Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Роль Семибоярщины во внешней и внутренней политике Московского государства в 1610- 1612 годах
1.1. Некоторые аспекты влияния политической культуры Московского царства и Речи Посполитои на политические процессы в России в годы Смуты 27
1.2. Боярские комиссии как политический институт Московского царства XVI - XVII веков 49
1.3. Происхождение термина «Семибоярщина» 61
1.4. Планы избрания королевича Владислава на московский престол до 17 августа 1610г. 67
1.5. Договор 17 августа 1610 г. 79
1.6. Семибоярщина и московская администрация 1610-1611 годов 94
1.7. Семибоярщина в 1611-1612 годах 104
Глава II. Семибоярщина. Персональный состав
2.1. Персональный состав Семибоярщины 115
2.2. Земельные пожалования поляков московским боярам. 138
2.3. Члены Семибоярщины: Просопографические очерки 147
2.3а. Князь Федор Иванович Мстиславский 149
2.36. Князь Иван Михайлович Воротынский 177
2.3в. Князь Андрей Васильевич Трубецкой 190
2.3г. Князь Василий Васильевич Голицын 197
2.3д. Князь Андрей Васильевич Голицын 205
2.3е. Федор Иванович Шереметев 210
2.3ж. Князь Иван Семенович Куракин 218
2.3з. Князь Борис Михайлович Лыков 226
2.3и. Иван Никитич Романов 234
2.3к. Михаил Александрович Нагой 242
2.3л. Итоги просопографического анализа 248
Заключение 260
Список использованных источников и литературы 268
- Некоторые аспекты влияния политической культуры Московского царства и Речи Посполитои на политические процессы в России в годы Смуты
- Боярские комиссии как политический институт Московского царства XVI - XVII веков
- Персональный состав Семибоярщины
Введение к работе
Общая характеристика работы. Актуальность темы исследования. События конца XVI - начала XVII столетий, уже современниками названные «Смутным временем» сыграли огромную роль в русской истории. Именно в это время пресеклась династия Рюриковичей, с древнейших времен правившая Россией. Страна стала объектом иностранной агрессии. Значительная часть территории была опустошена от беспрерывных разбойничьих набегов и действий польских и шведских интервентов. Россия оказалась на грани потери национальной независимости.
17 июля 1610 г. с престола был низложен царь Василий Шуйский, и власть перешла в руки боярской комиссии, задачей которой было «бережение» московского престола до избрания нового монарха. Вскоре неполным Земским собором, при участии, комиссии «седьмочисленных бояр», было принято решение о избрании на престол польского королевича Владислава. 17 августа предварительный договор об этом был заключен русской стороной с коронным гетманом С. Жолкевским. Как показало дальнейшее развитие событий, эта попытка выхода из Смуты оказалась нежизнеспособной. Противоречия между Речью Посполитой и Московским царством был столь значительны, что препятствовали реализации планов мирного развития событий, даже в этот, самый благоприятный для них период. Без изучения событий 1610-1612 гг. невозможно понять не только стратегии поведения представителей высшей московской аристократии на завершающем этапе Смуты или важные внутренние черты политической культуры Московского государства, но и взаимоотношения Российского государства с Речью Посполитой, в частности, планы объединения, унии двух государств, выдвигавшиеся на протяжении почти 200 лет.
Научная новизна диссертации обусловлена тем, что в историографии отсутствует отдельное исследование по истории Семибоярщины, а некоторые
Введение
Общая характеристика работы. Актуальность темы исследования. События конца XVI - начала XVII столетий, уже современниками названные «Смутным временем» сыграли огромную роль в русской истории. Именно в это время пресеклась династия Рюриковичей, с древнейших времен правившая Россией. Страна стала объектом иностранной агрессии. Значительная часть территории была опустошена от беспрерывных разбойничьих набегов и действий польских и шведских интервентов. Россия оказалась на грани потери национальной независимости.
17 июля 1610 г. с престола был низложен царь Василий Шуйский, и власть перешла в руки боярской комиссии, задачей которой было «бережение» московского престола до избрания нового монарха. Вскоре неполным Земским собором, при участии, комиссии «седьмочисленных бояр», было принято решение о избрании на престол польского королевича Владислава. 17 августа предварительный договор об этом был заключен русской стороной с коронным гетманом С. Жолкевским. Как показало дальнейшее развитие событий, эта попытка выхода из Смуты оказалась нежизнеспособной. Противоречия между Речью Посполитой и Московским царством был столь значительны, что препятствовали реализации планов мирного развития событий, даже в этот, самый благоприятный для них период. Без изучения событий 1610-1612 гг. невозможно понять не только стратегии поведения представителей высшей московской аристократии на завершающем этапе Смуты или важные внутренние черты политической культуры Московского государства, но и взаимоотношения Российского государства с Речью Посполитой, в частности, планы объединения, унии двух государств, выдвигавшиеся на протяжении почти 200 лет.
Научная новизна диссертации обусловлена тем, что в историографии отсутствует отдельное исследование по истории Семибоярщины, а некоторые аспекты ее существования (в частности, вопрос о персональном составе и его изменениях, о взаимоотношениях с поляками) освещены в литературе довольно слабо. Следовательно, представляется целесообразным провести комплексное изучение истории этого политического образования. Разработка данной проблематики представляется значимой для более глубокого научного освещения событий Смутного времени начала XVII в., особенностей политической культуры Московского царства и взаимоотношений его с Речью Посполитой.
Таким образом, деятельность и состав Семибоярщины выступают в качестве предмета данного исследования, в то время как объектом его является политическое развитие московской аристократии, а шире - всего Русского государства в начале XVII в.
Целью данной диссертации является комплексное изучение состава, внутри и внешне политической деятельности Семибоярщины, генетических связей такого политического института как боярские комиссии с государственным устройством Московского царства, а так же отношение к ним польской стороны.
В соответствии с поставленной целью были определены и основные задачи исследования:
1.Выявить политические институты, близкие к Семибоярщине, в предшествующей и последующей истории Московского царства.
2.Выяснить происхождение термина «Семибоярщина».
3.Проследить основные направления ее внешней и внутренней политики.
4.Изучить взаимоотношения Семибоярщины с польской стороной и с различными российскими политическими группировками, как пропольскими, так и антипольскими.
