Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Историография проблемы и анализ источников
1.1 Научная разработка темы исследования 14
1.2 Источниковая база исследования 80
ГЛАВА II. Российская православная церковь в начале XX века
II. 1 Православная церковь в начале XX века: структура, социальный состав 99
П.2 Проблемы церковно-государственных отношений в 1905-1916 гг. 118
П.З Изменения богослужебных чинов РПЦ в начале XX в 186
ГЛАВА III. Позиция Святейшего правительствующего синода РПЦ в процессе свержения монархии
III. 1 Святейший синод и революционные события февраля-марта 1917 г. 201
III.2 Государственная присяга. Изменение богослужебных чинов поставлений и рукоположений в различные степени церковно- исвященнослужения 234
ГЛАВА IV. Высшее и рядовое духовенство Российской православной церкви и свержение монархии
IV. 1 Позиция иерархии РПЦ по отношению к государственному перевороту 259
IV.2 Приходское духовенство и свержение монархии 301
IV.3 Участие священнослужителей в революционных праздниках. Изменение «старорежимной» символики 354
IV.4 Меры органов церковной власти к контрреволюционному духовенству 383
IV.5 Спад политической активности духовенства 398
ГЛАВА V. Поместный собор РПЦ и свержение монархии (1917 год)
V.1 Проблема «священства-царства» и избрание патриарха на поместном соборе (август-декабрь 1917 года) 411
Заключение 435
Список использованных источников и литературы
- Источниковая база исследования
- Проблемы церковно-государственных отношений в 1905-1916 гг.
- Государственная присяга. Изменение богослужебных чинов поставлений и рукоположений в различные степени церковно- исвященнослужения
- Участие священнослужителей в революционных праздниках. Изменение «старорежимной» символики
Источниковая база исследования
Н. Суворовым (профессором Московского университета по кафедре церковного права) была предпринята попытка построения теоретической системы царской власти с исторической, политической, юридической и богословской сторон . Автор пишет, что в древней церкви, с одной стороны, «епископы не отрицали за императорской властью первосвященнического характера», но с другой - некоторые патриархи (особенно после падения Византии) считали, что им - как главам не только Православной церкви, но и политическим главам своих народов - принадлежит и духовная, и мирская власть . Суворов перечисляет ряд фактов из истории Православной церкви периода вселенских соборов, которые однозначно говорят о церковных полномочиях императоров. Он говорит: «Ни высшие епископы христианской церкви, ни вселенские соборы не могли быть олицетворением одной общецерковной, общепризнанной и постоянной (выделено Суворовым. - М.Б.) власти, пекущейся о делах церкви, издающей законы и распоряжения для устроения церковного порядка в целом христианстве»10. Указывая на неразработанность учения о церковной составляющей царской власти, Суворов говорит, что «именно богословскому исследованию подлежит самодержавие с его церковной стороны». Тут же он пишет, что «наши богословы и канонисты из духовного ведомства, не стесняясь ни Основными законами (Российской империи. - М.Б.), ни историей, ни даже богослужебными книгами ... отвергают учение о царской церковной власти, как цезарепапизм», что «взявши в своё ведение учение о церкви», они называют цезарепапизм «откровенным антиканоническим учением»». На основании анализа правовых документов Российской империи и Православной церкви Суворов утверждает: «Верховная самодержавная власть русского Императора содержит в себе и государственную, и церковную власть»11. Ему фактически вторит и профессор, декан юридического факультета Новороссийского университета П. Казанский: «Было бы ошибкой категорически сказать: «Монарх не является (выделено Казанским. - М.Б.) Главой Церкви»»12.
Однако такой исследовательский подход не подвиг официальное духовенство на создание богословской теории царской власти, и отношения между «царством» и «священством» остались неопределёнными.
Тем не менее эта тема разрабатывалась священником Павлом Флоренским13. Монархизм (или светский, или духовный) - согласно его трудов - прямо следует из основ христианской веры. Однако власть папы (патриарха) и императора, по мнению о. Павла, несовместимы в едином царстве: «Светская власть под папою неминуемо есть федерация, подобно тому, как федерацией является духовная власть под императором на востоке в Византии14», «коллективизм светской власти есть оборотная сторона католицизма», - пишет он15.
