Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историография, источниковедение, теоретические и методологические основы исследования 22
1. Историография проблем военной безопасности России 22
2. Источниковедческий обзор проблем формирования системы мер противодействия военным угрозам России 38
3. Теоретические и методологические основания исследования угроз военной безопасности России 60
Глава 2. Угрозы военной безопасности Российской империи со стороны иностранных спецслужб (1904 - 1914 гг.) 99
1. Японский шпионаж во время Русско-японской войны 1904 - 1905 гг. 99
2. Послевоенная деятельность азиатских разведок 122
3. Послевоенная деятельность европейских разведок 147
Глава 3. Государственная политика в области сохранения военных секретов 203
1. Организация охраны государственных тайн в армии и высших учреждениях власти 203
2. Роль военной прессы и печати в противодействии шпионажу 233
Глава 4. Нормативно-правовое регламентирование интересов военной безопасности Российской империи 257
1. Законодательные инициативы органов государственного управления 257
2. Законодательная деятельность Государственной Думы и Государственного Совета в сфере противодействия угрозам военной безопасности Российской империи 303
Заключение 343
Список сокращений и условных обозначений 371
Список источников.. 372
Список литературы 394
Приложение 1. «Сведения о лицах, обвиняемых жандармскими и следственными органами Варшавского генерал-губернаторства в военном шпионаже против России с 1907 по 1 августа 1914 г.» 432
Приложение 2. «Сведения о лицах, осужденных в Варшавском генерал-губернаторстве за военный шпионаж против России с 1908 по 1 августа 1914 г.» 457
Приложение 3. «Число лиц, арестованных в России по подозрению в военном шпионаже в пользу иностранных государств (1907 - 1913 гг.)» 468
Приложение 4. «Статус лиц, арестованных в России по подозрению в военном шпионаже в пользу иностранных государств (1908 - 1913 гг.)» 470
Приложение 5. «Сведения о лицах, осужденных в России за военный шпионаж в пользу иностранных государств (1908 г. - начало 1914 г.)» 471
Приложение 6. «Записка по I-му отдленiю Особаго отдла по вопросу об организацiи борьбы с военной развдкой иностранных государств» 475
Приложение 7. «Засд. 124. Стенографическiй отчетъ. Государственная Дума. Третiй созыв. Сессiя III. Часть IV» (Доклад комиссии по направлению законодательных предположений по внесенному министром внутренних дел законопроекту о присвоении приамурскому генерал-губернатору постоянных полномочий по изданию обязательных постановлений, ограждающих вверенный ему край от иноземного шпионства) 476
- Источниковедческий обзор проблем формирования системы мер противодействия военным угрозам России
- Послевоенная деятельность азиатских разведок
- Организация охраны государственных тайн в армии и высших учреждениях власти
- Законодательная деятельность Государственной Думы и Государственного Совета в сфере противодействия угрозам военной безопасности Российской империи
Введение к работе
Актуальность темы исследования. С момента появления первых государств в мире и в последующие века одним из ключевых факторов поддержания их жизнеспособности являлось создание и обеспечение надежных стандартов военной безопасности. В Российской империи такой подход в очередной раз был продиктован ее поражением в Русско-японской войне 1904-1905 гг.
Актуальность выбранной темы определяется назревшей потребностью выявления и осмысления системных мер противодействия шпионским угрозам военной безопасности российского государства в условиях послевоенного расстройства финансовой сферы, ликвидации боеспособного флота, дипломатической неопределенности и военно-политической противоречивости на мировой авансцене.
Большинство из рассматриваемых в рамках темы событий (функционирование шпионских сетей в европейских губерниях России, деятельность исполнительных органов и законосовещательных учреждений самодержавия по разработке и одобрению контрразведывательных мер и др.) так и остались не исследованными исторической наукой. В то же время отдельные из этих событий созвучны военно-политической нестабильности и напряженности на границах сегодняшней России. Пребывая в окружении стратегических противников и их сателлитов, она, как и более 100 лет тому назад, находится в фокусе пристального внимания дипломатических и военных разведывательных ведомств противника.
Степень разработанности темы исследования
Отечественная и зарубежная исторические школы не задавались целью изучить такой ракурс, как создание системы мер противодействия внешним военным угрозам безопасности самодержавного государства в период с 1904 г. по 1914 г.
За границами исследований осталась законотворческая деятельность по финансированию военной контрразведки, принятию закона о шпионаже, нормативных правовых актов по цензуре печатной продукции и пр. Региональный уровень инициирования мер борьбы с вражескими разведками также не стал самостоятельным предметом диссертационных или монографических изысканий.
Заслуги некоторых высокопоставленных чиновников в деле организации всеобщего отпора тайному иностранному вмешательству были недооценены, или незаслуженно приуменьшены. Наконец, никто из диссертантов не касался изучения личного отношения Николая II к проявлениям иностранного шпионажа.
Цель исследования - посредством всестороннего анализа показать комплексную картину истории деятельности российского государства по противодействию угрозам его военной безопасности в военно-политическом, социальном, оборонно-индустриальном контекстах, а также историческую роль органов и учреждений власти империи в создании системы военной безопасности в начале XX в.
Намеченная цель предопределила постановку и решение вытекающих из нее задач:
- отметить особое отношение Николая II и некоторых видных государственных деятелей к проблеме внешних военных угроз Российской империи;
охарактеризовать процесс становления и структурные компоненты системы мер противодействия военной безопасности России;
рассмотреть основные предпосылки, способствовавшие становлению системы мер противодействия угрозам военной безопасности российского государства;
определить наиболее шпионоопасные военные округа Российской империи и описать специфику шпионажа Германии, Австро-Венгрии и Японии на территориях этих войсковых объединений;
оценить степень результативности деятельности агентурных разведок военных ведомств Японии, Германии, Австро-Венгрии и некоторых других стран в Российской империи;
проанализировать действия и результаты разведывательной деятельности в Российской империи ключевых фигур дипломатического корпуса Германии, Австро-Венгрии и ряда других стран;
установить реальное положение дел по обеспечению режима секретности в Государственной Думе, Государственном Совете и Совете министров России в указанный ранее период;
выяснить и охарактеризовать пропагандистское и просветительское предназначение периодической и иной печатной продукции Военного и Морского министерств, направленной на формирование в российских вооруженных силах представления об иностранном шпионаже и усиление бдительности военнослужащих;
изучить законотворческие инициативы МВД, Военного и Морского министерств, Министерства юстиции, а также процесс их принятия в Государственной Думе и Государственном Совете;
проанализировать законопроекты МВД и Министерства юстиции по борьбе с иностранным шпионажем, попавшие в разряд нереализованных инициатив; раскрыть причины, препятствовавшие их одобрению в высшем исполнительном органе и законосовещательных учреждениях страны.
Объектом исследования выступает совокупность угроз военной безопасности Российской империи в период с начала Русско-японской и до начала Первой мировой войны.
Предметом исследования является деятельность исполнительных органов и законосовещательных учреждений российского государства по разработке и реализации мер противодействия внешним военным угрозам в 1904-1914 гг.