5.0пределить персональный состав комиссии, происходившие в нем изменения и факторы, изменения эти обуславливавшие.
6.Подвергнуть просопографичес кому анализу биографии членов Семибоярщины. Хронологические рамки исследования обусловлены постановкой главной проблемы - деятельностью Семибоярщины, формально существовавшей с 1610 по 1612 гг., до взятия Москвы силами Второго ополчения. При этом, в вопросах традиционности института боярских комиссий и просопографического анализа биографий «седьмочисленных бояр» делались необходимые отступления в предшествующий и последующий периоды русской истории. Краткая история рода, в которой в качестве своеобразных «маркеров» могут быть использованы наиболее драматические события XVI - начала XVII веков (Опричнина, положение при смене династии, участие в дворцовой и военной жизни), поможет охарактеризовать то окружение, в котором происходило формирование конкретной личности. Это позволит также ответить на вопрос действительно ли, как предполагает американская исследовательница Н. Шилдс Коллманн, «семья была самым важным фактором московской политической жизни, поскольку политические группы были родственными, а политическая история формировалась через согласие, а не конфликты»1. Изучение историографии также подсказывает такие рамки: в трудах по истории Смуты существует фактическая лакуна в освещении событий конца 1610 - начала 1611 гг. Крупные монографические исследования Р.Г. Скрынникова, В.И. Ульяновского и И.О. Тюменцева охватывают события с начала XVII в. до середины 1610 г ., в то время как работы П.Г. Любомирова и А.Л. Станиславского посвящены, по большей части, событиям завершающего этапа Смуты (с лета 1611 г.)3. Лишь частично этот пробел заполняют работы по общей истории Смутного времени, так как в данных работах изучаемые в диссертации события освещаются довольно кратко. Теоретические и методологические основания диссертационной работы. Настоящее исследование основывается на принципах историзма, научной объективности, использовании общенаучных методов, ориентировано на первенствующее изучение источников. Кроме того, в работе использовались методы компаративистики, просопографии, исторической антропологии и культурологии, необходимые для лучшего понимания внутренних установок рассматриваемых в диссертации политических культур и политических деятелей.
Степень изученности проблемы. Смута начала XVII столетия оставила серьезный след в умах современников. Обращались к ней и последующие поколения, понимавшие значимость событий того времени для русской истории. Не раз привлекала она внимание ученых. Обширная библиография работ, посвященных Смуте начала XVII века, позволила еще в 1918 г. Н.Н. Фирсову заявить: «В настоящее время едва ли можно сказать что-либо новое о Смутном времени в начале 17 века»1. С такой точкой зрения едва ли можно согласиться. Различные этапы Смуты изучены неодинаково полно. Если правлению Бориса Годунова2 или восстанию Ивана Болотникова3 посвящены отдельные монографии, то о четырехлетнем царствовании Василия Шуйского до недавнего времени было лишь несколько статей (большинство из которых написаны еще в конце XIX века) и всего одна научно-популярная монография4. Обращение историков к материалам Смутного времени все еще оправдано, и это подтверждают все новые и новые работы, построенные на материалах указанного периода. Ученые ставят новые вопросы или по-новому подходят к старым проблемам.
Исследуется сулкба отл пьных пегианор в CMVTY геиетинрг.ьгяя слязк «бунташного века»1, философские и религиозные основания политических событий2, а так же деятельность отдельных ярких, но ранее не привлекавших к себе внимания историков, личностей3. В 1999 г. появилась первая монография, посвященная движению Лжедмитрия II, обстоятельно освещающая этот момент Смуты4. Н.В. Рыбалко подробно изучила судьбу приказной бюрократии в годы Смуты5 Вместе с тем, до сих пор существуют и отдельные лакуны, совершенно не изученные темы, важность разработки которых, однако, сложно переоценить. К числу таких тем относится и история московской Семибоярщины, боярской комиссии, созданной в столице после свержения Василия Шуйского и принявшей на себя всю полноту власти в стране.
Историография этого вопроса ограничивается несколькими статьями (во многом значительно устаревшими) и небольшим числом страниц в обобщающих трудах, посвященных или истории Смутного времени или истории России как таковой. Зачастую об этом эпизоде русской истории пишут как о маловажном, обвиняя бояр в предательстве или слабости, но какие бы то ни было утверждения можно делать только после всестороннего изучения этого вопроса, после проработки соответствующих источников. А этого ни один из критиков Семибоярщины не сделал. До сих пор нет даже работ проясняющих вопрос о составе Семибоярщины, о тех изменениях, которые могли в нем произойти. В ряде статей исследователи обращались к этой проблеме, но лишь как к второстепенной, призванной пояснить главную6.
В целом почти все авторы склонялись к отрицательной оценке деятельности Семибоярщины, отмечая, что они «очень мало заботились о земле, и очень много хлопотали о своих собственных выгодах, .... не доверяя друг другу»1. Но были и расхождения.
В.Н. Татищев утверждал, что бояре оказались в Москве под властью поляков после введения в город польского войска, которое осуществил без ведома их и патриарха Гермогена М.Г. Салтыков, и позднее именно от бояр исходила инициатива рассылки по городам грамот, призывавших к очищению столицы от иноземцев . М.М. Щербатов отмечал сильные противоречия внутри самой боярской комиссии, а так же негативное отношение к ним со стороны простого народа, что послужило в итоге причиной недееспособности этого органа власти3. По мнению И.Н. Болтина бояре стали жертвой хитрости гетмана Жолкевского, для взятия Москвы придумавшего интригу с договором об избрании на Русский престол Владислава. «Бояра, по отречением Василием от царства, объявили престол Всероссийский праздным, и учинили с Гетманом Желковским условие о принятии короны Российской королевичу Владиславу, противу присланного от короля статейнго листа». Вся полнота власти в Москве, после ввода польского войска, принадлежала иноземцам и русским изменникам, «из коих ревнительнейший был Михайло Глебов сын Салтыков». Позитивно оценивая договор с гетманом Жолкевским, критично отнесся к самой деятельности Семибоярщины И.И. Голиков, писавший, что «правительство такое, яко не бывшее никогда в России, было причиною вящего бедствия, волнения, мятежа и кровопролития, а потому и не могло оно долго устоять» . Со ссылкой на данное исследование анонимный автор жизнеописания К. Минина (XVIII в.), пишет, что поляки «забрали в Кремль Бояр, Окольничих и Дворян, и протчих знатных чиновников с их женами и детьми, из коих многих отдали за крепкую стражу», а договор 17 августа стал 9 следствием хитрости польской стороны1. А.Я. Хилков негативно оценивал роь боярства в августовских событиях, отмечая, что «бояре ... спасением своего отечества пренебрегши, не согласившись с прочими городами и землею, выбрали на государство Королевича Польскаго Владислава», а затем «из московскаго сигклита первейших людей четыре человека, доброхотствуя полякам ... из которых здешний заводчик был Боярин Михайло Салтыков Кривой ... умышлять начали, как бы в Москву Поляков впустить и чрез то Королевичу Польскому в милость вкрасться».