В предреволюционный период внимание учёных привлекала и проблема исправления богослужебных книг в XVII в. Поскольку содержание последних во многом носит догматический характер, то, соответственно, исследовались вероучительные и обрядовые различия между дорасколькой (староверческой) и т. н. синодальной («никонианской») церквями. Среди разработчиков этого направления науки следует назвать Е. Голубинского и А. Дмитриевского . Они исследовали общие причины раскола, как трагического события в истории Русской церкви, не пытаясь доказать правоту той или иной стороны. Направление их исследований относится (хотя и несколько косвенным образом) к рассматриваемой теме о взаимоотношениях церкви и государства с начала XX в. по конец 1917 г., когда по политическим причинам был проведён ряд изменений в богослужебных чинах и молитвословиях. Начало же этому процессу фактически было положено в XVII в.
Одним из последних дореволюционных исследователей истории РПЦ является П. Верховской. Им сделан подробный и обобщающий историографический обзор работ по церковно-государственным отношениям, охватывающий практически весь синодальный период. Автор рассматривает эволюцию различных взглядов на реформы Петра I отечественных юристов, историков, богословов и канонистов18. Первый том его труда представляет само исследование, а во второй опубликованы многочисленные источники по теме. К историографическим исследованиям относится и труд А. Лебедева19.
С марта по октябрь 1917 г. можно выделить второй этап дореволюционной историографии. Наряду с рассмотрением церковно-исторических и канонических вопросов, связанных с проблемой управления РПЦ, в них рассматривались и политические аспекты церковно-государственных отношений20. В этот период появились критические отзывы историков и публицистов (в том числе и церковных) на царствование последнего императора21. В этот же период, в связи с возросшим интересом общественности к политической жизни страны, в различных местах были изданы программы политических партий России .
В целом, в дореволюционной период традиционным объектом исследования учёных были церковная реформы Петра I и положение Св. синода в системе государственных учреждений империи.
Начиная с Октября 1917 г., изменившего вектор развития России, исследования истории РПЦ проводились через призму научного атеизма. Советский период историографии, по аналогии с дореволюционным, тоже имеет свою периодизацию изучения проблемы: 20-30-е (и 40-е) годы, затем 50-80-е, имеющие свои подпериоды - 50-60-е и 70-80-е. С 90-х годов XX века берёт начало постсоветский период, к которому относится и начало XXI века.
В советской историографии, в целом, определяющим является формационный подход. На протяжении семи десятилетий историческая наука находилась под сильным влиянием атеистической идеологии, диктовавшей негативное отношение к религии и церкви.
Проблемы церковно-государственных отношений в 1905-1916 гг.
В названной монографии Фирсова и других его работах101 проанализированы происходившие в России в начале XX в. процессы разрушения православной основы государства, постепенной демократизации духовенства и десакрализации в общественном сознании царской власти. Он подробно раскрывает место Православной церкви в политической системе Российского государства, её статистические сведения и социальные процессы, анализирует проблемы церковно-государственных отношений, рассматривает процесс обсуждения и подготовки церковных реформ. При этом он отмечает, что в 1905 г. в среде православного духовенства, «ранее никогда не высказывавшего своей оппозиционности монархии», происходил рост «левых» настроений . Автор, базируясь на большом числе использованных источников, исследует многочисленные церковные акты 1905-1918 гг. Он делает вывод об общем кризисе церковно-государственной системы накануне 1917 г.
Этот же историк, а также В. Морозан разбирают вопросы о финансовом положении приходских клириков РПЦ в конце XIX - начале XX вв., меры императорского правительства по материальной поддержке духовенства103. О налоговой политике государства в отношении церкви вкратце повествует Е. Кравцова104. Хозяйственно-экономические вопросы РПЦ на рубеже 1917 г. рассмотрены в статье Г. Шмелева105. О разработке законопроектов, направленных на реализацию в России принципа «свободы совести», так и не принятых властью до Февральской революции повествуется в небольшой работе И. Дмитриева106.
Тема о пассивной оппозиционности царскому престолу части епископата РПЦ и преподавателей духовных заведений накануне 1917 г. затрагивается в статье И. Лобановой107. В тот период произошла определённая поляризация епископата: одна его часть считала, что церковь должна встать на сторону монархии, а другая - что та должна быть аполитичной. Автор отмечает, что «политика разделила епископов ещё во время Первой (российской. - М.Б.) революции»108. В статье рассматривается эволюция взглядов духовенства РПЦ относительно вопроса об установлении патриаршества: от скептических - до признания необходимости такой формы церковного управления.
