом женской традиционной национальной одежды являются белдемчи – вид распашной юбки на широком поясе. Женщины начинали носить белдемчи после рождения первого ребенка. Его надевали поверх платья или халата. В условиях кочевой жизни такая одежда не стесняла движений и защищала от холода. Известно несколько видов белдемчи: распашная юбка, сильно присборенная, сшитая из трех-четырех скошенных кусков черного бархата. Ее края сходились спереди. Юбку украшали шелковой вышивкой. Другой вид – юбка без сборки из цветного
Касымбеков Т. Сломанный меч. Пер. с кирг. Лебедевой Л. М.: Худ. Лит-ра, 1978. С.231 Каимов К. Атай. М.: Советский писатель, 1981. С.12 бархата или ярких полушелковых тканей. Спереди полы юбки не сходились на 15 сантиметров. Края обшивали полосками меха выдры, куницы. Встречались юбки, сделанные из овчины. Представление о белдемчи дает описание его в романе К. Каимова «Атай»: «У дасторкона хлопотала Аккыз. Она надела простенькое платье, но поверх него вышитый замысловатыми узорами белдемчи, руки ее украшали недорогие браслеты и кольца, в ушах бирюзовые серьги. Когда она входила, белдемчи развевался, серебряный чапчак, вплетенный в косу звенел»1.
Характерным компонентом женской национальной одежды был своеобразный головной убор – элечек в виде тюрбана. Он состоит из трех частей: на голову надевалась шапочка с накосником, поверх нее – небольшой прямоугольный кусок ткани, закрывающий шею и сшитый под подбородком, а поверх всего – чалма из белой материи. В первый раз элечек надевали молодой, отправляя в дом мужа, тем самым подчеркивая переход ее в другую возрастную группу. Элечек носили зимой и летом, без него не было принято выходить из юрты даже за водой. Народный поэт Кыргызстана М. Элебаев пишет в своей автобиографической повести «Долгий путь»: «Меня ввели в юрту. В первой ее половине, где я остановился, на шелковых и плюшевых подушках, накинув на себя бархатный чапан, важно восседала полная женщина в большом шелковом элечеке»2.
Девичий головной убор (тебетей) состоял из шапочки с четырехугольной тульей из плюша, бархата, сукна или других цветных тканей и оторочкой из меха выдры или из шкуры ягнят.
С середины ХIХ века среди женского населения Кыргызстана широкое распространение получили женские платки различных размеров и расцветок. Черные и синие являлись траурным убором. По мере роста торговли с Центральной Россией кустарные материалы для верхней и нижней одежды стали заменяться фабричными тканями Кроме шерстяных тканей домашнего
производства во второй половине ХIХ века в Кыргызстане все больше появляется тканей восточного происхождения из Восточных ханств (чесуча, китайка, парча, атласы), ткани среднеазиатского производства узбекских и таджикских мастеров, а также привозные ткани из России (ситец, плис, сукно, коленкор, бязь, полотно, драп, бархат, кисея, вельвет, сатин, плюш) . Эти ткани стали доминировать в одежде кыргызского населения1.
Женская обувь в исследуемый период была преимущественно покупной. Молодые женщины носили сапожки на каблуках, пожилые – мягкие ичиги, поверх которых надевали кожаные галоши (кауши), в этот период также появились и резиновые галоши. Обувь женщины также отражала социальное положение в обществе. Сапоги с высокими голенищами, с загнутыми вверх носками и скошенным каблуком носились манапскими женами и дочерьми2.
В одежде кыргызского народа в ХIХ веке были сильно выражены социальные контрасты. Если богатая знать носила одежду из лучших тканей, дорогих мехов, кожи и замши, отделанную золотыми и серебряными украшениями, жемчугом и перламутром, то бедная часть населения одевалась в самую дешевую одежду традиционного стиля и покроя, используя до самого полного износа самодельную обувь. В женской одежде социальные контрасты проявлялись особенно сильно. По описаниям Б. Атмамбетова, бедняки «одевались в старую одежду, которую им давали хозяева. Пастухи носили обычно кемсал (бешметы) и брюки таар (из домашней ткани из грубой шерсти) или выделанной бараньей шкуры, сверху одевали старую шубу, на голову тебетей (старую меховую шапку с опушкой из овчины) или изношенный колпак. Обувью служили войлочные сапоги, подошвы которых шили из невыделанной кожи, или чарыки поршни (сыромятины), их носили с войлочными байпаками (чулками) или обмотками. Чтобы эта обувь служила дольше, на ее подошве завязывали туяк (приспособление из двух конских копыт на каждую ногу, которые были связаны между собой через прокол сыромятным ремнем). Табунщики по одежде мало отличались от пастухов. Поскольку они следили за табуном верхом, то не нуждались в ношении туяков»1.
Анализ письменной и визуальной информации, имеющейся в научном обороте, приводит к следующим выводам. Во-первых, адаптированный к условиям окружающей среды и нуждам кочевой деятельности кыргызов повседневный образ жизни, их одежда, пища и трудовые навыки начали изменяться под влиянием учащающихся межэтнических контактов с переселенцами и родственными народами центральноазиатского региона и Восточного Туркестана. Особенно эти процессы усиливаются с началом переселения народов из Российской империи. Во-вторых, модернизация начинает трансформировать структуры повседневности кыргызов, которые функционально отражали общность этнического происхождения и проявление в ней единых регионально-племенных черт. Этот процесс коснулся практически все стороны повседневности, поскольку новые социально-экономические и культурные изменения, пришедшие с российской колонизацией, наблюдаются в распространении российских товаров в регионе, существенно отличавшихся от местных (посуда, ткани, и прочее), не говоря о новых формах ведения хозяйства.