Близок к оценкам И.И. Голикова был и Н.М. Карамзин, который в своей «Истории Государства Российского» отмечал: «Дума Боярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее в слабых руках своих, ни утишить всеобщей тревоги, ни обуздать мятежной черни»3. Концепцию Карамзина принял и Д.П. Бутурлин. Согласно его точке зрения, в первый месяц правления бояре еще пытались действовать самостоятельно, но позже, «теснимые бедственными обстоятельствами ... покорились горестной необходимости» и подписали договор с Жолкевским,4 а после введения в столицу его войска, «уже во всем искали угождать ему»5. Таким образом, «Боярская Дума, принявшая по просьбе Москвитян, бразды временного правления до избрания нового Царя, находилась под председательством князя Мстиславского, который казалось сообщил ей все свое слабодушие. Она не решалась ни опорочивать действия Ляпунова и сообщников его, ни явно сознаться в единомыслии с ними»6.
СМ. Соловьев специально не останавливался в своей обобщающей работе на деятельности Семибоярщины, бегло отметив, что «по свержении Шуйского, некому было стать или по крайней мере считаться в главе правительства, кроме Думы боярской», которой и принесли присягу. Страх бояр перед чернью толкнул их на согласие разместить в Москве польские войска1. Неспособность созданного боярского правительства к управлению подчеркивал и А.П. Барсуков: «кратковременное боярское правление отличалось преимущественно спорами и пререканиями, безпрестанно прерывавшими заседания Думы» . С.Ф. Платонов рассматривал Семибоярщину как своеобразный компромисс «между двумя слоями старого боярства»: олигархическим кругом княжат времени Шуйских (Голицыны, Воротынский) и сторонниками Романовых. Бояре эти «не сумели или не смогли удержаться на вершине московского порядка и ... попали в позорную зависимость от польских людей и московских мятежников»3. Это, в свою очередь, привело к полному падению «боярского правительственного класса», который так никогда и не смог оправиться от полученного удара4. Оригинальную гипотезу о деятельности Семибоярщины выдвинул С.Д. Шереметев, считавший, что сама идея избрания на престол польского королевича была выдвинута «для отвода глаз» в условиях вражеского окружения, чтобы нейтрализовать царские амбиции кн. В.В. Голицына: «Не будь вора и короля, Голицын не был бы опасен, но, при наличии двух врагов, третий подкапывал усилия обороны и, помимо воли, был удобен полякам, дробя русские силы»5. «Когда Голицын за рубежом, необходимость эта слабеет»6.Таким образом, «дело о Владиславе не только не измена, но непременное доказательство твердой решимости правителей ... содействовать делу не только освобождения, но и упрочения будущего. Это не государственная измена, а акт политической мудрости и глубокого домысла» . Одну из ведущих ролей в этом «бережений трона» для Михаила Федоровича исследователь отводит, естественно, своему знаменитому предку. Иную оценку деятельности бояр высказывал в письмах к С.Д.
Шереметеву К.Н. Бестужев-Рюмин, писавший: «Деятельность Семибоярщины не симпатична мне ... они не церемонясь выпрашивают подачки у Сигизмунда»1. Противоположную точку зрения высказывал В.И. Пичета, который писал: «Положение «седьмочисленных» бояр было очень затруднительным. В стране царила анархия и угрожала социальным переворотом. Вступление поляков на государственную территорию грозило завоеванием страны. Московское правительство, очутившись среди двух течений, одинаково опасных для целостности государства, должно было стать на сторону наименее вредного. Таким и явились поляки» . Таким образом, как видим, в дореволюционной историографии не сложилось единой оценки деятельности Семибоярщины. Подавляющее большинство исследователей, тем не менее, отмечали ее негативную роль в русской истории, расходясь по вопросу о том, добровольно или по принуждению со стороны поляков действовали «седьмочисленные бояре». Гипотезу С.Д. Шереметева о «мудром политическом расчете бояр» едва ли можно считать сколько-нибудь аргументированной.
В советской историографии деятельность Семибоярщины не привлекала пристального внимания ученых. Большинство писавших об этом периоде русской истории ограничивались беглыми и однотипными характеристиками. А. Романович, например, писал, что «обе фракции верховной семерки ... оставались на позициях своего узкородового интереса» и потому легко пошли на сговор с интервентами3. А.И. Козаченко называл бояр, подписавших договор с гетманом Жолкевским, «группкой бояр изменников» . Примерно также о «боярском правительстве» писал и А.А. Семин: «В народе это правительство приобрело печальную известность своим сотрудничеством с польскими интервентами. Члены «семибоярщины» и их сторонники расценивались как предатели русских национальных интересов и православной веры».
Деятельность Семибоярщины, таким образом, стали рассматривать или как проявление борьбы отдельных боярских кланов или как одну из составляющих в процессе угнетения феодальным государством незащищенных классов. Новейшая историография во многом следует в русле концепций, высказанных в трудах предшествующего времени. Так, например, в работе протоиерея А. Соколова «Князья Пожарские и Нижегородское ополчение» вновь в адрес бояр повторяются обвинения в измене и предательстве национальных интересов, но никакой аргументации не предлагается . Л.Е. Морозова попыталась проследить политическую борьбу вокруг вопроса о царском избрании на протяжении всего Смутного времени и посвятила специальный очерк в своем труде времени Семибоярщины и характеристике ее членов. В целом концепция исследовательницы не выходит за рамки очерченные еще трудами С.Ф. Платонова. В.А. Аракчеев пишет, что поляки «ввели оккупационный режим и договорились с марионеточным правительством Салтыкова о воцарении в России самого короля Снгизмунда
Что это было за «марионеточное правительство» автор не разъясняет. Джи Эдвард Орхард, в работе посвященной избранию на престол Михаила Федоровича, просто называет Семибоярщину «временной боярской администрацией» избравшей царем королевича Владислава .