Территориальные рамки диссертационного исследования охватывают театр военных действий Русско-японской войны и территорию Российской империи. По мере решения исследовательских задач и в зависимости от смены ракурса анализируемых проблем и обстоятельств в качестве изучаемых преобладают следующие географические регионы (районы): первый - Маньчжурия и русское побережье Тихого океана, оказавшиеся центрами разведывательного/контрразведывательного противостояния русских и японских вооруженных сил. Второй район - западные, юго-западные и восточные пограничные и приграничные военные округа, ставшие ареной интенсивного, долговременного и мас-
штабного сетевого шпионажа. Третий район - Санкт-Петербург, с расположенными в нем резиденцией царя, Военным и Морским министерствами, гарнизоном, базой Балтийского флота, судостроительными, оружейными и иными заводами. Этот город традиционно был местом притяжения разведок крупных держав.
Петербургский военный округ (прежде всего, прибалтийские и финляндские губернии) также попал в сферу влияния иностранных разведок.
Четвертый район, представляющий значимый интерес для нашего исследования, составляют другие административно-полицейские единицы (генерал-губернаторства, наместничества, города особого значения, области) Российской империи, в которых активность шпионов и политически неблагонадежных иностранцев была не столь заметной.
Хронологические рамки исследования охватывают временной отрезок с 27 января 1904 г. по 1 августа 1914 г. Нижней датой временного диапазона определен день начала Русско-японской войны. Ее ход и поражение России во многом зависели от эффективной деятельности японской разведки. Именно этот факт помог диссертанту упорядочить и обобщить предпосылки, положенные в основу построения системы мер противодействия угрозам военной безопасности Российской империи (в обстановке мира).
Дальнейший ход истории предопределил формирование нового фундамента военной безопасности страны. Ключевые институты царской власти и олицетворявшие ее видные политические фигуры, полицейские,, военные и морские чины организовали межведомственное широкомасштабное противодействие шпионскому вмешательству во внутренние дела России.
Действие предпринятых мер было прервано 1 августа 1914 г. вступлением России в войну. Приняв этот день за верхнюю хронологическую отметку, диссертант не просто указывает на начало Первой мировой войны. Важно, что в последних числах июля утратил свою актуальность и практическую целесообразность стандарт обеспечения государственной безопасности мирного времени.
Научная новизна исследования проявилась в следующем:
разработана и обоснована научная концепция истории деятельности российского государства по системному противодействию угрозам его военной безопасности в начале XX в. с учетом геополитических, военно-стратегических, социально-политических факторов и интерпретаций;
систематизирован и охарактеризован феномен внешней военной угрозы российскому государству в начале XX в.;
описаны специальные сферы взаимодействия органов военного управления, жандармской полиции и спецслужб с различными государственными правительственными и территориальными структурами, политическими партиями и законосовещательными учреждениями по ключевым вопросам обеспечения военной безопасности Российской империи;
предложен авторский подход к исследованию преступной природы внешних военных угроз и особенностей военно-шпионской среды сквозь призму жур-налистско-редакторского, депутатского и министерского восприятия (в дополнение к квалифицированному мнению жандармов и контрразведчиков);
выявлены ранее не введенные в научный оборот документальные свидетельства о приемах деятельности азиатских и европейских разведок в российском государстве и за его пределами; отмечены новые виды военных угроз в направлении русского Туркестана и Варшавского военного округа;
задействован малоизвестный историкам и специалистам массив архивных документов, который был использован для обстоятельного раскрытия сетевого характера и повышенной общественной опасности германского и австрийского шпионажа в Варшавском военном округе;
проанализирован уровень преступности в Варшавском военном округе на основании предложенных новых данных статистики о количестве лиц, взятых под стражу и обвиненных в причастности к германскому и австрийскому шпионажу, а также лиц, представших перед судами и осужденных за данный вид преступлений с 1907 г. по 1 августа 1914 г.;
рассмотрены усилия власти в центре и на местах по созданию глобальной и локальных систем безопасности; дана оценка индивидуальному и коллегиальному вкладу крупных жандармско-полицейских, военных и политических фигур репрессивно-карательных и оборонных министерств, Государственной Думы и Государственного Совета, политических органов региональной власти в разработку мер контршпионажа;
выделены основные направления государственной политики в области сохранения военной тайны в войсках (гарнизонах крепостей), законосовещательных учреждениях, Совете министров; раскрыты способы обеспечения недоступности и целостности воєнно значимых сведений (нормативно-правовое, контрразведывательное и режимное регулирование), а также каналы их утраты;
дана оценка месту и роли военной периодической и иной печатной продукции как единственному массовому источнику осведомления (пропаганды и просвещения) неоднородной армейской среды об угрозах шпионажа; выделена и раскрыта редакционно-издательская и журналистская сторона деятельности руководителей разведывательных отделений штабов войск Варшавского и Приамурского военных округов;
охарактеризована специфическая сторона деятельности комиссий по государственной обороне Государственной Думы III и IV созывов по принятию важных политических решений, направленных на организацию системного противодействия иностранному шпионажу;
отобраны в архивах и проанализированы министерские законопроекты (нереализованные инициативы) по линии МВД и Министерства юстиции (отправленные в Госдуму III и IV созывов), призванные предупредить возможные угрозы со стороны колонистов «военного звания» в западной и юго-западной пограничной полосе, оптимизировать карательную функцию судебной системы;
выявлены главные и второстепенные тенденции, а также закономерности формирования, развития системы мер противодействия угрозам военной безопасности Российской империи; отмечены особенности становления этой системы и слабые стороны ее функционирования; сформулированы ключевые выводы.
Теоретическая и практическая значимость работы. Для получения обладающих новизной результатов были использованы общенаучные методы исследования, которые позволили классифицировать угрозы военной безопасности России по видам и выявить особенности некоторых из их (применительно к деятельности японской, германской и австрийской разведок). Правильный выбор методологии помог наиболее полно реконструировать систему мер государства по противодействию внешним военным угрозам: увидеть в ней сильные стороны и вскрыть уязвимые места, обнаружить нереализованные инициативы.
Вместе с тем в диссертации была представлена комплексная картина истории деятельности российского государства по обеспечению его военной безопасности усилиями как центральных (в том числе высшего) исполнительных и законосовещательных органов и учреждений, так и спецслужб, а также отмечена специфика их взаимоотношений и взаимодействия.
Кроме того, теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что в ней заложены основы для продолжения профильных научных изысканий.
Наконец, результаты исследования научной проблемы дают возможность оценить роль самодержавной власти в построении системы мер противодействия внешним угрозам отечественного государства. Тенденции развития и закономерности, выявленные на этом пути, в дальнейшем способны стать теоретической основой для выработки рекомендаций, имеющих практическое значение в ходе оптимизации деятельности федеральных и региональных институтов государственного управления Российской Федерации.
Сформулированные автором диссертации теоретические положения будут полезны в образовательном процессе в сфере высшего (исторического и истори-ко-правового) образования. Диссертация также может служить основой для выработки методических указаний и наставлений, направленных на повышение эффективности всесторонней профессиональной подготовки сотрудников спецслужб и органов внутренних дел, суда и прокуратуры.
