Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Среда формирования личности И.П. Пнина. Философский поиск и обретение истины 44
1.1 Происхождение. Образование. Служба 44
1.2 Взгляд на мир и предназначение человека 57
Выводы к Главе 1 83
Глава 2. Просветительская концепция И.П. Пнина 86
2.1 Первая реформаторская инициатива 88
2.2 Альтернативный план преобразования российской системы просвещения 99
2.3 Путь разрешения крестьянского вопроса в России 113
2.4 Реформы «сверху» как антитеза революционному насилию 130
Выводы к Главе 2 138
Глава 3. И.П. Пнин в эпицентре цензурных конфликтов 142
3.1 Цензурная история «Опыта о просвещении относительно к России» 143
3.2 Сатирический аспект сочинения «Письмо к Издателю» 156
Выводы к Главе 3 164
Заключение 165
Список использованных источников и литературы 173
- Происхождение. Образование. Служба
- Первая реформаторская инициатива
- Реформы «сверху» как антитеза революционному насилию
- Сатирический аспект сочинения «Письмо к Издателю»
Происхождение. Образование. Служба
Полноценное значение творческого наследия И.П. Пнина может быть понято при тщательном рассмотрении событий его биографии. В этой связи необходимо показать, в каком социальном окружении сформировалась его личность, какие обстоятельства влияли на становление его характера и круга интересов, какое значение в его жизни имело обучение в Благородном пансионе при Московском Университете и Артиллерийском Инженерном шляхетном корпусе, а также раскрыть роль отца в определении линии его судьбы.
Иван Петрович Пнин – внебрачный сын кн. Николая Васильевича Репнина (1734-1801) генерал-фельдмаршала и крупного дипломата эпохи правления Екатерины II, был рожден в 1773 г. заграницей. Однако вопрос о происхождении и месте его рождения долгое время оставался спорным в исторической литературе. Исследователи указывали на отцовство другого Репнина, обер-шталмейстера, Петра Ивановича (ок. 1718-1778), обосновывая тем самым отчество Пнина – Петрович181. В дворянских кругах по отношению к бастардам182 была широко распространена практика закрепления за ними отчества «крестных отцов». Для Пнина им действительно мог быть П.И. Репнин, но подтверждающие этот факт документы отсутствуют. Окончательно решил вопрос об отцовстве В.Н. Орлов, разыскав письма, в которых сам кн. Н.В. Репнин вполне определенно высказался о родственной связи с Пниным183. Иначе дело обстоит с матерью Пнина – ее имя не упоминается ни им самим, ни его отцом. Впрочем, на основании свидетельств современников, констатирующих многочисленные связи Репнина с особами аристократического круга, историки184 делали вывод о высоком происхождении матери Пнина. Остановимся прежде подробнее на судьбе его отца.
Кн. Н.В. Репнин родился в 1734 г., был записан в солдаты лейб-гвардии Преображенского полка и в пятнадцатилетнем возрасте уже участвовал в походе под руководством своего отца, будучи в звании сержанта. В дальнейшем он являлся участником многочисленных победоносных сражений российской армии. Преуспевал он и на дипломатическом поприще. Начиная с середины 1760-х гг. Репнин являлся полномочным министром, а затем послом в Речи Посполитой. М.Н. Лонгинов привел любопытные факты этого периода биографии Н.В. Репнина. Отметим лишь один из них, но весьма показательный: «Князь играл в Варшаве более значительную роль, чем король. Ничего не могло быть поразительнее высокомерия его с самыми важными лицами и его преувеличенной до нельзя любезности с женщинами. Он обращался бесцеремонно со всеми, даже с королем. У него [короля] был маскарад. Король хотел подождать, для начатия танцев после ужина, чтобы столы из ужинной залы были вынесены, потому что это была самая большая комната. Репнин напротив того хотел, чтобы танцы начались сейчас же в другой зале. Когда Гаррис185 сообщил о том королю, то он просил его сказать князю, что ему хотелось бы подождать, пока очистят большую залу. На это князь сказал Гаррису: "Этого нельзя; если он не придет, то мы начнем без него". И король преспокойно стал танцевать»186. Но, как сообщает М.Н. Лонгинов, «помимо своих властительных замашек, князь Репнин был предостойный человек, чувствительный и человеколюбивый, исполненный ума и приятностей»187. Первый раздел Речи Посполитой и решение польского вопроса в пользу России были подготовлены при непосредственном участии Н.В. Репнина.