Этим и ограничивается круг работ в той или иной степени касающихся деятельности Семибоярщины.
Значительных достижений отечественная историческая наука достигла в области исследований по генеалогии и просопографии московских аристократических родов. Начало традиции генеалогических изысканий можно отнести к рубежу XIX - XX вв., когда началось становление самой генеалогии, как вспомогательной исторической дисциплины. Многочисленные исследования, хотя и не лишенные огрехов, представили с довольно значительной степенью полноты фактологическую историю некоторых знатных родов1. Их наблюдения были дополнены и развиты в трудах советских ученых, в первую очередь А.А. Зимина и В.Б. Кобрина, проследивших процесс формирования слоя московской аристократии: богатейший фактический материал позволяет до сих пор сохранять их трудам огромное значение для изучения высшей страты московского общества XV - XVI вв . Важные наблюдения над процессом комплектования боярской думы и ролью местничества в русском обществе, на базе данных собранных в первую очередь А.А. Зиминым, были сделаны американской исследовательницей Э.М. Клеймола. В цикле работ она показала, что стимулом к развитию местнической системы послужили появление в русской элите первой трети XVI в. новых лиц, а так же отсутствие твердой власти во время малолетства Ивана IV. Сама же эта система, наряду с системой опалой, конфискаций и опричным террором послужила причиной атомизации высшей страты московского общества и помешала созданию единого сильного боярского сословия3. Особое положение московского боярства, находящегося между европейской аристократией и служилым сословием, показал в свое работе P.O. Крамми. Отметивший, что так же как и у западноевропейских аристократов основой благосостояния московского боярства были земельные владения и труд крестьян, они обладали преимущественным правом на высокие административные и военные посты, а так же обладали острым чувством собственной коллективной чести, при этом, в отличии от своих западноевропейских «коллег» они не имели сильного влияния в родных регионах и были включены в систему обязательной государственной службы1. Недавно М. По была предпринята попытка восстановить состав боярской думы на протяжении 1613-1713 гг. и проследить закономерности в принципах ее формирования . Вопросы внешней политики России интересующего нас периода, и в первую очередь ее связи с Речью Посполитой, получили значительное освещение в трудах Б.Н. Флори. Подробно проанализировав все выдвигавшиеся проекты унии двух государств, исследователь пришел к выводу, что русская сторона в итоге решительно отвергла польско-литовские политические институты, предпочтя им систему ценностей, созданную в рамках автохтонного развития, однако причины этого исследователь видит не в глобальной разнице политических культур двух государств, а в конкретно-исторических событиях (позиции короля Сигизмунда III и тд.). В своем новейшем исследовании автор отмечает, что к эпохе Смуты элита московского общества оказалась не в состоянии оказывать влияние на положение дел на местах, что привело к упадку ее авторитета и росту активности местных миров. Тот факт, что даже в этот, наиболее благоприятный момент, польско-литовское общество не смогло значительно модифицировать русское общество, объясняется автором в первую очередь политикой выбранной королем Сигизмундом и его сторонниками: попыткам прямого подчинения русского общества власти польского монарха и опоре его на группу бывших тушинцев, не имевших устойчивого положения в традиционной московской социальной иерархии4. Попытку пересмотреть традиционные взгляды на польскую политики времени открытой интервенции предпринял в своей работе польский историк В. Полак. На основе широкого круга польских и шведских архивных источников, он показал, что концепция дальнейшего развития польско-русских отношений, отстаиваемая коронным гетманом С. Жолкевским была менее реалистична, чем королевская концепция 15 прямого подчинения России. При этом автор отмечает так же, что и сам король оказался заложником интересом шляхты: для которой важно было в первую очередь вернуть пограничные Смоленские и Северские земли, а не возвести на московский трон польского королевича. Это определило стратегию королевского похода: он просто не мог, не взяв предварительно Смоленска, двинуться на Москву, ведь это означало бы, что не слишком популярная война ведется не за интересы шляхты, а ради династических интересов дома Вазы .
Такова основа историографической базы данного исследования. Ее выводы использовались и критически осмысливались в настоящей работе.
Источниковедческую базу данного исследования составил широкий круг как опубликованных, так и архивных материалов. К первой группе источников можно отнести актовый материал. Актовый материал, при условии применения внутренней и внешней его критики, дает нам важные сведения о событиях политической жизни страны, а так же о круге лиц, в той или иной степени принимавших в ней участие. Значительная часть его была введена в научный оборот еще на рубеже XIX-XX вв. и опубликована в соответствующих, зачастую многотомных изданиях2.
Важным является так же привлечение боярских списков, детально исследованных А.Л. Станиславским3. Как отмечает исследователь, основным объектом внимания этого типа источников является чиновный состав и текущая служба дворовых, их готовность и пригодность к ней, а пометы боярских списков не только сообщают о службах, но и дают разнообразные, зачастую уникальные, сведения о биографиях членов двора . Заблуждается Л.Е. Морозова, когда пишет, что до нашего времени дошел один боярский список 1611 г., опубликованный А.Л. Станиславским и СП. Мордовиной, доверять показаниям которого нельзя, т.к. он содержит значительные пропуски2. Опубликованный исследователями документ - фрагмент боярского списка . Сам боярский список был дважды опубликован еще в конце XIX - начале XX вв.: в подлиннике и в копии начала XVIII в., снятой Г.Ф. Миллером . Источник этот, использовавшийся еще В.Н. Татищевым, В.О. Ключевским и С.Ф. Платоновым, но ускользнувший от внимания современной исследовательницы, был подвергнут специальному исследованию А.А. Булычевым, выяснившим, что основной текст документа был сформирован в конце 1610 - начале 1611 гг., затем пополнялся необходимыми изменениями (до февраля 1611 г.) и использовался в разрядном приказе в качестве рабочего документа вплоть до конца марта - начала апреля 1611 г. При этом позднейшие пометы в тексте источника датируются временем не ранее второй половины 1614 г5. Учитывая, что расположение имен внутри чина наглядно показывало положение того или иного человека в иерархии московского общества6, особую важность для нас представляют не только данные о персональном составе думы 1610-1611 гг., но и порядок расположения имен думцев внутри рубрики.