Методология исследования представлена совокупностью диалектических идей, нашедших свое отражение в трудах видных представителей мировой и отечественной философской мысли. Выработанные ими исходные положения (принципы) диалектики стали методологическим фундаментом данной диссертации.
При разработке методологической опоры данной диссертации структурно-системный метод выступил ведущим методом изучения системных мер государственного реагирования на внешние военные угрозы начала XX в. Для решения этой же задачи использовались и другие методы: дескриптивный, статистический, логический, контент-анализа, исторической реконструкции, периодизации, исто-рико-сравнительный, историко-лингвистической экспертизы. Положения, выносимые на защиту:
1. Идеи реагирования на новые вызовы извне зарождались не только в столице России. Некоторые генерал-губернаторы понимали, что иностранные разведки своими действиями ослабляют как государственную границу, так и российскую обороноспособность в целом. На местах предпринимались незамедлительные комплексные жандармско-полицейские, контрразведывательные, админист-
ративно-правовые, организационно-распорядительные, информационно-
пропагандистские и иные контрмеры. Уже в начале XX в. инициирование борьбы со шпионажем перестало быть прерогативой центральных исполнительных органов власти. Этот род деятельности постепенно перемещался в Приамурье и европейское пограничье империи, где наблюдался процесс зарождения локальных систем военной безопасности.
-
В России была создана система мер противодействия угрозам военной безопасности. Ее проектирование началось в тяжелейшей послевоенной внутри- и внешнеполитической обстановке, обременявшейся разведывательным вмешательством извне. Предложенная программа включила в себя комплекс мер: от ассигнования (создания) военной контрразведки и модернизации норм уголовного права до введения цензуры печати. Увеличилось число уголовно наказуемых деяний, ужесточились санкции за шпионаж, пресса прекратила быть источником получения военных сведений и т. п. Однако у системы были и недостатки. Борьба с вражеской агентурой началась с заметным опозданием. Противопоставленные меры оказались незавершенными, возымев половинчатый и противоречивый результат. Разработчики системы не заложили в нее ресурс опережающей функциональности.
-
Возникновение предпосылок становления системы мер противодействия угрозам военной безопасности России берет свое начало в период Русско-японской войны. На ее фронтах, в тылу и далеко от линии соприкосновения (в крупных военно-политических центрах России) зарождались внешние военные угрозы - японский шпионаж, практики разглашения военных сведений на страницах печатно-издательской продукции и через устную речь военнослужащих русской армии. Первая из угроз, имевшая сетевой характер, проникла во многие сферы военной жизни обороняющегося государства. Вторая и третья - поставили под сомнение саму идею соблюдения режима секретности в обществе и действующей армии. Каждая из выявленных угроз наносила серьезный удар по обороноспособности России.
-
В межвоенный период наиболее шпионоопасными войсковыми объединениями России были Варшавский и Приамурский военные округа. Повышенный интерес неприятельских разведывательных органов к первому из них был обусловлен наличием крепостей, армейских корпусов, штабов и управлений, стратегических путей сообщения. Округ превратился в арену доминирующих действий, прежде всего, немецких и австрийских агентов. Специфика их шпионской работы была разнохарактерной и проявлялась в интенсивности, многонациональное и высоком уровне общественной опасности преступной деятельности. Приамурский военный округ, также находясь на линии основного удара предполагаемого агрессора, традиционно пребывал в центре внимания японского шпионажа. К его отличиям относились способность кадровых разведчиков к этноконфессиональному и профессиональному перевоплощению, тотальный характер сбора сведений, функционирование агентуры в режиме ограниченного доступа извне (минимизация разведывательных контактов с местным населением), совершение шпионами «идеальных преступлений».
-
После Русско-японской войны значительные успехи в работе разведок Германии, Австро-Венгрии и Японии объяснялись высоким уровнем их финансирования, многочисленностью и качеством агентуры, многолетним сетевым характером и всероссийским масштабом деятельности. Меньших шпионских достижений добились другие страны. Одни из них (в данном случае Британия), в силу своего союзнического статуса, не стремились к глубокому изучению России и не вкладывали в это «предприятие» большие средства. Другие (Швеция, Румыния и Турция), придерживаясь военно-политического нейтралитета, напротив, рассчитывали иметь о русской обороне предельно полное представление. Но их ограниченные бюджеты и слабая агентура не были предназначены для решения таких задач.
-
Аккредитованные в Санкт-Петербурге и других городах России иностранные представители и, прежде всего, посольские работники Германии и Австро-Венгрии вели сбор воєнно значимой и иной информации. Усилия на поприще шпионажа отличались активностью действий, периодичностью и ценностью получаемых сведений, умелым подбором и курированием агентов, способностью работать сообща (взаимодействуя в рамках Тройственного союза). Немецкое и австрийское посольства, являясь центрами дипломатических разведок, добились определенных результатов. Но эти достижения не были настолько существенными и определяющими в реализации военно-стратегического планирования государств германо-австрийского блока. Действия же дипломатов других европейских и азиатских представительств были менее эффективны, а успехи не столь заметны.
-
Секретная сторона деятельности Государственной Думы, Государственного Совета и Совета министров России не регламентировалась текущими уголовными законами, внутриведомственными инструкциями и распоряжениями. Политики не всегда отличались индивидуальной культурой обращения с секретными материалами. Следствием несоблюдения режима секретности стала множественная «утечка» государственных тайн (военных секретов) и документов с грифом «Секретно» из законосовещательных учреждений. Низкий контроль над оборотом служебной документации в Совете министров также повлек случаи пропажи и хищения несекретных/секретных данных.
-
С 1906 г. по второе полугодие 1914 г. военная периодическая и печатная продукция была единственным средством регулярной и массовой пропагандистской и просветительской работы по профилактике и предупреждению иностранного шпионажа в российских вооруженных силах. Столичные и войсковые газеты/журналы публиковали заметки и статьи о разоблаченных шпионах, целях, задачах и методах их осведомления. Формировался собирательный образ скрытого врага. Целевая аудитория получала возможность знакомиться с анонсами книжных новинок, авторами которых были офицеры-контрразведчики. Они раскрывали систему и специфику иностранного шпионажа. Большую роль в повышении воинской бдительности играло и самопросвещение. Для военнослужащих разрабатывались и выпускались карманные наставления по выявлению и задержанию шпионов.
9. МВД, Военное и Морское министерства, Министерство юстиции подго
товили более десятка инициатив по организации контршпионажа. Заложенные в
них радикальные и беспрецедентные организационные, финансовые, законода
тельные, информационные и иные меры были призваны стать фундаментальными
опорами системы военной безопасности государства. Большинство законопроек
тов было одобрено правительством, и передано в законосовещательные учрежде
ния. Парламентские прения отличались профессионализмом суждений и выраба
тываемых решений.
10. Возникновение в законотворческой практике российского государства
феномена нереализованных инициатив (законопроектов) явилось признаком и ре
зультатом политической близорукости Совета министров и парламента, не су
мевших вовремя распознать и актуализировать все внешние военные угрозы.