Перекликается с данной проблематикой и работа Ю. Белоноговой, в которой, во-первых, повторяется тезис советской историографии, что в начале XX века подавляющее большинство иерархов РПЦ по своим политическим убеждениям были монархистами. Во-вторых - что епископат фактически не признавал прав императора в делах церковного управления109. Автор говорит: «Иерархи очень благоговейно и тепло относились лично к императору и к монархии в целом. Эти верноподданнические чувства, однако, ещё не означали полное признание императорской власти в управлении Церковью. Напротив, именно пристальный контроль со стороны государственной власти и побуждал епископат жаловаться на уничижение и порабощение, то есть ненормальное своё положение». Белоногова делает вывод, что в тот период среди иерархии РПЦ сформировались точки зрения, что монархия и церковь не являются единым целым, и что для существования церкви необходимо строгое единоначалие в форме патриаршества" .
В трудах ряда авторов рассматривается возникновение в 1905 г. внутрицерковного либерально-обновленческого движения. Анализируются его цели и задачи (идеология), биографии его руководителей. Изучение этих явлений необходимо для понимания так называемого «обновленческого» раскола в РПЦ, произошедшего в начале 1920-х гг. и сошедшего на нет в начале 1940-х гг.111. У О. Останиной, в частности, прозвучали выводы, что деятельность участников этих движений, в конечном итоге, способствовала осуществлению в России социалистической революции . Причины несостоятельности церковного реформирования в начале XX века исследователи видят, как правило, во внешнем факторе: в отрицательном отношении к нему обер-прокуроров Св. синода и императора. При этом мало, на наш взгляд, уделяется внимания внутрицерковному фактору: противостоянию новшествам со стороны - в первую очередь - значительной части епископата.
Интересным исследованием основных этапов русского православия XX века является монография историка и религиоведа М. Одинцова113. В ней основные этапы церковно-государственных отношений в России рассматриваются с точки зрения эволюции российской правовой базы. Одинцов, констатируя, что РПЦ к началу XX века входила в государственную систему как составная часть административного аппарата, которой самодержавная власть пользовалась для достижения своих политических, идеологических и социальных целей, отмечает, что государственная церковная политика со времени Первой российской революции находилась в состоянии кризиса. Автор исследует отношение к церковному вопросу со стороны различных политических партий. В результате, оценивая взаимоотношения государства и церкви накануне 1917 г., Одинцов делает выводы, во-первых, о безрезультатности десятилетней борьбы Государственных дум четырёх созывов за вероисповедные реформы, во-вторых, о недовольстве со стороны духовенства РПЦ сложившимися отношениями с обер-прокурорской властью и, в-третьих, что духовенство "никак не вступало в оппозицию политической власти"114. Также автор указывает на недостатки, на половинчатость, на непоследовательность действий Временного правительства в религиозном вопросе.
Государственная присяга. Изменение богослужебных чинов поставлений и рукоположений в различные степени церковно- исвященнослужения
В целом епископат желал, чтобы правящая структура Российской церкви состояла из высшей инстанции - Поместного собора, его председателя -патриарха и действующего в промежутках между соборами Священного синода, руководителем (председателем) которого должен быть патриарх. (Предполагалось изменить и титулования: синод вместо Святейшего называть Священным, а его прежнее наименование должно перейти патриарху). В ведении Поместного собора должны были находится вопросы, касающиеся вероучения, выборов патриарха, открытия новых епархий, церковного суда, лишения епископов за проступки священного сана и проч. В ведении Св. синода должны были бы оставаться текущие дела, при решении которых он являлся бы высшей административной и судебной инстанцией401.
По вопросу государственно-церковных отношений епископат так же был практически единодушен. По его мнению, государству надлежало покровительствовать церкви, но та должна быть автономна. Звучали высказывания, что органам царской и церковной власти необходимо иметь равную силу и значение: первым - в государстве, а вторым - в церкви. С одной стороны - Государственная дума и Государственный совет, а с другой -Поместный собор и Священный синод402. Иначе, предлагалась «параллельное» устройство властей и разграничение областей их ведения. Архиепископ Финляндский и Выборгский Сергий (Страгородский)403 полагал, что если постановления Собора и Св. синода будут касаться церковно-государственных отношений, то этим решениям необходимо придавать статус государственных законов. Причём порядок их принятия должен быть следующим: после соответствующего рассмотрения Государственной думой они должны утверждаться императором .