Большая часть материалов касательно дипломатических отношений Московского царства и Речи Посполитой была опубликована в 142 томе Сборника Русского Исторического общества, в дополнении к ним использовались материалы из польских архивов, обнаруженные Д.В.
Цветаевым, а так же до сих пор остающиеся не опубликованными материалы, подготовленные русской стороной для посольского съезда 1615г1. Из числа делопроизводственных материалов можно выделить разрядные книги, которые дают не только наиболее точную картину военной истории, интересующего нас периода, но и позволяют проследить карьеру, каждого из представителей высшего слоя московской аристократии2. Хотя ведение разрядов в Смуту едва ли прерывалось3, но из множества дошедших до нас редакцией разрядных записей этого периода, собранных С.А. Белокуровым4, вероятно нет ни одной, обладавший уже в глазах современников большей значимостью и авторитетом, по сравнению с прочими. При этом следует учитывать, что в первую очередь нас интересуют назначения представителей высшего слоя русского общества, а именно они, даже в разрядах частных редакцией, подделывались не так часто. Это позволяет относиться к данным этого вида источников с большим доверием5.
Акты землевладения позволяют выяснить материальное положение того или иного представителя московской аристократии. В условиях Смуты и одновременного существования нескольких властных центров, земельные пожалования как способ поощрения и привлечения сторонников приобретают особое значение. До нас дошел целый блок грамот польской стороны на земельные пожалования в Московском государстве 1610-1611 гг., он позволяет выяснить, кого именно поляки считали своими сторонниками и, наоборот, чьи земли поступили в раздачу6.
Важные сведения о землевладении московских бояр к моменту установления новой династии предлагает «Боярский земляной список 1613 г.», впервые опубликованный А.П. Барсуковым в 1895 г1. В нем подробно описываются форма землевладения (вотчина или поместье), его размер, а так же время пожалования. Как отмечает М.П. Лукичев практика составления подобных документов восходит еще к XV в. и источником их, очевидно, были, в первую очередь, сведения, предоставляемые самими дворянами . Земляной список стал результатом проведенной новой властью ревизии земель, в первую очередь тех, которые ранее входили в состав дворцовых . Проведя анализ филиграней бумаги, на которой написан источник, исследователь опроверг мнение Т.М. Родионовой о том, что известный нам список является позднейшей копией документа, чье составление было связано с деятельностью собора 1613 г . и убедительно показал, что документ и является беловой копией составленного тогда списка5. Он также выяснил, что «документ является не докладной выпиской, а частично сохранившимся беловиком самого «земляного» боярского списка, в котором сейчас нет перечня стряпчих ... и отсутствует более половины перечня московских дворян», при этом думные разделы документа, интересующие нас в первую очередь, характеризуются полнотой6. Следующий блок источников позволяет почерпнуть важные сведения из области генеалогии и способствует проведению просопографического анализа, он включает в себя: синодики, вкладные и кормовые монастырские книги, а так же родословные книги и росписи. Как отмечает относительно синодиков СМ. Каштанов: «Будучи средством религиозно-политического и генеалогического воспитания и церковной пропаганды, они играли важную роль в укреплении авторитета рода, семьи, сословно-семейных и корпоративных групп, династий, 19 институтов власти, религиозных устоев и общественного строя в целом» . А.И. Алексеев, прослеживая эволюцию типа синодика-помянника, заметил, что развивался он от «анонимных» записей, содержащих только лишь имена поминаемых, до родовых групп: в которых представители одного рода записывались под соответствующей рубрикой2. В XVI-XVII вв. продолжали существовать оба типа записей, но, безусловно, для наших целей наиболее важной представляется запись с родовыми заголовками. В работе массово были использованы неопубликованные синодики из фондов Троице-Сергиева и Кирилло-Белозерского монастырей4, а так же отдельные синодики других обителей5. Крупнейшей обителью Русского государства была Троице - Сергиева лавра, ее вкладная книга дает представление о том, кто из представителей высшей аристократии и в какое время прибегал к подобному «спасению души»6. Из прочих монастырей нельзя не выделить московский Симонов монастырь, родовую усыпальницу Мстиславских7, а так же Новоспасский о монастырь, связанный с родом Романовых . До сих пор остается неопубликованным значительный массив вкладных и кормовых книг Кирилло-Белозерского монастыря, хранящийся в Отделе Рукописей Российской Национальной Библиотеки , а так же книга Соловецкого монастыря . Их книги дают обильный материал для восстановления генеалогических связей этих семейств, а так же упоминают почти не встречающихся в разрядных записях женских членов фамилий. Важны здесь так же описания сохранившихся надгробных памятников: можно упомянуть описания кладбищ при Троице Сергиевой лавре1, Симоновом2, Пафнутьевом - Боровском , Новодевичьем , Новоспасском и Кирилло-Белозерском монастырях6. Частично эти данные были собраны великим князем Николаем Михайловичем в многотомном издании «Московского некрополя».
Значительный интерес представляют данные родословных книг. Помимо опубликованных8 отметим так же датируемую началом XVII в. Голицынскую родословную книгу, содержащую уникальную информацию о роде князей Мстиславских . Как уже отмечалось выше, начало XX в. стало временем расцвета генеалогии, не все из подготовленных тогда исследователями материалов в последствии были опубликованы. Обращение к материалам их архивов может позволить нам расширить знания в этой области. Здесь, необходимо отметить фонд Ю.В. Татищева из собрания архива Санкт-Петербургского Института Истории РАН, содержащий ряд ценных родословных росписей10. Таким образом, все многообразие архивных и опубликованных материалов позволяет значительно расширить наши знания о генеалогических связях в среде московского боярства XVI XVII вв., что особенно важно, если учесть, что, как отмечает Н. Шилдс Коллманн, в России раннего Нового времени «важнейшим источником идентичности являлись семья и родство»11.
В качестве следующей группы источников можно выделить источники нарративного характера. Группа эта в свою очередь делится на источники отечественного и иностранного происхождения. К числу первых можно отнести памятники летописания. Одной из главных задач летописцев того времени было обоснование божественного происхождения царской власти, отсюда и специфика в подаче ими материала1. Предпочтение ими программы политического дискурса в ущерб реальной практике было отмечено М.М.