Однако, несмотря на влияние, которое оказывают факторы зависимости от предшествующего развития на социум, особенно в области перераспределительного и запретительного регулирования, сохраняющиеся институты традиционного общества продолжают стабилизировать взаимоотношения политических, финансовых и иных элит, широких общественных масс в изменяющихся условиях.
Товарно-денежные отношения как катализатор изменений повседневной жизни Кыргызстана ХIХ в
Из подробностей и мелочей быта, образа жизни, складывается устойчивая типологическая определенность, своеобразное «лицо» общества как такового. Ценность исследований быта заключается в том, что он выступает «обратной стороной» общественного бытия. Повседневность является продуктом длительного исторического развития. «Повседневность исторична, поскольку она представляет собой мир культуры, который… мы воспринимаем в его традиционности и привычности и который доступен наблюдению»1.
В поисках путей, позволяющих приблизиться к пониманию прошлого непосредственно через его субъект и носителя – человека, наука рассматривает понятие «повседневная жизнь» в качестве интегративного метода познания, который предоставляет возможность реконструировать историческое бытие в его тотальности, осмыслить внутренние социальные, психологические связи, проступающие в реалиях повседневности. Зародившись в середине XIX века, это направление сразу же стало одним из самых популярных среди читателей, не имевших отношения к научным кругам. Немецкий историк повседневности Г.-У. Велер объяснял популярность истории повседневности тем, что в идее изучения маленького человека как антипода сильным мира сего, всегда находившимся в центре внимания историка, скрыт протест несправедливости, против Свойственные российской и кыргызской истории способы переживания исторического времени задают очень широкий диапазон различного содержания единства повседневности. «Эффект колеи» как взаимообратная связь времени и социального пространства Кыргызстана (в данном случае непредсказуемость прошлого) демонстрирует различные пути «отмены истории». Последние два столетия кыргызы вольно и невольно шли к некоему иному, пытаясь по историческим меркам мгновенно перескочить на новый уровень реальности – современность. Эти попытки преодолеть историческую длительность и деятельность создавали и создают два амбивалентных ощущения: внутреннее понимание необходимости изменений и воспроизводство социальных практик традиционного общества по сохранению ускользающего прошлого, как культурного кода кыргызов. Наше непонимание «предшествующего» создает трудности в настоящем и в ближайшем будущем. В Кыргызстане, как и в России, прошлое господства бюрократии в современном обществе, против утраты простой человечности, внимания друг к другу. оказалось «непредсказуемым», мы постоянно теряемся в мыслях о том, нужна ли нам преемственность. И, если нужна, то чья? Российская, американская или своя и какая она, своя?
Необходимость создания нового заставляет не просто перестраивать имеющееся, а под влиянием внешних обстоятельств установить новую точку отсчета. Новизна в кыргызском самосознании отражается как следование конкретным примерам, при этом процесс разрушения и воссоздания социальных практик часто прерывается, оказывается уделом немногих, большинство внутренне либо поддерживает, либо осуждает выбранный путь.
Современные проекты модернизации нацелены строить новое общество, с учетом преодоления ригидности рудиментов традиционного мышления, восстановления утраченной материально-технической базы. Понимание прошлого, как нам представляется, является в некотором смысле дефицитом духовности вынужденной модернизации. Контуры предшествующего пути развития наталкивают нас к переосмыслению текущей жизни и признания своего исторического наследия. «Path dependence» дает новый взгляд на историчность человеческого существования, ключ к понимаю текущих проблем, их исторически сложившегося прошлого. В экономическом аспекте данный концепт близок с марксистским учением, поскольку воплощающаяся история реализует себя через ступени самопознания материальной преобразовательной деятельности. Мы переосмысляем проявления своей «несвободы» от прошлого и определяем новые перспективы их преодоления. Проведенное исследование позволило сделать следующие выводы. Повседневность, как поле пронизывающее социальное пространство, не является замкнутой системой. Она благодаря подвижным и проницаемым границам, которые обусловливают сложные взаимосвязи с миром политики, культуры и духовной жизни общества, поддается конструированию и легитимизации.
Pаth dependence может быть использовано для выявления императивов, определяющих ключевые действия в конкретный исторический период. Изучение совершившихся социальных действий, также личных и групповых, и институциональных выборов, помогает в понимании и преодолении обусловленности последующих событий.
Для реконструкции старт модернизационных процессов в Кыргызстане ХIХ века необходимо вычленить структуры повседневности кыргызов. В изменение этнического состава окружающего пространства свою лепту внесло и просветительское движение джадидов за реформацию общества, вступившего на путь модернизации, актуальной задачей которого была подготовка самосознания и духовной жизни народов центральноазиатского региона к революционным переменам в тесном единстве с заветами исламской религии.
Адаптированные к условиям окружающей среды и нуждам кочевой деятельности кыргызов, повседневный образ жизни, их одежда, пища и трудовые навыки начали изменяться под влиянием учащающихся межэтнических контактов с переселенцами и родственными народами центральноазиатского региона и Восточного Туркестана. Модернизация начинает трансформировать структуры повседневности кыргызов, которые функционально отражали общность этнического происхождения и проявление в ней единых регионально-племенных черт. Этот процесс коснулся практически все стороны повседневности, поскольку новые социально-экономические и культурные изменения, пришедшие с российской колонизацией, наблюдаются в распространении российских товаров в регионе, существенно отличавшихся от местных (посуда, ткани, и прочее), не говоря о новых формах ведения хозяйства.
Ключевая роль в процессах модернизации принадлежит двум механизмам: социальной и хозяйственной дифференциации, способствовавшей развитию общества, повышению его приспосабливаемости к изменившимся условиям современности и обеспечению социальной и хозяйственной интеграции, поддерживавшей единство общества, сохранение его идентичности.