Проблемы чрезмерной концентрации иностранных колонистов («военного зва
ния») и роста немецкого землевладения/землепользования в стратегических по
граничных районах России, а также несовершенства отечественного судопроиз
водства по делам о шпионаже не были признаны нуждающимися в немедленной
юридической оценке. Госдума и Госсовет, в свою очередь, ввиду несформирован-
ности срочных процедур прохождения спешных законопроектов не успели рас
смотреть отдельные инициативы вследствие начала Первой мировой войны.
Степень достоверности результатов исследования обусловлена следующими позициями:
подавляющее большинство идей и положений диссертации базируются на результатах оригинального изыскания, широком и разнообразном круге первоисточников, тщательном источниковедческом анализе, глубоком осмыслении отечественной и зарубежной историографии, строгом следовании научным канонам исторического познания;
сопоставление данных, полученных диссертантом, с данными других ученых по рассматриваемой теме подтвердило новизну предложенного исторического сочинения;
установлено, что выводы диссертанта являются закономерным итогом его многолетнего самостоятельного научного труда, а сама диссертация может быть признана первым комплексным исследованием по избранной проблематике в отечественной и зарубежной историографии.
Структура диссертации состоит из введения, четырех глав, заключения, списка сокращений, списков источников и литературы, а также приложений.
Источниковедческий обзор проблем формирования системы мер противодействия военным угрозам России
В ходе поисково-исследовательской работы удалось открыть богатейшие по своим информативным возможностям источники. Первый и главный из них – это неизвестные широкой научной общественности ресурсы четырех федеральных и одного регионального архивохранилищ Российской Федерации. Второй – не введенные в научный оборот газеты и журналы начала ХХ в. (военный и межвоенный периоды). Третий – опубликованные документы. И, четвертый – мемуары очевидцев и участников рассматриваемых исторических событий. Остановимся на характеристике названных видов источников.
Первый: ресурсы четырех федеральных и одного регионального архивохранилищ Российской Федерации из Государственного архива Российской Федерации (154 дела или свыше 2000 листов текста)2.
Настоящей исследовательской удачей можно считать обнаруженную нами документальную коллекцию из четырнадцати фондов. Центральное место в ней занимают: «Канцелярия Варшавского генерал-губернатора» (Ф. 215), «Варшавское губернское жандармское управление» (Ф. 217), «Отделение по охране общественного порядка и общественной безопасности в Варшаве (охранное отделение)» (Ф. 219), «Канцелярия прокурора Варшавской судебной палаты» (Ф. 222), «Варшавский окружной суд» (Ф. 287), «Канцелярия прокурора Варшавского окружного суда» (Ф. 288), «Канцелярия прокурора Калецкого окружного суда» (Ф. 291), «Канцелярия прокурора Радомского окружного суда» (Ф. 298), «Канцелярия прокурора Петроковского окружного суда» (Ф. 301).
В этих фондах представлен уникальный комплекс документов (переписка жандармов, контрразведки и канцелярии варшавского генерал-губернатора, циркуляры, агентурные сведения о деятельности иностранных разведок, инструкции по контрразведке в крепостях и др.), проливающих свет на малознакомую историю иностранного шпионажа в Варшавском военном округе. Дополнительным свидетельством «шпионского прошлого» округа стали материалы формального дознания и/или предварительного следствия по делам о немецком и австрийском шпионаже (более 140 уголовных дел). Подшитые в них представления прокурору Варшавской судебной палаты, письма прокуроров окружных судов, судебных следователей по важнейшим делам при окружных судах, чиновников Министерства юстиции приоткрыли реальную картину шпионажа. Цели и методы вражеской агентуры, поименные списки агентов и фамилии их кураторов из разведки, масштабы и ареал разведдеятельности Германии и Австро-Венгрии, алгоритмы уголовно-правового преследования военных преступников, результаты государственного реагирования на военный шпионаж – вот неполный перечень сведений, нашедших свое документальное подтверждение.
Кроме того, неподдельный интерес вызвали дела, сосредоточенные в фондах «Привислинское (Варшавское) районное охранное отделение» (Ф. 1660), «Жандармское управление Влоцлавского, Нешавского и Гостынского уездов Варшавской губернии» (Ф. 1662), «Московское центральное районное охранное отделение» (Ф. 280), «Канцелярия Финляндского генерал-губернатора» (Ф. 499). После знакомства с первыми двумя фондами стало ясно, что в последние месяцы перед Первой мировой войной австрийский Генеральный штаб интенсивно собирал военно-значимую информацию о русских крепостях. В западном приграничном районе решение этой задачи отводилось агентам, замаскированным под проституток, коробейников, представителей различных торговых фирм и странствующих фотографов, а также польских офицеров в русской армии. В этих же фондах встретили донесения начальников Сувалкского, Сосновицкого, Плоцкого и Ломжинского губернского жандармского управлений (далее – ГЖУ) о лицах, подозревавшихся в шпионаже и аналогичные данные из Департамента полиции МВД, формирующие представление об оперативной обстановке (по линии шпионажа и борьбы с ним) в 1914 г.
Последние два фонда (Ф.Ф. 280, 499) раскрыли проблемные вопросы взаимодействия жандармов и военных в борьбе с иностранными разведчиками, а также сложившееся в Финляндии политическое положение, враждебное по отношению к русской власти.
Наконец, неопубликованные материалы о специфике деятельности зарубежных разведок против России в межвоенное время мы обнаружили в фонде «Департамент полиции МВД» (Ф. 102). Вопреки возникшим трудностям с чтением собранных в нем микрофильмированных (в том числе рукописных) текстов, мы познакомились с перлюстрированными письмами китайского посланника в Санкт-Петербурге, новыми фактами задержаний иностранных шпионов и копиями изъятых у них компрометирующих документов. Доступными для изучения оказались и сводки агентурных сведений о военном шпионаже (по Финляндии и Тифлису), переписка начальников жандармских управлений и отделений военной контрразведки разных городов России. Заинтересованность так же вызвали письма на имя военного министра и министра внутренних дел, а также другие документы, позволившие расширить представление о формах и приемах азиатских и европейских спецслужб, размахе их действий.
В дополнение к неисследованному массиву информации отметим и другие документальные свидетельства, не введенные в научный оборот в контексте нашего научного интереса (место хранения - популярный среди историков фонд «Николай II»). В частности, были проанализированы следующие документы из названного фонда: «Записка П.Ф. Унтербергера "Неотложные нужды Приамурья"» (Ф. 601. Оп. 1. Д. 468) и «Записка П.Ф. Унтербергера "Серьезность нашего положения на Дальнем Востоке"» (Ф. 601. Оп. 1. Д. 470). В них повествуется не только о подготовке Японии к очередному столкновению с Россией, но и о масштабном проникновении ее разведки в Приамурье.
Из Российского государственного исторического архива (184 дела или более 5000 листов текста/кадров микрофильмов)1.