Кромом, заметившим то незначительное внимание, которое официальные летописные памятники XVI в. уделяют проведению реформ середины столетия2. Специфика ситуации начала XVII в. заключается в том, что это время - эпоха частных летописцев, более «гибких» к расхождениям между политической практикой и дискурсом. Первой летописью начала XVII в. отразившей события боярского правления стал введенный в научный оборот О. А. Яковлевой Пискаревский летописец, автор которого был хорошо знаком с политической жизнью Москвы . По мнению М.Н. Тихомирова им мог быть печатник Н.Ф. Фофанов, а по мнению И.Б. Грекова - архиепископ Арсений
Елассонский . Т.В. Дианова датировала рукопись летописца 40-ми гг. XVII в. (1640-1646 гг.), отметив «одновременность создания памятника»5. По ряду косвенных свидетельств (использование специфических орнаментальных заставок) она также склонялась к признанию связи летописца с Печатным двором. С.А. Морозов, отметив зависимость статей о событиях середины XVI в., содержащихся в Пискаревском летописце, от сведений Летописца 1554 г., также признал оригинальность известий этого источника за конец XVI - начало XVII вв°. Здесь можно найти любопытные подробности порядков в Москве во время польского владычества, а так же сведения о противоречиях внутри столичного боярства. 22 Важным источником, безусловно, является официальный Новый Летописец, один из крупнейших памятников позднего русского летописания. Как отмечал еще Л.В. Черепнин, его концепция «обнаружила большую живучесть и надолго определила подход к изучению событий» начала XVII в., повлияв на многих ученых, включая и С.Ф. Платонова1. Историками неоднократно высказывалась мысль о принадлежности этого памятника кругам близким к патриарху Филарету2. Вместе с тем, новейшие исследования Я.Г. Солодкина убедительно показывают эфемерность такой гипотезы . Исследователь, проанализировав все «уникальные» известия летописца, которые, так или иначе, могли бы быть связаны с Филаретом, отмечает, что «хотя в Новом Летописце, несомненно, вышедшем из правительственных сфер, восторженно говорится о Филарете, ... выводы о том, что это обширное сочинение появилось по инициативе «всесильного и крутого патриарха», санкционировавшего или отредактировавшего его текст, не могут считаться обоснованными» . Вместе с тем, происхождение текста в близких к правительственным сферам кругах ни у кого из исследователей не вызывает сомнения, а время составления его первой редакции относится к промежутку между началом осени 1629 г. и серединой лета 1630 г5. Новый летописец подробно описывает переворот против В. Шуйского, в результате которого у власти в стране и оказались «седьмочисленные бояре», важен он и для прояснения биографий конкретных исторических деятелей интересующего нас круга. Из числа провинциальных летописцев следует выделить Вельский летописец, описывающий события с 1598 по 1632 гг., созданный в начале 30-х годов XVII в. в западных районах России6. В нем находим известия о событиях 23 непосредственно предшествовавших низложению В. Шуйского, о переговорах с поляками в августе 1610 г., о совместном походе русско-польских сил на Владимир, под руководством кн. и.С. Куракина, зимой 1611 г. и о действиях Первого Земского ополчения. Восходящий к Новому летописцу Мазуринский летописец, конца XVII в., содержит интереснейшие сведения о положении в Москве вскоре после свержения Василия Шуйского. В.И. Корецкий отмечал его близость к использованной В.Н. Татищевы «Истории Иосифа» и создание связывал с кругами близкими к патриарху Иоакиму (патриаршьи приказные или справщики Печатного двора), указывая, что автор данного сочинения «располагал оригинальными сочинениями о «смуте»»1. Только в нем мы находим свидетельства о том, что инициаторами ввода в столицу польских войск были «4 человека от синклита» . Из произведений публицистического характера, следует выделить «Иное сказание». В нем говорится, что после свержения Шуйского «прияша власть государства Руского седмь Московских Бояринов», источник крайне критичен по отношению к ним. «Оскудеша бо убо премудрыя старцы», пишет он, «и изнемогоша чюдныя советники» . В этой части автор «Сказания» заимствует информацию из Хронографа 1617 г4., который, по мнению ученых, за период от правления Ивана Грозного до избрания Михаила Федоровича, представляет собой «исторический мемуар ... сочиненный самим автором второй редакции Хронографа», т.е. передает свидетельства непосредственного очевидца событий5. Созданная, вероятно, около 1613 г. очевидцем событий «Повесть о Земском соборе 1613 года», представителем посадских или близких к ним слоев населения, содержит уникальные данные о кандидатурах, обсуждавшихся на соборе и позволяет взглянуть на происходящие события сквозь призму 24 представителя низших слоев общества1. Вопрос о датировке памятника, в пользу более позднего ее происхождения, в недавней работе подняла Л.Е. Морозова, отметившая некоторые внутренние противоречия в ее содержании . Все это побуждает к критическому восприятию сведений памятника, и переносе акцентов с фактической точности излагаемых событий на перцепцию их в сознании представителя посадских/близких к ним слоев общества. Большую и разнообразную информацию о Смутном времени содержат и сочинения современников-иностранцев, хотя, зачастую, построенные на слухах, и отмеченные неизбежными искажениями, связанными с разницей менталитетов, они и содержат не вполне достоверную информацию. В первую очередь следует выделить источники польского происхождения. Огромное значение для нашей темы играют записки одного из главных участников событий 1610 г. коронного гетмана С. Жолкевского. Хотя и создававшиеся уже после описываемых событий, они, в силу прекрасного знания гетманом политической ситуации, продолжают оставаться одним из важнейших источников. Из них мы узнаем о контактах коронного гетмана с отрядами Яна Петра Сапеги, находившимися на службе у Лжедмитрия II, о настроениях московского боярства и о том, какими способами поляки с самого начала своего нахождения в Москве старались обезопасить себя от угрозы со стороны русских . Реляции, отправляемые гетманом из Москвы под Смоленск, в королевский лагерь, а так же восприятие событий в близких к королю Сигизмунду кругах нашли отражение в составлявшимся синхронно описываемым событиям Дневнике «Похода его королевского величества под Москву» . О событиях в Москве после отъезда из нее С. Жолкевского сообщают нам записки польского шляхтича Н. Мархоцкого, особенно интересные в части изложения трений между польской стороной и московской аристократией1. Жизнь в осажденном городе начала 1612 г. нашла отражение в записках киевского купца Б. Балыки: красочное и непосредственное изложение трудностей осадной жизни, голода и вызванных им событий (каннибализма и проч.) делают источник незаменимым . Важные для ретроспективной оценки жизни Москвы последнего десятилетия XVI - начала XVII в. сведения содержат записки побывавших в Московии И. Массы, П. Петрея, К. Буссова . Записки Арсения Елассонского -настоятеля Архангельского собора представляют собой уникальный источник, т.