Для нашего исследования представляют интерес подробности деятельности Н.В. Репнина накануне рождения И.П. Пнина. С началом русско-турецкой войны 1768–1774 гг. Репнин был переведен из Речи Посполитой в Малороссию и назначен командующим отдельным корпусом в 1-ой армии А.М. Голицына. По одной из версий, между Репниным и главнокомандующим гр. П.А. Румянцевым произошел разлад, ухудшивший положение первого в армии, поэтому «в октябре 1771 г. Репнин подал рапорт об увольнении от командования по расстроенному здоровью. Летом 1772 г. он пользовался водами в Спа. Почти весь год Репнину пришлось вести нелегкие хлопоты по устройству денежных дел… Репнин предполагал осуществить заем в Голландии, у известного банкира Гопа … По этому делу Репнин лично ездил в Гаагу»188. Согласно воспоминаниям герцога Лозена189, отъезд Репнина из армии был обусловлен привязанностью к кн. Изабелле Чарторыйской и желанием следовать за ней в путешествии по Европе190. На основании приведенных фактов исследователи делали вывод, что Пнин был рожден в Германии или Голландии, а также о высоком происхождении его матери191. Тем не менее, указанные обстоятельства нисколько не проливают свет на то, где он был рожден. Роман Н.В. Репнина с кн. И. Чарторыйской накануне 1773 г. позволяет задуматься над вопросом, не являлась ли Изабелла матерью Пнина? Так или иначе, обстоятельства его рождения и личность одного из родителей остаются невыясненными. В исторической литературе закрепился обычай считать Пнина сводным братом влиятельного сановника Российской империи начала XIX в. – Адама Чарторыйского (1770–1861)192, которому, «не в Чарторыйских чернобровому»193, по высказыванию А.А. Васильчикова, кн. Репнин приходился отцом. В.Н. Орлов высказался за то, чтобы считать А. Чарторыйского определенно сыном кн. Н.В. Репнина194, и приводил в доказательство этой гипотезы письма кн. Чарторыйской к Н.В. Репнину как подтверждение их близкой связи, а также другие свидетельства195. Помимо четырех детей от брака с кн. Н.А. Куракиной (1737–1798), Н.В. Репнин имел множество незаконнорожденных детей, однако, ни одному из них, в отличие от Ивана Петровича Пнина, он не дал даже усеченной своей фамилии.
Обратившись к биографии Н.В. Репнина, мы нашли его одним из наиболее значительных государственных деятелей эпохи Екатерины II и Павла I. Его внебрачный сын по крови принадлежал к элитарному семейству Репниных, но по обстоятельствам рождения не мог быть признан официально. Являясь незаконнорожденным, Иван Петрович, тем не менее, получил частичку фамилии отца, открывающую тайну его рождения.
О первых годах жизни Пнина неизвестно ничего, но в апреле 1782 г. девятилетний мальчик был отдан в Вольный Благородный пансион. Он являлся закрытым элитарным учебным заведением для мальчиков-выходцев из дворянских семей и входил в структуру Московского университета, поэтому образовательный и воспитательный процессы в нем коррелировали с теми целями, которые определяли деятельность самого Университета. По определению А.А. Барсова196, одного из выдающихся профессоров того времени, университет – «не иное что есть, как место посвященное наукам и учению; собрание потребных в жизни человеческих наук»197. И действительно, от своего основания в 1755 г. Московский университет стал центром научной и культурной жизни России. При этом многие учебные дисциплины, преподаваемые тогда, испытали влияние новых для того времени мировоззренческих концепций, основанных на материализме и эмпиризме. Поэтому особое значение имели такие науки, как физика и философия, которая «приобучает разум к твердому познанию истины»198. В это время в университетской среде имели популярность идеи Ф. Бэкона199, Р. Декарта200, Т. Гоббса201, Б. Спинозы202, Дж. Локка203, Ш.-Л. Монтескье204, Вольтера205. Российские ученые, профессора Московского университета развивали идеи западноевропейских коллег. Николай Никитич Поповский (1730–1760), профессор красноречия, открыл курс лекций речью «О пользе и важности теоретической философии»; Дмитрий Сергеевич Аничков (1733–1788), будучи ординарным профессором логики, метафизики и математики, написал большое количество работ по философии; Семен Ефимович Десницкий (1740–1789), читая лекции по римскому праву в Университете, начал разработку отечественного права и его преподавание на русском языке. С периодом обучения И.П. Пнина в Благородном пансионе совпадало время расцвета просветительской деятельности Николая Ивановича Новикова (1744–1818) и его конфликт с императрицей.