Особую роль в подготовке диссертации сыграл фонд «Совет министров» (Ф. 1276). Его единицы хранения помогли определить персональную и коллегиальную позицию региональной и центральной власти по актуальным вопросам военной безопасности России после Русско-японской войны.
Представленный на 114-ти страницах обстоятельный «Всеподданнейший отчет Приамурского генерал-губернатора о состоянии Приамурского края за 1906-1907 гг.» (Оп. 4 (1908 год). Д. 37) дал возможность обратиться к проблемам края, в том числе взглянуть на «деятельность японцев по организации всесторонней, явной и тайной разведки». В своих письмах П.А. Столыпину от 17 декабря 1908 г. № 10765 (в фонде представлен лишь фрагмент письма2) и от 21 января 1909 г. № 735 (Оп. 5 (1909 год). Д. 586), начальник Приамурья последовательно и непреклонно отстаивает точку зрения о массовом и квалифицированном характере японского шпионажа на Дальнем Востоке. В этой связи исключительным по своей важности является послание министра иностранных дел премьер-министру от 31 января 1909 г. № 110. А.П. Извольский, несмотря на свою прояпонскую политическую ориентацию, не только подтверждает данные П.Ф. Унтербергера, но и заявляет о том, что «Японское правительство, несомненно, зорко следит за всеми нашими мероприятиями, путем образцовой разведочной деятельности…» (Там же. Л. 4). Наконец, в этом же деле («Журнал образованного при МВД Особого совещания по вопросу о мерах борьбы с японским шпионством на Дальнем Востоке») мы встретили заключение о том, что японцы на русской территории выполняют «обширную и планомерную разведочную работу» (Там же. Л. 8-9).
И еще одной совокупностью знаний, подтверждающей реалистичность угрозы японского шпионажа на восточной окраине России, является: письмо министра путей сообщения председателю Совмина от 24 сентября 1909 г. № 14948, шифрованная телеграмма иркутского генерал-губернатора А.Н. Селиванова П.А. Столыпину от 25 июля 1909 г. № 56903 (Оп. 5 (1909 год). Д. 739) и «Сообщение А.Н. Чикалева "О нашем Дальнем Востоке"» (Оп. 7 (1911 год). Д. 46).
Следующим документом, признанным одной из фундаментальных опор подготовленной диссертации, стала «Записка Директора Департамента полиции М.И. Трусевича на имя Н.В. Плеве от 22 июня 1908 г. № 116784 "О мерах по выработке общего плана по обороне Государства (Ответ на письмо Председателя Совета министров от 8 марта 1908 № 1234)"». Высказанная ее автором озабоченность по поводу возможного шпионажа со стороны многочисленных иностранных подданных, расселявшихся вдоль западной границы, помогла нам убедиться в наличии высокой степени потенциальной военной угрозы (Оп. 5 (1909 год). Д. 522. Л. 243-244).
Совершенно секретное письмо военного министра П.А. Столыпину от 9 августа 1910 г. № 1316 и представление военного министра (по УГЕНКВАР ГУГШ1) в Совет министров от 9 августа 1910 г. № 1317 «Об ассигновании денежных средств для организации и ведения борьбы с военным шпионством» (Оп. 6 (1910 год). Д. 464) обратили внимание на возникшую опасность со стороны австрийских шпионов в западном погранрайоне и трудности, встретившиеся на пути финансирования контрразведки.
Послевоенная деятельность азиатских разведок
Японская разведка
Изученные в ходе исследования многочисленные донесения иностранной агентуры штаба войск Варшавского военного округа, позволили диссертанту внести уточнения по местоположению послевоенной японской разведки, ее структуре и личному составу. К маю 1908 г. центр разведки сосредоточился в Генеральном штабе. Главное управление разведки включило в себя следующие подразделения: общее отделение, 3-е отделение, 5-е отделение. Во главе общего отделения (адъютанты: полковник Кируци, подполковник Озима, капитан Такасима) стоял генерал-майор Ока. Начальником 3-го отделения (адъютанты: подполковник Та-кеноуци, майор Сидзуме, капитан Кавасе) был генерал-майор Озава. И 5-е отделение (адъютанты: подполковник Яно, подполковник Такахаси, майор Мацумото) подчинялось генерал-майору Мацукаве1. Кроме того, в штат разведки Генерального штаба входили 22 офицера для особых поручений: «полковник Сегели, подполковник Мацуи, подполковник Мариока, подполковник Исизака (изучал русский язык в Одессе), подполковник Накагава, подполковник граф Хасамацу (бывший военный агент в Париже), подполковник Сугану, майор Хамаомото (изучал русский язык в Петербурге), майор Такаяначи (изучал русский язык в Одессе), майор Хико, майор Инуэ, майор Миасита, майор Окабе (был во Владивостоке), капитан Итаи, капитан Осава (был во Владивостоке), капитан Иосиока, капитан Мацуи, капитан Омура, капитан Фукуда (изучает русский язык во Владивостоке), капитан Окуда, поручик Уеда, подпоручик Хорда (был в Манчжурии)»2.
Именно этот состав после победы Японии в Русско-японской войне, занимался организацией массированного обследования «азиатской» России. Проведенное нами исследование литературно-публицистического очерка М.Х. Часового показало, что «японцы производили съемки сибирских судоходных рек, прямо с пароходов; японские разведчики осуществляли съемки рек Сунгари, Нонни и Амура, тракта из Цицикара в Айгун и Благовещенск». Далее автор свидетельствует, что слышал от «вполне достоверных лиц: 1) о съемках пути от ст. Цурухайтуя в Сретенск японцами при полном бездействии станичных и поселковых властей; 2) о съемке берегов Амура, произведенной японцами чуть ли не по следам русских топографов; 3) о съемке и исследовании озер Кизи, Чли и Орел в тылу Николаевска на Амуре; 4) об аренде японской компанией у китайцев знаменитых в свое время Желтугинских промыслов, откуда, как из осиного гнезда, весьма удобно будет следить за постройкой Амурской железной дороги… 6) о том, что в одном Владивостоке живет 11 офицеров японского Генерального штаба с целью шпионства… 9) о том, что из дома Важутина, занятого японцами, вся Безымянная батарея, расположенная внизу, как на ладони; 10) о том, что за тигровой батареей японцы наблюдают из нарочито открытого отделения магазина Кеосинша; 11) о том, что Семеновский рынок весь занят японцами, что оттуда им очень удобно наблюдать, не привлекая ничьего внимания, за проходящими мимо поездами, и за Амурским заливом, и за Золотым Рогом, и за береговыми батареями»1.
Не менее информативным и убедительным был статский советник А.Н. Чиколев (столичный чиновник, ответственный за строительство на р. Амур канонерской речной флотилии). В своей записке «О нашем Дальнем Востоке» (1908 г.), повествуя о повсеместном характере иностранного шпионажа, он дал следующее описание одному из приемов сбора военно-значимых сведений японцами: «Устья Амура обследуются японцами при помощи уловок. Японские суда обыкновенно избегают брать лоцманов, и вот японское судно, умышленно, садится на мель; начинают делать промеры, чтобы определить в какую сторону стягиваться и куда завозить якоря. Таким образом, делается самая подробная съемка на глазах наших же досмотрщиков, нижних чинов, обязательно даваемых на каждое плывущее в пределах крепостного района под иностранным флагом судно»1.