к. этот ученый грек был единственным из представителей московской элиты, кто оставил после себя записанные воспоминания. Хорошая информированность, близость к верхам власти и непосредственное участие во всех важнейших событиях того времени делают его «Мемуары из русской истории» одним из интереснейших памятников своего времени, ценность которого еще увеличивается, если учесть, что архиепископ оставался в Москве все время с 1610 по 1613 гг4. Обращаясь к эпистолярному наследию рассматриваемого периода, следует отметить письма шедшие из Москвы под Смоленск, в первую очередь письма М.Г. Салтыкова к канцлеру Л. Сапеге, в которых боярин описывает настроения в столице и произошедшие изменения в управлении ею (переход власти от боярской комиссии к А. Гонсевскому)5. А так же письма некоторых других бояр (кн. Ф.И. Мстиславского, кн. А.В. Голицына и Ф.И. Шереметева)6. Из источников, содержащих данные о времени 1613-1614 гг., нельзя не упомянуть так называемые «шведские арсеньевские бумаги», в частности расспросные речи Никиты Калитина и Богдана Дубровского. В них передаются 26 настроения в боярской среде непосредственно перед и во время избрания Михаила Романова, а также описываются последние дни поляков в Кремле. Необходимость критики при работе с этим источником не вызывает сомнений, но вместе с тем сведения содержащиеся в нем любопытны и уникальны . Таков основной круг источников, использованных в данной работе. Вместе они дают прекрасную возможность детально осветить 1610-1613 гг. события. Апробация исследования и практическая значимость работы. Основные положения, рассмотренные в диссертации, были представлены к обсуждению на ряде научных конференций и чтений: 2-й и 5-й Международных молодежных конференциях «История науки и техники» (2003, 2005 гг.), 9-й научной конференции «Герценовские чтения» (2005 г.), Международной научной конференции «Иван III и проблемы Российской государственности: к 500-летию со дня смерти Ивана III (1505-2005)» (2005 г.), научных чтениях «Московское царство XV-XVII веков: К 75-летию Р.Г. Скрынникова» (2006 г.), а так же в статьях опубликованных в журналах «Родина: Российский исторический журнал» (2005, №11 - специальный выпуск «Смута в России. 17 век») и «Вестник Санкт-Петербургского Государственного Университета» (серия 2, история, 2006, №4) . Материалы диссертации могут способствовать дальнейшему осмыслению истории России XVI-XVII вв., сути, хода, итогов Смуты. Положения и фактические данные, содержащиеся в работе, могут быть использованы для подготовки научных исследований, лекционных курсов по истории России начала XVII в., а также найти применение при составлении учебных пособий по истории России.
Некоторые аспекты влияния политической культуры Московского царства и Речи Посполитои на политические процессы в России в годы Смуты
Некоторые аспекты влияния политической культуры Московского царства и Речи Посполитой на политические процессы в России в годы Смуты. Планы избрания московского государя на престол Великого Княжества Литовского озвучивались уже в начале XVI в. Наиболее активное обсуждение их началось с середины столетия, активизировавшись после смерти бездетного короля Сигизмунда II Августа. На протяжении более чем трех десятков лет многочисленные посольства предлагали разнообразные планы возможного объединения государств. В непосредственной связи с этими прожектами оказались и события 1610 г., когда сначала группа бывших сторонников Лжедмитрия II, а затем и находившиеся в Москве «чины всего государства» избрали на престол сына польского короля Сигизмунда III, королевича Владислава. Тогда, воспользовавшись условиями «Смуты», сам польский король попытался занять московский престол. Как известно, это ему не удалось, а в 1634 г., по условиям завершившего двухлетнюю Смоленскую войну, Поляновского мирного договора, Владислав Ваза, уже и сам ставший к тому времени королем, вовсе отказался от претензий на русский престол. Планы объединения двух государств на этом, однако, забыты не были. Еще в 1650-60-е гг., уже по инициативе Москвы, обсуждался вопрос о возможности избрания царя Алексея Михайловича или кого-либо из его сыновей на польский трон, а в самом конце XVIII в. последний польский король Станислав Понятовский выступил с планом династической унии между двумя государствами, проча себя в женихи императрице Екатерине II. Более чем длительная история переговоров не привела, в итоге, ни к каким результатам: события, связанные с разделами Речи Посполитой в конце XVIII столетия и итогами Венского конгресса 1814-1815 гг. ни в какой генетической связи с ними уже не находились .
Что же стало причиной хронической неудачи переговоров? Почему стороны выдвигали a priori невозможные для выполнения условия? Насколько они понимали позицию своего визави? И понимали ли ее вообще? Для ответа на все эти вопросы необходимым представляется обратиться к рассмотрению вопроса о специфике политической культуры участников переговоров.
Дипломатические переговоры, вообще, возможно, - наиболее яркий пример процесса коммуникации. В расширенном, семиотическом понимании, весь исторический процесс как таковой также есть процесс коммуникации, процесс в котором все новая и новая поступающая информация обусловливает ту или иную ответную реакцию со стороны адресата. При этом, как отмечает Б.А. Успенский, «одни и те же объективные факты, составляющие реальный событийный текст, могут по-разному интерпретироваться на разных «языках» -на языках соответствующего социума и на каком-либо другом языке, относящемся к иному пространству и времени»2. Возможность коммуникации, строго говоря, не обязательно связана с идентичностью языков, но понимание и отсутствие недоразумений в общении такой идентичности требуют.