Характерно, что во всех схемах церковно-государственных отношений, предложенных российскими архиереями, не находилось места помазаннику Божиему - императору405. И это несмотря на то, что в исторической практике
Восточно-Православной церкви (в первую очередь, Византии) цари имели несомненные церковные полномочия. Императоры обеспечивали согласованность государственного и церковного законодательств. Они созывали Вселенские соборы, следили за их деятельностью, председательствовали на них и утверждали их постановления. Православные самодержцы издавали постановления об открытии новых епархий, назначали епископов на вакантные церковные кафедры, награждали архиереев высшими церковными наградами, осуществляли внешний контроль за духовенством (в частности, следя за его благочестием). К ним, как к высшим судебным инстанциям, обращались осуждённые по церковным делам. Императоры иногда вносили радикальные изменения в существующее церковное устройство, возводя отдельные области в положение автокефальных епархий406 (то есть независимых от центральной церковной власти) и проч. В области вероучения императоры издавали, помимо соборов, церковные законы и наблюдали за исполнением церковных норм, издавали указы о повсеместном употреблении на богослужениях некоторых православных гимнов (например, «Единородный Сыне и Слове Божий», «Трисвятое»).
Кроме этого, в практике Восточной церкви само царское звание считалось особым чином церковной иерархии: цари зачастую назывались «внешними епископами» церкви407. Помазанники Божьи (так именовались цари в
Священном Писании: например, в I книге Царств) принимали определённое участие при церковном богослужении. Таинство миропомазания, совершаемое над императорами и уподоблявшее их Христу, открывало перед ними определённые церковные преимущества. В дни венчания на царство они входили в алтарь через открытые царские врата, называемые так (согласно русской традиции) потому, что во время богослужения через них исходит Царь славы, то есть Христос. (Кроме царей, в определённые моменты богослужения царскими врата могли входить архиереи и священники. Даже дьяконы не могли пересекать их). Во время литургии цари причащались в алтаре, в одно время со священнослужителями и, как и те, непосредственно из св. Чаши. Следовательно, по церковным полномочиям цари занимали особое место: выше низшего клира и даже монашества, и почти в одном ряду со священнослужителями . В византийской традиции участие императоров в службах было ещё более широким, что давало основание говорить о них как о священниках.
Таким образом, церковная власть царя распространялась на область церковно-правительственного управления (юрисдикции), на охрану вероучения и соблюдение церковного благочиния. Она также давала право самодержцу, как помазаннику Божьему, принимать определённое участие в православном богослужении. О церковной власти православного самодержца говорилось в богослужебных книгах, и обрядах Православной церкви, а также в Основных законах Российской империи.
В богослужебном чине коронования и миропомазания на царство, император благословлялся Богом не только как глава государства, но - главным образом - как носитель теократического, церковного служения. В молитвах этого чина говорилось, что император стоит главой не над нацией, не над государством, но над народом Божьим, то есть над церковью .
В Своде законов империи церковные полномочия царя формулировались следующим образом:
«Ст. 64: Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния,
Ст. 65: В управлении Церковном Самодержавная власть действует посредством Святейшего Правительствующего Синода, Ею учреждённого»410.
Вышеперечисленные факты позволяли рассматривать царскую власть как институт не только государственный, но и церковный. В результате чего большинством населения империи царствующий монарх воспринимался скорее не как «хозяин Земли Русской», а как религиозный лидер страны411.
Однако несмотря на вышеперечисленное, практически все архиереи РПЦ при обсуждении церковной реформы высказывали пожелания, чтобы, во-первых, изъять область церковных дел из ведения царской власти и, во-вторых, передать управление церковью исключительно органам высшей духовной власти, не подконтрольным фактически никому, кроме церковных инстанций: собора, патриарха и синода. То есть епископат РПЦ выступал если не за «отделение», то за некоторое «отдаление» церкви от государства.
Участие священнослужителей в революционных праздниках. Изменение «старорежимной» символики
Характерными чертами единомышленников уфимского архипастыря были критика самодержавного строя и стремление к полному отмежеванию от политики, а точнее - от проповеднической деятельности по поддержке монархии. Логика их рассуждений сводилась к следующему. Есть государство, есть церковь, есть народ. Церковь связана с государством административными узами. Их надо разорвать, чтобы обеспечить свободу церкви, которая есть надмирное образование, божественное учреждение. Церковь чужда политике и должна заниматься исключительно нравственным совершенствованием собственных пастырей и своей православной паствы. Народ же, участвующий в политической жизни страны, волен выбирать себе любую из понравившихся ему форм государственной власти. А церковь не в праве препятствовать ему в этом. Главное - чтобы власть и политически, и материально покровительствовала православию.
Эта теория по сути провозглашала отделение церкви не только от государства, но и от народа. Вследствие чего, паства, ввергаясь в пучину политических страстей, вынуждена была искать себе новые, отличные от православных, ориентиры и идти за новыми "пастырями", которыми зачастую оказывались лидеры различных радикальных партий.