Развивая тему о приемах и способах японской разведки, нельзя не обратиться к переписке приамурского генерал-губернатора П.Ф. Унтербергера с главой правительства П.А. Столыпиным. В одном из первых своих посланий по поводу японского шпионажа в крае (17 декабря 1908 г. № 10765) он предугадал не только его множественный и разветвленный характер, но и функциональную структуру. К основным ее элементам, которые нашли свое подтверждение в документах последующих лет и исследованиях отдельных специалистов, были отнесены2:
1) «волонтеры-разведчики» («лавочники, фотографы, парикмахеры, прачки и пр., свободно передвигавшиеся по дальневосточным владениям»);
2) «владивостокское нелегальное конспиративное общество и общества, раскинутые по всей Восточной Сибири»;
3) китайцы и корейцы как «орудие для разведки имеющие возможность проникать в… места, закрытые для японцев (правительственные работы…)»;
4) профессиональное военное шпионство (изучение дальневосточного побережья под видом рыбного промысла, «подробно и без стеснений» и пр.).
В ходе подготовки диссертации выяснилось, что японцы делали ставку не только на различные формы коммерческого и этнокультурнорелигиозного прикрытия, но и на миграционные потоки из Китая и Кореи. Для иллюстрации, к примеру, корейского участия в планах японской разведки приведем лишь два факта. В январе 1910 г. в Иркутской губернии был задержан кореец Ким-Унчей, при обыске у которого была обнаружена «Инструкция о том, как нужно собирать сведения о русских вооруженных силах и доставлять их японскому правительст-ву»3. Летом 1912 г. помощником варшавского генерал-губернатора по полицейской части генерал-лейтенантом Л.К. Утгофом была получена информация о том, что «корейцы Ли-Чун-Кен с паспортом Пак-Мин-Чель, Ким-Уан-Чжень с паспортом Хуан-Юн-Сон и Хоу-Он-Кен с паспортом Ли-Кук-Се, состоящие японскими шпионами, отправились… в пределы России для сбора сведений о войсках…»1.
Привлечение к сотрудничеству представителей монголоидной расы объяснялось не только традиционной эксплуатацией эффекта их внешней идентичности с японцами (на взгляд большинства русских все азиаты были «на одно лицо»). Устоявшийся стереотип дополнялся желанием японской стороны сохранить в абсолютном секрете особенности построения своей разведки. Главным подспорьем здесь были обоюдные языковые барьеры (взаимное непонимание русских и приезжих из Восточной Азии) и невысокий показатель арестов подданных Японии, Китая и Кореи. Те же китайцы или корейцы, которые помогали японцам, заботясь о собственной жизни и безопасности своих родственников, в случае ареста предпочитали не идти на диалог со следствием.
И, наконец, еще одним элементом функционирования разведывательной структуры японцев был легендированный сбор разведданных под прикрытием рыболовства у российских берегов Тихого океана. Об этом неустанно говорил П.Ф. Унтербергер. В очередном письме от 21 января 1909 г. № 735 он обеспоко-енно доносил премьер-министру о том, что «…японские рыбопромышленники на нашем Дальневосточном побережье… попутно занимаются изучением страны»2.
Вскоре в распоряжении Совмина оказались сведения по линии МИД (доверительное письмо министра А.П. Извольского П.А. Столыпину от 31 января 1909 г. № 1103). Министр иностранных дел, подтверждая слова начальника Приамурья, констатировал: «…сделанная генерал-губернатором характеристика (разведывательной. – В.З.) деятельности японцев на нашем тихоокеанском побережье вполне отвечает сведениям, получаемым от наших агентов на Дальнем Востоке. Все это заставляет нас чутко прислушиваться к замыслам Японии…»4.
Процесс военного знакомства японцев с дальневосточными берегами (в частности, с северными уездами Камчатской области) под видом коммерческой (рыболовецкой) деятельности нашел свое описание в статье подполковника Л. Болховитинова, опубликованной на страницах «Военный сборник»1. Автор обратил свое внимание на два важных организационных и тактических аспекта:
- число японцев, проживающих в областях русского Дальнего Востока, «невелико, 10 тыс. душ мужского и женского пола»;
- японцы у российских берегов занимаются шпионажем. В районе одного из Курильских проливов (на острове Шумша) они организовали «базу для всяких операций против русского севера»: образовали поселок и соорудили радиотелеграфную станцию;
- «каждая группа японских шхун, отправляющаяся для рыбных промыслов к русским берегам, обязана предоставить подробное описание своих рыболовных участков, побережья и прилегающей к ней страны. При этом два лучших описания… награждаются особой премией…»2.
В ходе обобщения многочисленных номеров региональных (провинциальных) газет, было установлено, что свидетельства пристального интереса военного ведомства Японии к прибрежью Дальнего Востока имелись и в гражданской прессе. По смыслу одной из заметок, в исключительных разведывательных операциях японского Генерального штаба в русских территориальных водах принимали участие корабли военно-морского флота Японии. «Под предлогом оказания помощи японским рыболовам, каждый день подвергающимся опасности от кораблекрушения, – писал Омский вестник – японцы послали к берегам Камчатки канонерку Хей Мару… Высаживаясь на берег, японские рыбаки брали с собой геодезические приборы и другие инструменты для производства топографической съемки и промера глубины прибрежных речек…»3.
Организация охраны государственных тайн в армии и высших учреждениях власти
В процессе диссертационного исследования было установлено, что в межвоенный период политика центральной российской власти в области охраны государственных тайн (военных секретов) осуществлялась в трех направлениях. Условно их можно назвать так: 1) сохранение военных секретов в войсках (гарнизонах крепостей) и засекречивание некоторых элементов судебной системы; 2) сохранение государственных сведений (военных секретов) в законосовещательных учреждениях власти; 3) сохранение государственных сведений (военных секретов) в высшем исполнительном органе власти.
Отмеченные направления осуществлялись в разные годы и в различных областях жизнедеятельности государства. Будучи связанными между собой и являясь составляющими единого политического курса, они проводились с переменным успехом и неодинаковым результатом.
Важным обстоятельством, объединившим разноуровневые направления внутриполитической деятельности государства, явилось намерение ее исполнителей создать (оптимизировать) режим секретности в функционировании стратегических (военных и политических) объектов России. Для раскрытия специфики претворения этого плана обратимся к трем первопричинам, вызвавшим целесообразность проведения акцентированной политики в области сохранения государственных тайн (военных секретов).
Главная причина, повлекшая инициирование мер сохранения военных секретов в войсках (гарнизонах крепостей) и засекречивания некоторых элементов судебной системы, виделась в возникшей после Русско-японской войны угрозе похищения военных сведений иностранными разведками. О реальности военно-шпионского вмешательства со стороны ведущих европейских держав, главным образом, Германии и Австро-Венгрии, говорят не только периодические издания начала ХХ в., но и некоторые архивные материалы (напомним, в конце 1908 г. в Варшавском генерал-губернаторстве была выявлена шпионская организация (семья Германов и др.), сумевшая передать германской разведке фотографии крепости Згерж и Варшавского крепостного форта1).