Первая реформаторская инициатива
«Вопль невинности, отвергаемой законами» - первое адресованное законодателю России сочинение И.П. Пнина. Необходимо рассмотреть данное произведение как проявление Иваном Петровичем первой реформаторской инициативы. Важно также определить его значение для характеристики взглядов автора на одну из социальных проблем его времени - положение детей, рожденных вне брака, выяснив мотив написания и суть высказанных им предложений.
Иван Петрович, будучи внебрачным сыном кн. Н.В. Репнина, выразил отношение к этому факту своей биографии в одном из наиболее значимых своих произведений. Тема бесправного положения незаконнорожденных детей, критика нравов сословного общества были не новы как для русской, так и для мировой литературы. Однако сочинение И.П. Пнина примечательно уже своим эпиграфом, которому послужила цитата, взятая автором из «Начертания о приведении к окончанию Комиссии проекта нового Уложения» императрицы Екатерины II: «Родившийся требует призрения»362. Помимо этого, произведение Пнина среди подобных сочинений единственное написано в жанре обращения к государю, имея целью попытку изменения существовавшего порядка. В.Н. Орлов отметил «замечательную по силе гражданского чувства критику семьи и брака» в этом трактате, подчеркивал, что эта работа представляет «весьма значительный общественно-исторический интерес как выражение взглядов передовой радикально-демократической интеллигенции на растленную “мораль” бар-крепостников»363.
В исторической относительно новаторства данного произведения Пнина литературе были высказаны разнородные мнения. Е.В. Петухов полагал, что «Пнин, руководимый обстоятельствами своей личной жизни, затронул в высшей степени важный в общественном и юридическом смысле для своего времени вопрос - о гражданских правах незаконнорожденных детей»364. А.С. Поляков считал «Вопль невинности…» неоригинальным по своим взглядам, но утверждал все же, что «как протест, как рассуждение о положении "отвергаемых законами", он имел в себе всю прелесть новизны»365.
Российская система права в отношении брака и семьи не была достаточно развита, разрешение весомой части вопросов, связанных с этой сферой, находилось в ведении церкви. Исследователи отмечают, что долгое время механизм усыновления вовсе отсутствовал, приводя в пример Соборное Уложение, где хоть и упоминаются незаконнорожденные дети, однако, «не придается значение институту узаконения детей, которые не причислялись к законным»366, а «подведомственность дел о внебрачных детях переходит от церкви к светским властям»367 не ранее чем в эпоху правления Петра I. Именно в Артикуле, введенном Петром I, впервые закреплялась по отношению к внебрачным детям обязанность отца содержать их368. Н.В. Черкашина указала, что лишь в «царствование Екатерины II стало осознаваться бесправное положение незаконнорожденных детей»369. В своем «Наказе» императрица постановила необходимость определить, «из чего происходит порядок усыновления»370, «узаконить, как быть с незаконными детьми»371, а также разработать «все узаконения о наследстве, разделе и завещаниях»372. Однако специальных правил выработано не было, особую трудность составлял вопрос о наследстве.
Согласно законодательству, законные дети могли получить наследство исключительно от отца. К моменту рождения И.П. Пнина действовала статья Соборного Уложения 1649 г., по которой дети, рожденные вне брака или в незаконном браке, или от «наложницы», не наследуют от отца «ни поместий, ни вотчин»373. Тем не менее, хотя незаконнорожденные дети не могли, согласно закону, получить наследственное право по отцовской линии, в российском законодательстве XVIII-XIX вв. встречались и исключения374. Но существование таких прецедентов не повлияло сколько-нибудь значительно на изменение системы усыновления в России детей, рожденных вне брака или во втором и последующих браках и предоставления им права наследства.