Со временем "ревнитель веры православной" епископ Андрей с многочисленными своими единомышленниками из духовного сословия фактически оказался в одном лагере с революционерами, желавшими свергнуть в России самодержавие, которое со стороны тех и других подвергалось жесточайшей критике530. То есть и радикальные революционеры, и «революционеры справа» (представители монархических партий, фактически не признававшие высочайшего манифеста 17 октября 1905 г. и критиковавшие за него царя), а также ряд церковных сановников с разных сторон одновременно раскачивали царский трон.
Постепенно недовольство духовенства государственно-церковными отношениями шло по нарастающей. Очевидец событий начала века князь Н. Жевахов отмечал, что накануне свержения монархии практически весь епископат РПЦ (за немногими исключениями) находился в оппозиции к Престолу. Многие иерархи церковно-государственные принципы по охранению устоев империи разделяли не по причине своей «реакционности», а потому что церковь и государство до 1917 г. представляли собой единое, по существу, нераздельное целое. Аналогичную позицию занимал и Св. синод: в предреволюционный период он, по словам Жевахова, нередко действовал как враждебное государству учреждение531. Причём в некоторых случаях (например, при переводе митрополита Владимира532 в конце ноября 1915 г. с Петроградской на Киевскую кафедру533, осуществлённого по распоряжению Николая И) Синод оказывался «чуть ли не в авангарде оппозиции к Престолу»534.
Такую же точку зрения разделял и член Государственного совета (в 1908— 1915 гг. - министр земледелия) А.В. Кривошеий535. Незадолго до свержения монархии, в 1916 г., он писал о высшем органе церковной власти: «Делаются и готовятся вещи отвратительные. Никогда не падал Синод так низко. ...Что вскоре останется от Церкви? Когда царизм, почуяв опасность, захочет на неё опереться, вместо Церкви окажется пустое место» . И события конца февраля 1917 г. показали, что слова Кривошеина были буквально пророческими.
После Октябрьской революции последний царский министр внутренних дел А.Д. Протопопов воспоминал, что оппозиционность духовенства императору в предреволюционные годы приняла столь явную форму, что в 1916 г, правительство специально пыталась предпринять ряд мер для привлечения на свою сторону священнослужителей РПЦ. Так, в феврале 1916 г. Николай II, с целью приблизить к себе председателя (первенствующего члена) Св. синода, предоставил ему право лично делать себе доклады по важнейшим церковно-государственным делам. (Ранее же право доклада императору являлось исключительно прерогативой обер-прокурора). Тем не менее, по словам одного из членов Св. синода, «митрополит Владимир [(Богоявленский)], как первенствующий, по прежнему остался далёким от царя и, кажется, ни разу не воспользовался предоставленным ему правом»537. Ещё один шаг навстречу церкви был сделан императором 1 марта 1916 г. Все доклады ему по делам, касающимся внутрицерковной жизни и существа её управления, должны были делаться в присутствии первенствующего члена Св. синода538. Сведений о том, воспользовался ли председатель и этим правом, в источниках не обнаружено.
Кроме того, в 1916 г. обер-прокуратурой совместно с Св. синодом был выработан проект закона, обеспечивающий духовенству финансовую независимость от паствы. Согласно ему, клирики должны были получать от казны определённое жалование, духовные должности становились выборными, при этом священнослужителям запрещалось взимать с прихожан плату за требы. Законопроект, уже одобренный Св. синодом, должен был слушаться в Совете министров в феврале 1917 г. Однако начавшаяся революция помешала осуществлению этих планов539.
Таким образом, в период, предшествовавший 1917 г. (начиная с времён Первой российской революции), в России резко обозначился до конца неразрешённый ранее вопрос многовекового спора духовной и светской властей, кто харизматически выше и, следовательно, главнее: "священство" или "царство", духовная или светская власть540. Возможность же окончательного разрешения этой проблемы в свою пользу духовенство начало связывать с возможностью исчезновения царской власти как таковой и с заменой её народовластием.
Знаковыми событиями 1910-х, предвоенных лет в России стали начало так называемой «распутинщины»541, убийство 1 сентября 1911 г. П.А. Столыпина и расстрел рабочих Ленских золотых приисков 4 апреля 1912 г. В связи с последним, по всей стране прокатилась волна забастовок рабочих, был отмечен рост числа захватов крестьянами помещичьих земель и погромов барских усадеб.