В ходе подробного обследования письма начальника контрразведывательного отделения штаба войск Варшавского военного округа ротмистра С.В. Муева начальнику варшавского охранного отделения от 27 сентября 1911 г. удалось выяснить, что в Новогеоргиевской крепости активно функционировала шпионская группа. Перехваченная контрразведкой переписка показала, что канонир Кузьми-чев в своих письмах в Германию (на имя некоего «Кайзера») отмечал «ожидающееся прибытие в крепость запасных в числе 1908 человек с указанием сроков службы (1905, 1906 г.). Также он сообщил о времени практической стрельбы предстоящих маневров и дислокации полков 2-й пехотной дивизии, расположенных в крепостном районе…»2. Его сослуживец, канонир Дударев, в обращении к тому же «Кайзеру» «описывал краткие сведения о составе гарнизона крепости, форме одежды войск и предполагающихся работах на новостроящихся фортах…, расположении и количестве пороховых погребов, находящихся в крепости…»3.
В феврале 1913 г. варшавская контрразведка задержала в г. Брест-Литовске крестьянина села Мальчевцы Подольской губернии Н.В. Божика, который «рас спрашивал писарей 152-го пехотного Владикавказского полка о вооружениях Брест-Литовской крепости, за что предлагал деньги»1.
В процессе анализа и обобщения случаев шпионажа стало ясно, что эти и многие подобные примеры (более десятка фактов шпионажа зафиксировано только в крепостях Варшавского военного округа2), свидетельствовавшие о нараставшей опасности девальвации европейской (по линии запад - юго-запад) оборонительной полосы (ввиду активизации иностранных разведок), подвигли командование стратегически важных фортификационных объектов и руководство Военного министерства к принятию срочных мер противодействия угрозам военной безопасности Российской империи.
С 1908 по 1909 г. были разработаны три нормативных акта: «Инструкция по контр-разведке в крепости "Ковна"» (далее - Инструкция № 1), «Инструкция для борьбы с тайной разведкой противника в районе Варшавской крепости в мирное время» (далее - Инструкция № 2) и «Правила для изготовления и хранения крепостных секретных планов, карт и чертежей, а также пользования ими»3.
Судя по служебной переписке (между помощником варшавского генерал-губернатора по полицейской части и начальником варшавского ГЖУ (от 15 декабря 1908 г.), между начальником варшавского районного охранного отделения и начальниками ГЖУ Привислинского края (от 14 ноября 1909 г.)), ставшей доступной диссертанту, инструкции по ведению контрразведки были предназначены не только гарнизонам крепостей. К их исполнению (в пределах Виленской губернии и губерний Привислинского края), а, следовательно, повсеместному содействию армии, привлекался кадровый и агентурный состав политического сыска, другие силы полиции.
Положенная в основу работы разнопрофильных ведомств Инструкция № 1 имела две особенности. Первая заключалась в том, что автор наставления - начальник штаба войск Виленского военного округа генерал-лейтенант Ф.В. Сиверс (участник русско-китайской военной кампании 1900 - 1901 гг.) – дал точное определение понятиям «контрразведка» и «военный шпионаж» в контексте поддержания внутрикрепостной безопасности. Вторая особенность может быть сформулирована так. Инструкция явилась кратким, понятным и недвусмысленным наставлением по оперативному реагированию на проявления шпионажа. Полуторастра-ничный объем текста давал простые ответы на вопросы: «Кто является потенциальным шпионом?», «За кем нужно следить?», «Кто осуществляет обнаружение шпиона и его задержание?», «Как стимулируется участие населения в борьбе со шпионажем в крепостях и районах прилегающих к ним?»1.
Введенная в действие с конца 1909 г. Инструкция № 2 отличалась большей содержательностью, строгостью и категоричностью. В отличие от «ковненского варианта», согласно которому обязанность наблюдения за шпионами вменялась всем без разбору и очередности (полиции, жандармским и нижним чинам, частным лицам), она определила конкретные органы контрразведки и органы, оказывавшие ей целевое содействие. Во втором параграфе речь идет о том, что организация борьбы со шпионажем возлагается на «офицера Генерального штаба крепостного Штаба совместно с начальником Крепостной Жандармской команды под общим руководством Начальника Штаба крепости»2. Тем временем «административные власти крепостного района (уездная земская стража, городская и общая полиция, корпус жандармов) обязаны помогать крепостному Штабу, как в выслеживании, так и в поимке разведчиков противника»3. И только в последнюю очередь сказано о возможном «способствовании» со стороны частных лиц4.
Результаты исследования Инструкции № 2 выявили и другое ее преимущество. Автор инструкции – начальник строевого отделения штаба Варшавской крепости полковник П.И. Изместьев (участник Русско-японской войны) – отказался от выделения таких категорий вероятных шпионов как: «консулы, иностранные офицеры и нижние чины, рабочие на фабриках и заводах в районе крепости, инженеры, торговые агенты, подрядчики» (по этому пути пошел его предшественник – разработчик ковненской инструкции). Опасаясь упустить из виду уже существующие в крепостном районе профессионально-идентифицированные типы преступников и не суметь распознать их в новом обличии, он предложил сомневаться в благонадежности всех иностранцев.
Анализ и оценка вышеприведенных документов позволили доказать, что в Варшавской крепости создавалась благоприятная среда для «умеренной шпиономании» или ситуативно-оправданный и обстоятельно продуманный «контрразведывательный режим» (т. е. стандарт обеспечения безопасной жизнедеятельности стратегического фортификационного объекта в условиях высокой вероятности возникновения шпионских угроз). В основу его функционирования были положены предупредительные и оперативные меры реагирования. К первым можно отнести следующий перечень
Законодательная деятельность Государственной Думы и Государственного Совета в сфере противодействия угрозам военной безопасности Российской империи
Существенная роль в продвижении финансовых предложений министерств и ведомств охранительно-оборонительного блока отводилась парламентариям. В период времени с начала 1909 г. по вторую половину 1914 г. им предстояло рассмотреть и одобрить ряд законопроектов, призванных расширить полномочия региональных административно-полицейских властей, военной контрразведки, политической полиции и судебных учреждений по борьбе со шпионами на местах.
Один из первых законопроектов по линии контршпионажа, поступивший в законосовещательные учреждения, был связан с установлением в пределах Приамурского генерал-губернаторства и Забайкальской области Иркутского генерал-губернаторства некоторых ограничений для лиц, не состоящих в русском подданстве. Данный законопроект был принят канцелярией Госдумы III созыва из Департамента общих дел МВД 28 октября 1908 г. В первоначальной своей редакции он назывался так: представление министра внутренних дел П.А. Столыпина № 22431 «О мерах против наплыва в Приамурский край китайцев и корейцев»1.