Вместе с тем, существовало правило, что «внебрачные дети следуют состоянию матери»375. В ряде Сенатских указов, как обращает внимание Н.В. Черкашина, «незаконнорожденные от свободных женщин должны были приписываться к тем посадам, селам и деревням, где таковые живут; приказано причислять по их желанию к казенным заводам, соляным промыслам или к государственным крестьянам; незаконнорожденные же от крепостных матерей должны записываться за их владельцами»376. Эти правила, уточняет Н.В. Черкашина, «не распространялись на дворянское сословие, и внебрачные дети дворянок не становились дворянами»377.
Узаконения внебрачных детей дворян осуществлялись двумя путями: по воле монарха при подаче отцом прошения, а также при последующем вступлении родителей в брак, но аналогично с дозволения императора. В первом случае основанием для усыновления внебрачных детей было прошение, поданное на Высочайшее имя от отца ребенка. В случае одобрения монархом просьбы в праве узаконения, введение бастардов в ранг законных детей могло осуществляться либо на основе дарования полного фамильного права, либо частичного.
Кн. Н.В. Репнин выполнял свои обязательства перед сыном: Иван Петрович получил дворянское воспитание, обучаясь при этом не на казенный счет, как дети бедных дворян, а на средства отца, а также носил хоть и усеченную, но все же отцовскую фамилию. Тем не менее, Пнин не был ни усыновлен своим отцом, ни даже упомянут им в завещании378. Возник, таким образом, личный мотив написания сочинения «Вопль невинности…». В исторической науке закрепилось мнение считать факт отсутствия формального признания И.П. Пнина сыном Н.В. Репнина обстоятельством, «сгубившим» первого из них. Это в некоем роде подтверждается современниками. Д.И. Языков на собрании Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, посвященном кончине И.П. Пнина, бывшего в то время президентом этого общества, вспоминал: «Без родителей, без родственников, жил он один во вселенной. Отечество было его родителем, друзья – родственниками: сердце его билось для них горячейшею любовью»379. Н.И. Греч отмечал, что Пнин «вырос и был воспитан как сын вельможи. Потом обстоятельства переменились, и он должен был довольствоваться уделом ничтожным. Это оскорбило, изнурило, убило его»380.
Характеризуя собственное положение в обществе, Пнин показал Александру I неопределенность социально-правового статуса бастардов: «…равное с прочими имея право на покой и счастие, не находить ничего, кроме горести и отчаяния и быть в беспрерывной борьбе с общим мнением, есть, государь, самое тяжкое наказание, достойное одного только злейшего преступника»381.
В ущемленном существовании незаконнорожденных детей Пнин обвинял в первую очередь законодательство, а не общественное мнение: «Встречая повсюду преграды, поставляемые предрассудками, на коих самые законы основаны»382 (курсив наш. – А.И.). Право не признавало этих детей теми, кем они являлись по праву рождения: «Если никто не воспротиворечит мне, что я существую, и могущественнейший глас природы дает мне название сына, то для чего же, когда на один шаг приступаю к правам сыновним, тогда законы государственные меня отвергают и не признают меня таковым?»383. Вместе с тем, обращает внимание Пнин, в «Наказе» Екатерины II в главе «О наследствах» сказано: «Порядок в наследии выводится от основания права Государственного, а не от оснований права естественного»384. Пнин, таким образом, считал необходимостью опору законодательства на природные закономерности. Мотив личного происхождения приобретал в его произведении масштаб общегосударственной проблемы – проблемы несправедливого устройства законов, несоответствия их естественным законам природы. Мы нашли созвучие этой мысли у А.Н. Радищева, но в ином ключе: «Если в обществе нравы и обычаи не противны закону, если закон не полагает добродетели преткновений в ее шествии, то исполнение правил общежития есть легко. Все известные нам многими наполнены во нравах и обычаях, законах и добродетелях противоречиями. И от того трудно становится исполнение должности человека и гражданина, ибо нередко они находятся в совершенной противуположности»385.
Реформы «сверху» как антитеза революционному насилию
Задачей параграфа является определить специфику политических взглядов И.П. Пнина, представив его позицию на методы преобразований.