Боярские комиссии как политический институт Московского царства XVI - XVII веков
Боярские комиссии как политический институт Московского царства XVI - XVII веков. Особенности московской политической системы, взаимоотношения монарха и аристократии неоднократно становились предметом специальных исторических исследований1. Обширная историография вопроса и ограниченные рамки работы освобождают нас от необходимости подробно останавливаться на этой проблеме. Вместе с тем, представляется необходимым сделать некоторые предварительные замечания. Высшим правительственным учреждением Русского государства являлась Боярская дума. Многое в особенностях ее функционирования в середине XVI в. оставалось традиционным, но уже с 1530-40-х гг. дума бюрократизируется. Если до этого она представляла собой в большей мере кружок ближних людей государя, то теперь она перерождается в государственное учреждение бюрократического типа . Из состава думы формировались боярские комиссии, ведавшие конкретными делами. Такие комиссии обычно подготавливали проект решения по тому или иному вопросу. Главной задачей думы было обсуждение и выработка законов. При этом на практике дума не могла собираться в полном составе, - часть ее членов выполняли воеводские, дипломатические функции и не могли присутствовать в столице. К тому же и не все члены думы играли одинаковую роль в деле принятия и обсуждения законов.
Зачастую многие важнейшие решения обсуждались в кругу ближайших советников царя - Ближней думы1. Вопрос о соотношении ее с Боярской думой был поставлен еще К.А. Неволиным, а в дальнейшем получил развитие в трудах таких ученых, как В.О. Ключевский, СВ. Бахрушин, И.И. Смирнов, СО. Шмидт, А.А. Зимин2. В.О. Ключевский возводил ее ко времени правления Василия III, СВ. Бахрушин отождествлял с Избранной Радой. Последнюю точку зрения поддержал А.А. Зимин, однако, подверг критике И.И. Смирнов. СО. Шмидт показал тесную связь Ближней думы с другими структурами Московского государства3. Специальное исследование посвятил ей СН. Богатырев, отметивший существование сходных институтов в других европейских государствах (Англия, Франция, Речь Посполитая). По мнению исследователя, Ближняя дума не имела четкой организационной структуры, сочетала в себе формализованные и неформализованные принципы организационного устройства, персональный состав ее в первую очередь был связан с членами Государева двора (в результате развития которого она и возникла) и включал в себя лидеров наиболее влиятельных группировок из его состава. Назначения в Ближнюю думу полностью зависели от воли государя, но при этом укладывались в следующую 5-членную схему: выезжие титулованные аристократы, бояре, родственники царской супруги, главные администраторы (казначей, печатник, ближние дьяки и, наконец, царские советники с чинами окольничих и думных дворян.
Персональный состав Семибоярщины
Персональный состав Семибоярщины. Одна из первых попыток восстановить имена бояр, входивших в состав Семибоярщины, принадлежит В.Н. Татищеву. В своей «Истории Российской» он предложил и свой вариант реконструкции персонального состава Семибоярщины. Согласно мнению историка «иулиа 26 дня, назавтрее по сведении царя Василия, выбрали всем собранием во управление государства 7 человек боляр, междо которыми кн. Ф.И. Мстиславского наместником имяновали, в том числе кн. А.В. да кн. В.В. Голицыны, кн. Ю.Н. Трубецкой, кн. И.М. Воротынский, кн. Б.М. Лыков, а от короля поверенной М.Г. Салтыков, но сей в том ли числе управителей или особно был, того точно неведомо»1. Концепция его вскоре была подвергнута критике кн. М.М. Щербатовым в оставшейся незавершенной и опубликованной уже после смерти автора четвертой части «Истории Российской от древнейших времен»: «В.Н. Татищев повествует, якобы семь Бояринов вступили в сие правление, а именно: 1) Ф.И. Мстиславский; 2) кн. М.И. Воротынский; 3) кн. Лыков; 4) кн. Трубецкой; 5) кн. Василий; 6) кн. Иван Голицыны и 7) Салтыков»2. Здесь, как видим, историк допускает ошибку в изложении концепции предшественника: по Татищеву в состав Семибоярщины входил кн. Андрей, а не Иван Голицын, как пишет Щербатов. Далее автор «Истории Российской от древнейших времен» пишет, что имена всех бояр, входивших в коллегию, нам «подлинно неизвестны», с уверенностью говорить можно только об участии в Семибоярщине кн. Ф.И. Мстиславского и кн. М.И. Воротынского3. Возглавлял эту комиссию, по мнению Щербатова, патриарх Гермоген, который, хотя «первое время после низложения и пострижения царя Василия ... не хотел войти в совет», но «чтобы он таковое упрямство продолжал сие противно всем повествованиям вернейших памятников».
Близкую к отмеченным концепцию предложил в своем аннотированном издании ряда источников по русской истории и Н.А. Полевой, писавший о «семи боярах, под председательством князя Федора Мстиславского, засевших в стенах Кремлевских, составляя собою Думу Боярскую». В число этого «народного правительства» входили, по мнению Н.А. Полевого, князь Мстиславский, князь Голицын (вероятно, имеется ввиду Василий, т.к. ниже сказано, что он в это время «жил и дышал происками», а «его главная цель была - достигнуть престола»), два брата Ляпуновых, М.Г. Салтыков и патриарх Гермоген2.
Следующим состав Семибоярщины, или «малой, избранной Думы», попытался восстановить Д.И. Иловайский. Он отметил частое упоминание в актовом материале того времени шести имен: бояр кн. Ф.И. Мстиславского, кн. В.В. Голицына, Ф.И. Шереметева, окольничего кн. Д.И. Мезецкого и дьяков В. Телепнева и Т. Луговского, и поставил вопрос: «не составляли ли они эту избранную Думу»?3 Седьмое имя, по его мнению, могло быть не отмечено случайно, по болезни или отсутствию, «и это седьмое имя, вероятно, принадлежало или И.Н. Романову, или кн. И.С. Куракину, или кн. И.М. Воротынскому. В таком случае, исключая 2 дьяков, мы получим собственно новую пятибоярщину», подобную той, что приняла власть в стране после смерти Ивана Грозного4. Историк, таким образом, предложил сразу несколько возможных мнений относительно состава Семибоярщины, не отдавая ни одному из них предпочтения. В дальнейшем он заметил, что «возможно также со стороны летописцев неточное указание числа, и самое это число могло видоизменяться»