Результаты анализа проектируемой нормы права показали, что в ее тексте раскрыт комплекс угроз русскому миру на самой дальней из окраин государства. Помимо роста общеуголовной преступности, распространения инфекционных заболеваний, «нравственного и физического ослабления местного русского населения» и «дешевизны китайских рабочих рук», обращала на себя внимание и другая проблема. «Наплыв желтой расы», чуждой русскому народу по языку, культуре и привычкам, оказывающей пассивное сопротивление администрации, был назван «серьезной угрозой» политическим интересам России на Дальнем Востоке1.
Одним из ключевых компонентов этой угрозы, как выяснилось в ходе исследования, являлась недоброжелательность (потенциальная враждебность) со стороны колонистов из Китая и Кореи. И это подчеркнуто в представлении министра внутренних дел. «В случае вооруженного столкновения с кем-либо из азиатских соседей, – отмечал П.А. Столыпин, – разбросанная по нашей пограничной территории китайская и корейская масса представится весьма удобной средой для организации шпионства нашими противниками»2.
Весной 1909 г. названное представление (законопроект), направили в финансовую комиссию Государственной Думы. В заседании 17 февраля ее члены, совместно с заинтересованными лицами (товарищ министра внутренних дел С.Е. Крыжановский, помощник военного министра А.А. Поливанов, делопроизводитель УГЕНКВАР ГУГШ полковник Л.М. Болховитинов и начальник Главного переселенческого управления Я.В. Глинка), обменялись мнениями по поводу ряда проблем, вызванных миграцией китайцев и корейцев3.
А.А. Поливанов заявил, что в настоящее время нет никакой возможности производить работы в Приамурском крае по сметам военного ведомства без рабочих китайцев и, отчасти корейцев. В 1909 г. предстоит приступить к сооружению «весьма важных в стратегическом отношении железных дорог», для чего потребуется около 10 000 рабочих. Для воплощения этого проекта, по мнению товарища министра, в населенных пунктах Дальнего Востока можно найти примерно 10 % русских рабочих, остальные 90 % пришлось бы везти из Европейской России. В обратном случае их место должны будут занять иностранцы «желтой расы». Да и труд китайских мигрантов обойдется казне значительно дешевле труда русских4.
Рассуждая о пользе и вреде от корейских переселенцев (и частично корейцев, которые обосновались в Южно-Уссурийском крае и на р. Амур еще до 1884 г.), член финансовой комиссии Н.Е. Марков 2-й не без оснований отозвался об их умении «превосходно разрабатывать русские земли в сельскохозяйственном отношении»1. И тут же он дополнил: «Этому можно радоваться, но оставлять на русской пограничной территории колонии, населенные иностранцами, совершенно безрассудно»2. Из разных источников видно, что численность корейцев на дальневосточной окраине равнялась 25 000 или 36 000 человек3.
Развивая мысль о внешних военных угрозах безопасности России, полковник Л.М. Болховитинов объяснил, что организованное в Японии колонизационное общество, под председательством премьер-министра этой страны, «имеет целью переселить на русскую территорию сеть корейских деревень для водворения на их месте солдат японского запаса»4.
Раскрывая суть данной проблемы, диссертант обратился и к другим оценкам «корейской опасности». Не согласившись с призывом Н.Е. Маркова о выселении всех корейцев «в видах государственной безопасности» и квалифицированным мнением представителя военной разведки, член комиссии депутат от Амурской области Ф.Н. Чиликин, в своем выступлении, подчеркнул: «В настоящее время они (корейцы. – В.З.) питают ненависть к Японии, и едва ли будут содействовать японскому нашествию на Россию…»5.
Завершая полемику, ее участники большинством голосов приняли предложение председателя финансовой комиссии Г.Г. Лерхе о включении в текст проектируемого закона нижеследующих положений:
«1) О запрещении сдачи казенных земель для поселения китайцев и корейцев;
2) О запрещении тем же категориям лиц казенных земель и оброчных статей в аренду;
3) О запрещении сдачи иностранцам каких-либо подрядов и поставок;
4) О запрещении найма иностранных рабочих для работ, производимых для надобностей казенного управления…
- желательность запрещения массового участия иностранных рабочих в общественных и частных предприятиях Приамурья.
- установить срок для введения запрещения найма иностранных рабочих на казенные работы 1 января 1910 г.»1.
Подытожив высказанные мнения, Г.Г. Лерхе предложил запретить всем лицам, находящимся на государственной службе в Приамурском крае «держать китайцев и корейцев в качестве прислуги»2.
Позже, заслушивая на майском заседании доклад С.П. Беляева 2-го о мерах против миграции в Приамурский край китайцев и корейцев, члены финансовой комиссии согласились с необходимостью принятия кардинальных решений по воспрепятствованию дальнейшему «мирному завоеванию» дальневосточной окраины России «желтым населением»3. Депутаты предложили дополнить проект МВД следующими положениями:
«1) Запрещается в пределах Приамурского генерал-губернаторства и Забайкальской области Иркутского генерал-губернаторства сдача казенных земель для поселения лицам, состоящим в иностранном подданстве...
2) Запрещение иностранцам… казенных подрядов и поставок.
3) Запрещение найма иностранных рабочих… для надобностей казенного управления»4.
Внимательно ознакомившись с текстом проекта, диссертант отметил, что помимо оригинальных положений, основное новшество финансовой комиссии сводилось к введению в законопроект понятий «лица, состоящие в иностранном подданстве», «иностранцы» и «иностранные рабочие». Идея распространения юридической силы будущего закона на всех иностранцев (а не только представителей конкретных этнических групп) была поддержана на общем собрании народных избранников дважды: 1 июня 1909 г. (заседание № 125)1 и 2 июня 1909 г. (заседание № 126)2.
3 июня обновленный законопроект с новым наименованием («Об установлении в пределах Приамурского генерал-губернаторства и Забайкальской области Иркутского генерал-губернаторства некоторых ограничений для лиц, не состоящих в русском подданстве») был отправлен в Госсовет. Там, один из активных участников общего собрания (заседание от 11 июня 1909 г. № 43) Н.Э. Шмеман резонно задался вопросом: «Соотнесены ли положения одобренного депутатами законопроекта с трактатами и договорами, заключенными Россией с другими го-сударствами?»3.
Для поиска ответа была создана соединенная комиссия (члены комиссии законодательных предположений и финансовой комиссии), во главе с председателем А.А. Сабуровым, в составе П.Н. Дурново (докладчик) и сорока членов комиссии, а также приглашенных: А.А. Поливанова и С.Е. Крыжановского. На своих заседаниях 30 октября и 8 декабря 1909 г. комиссия выявила ряд нарушений межгосударственных договоренностей с участием России. После их обсуждения законопроект «Об установлении в пределах Приамурского генерал-губернаторства и Забайкальской области Иркутского генерал-губернаторства некоторых ограничений для лиц, не состоящих в русском подданстве» был отклонен4.
Заключение соединенной комиссии поддержали в общем собрании членов Государственного Совета (заседание от 19 декабря 1909 г. № 13) и через четыре дня законопроект был возвращен на доработку в Госдуму5.