В 1789 г. во Франции разворачиваются революционные события, в следующем году в России выходит сочинение А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790), в которой мы находим отклик на это событие и созвучие проблем, всколыхнувших французскую среду: критику нравов сословного общества, социально-экономического и правового положения крестьянства, отсутствие гражданских свобод. Вместе с тем, русские просветители конца XVIII столетия достаточно критично восприняли практику воплощения либеральных идей революционной Францией. Наряду с этим в российском обществе преобладала негативная оценка событий, происходивших в мятежной Франции, наблюдалось критичное восприятие русской интеллигенцией практики воплощения либеральных идей революционным путем. К примеру, Б.С. Итенберг указал на преломление взглядов А.Н. Радищева в свете поворота и усугубления курса Французской революции, назвав его «родоначальником революционной традиции в России, понявшим всю непредсказуемость революционного пути»556.
Отношение к Французской революции И.П. Пнин выразил в уже упомянутом нами сочинении «Опыт о просвещении относительно к России». Анализируя опыт Франции, он приходит к выводу о том, что необходимо всеми силами пытаться сохранить равновесие, избежать революционных потрясений, а поскольку Россия – монархия, то «по сей причине имеет тем большую надобность в неравенстве состояний, поелику оное служит твердейшую для нее подпорою»557.
В этой же фразе обнаруживаются предпочтения Ивана Петровича относительно наиболее подходящей формы правления для России, он тяготел к монархии. Как уже было отмечено, И.П. Пнин не раз выступал в литературе с законодательной инициативой, закон имел для него высшее значение, непреложное основание, обеспечивающее защиту и справедливость. Тем не менее, Пнин нигде не высказался напрямую за необходимость введения в России конституции. Мы полагаем, что это связано с вопросом, который волновал как самого императора Александра I, так и просвещенную элиту: в чем же заключается первоочередная для страны нужда – в основном законе, ограничивающем произвол самодержавной власти, или в реформах, инициатива в осуществлении которых могла исходить в современных российских условиях исключительно от монарха. М.М. Сперанский разрешил этот вопрос иначе, нежели И.П. Пнин. В «Записке об устройстве судебных и правительственных учреждений в России» он выразил точку зрения, согласно которой для страны является первоочередным введение конституции с сохранением монархической формы правления, а затем только постепенное проведение реформ. Напротив, И.П. Пнин важнейшим считал первоочередное претворение в жизнь преобразований, единственно возможным инициатором которых он видел Александра I.
Обращаясь к результату Французской революции, И.П. Пнин, прежде всего, выразил сочувствие к судьбе этой страны: «Франция, совершив ужасный переворот, терзая собственную свою утробу и алкая повсеместно крови…»558. «Вместо того, - продолжает Пнин, сожалея об ином исходе, - чтобы возвратить нужные силы государству, чтобы дать всему твердое основание, призвали мнимых мудрецов своих, которые явясь в лице законодателей или, вернее сказать, истребителей, мгновенно разрушив все прежние государственные постановления, на сих печальных развалинах положили основание зданию своей толико ужасной по действию и соблазнительной по правилам конституции»559. Речь идет о якобинской Конституции, принятой Национальным конвентом 24 июня 1793 г.
Чем обусловлено рассмотрение Пниным именно этого документа? Французская конституция 1793 г. - наиболее радикальная из всех революционных конституций, провозглашающая социальное равенство и допускающая право даже части народа на восстание. Постулаты этого документа могли напугать жителя любого монархического государства. Известно, что во французском обществе, еще не отошедшем от «старого порядка», не существовало фундамента для радикализма, на котором строилась эта якобинская конституция, вследствие чего наряду с ней фактически действовали иные принципы. Что, в конце концов, завершилось кризисом политической системы диктатуры якобинцев и реставрацией монархии. В связи с этим и сама Конституция 1793 г. и ее отдельные положения трактовались российскими современниками как крайне неудачный социальный эксперимент.
Приступая к анализу этого документа, Пнин разбирал принципы, лежавшие в его основании: «Сия конституция заключает в себе, во-первых: права человека, потом вольность, потом равенство и, наконец, собственность, как бы из сих прав уже истекающую. Какое разительное противоречие!»560. Далее он противопоставлял права человека правам гражданина, утверждая, что человек, существуя лишь в диких условиях, руководствуется «одними только естественными побуждениями или нуждами, им самим удовлетворяемыми». И только с переходом в общество человек обретает права561. От первого основания, «прав человека», как считает Пнин, должно было произрасти «древо вольности, коего очаровательные по наружности своей плоды, заключая в себе сокровенный яд», спровоцировали то «бешенство и неистовство, в которых только Франция могла дать примеры, в летописях мира изображенные кровавыми чертами»562.
Пнин убежден, что если бы творцы этой Конституции с бльшим вниманием обратились к истории, то увидели бы, что «вольность, сей обоготворяемый ими кумир, есть не что иное, как призрак воспаленного их воображения и которая никогда не была уделом человека, в каком бы состоянии он ни находился», поскольку в естественном состоянии человек «совершенно зависит от естественных своих нужд, а во втором от общественных законов» (курсив наш. – А.И.)563. Тем самым автор демонстрирует, что из первых двух оснований Конституции существование вольности в обществе немыслимо и неизбежно приведет к его краху, и только порядок, обеспечиваемый законом способен общество оберегать. Находим созвучие этой позиции, выраженной А.Н. Радищевым: «В училищах, юным существам, преподали вам основания права естественного и права гражданского. Право естественное показало вам человеков, мысленно вне общества, принявших одинаковое от природы сложение и потому имеющих одинаковые права, следственно, равных во всем между собою и единые другим не подвластных. Право гражданское показало вам человеков, променявших беспредельную свободу на мирное оныя употребление. Но если все они положили свободе своей предел и право деяния своим, то все равны от чрева матерня в природной свободе, равны должны быть и в ограничении оной. Властитель первый в обществе есть закон; ибо он для всех один»564.
Можно ли объяснять такую позицию консервативным направлением мысли? Мы полагаем, что это обусловлено желанием избежать повторения судьбы Франции для своего отечества, а также скептицизмом по отношению к результату революции, который Пнин сводит к авторитаризму Наполеона. Он выражает озадаченность исходом революции, недоумевая, неужели она «…предпринята была для Бонапарте, чтобы возвести его на Бурбонский престол, поднести ему титул императора и вручить гораздо бльшую власть, нежели каковою пользовались короли французские. Согласен я, что Франция ничего не упустила сделать для славы первого консула; что ж сделала она для собственной своей славы, того я не вижу»565. Н.М. Карамзин в своих статьях на страницах «Вестника Европы» в том же русле, что и И.П. Пнин, склоняется в пользу стабильных политических режимов, критикуя воплощение идей эпохи Просвещения: «Французская революция, грозившая ниспровергнуть все правительства, утвердила их…»566.
И, наконец, Пнин критикует принципы «равенства, стящего [французам] столько крови и уничтожающего всякое право собственности»567. Являясь свидетелем бедствий якобинской диктатуры и попытки введения Конституции 1793 года, гарантировавшей широкие права и свободы, которая, так или иначе, привела к ситуации «возвращения» авторитаризма в лице Наполеона, И.П. Пнин констатирует историческую неудачу: «… сколь ни великолепны права, из которых составлена была революционная конституция Франции, опыт подтвердил, что никто в сущности не пользовался оными, сколь основание сие легко было оное ниспровергнуть, ибо жребий их отечества находится уже в руках иноземца»568.
«Надо думать, - предположил Н.А. Энгельгардт, - что Пнин пожертвовал "равенством" и "вольностью", как выбрасывают часть одежды гонящимся волкам. Предоставив на растерзание консерваторам эти страшные слова и сам первый отрекаясь от них, он сохранял скромную, но достаточную для его целей "собственность". Далее он превращает ее в рычаг, которым пытается свернуть иго крепостной зависимости»569.
Отвергая принципы этой конституции, Пнин предлагает альтернативу: «призрак вольности и равенства, за которым гонялись французы, исчез, и наконец ясно, что все состояния от земледельца до монарха необходимо нужны, поелику каждое из них есть звено, государственную цепь составляющее»570. Так прослеживается мотивация И.П. Пнина в пользу сохранения принципа сословности. Тем не менее, это не являлось признанием ценности неравноправия как исторически сложившегося порядка, и утверждать при этом об ограниченности предрассудками или о пребывании его на консервативных позициях, мы убеждены, оснований нет. Прежде всего, пример Франции в отношении «неработающего положения о равенстве» понадобился Пнину для его концепции, как говорилось выше, с целью обосновать сохранение сословности в образовательном процессе, что между тем учитывало российские реалии. Необходимо также отметить, что Пнин нигде не настаивал на классовой замкнутости, напротив, его программа изменения механизма усыновления незаконнорожденных детей, изложенная в произведении «Вопль невинности, отвергаемой законами», предоставляла свободу бастардам избрать себе состояние571.
Сатирический аспект сочинения «Письмо к Издателю»
Неправомерность цензурного решения и ситуации, произошедшей с «Опытом о просвещении…», «вдохновила» И.П. Пнина на написание карикатурного произведения, где он обрушился не на цензурный устав, а порицал самодурство и трусость чиновников, выносящих вердикты трудам мыслящих людей. В третьей части «Журнала российской словесности» за 1805 г. вышло «Письмо к Издателю» с комментарием к нему главного редактора Н.П. Брусилова: «Вот одно из последних сочинений любезного человека, которого смерть похитила рано и не дала ему оправдать на деле ту любовь к отечеству, которая пылала в его сердце. Счастлив тот, кто и за гробом может быть любим!»659.
«Письмо к Издателю» написано в жанре обращения к редактору с просьбой поместить перевод «с манжурского» прилагаемого сочинения. Представляется важным раскрыть политический подтекст «Письма к Издателю». Анализ этого произведения позволит определить отношение И.П. Пнина к цензуре как системе государственного контроля над печатным словом.
Итак, на обращение писателя с представленным сочинением Цензор уточняет, что его «должно наперед рассмотреть»660. Сфокусируем внимание на различии подходов к свободе слова и сути цензуры со стороны И.П. Пнина и чиновника, представлявшего систему надзора за печатью. Для этого позволим себе привести существенную часть сочинения И.П. Пнина.
«Цензор: Истина? О! ее должно рассмотреть и строго рассмотреть.
Сочинитель: Вы, мне кажется, излишний берете на себя труд. Рассматривать истину? Я вам скажу, государь мой, что она не моя и что она существует уже несколько тысяч лет. Божественный Кун [Конфуций] начертал оную в премудрых своих законах. Так говорит он: "Смертные! любите друг друга, не обижайте друг друга, не отнимайте ничего друг у друга, просвещайте друг друга, храните справедливость друг к другу, ибо она есть основание общежития, душа порядка и, следовательно, необходима для вашего благополучия". Вот содержание моего сочинения.
Цензор (развертывая тетрадь и пробегая глазами листы): Да... ну... это еще можно... и это позволить можно... но этого... этого... никак пропустить нельзя! (Указывая на места в книге).
Сочинитель: Для чего же, смею спросить?
Цензор: Для того, что я не позволяю – следовательно, это не позволительно.
Сочинитель: Да разве вы больше, г. цензор, имеете права не позволить печатать мою Истину, нежели я предлагать оную?
Цензор: Конечно, потому что я отвечаю за нее.
Сочинитель: Как? вы должны отвечать за мою книгу? А я разве сам не могу отвечать за мою Истину? Вы присваиваете себе, государь мой, совсем не принадлежащее вам право. Вы не можете отвечать ни за образ мыслей моих, ни за дела мои; я уже не дитя и не имею нужды в дядьке.
Цензор: Но вы можете заблуждаться.
Сочинитель: А вы, г. цензор, не можете заблуждаться?
Цензор: Нет, ибо я знаю, что должно и чего не должно позволить.
Сочинитель: А нам разве знать это запрещается? разве это какая-нибудь тайна? Я очень хорошо знаю, что я делаю.
Цензор: Если вы согласитесь (показывая на книгу) выбросить сии места, то вы можете книгу вашу издать в свет.
Сочинитель: Вы, отнимая душу у моей истины, лишая всех ее красот, хотите, чтобы я согласился в угождение вам обезобразить ее, сделать ее нелепою? Нет, г. цензор, ваше требование бесчеловечно; виноват ли я, что истина вам не нравится и что вы ее не понимаете?
Цензор: Не всякая истина должна быть напечатана.
Сочинитель: Почему же? Познание истины ведет к благополучию. Лишать человека сего познания значит препятствовать ему в его благополучии, значит лишать его способов сделаться счастливым. Если можно не позволить одну истину, то должно уже не позволять никакой, ибо истины между собою составляют непрерывную цепь. Исключить из них одну значит отнять из цепи звено и ее разрушить. Притом же истинно великий муж не опасается слушать истину, не требует, чтоб ему слепо верили, но желает, чтоб его понимали.
Цензор: Я вам говорю, государь мой, что книга ваша без моего засвидетельствования есть и будет ничто, потому что без оного не может она быть напечатана.
Сочинитель: Г. цензор! позвольте сказать вам, что Истина моя стоила мне величайших трудов; я не щадил для нее моего здоровья, просиживал для нее дни и ночи, словом, книга моя есть моя собственность. А стеснять собственность, как говорит премудрый Кун, никогда не должно, ибо чрез сие нарушается справедливость и порядок. Впрочем, вернее, засвидетельствование ваше можно назвать ничего не значащим, ибо опыт показывает, что оно нисколько не обеспечивает ни книги, ни сочинителя. Притом, г. цензор, вы изъясняетесь слишком непозволительно.
Цензор (гордо): Я говорю с вами, как цензор с сочинителем.
Сочинитель (с благородным чувством): А я говорю с вами, как гражданин с гражданином.
Цензор: Какая дерзость!
Сочинитель: О Кун! благодетельный Кун! Если бы ты услышал разговор сей, если бы ты видел, как исполняют твои законы, если бы ты видел, как наблюдают справедливость, если бы видел, как споспешествуют тебе в твоих божественных намерениях, тогда бы... тогда бы справедливый гнев твой... Но прощайте, г. цензор, я так с вами заговорился, что потерял уже охоту печатать свою книгу. Знайте, однакож, что Истина моя пребудет неизменно в сердце моем, исполненном любви к человечеству и которое не имеет нужды ни в каких свидетельствах, кроме собственной моей совести»661.
А.М. Скабичевский выразил мнение, что это сочинение демонстрировало, «насколько писатели того времени были довольны вновь введенной цензурой»662. Однако сам «протест» И.П. Пнина, по мнению А.М. Скабичевского, остался «голосом вопиющего в пустыне»663.
А.А. Кизеветтер полагал, что Пнин, «испытав на собственном журнальном предприятии тиски Павловской цензуры, не мог не отвести свободе слова одно из первых мест в программе своих либеральных требований, защитив этот принцип в остроумной форме»664.
По мнению В.Н. Орлова, «в этом памфлете Пнин высказался против предварительной цензуры, введенной новым уставом 9 июля 1804 г., доказывая, что ответственность за пропущенное в печать сочинение должен нести не цензор, а сам автор»665. Также В.Н. Орлов полагал, что «Письму к Издателю» Пнина, «несомненно», подражал А.Е. Измайлов в своей сценке «Ценсор и сочинитель»666. Касательно одного из замыслов написания И.П. Пниным диалога «Сочинитель и Цензор», В.Н. Орлов писал: «Очевиден злободневный смысл этой живой сценки. Пнин откликнулся ею на “либеральный” цензурный устав 1804 г., который его совершенно не удовлетворил. Он возражает против самого принципа предварительной цензуры…»667. Хотя сам И.П. Пнин в прошении, посланном в Главное правление училищ, называл себя человеком, «почитающим цензуру местом от правительства для пользы, а не для причинения обид учрежденным…»668. Что иллюстрирует оценку Пнина устава как положительного в отличие от работников, призванных исполнять действие устава. Упрек Пнина к цензорам имел следующее основание: «имеющи правила руководствоваться беспристрастнейшим суждением, но не во зло употреблять права, им предоставленные, поступать против собственных своих обязанностей и позволять себе такие выражения, которые, заключая в себе личность, падают на честь человека»669.
Как полагает А.В. Блюм, Пнин, «не сумев отстоять свой труд, с одной стороны, в замаскированной форме выступил против предварительной цензуры, введенной уставом 1804 г., а с другой - высмеял потуги цензора на исключительное владение "Истиной"»670. Несомненно, инцидент с запрещением "Опыта о просвещении..." и переписка Пнина с цензурным ведомством послужили толчком к созданию этого памфлета. Позднее жанр драматических сценок, героями которых являются автор и цензор, использован А.Е. Измайловым и В.С. Курочкиным.